Текст книги "Заговор Аквитании"

Автор книги: Роберт Ладлэм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 54 страниц)

Часть вторая

Глава 12

Коннел Фитцпатрик сидел напротив Джоэла у сервировочного столика, допивая кофе. Обед был давно закончен, рассказ тоже, и все вопросы флотского юриста исчерпаны.

– За исключением нескольких имен и некоторых материалов из этих досье, – сказал Коннел, – информации у меня не очень-то прибавилось. Может, мне скажут что-то эти пентагоновские списки. Кстати, кто их составлял?

– Не знаю. Они просто были в досье. Биль говорил, что кое-кто из них, возможно, внесен по ошибке, но большинство наверняка связано с Делавейном.

– Но кто-то же занимался их выявлением. Значит, у него были основания для внесения их в этот список.

– Биль относил их к числу тех, кто принимает решения.

– В таком случае я, безусловно, встречался с ними. Мне приходилось иметь дела с такими людьми.

– Вам?

– Да, не очень часто, но достаточно, чтобы знать эту публику. В основном ко мне обращались для перевода всяких “темных” пунктов юридического законодательства. Особенно когда дело касалось военно-морского флота. Я, кажется, уже говорил вам, что знаю…

– Да, да, говорили, – не дал ему закончить Джоэл.

– Черт побери! – внезапно воскликнул Фитцпатрик, в сердцах смяв салфетку.

– В чем дело?

– Пресс отлично знал, что я имею дело со всеми этими комитетами, с теми парнями, которые ведают вооружениями и всякими технологиями. Он даже расспрашивал меня о них: с кем я вижусь, кто мне нравится, кому я доверяю… Господи! Почему он не обратился ко мне? Это было бы логичнее всего. Я ведь варился в гуще всего и при этом был его ближайшим другом.

– Именно поэтому он и не обратился к вам, – заметил Конверс.

– Идиот! – Коннел поднял глаза к потолку. – И надеюсь, это слышишь, Пресс. Я думаю, ты еще можешь видеть Коннела, с которым ты выигрывал регату.

– Похоже, вы и в самом деле верите, будто он может слышать.

Фитцпатрик поглядел на Джоэла через стол.

– Да, верю. Видите ли, советник, я – верующий. Я знаю все доводы против этого – Пресс неоднократно перечислял их по пальцам, когда мы были совсем щенками, – но тем не менее я верую. Однажды я ответил ему цитатой одного из его протестантских предков.

– Какой? – спросил Конверс, мягко улыбаясь.

– В честном сомнении веры больше, чем у всех архангелов, неустанно твердящих имя Господа.

– Очень красиво. Никогда этого не слышал.

– Возможно, я процитировал не совсем точно… Мне нужно видеть эти имена!

– Для этого придется добыть мой атташе-кейс. Сам я никак не могу за ним пойти.

– Следовательно, жребий падает на меня, – резюмировал моряк. – А как вы думаете, Ляйфхельм не врет? Он и в самом деле может дать отбой Интерполу?

– У меня двойственное отношение к этому. С одной стороны, я надеюсь, что это им удастся и я получу свободу передвижения. Но с другой стороны, если им это удастся, – я буду чертовски напуган.

– Да, тут не поспоришь, – согласился Коннел и поднялся. – Позвоню-ка я вниз и закажу такси. Дайте мне ключ от багажной камеры.

Конверс достал из кармана маленький закругленный ключик с готическими цифрами.

– Ляйфхельм видел вас. Он, по своему обычаю, может установить за вами слежку.

– Я буду в десять раз осторожнее. Если замечу, что какие-то фары осветили меня дважды, сразу же останавливаюсь и иду в ближайший пивной погребок. Благо, я знаю здесь несколько весьма недурных.

Джоэл посмотрел на часы.

– Сейчас без двадцати десять. Не могли бы вы сначала подъехать к университету?

– Даулинг?

