Текст книги "Освободители"

Автор книги: Роберт Харви

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 44 страниц)

«Мы решили действовать осторожно, скрывая свои цели. Если бы движение было откровенно революционным, оно бы не получило поддержки широких народных масс… Так как местные жители с безразличием относятся к слову „свобода“, необходимо заставить их думать, что восстание предпринимается в интересах короля Фердинанда».

Группа приступила к подготовке восстания, которое должно было начаться в декабре 1810 года. Цели восстания – независимость от Испании и улучшение жизни бедных. Состоятельные креолы, поддерживавшие отца Идальго, как и сам мятежный священник, думали, что они выступают лишь за давно назревшие политические и социальные реформы. Однако просочилось слово «заговор», и в сентябре несколько членов организации были арестованы. Идальго, Альенде и Альдама бежали из Керетаро и 16 сентября собрались в церкви священника в Долоресе. Опасаясь расстрела в случае их поимки, Идальго начал звонить в церковные колокола, созывая крестьян с полей. Собрались сотни людей. Идальго, священник бедного прихода, человек, которому уже было далеко за пятьдесят, обратился к ним со страстной речью, которая известна как «Клич Долореса». Не существует дословной записи этой речи, но он призывал к свободе, говорил о перераспределении земли и о поддержке Девы Гуадалупе, покровительницы всех индейцев. «Да здравствует свобода!» – провозгласил он. «Да здравствует Дева Гуадалупе!», «Смерть гачупинам!» – кричала толпа в ответ. Он спровоцировал народное восстание, масштабов которого сам не ожидал и которое не мог контролировать. Этот день – 16 сентября – считается первым днем мексиканской независимости, хотя ничего подобного на самом деле не было.

Неся знамя Девы Гуадалупе, Идальго вел фермерских рабочих и заговорщиков из среднего класса на город Сан-Мигель. Сотни людей с ближних шахт и ферм присоединялись к ним. Под влиянием Альенде гарнизон города Сан-Мигель присоединился к восставшим. Но как только толпа, уже разросшаяся до нескольких тысяч, вошла в город, она начала громить и грабить лавки и дома, принадлежавшие белым. То же самое произошло в городе Селайя и самом Керетаро. Загородные дома также подвергались грабежам, а урожаи уничтожались. Альенде призывал Идальго встать во главе революционеров и ввести дисциплину, но тот отказался, и бесчинства продолжались. Десятки белых жителей были убиты.

К 28 сентября толпа добралась до столицы провинции – города Гуанахуато. Командующий местным гарнизоном собрал все белое население в зернохранилище города, добротном складском помещении, и приказал милиции открыть огонь по повстанцам. Около двух тысяч человек были расстреляны, что привело людей в исступление. Разъяренная толпа снесла двери, ворвалась внутрь и буквально растерзала пятьсот человек. Лукас Аламан, первый историограф Мексики, который в восемнадцать лет пережил это побоище, так описывает его: «Когда повстанцы взяли Алондигу, зернохранилище, они дали волю ярости. Напрасно люди на коленях молили о пощаде… Здание являло собой ужасное зрелище: везде были разбросаны хранившиеся там продукты питания, обнаженные тела убитых были наполовину погребены где под зернами кукурузы, где под деньгами, все вокруг было залито кровью».

