Текст книги "Уроки, Которые не Выучивают Никогда (ЛП)"

Автор книги: Роберт Хейс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 30 страниц)

Глава 7

Мы оставили тела там, где они лежали, в Лесу Десяти. У нас не было ни времени, ни лопат, чтобы похоронить их, и Хардт утверждал, что мы не можем рисковать и зажигать погребальный костер. Я, например, была рада. Я не хотела снова видеть дело своих рук. Тамура хорошо потрудился, обшарив трупы, и они с Хардтом получили по паре новых ботинок, которые были им почти впору, а также брюки и пальто. Я, с другой стороны, получила только плохо сидящую рубашку, слишком большую для меня. Ни у кого из троих мужчин не было при себе ничего, кроме оружия и нескольких медных монет.

На следующее утро мы немного поспорили о том, что нам делать. Стоя на опушке леса и глядя в сторону деревни, я поняла, что мне не терпится побывать там. Снова увидеть людей, тех, кто не попытается меня убить. Я надеялась, что у них есть гостиница. Я все еще была наивна во многих отношениях. Я никогда не бывала в тавернах, но в академии я читала о них в рассказах бардов. В этих историях всегда были искатели приключений, посещающие маленькие деревушки, усталые и грязные после нескольких недель пути или исследования подземелий. В тавернах также звучала музыка, царило веселье и было много пива. Мне еще только предстояло попробовать свои силы в том, чтобы напиться, и теперь, когда я выбралась из Ямы, необходимость попробовать казалась насущной. Я представляла, как мы войдем и заведем разговор с музыкантами, рассказав им байки о нашем путешествии по городу Джиннов; что-нибудь героическое, что бард превратит в песню. Я также представляла себе горячую ванну, сытный ужин и настоящую кровать для сна. Забавно, что во время учебы в академии я воспринимала эти вещи как нечто само собой разумеющееся, но, после шести месяцев в грязи, они казались мне величайшей роскошью, о которой я могла только мечтать.

Хардт утверждал, что люди, которых мы убили, скорее всего, жили в этой деревне, и на нас их одежда. Меньше всего мы хотели, чтобы нас узнали. Я утверждала, что, когда такой крупный мужчина, как Хардт, заходит в какое-нибудь место, люди редко обращают внимание на его одежду. Тамура утверждал: Даже шторм дует порывами. Должна признаться, я до сих пор не понимаю этой загадки, и, судя по ворчанию Хардта, он тоже. В конце концов, наша потребность в провизии взяла верх. Лес мог бы прокормить троих человек неопределенное время, но, похоже, скоро нам придется идти по холмам и полям, и возможностей поймать какую-нибудь добычу будет гораздо меньше. Нам нужны еда и меха для воды. И еще мне была нужна пара ботинок. Как только у остальных появилась обувь, мои ноги начали болеть при каждом шаге.

Луны висели низко в небе, видимые даже при дневном свете. Лурса, казалось, была бо́льшей из двух – бледно-красный диск, который, казалось, почти поглощал голубизну Локара. Вскоре две луны покажутся одной, Локар скроется за Лурсой, и тогда приливы будут самыми высокими. Затем Локар начнет поворачиваться, и уже Лурса скроется за его спиной. Небесный танец наших лун, когда они вращаются и соприкасаются друг с другом. Это всегда было наиболее опасно: когда Лурса имела власть над своим супругом, вероятность лунных дождей была намного бо́льшей. Наставники в академии как-то объясняли почему, но я никогда особо не интересовалась астрономией. Как ни странно, в землях, которые когда-то были Орраном, мы привыкли считать, что человеку повезло, если на него обрушился лунный дождь. Камни, падающие с наших лун богаты рудой, которую больше нигде нельзя найти, рудой единственного металла, который может поддерживать связь с Источником. Если камень, упавший во время лунного дождя, попадает на человека, то он считается его собственностью. К сожалению, такие люди редко выживают, но их семья внезапно обнаруживает, что у них есть камень, который они могут продать за большие деньги. Я признаю, что это странная форма удачи. Тем не менее, люди собираются в местах, где, по их мнению, пройдут дожди, надеясь, что им повезет. Надеясь, что, по воле случая, их семья будет обеспечена на всю оставшуюся жизнь. Я полагаю, что большинство людей предпочли бы сохранить близких, чем потерять их и стать богатыми. Я знаю, что я бы, например, никогда не выдала ни одного из своих друзей, сколько бы монет мне ни предложили.

