Текст книги "Венецианский альбом"

Автор книги: Риз Боуэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)

– Бабушка Летти, – прошептала она, – это Каролина. Я приехала, как только смогла.

Веки незрячих глаз затрепетали и поднялись.

– Кара… – слово явно далось умирающей с трудом. На лице у нее появилось озабоченное выражение. – Должна сказать тебе, – она выдавливала слово за словом перекошенным на сторону ртом, – это для тебя. Нужно сейчас.

– Что нужно, дорогая? – Каролина примостилась на краю кровати и взяла старушку за холодную руку.

Морщинистое лицо двоюродной бабушки нахмурилось. Потом она пробормотала.

– Рисунки. Еще там.

– Еще где? – Каролина окинула взглядом комнату, недоумевая, верно ли расслышала и где могут быть эти самые рисунки.

Двоюродная бабушка с удивительной страстью сжала ее руку.

– Вон там. Покажу.

– Где «там»?

Каролина надеялась, что, может быть, взгляд слепых глаз укажет направление, но двоюродная бабушка лишь сердито качала головой.

– Эта штука! – сказала она, шевельнув рукой в поисках слова, которое явно выскочило из головы. – Ты знаешь. – Потом она с видимым усилием, запинаясь, проговорила: – Коробка.

– Ты хочешь, чтобы я нашла коробку? – спросила Каролина, чувствуя тревогу двоюродной бабушки.

Та глубоко вздохнула.

– Отправляйся.

Каролина совсем запуталась. Может, бабушка Летти хочет побыть одна, а ей нужно уйти? Она попыталась встать, но ее руку будто тиски сжали. Она посмотрела на старушку, глаза которой уже снова закрылись, но лицо оставалось напряженным, обеспокоенным.

– Бабушка, ты хочешь, чтобы я что-то для тебя сделала? – спросила она. – Что-то с рисунками?

Губы умирающей едва шевельнулись.

– М… анджело.

Это прозвучало как «Микеланджело». Каролина не могла припомнить, чтобы в доме были репродукции его картин, да и двоюродная бабушка прежде не выказывала интереса к работам старых мастеров.

Когда глаза бабушки Летти снова открылись, их взгляд стал настойчивым.

– Еще там, – с неожиданной силой повторила она. – Найди…

– Что найти? – спросила Каролина и едва расслышала ответ за тиканьем больших напольных часов, которое доносилось из холла:

– Венеция.

Бабушка Летти испустила тихий вздох. Каролина ждала продолжения. Минута проходила за минутой. Вошла бабуля и встала у нее за спиной.

– Думаю, ее больше нет, милая, – сказала она.

Рука бабушки Летти так и сжимала Каролинину руку. Каролина разжала холодные пальцы и посмотрела на двоюродную бабушку. Та выглядела теперь умиротворенно. Каролина перевела взгляд на бабулю.

– Пойдем выпьем чаю. Больше тут ничего не поделать.

Каролина дала увлечь себя прочь от постели.

– Наверно, это не должно быть особым потрясением, – сказала бабуля срывающимся от переживаний голосом, – ведь она прожила хорошую долгую жизнь, правда? Но мне трудно представить себе мир без нее.

В дверях Каролина помедлила, чтобы бросить взгляд на покойную бабушку. Она не могла припомнить, чтобы раньше бывала у нее в спальне, хотя провела в этом доме много лет. С самого раннего утра уже одетая бабушка Летти всегда сидела на своем обычном месте в гостиной. Каролина вдруг сообразила, что та была очень закрытым человеком, старавшимся демонстрировать миру лишь свой благовоспитанный фасад.

А сейчас перед Каролиной была опрятная, тщательно убранная комната – одежды и личных вещей нигде не видать, тапочки у кровати, и ни единого намека на индивидуальность. Никаких фотографий. Небольшая картина с ангелочком в стиле ренессанса на стене; Каролина сочла ее неуместной, совершенно неподходящей для ее практичной и совершенно несентиментальной двоюродной бабушки. Микеланджело? Нет, это определенно не его рука и не его стиль. Может, она приобрела эту картинку в молодости, или, наоборот, обратила на нее внимание, когда зрение начало слабеть и воспринимать менее насыщенные цвета стало сложно.