– По его словам, кому-то не терпится встретиться со мной. Пройдите мимо него – или мимо них – и скажите только, что все в порядке. Я ведь многим ему обязан.

– А если он попытается остановить меня?

– Суньте им в нос ваше удостоверение, сошлитесь на срочность и совершенную секретность и на прочее дерьмо, придуманное изобретательными умами ваших коллег.

Фитцпатрик медленно шагал по широкой дорожке, огибающей южный фасад некогда великолепного дворца могущественного архиепископа Кельнского. Ничем не затененный лунный свет заполнял все вокруг, отражался в бесчисленных окнах собора, заливал странным свечением легкие каменные стены величественного строения. Деревья августовского сада, видневшиеся по сторонам дорожки, казалось, таили в себе какую-то мрачную элегантность – сонные круги садоводческого чуда, не сознающие собственной красоты. Коннел был настолько захвачен спокойным очарованием этой ночи, что почти забыл о причине своего появления здесь.

Однако он тут же вспомнил о ней, увидев высокого стройного человека, сидящего в полном одиночестве на садовой скамейке. Его скрещенные ноги были вытянуты, из-под мягкой шляпы спускались на шею тронутые сединой белокурые волосы. Значит, этот Калеб Даулинг – актер, подумал флотский юрист и улыбнулся, вспомнив, как Даулинг изобразил негодование, когда понял, что Коннел не узнал его. Так же, как и Конверс. По-видимому, обоих не отнесешь к поклонникам телевизионных звезд. Профессор, воплотивший юношескую мечту, человек, по определению Джоэла, склонный к авантюрам, добившийся победы, несмотря на ничтожность шансов на успех, в прошлом – морской пехотинец, побывавший в страшной мясорубке, которая позднее получила название битвы за Куайлейн. С таким человеком нельзя не считаться, личность его не стоит недооценивать.

Фитцпатрик уселся на той же скамье в нескольких футах от Даулинга. Актер взглянул на него и тут же – никакой репетиции не потребовалось – разыграл сцену возмущения, резко вздернув голову вверх.

– Вы?!

– Я вынужден извиниться за вчерашнюю ночь, – сказал Коннел. – Видимо, я сыграл свою роль не слишком убедительно.

– Да, парень, мастерства тебе явно недостает. А где этот чертов Конверс?

– Вы уж извините нас еще раз. Он не смог прийти, но вы не волнуйтесь – все в порядке, ситуация под контролем.

– Какой там порядок и какой контроль? – сердито отозвался актер. – Я сказал Джоэлу, пусть придет сам, а он прислал какого-то недозрелого скаута.

– Вынужден указать вам на неуместность подобного обращения. Я – капитан третьего ранга военно-морского флота США и главный юрист крупной базы. Мистер Конверс любезно согласился выполнить наше задание, не считаясь со связанным с этим личным риском, и обязался соблюдать строжайшую секретность. Так что держитесь от всего этого в стороне, мистер Даулинг. Мы глубоко ценим ваше внимание и вашу щедрость, но теперь вам надо уйти со сцены. Кстати, это в ваших собственных интересах.

– А как насчет Интерпола? Он ведь убил человека.

– Который пытался убить его. – Фитцпатрик воспользовался типичным приемом адвоката – обернуть на пользу клиента обвинения противной стороны. – Все объяснения будут даны по внутренним каналам, и обвинения отпадут.

– Сегодня у вас получается лучше, капитан, чем вчерашней ночью, или, вернее, сегодняшним утром, – сказал Даулинг, усаживаясь поудобнее.

– Я был тогда очень расстроен. Я потерял его и не мог найти, а мне нужно было передать ему важную информацию.

Актер снова скрестил ноги и откинулся на спинку скамьи, положив руку на ее закругленный край.

– Значит, эта заварушка, в которую оказались впутанными вы с Конверсом, ужасно тайная операция?

– Да, задание носит весьма секретный характер.

