Текст книги "Освободители"

Автор книги: Роберт Харви

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 44 страниц)

ГЛАВА 24 РАНКАГУА!

30 сентября 1814 года Осорио перешел реку Качапола с большей частью своей армии и, повернув направо, двинулся вдоль берега к городу Ранкагуа. Блокировать наступление Осорио был послан отряд под командованием Луиса Карреры. Испанцам удалось обойти его. Луис Каррера не оправдал доверия. После этого вдоль реки пошел отряд его брата – Хуана Хосе Карреры. Но и он действовал не лучше. Приближение Осорио испугало Хуана Хосе, и он бежал в Ранкагуа.

О’Хиггинс во главе третьего отряда, шедшего вдоль реки, надеялся объединиться с отрядами братьев. Однако он был поставлен перед выбором: либо присоединиться к отряду Луиса Карреры и стремительно отступать, оставив Хуана Хосе во власти Осорио, либо отправиться на помощь Хуану Хосе.

Город, окруженный во много раз превосходящей силы патриотов испанской армией, был расположен так, что не имел естественной защиты. Офицеры О’Хиггинса говорили ему, что вводить в город войска – настоящее безумие. Однако О’Хиггинсом двигали великодушие и безрассудство – он рисковал жизнью своих солдат, заставляя участвовать в почти безнадежном деле.

«Я не могу бросить братьев Каррера только потому, что они мои злейшие враги. Честь дороже жизни. Я мог бы отступить, и истинной причиной этого стала бы забота о моих храбрых солдатах. Но люди подумают об этом совсем иначе. Тысячи языков скоро будут клеветать, пытаясь убедить всех, что я предал и бросил брата по оружию из-за того, что он мой личный враг».

Это была одна из самых мужественных и в то же время одна из самых бессмысленных и кровопролитных кампаний в военной истории. Нечто похожее было только в Крыму. Виной тому упрямство и гордыня О’Хиггинса и ошибка старшего Карреры. И тем не менее эта военная кампания сделала О’Хиггинса великим и спасла честь чилийской нации. После битвы в Ранкагуа создание независимого государства Чили стало неизбежным.

Ночью 30 сентября О’Хиггинс верхом на коне въехал в Ранкагуа во главе своей колонны. Это был типичный колониальный городок. Низкие домики расположились вокруг главной площади в шахматном порядке. Четыре главные улицы расходились от центральной площади не с углов, а из середины каждой стороны площади. О’Хиггинса встретил Хуан Хосе, самый никчемный из братьев Каррера. Он обнял О’Хиггинса со словами: «Я старше вас по званию, но подчиняюсь вашей власти». О’Хиггинс холодно ответил: «Я принимаю командование». Он начал возводить баррикады на главных улицах. Каждую из них прикрывали две пушки. На крышах расположились снайперы. Все припасы были собраны в центре площади. Церковь стала наблюдательным пунктом. Патриоты подняли чилийский флаг, задрапированный в черную материю. Этим они хотели показать, что будут защищать город до последнего.

У испанцев было четыре с половиной тысячи хорошо вооруженных людей. Почти половина из них – образцовые войска, включая великолепный полк Талаверы. У О’Хиггинса не имелось даже половины испанского войска. В распоряжении патриотов были в основном плохо обученные ополченцы, которые порой не имели представления, как держать ружье. К тому же ружей у них было мало.

На следующее утро по зеленой равнине, раскинувшейся под снежными вершинами гор, солдаты полка Талаверы тремя колоннами пошли в наступление. Патриоты встретили их ожесточенным артиллерийским и ружейным огнем. Уже через час роялисты были вынуждены отступить. Днем Осорио вновь двинул свои войска вперед. Пушки были нацелены на баррикады патриотов. Испанским пехотинцам было приказано захватить улицы и пробираться по плоским крышам домов. С обеих сторон гремели пушечные выстрелы, трещали мушкеты. Метр за метром испанцы по крышам продвигались к площади, но отчаянная штыковая атака патриотов вновь заставила их отступить. Этот жестокий уличный бой длился несколько часов. Испанцы уже приблизились к площади, но наступление темноты заставило обе стороны прекратить борьбу.

Улицы были завалены трупами. В лагерях противоборствующих сторон мерцали огни. В ночной тишине слышались стоны раненых. О’Хиггинс знал, что может продержаться только один день. В лагере патриотов почти закончились запасы воды и иссякали боеприпасы. О’Хиггинс направил отчаянное послание с просьбой о помощи Луису Каррере, который командовал третьей колонной.