На полях между нами и деревней паслись животные. Чудовищные аббаны, крупнее всех, которых я видела раньше, щипали пучки травы, не обращая на нас внимания, как это обычно делают послушные животные. Я насчитала десять особей, каждая из которых была покрыта густой шерстью и имела по шесть ног, что делало их самками. Я спросила себя, где же мог быть самец, и прищурилась, пытаясь разглядеть четвероногого аббана среди других, но, вероятно, его держали подальше от самок, пока не пришло время спариваться. Должна признаться, мне нравится стейк аббана, прожарки с кровью и с подливкой. Это было мое любимое блюдо с тех пор, как я поступила в академию. Когда мы проходили мимо этих тварей, я вспомнила их вкус и у меня потекли слюнки. Прошло много времени с тех пор, как я в последний раз пробовала стейк из аббана, и я размечталась о том, как нам подадут его в гостинице, о мясе, тающем у меня во рту… Хардт вывел меня из задумчивости, ткнув острым пальцем мне в ребра.

– У тебя текут слюни, – сказал он с улыбкой.

– Нет. – На всякий случай я вытерла рот. Честно говоря, я не могу вспомнить, прав он был или нет, но мне нравится думать, что нет. Память – такая ненадежная штука.

Пастух наблюдала за нами, опираясь на тяжелый посох и щурясь от солнца. Хардт дружески поприветствовал ее, но она проигнорировала его и продолжала наблюдать. Я заметила, что у нее на поясе висел маленький рог, без сомнения, для того чтобы предупредить деревню, если кто-то из нас вздумает причинить неприятности. Мы продолжили путь, и аббаны заухали, когда мы проходили мимо – каждый по очереди поднимал голову и издавал одну-единственную ноту. Приближаясь к амбару, мы увидели еще больше фермеров: трое мужчин загружали тележку, а птица трей, размером с лошадь и нелетающая, скребла когтями землю и пронзительно кричала на нас, мелкими резкими движениями головы удерживая нас в поле зрения. В конце концов один из фермеров оттащил птицу в сторону и начал прикреплять к ее груди сбрую. Я впервые увидела, чтобы птица трей использовалась не только для скачек или войны. Из них получаются отличные скакуны: быстрые, злобные и смертельно опасные.

После того, как мы миновали сарай, я почувствовала на своей спине чей-то взгляд. Знакомое ощущение, как будто что-то ползет между лопатками.

Они знают, что ты сделала. Убийца. Они тебя сдадут властям.

Я изо всех сил старалась не обращать внимания на эти слова, но Сссеракис был настойчив. В конце концов я повернулась и… за мной никто не наблюдал.

Никого не было видно.

Деревня Лоу-Хейвен была довольно большой по сравнению с другими деревнями. В то время она могла похвастаться только таверной и лавкой; остальное пространство было занято домами, мастерскими, кузницей и лесопилкой. Большинство жителей деревни торговали между собой тем, что им было нужно, и позже мы узнали, из надежного источника, что чужаки здесь были редкостью, не считая каравана с бревнами, который проходил здесь три раза в год, и случайного торговца. Мы заработали немало подозрительных взглядов, когда вошли в деревню в середине утра.

– Посмотрим, сможем ли мы найти лавку. – Хардт наклонился и понизил голос до шепота.

– И таверну, – добавила я.

– Зачем нам таверна?

– Где-нибудь переночевать, где-нибудь поесть. Где-нибудь выпить? – Я улыбнулась ему, а Хардт нахмурился в ответ и покачал головой. – Хардт, я никогда не была в таверне. Я хочу пойти.

– Они не такие, как ты думаешь.

Я посмотрела на него холодным голубым взглядом.

– Откуда тебе знать, что я думаю? – Я могла бы быть не такой стервой, но я всегда использовала свои сильные стороны. – Мы идем в таверну. – Я приняла решение, и Хардт никогда не отказывался выполнять мои приказы.

