Текст книги "Заговор Аквитании"

Автор книги: Роберт Ладлэм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 51 (всего у книги 54 страниц)

– Я бы хотел подождать, пока вы с ним поговорите, – сказал Джоэл, закидывая ногу на ногу и беря пачку сигарет, лежавшую рядом с пистолетом. – Возможно, он сам все объяснит, а возможно, и нет. У него была мысль, что я послан к вам Делавейном, чтобы разведать, кто из вас может его предать.

– Предать его? Этого безногого? Как? Зачем? Но даже если этот галльский петух и считал так, то зачем ему было посвящать в это вас?

– Видите ли, я – адвокат, и я его спровоцировал. А как только он понял мое отношение к Делавейну – а каким оно может быть после всего того, что этот подонок сделал со мной? Его оборона пала, остальное было легче легкого. А когда он разговорился, я увидел возможность спасти собственную жизнь… – Джоэл чиркнул спичкой и прикурил, -…связавшись с вами, – закончил он.

– Значит, решили сделать ставку на совесть еврея? На то, что еврей вернет должок?

– В определенном смысле – да, но не только поэтому, генерал. Я знаю кое-что о Ляйфхельме, о том, как ему удавалось удерживаться на поверхности все эти годы. Он пристрелил бы меня, потом натравил бы своих людей на вас и, естественно, стал бы фигурой номер один.

– Это на него похоже, – согласился израильтянин.

– Что же касается ван Хедмера, то, по-моему, его власть не распространяется дальше Претории.

– Тоже верно, – опять согласился Абрахамс, шагнув к Конверсу. – Итак, дьявол, созданный в Юго-Восточной Азии, настроен на выживание?

– Позвольте мне более подробно осветить мое положение, – возразил Джоэл. – Я был послан людьми, которых я не знаю и которые бросили меня на произвол судьбы, пальцем не шевельнув в мою защиту, не предоставив никаких доказательств моей вины или невиновности. Насколько я знаю, они даже присоединились к охоте на меня, видимо, полагая, что это спасет им жизнь. В таких условиях я намерен сам позаботиться о себе, точнее, о том, чтобы выжить.

– А как насчет женщины? Вашей женщины?

– Она будет со мной. – Конверс положил сигарету и взялся за пистолет. – Так что вы мне ответите? Я могу убить вас тут же, на месте, могу предоставить это дело Бертольдье или Ляйфхельму, если тот сначала убьет француза… Или могу довериться вашей совести и тому, что вы захотите вернуть долг. Так как это будет?

– Оставьте свой пистолет, – сказал Хаим Абрахамс, – и положитесь на слово сабры.

– И что же вы намерены делать? – спросил Джоэл, кладя пистолет на стол.

– Что делать?! – взорвался израильтянин в приступе гнева. – То, что я всегда собирался делать! Вы думаете, я дал задурить себе голову всяким допотопным дерьмом, этой их “Аквитанией”? Думаете, я и правда буду считаться со званиями, чинами и всякими этими ярлыками? Пусть себе забавляются! Для меня главное – чтобы это все сработало, чтобы из хаоса возникла респектабельность, основанная на силе. Бертольдье прав. Я слишком одиозная фигура, к тому же еврей, чтобы открыто выступать на евро-американской сцене. Я буду невидим, но только не в Израиле, там я стану провозвестником нового порядка. Я сам, лично, помогу этому французскому жеребцу получить и нацепить на себя все ордена и медали. Бороться с ним я не буду – я буду его контролировать.

– А если он не согласится?

– Согласится. Потому что я могу вдребезги разнести его респектабельность.

Конверс подался вперед, стараясь не выдать своего удивления:

– Вы имеете в виду его сексуальные склонности? Все эти глубоко упрятанные скандальные разоблачения?

– О Господи, нет, вы невозможны! Принародно лягните своего противника пониже пояса и посмотрите, что произойдет. Половина людей начнет орать: какая низость! Это те, кто думает, что такое может случиться и с ними, зато вторая половина будет аплодировать вашей смелости – вы сделали то, что в глубине души им тоже хотелось бы сделать.

– А как же тогда, генерал? Как вы можете подорвать его респектабельность?

