Текст книги "Кровь и лед"

Автор книги: Роберт Маселло

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 37 страниц)

И тут произошло нечто странное. Она слегка склонила голову набок, как, по ее мнению, сделал бы аристократ, и в груди вдруг разливалось чувство трепетного восторга, гордости и радости оттого, что удалось ввести окружающих в заблуждение. Так однажды в детстве, будучи еще совсем маленькой девочкой, Элеонор нарядилась в платье принцессы и расхаживала по деревенской ярмарке, думая, что селяне в самом деле принимают ее за представительницу знатных кровей.

– После выигрыша во мне просыпается зверский аппетит, – заявил Синклер. – Как вы смотрите на то, чтобы поужинать в моем клубе?

– А может, лучше в моем? – ответил Ле Мэтр – или Француз, вспомнила Элеонор. – Принимая во внимание некоторые обстоятельства относительно мистера Фитцроя, – добавил он, выразительно посмотрев на товарища.

– Ерунда! Он не представляет никакой опасности, – заявил Синклер, хотя Фитцрой требовал сатисфакции с тех самых пор, как его выкинули из окна публичного дома. – Что скажете насчет холодного мяса, сыров и портвейна, лучше которого не подадут даже в клубе Француза?

Элеонор не знала, что ответить, – события продолжали развиваться в стремительном темпе, и она была не в силах их обуздать.

Так как возражений не последовало, Рутерфорд назвал идею Синклера замечательной и громко постучал костяшками пальцев по окошку за головой.

В открывшемся окошке показалась голова кучера.

– Пэлл-Мэлл, клуб «Лонгчемпс», – бросил Рутерфорд.

Извозчик кивнул, окошко захлопнулось, и карета, громко стуча колесами, припустила вперед по деревянному мосту.

Плотно прижатая плечом лейтенанта Копли, Элеонор откинулась на спинку плюшевого сидения, раздумывая, чем может закончиться столь восхитительное приключение.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

7 декабря, 8.00

Утром, одевшись и даже не выпив кофе, Майкл первым делом проведал птенца поморника, которого успел окрестить Олли в честь другого несчастного беспризорника – Оливера Твиста.

Решить, что с ним делать (или с ней, так как выявить пол птенца на этой стадии развития крайне сложно), было весьма непросто. Взрослые поморники, к слову сказать, птицы довольно подлые, имеющие скверную привычку нападать на слабых. Майкл своими глазами видел, как два поморника отвлекали самку пингвина от потомства, а когда выманили ее на приличное расстояние, один из них выхватил пингвиненка из гнезда, утащил в сторону и расчленил пищащее создание на фрагменты. То же самое они могут сделать и с Олли, рассуждал журналист, пока птица немного не подрастет и не оперится. Однако после консультаций с несколькими сотрудниками базы, включая Дэррила, Шарлотту и гляциологов Бетти и Тину, он пришел к заключению, что наилучшим местом для Олли будет защищенное укрытие где-нибудь снаружи.

– Если вырастишь его здесь, он никогда не сможет приспособиться к жизни на воле, – сказала Бетти, и Тина горячо ее поддержала.

Женщины своими белокурыми волосами напоминали Майклу валькирий.

– Устрой птенца на ледовом дворике позади нашей лаборатории, – сказала Тина, – и он сможет брать лучшее из двух миров.

Ледовым двориком называли небольшую огороженную площадку позади гляциологического модуля, где на промаркированных стальных подставках хранились, словно бревна, цилиндрические пробы льда, которые ученые готовили для распилки и анализа.

– У меня как раз освободился контейнер из-под замороженной плазмы, – добавила Шарлотта. – Думаю, из ящика можно было бы соорудить неплохой кров для твоего малыша.

Разговор все больше напоминал Майклу обсуждение школьного задания на уроке биологии в младших классах.