Осорио тоже стоял перед выбором. Он получил указание от наместника Перу, который предписывал ему возвратиться в Перу вместе с полком Талаверы и другими местными войсками. В Перу возникла угроза восстания. Наместник считал, что если война в Чили все еще не закончена, то Осорио должен заключить перемирие. Однако Осорио был уверен, что победа его близка, и он проигнорировал инструкции наместника. Но испанцы уже дважды отступали. Победа ускользала из рук Осорио. Он принял решение прекратить наступление, однако на следующее утро вновь отдал приказ атаковать. Испанцы медленно приближались к площади, но вдруг с церковной башни, служившей патриотам наблюдательным пунктом, раздался радостный крик. Вскоре испанцы увидели вдали облако пыли – это на помощь патриотам шла армия под командованием Луиса Карреры.

Испанцы развернулись и начали занимать другие позиции, готовясь к отражению атаки. Ситуация резко изменилась. Осорио грозила опасность оказаться меж двух огней. На площади уже раздавались ликующие возгласы патриотов.

Вдруг с наблюдательного поста на башне сообщили, что армия Луиса Карреры отступает. На площади установилась напряженная тишина. Никто не мог поверить в происходящее. Внезапно эту мертвую тишину нарушил резкий крик О’Хиггинса – он призвал своих солдат двигаться вперед. Испанцы усилили натиск. В конце концов О’Хиггинс осознал, что его положение безнадежно. Запасы воды иссякли. Полуденное солнце будто остервенело – лица солдат горели, а их губы были черны. Пушки были до такой степени раскалены, что, когда их заряжали, они тут же взрывались. О’Хиггинс приказал поджечь дома вокруг площади. Это была последняя, отчаянная мера. Но испанцы уже прорывались к площади. В пороховой склад патриотов попала искра. Он взлетел на воздух.

О’Хиггинс отдал приказ с боем отходить. Так же как Кортес триста лет назад в Мехико с боем продвигался по мостовым Теночтитлана во главе пятисот солдат, О’Хиггинс верхом на лошади прорывался по узким, заваленным трупами улицам Ранкагуа. Чтобы заставить противника отступить, они поставили мулов впереди. Но О’Хиггинсу не удалось на лошади протиснуться через баррикады со стороны площади. Его адъютант был убит. Испанский солдат направил свою лошадь прямо на О’Хиггинса и чуть не убил его, но все-таки промахнулся. Когда лошадь О’Хиггинса была ранена, он спешился и продолжил выводить своих людей с площади. Вырвалось из кольца меньше половины. Среди выживших был и Хуан Хосе Каррера.

Роялисты, ворвавшись на площадь, будто опьянели от крови. Они расправлялись с пленными, насиловали женщин и даже убивали детей, спрятавшихся в церкви. Зверствуя, они подожгли госпиталь. Большинство находившихся там сгорели, уцелели только те, кто мог хоть как-то передвигаться. Кроме мирных жителей в бою за Ранкагуа погибло около шестисот патриотов и тысяча испанских солдат.

Ночь не остановила О’Хиггинса. Он вскочил на коня и поскакал в Сантьяго. Ворвавшись в правительственный дворец к Хосе Мигелю Каррере, он выяснил, что именно он, а не его брат Луис отдал приказ об отступлении третьей колонны от Ранкагуа. Хосе Мигель яростно защищался. Он утверждал, что О’Хиггинсу следовало действовать быстрее. Армия Луиса Карреры в основном состояла из ополченцев. Они были вооружены только копьями и, если бы пошли в атаку, наверняка были бы разбиты. Более того, приближаясь к Ранкагуа, они слышали, что звуки боя затихали, и решили, что О’Хиггинс сдался.

Объяснения Карреры выглядели весьма неубедительными. О’Хиггинс видел только две причины сдачи Ранкагуа – трусость или предательство. Каррера, видимо, хотел, чтобы О’Хиггинс был разбит, и ради этого даже рисковал жизнью брата. Но была и третья, менее дискредитирующая причина: Каррера пытался сохранить третью дивизию для дальнейшего сопротивления испанцам на севере в случае падения Сантьяго. Но О’Хиггинс узнал также от своих сторонников в столице, что Каррера в случае победы в Ранкагуа планировал его убийство. С характерной для него сдержанностью О’Хиггинс объявил о своем намерении перейти Анды. Каррера резко ответил, что он будет сам продолжать борьбу на севере Чили. Оба понимали, что, как только придут испанцы, Сантьяго придется сдать.