Повстанческая армия, разрастаясь, двигалась на Вальядолид, захват которого, по-видимому, был желанной целью для человека, которого выгнали из колледжа в этом городе двадцать лет назад. Города сдавались один за другим. Количество повстанцев уже достигало пятидесяти тысяч человек. Это был огромный неуправляемый людской ураган, сметавший все на своем пути. Идальго, невзирая на гуманное воспитание и усвоенные с детства цивилизационные нормы, не мог или не желал пресечь насильственные действия. Возможно, он считал жестокость обязательной составляющей революции. Теперь он решил, что его армия настолько сильна, что ее никто не сможет остановить. И он пошел на Мехико. На холмах, что к западу от города Монте-де-лас-Крусес, повстанцев встретил генерал Трухильо во главе семи тысяч солдат. После кровопролитного сражения Трухильо и его люди были вынуждены отступить под натиском численно превосходящего противника. И тут они поменялись местами. Убеленный сединами, с пламенным взором священник скорее всего мог взять столицу с ходу, но медлил. Его армия понесла большие потери в сражении, многие люди из его войска нищих потеряли оружие, а может, он просто устал от убийств. Он не мог представить, что может натворить толпа, ворвавшись на улицы столицы. И приказал своим людям двигаться на северо-запад по живописной гористой местности в направлении города Гвадалахара, который находился всего в трех милях. Альенде и Альдама, профессиональные военные, были в смятении. Они горячо доказывали, что восстание потеряет силу и как следствие утратит инициативу. И в самом деле, многие индейские сподвижники Идальго начали отделяться от его войска и двигаться в направлении своих городов и ферм. Как только настроения переменились и дезертирство из рядов повстанцев увеличилось, другой роялистский генерал – Феликс Кальеха – перешел в наступление. Когда же они вошли в Гвадалахару, выяснилось, что ситуация вновь переменилась. Альенде энергично обучал новобранцев, и армия выросла до восьмидесяти тысяч человек. И все же Идальго утратил инициативу. Восстание, которое он первоначально видел как борьбу за независимость, превратилось в жестокую классовую и расовую войну, напугав креольскую аристократию и средний класс. Кальеха, двигаясь с небольшой армией из шести тысяч хорошо обученных солдат в северо-западном направлении, вновь занял город Гуанахуато и в январе 1811 года дошел до Кальдерона, вблизи Гвадалахары. Там Идальго по совету Альенде и решил дать решающее сражение. Его повстанцы, численность которых превосходила противника в тринадцать раз, удерживали свою позицию шесть часов, пока от случайного попадания не взорвался склад боеприпасов. Начался пожар, от него воспламенилась трава на равнине. «Олени, волки и койоты выскочили из своих нор и смешались с бегущими людьми, своим ужасом как бы желая показать, что на войне человек бывает страшнее зверя». Повстанцев охватила паника, и они побежали, несмотря на все усилия Альенде. Альенде и Идальго отступили с отрядом около тысячи человек на северо-восток, к городу Сальтильо, рассчитывая поднять восстание в северных провинциях страны. Но их надежды скоро рухнули, и они находились в состоянии безысходности. Вину за разгром Альенде и его сотоварищи возложили на своего лидера – Идальго. Группа под руководством Игнасио Элисонде дезертировала из остатков армии повстанцев в городе Сальтильо. Когда они достигли пустынных, бесплодных земель штата Коауила, Элисонде присоединился к преследовавшим их роялистам и устроил засаду. 21 февраля двигавшаяся в беспорядке колонна повстанцев была атакована, Альенде и Идальго арестованы. Многие повстанцы были застрелены на месте. Идальго издал довольно путаную прокламацию по поводу предательства своих собратьев-американцев: «Вы не понимаете, что эта война ведется только против них (европейских тиранов), а значит, это война без видимого врага. Она прекратится в тот самый день, когда вы перестанете помогать им. Не дайте себя обмануть, американцы! Не верьте, что мы враги Господа и хотим отвергнуть Его святую религию… Откройте глаза и поймите наконец, что европейцы хотят натравить креола на креола, а сами с безопасного расстояния будут наблюдать за схваткой. Если все сложится так, как они планируют, то они воспользуются нашими распрями и будут держать нас в рабстве, относясь с презрением к креолам…»

В столице продуваемого всеми ветрами пустынного штата Коауила Альенде, как предатель, получил выстрел в спину, а Идальго, священнослужителя, отдали на расправу инквизиции. После отречения, полученного под пытками, 30 июля его расстреляли. Командир расстрельного взвода рассказывал, что Идальго сидел на стуле и держал в руках распятие. Три пули попали ему в живот, одна в руку, но он не умер и неотрывно смотрел «своими прекрасными глазами» на палачей. Второй залп опять поразил его в живот, но и на этот раз он остался жив. На третьем залпе солдаты не могли сдержать дрожь в руках и вновь не убили его. Головы Идальго, Альенде и Альдамы были выставлены на Алондиге – месте знаменитой бойни.

Старик Идальго, который принес столько разрушений и смертей, сегодня прославляется как архитектор мексиканской независимости, а день «Клича Долореса» празднуется как День независимости Мексики. Даже принимая во внимание стремление сегодняшней Мексики «воздать должное героям революций» – а это особенно относится к мексиканской революции 1917 года, – канонизация Идальго как основателя страны не может не вызывать удивления.

