Текст книги "Заговор Аквитании"

Автор книги: Роберт Ладлэм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 54 страниц)

Седьмое… Это уже полное безумие, подумал морской юрист, когда такая возможность промелькнула в его мозгу, обретая по мере раздумывания все более реальные формы. Торговаться! Вполне обычная вещь на стадии, предшествующей судебному разбирательству, сделки нередко практикуются при ведении как гражданских, так и военных дел. “Мы откажемся от этого, если вы согласитесь с этим. Мы не будем упоминать об этом, если вы не коснетесь того”. Обычная практика. Торговаться. А что получается? Стоит ли вообще всерьез об этом думать? Настоящее безумие, шаг отчаяния, а что в данном случае можно считать разумным? Поскольку сила полностью исключается, нельзя ли добиться чего-нибудь путем обмена? Скажем, Ляйфхельма на Конверса. Генерала на лейтенанта.

Коннел не решался подвергнуть этот последний пункт анализу – слишком здесь много отрицательных величин. Нужно действовать, полагаясь исключительно на инстинкт, всякий иной путь – это тупик или пуля.

Фитцпатрик подошел к столу с телефоном, сел и потянулся к лежавшему на полу телефонному справочнику. То, что он задумал, было безумием чистейшей воды, но сейчас об этом лучше не думать. Он нашел нужную фамилию. Фишбейн Ильзе. Незаконнорожденная дочь Германа Геринга.

Итак, место встречи назначено: столик в глубине кафе “Ганза-келлер” на Кайзерплатц, заказанный Фитцпатриком на имя Парнелл. Хорошо, что ему хватило ума прихватить с собой темный деловой костюм, он будет играть в нем роль американского адвоката, мистера Парнелла, который свободно владеет немецким языком и направлен своей фирмой – Милуоки, штат Висконсин, – в Бонн, Западная Германия, для переговоров с некоей Ильзе Фишбейн. Он уже успел снять одноместный номер в гостинице “Шлосспарк” на Венусбергвег, а также пристроил атташе-кейс в надежное место и оставил Конверсу вполне определенную нить, по которой тот сможет отыскать портфель если все полетит вверх тормашками. Конверс наверняка сообразит, как это сделать.

Коннел приехал на десять минут раньше – он хотел ознакомиться с обстановкой и без помех приспособиться к ней. Он всегда действовал подобным образом: приходил в помещение военных трибуналов до начала судебного заседания, обследовал стулья, высоту столов, пытался представить себе, как разместятся члены трибунала. Все это помогало делу.

Когда новая посетительница вошла в кафе и обратилась к метрдотелю, стоявшему на возвышении у входа, он сразу понял, что это – она. Женщина была высокой и крупной, не толстой, а скорее величественной, уверенной в своей зрелой привлекательности, но и достаточно тактичной, чтобы не выставлять ее напоказ. На ней был светло-серый летний костюм, на жакете, застегнутом на полной груди, лежал широкий белый воротник блузки. Лицо ее тоже было полноватым, но не жирным и не дряблым, с высокими скулами, что подчеркивало наличие характера; в темных, падающих на плечи волосах пробивалась ранняя седина. Когда она в сопровождении официанта направилась к столику, Фитцпатрик поднялся ей навстречу.

– Guten Tag, Frau Fishbein, – сказал он, протягивая ей руку. – Bitte, setzen Sie sich [56] .

– Вам не обязательно говорить по-немецки, герр Парнелл, – сказала женщина, опускаясь на стул, услужливо подставленный ей старшим официантом, который тут же с поклоном удалился. – Я зарабатываю на жизнь, работая переводчицей.

– Как вам будет угодно, – сказал Коннел.

– В данных обстоятельствах я предпочла бы английский, и говорите, пожалуйста, потише. А теперь растолкуйте мне, ради Бога, на что вы намекали в разговоре по телефону, мистер Парнелл?