Абрахамс снова уселся в бархатное кресло, с трудом втиснув свое тучное тело между украшенными изящной резьбой подлокотниками из красного дерева.

– Раскрыв его подлинную роль в “Аквитании”, рассказав о том, какие роли играли мы все в этой авантюре, которая вынудила цивилизованный мир призвать нас к власти. Вполне возможно, что вся свободная Европа воззовет к Бертольдье, подобно тому, как Франция чуть было не сделала это после де Голля. Но нужно понимать такого человека, как Бертольдье. Он не просто стремится к власти, ему подавай еще и славу, со всеми ее ловушками, интригами, мистическими восторгами. Он скорее откажется от какой-то прерогативы власти, чем поступится хоть частицей славы. А я? Мне на славу плевать. Мне нужна власть, чтобы получить то, что я хочу, чем хотел бы управлять, – израильское царство, простирающее свою власть над всем Ближним Востоком.

– Но, разоблачая его, вы тем самым разоблачите и себя. Что вы тогда выиграете?

– Прежде всего, он начнет шевелить мозгами. И, подумав о своей славе, пойдет на любые уступки, будет делать то, что я говорю, и даст мне то, что я захочу.

– Думаю, он просто пристрелит вас.

– Исключено. Ему будет сказано, что в случае моей смерти появятся сотни документов, в которых зафиксировано каждое наше собрание, описано, как принималось каждое наше решение. Уверяю вас, все это у меня подробно запротоколировано.

– Вы готовились к этому с самого начала?

– Именно так.

– Вы играете круто.

– Я – сабра. Мы играем только на выигрыш, иначе нам не выжить.

– И среди этих документов у вас есть, конечно, полный список личного состава “Аквитании”?

– Нет. У меня никогда не было намерения подвергать такой опасности наше движение. Я верю в концепцию, или называйте это, как вам угодно. Должен быть создан объединенный межнациональный военно-промышленный комплекс. Без него разумный мир невозможен.

– Но где-то должен быть такой список.

– Он заложен в компьютер и закодирован.

– А вы могли бы до него добраться?

– Без посторонней помощи – нет.

– А Делавейн?

– У вас уже есть обо всем свое собственное представление, – сказал израильтянин, кивая. – Вот я и спрашиваю: а, Делавейн?

И снова Джоэл с трудом скрыл свое удивление. Компьютерные коды должны быть у Делавейна. По крайней мере – основные. Остальные программы могли вводиться его пособниками – четырьмя вождями по другую сторону Атлантики. Конверс пожал плечами.

– Да вы, собственно, почти ничего о нем не сказали. Вы говорили о Бертольдье, об уничтожении Ляйфхельма, о незначительности ван Хедмера, который нужен только для того, чтобы поставлять сырье…

– Я сказал – золото, – поправил его Абрахамс.

– Верно. О сырье говорил Бертольдье… Но какова позиция Джорджа Делавейна?

– Маркус – человек конченый, – невозмутимо объявил израильтянин. – Мы все тетешкаем его, поскольку он породил эту идею и тянет лямку в Соединенных Штатах. Благодаря ему нам открыт доступ к военным материалам и оборудованию по всей Европе, не говоря уже о контрабандных грузах, которые мы доставляем повстанцам всех мастей, чтобы занять их делом.

– Попрошу разъяснить, – прервал его Джоэл. – Под “делом” вы подразумеваете убийства?

– В конечном счете все сводится к убийствам. И что бы там ни болтали моралисты, цель все-таки оправдывает средства. Спросите человека, за которым гонятся убийцы, согласился бы он прыгнуть в выгребную яму, чтобы спастись от них?

– Уже спрашивал, – сказал Конверс. – Я и есть такой человек, забыли? Так что же насчет Делавейна?

– Он – сумасшедший, типичный маньяк. Вы слышали когда-нибудь его голос? Это голос человека, посаженного на кол. Несколько месяцев назад ему отрезали ноги, ампутировали их, и знаете почему? Из-за диабета. Великого генерала свалил сахар! Он пытается держать это в тайне. Никого не принимает и даже не появляется в своем офисе, увешанном фотографиями, флагами и тысячами полученных им орденов. Он работает дома, и слуги появляются, только когда он уже сидит в затемненной спальне. Как бы ему хотелось, чтобы это случилось в бою – разрыв снаряда или что-нибудь такое, так нет же – сахар, и все тут. Теперь он совсем спятил, орущий болван, больше ничего, но даже у болванов случаются проблески гениальности. Это и произошло с ним однажды.