– И поскольку оба вы юристы, то скорее всего оно связано с нарушениями каких-то юридических норм здесь, в этой стране, и к тому же имеет какое-то отношение к военным, правильно?

– В самом широком смысле. Однако, боюсь, не могу сказать точнее. Конверс упомянул, что здесь может оказаться еще кто-то, с кем вы хотели бы его свести.

– Да, есть такой человек. В свое время я пару раз проехал и по его адресу, но, как выяснилось, был не прав. Кстати, как и вы, он тоже не имел ни малейшего понятия о том, кто я такой: ему сказала его жена. А он – ловкий парень, крутой, но справедливый.

– Надеюсь, вы понимаете, что при сложившихся обстоятельствах Конверс не мог удовлетворить вашу просьбу.

– Достаточно и вас, – успокоил его Даулинг, снимая руку со спинки скамьи.

Внезапно что-то встревожило Коннела. За его спиной послышалось какое-то движение. Он резко повернул голову. Из глубокой тени, скопившейся в дверном проеме, вынырнула человеческая фигура и зашагала по темной зелени газона… Рука, небрежно опущенная на спинку скамьи! И так же небрежно снятая с нее. Оба жеста были условными сигналами: личность установлена, можно подойти.

– Да что вы такое вытворяете? – резко спросил Коннел.

– Пытаюсь наставить двух телят на путь истинный, – ответил Даулинг. – Если моя прославленная интуиция и на этот раз сработала верно, значит, я поступаю правильно. А если она меня подвела, то я тем более прав.

– Что?

Человек на газоне попал в полосу лунного света. Он был плотного сложения, в темном костюме, при галстуке и, судя по прямым седым волосам, довольно пожилой. Больше всего он походил на преуспевающего бизнесмена, который в данный момент чуть не лопался от злости.

Даулинг заговорил, не успев еще подняться со скамьи:

– Капитан, разрешите представить вам уважаемого Уолтера Перегрина, посла Соединенных Штатов Америки в Федеративной Республике Германии.

Лейтенант Дэвид Ремингтон тщательно протер очки в стальной оправе смоченной в силиконе тряпочкой, затем выбросил ее в корзинку и встал из-за стола. Поместив очки на прежнее место, он подошел к зеркалу, укрепленному на внутренней стороне двери его служебного кабинета, и придирчиво проверил свой внешний вид: пригладил волосы, поправил узел галстука и убедился в четкости линий брючных складок. Учитывая, что сейчас семнадцать часов тридцать минут, что он вкалывал за своим столом с восьми ноль-ноль утра, а потом еще занимался этим сумасшедшим поручением Фитцпатрика с кодом срочности “четыре нуля”, выглядел он совершенно прилично. Контр-адмирал Хикмен не был придирой, особенно когда речь шла о его подчиненных, занятых кабинетной работой. Он чертовски хорошо понимал, что большинство его юристов могут в любую минуту переметнуться на более высокооплачиваемую работу в гражданском секторе, если их будут донимать всякими уставными мелочами. Впрочем, Дэвид Ремингтон пока что о переходе не помышлял. Где еще, скажите на милость, можно разъезжать по всему миру, жить в самых фешенебельных кварталах с женой и тремя детьми и не думать о счетах врачей, включая дантистов? Отец его был адвокатом крупнейшей страховой компании в Хартфорде, штат Коннектикут. К сорока трем он заработал язву, к сорока восьми нервное истощение, в пятьдесят один год первый инфаркт, а последний – в пятьдесят шесть, когда все считали, что при его-то служебном рвении пора подумать о президентском кресле. Но подобные вещи всегда говорят, когда человек умирает “в упряжке”, до конца выполняя свой служебный долг, а такие люди умирают слишком часто.