– У нас нет ее фотографий, – заметила Каролина, идя за бабулей в большую теплую кухню. – Я представления не имею, как она выглядела девушкой.

– Вообще-то она была довольно эффектной. – Бабуля оторвала взгляд от чайника, который ставила на плиту. – С красивыми густыми каштаново-рыжими волосами, я им ужасно завидовала, сама-то я была скорее светло-рыжая такая. И с ясными голубыми глазами. В старом альбоме моей матери должны быть фотокарточки, но они, конечно, все черно-белые. Попозже найдем. А сейчас садись, выпьем по чашечке чаю, прежде чем я позвоню врачу. Кажется, нам обеим это нужно.

Глава 7

Каролина. Англия, октябрь 2001 года

– Без нее в доме станет пусто, правда? – сказала Каролина, когда чайник засвистел и бабуля сняла его с плиты.

– Ужасно пусто, – согласилась бабуля. – Она жила здесь с тех пор, как умерла наша мама, а твоя мать была еще малышкой. И, знаешь, всегда вела себя очень деликатно. Когда твой дед был еще жив, старалась лишний раз не мелькать тут, понимала, что это наш дом и она в нем посторонняя. Но, думаю, очень радовалась возможности жить здесь в трудные годы после войны. А мне, уж конечно, было лучше со старшей сестрой, особенно когда Джим так неожиданно умер и я осталась с маленьким ребенком на руках.

Каролина взяла в кухонном буфете две кружки, а бабуля тем временем налила кипяток в заварочный чайник.

– Мне было очень тяжело вернуться в Англию после того, как я всю войну прожила в Индии, – продолжила бабуля. – Там все делали слуги. Пока твоего дедушку долго держали в японском лагере для военнопленных, я сидела за многие мили от дома и гадала, увижу ли опять своего мужа. Бедняга, он целых два года не знал, что наш сын умер.

– Я даже не в курсе, что у тебя был сын, – удивилась Каролина.

– Я никогда особенно о нем не рассказывала, тяжелое было время, и мне больно о нем вспоминать. Когда началась война, мы жили в Индии. Дедушку призвали на фронт, а потом наш маленький сын заболел тифом.

– Ох, бабуля, до чего это ужасно. Бедная ты моя. – Мысли Каролины немедленно переключились на Тедди и ту боль, что терзала ее собственное сердце. Если с ним что-нибудь случится, как она это вынесет?

– Я это пережила, – печально улыбнулась бабуля. – Большинство из нас пережило очень жестокие события. Мы довольно стойкие.

– Я стараюсь быть стойкой, – сказала Каролина и отнесла кружки на стол у окна. Дождь уже хлестал садовую лужайку. Они с бабулей уселись друг напротив друга. – Тебе хватит денег теперь, когда бабушки Летти не стало?

Бабуля опустила взгляд к кружке, в которой помешивала чай.

– Признаюсь, ее пенсия помогала покрывать расходы.

– Тогда я точно к тебе перееду. Думаю, Тедди лучше отдать в начальную школу англиканской церкви, как ты считаешь? Если ты, конечно, хочешь, чтобы я тут жила.

– Хочу ли я? Деточка, дорогая, да если вы с Тедди ко мне переедете, ничего лучше просто не придумаешь. И не тревожься, он скоро вернется.

– Господи, я очень на это надеюсь. – Теперь уже Каролина яростно размешивала собственный чай. Она сделала глоток, поняла, что, естественно, ей слишком горячо, и поставила кружку обратно на стол. – Бабуля, бабушка Летти пыталась мне что-то сказать. Ты ее слышала? Поняла, о чем она?

– Практически нет, – ответила бабуля. – То есть я ее слышала, но не поняла, что она говорит. У нее ведь рот перекосило, и ей было трудно произносить слова, к тому же она не могла их вспомнить. Я нашла ее такой, когда принесла утренний чай. Она сказала: «Кажется, у меня инсульт. Не надо в больницу. Каролина. Хочу сказать Каролине…», а потом повторила это, когда ушел доктор.

– Боже, – проговорила Каролина, – хотела бы я знать, что ей было нужно. Вроде бы она упомянула рисунки, но я не совсем поняла. Может, она уже бредила.