– И что же насчет него?

– При нем постоянно находится наш человек – полковник, его личный адъютант. Когда все начнется и наши команды займут исходные позиции, полковник выполнит данный ему приказ. Маркуса придется застрелить во благо его же собственной идеи.

Теперь настал черед Джоэла подняться с кресла. Он снова подошел к готическому окну и подставил разгоряченное лицо прохладному ветерку.

– Допрос окончен, генерал, – сказал он.

– Что?! – взревел Абрахамс. – Вам нужна жизнь, а мне нужны гарантии.

– Допрос окончен, – повторил Конверс. Дверь отворилась, появился человек в форме капитана израильской армии с пистолетом, направленным на Хаима Абрахамса.

– Никакого разговора у нас не будет, герр Конверс, – сказал Эрих Ляйфхельм, остановившись у дверей кабинета, после того как доктор из Бонна вышел и прикрыл за собой дверь. – У вас в руках пленник. Казните его. Много лет я готовился к подобному исходу. Честно говоря, я слишком устал от ожидания.

– Вы собираетесь сказать, что хотите умереть? – спросил Джоэл, стоя у стола с лежащим на нем пистолетом.

– Умирать никому не хочется, по крайней мере, ни один солдат не захочет тихо умереть в какой-то странной комнате. Под бой барабанов и команду: “Огонь!” – другое дело, в такой смерти есть определенный смысл. Я видел слишком много смертей, чтобы сейчас впасть в истерику. Берите свой пистолет, и покончим с этим. На вашем месте я поступил бы именно так.

Конверс внимательно вглядывался в лицо немца, в его холодные глаза, с высокомерием взирающие на происходящее.

– Вы ведь и в самом деле так думаете, не правда ли?

– Может быть, мне самому отдать приказ? Несколько лет назад я видел, как на кастровской Кубе у забрызганной кровью стены стоял чернокожий и командовал собственным расстрелом. Я всегда восхищался этим солдатом. – И Ляйфхельм неожиданно заорал: – Achtung! S’oldaten! Das Gewehr prasen-tieren! Vorbereiten… [221]

– Ради Бога, почему бы нам просто не поговорить? – в свою очередь закричал Джоэл, стараясь перекрыть этот рев.

– Потому что мне нечего вам сказать. За меня говорят мои дела, моя жизнь! В чем дело, герр Конверс? Вам не хватает духа привести в исполнение приговор? Вы не способны выполнить собственный приказ? Совесть мелкого, жалкого человечишки не разрешает вам убивать? Да вы просто смешны!

– Позволю себе напомнить вам, генерал, что за последние недели мне пришлось убить нескольких человек. И меня это тронуло гораздо меньше, чем я ожидал.

– Даже самый жалкий трус, спасая собственную жизнь, может убить в состоянии паники. Тут не требуется личное мужество – простая борьба за выживание. Нет, герр Конверс, вы настолько мелки, настолько ничтожны, что о вас забыли даже ваши собственные приверженцы. Вы – лишний человек в этом мире. В вашей стране есть слово, которое придумано будто специально для вас, его часто употребляют наши сторонники. Вы – никудышник, а может, и еще хуже!

– Как вы сказали? Как вы назвали меня?

– Вы правильно расслышали. Никудышник! Трус! Ничтожество, которое понапрасну носит земля!