– Речь идет о довольно обычной вещи, миссис Фишбейн, о наследстве, – ответил Фитцпатрик с самым благожелательным видом, не спуская глаз с немки. – Если нам удастся утрясти некоторые формальности, а я уверен, мы с этим справимся, вы станете законной наследницей довольно приличной суммы.

– И эти деньги оставлены мне в Америке человеком, которого я никогда не знала?

– Он… близко знал вашего отца.

– Отца я тоже не знала, – быстро вставила Ильзе Фишбейн, тревожно окинув взглядом соседние столики. – А кто этот человек?

– Он состоял в штабе вашего отца во время войны, – ответил Коннел, еще сильнее понизив голос. – С помощью вашего отца – помогли также и некоторые контакты в Голландии – он выехал из Германии до начала Нюрнбергского процесса с большой суммой денег. В Соединенные Штаты он попал через Лондон и, имея средства, завел собственное дело на Среднем Западе. Дело это оказалось весьма прибыльным. Недавно он умер, оставив определенные инструкции нашей фирме, которая вела его юридические дела.

– Но почему – мне?

– Долг. Без помощи вашего отца наш клиент коротал бы свои дни где-нибудь в тюрьме, вместо того чтобы процветать в Америке. Для непосвященных он был голландским эмигрантом, семейное дело которого пришло в упадок из-за войны и который решил связать свое будущее с Америкой. После него остались крупные земельные владения и процветающее предприятие по расфасовке мясных продуктов – и то и другое в настоящее время выставлено на продажу. Ваша часть наследства составит ориентировочно два миллиона долларов. Разрешите предложить вам аперитив, миссис Фишбейн?

Сначала женщина буквально онемела. Глаза ее расширились, полная челюсть слегка отвисла.

– Пожалуй, я все-таки выпью, – проговорила она монотонно, обретя, наконец, голос. – Двойную порцию виски, пожалуйста.

Фитцпатрик знаком подозвал официанта, заказал спиртное и предпринял несколько безуспешных попыток возобновить светский разговор – о погоде, о достопримечательностях Бонна. Бесполезно. Коннелу показалось, что Ильзе Фишбейн близка к кататоническому состоянию. Она молча сжимала его запястье своими сильными пальцами, губы ее раскрылись, глаза превратились в два черных агата. Так и не выпуская его руки, она неловко подняла бокал левой рукой и выпила.

– Что это за формальности, которые нужно утрясти, майн герр? Спрашивайте что угодно, требуйте чего угодно. У вас есть где остановиться? Сейчас Бонн буквально забит приезжими.

– Вы очень любезны; я уже снял номер. Но поймите меня правильно, миссис Фишбейн, для моей фирмы дело это весьма щекотливое. Как вы понимаете, подобные дела непопулярны в среде американских юристов, и, признаюсь честно, не сделай наш клиент особых оговорок, ставящих выполнение остальных статей завещания в зависимость от выполнения именно этого пункта, мы, вполне возможно…

– Вопросы? Что там за вопросы?

Фитцпатрик помолчал, разыгрывая роль осторожного юриста, который хотя и позволил себя прервать, но твердо намерен высказать все по данному поводу:

– Вся процедура будет проходить с предельным соблюдением конфиденциальности, официальное утверждение завещания будет проводиться “ин камера”…

– С фотографированием?

– “Ин камера” означает конфиденциально, на закрытом заседании, миссис Фишбейн. В интересах общества, которое лишилось бы поступлений от налоговых обложений в случае конфискации завещанного имущества. Кроме того, при передаче дела в более высокие судебные инстанции могла бы возникнуть опасность, что будет вообще оспорена правомочность подобного завещания, да и законность самого владения.

– Да, да… Вопросы! Какие вопросы?