Он был прав насчет таверны, она была совсем не такой, какой я ее себе представляла. Там не было ни барда, ни музыки, ни какого-либо веселья. В столь ранний час здесь было пусто, если не считать беззубых стариков, сидевших за столом и игравших в какую-то игру с доской и камнями, раскрашенными в черный и белый цвета. Хардт потратил те немногие деньги, что у нас остались, на еду: овощи, небольшие кусочки мяса в жидком бульоне и выпивку. Я впервые попробовала эль и должна признаться, что он показался мне горьким, острым, неприятным и странно кислым. Я заказала еще одну кружку, как только закончила, и еще одну после этой.

Я попробовала пиво в первый раз, но далеко не в последний. За эти годы я поняла одну любопытную вещь: в городских тавернах принято разбавлять эль водой, чтобы пьяницы могли пить весь день, не теряя сознания, и чтобы денежный поток постоянно двигался в одном направлении. Таверны в деревнях, однако, не столь изысканны. Если тебе когда-нибудь захочется отведать хорошего крепкого пива, лучше всего посетить какую-нибудь деревню. Я могу порекомендовать Лоу-Хейвен, если она все еще там.

Боюсь, я очень мало помню об остальных событиях того дня, только обрывки разговоров и хвастовства. Я бы рассказала тебе о них, но мне слишком неловко их пересказывать. Я не могу выразить, как я благодарна Хардту за то, что он так и не рассказал мне в полной мере о моей глупости в тот вечер. Надеюсь, Тамура уже забыл.

Я проснулась от землетрясения. Мир был погружен во тьму и сотрясался так сильно, что я подумала, будто геомант решил похоронить всю эту чертову деревню. Затем я открыла глаза и обнаружила, что из ближайшего окна льется свет, и мир не сотрясается: меня тряс Хардт.

Убей его, угрюмо сказал Сссеракис. Похоже, не я одна страдала от похмелья.

– Вставай, Эска. Сейчас же. – Голос здоровяка был напряженным и настойчивым. В его глазах был страх, и я почувствовала его вкус. Это было все, что я смогла разобрать прежде, чем меня ударили головная боль и тошнота. Своего рода злодеяние, что я почти не помню, как напилась в первый раз, зато я так хорошо помню утро после этого; сейчас, спустя столько лет, даже одна мысль об этом вызывает у меня дурноту.

Хардт продолжал трясти меня. Это не улучшало ситуацию. Тут до меня дошло, что я лежу на кровати, окруженная четырьмя стенами; из окна лился свет. Хардт снял нам комнату на ночь. Я впервые за почти год спала на кровати и даже не могла вспомнить, как легла. Думаю, тогда я молча поклялась себе никогда больше не пить. Одно из многих обещаний, которые я нарушила в своей жизни. Я слабо оттолкнула здоровяка, пытаясь высвободиться.

– Мы уходим, – сказал Хардт. – Сейчас, и тихо.

Мне стоило огромных усилий скатиться с кровати и еще больших – встать, не упав. Мои новые ботинки лежали в углу комнаты, и я спросила себя, не стянула ли я их, или это был Хардт. Я также спросила себя, забралась ли я сама в комнату и легла в постель, или он отнес меня туда на руках. Но я никогда его не спрашивала, а Хардт никогда не рассказывал. Думаю, я предпочитаю, чтобы так оно и оставалось.

Хардт стащил меня вниз по лестнице таверны, и мы обнаружили, что Тамура ждет нас в общей комнате, а наши скудные пожитки уже упакованы. У меня заурчало в животе при мысли о том, чтобы остановиться и позавтракать, но Хардт не дал нам времени на еду. Через несколько мгновений мы вышли из таверны и уже направились на север. Солнце только что взошло и все еще висело низко. Я подняла глаза и увидела, как две луны-близнецы исчезают на фоне светло-голубого неба, и Локар почти полностью поглощен Лурсой. Есть старая сказка о том, как утром пастух увидел Локара и Лурсу. Я не могу вспомнить стихотворение, которое рассказывают в ней, но суть в том, что, если они появятся утром, их объятия будут жестокими. Это предупреждение о лунном дожде.