– Да, пока не забыла, – перебила бабуля, – Летти все оставила тебе. Она написала завещание, и ты – ее наследница.

– Правда? – Каролина смутилась и покраснела. – Но это же неправильно. Все должно было отойти тебе, бабуля. Ты ведь заботилась о ней все эти годы.

Бабуля улыбнулась.

– По правде говоря, вряд ли это наследство такое уж роскошное. Летти годами жила на пенсию и ничего не зарабатывала, а от мамы нам достался только этот дом, и все. Понимаешь, они с отцом потеряли все деньги в двадцать девятом году после биржевого кризиса, который еще называют «Великий крах». Кажется, папа инвестировал в американские акции и все потерял.

– Да уж, похоже, нашей семье не слишком везло, правда? – сказала Каролина.

– Наверно, отец делал то, что считал самым лучшим для нас. Его ведь ранило в Первую мировую войну, и он так толком и не поправился. Скорее всего, он возлагал все надежды на фондовый рынок.

– Так ты знаешь, что именно оставила мне тетя Летти? – спросила Каролина. – Если деньги, то я отдам их тебе.

– Да, знаю, так уж вышло. Она назначила меня своей душеприказчицей. У нее есть сберегательный счет, там около тысячи фунтов, но кроме него, ничего, в общем, и нет, только ее одежда и пара оставшихся от матери драгоценностей. Ничего особо ценного. А, есть еще коробка в ее платяном шкафу, на ней написано твое имя. Ей было очень важно, чтобы та оказалась у тебя.

Каролина подняла взгляд.

– Коробка. Это она и пыталась сказать. «Коробка. Вон там».

Бабуля кивнула.

– Она упоминала эту коробку в тот день, когда говорила, что не надо ее лечить – как будто знала, что скоро умрет. Сказала: «Позаботься, пожалуйста, чтобы Каролина ее получила». Я не знаю, что в этой коробке. Она мне не говорила.

– Я не хочу сейчас идти туда за коробкой. Это как-то неуважительно, – сказала Каролина.

Коробка с ее именем. Может быть, там драгоценности, о которых Летти не рассказывала сестре, или деньги, которые она припрятала…

– Бабушка Летти не будет против, – с улыбкой ответила бабуля. – Ее там даже уже нет, только тело, которое ей больше не нужно. А она, я думаю, смотрит на нас сверху и улыбается. И она всегда настаивала, чтобы я проследила, как ты забираешь коробку.

Каролина поколебалась. Потом она встала, прошла к спальне бабушки Летти, на цыпочках прокралась в нее, поглядывая на кровать, словно до сих пор надеясь, что старушка откроет глаза и повернется к ней, и распахнула дверцы шкафа. Оттуда пахнуло средством от моли и чуть-чуть «Же Ревьен» – любимыми духами бабушки Летти. На верхней полке обнаружилась шляпная коробка, но в ней лежало лишь несколько старомодных шляпок. А затем в самом углу Каролина нашла простую старую картонную коробку и осторожно вытащила ее из шкафа. На крышке была наклейка с надписью: «Отдать Каролине Грант после моей смерти. Пожалуйста, проследи, чтобы она все получила».

Каролина была почти уверена, что от кровати до нее донесся тихий вздох удовлетворения, когда она вышла из спальни с коробкой в руках. Она поставила свою ношу на стол перед бабулей и сказала:

– Интересно, что же там может быть настолько для нее важное. Как думаешь, открыть сейчас?

– Конечно, пока мы обе не умерли от любопытства, – засмеялась бабуля.

Каролина подняла крышку. Внутри оказалось два альбома в кожаных переплетах и коробочка для ювелирных изделий. Сердце ее забилось сильнее, она открыла коробочку и проглотила недовольное восклицание, понимая, как грубо было бы сейчас продемонстрировать свое разочарование. В коробочке лежало старомодное колечко с рядом маленьких бриллиантиков, нитка стеклянных бус и три ключа. Два из них выглядели старыми, может, даже антикварными: медный ключ, увенчанный фигуркой вроде бы крылатого льва, и большой железный, им бы в самый раз запирать какие-нибудь казематы. Третий ключ был обыкновенным, серебристым, то ли от шкафа, то ли от серванта, то ли от шкатулки.