Шарлотта принесла медицинский контейнер, и они пристроили его в углу огороженной площадки, после чего Дэррил нырнул в ближайшую дверь и вышел из нее уже с кусками сушеной селедки, которой кормил свой собственный плавающий зверинец. Несмотря на то что он – или она? – очевидно, изрядно проголодался, птенец не сразу притронулся к еде. Казалось, бедняга только и ждал, что вот-вот откуда-нибудь выскочит более крупный братец и отберет пищу. Приходилось признать, что Олли был изначально запрограммирован на гибель.

– Мы, наверное, слишком близко стоим, – предположил Дэррил.

Шарлотта согласилась.

– Оставь селедку возле ящика, и пошли отсюда, – сказала она, ежась от холода.

Они разбрелись по комнатам и легли спать, погрузившись в беспокойную дремоту людей, измученных неспособностью отделить день от ночи.

И вот теперь утром Майкл первым делом отправился проверить своего питомца. Кусочки селедки исчезли, но действительно ли их съел именно Олли? Мерзлая земля ледового дворика была заметена легкими наносами снега, похожими на тонкие белые перья, однако Олли нигде не было видно. Майкл снял темно-зеленые солнечные очки, опустился на колени и заглянул в глубину контейнера (Шарлотта оставила в нем деревянные опилки, которыми были пересыпаны пакеты с плазмой крови). Оказалось, что даже их самодельное гнездо замело снегом и ледяной крупой. Майкл собрался было прекратить поиски, как вдруг заметил в дальнем углу что-то черное и блестящее, словно морская галька, – крошечный немигающий глаз птенца. Свернутый в клубок, Олли напоминал грязноватый снежок.

– Доброе утро, Олли.

Птенец уставился на него, не проявляя ни страха, ни признаков того, что он узнал своего опекуна.

– Понравилась селедка?

Не получив ответа, журналист вытащил из кармана два ломтика бекона, которые тайком прихватил на кухне по пути на ледовый дворик.

– Надеюсь, твоя религия позволяет есть некошерную пищу, – сказал он, кладя бекон в контейнер.

При виде пищи Олли встрепенулся, и Майкл со спокойной душой направился назад в буфет, где его ждал собственный завтрак. Сегодня предстояло погружение на дно океана и следовало хорошенько подкрепиться перед тем, что и «батраки», и «пробирочники» единогласно называли «полярным нырком».

В столовой Майкл застал Дэррила перед стопкой блинчиков с черникой и кленовым сиропом и горкой вегетарианских сосисок. Лоусон завтракал напротив. Вопреки опасениям вегетарианские убеждения биолога ничуть не подорвали его репутации в глазах «батраков». Никто не придал этому факту вообще никакого значения. Как шутливо выразился один из сотрудников станции, в Антарктике эксцентричные ученые с причудами встречаются не реже, чем пингвины с клювом и крыльями. Люди приезжают на полюс – Майклу постоянно приходилось напоминать себе о необходимости называть Южный полюс просто «полюсом», – чтобы заниматься предметом своего увлечения. В обычном мире их непременно посчитали бы нелюдимыми чудаками и сумасбродами. У каждого обитателя станции хватало собственных причуд, причем таких, по сравнению с которыми вегетарианство едва ли вообще тянуло на чудачество.

– Когда приезжаешь сюда в первый год, – поведал им Лоусон страшную тайну о сотрудниках базы, работающих по правительственному контракту, – получается вроде как эксперимент.

Майкл не мог не согласиться с этим.

– На второй год, – продолжал инструктор, – ты возвращаешься ради денег. А на третий год, – он ухмыльнулся, – потому что становишься негодным для любой другой работы.

Окружающие сдержанно засмеялись, кроме одного «батрака», Франклина, пианиста и любителя рэгтайма.

– Пять лет, приятель! Я приезжаю сюда пятый год подряд. И как ты классифицируешь меня, черт возьми?

– Полный распад личности, – изрек Лоусон. Окружающие громко расхохотались, включая и самого Франклина. Взаимные дружеские издевки были неотъемлемой частью жизни на базе.