И Конверс опять оказался в давно прошедшей жизни, в командной рубке авианосца, перед ним маячило ненавистное лицо, и пронзительный голос выкрикивал: “Никудышник! Ничтожество! Трус! Трус! Трус!…” А потом – взрыв, он выброшен из самолета в темную сумятицу туч, где ветер и дождь хлещут его, прибивают к земле. К земле, к четырем годам безумия и смерти, к умирающим у него на руках плачущим мальчишкам. Безумие! Никудышник… Никудышник… Никудышник…

Конверс потянулся к пистолету на столе, поднял его, направил на Ляйфхельма, палец медленно, медленно жал на спусковой крючок…

Дрожь прошла по его телу. Что же он делает? Ему нужны эти три представителя “Аквитании”. Не один, не два, а именно три! Они – становой хребет того, что он задумал. Но есть и еще кое-что. Он должен убить, уничтожить этот смертельный вирус в человеческом обличье, уставившийся на него и желающий себе смерти. О Господи! Неужто “Аквитания” уже выиграла? Неужели он превратился в одного из них? Если так, то он проиграл.

– Ваша храбрость, Ляйфхельм, самая дешевая разновидность храбрости, – тихо сказал он, опуская пистолет. – Быстрая смерть от пули иной раз предпочтительнее всего.

– Я прожил жизнь в соответствии с собственным кодексом и умру, следуя ему.

– Легкая смерть, вы имеете в виду? И быстрая. Без Дахау, без Освенцима.

– Пистолет в ваших руках.

– Я полагал, вам есть чем дорожить.

– Мой преемник подобран очень тщательно. Он осуществит мой план, вплоть до мельчайших деталей.

“Это открытие, на этом можно построить определенную стратегию”, – подумал Джоэл и начал:

– Ваш преемник?

– Да.

– У вас нет преемника, фельдмаршал.

– Что?

– Так же как нет и никакого вашего плана. Без меня у вас не будет ничего этого. Именно поэтому я и привез вас сюда. Вас одного.

– Что вы хотите этим сказать?

– Сядьте, генерал. Хочу кое-что вам объяснить, и будет лучше, если вы выслушаете это сидя. Возможно, смерть, о которой вы тут так красочно рассуждали, была бы для вас предпочтительнее того, что вам уготовано.

– Лжец! – завопил Эрих Ляйфхельм четыре минуты спустя после начала разговора, хватаясь руками за подлокотники бархатного кресла. – Лжец, лжец, лжец! – выкрикивал он с налитыми кровью глазами.

– А я и не рассчитывал, что вы поверите мне на слово, – спокойно проговорил Джоэл, стоя посреди просторного, заставленного книжными полками кабинета. – Позвоните в Париж Бертольдье, скажите, что до вас дошли весьма неприятные слухи и вам нужно кое-что выяснить. Скажите ему без обиняков: вы узнали, что, пока вы были в Эссене, он и Абрахамс навестили меня в вашем имении под Бонном.

– И как я узнал об этом?

– А вы скажите им правду! Они подкупили охранника – не знаю, какого именно, я его не видел, – и тот впустил их ко мне.

– Они обратились к вам, потому что считали вас агентом Делавейна?

– Так они мне сказали.

– Но вам же вкатили наркотики! И они слышали, что вы тогда говорили!

– И все же у них остались подозрения. Вашего врача они не знают, а англичанину не доверяют. Говорить о том, что они не доверяли вам, по-видимому, излишне. Они подумали, что это чистая мистификация, и поэтому решили о себе позаботиться.

– Невероятно!

– А что здесь невероятного? – сказал Конверс, усаживаясь за стол по другую сторону от немца. – Как я получил всю информацию? Откуда, если не от Делавейна, я узнал, на кого мне следует выходить? Вот как они рассуждали.

– Они считали, что это сделал Делавейн? Но зачем бы он на это пошел? – удивился Ляйфхельм.

– Теперь-то я понимаю, в чем тут дело, – быстро прервал Джоэл, стараясь не упустить еще одну открывшуюся возможность. – Делавейн – человек конченый. Оба они признали это, когда поняли, что он – последний человек, на которого я стал бы работать. А может, они просто решили бросить мне несколько крох от щедрот своих, прежде чем отправить на тот свет.

– И это следовало бы сделать! – воскликнул некогда самый молодой фельдмаршал третьего рейха. – Естественно, вы и сами это понимаете. Кто вы такой? Кто послал вас? Вы и сами не знали этого. Вы называли какие-то случайные имена, говорили о списках, о больших деньгах, но не сказали ничего существенного. Так кто же все-таки попытался внедриться в наши ряды? Поскольку нам так и не удалось это выяснить, из вас следовало сделать fauliger Abfall.