Нет, сэр, это не для Дэвида Ремингтона! Он поставил себе задачу стать одним из лучших военных юристов США, спокойно отслужить положенные тридцать лет, в пятьдесят пять получить хорошую пенсию, а к пятидесяти шести пристроиться на хорошо оплачиваемую должность военного юриста-консультанта. Настоящая жизнь у него начнется именно в том возрасте, в каком умер его отец, вот так. А для этого требуется одно – создать себе репутацию человека, который разбирается в морском и военно-морском праве лучше всех остальных. Если для этого ему и придется наступить кому-нибудь на ногу, он не возражает. Плевать ему на популярность, главное – всегда быть правым. Вот почему он никогда не принимает решения, не убедившись, что оно подтверждено соответствующими юридическими актами. Консультантам подобного типа обеспечен огромный спрос в гражданской практике.

Интересно, зачем он понадобился адмиралу Хикмену, подумал Ремингтон, да еще в этот час, когда все сотрудники уже разошлись по домам. Предстояло слушание дела в военном трибунале, и здесь возможны осложнения. Чернокожий офицер, выпускник Аннаполиса [40] , попался на продаже кокаина прямо рядом со своим эскадренным миноносцем, стоящим на Филиппинах; вот, видимо, причина странного вызова. Ремингтон готовил дело для судьи, который открыто выражал сомнения в его целесообразности: наркотика найдено немного, и, конечно, другие продавали его значительно больше, да к тому же у них наверняка белая кожа. Если и были другие, то они не попались и доказательства их вины не обнаружены, а с цветом кожи закон не считается, настаивал Ремингтон.

Это же он скажет и Хикмену. “Бумажный червь” – Ремингтон знал, что за спиной его зовут именно так, – будет твердо стоять на своем. Ничего, в пятьдесят шесть лет у этого “бумажного червя” будет членство в респектабельном клубе и все прочие блага, и ему не придется расплачиваться за это собственной жизнью.

Лейтенант Ремингтон открыл дверь, вышел в унылый окрашенный серой краской коридор и направился к лифту, который поднял его на тот этаж, где располагался кабинет человека, имеющего самое высокое звание на военно-морской базе в Сан-Диего.

– Садитесь, Ремингтон, – сказал контр-адмирал Брайан Хикмен, пожимая неловко поданную лейтенантом руку и указывая ему на кресло напротив большого стола. – Не знаю, как принято у вас, но мы в вашем возрасте называли подобные дни сумасшедшими. Иногда мне хочется, чтобы конгресс не отпускал нам такие бешеные деньги. Каждый так мнит о себе, что кажется, будто они накурились марихуаны и забыли: прежде чем давать взятки за контракты, следовало бы сначала найти архитекторов.

– Да, сэр, я понимаю, что вы имеете в виду, – проговорил Ремингтон с должным почтением, несколько смущенно усаживаясь в предложенное кресло и поглядывая на Хикмена, который продолжал стоять в нескольких футах от него. Упоминание о марихуане подтвердило его предположение: адмирал наверняка заведет сейчас разговор на тему “с кем не бывает” и зачем, дескать, флоту подогревать расовые противоречия инцидентами, подобными произошедшему на Филиппинах. Что же, к этому он готов. Закон – включая и морской закон – не считается с цветом кожи.

– Сегодня я заслужил выпивку, лейтенант, – проговорил Хикмен, направляясь к отделанному медью бару у стены. – Вам что-нибудь налить?

– Нет, благодарю вас, сэр.

– Послушайте-ка, Ремингтон, я весьма ценю то, что вы остались после работы для этой, скажем так, беседы. Но я совсем не требую от вас строго уставного поведения в данный момент. Честно говоря, я чувствую себя глупо, выпивая в одиночестве, да и то, о чем нам предстоит говорить, не так уж и важно. Просто хочу задать вам пару вопросов.

– Уставное поведение, сэр? С вашего разрешения, я выпил бы капельку сухого белого, сэр, если оно у вас имеется.

– Оно у меня всегда имеется, – объявил генерал с отсутствующим видом. – На случай бесед с офицерами, собирающимися разводиться.

– Своим браком я очень доволен, сэр.