– А это еще что? – по голосу бабули стало ясно, что она просто поражена. – Ключи? Откуда у нее ключи?

– Ты ни один не узнаешь?

– Конечно, нет. Понятия не имею, зачем ей понадобилось столько старых ключей. Она была не из тех, кто собирает всякое барахло. Я всегда считала, что она склонна к минимализму и совершенно не сентиментальна.

– А кольцо и бусы? – спросила Каролина. – Они что, ее любимые?

– Никогда не видела, чтобы она их надевала. Ей нравилось носить брошь, которую она унаследовала от нашей матери. Но в остальном она вроде бы не увлекалась украшениями.

Каролина уже отложила ключи, вытащила оба альбома и открыла один из них. На внутренней стороне обложки обнаружилась надпись: «Джулиет Браунинг. Начато: Венеция, 1928 год».

– А-а, это альбом для этюдов, – сказала она. – Рисунки. Так вот о чем говорила бабушка Летти. Она хотела, чтобы я забрала их. Я даже не знала, что она занималась рисованием.

– Одно время она была очень им увлечена, – объяснила бабуля. – Даже, представляешь, училась в художественной школе. Ее считали многообещающей.

Каролина в изумлении вскинула голову.

– В художественной школе? Она никогда даже не упоминала ничего подобного.

Бабуля покачала головой.

– Да, она вообще не распространялась о своей жизни. Конечно, ей пришлось бросить учебу, когда наш отец потерял все деньги и умер. Я помню, как она сильно из-за этого расстраивалась. Ей удалось устроиться в ближайшую женскую школу учительницей рисования. Ну, кто-то же должен был содержать нас с мамой. Я ведь на шесть лет младше и еще училась тогда в школе.

Каролина начала листать альбом.

– А она хорошо рисовала, правда? И посмотри – это же зарисовки из Венеции, да? Вот гондола, а вот собор Святого Марка. Мне кажется, перед смертью она пыталась сказать что-то про Венецию. Странно, я даже не знала, что она когда-то путешествовала.

– В подарок на восемнадцатилетие наша тетя Гортензия возила ее в Италию, – сказала бабуля. – Меня всегда это немного обижало, потому что, когда мне исполнилось восемнадцать, у нас уже не было денег. Отец распоряжался и деньгами тети Гортензии, поэтому и она, разумеется, всего лишилась. – Она подняла глаза и встретилась с Каролиной взглядом. – В отличие от Летти, я никогда не училась в привилегированной школе-интернате, а ходила в школу при монастыре. И в Европу меня тоже не возили. На самом деле впервые я оказалась за границей, когда вышла за твоего дедушку и мы с ним поехали в Индию.

– А в каком году это было? – поинтересовалась Каролина.

– В тысяча девятьсот тридцать седьмом. Мне только-только исполнился двадцать один год, и я была ужасно наивная. Индия, скажу я тебе, оказалась для меня страшным потрясением. Жарища, пылища, мухи и нищие. Если бы я могла, то сбежала бы прямиком домой, к мамочке. – Она издала смущенный смешок. – Но я все выдержала. Джим был на диво терпелив со мной. Замечательный человек. Мне так жаль, что ты никогда его не знала.

Каролина кивнула, улыбнулась в ответ на бабулину улыбку и снова обернулась к альбому.

– О-о, смотри-ка, она нарисовала симпатичного венецианца – наверно, гондольера, как ты думаешь? А тут она поехала во Флоренцию, видишь? Это же Понте-Веккьо! – Она закрыла первый альбом и взялась за второй. – А здесь снова Венеция. Видишь? И датировано тридцать восьмым годом. Значит, она туда вернулась.

– Насколько я знаю, да, – согласилась бабуля. – Помню, мама писала мне в одном письме, что Летти попросили в летние каникулы сопровождать за границу группу школьниц.

Каролина перелистывала страницы. Во втором альбоме тоже оказались рисунки из Венеции, но сделанные уже более опытной рукой. Перспектива была соблюдена. Лица людей на рынке казались совершенно живыми. Тут был сад с деревьями и фонтанами. И снова гондолы. И уличный ресторанчик с фонариками…

– Она явно любила этот город, заметила Каролина; – Не знаешь, она часто туда ездила?