– Не понял.

– Гниль, падаль, до которой никому не хочется дотрагиваться, чтобы не схватить заразы.

– И вам это удалось.

– Да, это моя заслуга, – удовлетворенно произнес Ляйфхельм. – Этим занималась моя организация. Все тут было мое.

– Я доставил вас сюда не для того, чтобы обсуждать ваши достижения. Я хочу спасти свою жизнь. Вы можете это сделать – те, кто послали меня сюда, либо не могут, либо не хотят заниматься этим, но вам это под силу. Мне нужно только убедить вас, что это выгодно нам обоим.

– Каким образом? Внушая мне, будто Абрахамс с Бертольдье вступили в сговор за моей спиной?

– Мне незачем внушать вам что-либо, достаточно, если я повторю вам их собственные слова. Прошу учесть, они были уверены, что я покину ваши владения только в виде трупа, стану, так сказать, жертвой зверского убийства в окрестностях вашего поместья. Впрочем, нет! – Конверс вдруг резко вскочил с кресла. – Нет! – воскликнул он с чувством. – Позвоните своим французским и израильским союзникам, вашим товарищам по “Аквитании”. Если хотите, можете ничего им не говорить, просто вслушайтесь в их голоса – и все поймете. Хороший лжец тонко улавливает ложь, а вы – лжец превосходный.

– Вы меня оскорбляете.

– Как ни странно, я считаю это комплиментом. Именно поэтому я и решил вручить вам свою судьбу. Я считаю вас способным выиграть эту игру, а после всего, что выпало на мою долю, я хочу оказаться на стороне победителя.

– Почему вы говорите мне это?

– Да бросьте вы, давайте рассуждать здраво. Абрахамса терпеть не могут, он оскорбляет каждого – в Великобритании, Америке, в Европе, – кто хоть в чем-то не соглашается с экспансионистской политикой Израиля. Даже его милые соотечественники не в силах заставить его заткнуться. Правда, они подвергают цензуре его печатные выступления, но он продолжает орать где угодно. Его не потерпит ни одна межнациональная федерация.

Нацист быстро кивнул.

– Ни одна! – прокричал он. – Это самый мерзкий, самый отвратительный тип на всем Ближнем Востоке. И к тому же – еврей. Но как с ним можно сравнить Бертольдье?

Прежде чем ответить, Джоэл выдержал длинную паузу.

– И все-таки я их сравниваю, – сказал он наконец. – Вспомните его манеру вести себя. Это властный, высокомерный человек. Он мнит себя не только великим стратегом, но и олицетворением государственности, творцом истории, возвышающимся, подобно Богу, над всеми людьми. Смертным нет места на его Олимпе. И притом он – типичнейший француз. На данное столетие англичанам и американцам за глаза хватит и одного де Голля.

– Ваши соображения не лишены логики. Он и в самом деле ужасный эгоцентрик, которого могут терпеть только французы. В нем сконцентрированы все недостатки этой нации.

– Ван Хедмер вообще не в счет, только если потребуются полезные ископаемые Южной Африки.

– Согласен, – сказал немец.

– Иное дело – вы, – быстро продолжал Конверс, снова усаживаясь в кресло. – Вы сотрудничали с американцами и англичанами в Вене. Вы содействовали проведению оккупационной политики и добровольно подготовили материалы обвинению США и Англии на Нюрнбергском процессе. И наконец, вы представляли Бонн в НАТО. Кем бы вы ни были в прошлом, вы завоевали признание. – Джоэл снова сделал паузу, а когда заговорил, в голосе его звучали нотки почтительности. – Поэтому, генерал, вы должны победить, а значит, только вы и можете спасти мне жизнь. Остается лишь объяснить причины, по которым вам следовало бы это сделать.

– Что ж, попытайтесь.

– Но сначала – позвоните.

– Не будьте идиотом и не считайте меня таковым. Не будь вы уверены в том, что говорите, вы бы так не настаивали, а значит, вы говорите правду. Если уж они, эти Schweinhunde [222] , вздумали объединиться против меня, зачем оповещать их о том, что мне это известно! Итак, что они говорили?