– Рад это слышать. А у меня третья жена, хотя следовало бы остановиться на первой.

Вино было разлито, и Хикмен уселся наконец в свое кресло за столом, распустив немного галстук, и заговорил самым обыденным тоном. Однако слова его вызвали у Дэвида Ремингтона отнюдь не обыденные чувства.

– Кто такой этот чертов Джоэл Конверс? – спросил адмирал.

– Простите, сэр?

Адмирал тяжело вздохнул, и вздох этот означал, что ему придется начинать с самого начала.

– Сегодня в двенадцать часов двадцать одну минуту вы наложили запрет от имени главного юриста базы на все материалы, отмеченные “флажком” в приложениях к делу некоего лейтенанта Джоэла Конверса, который был пилотом во время боевых действий во Вьетнаме.

– Я знаю, что он там был, сэр, – позволил себе вмешаться Ремингтон.

– А в пятнадцать часов ноль-две минуты, – продолжал Хикмен, сверившись с записью на столе, – я получил телетайп из Пятого округа, требующий немедленно выслать эти материалы в их адрес. Как всегда, по соображениям государственной безопасности. – Адмирал прервался, чтобы отхлебнуть из стакана.

“Похоже, он очень устал”, – подумал Ремингтон.

– Я приказал адъютанту позвонить вам и выяснить, в чем дело, – закончил свои объяснения Хикмен.

– И я дал ему исчерпывающий ответ, сэр, – сказал Ремингтон. – Это было сделано по распоряжению главного юриста базы. Я зачитал ему выдержку из директивы, в которой ясно сказано, что главный юрист военно-морской базы имеет право задержать выдачу документов, если проводимое им самим расследование, основанное на этих документах, может быть затруднено вмешательством третьих лиц. Подобная практика встречается и в гражданском праве, сэр. Федеральное бюро расследований, например, редко предоставляет в распоряжение местной или столичной полиции информацию, собранную своими силами, уже хотя бы потому, что расследование может быть затруднено утечкой информации или вмешательством коррумпированных элементов.

– И наш главный юрист базы капитан третьего ранга Фитцпатрик в настоящее время занят расследованием, связанным с офицером, который ушел в отставку восемнадцать лет назад?

– Не могу знать, сэр, – ответил Ремингтон с ничего не выражающим взглядом. – Знаю только, что таков отданный им приказ. Приказ этот будет действовать в течение семидесяти двух часов. По истечении этого срока вы, естественно, имеете право подписать разрешение па выдачу этих документов. Конечно, это может сделать в любое время президент Соединенных Штатов – в случае государственной необходимости.

– А я считал, что этот запрет действует сорок восемь часов, – сказал Хикмен.

– Нет, сэр. Сорок восемь часов – это стандартная процедура по отношению к любым “флажкам”, независимо от того кто требует эти материалы, за исключением, разумеется, президента. Такая отсрочка называется проверкой на запрещение. Морская разведка перепроверяет с ЦРУ и Национальным советом безопасности, нет ли в выдаваемых материалах чего-нибудь такого, что до сих пор считается секретным. Подобная процедура, однако, не имеет ничего общего с прерогативами главного юриста.

– Вы хорошо знаете законы, да?

– Полагаю, как любой юрист в военно-морских силах США, сэр.

– Понимаю. – Адмирал откинулся на спинку своего мягкого вращающегося кресла и положил ноги на угол стола. – Капитана Фитцпатрика нет на базе, не так ли? Насколько я помню, он в отпуске по личным причинам.

– Так точно, сэр. Он в Сан-Франциско со своей сестрой и ее детьми. Ее супруг был убит грабителями в Женеве, похороны завтра утром, как я полагаю.

– Да, я читал об этом. Пренеприятнейшая история… Но вы можете связаться с ним?

– Да, сэр, у меня есть номер телефона. Вы хотите, чтобы я сообщил ему о запросе Пятого округа?