– После войны – ни разу, – сказала бабуля. – Ее, знаешь ли, не выпускали.

– Не выпускали?

– Да. В тысяча девятьсот тридцать девятом году она получила какую-то стипендию на обучение в Европе. Если вдуматься, глупо было туда ехать в это время. Но я так понимаю, это был шанс, который она не могла упустить. А потом началась война, и ей не удалось вернуться домой. Она умудрилась пробраться в Швейцарию и пересидеть там, пока шли военные действия. Вроде бы она работала с детьми беженцев.

– Да, понимаю, – нахмурилась Каролина, – странно только, что она не вернулась к преподаванию, когда оказалась в Англии. Ей же явно нравилось заниматься со школьниками.

– Не знаю, в чем тут дело, – проговорила бабуля. – Похоже, она повидала за войну всяких печальных событий. Я знаю, что она поехала домой не сразу после капитуляции Германии, все возилась со своими беженцами. Она вернулась в Англию незадолго до меня.

– Как вышло, что я ничего об этом не знала? – спросила Каролина.

– Ты просто не спрашивала. Молодежь жизнью стариков не интересуется. К тому же вспоминать некоторые вещи было слишком больно и мне, и твоей двоюродной бабушке. Я, например, знаю, что ей пришлось поработать с теми, кто выжил в концлагерях. Такое кого хочешь подкосит.

Каролина закрыла второй альбом.

– Мне вот что непонятно: ты говоришь, она все мне завещала, зачем тогда было так выделять эту коробку? Что в ней такого важного?

– Понятия не имею, – покачала головой бабуля. – Летти ничего не говорила об этой коробке, кроме того, что хочет, чтобы она досталась тебе.

– Альбомы с рисунками и старые ключи. Бессмыслица какая-то. Или, может, эти ключи что-нибудь символизируют? Может, бабушка Летти хотела, чтобы я вернулась к творческой профессии?

– Тогда она, конечно, так бы и сказала, – возразила бабуля. – Она ведь была очень прямой женщиной. Если бы она считала, что знает, чем ты должна заниматься, то сообщила бы об этом в самых недвусмысленных выражениях.

Каролина с улыбкой кивнула.

– Она хотела, чтобы я что-то нашла. Может, речь шла об этой коробке? Но она велела мне куда-то отправиться. Я подумала, она хочет, чтобы я оставила ее одну, но тогда зачем так вцепляться мне в руку? А потом она вроде бы сказала «Венеция».

– Как странно!

Некоторое время обе женщины смотрели на коробку, а потом одновременно подняли глаза, и их взгляды встретились. Бабуля явно поколебалась, прежде чем сказать:

– Могу только предположить…

– Что?

– Это прозвучит по-дурацки, но я спрашиваю себя, уж не хотела ли она, чтобы ты поехала в Венецию.

Каролина уставилась в безмятежное бабулино лицо.

– Она что-то говорила тебе об этом? Объясняла, зачем оно нужно?

Бабуля пожала плечами.

– Может, она думала, что тебе полезно будет уехать от переживаний насчет твоего распавшегося брака и Тедди.

– Но почему именно Венеция? Почему не просто в путешествие за границу?

– Не знаю, деточка. Знаю только, что эта коробка у нее как заноза в голове сидела. Летти хотела, чтобы я пообещала, что ты ее получишь.

– Почему тогда было не написать мне записку, что, мол, мечтаю, чтобы ты съездила в мою любимую Венецию? Или, может, она хотела, чтобы там развеяли ее прах?

Бабуля в очередной раз покачала головой.

– Не могу тебе сказать, чего она хотела.

– Я как-то уже ездила в Венецию, – сообщила Каролина. – На медовый месяц, в июле, и там было полно туристов, жарко и воняло. Джошу очень не понравилось. Мы пробыли там всего день и уехали в Хорватию.

– А тебе тоже не понравилось в Венеции?

– Почему же? На самом деле мне даже захотелось разведать там все получше, – Каролина постукивала по ладони тремя ключами. – А эти ключи, что они могут значить? Ключи от Венеции? В любом случае я не могу поехать на континент. У меня работа и сын. И ты.