Подкрепившись сытным завтраком и меньшим, чем обычно, количеством кофе – «Мало радости, когда приспичит в водолазном костюме», – предупредил Лоусон, – Майкл отправился в комнату готовить фотооборудование. Он вставил «Олимпус» в водонепроницаемый бокс, убедился, что в камере свежие аккумуляторы, и воздал мысленную молитву богу технических накладок, чтобы на глубине сотен футов подо льдами полярной шапки все прошло без сучка без задоринки.

Как и прочая деятельность в Антарктике, погружение было сопряжено с большими сложностями. Накануне Мерфи послал на льдину бригаду рабочих с огромным буром, смонтированным на гусеничном транспортере. Просверлили две широких полыньи. Одна, огороженная легким защитным домиком, предназначалась для водолазов, которые будут использовать ее для погружения и выхода из воды. Другая, просверленная футах в пятидесяти от основной, служила страховкой на случай, если по каким-то причинам вроде подвижек льда или агрессивного поведения тюленей Уэдделла первая прорубь станет временно нефункциональной. (Увидев пробуренную человеком просторную отдушину, тюлени Уэдделла могут запросто заявить на нее свои права.)

Мерфи с присущей ему педантичностью настоял, чтобы доктор Барнс предварительно осмотрела всех, кому предстояло совершить погружение. Так что Майклу пришлось явиться на прием, где Барнс обследовала его глотку, носовой канал, заглянула в уши и померила давление. Непривычно было видеть, как человек, к которому привык относиться просто как к другу, вдруг начинает вести себя официально. Оставалось надеяться, что Шарлотте не придет в голову делать ему тест на паховую грыжу, взявшись за мошонку и попросив покашлять.

Обошлось. Шарлотту ничуть не смущало формальное общение. Она, как убедился Майкл, могла легко надеть маску бесстрастного врача и выполнять свои обязанности в чисто профессиональной манере. И даже после того как осмотр завершился и она объявила журналисту, что тот в добром здравии, Шарлотта все-таки не сразу вышла из образа.

– Ты точно уверен, что тебе это надо?

– Точно.

– Погружение под лед, да еще с кислородной маской на лице и всей этой амуницией… Неужели ты совсем не страдаешь клаустрофобией?

Что-то в ее интонации навело Майкл на мысль, что доктор Барнс говорит вовсе не о нем, а о себе.

– Нет. А ты?

Она склонила голову набок, избегая взгляда журналиста. И тут он внезапно вспомнил обучение в «снежной школе» и ночь, когда им пришлось спать в самодельных снежных домиках.

– Как тебе удалось пережить ночь в иглу?

– А Дэррил тебе не сказал?

– Что?

– Все-таки парни умеют хранить секреты, – с удовлетворением произнесла она. – Я вообще в него не попала.

Майкл опешил.

– Только не говори, что ты в одиночку протопала назад до самого лагеря.

При мысли, что она решилась на безумный поступок, по спине пробежал холодок.

– Ничего подобного. Я спала в восемнадцати слоях одежды в спальном мешке, просунув в тоннель только ноги. Боялась, что если пролезу в него хоть немного глубже, Дэррил внутри задохнется.

Узнав о фобии Шарлотты и суровом испытании, которое ей пришлось безропотно выдержать, Майкл проникся к ней еще большим уважением. Как и к Дэррилу – за то, что сохранил ее секрет в тайне.

– У меня весь день при себе будет портативная рация, – сказала Шарлотта, – на случай если вам что-нибудь понадобится.

Иного Майкл и не ожидал.

– Постарайтесь быть осмотрительнее и, прежде чем что-то делать, хорошенько подумайте. Не позволяй там Дэррилу строить из себя босса и чрезмерно помыкать тобой.

– Хорошо, я передам ему твои слова, – пообещал он.

Снова напялив на себя целую кучу теплой одежды, Майкл спешно покинул лазарет.