– Как я уже сказал, они довольно просты. Мною подготовлены тексты официальных заявлений, которые вам придется подписать в моем присутствии, чтобы я был вправе подтвердить под присягой аутентичность вашей подписи. Таким образом, будет установлено ваше происхождение, что до предела сократит процедуру. Нам понадобится всего лишь один свидетель, который подтвердит справедливость ваших притязаний, но это должен быть человек, занимавший ранее высокий пост в германской армии, предпочтительно такой, чье имя известно и которого современные учебники и научная литература по истории считают бывшим сотрудником вашего фактического отца. Весьма желательно, чтобы он был известен американским военным властям, на тот случай, если суд решит навести о нем справки в Пентагоне.

– Я знаю такого человека! – прошептала Ильзе Фишбейн. – Он был настоящим генерал-фельдмаршалом!

– Кто он? – спросил морской юрист, но тут же пожал плечами, отмахнувшись от вопроса, как не представляющего существенного значения. – Впрочем, это не имеет значения. Объясните мне, однако, почему вы считаете этого фельдмаршала подходящей кандидатурой?

– У него прекрасная репутация, хотя не все соглашаются с его взглядами. Он считался одним из grossmachtigen [57] молодых офицеров Германии и однажды был лично награжден моим отцом за свои блестящие успехи!

– Его может знать кто-нибудь из американского военного истеблишмента?

– Mein Gott! Еще бы! После войны он сотрудничал с союзниками в Берлине и в Вене!

– Это неплохо.

– А потом служил в Брюсселе в штабе верховного главнокомандующего объединенными вооруженными силами НАТО в Европе!

“Да, – подумал Коннел, – это тот самый человек”.

– Вот и отлично, – сказал он небрежно, хоть и самым серьезным тоном. – Не трудитесь называть мне его имя. Это не важно, к тому же я наверняка его не знаю. Вы можете срочно с ним связаться?

– В считанные минуты! Он здесь, в Бонне.

– Прекрасно. Значит, я смогу завтра к полудню вылететь обратно в Милуоки.

– Если вы приедете к нему домой, он тут же продиктует все необходимое своему секретарю.

– К сожалению, не могу. Его подтверждение должно быть заверено нотариусом. Насколько я понимаю, здесь у вас такие же правила, как и у нас, – а почему бы и нет, если вы же их и придумали? – а в отеле “Шлосспарк” имеется и машинописное бюро, и нотариальная контора. Что вы скажете насчет сегодняшнего вечера или завтрашнего утра, но только пораньше? Я с удовольствием оплачу расходы вашего друга на такси. Мне не хотелось бы, чтобы он потратил хоть один свой пфенниг. Все расходы моя фирма берет на себя.

Из уст Ильзе Фишбейн вырвалось тихое истерическое хихиканье.

– Вы не знаете моего друга, майн герр.

– Уверен, что мы с ним поладим. А теперь как насчет ленча?

– Мне нужно в туалет, – сказала немка, и глаза ее снова превратились в безжизненные агаты. Когда она поднималась, Коннел тоже привстал и явственно услыхал ее шепот: “Mein Gott! Zwei Millionen Dollar!” [58]

– Он даже не спросил вашей фамилии! – выкрикнула Ильзе Фишбейн в телефонную трубку. – Он откуда-то из Милуоки, штат Висконсин, предлагает мне два миллиона американских долларов!

– И не расспрашивал, кто я такой?

– Он сказал, что это не имеет значения! По-видимому он и, не знает, кто. вы. Представляете? Он предложил оплатить ваши расходы на такси! Сказал, что не позволит вам потратить ни пфеннига!

– Да, в последние недели Геринг тоже был необыкновенно щедр, – пробормотал Ляйфхельм. – Конечно, он почти все время сидел на наркотиках, их было трудно достать, а потому со своими поставщиками он расплачивался тем, что указывал им, где спрятаны бесценные произведения искусства. Один такой тип, который снабжал его контрабандной травкой, и по сей день живет в Люксембурге как римский император.

– Вот видите, это правда! Геринг ведь делал такие вещи.