– Нет-нет, – сказал Хикмен, качая головой. – Не в такое время. Они могут подождать с этим, по крайней мере до завтрашнего вечера. Надеюсь, им тоже известны правила; если национальная безопасность подвергается такому риску, они знают, где находится Пентагон, а по последним слухам из Арлингтона [41] , они даже обнаружили, что есть и Белый дом. – Адмирал умолк, поморщился и снова поглядел на лейтенанта.

– А предположим, вы не знаете, как связаться с Фитцпатриком?

– Но я знаю, сэр.

– Правильно, но все-таки – предположим, что не знаете. А тут поступает запрос, не на президентском уровне, но все же чертовски высоком. Вы лично можете забыть об этом “флажке”?

– Чисто теоретически я мог бы это сделать – как первый по старшинству после главного юриста. Да, сэр. Однако в этом случае я несу полную ответственность за любые юридические последствия подобного решения.

– То есть?

– Если я считаю, что запрос этот настолько важен, что перекрывает приказ главного юриста, который обеспечивает ему семидесятидвухчасовую отсрочку для принятия тех мер, которые он считает необходимыми. Капитан Фитцпатрик категорически настаивал на своем, сэр. И, откровенно говоря, если не последует запрета от президента, я буду отстаивать права главного юриста.

– Я бы сказал, это и ваш моральный долг тоже, – согласился Хикмен.

– Моральные соображения не имеют к этому отношения, сэр. Это – чисто правовая проблема. Так прикажете позвонить ему, адмирал?

– Нет, и ну их всех к черту. – Хикмен снял ноги со стола. – Мне было просто любопытно, и, честно говоря, вы вполне убедили меня. Фитц наверняка имел основания для такого приказа. Пятый округ спокойно подождет три дня, если только их парни не собираются оплачивать счета за телефонные переговоры с Вашингтоном.

– Могу ли я поинтересоваться, сэр, кто именно сделал этот запрос?

Адмирал испытующе посмотрел на Ремингтона:

– Скажу через три дня. Понимаете, у меня тоже есть человеческое право на отсрочку. В любом случае вы это узнаете, потому что в отсутствие Фитцпатрика вам придется подписывать отправляемые бумаги. – Хикмен допил свое вино, и лейтенант понял – их беседа окончена. Ремингтон встал и отнес свой наполовину полный стакан на стойку обитого медью бара.

– Это все, сэр? – спросил он, вытягиваясь по стойке “смирно”.

– Да, все, – сказал адмирал, обращая свой взор к окну и разглядывая распростертую за ним синюю ширь океана.

Лейтенант бодро отдал честь, на что Хикмен чуть махнул рукой. Юрист повернулся кругом и направился к двери.

– Ремингтон?

– Слушаю, сэр? – Лейтенант снова повернулся кругом. – Так кто же такой этот Конверс, черт бы его побрал?

– Не знаю, сэр. Но капитан Фитцпатрик сказал, что на его документы распространяется код “четыре нуля”.

– Господи…

Хикмен снял телефонную трубку и набрал нужную комбинацию цифр. Через несколько секунд он разговаривал с равным ему по чину коллегой из Пятого округа ВМФ.

– Боюсь, Скэнлон, вам придется потерпеть три дня.

– С чего бы это? – удивился адмирал по имени Скэнлон.

– Запрет, наложенный главным юристом, не может быть отменен силами базы Сан-Диего. Но если вы получите разрешение в Вашингтоне, мы к вашим услугам.

– Я же говорил вам, Брайан, мои люди не хотят связываться с Вашингтоном. Вы ведь знаете: Вашингтон начнет гнать волну, а нам это ни к чему.

– Тогда почему бы прямо не сказать, зачем вам этот Конверс с его “флажком”? Кто он?

– Сказал бы, если бы мог. Честно говоря, мне и самому не все ясно, но и насчет того, что я знаю, – с меня взяли слово молчать.