Добираться до полыньи пришлось на «спрайте» – непритязательной помеси трактора и обычного «хаммера»; а тот, в свою очередь, тащил за собой нарты Нансена, груженные дополнительным снаряжением ныряльщиков. Рядом, с видом ребенка, которого везут в Диснейленд, сидел Дэррил. Караван продвигался по снегу довольно медленно, и прошло минут десять, прежде чем Майкл заметил сборный домик – этакий сарай для садового инвентаря, с развевающимся над ним черно-белым флагом. Полыньи, над которой стоял домик, видно не было, поэтому одинокая постройка посреди белой пустыни производила странное впечатление. Возле ярко-розового, цвета бутона чайной розы, домика возились два сотрудника базы, подгребая к основанию постройки снег, который должен был препятствовать проникновению внутрь ветра; в сущности, домик покоился на цилиндрических опорах на высоте приблизительно фут над ледовым панцирем.

Дэррил проявлял нетерпение и нервно барабанил пальцами по коленям, а когда они подъезжали к месту, высунул голову из окна «спрайта».

Переодеться в водолазное снаряжение им предстояло уже на месте, так как облаченный в гидрокостюм человек может получить тепловой удар, если быстро не погрузится в океан. Сама по себе вода в нем, независимо от глубины и времени года, сохраняет неизменную температуру в 0,5 градуса по Цельсию.

Франклин, узнать которого можно было лишь по длинным усам, торчащим из-под мехового капюшона, дал водителю знак остановить машину.

– Хороший денек для заплыва, – сказал он, дергая тугую дверь «спрайта».

Дэррил с Майклом спрыгнули на скользкий лед и, пока Франклин выгружал из саней оборудование, проследовали прямо в домик. Внутри было очень тепло. На металлических кронштейнах стояли массивные обогреватели, а вдоль всех четырех стен громоздились ящики с экипировкой.

Но что приковывало внимание, так это круглое отверстие футов шести в диаметре, зияющее в самом центре пола, словно огромное джакузи. На всякий случай, чтобы исключить несчастные случаи и преждевременное погружение, полынья была прикрыта стальной решеткой. Майкл не удержался и заглянул сквозь нее в глубокую синеву воды, подернутой поблескивающей ледяной шугой.

– Здорово, народ! – приветствовал их Каллоуэй, смешливый парень, говоривший с отчетливым австралийским акцентом. – Сегодня процессом погружения руковожу я. – Майкл слышал от Лоусона и других, что Каллоуэй никакой не австралиец, а лишь когда-то принял этот образ, чтобы привлекать внимание девчонок. – Давайте-ка поскорее вытряхнем вас из портков да приступим. Работы непочатый край.

Как выяснилось, сказанная им фраза могла считаться девизом дня; Майкл погружался неоднократно и давно привык к длительному процессу облачения в водолазный костюм, но это превзошло все, с чем ему приходилось сталкиваться. Следуя инструкциям Каллоуэя, они с Дэррилом сначала натянули длинное нижнее белье из толстого полипропилена, а поверх него – термокомбинезон из полартека. На ноги надели особые носки, разработанные специально для участников американской антарктической программы, и ноговицы из тинсулейта. На этой стадии экипировки Дэррил стал похож на рыжеволосого эльфа.

Затем Каллоуэй выдал каждому по легкому сухому гидрокостюму красного цвета, который следовало надеть поверх нательника.

– Ну что, приятель, не замерз? – пошутил Каллоуэй, расстегивая ворот фланелевой рубашки.

– Скажешь тоже, – хмыкнул Майкл.

– И скажу! Ну что, приятель, не замерз? – с готовностью повторил фразу Каллоуэй.

Майкл уже успел привыкнуть к школярским шуточкам, которыми грешили работники станции Адели. Впрочем, по его опыту, подобное наблюдалось и в других отдаленных уголках, где люди жили ограниченными группами.

Следующим на очереди был собственно внешний гидрокостюм; Каллоуэй держал его в руках словно модельер, демонстрирующий свое последнее творение.

– Ультрасовременная вещь, чуваки. Трехслойный нейлон-бутил-нейлон. Гораздо легче, чем костюмы из сжатого неопрена, к тому же почти не впитывает воду.

Пока Майкл втискивался в очередной слой подводной амуниции, он ощущал себя человечком с рекламы покрышек «Мишлен», а ведь еще предстояла самая неприятная часть процедуры – защита головы и лица.