О’Хиггинс отправил мать и сестру в город Лос-Андес, расположенный у подножия горного хребта. Через неделю он сам собрался в поход во главе жалкой колонны беженцев, у многих не было ни еды, ни одежды. Их путь проходил через горные вершины, которые нелегко было преодолеть. 12 октября они дошли до самой высокой точки перехода – тринадцать тысяч футов над уровнем моря. О’Хиггинс, Исабель Рикельме и Росита провели ночь в одном из тех горных укрытий, которые полвека назад построил Амбросио О’Хиггинс. Драгуны и погонщики мулов шли впереди и расчищали большие сугробы, чтобы освободить проход. Через несколько дней колонна беженцев спустилась с гор около Мендосы. Там их накормили и напоили вином – все это передал Хуан Маккенна из ссылки. Местный губернатор Хосе де Сан-Мартин заверил их, что у него найдется для них достаточно провизии. Сан-Мартин встретил колонну около Успальяты.

«Неорганизованная толпа солдат, без руководителей или офицеров, а поэтому ничем не сдерживаемая, боролась за провизию, сквернословя и нарушая все общепринятые нормы человеческого поведения. В порыве отчаяния солдаты даже портили провизию. Некоторые из них громко проклинали братьев Каррера. Солдаты обвиняли их в сдаче и разрушении своей страны. Множество стариков, женщин и детей плакали от усталости и страха. Многие горожане были уверены, что братья Каррера вывезли из Чили более миллиона песо, принадлежащих государству, спрятав их в багаже своих многочисленных сторонников. Они умоляли меня не позволять разграблять денежные средства, столь необходимые для освобождения их страны».

Вслед за О’Хиггинсом Каррера тоже покинул Сантьяго. Он хотел продолжить борьбу на севере. Он пытался с помощью солдат отговорить беженцев от перехода через Анды, чтобы они могли продолжить борьбу в Чили. Солдаты, однако, отказались. Каррера решил дать бой испанцам при Лос-Андесе, но затем передумал и присоединился к арьергарду колонны беженцев, переходившей горный хребет. Он отправил своего брата Хуана Хосе приветствовать Сан-Мартина от имени «правительства Чили». Но Сан-Мартин уже встретился с О’Хиггинсом и попросил его принять командование над перемещенными чилийцами.

Хосе Мигель, прибывший вскоре после Хуана Хосе, был рассержен, когда узнал, что Сан-Мартин принял О’Хиггинса. Сан-Мартин вежливо объяснил, что никоим образом не хотел его обидеть своим поступком. Однако на следующее утро Сан-Мартин, вернувшись из Успальяты, отдал указание обыскать багаж Карреры. На самом деле Каррера не брал казенных денег – казна Сантьяго была украдена испанцами. Потому он воспринял обыск как оскорбление главы чилийского правительства. Сан-Мартин, выслушав его возмущенные слова, холодно заметил, что «единственной властью в стране является законное правительство», в первую очередь он, губернатор Мендосы. Каррера вскипел. Во избежание стычки в Мендосе между сторонниками Карреры и О’Хиггинса в конце октября Сан-Мартин приказал Каррере удалиться в Сан-Луис. Этот унылый, постоянно поливаемый дождями город стоял на самом краю соляной котловины неподалеку от аргентинских Анд.

Каррера, будучи уверен, что у него есть поддержка большинства, отказался уезжать. Тогда Сан-Мартин тайно собрал отряд в тысячу человек, они окружили квартиры братьев Каррера. Двое старших братьев и донья Хавьера под конвоем были отправлены в Сан-Луис. А солдат, подчинявшихся им, направили в Буэнос-Айрес – для соединения с находящейся там армией. Маккенна и молодой чилийский политик Антонио Хосе де Ириссари были посланы вместе с ними, чтобы объяснить причины столь жестких мер. Луис, единственный из братьев Каррера, оставшийся на свободе, также выехал в Буэнос-Айрес, чтобы изложить мнение своей семьи об аресте его братьев начальникам Сан-Мартина. В Буэнос-Айресе в середине ноября 1815 года Луис вызвал Маккенну на дуэль. Пуля попала Маккенне в голову. Он мгновенно скончался. Тело этого добросердечного ирландца, протеже Амбросио О’Хиггинса и наставника его сына, лучшего чилийского солдата, который наверняка стал бы первым президентом Чили, если бы не погиб в противостоянии с братьями Каррера, было брошено около стен городской тюрьмы.