– Ты вроде бы говорила, что у тебя в этом году еще не было отпуска.

Каролина подумала и сказала:

– Не было. Потому что Тедди увезли на лето, а мне не хотелось куда-то ехать без него.

– Тогда ясно, – улыбнулась бабуля.

– Что тебе ясно?

– Что у тебя вполне есть время на поездку. Тебе ведь сказали, что Тедди некоторое время нельзя летать. И я подозреваю, что после теракта большинство людей еще боится путешествовать, так что отели, наверно, подешевели. Почему бы тебе не выполнить последнюю волю бабушки Летти и не отправиться в Венецию? Доставь себе такое удовольствие!

Каролина посмотрела в окно. Дождь вовсю лупил по стеклу.

– Вряд ли в это время года в Венеции можно получить удовольствие. Вроде бы зимой там наводнения.

– Еще не зима. Сейчас осень – сезон туманов и спелых плодов. Вполне вероятно, что в Средиземноморье еще тепло и солнечно. – Она потянулась через стол и накрыла рукой ладонь Каролины. – А тебе не повредят перемены. С тех пор, как Джош ушел и начались все эти печальные события, ты выглядишь ужасно напряженной и усталой.

– Можно подумать, ты не выглядела бы напряженной, если бы твой муж свалил и попытался вдобавок забрать твоего сына! – вспыхнула Каролина и немедленно пожалела об этом.

– Конечно, выглядела бы. Но дело в том, что сию секунду ты ничего с этим поделать не можешь. Тебе нужно только набраться терпения и ждать. Вот я и предлагаю тебе исполнить то, что мы с тобой считаем последней волей бабушки Летти. Бери ее коробку и отправляйся в Венецию. Развеешь ее прах в городе, который она явно любила.

– А ты не хотела бы со мной поехать? – спросила Каролина.

Бабуля улыбнулась и покачала головой.

– Ой, деточка, нет. Мои дни путешествий миновали. К тому же, если бы Летти хотела, чтобы туда поехала я, она бы это до меня донесла. Но она хотела, чтобы в Венецию поехала именно ты.

Глава 8

Джулиет. Венеция, июль 1938 года

Я даже мечтать не смела о том, что после событий минувших десяти лет вновь окажусь в Венеции, но вот я здесь, в любимом мною городе. Это похоже на чудо. Я прибыла сюда несколько часов назад с мисс Фробишер и двенадцатью ученицами школы Андерли-Хаус, где я преподаю. Ехать в поезде было жарко и тесно, а на вокзале нам пришлось выдержать битву с целой толпой мужчин, которые пытались умыкнуть наш багаж и затащить его в гондолы – в точности так же, как десять лет назад, когда мы прибыли сюда с тетей Гортензией.

– Ах, мисс Браунинг, это же ужасно, согласны? – запричитала мисс Фробишер, хватая меня под руку. – Это слишком, слишком ужасно. Почему, во имя всего святого, нам было не отправиться в Париж? Французы куда более цивилизованны, чем эта банда неотесанных смутьянов. Скорее всего, нас поубивают прямо в постелях, если, конечно, мы не заработаем солнечный удар еще до того, как найдем монастырь.

Я постаралась ободрить ее и почувствовала облегчение, когда мы выяснили, что женский монастырь, где нам предстояло остановиться, находится в одном из немногих мест без единого судоходного канала поблизости. Поэтому нам нужно было перейти Гранд-канал по Понте дельи Скальци – каменному мосту с множеством ступеней – в район Санта-Кроче, затем перейти еще один канал по другому мосту меньшего размера и с меньшим числом ступеней, а потом петлять по узким переулкам. Казалось, их названия менялись на каждом углу, и из-за чемоданов, которые нам пришлось тащить, это раздражало еще сильнее. Было жарко и душно, а у мисс Фробишер был такой огромный кожаный чемодан, что она с трудом его поднимала. Я жалела ее, но не собиралась предлагать свою помощь.

– Мы уже близко, мисс? – взмолилась одна из учениц. – У меня сейчас руки оторвутся.

– Когда можно будет попить, мисс? – присоединилась другая. – Мы все умираем от жажды.