Его восстание очень напугало креолов и почти наверняка отсрочило обретение независимости на несколько лет. Оно отличалось ужасающей жестокостью, массовым кровопролитием и полнейшей неразберихой. Вряд ли все это может служить достойным строительным материалом для воспитания национального самосознания. Это восстание провалилось в значительной степени из-за того, что сам Идальго не обладал необходимыми качествами лидера, а также из-за того, что он так и не решился пойти на Мехико, когда ситуация складывалась в его пользу. Его политические взгляды остаются неопределенными, они не были изложены в каком-то документе, хотя бы отдаленно напоминающем манифест. Им, похоже, в основном двигала личная обида за неосуществленные карьерные планы. Его готовность передать землю индейцам в собственность, упразднить крупные латифундии и уничтожить рабство, конечно, достойна уважения. Он понимал чаяния беднейших слоев мексиканского общества. Но ни одно из его устремлений не было сформулировано в стройной политической программе. Поддержка идей независимости носила, скорее, вторичный характер, а первичным был его интерес к социальной революции.

Другим «отцом» мексиканской независимости является личность более представительная, нежели Идальго. Хосе Мария Морелос-и-Павон был из обедневшего рода и принадлежал к низшим слоям среднего класса. Он был меньше пяти футов ростом, толстый и коренастый. На его некрасивом лице с рытвинами оспинок застыла гримаса мрачной решимости. Он сломал нос еще в юношестве, когда ударился о дерево, убегая от быка. У него не был так хорошо подвешен язык, как у Идальго, а его интеллектуальный уровень вполне соответствовал наружности. Метис, уроженец Вальядолида, он по происхождению оказался на нижних ступенях социальной лестницы. В молодости он учился у Идальго, но затем занялся фермерством, был погонщиком мулов и учителем. В 1797 году он стал священником бедного прихода у озера Пацкуаро, что к западу от Мехико. Как и Идальго, он не слишком уважительно относился к своему сану. Воспитывал нескольких детей, читал революционную литературу. Когда началось восстание Идальго в 1810 году, он пожелал участвовать в восстании в качестве капеллана. Однако его направили руководить восставшими в южной части Мексики. С отрядом в тысячу человек он попытался взять Акапулько, но атака была отбита. Тогда он набрал и обучил тысячу человек пехоты и две тысячи кавалеристов, создав более эффективную армию, чем у Идальго. С ней он проводил партизанские атаки в горах, неожиданно нападая на конвои роялистов, расстраивая коммуникационные линии правительственных войск. Среди его сторонников были три весьма способных человека: Висенте Герреро, Мануэль Феликс Фернандес (скоро он станет знаменит под именем Гуадалупе Виктория, названный так в честь Девы Гуадалупе) и падре Мариано Матаморос, ставший блестящим боевым командиром.

В мае 1811 года, когда восстание Идальго пришло к печальному концу, Морелосу удалось взять город Чильпансинго к северу от Акапулько. Затем он совершил впечатляющий бросок на север, захватив город Куаутла, всего в тридцати милях к югу от Мехико. Кальеха, оправившись от поражения, нанесенного ему Идальго, решил уничтожить этот последний очаг сопротивления и с десятью тысячами солдат направился к Куаутле. Город расположен в низине к югу от Мехико. И климат, и высота были привычны людям Морелоса, а солдатам правительственных войск, которые привыкли к горным плато, было трудно. Эта осада стала легендарной. Люди Морелоса нуждались в воде и хлебе, многие из них умерли от голода, но они устраивали праздники и танцы за стенами города, демонстрируя уверенность. Маленький пузатый Морелос, у которого были малярия и сильные головные боли, специально расхаживал по городским стенам. Его было легко узнать по белому, смоченному в уксусе шарфу, которым он обматывал голову.

Кальеха с изумлением смотрел, как люди, только что похоронившие своих товарищей, криками радости приветствовали Морелоса. Было организовано несколько покушений на его жизнь, причем одно из них совершил «толстопузый человек». Когда его спрашивали об этом, Морелос отвечал: «Хотя моя болезнь и измучила меня, единственным толстопузым на всю округу остаюсь я».