– Тогда отправляйтесь в Вашингтон. Я поддерживаю своего главного юриста, которого, кстати, сейчас нет.

– Нет?… Но вы только что разговаривали с ним.

– Не с ним, с его заместителем, с лейтенантом по фамилии Ремингтон. Он получил прямой приказ от главного юриста. И поверьте мне, этот Ремингтон не уступит. Я дал ему шанс, но он прикрылся всякой юридической галиматьей. Здесь его зовут “бумажным червем”.

– А он объяснил причину запрета?

– Он не имеет о ней ни малейшего представления. Кстати, почему бы вам самому не позвонить ему? Возможно, он еще у себя, и вы…

– Надеюсь, вы не называли ему моего имени? – прервал его Скэнлон, явно взволнованный.

– Нет, вы же просили не называть вас, но через три дня он все равно его узнает: ему придется подписывать сопроводительную, и я должен буду сказать, от кого исходит запрос. – Хикмен помолчал, а потом вдруг неожиданно взорвался: – Да в чем тут дело, адмирал? Какой-то пилот, демобилизованный почти двадцать лет назад, вдруг понадобился буквально всем. Сначала я получаю официальный запрос Пятого округа, затем обращаетесь вы с личной просьбой, ссылаетесь на знакомство по Аннаполису, но не желаете сказать ни слова. Потом я обнаруживаю, что мой собственный главный юрист, не посоветовавшись со мной, уже наложил запрет на выдачу документов этого Конверса, да еще воспользовался при этом кодом “четыре нуля”! Я знаю, у него сейчас личные проблемы, и до завтрашнего дня я его не трону, я понимаю и то, что вы связаны словом, и потому ни о чем вас не расспрашиваю, но кто-то же, черт побери, должен сказать мне, что творится в моем хозяйстве!

На другом конце трубки Хикмен слышал только прерывистое дыхание.

– Скэнлон!

– Что вы только что сказали? – проговорил адмирал, наводившийся за три тысячи шестьсот миль от него.

– Я хочу узнать, наконец…

– Нет, относительно кода. Как закодировано это дело? – Голос Скэнлона был едва слышен.

– Я же сказал, код “четыре нуля”!

Послышался далекий щелчок, и связь мгновенно оборвалась. Адмирал Скэнлон повесил трубку.

Уолтер Перегрин, посол Соединенных Штатов Америки в федеративной Республике Германии, был крайне раздражен и отнюдь не скрывал этого.

– Ваша фамилия, капитан?

– Фоулер, сэр, – ответил Фитцпатрик, бросив тяжелый взгляд на Даулинга. – Капитан третьего ранга американского военно-морского флота Эвери Фоулер. – И Коннел снова взглянул на актера, который тоже присматривался к нему в лунном свете.

– Насколько я понимаю, ваше имя и звание – вещь весьма сомнительная. – Взгляд Перегрина был не менее холоден, чем взгляд Даулинга. – Попрошу ваше служебное удостоверение.

– Я не ношу с собой документов, сэр, – в соответствии с полученными мною инструкциями. – Фитцпатрик говорил четко и ясно, как и положено, вытянувшись при этом во весь рост.

– Я требую подтверждения вашего имени, звания и рода войск. Немедленно.

– Я назвал вам имя, которое мне приказано называть лицам, не имеющим отношения к выполнению порученного мне задания.

– Чьего задания? – рявкнул дипломат.

– Моего командования, сэр.

– Значит, Фоулер – не настоящая ваша фамилия?

– Простите, господин посол. Моя фамилия Фоулер, мое воинское звание – капитан третьего ранга, а род войск – военно-морской флот США.

– Да где вы, по-вашему, находитесь, черт побери? Вы что, на допросе в штабе противника? “Фамилия, звание и личный номер – вот и все, что я обязан назвать в соответствии с положениями Женевской конвенции!”

– Только это мне и разрешено называть, сэр.