Жажда действительно создала нам серьезные неудобства. В первом поезде не было вагона-ресторана: не страшно, ведь мы сели в него вечером в Кале, и у нас еще оставались взятые из дома бутерброды. Но отсутствие горячего питья с утра повергло всех в шок. Надежды возлагались на пересадку в Милане, однако наш поезд прибыл с опозданием, и пришлось мчаться между платформами, едва успев заскочить в вагон. В результате рот у меня был как наждачная бумага, и девочки наверняка испытывали то же самое.

– Это просто ужасное место, – выдохнула мисс Фробишер. Она пошатывалась, лицо ее стало красным, как свекла. Мисс Фробишер была женщиной крупной и плохо переносила жару. – Что, скажите на милость, заставило вас предложить его, мисс Браунинг?

– У нас экскурсионная поездка, мисс Фробишер, с целью изучения культуры, – я постаралась, чтобы мой ответ прозвучал терпеливо и оптимистично, – а Венеция – настоящая жемчужина с точки зрения собраний живописи и скульптуры, да и здания тут настоящие произведения искусства. У девочек будет много возможностей делать наброски и изучать историю. – Я переложила чемодан в другую руку, стараясь не показывать, что тоже почти валюсь с ног. Сама я побывала тут в восемнадцать лет и была очарована городом.

– Нельзя сказать, что я заметила тут что-нибудь историческое или примечательное, – огрызнулась мисс Фробишер. – Мерзкий грязный вокзал, толпы проходимцев, которые дурно пахнут и пытаются навязаться. А вы видели на вокзале всех этих солдат и молодчиков в черных рубашках? Это же головорезы Муссолини, я о них читала. Ничуть не лучше гитлеровских. – Она уронила чемодан на мостовую, вытерла ладони о юбку и снова подняла свою ношу. – И мы, по крайней мере, могли бы остановиться в приличном отеле, а не в варварском заведении римских католиков.

– Это не мой выбор, мисс Фробишер, – сказала я, чувствуя, что мое терпение уже на исходе, – так решил школьный совет директоров. Вы же знаете, у них были некоторые сомнения относительно разумности этой затеи. Преподобный Кронин счел, что родители почувствуют себя спокойнее, зная, что их дочери надежно заперты на ночь в монастыре.

– Нас там будут держать на хлебе и воде, мисс? – требовательно спросила Шейла Барбер, на удивление докучливая девочка. – Я читала про монастыри, там монашек заставляют бить себя кнутами, молиться двадцать раз в день и вставать в четыре часа ночи.

– Уверяю тебя, Шейла, в этом ничего подобного не будет, – ответила я. – Это монастырь странноприимного ордена. Они существуют для того, чтобы принимать паломников или путешественников вроде нас. Меня заверили, что они очень гостеприимны.

Мы побрели дальше. Если честно, я начинала чувствовать себя такой же разочарованной и встревоженной, как остальные. Когда в школу явилась делегация родителей, предложив дать девочкам возможность ознакомиться с великими произведениями искусства континента, пока политическая ситуация не стала еще хуже, и кто-то упомянул Венецию, я не смогла устоять. Ясно было, что мне как преподавательнице класса изобразительных искусств предстояло возглавить такую экспедицию. К тому же я оказалась чуть ли не единственной из педагогов, кому еще не стукнуло пятьдесят – остальные ходили в невестах примерно во времена мировой войны, когда было уничтожено целое поколение молодых людей и шансов выйти замуж не осталось. Похоже, большинству из них не улыбалось ехать в Европу в такое тревожное время. В конце концов с нами уговорили поехать преподавательницу истории мисс Фробишер. Первые несколько дней нам предстояло провести в Венеции, а потом наш путь лежал во Флоренцию.

Из бокового проулка выскользнул тощий кот.

– Мяу? – спросил он с надеждой.

– Ой, только посмотрите на беднягу, – воскликнула одна из девочек, – он такой худенький. Можно взять его с собой? Ему нужно молочка налить.

Я обернулась к девочке и увидела полные надежды глаза – в восемнадцать лет у меня были такие же.

– Маргарет, боюсь, ты скоро увидишь, что в этом городе полно бездомных кошек. Тут относятся к животным не так хорошо, как у нас.