Свет резал глаза, а головная боль превращала каждый шаг в мучение, но я не сдавалась. В конце концов Хардт свернул с дороги, когда убедился, что за нами никто не следит. Мы двинулись на восток, пытаясь затеряться в горах или, может быть, просто оторваться от любого, кто мог бы попытаться нас выследить.

Именно тогда Хардт решил рассказать мне, что произошло. Люди, которых я убила, действительно были из Лоу-Хейвена, и их исчезновение не осталось незамеченным. Рано утром, как раз перед тем, как Хардт меня разбудил, была отправлена поисковая группа. К полудню тела наверняка будут обнаружены, и после этого не потребуется большого труда, чтобы связать нас с этими смертями.

Только ближе к вечеру я поняла, что предыдущей ночью мне ничего не снилось. Впервые за несколько месяцев Сссеракис не мучил меня кошмарами. Честно говоря, я думаю, что предпочла бы кошмары похмелью.

Глава 8

Джозеф

Сегодня я видел Смерть. Я вижу смерть каждый день. После бунта и побега Эски все изменилось. Деко стал безжалостным. Гораздо больше, чем раньше. Здесь каждый день убивают струпья, причем некоторых почти без всякой причины. Деко делает это достоянием общественности, устраивая спектакль, призванный держать всех нас в узде. Никто не хочет быть следующим. Буквально на прошлой неделе я видел, как умер Мейтер. Он был для меня самым близким другом в эти дни. У Деко не хватает капитанов или бригадиров для каждой работы, поэтому нам, струпьям, поручают самые трудоемкие задания. Мейтеру было поручено ложкой раздавать кашу во время кормления. По одной ложке на каждую голову. По одной ложке на каждого струпа. На прошлой неделе он промазал мимо миски, совсем чуть-чуть. Я думаю, женщина его подтолкнула, когда поднимала миску, – я видел, как она споткнулась, – и немного каши упало на пол, как промокшая тряпка. Она пожаловалась, и Мейтер дал ей второй половник. Но Деко наблюдал за ними. Маленькие глазки-бусинки блестели в полумраке. Я ненавижу его. Я ненавижу их всех. Я ненавижу Деко и его надсмотрщиков. Я ненавижу струпьев. Я ненавижу управляющего.

Деко оторвал Мейтера от каши и закрыл Корыто. В тот день больше половины струпьев остались голодными, и этот ублюдок сказал, что мы все можем винить Мейтера за то, что у нас урчит в желудках. Это было бы достаточным наказанием, Мейтер получил бы пару ударов за свою ошибку, а струпья бы утерлись. Это должно было послужить достаточным наказанием. Но, конечно, этого не произошло. Деко – гребаный тиран! Он влил кашу в горло Мейтера, заставил его есть, а мы все смотрели. Он заставлял Мейтера есть до тех пор, пока тот не перестал есть, пока его не начало шатать от боли в животе и он не начал давиться от усилий сдержать рвотные позывы. Затем Деко поднял его на одном из лифтов на третий уровень. И столкнул его вниз. Это был долгий путь, но Мейтер даже не вскрикнул. А потом он рухнул на пол, и многие из струпьев, которые ели в тот день, потеряли то немногое, что у них было. Я никогда не видел, чтобы тело так лопалось. Деко знал, что делал. Он знал, что это произойдет. Я ненавижу его!

После этого Деко назначил меня ответственным за кашу. Я не знаю почему. Я не знаю, но, быть может, это какое-то наказание за что-то. Может быть, он все еще думает, что управляющий защищает меня, и это его способ отомстить мне. Может, он просто хочет, чтобы я облажался, чтобы у него была причина убить меня, как он убил Мейтера. Я этого не сделаю. Я не дам ему повода. Я не дам повода никому из них.

Однако все снова видят меня.

Думаю, я предпочитаю быть невидимым.

Но это не то, что я хотел записать. Я веду этот дневник в надежде, что когда-нибудь он приведет меня к свободе. Я знаю, что управляющий читает все, что я пишу. Иначе зачем бы солдатам раз в неделю приходить сюда, в темноту, забирать мои страницы и давать мне новые, чистые? Я знаю, что вы читаете это, управляющий. Пожалуйста, выпустите меня. Я все еще могу быть полезен. Я все еще Хранитель Источников и предан Террелану. Мне плевать на Эску и ее дурацкую жажду мести. Я просто хочу выбраться из Ямы. Я просто хочу освободиться от Деко. Я просто хочу избавиться от осуждающих взглядов и оскорбляющих шепотков. Пожалуйста, выпустите меня.