– Делал, хотя и редко отдавая себе отчет в том, что делает, – недовольно согласился генерал. – Все это странно и даже подозрительно, Ильзе. Юрист этот хоть показал вам какие-нибудь документы в подтверждение своих слов?

– Конечно! – в панике соврала Ильзе Фишбейн, начиная лихорадочно придумывать детали. – Там была заполненная форма с юридическим заявлением и… подтверждение – все, что необходимо для конфиденциального слушания в суде! Конфиденциального! На закрытом заседании! Видите ли, там это как-то связано с налогообложением, с налогами, которых лишатся местные власти, если имущество конфискуют…

– Я все это знаю, Ильзе, – раздраженно прервал ее Ляйфхельм. – У них нет законов, регулирующих статус так называемых военных преступников и вывезенных ими капиталов. Поэтому эти ханжи попадают в тиски собственных лицемерных законов и поджимают хвост всякий раз, когда запахнет деньгами.

– Вы всегда проявляли понимание, мой генерал, а я всегда была лояльна. Я никогда ни в чем не отказывала вам как с профессиональной, так и с интимной точки зрения. Очень прошу вас. Два миллиона долларов! У вас это отнимет не более десяти или пятнадцати минут.

– Не могу отрицать, Ильзе, вы всегда были для меня кем-то вроде милой и послушной племянницы. И никто не может знать об иной вашей роли… Хорошо, значит, сегодня вечером. В девять часов я обедаю в “Штайгенбергере” и по дороге заеду в “Шлосспарк”, в восемь пятнадцать или около этого. А вы потом подарите мне что-нибудь на свои – как бы это выразиться? – неблагоприобретенные капиталы.

– Я встречу вас в холле.

– Со мной будет мой шофер.

– Ах, хотя бы еще двадцать человек!

– Этот один стоит двадцати пяти, – заметил Ляйфхельм.

Фитцпатрик сидел в кресле снятого им маленького конференц-зала на первом этаже отеля и, глядя в лежащую у него на коленях инструкцию, внимательно изучал купленный пистолет. Припоминая объяснения продавца, он сверялся с диаграммами и с удовлетворением убеждался, что понял все достаточно хорошо. Пистолет этот походил на флотский кольт 45-го калибра, с которым он был знаком. Сейчас у него в руках был автоматический пистолет фирмы “Хеклер и Кох”, модель ПГС, калибр девять миллиметров, в обойму его входило девять патронов. Он знал теперь, как зарядить пистолет, как прицелиться и как выстрелить, к тому же он надеялся, что стрелять ему не придется.

Фитцпатрик посмотрел на часы – было уже почти восемь. Он сунул пистолет за пояс, поднял с пола инструкцию, встал и огляделся, мысленно прикидывая свои будущие действия. Фишбейн сказала ему, что Ляйфхельма будет сопровождать шофер, – можно предположить, что этот человек выполняет и другие функции. Если так, то у него не будет возможности попрактиковаться в этом. Помещение – один из двадцати с чем-то конференц-залов отеля, снятый им от имени фиктивной компании, – было не очень обширным, но его планировку он сумел обратить себе на пользу. В центре зала стоял обычный прямоугольный стол, с телефоном, с тремя стульями по каждой из боковых сторон и по одному на торцах. У стены – дополнительные стулья для стенографисток и консультантов. Все как обычно. Однако в середине левой стены была дверь, которая вела в крохотную комнатку, предназначенную, очевидно, для частных переговоров. Там тоже был телефон. Правда, когда на нем снимали трубку, то на аппарате, стоявшем в конференц-зале, зажигалась сигнальная лампочка – конфиденциальность, таким образом, распространялась в Бонне только до определенных границ. Чтобы попасть в зал, нужно было пройти через небольшое фойе, и, таким образом, входившие не могли сразу оглядеть все помещение.