– Здесь плохо пахнет, мисс, – пожаловалась надоедливая Шейла. – Откуда поступает вода, из каналов? Как вы думаете, мы не подхватим какую-нибудь болезнь?

– Мы станем пить только воду из бутылок и будем осторожны с нечищеными овощами и фруктами, так что все обойдется, – ответила я, гордясь своим спокойствием, и остановилась прочесть название улицы на доме, выкрашенном осыпающейся красной краской. – Ну вот, мы почти пришли. Выше нос, девочки.

Я спрашивала себя, неужели я совершила ошибку, вернувшись сюда. Неужели прошлое виделось мне сквозь розовые очки? Может, тут всегда было грязно и воняло, а я просто ничего не заметила?

Мы свернули в боковой переулок, такой узкий, что пришлось идти гуськом. Тут явно пахло канализацией.

– Монастырь Божией Матери. Должно быть, это где-то здесь.

В дверях одного из домов появились два мальчика с футбольным мячом.

– Scusi. Dove si trova Mater Domino?^[6] – спросила я их.

Они уставились на девочек в школьной форме, словно те были существами с другой планеты, и молча показали в конец переулка.

– Il primo a destra^[7], – сказал один.

– Грацие, – поблагодарила я и обернулась к мисс Фробишер: – Это сразу за углом направо.

Дети свернули в еще более узкий переулок, а мы стали осматривать здание за зданием. В самом конце я обнаружила на серой каменной стене маленькую табличку с надписью «Матер Домино» и крестом наверху. В центре стены была массивная деревянная дверь.

– Похоже, это здесь, – немного неуверенно проговорила я. – Должна сказать, они не особенно-то афишируют свое существование.

– Говорите с ними вы, мисс Браунинг, – заявила мисс Фробишер. – Вы же знаете их язык, не так ли? У меня-то только латынь, но она тут уже не в ходу, я уверена.

– Я учила итальянский дома, для себя, мисс Фробишер, и не уверена в своих знаниях.

– Ну, эти мальчики вполне вас поняли.

Я невольно улыбнулась.

– Это было несложно, с жестами-то.

У двери висел старомодный шнур колокольчика. Я дернула за него и услышала далекий звон.

– Выглядит ужасно, – шепнула одна издевочек. – Почему у них нет окон?

– Я слышала, в монастырях так всегда, – снова встряла Шейла. – Они попытаются заставить нас сменить веру, а если мы не согласимся, сделают с нами что-нибудь страшное. Они замуровывают людей в стены и кидают в колодцы.

– Не говори глупостей, Шейла, – заговорила мисс Фробишер. Я понимала, что ей приходится прилагать колоссальные усилия, чтобы выглядеть спокойной и уверенной. – Ты только зря пугаешь своих подруг. Я уверена, что внутри все окажется в лучшем виде.

В этот миг решетка отодвинулась в сторону, и в открывшемся проеме появилось лицо, обрамленное строгим белым апостольником.

Я услышала, как девочки ахнули.

– Dominus vobiscum?^[8] – произнесла обладательница лица.

– Мы – группа из английской школы, – по-итальянски сказала я. Получилось убедительно, не зря я отрабатывала фразы, которые, как мне казалось, могли нам пригодиться.

– Va bene^[9], – кивнула монахиня. – Проходите, пожалуйста.

Дверь, заскрипев, медленно отворилась, и мы вошли в маленький дворик, со всех сторон которого поднимались высокие стены, застилая дневной свет.

– Подождите здесь, пожалуйста, – на неуверенном английском проговорила монахиня и исчезла за дверью, шурша длинными юбками по земле.

Где-то через минуту появилась другая монахиня. Эта была моложе и улыбалась настоящей улыбкой.

– Добро пожаловать, дорогие девочки, – сказала она. – Я – сестра Иммакулата, отвечаю за прием гостей и покажу вам комнаты. За мной, пожалуйста.

– На самом деле мы хотим пить, – сказала я. – В поезде не было вагона-ресторана. – Вид у монахини стал озадаченный. – Пить было нечего. Очень хотим пить. Siamo assetati^[10].

– A-а, – кивнула монахиня. – Для завтрака сейчас слишком поздно. Боюсь, все уже убрали. Я принесу воду вам в комнаты, си?