– Вы будете убиты. Они не хотят услышать обвинения в том, что отдали в руки нациста контроль над Западной Германией. Даже в самой “Аквитании” начнутся крики о “грязной игре”, что неизбежно приведет к расколу. Ваше место займет более молодой человек, который думает так же, как они, но не связан с нацистами. Однако не тот, кого вы рекомендуете.

Ляйфхельм сидел в мягком бархатном кресле, его сухое, но все еще крепкое тело было неподвижно, на бледном, словно алебастровая маска, лице горели пронзительные светло-голубые глаза.

– Значит, новый Священный союз [223] , – холодно проговорил он, почти не разжимая губ. – Вульгарный еврей и разложившийся главарь французских альфонсов осмелились выступить против меня?

– Дело не в этом, а в том, что с ними согласен и Делавейн.

– Делавейн! Это маразматический обрубок! От того человека, которого мы знали два года назад, ничего не осталось! Он и не подозревает, что это мы отдаем ему приказы, конечно под видом рекомендаций и предложений. У него не больше мозгов, чем у Гитлера в последние дни войны, когда он окончательно рехнулся.

– Не знаю, – сказал Конверс. – Абрахамс и Бертольдье не входили в подробности, просто сказали, что он человек конченый. Их больше интересовали вы.

– Ах, вот как? В таком случае позвольте мне сказать кое-что о себе! Кто, по-вашему, сделал идею “Аквитании” приемлемой для всего Средиземноморья? Кто снабжал террористов оружием и тоннами взрывчатки – от “Бадер-Майнхоф” до “Красных бригад” и палестинцев, готовя их к их “решающему” выступлению? Кто? Это все сделал я, майн герр. Почему все наши конференции неизменно проходят в Бонне? Почему все директивы проводятся только через меня? Могу объяснить и это. У меня есть организация! У меня есть люди – преданные люди, готовые выполнить любой мой приказ. У меня есть деньги! Это я создал буквально на пустом месте великолепный центр связи с первоклассной техникой, ни один человек в Европе не осилил бы этого… Все это я отлично понимал с самого начала. У Бертольдье нет ничего, кроме ореола славы, в настоящем бою он бесполезен. Еврей и южноафриканец вообще на другом материке. И когда разразится хаос, я стану голосом “Аквитании” в Европе. И будет только так! Мои люди в момент пристрелят Бертольдье с Абрахамсом прямо в их клозетах.

– Центр связи – это Шархёрн, не так ли? – спросил Джоэл самым невинным тоном.

– Это они вам сказали?

– Они случайно упомянули это название. Значит, там и заложен в компьютер список личного состава “Аквитании”?

– И это – тоже?

– Не важно. Меня это больше не интересует. Вы не забыли – меня бросили на произвол судьбы. Значит, идея этого компьютера тоже ваша? Кому бы еще пришло это в голову?

– Да, это было моим достижением, – согласился Ляйфхельм, при этом его восковое лицо осветила улыбка. – Я предусмотрел даже смерть любого из нас. Шифр состоит из шестнадцати букв, у каждого из нас имеется комбинация из четырех букв, остальные двенадцать у этого безногого маньяка. Он уверен, что без него никто не может ввести код, но, говоря откровенно, любые два набора из четырех букв или цифр, введенные в определенной последовательности, сделают это дело.

– Просто гениально, – сказал Конверс. – Остальным это тоже известно?

– Только моему верному французскому другу, – холодно ответил немец. – Главе предателей – Бертольдье. Но естественно, я не раскрыл ему последовательность кодов, а введение неверной комбинации автоматически стирает всю запись.

– Благоразумие победителя, – одобрительно кивнул Джоэл, но тут же озабоченно нахмурился. – А если ваш центр возьмут штурмом?

– Все взлетит на воздух, как задумывалось когда-то с бункером Гитлера. Всюду заложены взрывные заряды.

– Понимаю.