Коннел сложил наставление “Хеклера и Коха” и засунул его в карман пиджака, потом подошел к столу и придирчиво оглядел его. Он побывал в магазине канцелярских принадлежностей и закупил все необходимое. На дальнем конце стола рядом с телефоном, который был поставлен так, чтобы можно было видеть его кнопки со стороны, лежало несколько папок и один солидный бювар (издали его темная пластиковая обложка смотрелась как дорогая кожа). По всему столу были разложены бумаги, карандаши и желтые официальные бланки. Картина, знакомая любому, кто хоть раз в жизни побывал в адвокатской конторе, решил искушенный советник, бросив последний взгляд на стол.

Фитцпатрик подвинул стул на несколько футов и направился к боковой комнате. По дороге он зажег две настольные лампы у небольшого дивана, а потом вывернул лампочку ближайшую к телефону. Затем вошел в маленькую комнату, остановился за открытой дверью и заглянул в узкую щель между верхними и нижними петлями – отсюда хорошо просматривался вход в фойе; когда трое войдут в конференц-зал он выйдет отсюда.

Раздался стук в дверь – торопливое, нервное постукивание наследницы, не способной обуздать свои чувства. Он сказал ей только, как пройти в зал, больше ничего. Ни своего номера комнаты, ни фирмы, от имени которой он снял зал, а она на радостях не поинтересовалась этим. Фитцпатрик торопливо снял телефонную трубку в маленькой комнате и положил ее рядом с аппаратом. Затем снова встал за дверью под таким углом, чтобы можно было смотреть в щель, вынул из-за пояса пистолет и, прижав его к губам, приветливо крикнул по-немецки так громко, чтобы его можно было услышать в коридоре:

– Bitte, kommen Sie herein! Die Tiir ist offen. Ich telefoniere gerade [59] .

Звук открывающейся двери только чуть опередил Ильзе Фишбейн, которая быстрым шагом вошла в конференц-зал и устремила взгляд на стол. За ней следовал Эрих Ляйфхельм, который быстро обвел глазами зал и чуть заметно кивнул кому-то сзади. В поле зрения появился третий человек в шоферской униформе, держа правую руку в кармане черной куртки. Затем Коннел уловил второй звук, который так жаждал услышать, – захлопнулась входная дверь.

Морской юрист рывком открыл дверь маленькой комнаты и быстро шагнул вперед, направив пистолет на шофера.

– Ты! – крикнул он ему по-немецки. – Вынь руку из кармана! Медленно! – Женщина охнула и набрала воздуха в легкие, собираясь закричать. Фитцпатрик резко бросил: – Молчать! Ваш дружок подтвердит: мне терять нечего. Я могу перестрелять всю вашу троицу и через час покинуть страну, а полиция пусть себе ищет несуществующего мистера Парнелла.

Шофер, у которого от сдерживаемой ярости ходили желваки, вытащил из кармана руку с растопыренными пальцами.

Ляйфхельм злобно уставился на пистолет в руке Коннела, лицо его больше не было восковым – он пылало от гнева.

– Вы не посмеете…

– Посмею, фельдмаршал, – отозвался Фитцпатрик. – Точно так же, как сорок лет назад вы посмели изнасиловать ребенка, а потом сделали так, чтобы эта девочка и ее семья не вышли из лагеря. Не валяйте дурака, на вашем месте я бы не стал сердить меня еще больше. – Коннел повернулся к женщине: – Вы! В папке на столе восемь кусков веревки. Начинайте с шофера. Свяжите ему руки и ноги, я скажу, как это делается. Живо!

Через четыре минуты шофер и Ляйфхельм сидели на двух стульях со связанными руками и ногами, а пистолет шофера был извлечен из его кармана. Фитцпатрик проверил надежность узлов, завязанных по его указаниям. Узлы оказались надежными: чем больше он тянул, тем туже они становились. Фитцпатрик усадил перепуганную Ильзе Фишбейн на третий стул и привязал ее руки к подлокотникам, а ноги – к ножкам.