Осада продолжалась с 19 февраля до конца апреля. После того как вылазка Матамороса с небольшим отрядом за провиантом не удалась, Морелос принял решение оставить город. На предложение Кальехи прекратить сопротивление без последующих санкций к осажденным он коротко ответил: «Я предлагаю те же условия самому Кальехе и его войскам».

В ночь на 2 мая люди Морелоса тихо выскользнули из города. Когда на них случайно натолкнулся патруль правительственных войск, пришлось принять бой. Хотя Кальеха понимал, что происходит, и спешил атаковать, повстанцы растворились в близлежащих холмах, а затем вновь собрались вместе за много сот миль к югу. Несмотря на то что повстанцы потерпели поражение, они все же удерживали в течение семидесяти двух дней весь южный пригород Мехико, выстояли против всемогущего вице-королевства, а значит, одержали несомненную моральную победу. Кальеха обрушил жестокие репрессии на мирное население Куаутлы и тем самым обеспечил приток в армию Морелоса новых добровольцев – крестьян, жаждавших мести. Он изменил направление и двинулся на юго-восток, занял Оахаку, затем пошел в западном направлении – на Акапулько – и взял его после долгой осады.

Правительство поручило Кальехе подавить восстание, но Морелос опять двинулся в направлении Мехико и вновь захватил Чилпансинго. Здесь он созвал конгресс, который провозгласил независимость Мексики и принял стройную политическую программу. На этом конгрессе председательствовал Матаморос, а Морелоса объявили верховным правителем, или «слугой нации». Как утверждает один из присутствовавших там руководителей повстанцев, это было ошибкой: «Пелена закрыла глаза Морелосу. Из-за недостаточного знания мира он стал жертвой заговора определенных людей, которые лестью заставили его служить их личным нуждам. Они смогли так его запутать, что порой он утверждал проекты, которые недавно сам же отклонил».

В своей инаугурационной речи Морелос провозгласил, что основой новой республики «является уравнивание богатства и нищеты, для чего будет увеличена заработная плата бедным, повышен уровень их жизни, они будут вырваны из трясины невежества, грабежей и воровства». В ноябре 1814 года была торжественно провозглашена Декларация независимости страны, которая определялась как «Доиспанское королевство Анауак». Конституция была на удивление хорошо разработана и имела наилучшие намерения. Утверждая приверженность католицизму, она устанавливала систему, основанную на разделении властей – законодательной, исполнительной и судебной, предусматривала создание выборного законодательного органа, запрещала рабовладение, устанавливала равенство всех рас перед законом. Более запутанным был вопрос о руководителе республики. Его обязанности должен был исполнять комитет из трех человек, каждый из них являлся бы президентом в течение четырех месяцев. Вероятно, такая схема была продиктована желанием удовлетворить амбиции трех основных партизанских вождей.

Это было первое стройное изложение целей мексиканских патриотов и попытка примирить интересы неимущих слоев населения с интересами белого среднего класса в отличие от движения Идальго, в котором было представлено исключительно народное большинство. Конгресс Морелоса был всего лишь собранием партизанских командиров, а теперь они оказались в положении обороняющихся. Превосходящие роялистские силы вынудили их оставить Чилпансинго, а затем и Апатсинган. Они двинулись на северо-восток, по направлению к Вальядолиду – месту, где родился Морелос и где состоялся как революционер Идальго.

Там в ноябре 1814 года молодой офицер Агустин де Итурбиде атаковал Морелоса и наголову разбил двадцатитысячное повстанческое войско, взяв в плен Матамороса. Морелос всячески добивался обмена военнопленными, страстно желая освободить своего товарища, воина-священника, но Матаморос был казнен в Вальядолиде в начале 1815 года. Колонны Морелоса двинулись на юг, где в нескольких сотнях миль изнурительного марша находился город Пуэбла. Они стремились избежать ловушки, но 5 ноября натолкнулись на шестьсот солдат роялистских войск.