Ненависть О’Хиггинса к Каррере, подпитанная пролитой кровью, переросла во вражду. Он считал, что его опекуна убили. О’Хиггинс жаждал мести. Ириссари попытался арестовать Луиса Карреру. Хосе Мигель, опасаясь за жизнь брата, выехал из Сан-Луиса в Буэнос-Айрес. Там у него был друг – молодой аргентинец Карлос Антонио Хосе де Альвеар, представитель старейшего аргентинского рода. Карлос Антонио был таким же своевольным, как и Хосе Мигель. Каррера хотел уговорить Карлоса повлиять на главу аргентинского правительства, чтобы тот прекратил дело о дуэли. Когда стало похоже на то, что аргентинцы могут принять Хосе Мигеля в качестве главы чилийской общины в изгнании, Сан-Мартин для видимости подал в отставку с поста губернатора Мендосы. Народ и офицеры Сан-Мартина, выйдя на улицу, громкими возгласами потребовали его возвращения. Сан-Мартин вновь приступил к своим обязанностям. Теперь он был практически независим от правительства Буэнос-Айреса.

В середине 1815 года О’Хиггинс, его мать и сестра вместе со многими другими чилийскими беженцами проделали унылый путь через пампу. О’Хиггинсу было тридцать семь лет. Он вновь стал бедняком, но теперь у него на руках были две женщины, о которых он должен был заботиться. Они арендовали маленький домик и там устраивали скромные приемы – чилийские «тертульяс» – вечера под гитару и политические дискуссии между членами семьи и друзьями. Женщины зарабатывали немного денег, продавая сладости и делая сигареты. О’Хиггинсу все же удалось вывезти кое-что из Чили. Как и Боливар на Ямайке, О’Хиггинс продолжал надеяться, хотя, казалось, у него нет для надежд никаких оснований. К 1816 году Буэнос-Айрес остался последним местом на континенте, которое испанцы не сумели отвоевать. Могло показаться, что мечта о независимости Латинской Америки умерла, а ее лидеры зря растратили силы на гнилое дело…

Неряшливому и угрюмому Буэнос-Айресу, который был тогда небольшим поселением возле устья реки Плата, О’Хиггинс и его друзья, казалось, вполне соответствовали, по крайней мере внешне. О’Хиггинс, несомненно, был героем чилийского сопротивления. У него были основания проклинать судьбу, которая устроила из его жизни нечто вроде качелей: сначала заставила узнать, что такое крайняя бедность, затем сделала состоятельным человеком, а потом вновь лишила всего, что имел. Может, судьба мстила ему за то, что он пренебрег заветами отца, который верно служил Испанской империи… Но О’Хиггинс потихоньку готовил свое возвращение в Чили. Он хотел собрать шесть тысяч солдат для перехода через Анды. Кораблям нужно было обогнуть мыс Горн и высадить еще одну группу войск на чилийском побережье.

Каррера также строил планы. Он хотел пойти на север Чили с отрядом из пятидесяти солдат и поднять людей для триумфального наступления на Сантьяго. Сан-Мартин отверг эту идею. И бывший диктатор вместо похода на Сантьяго отправился в Соединенные Штаты. Там он надеялся купить корабли через агентство своего старого друга Пойнсетта.

После года безделья в Буэнос-Айресе О’Хиггинс обрадовался, получив предложение Сан-Мартина командовать патриотическим контингентом в планируемом им вторжении в Чили. В Мендосе его уже ждали хорошо обученная и организованная полуторатысячная армия и Сан-Мартин в полной боевой готовности к военной экспедиции. О’Хиггинсу был отдан приказ оборудовать военно-тренировочный лагерь в Плюмерильо. Он вырубал деревья и строил дома. Это напоминало ему приятные хлопоты в его поместье в Лас-Кантерасе. За свой труд он получал весьма скромное вознаграждение. Мысль о том, что он опять работает во имя независимости Чили, вдохновляла его.