Вставая, Коннел взял со стола пистолет и подошел к Ляйфхельму, который сидел ближе всех к телефону.

– Слушайте внимательно, – сказал он, приставив пистолет чуть не вплотную к генеральской голове. – Сейчас я повешу трубку в соседней комнате, и мы с вами кое-куда позвоним.

Фитцпатрик быстро прошел в маленькую комнату, повесил трубку и вернулся. Затем, усевшись рядом со связанным Ляйфхельмом, он достал вырванный из бювара листок с телефоном генеральского имения за Бад-Годесбергом на берегу Рейна.

– Чего вы добиваетесь? – спросил Ляйфхельм.

– Хочу обменять вас на Конверса, – ответил Фитцпатрик.

– Mein Gott! – прошептала Ильзе Фишбейн, окаменев, а шофер замигал и начал дергать руками, отчего веревки еще сильнее впивались ему в запястья.

– И вы полагаете, что кто-нибудь станет вас слушать, а уж тем более выполнять ваши приказы?

– Конечно, если захотят видеть вас живым. Вы отлично знаете, генерал, что я не блефую. Я включу радио – кстати, пистолет стреляет бесшумно, – убью вас и улечу из Германии еще до того, как вас здесь обнаружат. Зал этот снят на всю ночь с требованием ни в коем случае нас не беспокоить. – Коннел переложил пистолет в левую руку, правой снял трубку и набрал записанный на листке номер.

– Guten Tag. Hier bei General Leifhelm.

– Позовите к телефону какое-нибудь ответственное лицо, – сказал морской юрист на великолепном верхнегерманском диалекте. – Я держу пистолет менее чем в футе от головы генерала Ляйфхельма и пристрелю его тут же, если вы не выполните моих инструкции.

Послышались приглушенные крики – кто-то явно прикрыл ладонью трубку. Через несколько секунд раздался медлительный, с заметным британским акцентом голос:

– Кто вы и что вы хотите?

– Не узнаете? Похоже, это майор Филипп Данстон, прошлый раз вы выступали под этим именем, не так ли? Только тон у вас теперь не такой дружеский.

– Не шутите, капитан. Вы пожалеете об этом.

– Не глупите и вы, иначе Ляйфхельм пожалеет об этом еще быстрее, если он вообще будет способен на это. В вашем распоряжении один час, чтобы доставить Конверса в аэропорт к пропускным воротам “Люфтганзы”. Для него заказан билет на десятичасовой рейс на Вашингтон через Франкфурт. Я позвоню в зал, куда вы его доставите, и буду разговаривать только с ним. Уезжая отсюда, я позвоню вам по другому телефону и сообщу, где ваш хозяин. Итак, действуйте, майор. У вас всего один час! – Фитцпатрик приблизил трубку к губам Ляйфхельма и вдавил пистолет ему в висок.

– Делайте, как он сказал, – проговорил генерал, давясь собственными словами.

Медленно текли минуты ожидания – четверть часа, полчаса, – и наконец генерал Ляйфхельм нарушил молчание.

– Значит, вы все-таки откопали ее, – сказал он, кивком указывая на Ильзе Фишбейн. Она дрожала, по полным щекам катились слезы страха и разочарования.

– Как и ваши сорокалетней давности подвиги в Мюнхене и массу других интересных вещей. Все вы встали сейчас на тропу войны, но можете не беспокоиться, фельдмаршал, я сдержу слово, данное вашему лакею: очень уж мне хочется увидеть, как вас, ублюдков, выставят напоказ, и тогда все поймут, что вы собой представляете. Из-за таких, как вы, слово “военный” стало ругательным во всем мире.

За дверями послышался какой-то шум. Коннел насторожился, поднял пистолет и направил его в голову генерала.

– Was ist? [60] – спросил немец, пожимая плечами.