Морелос повел арьергардный бой, так что основная часть его людей смогла уйти, но он сам был схвачен и в цепях доставлен в Мехико. Его пытала инквизиция, и было объявлено, что он дал информацию о своих товарищах, но в отличие от Идальго он не отрекся. И очень достойно вел себя на военном суде. Морелос отказался от предложения тюремного надзирателя организовать его бегство. Он объяснил это тем, что, если попытка не удастся, могут казнить тюремщика. 22 декабря он попросил распятие и возгласил: «Боже, если я сделал что-то хорошее, на то была воля Твоя, в беде предаю себя Твоему безмерному милосердию». Он был убит двумя выстрелами в спину.

Почти во всех отношениях маленький метис Морелос был более сильным лидером и имеет гораздо больше оснований именоваться архитектором мексиканской независимости, чем представительный Идальго. Скромный и умный, он изложил четкую политическую программу, выпустил официальную Декларацию независимости, одержал значительные победы, имея слабую и необученную армию, и в его действиях не было бессмысленной жестокости. Ему даже удалось привлечь под свои знамена некоторых представителей белого среднего класса. Более того, его борьба за независимость Мексики длилась значительно дольше, чем движение Идальго.

С Гуадалупе Викторией ушло две тысячи человек, которые остановились в городе Пуэбла, где, как считалось, они не представляли угрозы для столицы. Около тысячи повстанцев под командованием Висенте Герреро было в городе Оахака. Пламя борьбы за независимость перекинулось и на отдаленные провинции, но в 1816 году казалось, что восстание подошло к концу. В ходе борьбы погибли от двухсот до пятисот тысяч человек при населении в шесть миллионов. Это самая большая цена, которую пришлось заплатить за независимость, не считая бойни в Венесуэле. На следующий год испанский офицер Франсиско Мина, желая превзойти Боливара, высадился на пустынный участок берега Мексиканского залива, к северу от Тампико, с отрядом англичан, североамериканцев и европейцев. Он победил в нескольких небольших стычках, но никто из креолов или местных повстанцев не присоединился к нему. Он был схвачен и в ноябре 1817 года казнен. Воистину почва Новой Испании была слишком каменистой для укоренения независимости!

ГЛАВА 41 ИМПЕРАТОР АГУСТИН

Как мы видели, захват власти в Испании либералами в 1820 году, который вынудил Фердинанда VII вернуть конституцию 1812 года и резко изменить колониальную политику, отразился на движениях за независимость по всей Латинской Америке. В Новой Испании консервативный правящий класс и чиновники испанского правительства были в равной степени напуганы, среди них и Агустин Итурбиде, командующий интендантством Гуанахуато и армией Севера. Он был суров с повстанцами, но также жесток в отношении к местным латифундистам, его даже обвиняли в вымогательстве денег у них. К 1816 году количество жалоб на него уже не могло оставаться без внимания. После обвинений в создании торговой монополии, хищении и присвоении частной собственности и финансовых растратах его лишили всех должностей. Сейчас невозможно с уверенностью сказать, были ли обвинения властей вызваны тем, что стали заметны его левые убеждения, или же он сам, будучи разозлен обвинениями, переметнулся на сторону повстанцев.

Реабилитированный в 1817 году, однако не восстановленный на своих постах, Итурбиде тихо жил в Мехико, затаив злобу против вице-короля Феликса Кальехи. Преемник Кальехи – Хуан Руис де Аподака, граф де Венадито, был более просвещенным человеком, его порядочность при ведении переговоров с инсургентами привлекла к нему симпатии многих. Тем не менее он поставил Итурбиде во главе двухтысячного отряда, чтобы подавить последние очаги восстания Герреро на юге Мексики. Итурбиде предложил ветерану повстанцев переговоры; подразумевалось, что он обещает ему помилование властей. Возможно, Герреро устал воевать, а его вооруженные силы были истощены и измотаны, но казалось маловероятным, что он сдастся. И действительно, в начале переговоров с Итурбиде он заявил: «Независимость или смерть!»