Вечерами он углублялся в учебники или общался с другими чилийскими ссыльными. Ужасные расправы, учиненные испанцами после битвы в Ранкагуа, были основной темой бесед. Сам Осорио был человеком немстительным. Наместник Абаскаль заставил его прибегнуть к жестоким наказаниям. Осорио вскоре был заменен некомпетентным сластолюбцем Марко дель Понте. Впоследствии он стал посмешищем даже для испанцев. Они издевались над его любовью к титулам. Его официальное имя звучало так: «Дон Франсиско Касимиро Марко дель Понте, Анхель, Диас-и-Мендес, рыцарь ордена Святого Джеймса, Королевского военного ордена Святого Эрменехильдо и Королевской лилии, член Королевского клуба наездников, возведенный своей страной в выдающиеся герои, фельдмаршал королевской армии, верховный правитель, капитан-генерал, президент королевской аудиенции, генерал-суперинтендант, заместитель уполномоченного королевского министерства финансов и должностей, почты и нарочных и заместитель патрона королевства Чили».

Висенте Сан-Бруно, офицер полка Талаверы, был ненавистен всем властителям этих земель. Он стал печально известен после организованной им резни в Сантьяго. Сторонники движения за независимость страны были подвергнуты жестоким издевательствам. Их земли были конфискованы, их женщины изнасилованы. Многих сослали на острова Хуан Фернандес. Такая деспотичная политика настроила всегда лояльных к испанской короне чилийцев против него.

ГЛАВА 25 РОЖДЕННЫЙ ВОИНОМ

В 1820 году в ходе военной кампании Бразилии против Аргентины в красивой тропической местности между Уругваем и рекой Парана высадился отряд португальских солдат под командованием маркиза де Сельва Алегре. Португальцы учинили разбойную оргию и забрали в рабство местных жителей. Португальцы разрушили целый комплекс элегантных, симметрично расположенных городов, созданных иезуитами в период их миссионерской деятельности на территории племени гуарани – начиная с 1626 года. Апостолес, Сан-Карлос, Сан-Хосе, Сан-Хавьер и Санта-Мария-ла-Майор были просто стерты с лица земли, как и город Япейу на правом берегу реки Уругвай, в том самом месте, где в нее впадает Гуабиради. В этой кровавой бойне было уничтожено три тысячи индейцев, включая детей. Был убит также их лидер Андрес Гуакуксрари, командующий аргентинской армией. В плен было взято пятнадцать тысяч человек: Дома и церкви разграбили. Таким образом был погублен необычный эксперимент по созданию духовной общины – ею руководили священники от имени индейцев гуарани. От этих великолепных поселений остались только дымящиеся руины.

В Япейу более чем за сорок лет до этого печального события родился некто Хосе Франсиско де Сан-Мартин, четвертый и последний сын губернатора этой обширной, безлюдной и отдаленной местности – лейтенанта Хуана де Сан-Мартина. Губернатор родился в Испании, в провинции Леон. Как и многие в то время, он эмигрировал, чтобы сделать карьеру в отдаленном, но процветающем Буэнос-Айресе, расположенном в только что созданном вице-королевстве Ла-Плата. В 1767 году дон Франсиско де Паула Букарели, наместник Перу, в состав которого в то время входил регион, наконец-то покорил наполовину самостоятельную теократическую республику, возникшую под руководством иезуитов в провинции Мисионес. Он установил там власть испанской короны. В будущем действия церковников были расценены как жестокое преступление, как насилие. Хотя иезуитов разогнали, многое от их экономической системы сохранилось. Через три года лейтенант Сан-Мартин был назначен губернатором Япейу. Прежде чем покинуть Буэнос-Айрес, он решил жениться, и его армейский друг капитан Франсиско Сомало сосватал ему девушку по имени Грегория Маторрас из бедной, но уважаемой семьи испанских поселенцев. Церемонией венчания руководил епископ Буэнос-Айреса. Грегория и последовала за мужем в далекий военный округ.

…С ранних лет Хосе выделялся среди детей исключительно темной кожей, черными глазами и волосами. Это давало окружающим повод для пересудов, и подобные разговоры преследовали Хосе долгие годы. Многие считали его наполовину индейцем, сыном Грегории от гуарани. Однако позднее это отличие вовсе не вредило ему. В Латинской Америке было много людей со смешанной кровью.

Мальчик воспитывался в школе Япейу, в здании которой одновременно находилась правительственная резиденция. Раньше там жили иезуиты. Школа была просторной – сорок пять комнат. Имелись большая библиотека, несколько кладовых и учебные классы для индейцев. В Япейу было около сорока домов, построенных специально для индейцев, в то время как повсюду в Латинской Америке они жили в грязных хижинах. Поселение процветало. Это было еще одно наследие иезуитов. Жители зарабатывали себе на жизнь, продавая шкуры и мясо в селения, расположенные вниз по реке. Кругом раскинулись плантации мате, [7]7
  Парагвайский чай. – Примеч. пер.