Каллоуэй покопался в огромной сумке, которую внес Франклин, и извлек из нее «фантомаски» Хендерсона – закрывающие все лицо маски с отверстиями для глаз и губ, причем отверстие для рта прикрывал тонкий слой неопрена. Натягивая вязаный шлем, Майкл представлял себя грабителем, собравшимся на дело. Но на этом мучения не закончились: поверх «фантомаски» предстояло надеть еще и плотно облегающий капюшон из латекса. Каллоуэй помог ему натянуть капюшон на голову и расправить на верхней части внешнего оранжевого гидрокостюма, к которой тот прилип, как присоска. На этой стадии Майкл стал похож на огромную сосиску, обтянутую герметичной оранжевой оболочкой.

– Ты можешь его выключить? – спросил Дэррил, неуклюже поднимая толстую, как окорок, руку и указывая ею на ближайший обогреватель. – Я сейчас спекусь.

– Нет проблем, чувак. Надо было раньше его вырубить. – Каллоуэй выключил оба отопителя. – Еще пара минут – и окунем вас, – сказал он в утешение.

Каллоуэй помог обоим надеть утепленные альпинистские перчатки-подкладки, поверх них – основные резиновые перчатки с тремя пальцами, после чего нацепил на ноги мужчин утяжеляющий балласт. Майкл хорошо знал, что без дополнительных грузов ныряльщик перевернется вверх тормашками и будет барахтаться в воде, пока не утонет. Под занавес Каллоуэй взвалил им на спины стальные кислородные баллоны «Scuba Pro 95-cubic-foot» с двойными регуляторами. Майкл едва мог пошевелиться.

– Хотите еще что-нибудь сказать, прежде чем наденете кислородные маски? – спросил Каллоуэй.

– Поторопись! – выдохнул Дэррил.

– Времени зря там не тратьте. У вас в запасе максимум час.

Каллоуэй говорил не только о запасе кислорода, но и об ограниченных физических возможностях человека долго выдерживать экстремальный холод даже в таком суперсовременном снаряжении.

– Сачки и ловушки внизу? – осведомился Дэррил, борясь с резиновыми ластами, которые никак не хотели налезать на ноги.

– Самолично отправил их вниз пару часов назад. Привязал к фалам в страховочной полынье. Удачной рыбалки.

– Черт, – всполошился Майкл, – мне еще вон та штука потребуется!

Он указал на совершенно забытую им фотокамеру в кейсе для подводной съемки, почти полностью заваленную ворохом сброшенной одежды.

– Ну да, точно, – ответил Каллоуэй, доставая аппаратуру. – Если встретишь голых наяд, сделай для меня пару фоток.

С этими словами он плотно насадил на физиономии водолазов кислородные маски, проверил регуляторы подачи кислорода, а Дэррила хлопнул по спине. Пока Майкл влезал в ласты и прикреплял фонарик к ремню на поясе, биолог поднял защитную решетку с полыньи, а когда Майкл повернулся, его уже и след простыл. Каллоуэй похлопал по спине Майкла, одобрительно поднял вверх большие пальцы, и журналист ногами вперед отправился вслед за ученым в «кроличью нору».

Ледяной покров океана составлял в толщину футов восемь, да и просверленное буром отверстие оказалось на поверхности шире, нежели на глубине, поэтому процедура погружения отдаленно напоминала скатывание по узкому желобу. Майкл почувствовал, как ноги прошли сквозь тончайшую корочку льда, которой вода успела затянуться даже за крошечный промежуток времени после «нырка» Дэррила. Он с головой ушел под воду, подняв вокруг себя целое облако искрящихся льдинок и пузырьков воздуха; прошло несколько секунд, прежде чем вода вновь сделалась прозрачной и журналист смог что-то рассмотреть.

