Текст книги "Венецианский альбом"

Автор книги: Риз Боуэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

Молодой человек, обернувшись, одарил меня улыбкой.

– Вообще-то она папина, но он иногда дает мне попользоваться. И согласен, она отличная.

– А где вы так хорошо выучили английский? – поинтересовалась я.

Теперь, когда канал сужался, зажатый стенами высоких домов, мой спаситель смотрел строго вперед.

– Отец хотел, чтобы я вырос разносторонним человеком, поэтому первым моим учителем был француз, а потом меня послали в английскую школу-пансион. Французский язык для дипломатии, английский – для коммерции. Видите ли, наша семья владеет судоходной компанией.

– А в какой школе вы учились?

– В Амплфорте. Знаете ее? Это на вашем севере, холодном и угрюмом, а распоряжаются там католические священники. Я все там ненавидел. Жуткую морозную погоду. Холодный душ. Пробежки по лесам и полям перед завтраком, кошмарная кормежка. Нам вечно давали кашу и печеную фасоль.

– Люблю сэндвичи с печеной фасолью, – призналась я.

– Меня это не удивляет. В Англии не умеют готовить, – сказал мой спаситель. – Вот погодите, пока вы не уехали из Венеции, я отведу вас куда-нибудь, где можно нормально поесть, и вы почувствуете разницу.

– Сильно сомневаюсь, что тетя Гортензия отпустит меня в ресторан или кафе с молодым человеком, – сообщила я. – Она ужасно старомодная.

– Даже если я буду ей представлен? – спросил он. – У нас древняя родословная, тянется еще со Средних веков. В нашем роду было несколько дожей и даже римский папа. Она это учтет?

– Учтет, но не в вашу пользу, – с улыбкой отозвалась я. – Тетя Гортензия ревностно привержена англиканской церкви, для нее папа – враг.

– Значит, папу я упоминать не буду. – Он с озорной улыбкой обернулся ко мне. – Однако мы тут с вами беседуем, а я даже имени вашего не знаю. Тетушка Гортензия не одобрила бы такого.

– Меня зовут Джулиет, – сказала я. – Джулиет Александра Браунинг.

Я не стала добавлять, что так ко мне обращается только тетя, настоявшая на том, чтобы мне дали при крещении имя шекспировской героини Джульетты, а все остальные без лишнего пафоса называют Летти. Глаза моего собеседника широко раскрылись.

– Значит, Джульетта. Это потрясающе. Потому что меня зовут Ромео.

– Правда? – с изумлением выдавила я.

Он посмотрел на меня и расхохотался.

– Нет, неправда. Я просто решил вас подразнить. На самом деле меня зовут Леонардо, Леонардо Да Росси. Но вы можете звать меня Лео.

Из прохладного полумрака бокового канальчика мы выбрались на сияющую гладь Гранд-канала.

– Смотрите, – Лео показал на здание слева от нас, – вот мой дом. Проще всего было бы разобраться с вашей мокрой одеждой там.

Я поглядела на вычурное и величественное палаццо с мавританскими арочными окнами и подумала: «Вовсе нет», однако промолчала. У меня возникли подозрения, что Лео – не тот, за кого себя выдает, но он был очень хорош собой и так замечательно улыбался… К тому же он вез меня в пансион. Правда, уверенности, что он не станет втихаря топить котят, у меня не было.

Мы двигались вверх по каналу, маневрируя между медленными гондолами и большими баржами, пока не добрались до начала бокового канальчика, который вел к моему пансиону.

– Пока мы не распрощались, вы должны показать мне свои наброски, – сказал Лео. – Можно взглянуть? Боюсь, альбом намокнет, если вы его возьмете.

– Да я почти ничего еще не успела, – запротестовала я, когда он полез ко мне в сумку. Мне не хотелось, чтобы кто-то смотрел мои работы, но он уже листал альбом.

– Совсем неплохо, – кивнув, проговорил он. – Думаю, у вас есть талант к рисованию. Вы здорово ухватили этих людей на площади. В этом есть настроение и юмор.

Я заподозрила, что просто не справилась с перспективой, оттого рисунок и производил такое впечатление, но Лео продолжил:

– Вы еще не побывали на биеннале? Раз занимаетесь искусством, нужно обязательно туда сходить.

– А что это?

Он нахмурился.

– Вы не слышали про нашу биеннале? Это огромная выставка в саду. Там есть павильоны многих стран, где выставлены лучшие произведения современного искусства со всего мира. Вам понравится.

– Я скажу тете.

– Буду счастлив сопровождать вас туда.

Я прикусила нижнюю губу и спросила:

– Откуда у вас столько свободного времени?

Лео пожал плечами.