– Но коль уж речь зашла о победителях, я считаю их еще и пророками, – продолжал Ляйфхельм, наклоняясь вперед, его глаза светились энтузиазмом. – Позвольте напомнить вам историю Шархёрна. В 1945 году из пепла поражения здесь должно было появиться наивысшее творение мысли истинных поборников идеи, отвергнутое трусами и предателями. Называлось оно “Sonnenkinder” – “Дети солнца”. Дети, отобранные в соответствии с данными биологической науки, должны были рассылаться оттуда по всему миру людям, готовым руководить ими с тем, чтобы возвести их потом на позиции силы и власти. Став взрослыми, Sonnenkinder должны были выполнять возложенную на них миссию: воссоздать четвертый рейх на всем земном шаре! Теперь вам понятна символика Шархёрна? Отсюда “Аквитания” распространит по всему миру новый порядок! И мы сделаем это!

– Хватит, – сказал Конверс, вставая, – допрос окончен.

– Was?

– Вы слышали меня, убирайтесь отсюда. Меня мутит от одного вашего вида.

Дверь отворилась, вошел молодой доктор из Бонна и пристально посмотрел на знаменитого некогда фельдмаршала.

– Разденьте его, – приказал Конверс, – накачайте чем угодно, загоните в ад или на седьмое небо, но вытяните из него всю подноготную.

Джоэл вошел в затемненную комнату, в стену которой были вмонтированы толстые линзы видеокамеры. Валери с Прюдоммом стояли рядом с оператором, в десяти футах от них на телевизионном экране виднелся только что покинутый Джоэлом кабинет с двумя мягкими креслами в центре.

– Как тут у вас? – спросил он.

– Все отлично, – сказала Валери. – Оператор не понял ни слова, но утверждает, что освещение было великолепным. Он берется сделать сколько угодно копий; на изготовление каждой требуется минут тридцать пять.

– Ограничимся десятью копиями и оригиналом, – сказал Конверс, поглядев на часы, а потом на Прюдомма (Вэл в это время переговаривалась по-французски с оператором). – Возьмите первую копию и с пятичасовым рейсом отправляйтесь в Вашингтон.

– С превеликим удовольствием, друг мой. Надеюсь, что одна из этих копий попадет и в Париж.

– Их вручат главам всех правительств вместе с копиями наших показаний. А сюда вы привезете копии собранных Саймоном показаний.

– Тогда я покину вас, чтобы сделать нужные распоряжения, – сказал француз. – Лучше, если моего имени не будет в списке пассажиров. – И он вышел из комнаты, сопровождаемый оператором, который направился к своему копировальному устройству в холле.

Валери подошла к Джоэлу и, потянувшись, взяла в обе руки его лицо и легонько поцеловала в губы.

– Ты здорово напугал меня. Был момент, когда я подумала, что у тебя все сорвется.

– Я тоже этого боялся.

– Но ты справился, и отлично. Вы прекрасно разыграли эти сцены, мистер. Я горжусь тобой, мой дорогой.

– Многие юристы пришли бы в ярость от подобных розыгрышей. Типичнейший пример вымогательства нужных показаний, как сказал бы один из моих самых блестящих профессоров.

– Брось свои юридические выкрутасы, Конверс. Давай пройдемся. Когда-то мы много ходили, и я не прочь восстановить эту традицию. Гулять в одиночку – не очень-то весело.

Джоэл обнял ее. Они нежно поцеловались, чувствуя, как возвращается к ним прежнее тепло. Он чуть откинул голову и, положив руки ей на плечи, с любовью посмотрел в ее широко открытые, мерцающие ласковым светом глаза.

– А почему бы вам не выйти за меня замуж, миссис Конверс? – сказал он.

– Бог ты мой, снова? А в самом деле – почему? Как ты сказал однажды, мне даже не придется менять метки на белье.

– У тебя никогда не было белья с монограммами.

– Ты заранее узнал это еще до того, как сделать мне предложение.

– Мне не хотелось бы, чтобы ты думала, будто я подглядываю.

– Хорошо, дорогой мой, я выйду за тебя замуж. Но до этого нам предстоит завершить немало дел. Даже до того, как мы просто пойдем погулять.

– Мне нужно связаться с Питером Стоуном через семью Татьяны в Северной Каролине. Этот тип вел себя ужасно по отношению ко мне, но, как ни странно, он мне нравится.

– А мне – нет, – твердо заявила Валери. – Я готова убить его.