Смерть. Она вошла в Яму так, словно та принадлежала ей. Она была настоящим видением, высокая и стройная, с темными волосами, ниспадающими каскадом, как водопад из оникса. Может быть, это из-за того, что я так долго провел здесь, в темноте и грязи, но я никогда не видел ничего более завораживающего. На ней была черная униформа из красной кожи с золотыми пластинками, на которых были выгравированы заклинания. Свет фонаря отражался от них слишком ярко, и я подумал, что могу ослепнуть. И я был не один такой. Даже Деко прикрыл глаза рукой. Даже Деко держался от нее подальше. Она спустилась на лифте в главную пещеру, и с ней спустились еще двое, одетые в такие же красно-золотые одежды. Один из них был морщинистым от старости, но держался молодцом. На спине у него был щит, завернутый в ткань, а в руке – топор. Другой был настоящим гигантом, даже выше Хардта.

Хардт… Я все еще спрашиваю себя, винит ли он меня в смерти Изена. Наверно. Да, я виноват. Я убил его из…

Другой мужчина был гигантом, и за спиной у него висел молот. Я помню выражение его глаз, когда он оглядывал толпу, как будто видел не людей, а только исходящее от нас зловоние. Кто может его винить? Для тех, кто стоит над нами, мы не более чем паразиты.

Но Смерть, она была другой. Она посмотрела на нас, на каждого из нас. Она встретилась с нами глазами и не отвела их. Она прошла сквозь нас, так близко, что можно было дотронуться, и не вздрогнула. Она не боялась. Одинокое воплощение красоты прошло через грязь. Через самое плохое, что может предложить Террелан. Убийцы, воры, военные преступники и даже кое-кто похуже. Мы монстры. Все, кто находится в Яме, – монстры. Если мы и не были ими, когда попали сюда, то Яма вскоре превратила нас в них. Ей было все равно. Смерть ходила среди нас, словно мы даже не представляли угрозы. И я не уверен, что представляли.

У нее был меч, который я видел всего один раз. Раньше он висел на стене в Академии Магии Оррана, в запертой комнате без замка, спрятанный от всех нас. Мне пришлось оттаскивать Эску от меча, когда мы однажды пробрались туда. То, как двигался металл, завораживало ее. Под ним была табличка. Кажется, на ней было написано Никогде. Возможно, это и было название меча. Я не знаю. Но это определенно был тот же самый меч. Я помню, как металл, казалось, пузырился, излучая тошнотворный желтый блеск. Отвратительный клинок. Я чувствую, как у меня мурашки бегут по коже при одной мысли о нем.

Смерть остановилась перед Холмом, и дружки Деко расступились, словно с апельсина сошла кожура. Я скучаю по апельсинам. Я скучаю по фруктам. Я до сих пор помню их вкус, они такие сладкие, что меня почти тошнит. Мои мысли продолжают блуждать. С тех пор, как я не умер, мне трудно держать все в голове. Трудно сосредоточиться. Деко избегал встречаться с ней взглядом. Смерть посмотрела сквозь него, и он отвел взгляд. Он знал, где власть, и знал, что она не в его руках. Бьюсь об заклад, целователь слизняков ненавидел ее за то, что все в его маленьком королевстве увидели, в чьих руках истинная власть. Это зрелище напомнило всем, что Яма – это всего лишь выгребная яма, куда сбрасывают весь мусор, и Деко не что иное, как дерьмовый король, правящий дерьмом.