Майкл висел на расстоянии дюжины футов от нижнего края полыньи в мире синей воды, где нет ни границ, ни привычных на суше физических законов. В глубину можно было видеть практически до бесконечности; великолепная видимость обусловлена тем, что в водах Антарктики, особенно в это время года, полностью отсутствуют планктон и прочие микроскопические частицы, которых в избытке в других частях Мирового океана. Солнечные лучи едва пробивались сквозь толщу льда, поэтому страховочная полынья сияла ярким пятном и отчасти напоминала маяк, отбрасывающий вниз снопы света. Три фала с привязанными к ним пластиковыми флажками исчезали в невидимых глубинах.

Майкл ожидал, что его обдаст пронизывающим холодом, однако, окунувшись в воду, был приятно удивлен. В обмундировании, в котором на поверхности он изнывал от жары и сделался ужасно неповоротливым, находиться на глубине было довольно комфортно. Вода не только делала процесс передвижения более легким, но еще и охлаждала внешние слои костюма; в целом плавание в антарктических водах в гидрокостюме пока оставляло у Майкла благоприятное впечатление. Неудивительно, что Дэррил нырнул в полынью с такой поспешностью. Впрочем, Майкл подозревал, что кажущаяся сейчас легкая прохлада вскоре превратится в холод, а по прошествии часа у него и вовсе зуб на зуб не будет попадать.

Дэррил, вовсю работая ластами, уходил на глубину к интересующему его бентосному слою. Очевидно, ученый не собирался тратить впустую ни минуты имеющегося времени. Вода сама по себе была неподвижна, в ней почти полностью отсутствовали течения и приливно-отливные потоки, которые в иных морях могут незаметно отнести ныряльщика от исходной точки погружения. Майкл попал в огромное царство голубой воды; безмолвие нарушалось лишь мерным пощелкиванием кислородного регулятора.

Морское дно под тем местом, где был возведен домик для ныряльщиков, полого уходило вниз. Ложе океана несло на себе следы движения ледников, которые оставили в донном грунте огромные борозды и множество валунов. По мере погружения Майклу открывались все новые и новые формы жизни, населяющие на первый взгляд бесплодный ландшафт. В иле начали просматриваться диковинные спиральки и закорючки моллюсков, мелкие ракообразные, морские ежи и офиуры. Моллюски-блюдечки, похожие на жемчужные ожерелья, цеплялись за покрытые водорослями края камней, тогда как морские звезды – некоторые из них липли к спинам своих собратьев – медленно ползали по илистому дну в поисках пищи. Морской паук размером не меньше растопыренной ладони, увидев приближение человека, замер, опираясь на все восемь заостренных на концах лапок. Майкл плавно перевернулся в воде, навел камеру и сделал несколько снимков. Существо, казалось, совсем не имело туловища, а состояло из одной лишь головы цвета ржавчины с двумя парами глазок и шеи. Сегментированный задний отдел паука редуцировался настолько, что было почти невозможно различить, где кончается собственно брюшко и начинаются длинные лапки. Но Майкл знал, что хоботок морского паука, которым животное ощупывает осадочный слой, таит в себе смертельную опасность для попадающихся на пути губок и коралловых полипов. Паук делает укус, вводит в жертву смертоносный хоботок и уже не отпускает добычу до тех пор, пока медленно и методично, словно вампир, не высосет из нее все соки. Когда Майкл проплывал мимо, поднятая ластами волна столкнула паука с места, и тот плавно, как в замедленном кино, опрокинулся на спину. Затем возмущенно перевернулся и вновь встал на острые лапки, исполненный решимости дать отпор бесцеремонному гостю.

Дэррил держался одной рукой за камень размером с баскетбольный мяч, в другой руке сжимая сачок. Когда Майкл подплыл ближе, биолог жестом попросил отвалить камень в сторону. Майкл выпустил камеру, оставив ее безвольно покачиваться на шее, а сам обеими руками схватился за камень и качнул его сначала в одну сторону, затем в другую. Когда глыба наконец вывернулась, из-под нее, покачивая усиками и проворно шевеля многочисленными ножками, выскочила стая маленьких бокоплавов размером с ноготь; часть их попала прямиком в сачок. Дэррил замотал его ловким движением, а затем отправил пленников в прозрачный пакет с застежкой. Он одобрительно поднял большой палец вверх, насколько позволили толстые жесткие перчатки, и махнул рукой в прощальном жесте. Майкл намек понял – биолог не хотел, чтобы вокруг него создавалось лишнее движение, пока он будет собирать образцы и производить наблюдения.