– Keine Bewegung! [61]

Из– за дверей доносились обрывки мелодии, исполняемой несколькими мужскими голосами, большинство которых изрядно фальшивило. В одном из конференц-залов завершилось какое-то совещание -по-видимому, спиртное помогло побыстрее исчерпать повестку дня. Хриплый хохот оборвал припев, когда мелодия только-только наладилась. Фитцпатрик успокоился, опустил пистолет; никто за пределами этого зала не знал ни его имени, ни номера его комнаты.

– Вы говорите, что люди, подобные мне, дискредитируют вашу профессию – между прочим, это и моя профессия, – заметил Ляйфхельм. – А вам не приходило в голову, капитан, что мы можем поднять авторитет нашей профессии на невообразимую высоту в мире, который так в нас нуждается?

– Нуждается? – переспросил Фитцпатрик. – Прежде всего мы нуждаемся в мире, но не в вашем мире. Вы уже попытались однажды изменить его по-своему и проиграли. Неужели забыли?

– Тогда это была всего одна нация, и во главе ее стоял безумец, который стремился распространить свою власть над земным шаром. Теперь объединятся многие народы во главе с самоотверженным и бескорыстным классом, который будет действовать в интересах всех.

– А кто это так решил? Вы? Забавный вы парень, мюнхенский генерал. Только признаюсь, я не очень верю в чистоту ваших намерений.

– Проступки обиженного юноши, у которого были украдены имя и положение, не могут вменяться в вину пожилому человеку по истечении пятидесяти лет.

– Обиженного или растленного? Думаю, вы с лихвой наверстали упущенное, и притом с предельной жестокостью. Я не сторонник подобного восстановления справедливости.

– У вас узкий взгляд на вещи.

– Слава всем святым, что у меня нет вашей широты. Пение в коридоре было утихло, но потом возобновилось с новой силой, столь же фальшивое, но прибавившее в силе.

– Должно быть, ваши бывшие дружки по Дахау накачиваются пивом.

Ляйфхельм пожал плечами.

Вдруг, ударившись об стену, с треском распахнулась дверь, три человека ворвались в зал, воздух разорвали приглушенные звуки выстрелов из пистолетов с глушителями, резко взметнулись руки – назад, вперед, в стороны, деревянная столешница разлетелась в щепки. Фитцпатрик почувствовал, как боль обожгла руку, из которой выпал пистолет. Он опустил глаза и увидел расплывающееся на рукаве темное пятно крови. Пораженный, он вздрогнул и обернулся влево. Ильзе Фишбейн была мертва – несколько пуль вдребезги разнесли ей череп, шофер нагло ухмылялся.

Дверь снова закрылась, как будто ничего не произошло просто мимолетный незначительный инцидент – был, и его уже нет.

– Только вчера я назвал вас тупицей, капитан, – сказал Ляйфхельм, пока один из ворвавшихся разрезал веревки у него на запястьях, – и даже не предполагал, насколько был прав. Вы думали, что нельзя проследить единственный телефонный звонок? К тому же слишком много странных совпадений: Конверс попадает к нам в руки, и тут же эта жалкая шлюшка становится богатой, и богатство это, заметьте, приходит к ней из Америки. Не отрицаю, такие вещи случаются довольно часто: обожравшиеся сосисками идиоты не понимают, какой вред они нам наносят, да только слишком уж ловко все складывалось… слишком по-дилетантски.

– Вы мерзавец. – Коннел прикрыл глаза, стараясь не думать о боли, от которой немели пальцы.

– Перестаньте бравировать, капитан, – сказал генерал, поднимаясь со стула, – думаете, я собираюсь вас убить?

– Это было бы разумно. Я вам все равно ничего не скажу.

– Нет, убивать мы вас не будем. Учитывая некоторые обстоятельства вашего ухода в отпуск, вы можете оказать нам небольшую, но весьма полезную услугу. Еще одна статистическая единица, чтобы поправить общую картину. Вы будете нашим гостем, капитан, но не здесь, не в Германии. Вам предстоит отправиться в путешествие.