Когда Смерть отвернулась, я ожидал, что Деко сделает движение, прыгнет на нее и нанесет удар одной из своих маленьких заточек. У него их несколько, мы все это видели. Он этого не сделал. Деко сидел там такой же тихий и кроткий, как и все мы. Все обитатели Ямы собрались вокруг. Я не знаю, как все узнали, что что-то происходит, но впервые с тех пор, как я здесь, я не слышал, как копают землю. Эхо копания разносится по туннелям, постоянный звон, который поражает мои чувства. Я слышу его повсюду, постоянно. Даже в одиночестве, в темноте, так далеко от всех, как только я могу. Даже когда я с такой силой зажимаю уши руками, что мне кажется, будто я раздавливаю себе череп. Даже тогда я все равно слышу, как долбят камень.

Но не тогда, когда Смерть стояла там и наблюдала за нами. Впервые за несколько месяцев я не слышал, как копают. Я чуть не бросился к ее ногам из-за этого. Ради этого краткого мгновения передышки.

Она попросила позвать Йорина голосом, который звенел, как закаленная сталь. В ее голосе была сила, сила и власть, и изящество. Как ей это удавалось?

Когда появился Йорин, он оказался такого же роста, как она, и держался прямо, как сама Смерть. Его синяки, оставленные солдатами управляющего, почти сошли; жизнь, проведенная в боях, дарует огромные синяки и быстрое выздоровление. У него были крепкие мускулы, и они выглядели настоящей парой, Смерть и Йорин; оба сильные, гордые и красивые.

Потом они стали сражаться, но недолго. Я не знаю, когда они решили подраться и кто сделал первый шаг. Они не разговаривали друг с другом. Только что они стояли лицом к лицу, оба – воплощение силы и красоты, а потом сошлись в яростном вихре ударов кулаками, ногами и локтями. Смерть не обнажила свой меч. Я подумал, что это глупо. Я раз или два видел, как Йорин сражается на арене. Он был быстр и жесток, и ни у кого из его противников не было ни тени шанса. Он убивал их всех быстро, эффективно и с не большим вниманием, чем если бы наступил на жука. Но не Смерть. Они столкнулись всего дважды, прежде чем она повалила его лицом на землю, заломив ему руки за спину и придавив коленом позвоночник. Казалось, она даже не заметила его силу или мастерство.

Огромный спутник Смерти шагнул вперед и схватил Йорина, заломив ему руки за спину, и рывком поставил ублюдка на ноги. Йорин сопротивлялся, но с такой силой, какой обладает гигант, не поборешься. Чем больше Йорин сопротивлялся, тем сильнее скручивались его руки, пока все не услышали, как его плечо с хрустом вылетело из сустава. Тогда он перестал вырываться, согнувшись от боли, и здоровяк обхватил Йорина за шею, зажав его голову как в тисках.

Затем Смерть задала свой вопрос.

У нее был только один. «Куда пошла Эскара Хелсене?» Думаю, я понял это еще до того, как она спросила. Думаю, Йорин тоже это понял, вот почему он боролся. Конечно, он не знал и сказал ей об этом, пообещав, что скажет, если узнает. Он назвал Эску чудовищной сукой, и, по-моему, в его голосе был страх. Ему следовало бы больше бояться Смерти. Она дала ему второй шанс и снова задала свой вопрос. Йорин снова попытался сопротивляться, но это было бесполезно. Сильнейший из нас, струпьев, лучший из нас, чемпион Ямы, потерпел поражение на глазах у всех. Одна его рука беспомощно свисала вдоль тела, а другая была скручена так сильно, что я видел, как напряглись мышцы. Он сдался. Йорин сдался. Он рассказал Смерти все, что знал: в последний раз Эску видели направлявшейся в сторону Леса Десяти, но он понятия не имеет, куда она направилась. Всем было ясно, что Йорин сломлен, в нем не осталось сил для борьбы, у него не было шанса освободиться и не было другой надежды, кроме как дать Смерти то, чего она хотела. Не думаю, что она была удовлетворена его ответом.

Она вытащила нож. Я был слишком занят, наблюдая за Йорином, чтобы понять, откуда. Смерть еще раз спросила его, куда пошла Эска, и Йорин просто повторил свой ответ: «Лес Десяти». Я слышал о нем, это гигантский лес, простирающийся на многие лиги во все стороны. Вполне логично, что она сбежала туда, Эске всегда нравились деревья. Она часто рассказывала мне истории о том, как лазила по ним до того, как ее забрали орранцы.