Да и Майклу не хотелось, чтобы тот садился ему на шею, – его ждут собственные открытия. Проплывая над сгустком извивающихся червей длиной в ярд, облепивших обглоданные останки какого-то существа, Майкл сделал еще несколько снимков; позже он попросит Дэррила объяснить, что изображено на фото. Вокруг мало-помалу начинала сгущаться темнота. По мере удаления от поверхности воды морское дно постепенно преображалось и принимало вид обширного поля, усеянного хребтами выдавливания, что придавало ему сходство с гигантским мятым листом белой бумаги.

Вдруг сбоку в поле зрения Майкла попала чья-то тень; он повернулся и, вглядевшись сквозь стекло маски, увидел, что его разглядывают два больших перламутровых глаза, а под ними торчит щетина длинных черных усов.

Это был тюлень Уэдделла, второе в антарктических широтах млекопитающее после малого полосатика, способное погружаться на большую глубину. Майкл знал, что животное не причинит ему вреда. Когда он навел фотокамеру, тюленьи глаза закрылись защищающим роговицу третьим веком, а усы оттопырились в стороны, подобно развернутому вееру.

«Улыбочку», – мысленно попросил Майкл и несколько раз щелкнул затвором.

Тюлень, пяти или шести футов в длину, взмахнул ластами и поплыл прочь, затем приостановился, обернулся на человека, словно приглашал нового знакомого поиграть в догонялки, после чего снова сорвался с места.

«Ладно, – подумал Майкл. – Я в игре».

Теперь-то ему точно удастся сделать поистине потрясающие фотографии для статьи. Энергично взмахнув ластами, он пустился вдогонку за тюленем, который поплыл дальше в глубины океана. Судя по лоснящемуся неповрежденному меху и белым, совершенно целым зубам, это была молодая особь. Майкл обогнул полуразрушенную ледяную глыбу размером с прогулочный крейсер, затем проплыл над выступающим из дна участком скальной породы, увитым коричневыми и красными водорослями. Кислородный баллон отреагировал на эту гонку учащенным шипением и бульканьем.

Перед Майклом открывалось безбрежное море, и он чувствовал, что, если не будет осмотрительным, может заплыть слишком далеко. Журналист бросил взгляд вниз, на пологое ложе океана, и в тусклом свете, проникающем через отверстие во льду, вдруг увидел нечто такое, что совершенно не вписывалось в окружающий пейзаж, – нечто прямоугольное, с идеально ровными гранями. Даже под коркой льда предмет очень напоминал сундук. Тюлень лениво описал круг вокруг загадочной находки, как будто намеренно вывел на нее человека.

«О Господи, – подумал Майкл, – неужели затонувшие сокровища? Не может быть. Только не здесь. Не на Южном полюсе…»

Он подплыл ближе. Несмотря на напряженную погоню за тюленем, холод постепенно начал проникать сквозь многочисленные слои снаряжения. Поддерживая себя в ледяной воде плавными движениями рук, Майкл завис над прямоугольным объектом и увидел, что под слоем льда, облепленный моллюсками-блюдечками, морскими ежами и звездами, действительно лежит самый настоящий сундук с отваленной крышкой. Одна из морских звезд, цвета слоновой кости, похожая на руку скелета, по-хозяйски разлеглась на самом верху, распластав лучи широко в стороны. Майкл инстинктивно схватился за фотокамеру и быстро сделал серию снимков.

Тюлень завертелся над человеком в причудливом вальсе.

Майкл спустился ниже и заглянул в сундук: внутри хрустальной россыпью поблескивали льдинки, а в глубине под ними виднелось что-то темное, цвета сливы, и блестящее.