– А вот это мы и выясним, капитан, если вы и в самом деле капитан. Выясним и насчет этого Конверса, который оказался настоящим перевертышем: то олицетворение законности, то подозрительный тип в бегах.

– Пожалуйста, постарайтесь меня понять, господин посол: наше задание носит совершенно секретный характер. В это дело не должны быть замешаны дипломатические службы официально представляющие американское правительство. Наше задание – тоже государственное, но оно совершенно секретно. Я доложу об этом разговоре моему командованию, и они наверняка дадут вам все разъяснения. А теперь, джентльмены, с вашего разрешения, я вернусь к своим делам.

– Все это не так просто, капитан, или кто вы там на самом деле. Однако, если вы тот, за кого себя выдаете, дело не пострадает. Я не дурак. Никто ничего не узнает – я имею в виду аппарат посольства. На этом настаивал мистер Даулинг, и я принял его условие. Мы с вами запремся в комнате связи и по телефону, исключающему любое подслушивание, вы закажете разговор с Вашингтоном. На этом посту я ежегодно теряю три четверти миллиона долларов и не позволю, чтобы какие-то болваны проводили за моей спиной проверки, не ставя меня об этом в известность. Если понадобится проверка со стороны, я и сам, черт побери, попрошу о ней.

– Ваше требование, сэр, вполне резонно, и я с удовольствием подчинился бы ему, но, к сожалению, не могу.

– Боюсь, вам все же придется это сделать!

– Весьма сожалею.

– Соглашайтесь, капитан! – вмешался Даулинг. – Никто ни о чем не узнает, и учтите: Конверс нуждается в защите, его разыскивают в чужой стране, а он даже не знает языка. Соглашайтесь. Посол Перегрин сдержит данное слово.

– Простите, но я вынужден ответить отказом. – Коннел повернулся и зашагал по дорожке.

– Майор! – в ярости закричал посол. – Остановите его! Задержите этого человека!

Фитцпатрик оглянулся. Подсознательно он все время ожидал увидеть именно то, что предстало его глазам: из тени, отбрасываемой огромным величественным зданием, выбежал человек, без сомнения, адъютант посла и, следовательно, – член посольского персонала! Коннел похолодел, в его памяти всплыли слова Джоэла: “Эти люди, которых вы видели в аэропорту, те, что из персонала посольства… они не на нашей стороне”.

В любых иных условиях Фитцпатрик остался бы на месте как-нибудь выкарабкался из этой передряги. Он не сделал ничего плохого; он не нарушил ни прав, ни законов, и никто не может принудить его обсуждать личные проблемы. Однако он тут же понял всю бессмысленность своих рассуждений! Подручные Делавейна могут применить силу, могут заставить его говорить! И тогда он повернулся и побежал.

Прогремели выстрелы! Две пули вспороли воздух чуть выше его головы! Он нырком бросился на землю и покатился в спасительную тень кустов, а в ночной тиши мирной ночи, уже разбуженной звуками выстрелов, прогремел могучий бас:

– Ах ты, сукин сын! Ты что ж это вытворяешь!

Новый взрыв криков и целый залп замысловатых ругательств, звуки борьбы – все это удивительно не вязалось с чинной атмосферой университетского сада.

– Нет, паскуда, я не дам тебе убить человека! Ты что, ублюдок, не понимаешь: здесь могут быть и другие люди! Ни слова, господин посол!

Коннел переполз через покрытую гравием дорожку и раздвинул окаймлявшую ее зелень. В ярком пронзительном свете луны у далекой уже скамейки актер Калеб Даулинг – бывший морской десантник из-под Куайлейна – стоял наклонившись над распростертым на дорожке майором, его ботинок упирался лежащему в горло, а рука выкручивала пистолет из поднятой вверх руки.

– Вы, майор, или дурак, или последний сукин сын. А может, кое-что и похуже!

Фитцпатрик поднялся сначала на колени, потом встал на ноги и, пригнувшись, помчался в сторону выхода.