Я не знаю, то ли Смерть не поверила Йорину, то ли просто хотела подчеркнуть свою точку зрения. Полагаю, это уже не имеет значения. Йорин закричал, когда она выколола ему глаза. А кто бы не закричал? Я не могу представить себе эту боль. Я не хочу ее себе представлять. Она не остановилась на одном глазу, даже после того, как вырвала его у него из головы и раздавила ногами. Некоторые другие отвернулись и ушли. Даже Деко отвел свой сияющий взгляд в сторону. Но только не я. Я не мог. Я не мог оторваться от созерцания того, как самая красивая женщина, которую я когда-либо видел, вонзила нож в лицо Йорина и вырезала ему очи из глазниц.

Я хотел бы почувствовать. Я не уверен, что именно я хотел бы почувствовать. Йорин перерезал мне горло и пытался убить меня. Я ненавидел его за это. Часть меня винила его больше, чем Эску за ее побег. Возможно, если бы Смерть просто убила его, я мог бы ненавидеть его до самого конца. Но сейчас мне было просто жаль его. Жаль. Даже биомант не сможет исцелить его глаза.

Они оставили Йорина скулить на полу, прижимая руки к своему изуродованному лицу и заливаясь алыми слезами. Никто не пошевелился, чтобы помочь ему. Никто вообще не осмеливался пошевелиться. Мы все просто стояли и смотрели, как Смерть вытирает свой нож о тряпку и поворачивается ко мне.

Я никогда не испытывал такого страха. Ни во время падения Оррана. Ни за все время, что я провел в Яме. Даже когда я лежал там с перерезанным горлом и смотрел, как Эска уходит и оставляет меня умирать. Это было что-то другое. Я был словно заморожен. Я оцепенел и не мог пошевелиться, когда Смерть приближалась ко мне. Она знала, кто я такой. Она знала, кем я был и как я связан с Эской. Она знала все это и держала мою жизнь в своих руках. Я не помню, как упал на колени, но обнаружил, что смотрю на нее снизу вверх. У Смерти были карие глаза цвета кофе. Они были невероятно глубокими, и мне показалось, что я тону.

Я бы рассказал Смерти все, что знал, даже если бы она меня не спросила. Как Эска всегда любила деревья. Как она мечтала о небе и называла его свободой. Как она жаждала лететь через небо на летающем городе Ро'шан. И как она хотела отомстить императору Террелана и всем остальным, кто приложил руку к падению Оррана. Но слова не шли у меня из горла. Как бы я ни хотел, я не мог издать ни звука. Мне удалось сохранить каплю гордости и не заплакать, хотя от ужаса, который вселила в меня Смерть, кровь застыла у меня в жилах. Я все еще видел Йорина, свернувшегося калачиком на полу и не двигавшегося, и подумал, не буду ли я следующим. Тогда я понял, что никогда не захочу жить без своих глаз. Я боялся не боли и не возможности смерти. Я боялся, что никогда больше не смогу увидеть восход солнца, падающий снег или потрескивающий огонь в камине. Я боялся, что никогда не увижу, как смеются и играют дети, никогда не увижу красивую женщину, забывшуюся в танце. Я боялся, что никогда больше не увижу цвета и проживу всю свою жизнь взаперти в полной темноте.

Я бы сделал все, о чем бы Смерть ни попросила меня в тот момент. Все, что угодно, лишь бы не закончить так, как Йорин.

Она прошла мимо меня. Не сказав мне ни слова. Не заметив, что я рядом, не остановившись и не дождавшись, пока я попытался бы заговорить. Тогда я понял, что я для нее никто, что я не стою того, чтобы меня калечить.

Я все еще стоял на коленях, когда появились терреланские солдаты, чтобы оттащить Йорина. Он безвольно повис у них на руках и не издал ни звука, но я мог сказать, что он все еще жив. Я чувствовал, что в нем все еще горит искра. Не думаю, что с тех пор его кто-нибудь видел.

Пожалуйста, управляющий, я знаю, вы это прочтете. Пожалуйста, выпустите меня. Я сделаю все, что вы попросите. Все. Я просто больше не хочу быть запертым в темноте. Я просто хочу снова увидеть свет. Пожалуйста, выпустите меня.