Что же делает Итурбиде? 24 февраля 1821 года в селении Игуала, в семидесяти милях к югу от Мехико, он оглашает свой план. «План Игуалы» содержал двадцать три статьи. Его «Три гарантии» касались религии, независимости и конституции. Статья первая гласила, что католицизм являлся религией Мексики, хотя разрешались и другие конфессии. Тем самым удовлетворялось как консервативное, так и либеральное духовенство. Статья вторая призывала к независимости. Статья третья рекомендовала учреждение монархии, подотчетной конституции. Король Испании или член королевской семьи должен был быть приглашен в Мексику в качестве императора, но предполагалось, что в период межвластия страной будут управлять регент и хунта. Испания лестно описывалась как «самая католическая, набожная, героическая и великодушная страна на земле». Остальные статьи обещали уважать частную собственность, привилегии духовенства и все существовавшие в Мексике институты. Создавалась армия, в которую должны были войти силы повстанцев и роялистов.

Один известный глава из церковной оппозиции назвал «План Игуалы» своеобразным шедевром: «Главная цель… независимость, все остальное рассчитано на то, чтобы избежать придирок и насмешек бунтовщиков». По условиям «Плана…», переговоры с восставшими не велись, он был предъявлен им как ультиматум. И тем не менее на следующий день повстанцы его приняли, причем оба – и Гуадалупе Виктория, и глава оппозиции – согласились с ним. Что заставило одного из самых консервативных и жестоких офицеров испанской армии в вице-королевстве Новая Испания сделать столь крутой поворот, остается только предполагать. Герреро назвал Итурбиде «великодушным вождем» и «отцом нации».

Но самым неожиданным было то, что армия в массе своей и практически сразу высказалась в пользу «Плана…»: Антонио Лопес де Санта-Ана, в то время еще двадцатишестилетний подполковник, контролировавший Веракрус, также приехал на встречу, военные губернаторы Бахио, Ситакуаро, Нуэва-Галисии, Сакатекаса, Сан-Луиса и Потоси вскоре последовали его примеру. Вальядолид, в котором уже пролилась кровь, определился в мае, Гвадалахара и Керетаро – в июне, Пуэбла – в июле; только Мехико, Акапулько и Пуэрте оставались верны делу роялистов. В июле Аподака подал в отставку, его заменил на посту вице-короля – как оказалось, последнего – Хуан О’Доноху.

Трудно поверить, что все это не было скоординировано и тщательно подготовлено. «План Игуалы» не обсуждался, его предъявили повстанцам в качестве ультиматума. И им не оставалось ничего другого, как принять его. Независимость Мексики была единственной уступкой восставшим, все остальные их требования были отвергнуты. «План…» оказался почти полностью консервативным, устраивавшим креольских олигархов, армию и консервативное духовенство. На деле мексиканцам было навязано консервативное решение, одним из пунктов которого было даже признание короля Испании как потенциального правителя Мексики. Независимость была единственным радикальным элементом, содержавшимся в нем.

Быстрота, с которой «План…» был принят военными гарнизонами по всей Мексике, по меньшей мере наводит на мысль, что значительное число командиров участвовали в его разработке. Хотя у Итурбиде в Мехико было достаточно времени, чтобы выработать проект «Плана…» и согласовать основные идеи со старшими офицерами, духовенством и креольскими олигархами, кажется маловероятным, что он был творцом – или единственным творцом – столь хитроумно и искусно составленного документа. Нет прямых доказательств в пользу этой версии, но версия, что либеральный вице-король Аподака приложил руку к этому делу, не может быть вовсе отметена. И если не совсем ясно, был ли Итурбиде творцом «Плана…» или просто исполнителем, несомненно, что себя он видел в главной роли.

События продолжали развиваться достаточно быстро и без большого кровопролития. О’Доноху, прибывший, чтобы занять пост, обнаружил, что «практически вся страна против Короны». 5 августа в Пуэбле по призыву Итурбиде провинциальные сторонники «Плана…» присягнули на верность Независимости. А затем Итурбиде получил послание от О’Доноху, в котором тот называл его «главнокомандующим имперскими силами Трех гарантий» и своим другом. О’Доноху, будучи либералом, предложил Итурбиде встретиться. Переговоры состоялись в Кордове. Там новый испанский вице-король оказался фактически пленником. Он написал правительству в Испании, что, поскольку у Итурбиде под началом было свыше тридцати тысяч хорошо обученных бойцов против примерно четырех с половиной тысяч солдат роялистов, противостоять ему – «безнадежное дело». Был подписан Договор Кордовы, на условиях которого вступал в силу «План Игуалы», а О’Доноху назначался членом регентского совета; взамен он соглашался присоединить испанские гарнизоны к армии Итурбиде. Франсиско Новелья, командующий силами роялистов в Мехико, подчинился приказу О’Доноху и перешел под начало Итурбиде.