[Закрыть]апельсинов, лимонов, фиг, персиков, яблок и груш. Городок утопал в розовых и жасминовых садах, в зелени пальмовых деревьев. В окрестностях водились экзотические птицы, пумы и змеи. В переводе с языка гуарани слово «уругвай» означает «река птиц». Этот райский уголок расположился возле величаво текущей реки.

Когда Хосе исполнилось три года, его отца перевели в Буэнос-Айрес, где семья провела четыре года. Там же Хосе стал ходить в школу. Вскоре его отец был произведен в капитаны и откомандирован в Малагу, город в материковой Испании. Хосе послали учиться в престижное учебное заведение – Мадридскую благородную семинарию. Его братья вступили в народное ополчение, а сестра оставалась дома с матерью.

Хосе был не силен в гуманитарных науках, зато блистал на уроках математики и геометрии. В одиннадцать лет, что невероятно рано даже для того времени, Хосе стал кадетом Мурсийского полка и бросил школу. Возможно, это произошло из-за тяжелого финансового положения семьи. В двенадцать лет его послали в Мелилью, что в Северной Африке. Там Хосе впервые принимал участие в боевых действиях на стороне прославленного испанского героя Луиса Даоиса. В тринадцать лет он участвовал в осаде Орана. После тридцати шести часов боя город был полностью разрушен. Затем Хосе направили на Пиренеи – сражаться с французами. Уже в семнадцать лет он получил звание лейтенанта. В 1797 году Сан-Мартин, будучи офицером военно-морского флота Испании, принимал участие в битве у мыса Св. Висенте. Тогда испанцы потерпели поражение от англичан, которыми командовали Джервис и Нельсон. Ровно через год британское судно «Лион» захватило фрегат «Санта-Доротея», на котором служил Хосе. Через некоторое время Хосе обменяли на британского пленника. Юность Хосе де Сан-Мартина сильно отличалась от комфортной жизни молодого Симона Боливара.

В 1800 году Сан-Мартин вновь в боевом строю. Он сражался с португальцами. Затем Хосе принимал участие в блокаде удерживаемого британцами Гибралтара. В 1803 году он служил в Кадисе, где в то время свирепствовала страшная эпидемия. Его отец, занимавший пост коменданта порта Малага, заболел и умер.

О дальнейшей жизни Хосе де Сан-Мартина, вплоть до вторжения Наполеона в Испанию, почти ничего не известно. Кумир молодого кадета Сан-Мартина – Даоис был казнен французами. 2 мая 1808 года толпа спровоцировала нападение на французский флот, находившийся в заливе. Французы окружили штаб генерала Солано. В штабе были старшие офицеры, Сан-Мартин и его наставники. В то время тридцатилетний Сан-Мартин был офицером караульной службы Кадиса. Он приказал солдатам укрыться в здании. Но туда ворвалась толпа. Озверевшие люди загнали Солано на крышу здания и четвертовали. Даже закаленному в боях Сан-Мартину вынести это было не по силам – он перенес серьезную психическую травму. До конца жизни Хосе носил при себе миниатюрный портрет Солано – командира, которого он не смог защитить. Неудивительно, что всю жизнь Сан-Мартин питал отвращение к насилию, презирал разнузданное поведение толпы.

Его назначили адъютантом полка. Он отличился в бою при Архонилье. Сан-Мартин в лоб атаковал французские позиции, при этом в его распоряжении имелся всего двадцать один солдат. Вскоре он стал капитаном, а через несколько недель, когда под Байленом была наголову разбита армия Наполеона, Хосе был повышен в звании до подполковника, поскольку сумел отличиться в этом бою.

Через два месяца Сан-Мартин серьезно заболел. Поправившись, он присоединился к армии Каталонии. В 1810 году он был уже генерал-адъютантом, а через год получил первое по-настоящему ответственное назначение: его произвели в командиры полка драгун в Сагунто. В Сан-Мартине не было ни раздражительности Миранды, ни военного дилетантства Боливара. Он был знающим, храбрым и добросовестным офицером. Потому дослужился до самых высоких чинов. Его братья тоже были на хорошем счету в армии: Хуан Фермин – командир гусар в Лузоне, Мануэль Тадео – полковник пехоты, даже игрок и гуляка Хусто Руфино стал офицером полка Алмансы.