Он повертел головой, окидывая взглядом морское дно. С одной стороны море круто проваливалось вниз, в бездонную черноту, с другой, примерно в нескольких сотнях ярдов, виднелся отвесный край ледника, очевидно, являющийся продолжением полярной шапки и уходящий куда-то на недосягаемую глубину.

Но между местом, в котором он находился, и бледнеющей вдали стеной ледника было заметно еще кое-что – нечто, покрытое льдом и также отливающее сливовым оттенком. Однако этот предмет лежал прямо в донном грунте. Майкл отцепил фонарик от ремня на поясе и направил луч на непонятный объект.

Бутылка… Ошибки быть не может. Винная бутылка.

Майкл подплыл к ней и трехпалой перчаткой смахнул с горлышка слой тины. При этом морской еж, прицепившийся к бутылке, инстинктивно открыл и закрыл рот – собственно, все его тело представляло собой один сплошной рот, – очевидно, рассчитывая, что на зуб может попасть что-нибудь съедобное. Бутылка от горлышка до дна была покрыта льдом, но под ним Майкл все-таки смог рассмотреть клочок, который некогда был этикеткой, теперь совершенно нечитаемой.

Он попытался высвободить находку из донного грунта, однако это оказалось не так-то просто – требовались обе руки. Прежде чем сделать вторую попытку, Майкл аккуратно зафиксировал фонарь между двух кусков льда, торчащих из ила, чем нечаянно потревожил многощетинкового червя, напоминавшего перерубленный резиновый жгут длиной в несколько футов. Червь, перемещая тело волнообразными движениями, поспешил убраться подальше в поисках безопасного укрытия. Чтобы вызволить бутылку из плена ила и льда, пришлось очень осторожно раскачивать ее из стороны в сторону. Майклу меньше всего хотелось разбить артефакт, который приплыл к нему в руки бог знает из какой глубины веков. Когда наконец бутылка оказалась на свободе, он принялся и так, и этак ее вертеть, с восхищением глядя на трофей и испытывая странное чувство – будто сыграл в перетягивание каната с самим ложем океана и одержал над ним верх.

И тут, на расстоянии дюжины ярдов, еще ближе к стене ледяной глыбы, Майкл заметил еще одну бутылку.

И впрямь затонувший клад!.. В голове моментально пронесся вихрь мыслей о несметном состоянии – а как же иначе? – но что привело его еще в больший восторг, так это выпавшая возможность написать для журнала поистине убойную статью! То-то обалдеет Гиллеспи, когда Майкл по возвращении в Такому вывалит на него такую сенсацию! Еще бы – фотожурналист, работающий по заданию журнала «Эко-Туризм», на глубине сотен футов под ледяной шапкой Антарктики находит затопленный сундук. С этого момента Майкл сможет сам выписывать чеки.

Он поместил бутылку в сетчатый мешочек, привязанный к ремню на поясе, и подплыл ближе к леднику. Тюлень тем временем продолжал развлекаться неподалеку: лег на спину и, приподняв голову над блестящим животом, начал наблюдать за человеком.

По мере приближения к леднику вода стремительно делалась холоднее; Майкл тут же подумал об экстремально холодных нисходящих ветрах, которые идут вниз по сторонам ледников и дальше разносятся по полярным плато. Он поежился от холода и бросил взгляд на массивные водолазные часы на запястье. Пора уходить. Сейчас нужно уйти как можно быстрее, чтобы вернуться сюда опять.

Регулятор кислорода вдруг издал шипящий звук, и Майкл сообразил, что уже некоторое время не дышит нормально – от охватившего его возбуждения он совсем перестал следить за равномерностью дыхания. Косая стена гигантского ледника высилась над ним как белый утес – внешне мало отличающийся от того, на который он наткнулся в Каскадных горах в день трагедии, – и отвесно уходила вниз на бесконечную глубину. Ледник был весь испещрен щербинами и шрамами, словно лицо боксера, который выходил на ринг бессчетное количество раз. Майкл провел рукой по шероховатой поверхности, ощущая даже сквозь толстые перчатки суровую мощь древней ледяной громадины, которая неторопливо, но неумолимо перемалывала все на своем пути.