27 сентября, в свой 38-й день рождения, Итурбиде триумфально вошел в Мехико. На следующий день он занял место вице-короля в соборе для подписания формального «Акта о независимости Мексиканской империи». Восстания, стоившие многих тысяч жизней, зачастую кончались провалом, а Итурбиде удалось добиться независимости Мексики ценой жизни ста пятидесяти человек. Формально он был всего лишь председателем Регентского совета из пяти человек, генералиссимусом. На деле же обладал абсолютной военной властью. Как президенту совета ему был пожалован титул светлейшего высочества, а газетные писаки наперебой старались превзойти друг друга в лести: «Второй (император) Константин… Непобедимый генерал… Гроза нечестивых, доблестный герой, величайший защитник нашей церкви».

Были и такие, кто утверждал, что не Фердинанд VII должен стать верховным правителем новой империи: «Нам нужен монарх, местный по происхождению, католик, предусмотрительный, известный, храбрый. К тому же любящий родину и любимый народом. И кто больше соответствует всем условиям, как не герой нашего времени?» Итурбиде позже утверждал, что, «когда 27 сентября я вошел в Мехико… меня хотели объявить императором, но не провозгласили лишь потому, что я сам этого не захотел. Мне стоило больших усилий заставить их отказаться от этого проекта». Он напомнил, как Идальго и его сторонники «опустошили страну» и «создали массу трудностей для достижения независимости». Он же, наоборот, «сделал все… чтобы оказаться полезным мексиканцам, королю Испании и испанцам». Месяц спустя после провозглашения независимости О’Доноху, чье поведение на протяжении всего процесса характеризовалось практичностью и безупречной корректностью, умер от плеврита.

Итурбиде, оставшись самой могущественной фигурой в стране, часто ссорился и вступал в пререкания с Регентским советом. Только один член совета, священник Мануэль де ла Барсена, был радикалом: в новой Мексике власть была поделена между креольскими латифундистами, армией, которую представлял Итурбиде, и остатками первоначальной оппозиции, боровшейся за независимость. Креолы, задавленные их собственным конгрессом, были полны решимости добиться уменьшения налогового бремени. Армия, страдавшая от нехватки денег, все больше поддерживала старых радикалов, а Итурбиде оказался борцом не только за обнищавших солдат, но и за всех обездоленных, выступая против консервативных интересов: казалось бы, странное развитие событий, однако оно стало характерным для многих латиноамериканских стран, в которых военные вожди (каудильо) зачастую считали себя защитниками интересов обнищавших беднейших слоев населения.

В марте 1822 года армейское жалованье было урезано на одну пятую. Итурбиде обратился с гневным посланием к конгрессу, утверждая, что солдаты мрут от голода, «а голодная смерть недостойна храбрецов». Для большего эффекта он потребовал, чтобы его жалованье было урезано в такой же пропорции. В том же месяце пришли известия, что в феврале Испанские кортесы (парламент) отвергли Договор Кордовы, что ни сам Фердинанд, ни один из членов королевской семьи не взойдет на мексиканский престол. Сейчас невозможно установить, рассчитывал ли Итурбиде на это заранее. Он был достаточно умен, обладал военными и дипломатическими способностями и не был лишен способности предвидеть развитие событий: кажется маловероятным, что он действительно ожидал согласия короля Испании занять трон одной из своих бывших колоний, даже если бы испанское правительство и позволило это.

Популистская позиция, которую занимал Итурбиде в период регентства, наводит на мысль, что его целью было утвердиться самому в качестве единственно возможного кандидата на престол. Справедливости ради надо сказать, что любое конституционное урегулирование, кроме монархии, вызвало бы яростное сопротивление мексиканских консерваторов, и почти с полной уверенностью можно утверждать, что сам он по прошествии первых месяцев независимости Мексики пришел к убеждению, что только ему под силу спасти страну от угрозы гражданской войны между имущими и неимущими. «План Игуалы» отразил трения между этими элементами, сумев сохранить мир во время его введения; теперь Итурбиде был полон решимости действовать подобным образом и в будущем.