– Я только что окончил университет в Падуе, осенью начну входить в семейный бизнес, а пока могу располагать собой, как хочу. Так вы разрешите показать вам биеннале?

– Я обязательно попрошу у тети Гортензии, чтобы мы туда сходили, – сказала я. – Но, боюсь, она может не принять ваше любезное предложение. Понимаете, она же отвечает за меня и очень серьезно относится к своим обязанностям.

Мои слова заставили его улыбнуться.

– Едва ли в присутствии вашей солидной тетушки мое сердце посетят злые намерения.

Я тоже не смогла сдержать улыбки.

– Она и правда очень солидная.

Мы уже поравнялись с лестницей, которая вела в сад пансиона. Я дотронулась до рукава Лео:

– Послушайте, вы не могли бы проплыть немножко подальше и там меня высадить? Не хочу, чтобы кто-нибудь заметил, как я в таком виде выхожу из вашей лодки.

– Ладно. – Он сбросил скорость и потихоньку отвел лодку к лестнице, которая начиналась в нескольких ярдах он нас. – Когда мы снова встретимся? Или вы больше не хотите меня видеть?

– Хочу, сказала я, и это наверняка прозвучало чуть-чуть излишне пылко, – но мы будем тут еще только два дня, а потом поедем во Флоренцию. Я спрошу тетю Го про биеннале, может быть, она согласится сходить. А может быть, ей и завтра будет нехорошо, и я смогу распоряжаться собой.

– Хорошо, – сказал Лео, – значит, будем надеяться, что ее недомогание растянется еще на один денек. Я хочу столько всего показать вам в моем городе!

Он крепко ухватился за столбику ступеней, помог мне выйти из лодки, потом подал сумку. Я посмотрела вниз, на коробку с котятами.

– Обещаете, что не бросите их в воду, как только я уйду? А иначе чтоб вам сдохнуть!

– Не понял, – сказал он, – вы что, желаете мне смерти?

– Нет, просто у нас так говорят, когда что-нибудь обещают.

– Ладно, я обещаю, но сдохнуть вовсе не собираюсь. Я планирую жить долго и счастливо.

Я стояла на дорожке у канала и смотрела на него сверху вниз, гадая, увидимся ли мы когда-нибудь еще.

– Я буду здесь завтра в десять утра, – сообщил Лео, – чтобы отвезти вас с тетей на биеннале.

Широко улыбнувшись, я сказала ему:

– Хорошо.

– Чао, Джульетта.

– Чао, Лео.

Он завел мотор и умчался.

Глава 3

Джулиет. Венеция, май 1928 года

Мне повезло: войдя в холл, я первым делом встретилась с хозяйкой. Увидев меня, она в ужасе воздела руки к потолку.

– Кара^[3] синьорина, что случилось?

– В канал упала, – призналась я.

– Дио мио! Су бито^[4], снимайте одежду и вымойтесь.

Хозяйка с беспрерывным негромким кудахтаньем загнала меня в ванную, пустила воду и помогла избавиться от промокших вещей, умудрившись дать мне понять, что сама разберется с моим платьем и нижним бельем. Она убежала куда-то с ними, а вернулась с большим полотенцем и халатом. Я лежала в ванне, наслаждаясь теплой водой, и с улыбкой думала о Лео. Всю жизнь я мечтала о том, чтобы влюбиться, но за все годы, что я училась в женской школе, на горизонте ни разу не возникло ни единого молодого человека – даже тамошним садовникам и тем было за восемьдесят. И вот это наконец-то со мной случилось. Прекрасный юноша изъявил желание вновь меня увидеть. Я вздохнула от незамутненного счастья.

Когда я попыталась незаметно прокрасться в нашу комнату, выяснилось, что тетя Гортензия сидит там за чтением. Она изумленно уставилась на меня:

– Ты принимала ванну? Я не слышала, чтобы лилась вода.

– Хозяйка набрала мне ванну внизу, – сказала я. – Мне немного не повезло, я оступилась и упала в канал.

– Джулиет! Стоило мне единственный раз выпустить тебя из виду, и ты чуть не утонула! О чем ты только думала?

– Я не собиралась тонуть, ничего подобного, – возразила я. Потом набрала в грудь побольше воздуха, продумывая фразы, которые собралась произнести вслух. – Я попыталась набросать одну интересную крышу, увлеклась, подошла слишком близко к краю канала и оступилась. Впрочем, мне на помощь пришел один очень добрый человек и привез меня сюда в своей лодке.

– Ты села в лодку к незнакомцу?

– Я не могла выбраться из канала, там не было лестницы, а он мне помог. И уж всяко это лучше, чем идти домой пешком, когда выглядишь как мокрая курица.

Тетя вздохнула.

– Ладно, будем считать, ничего плохого не случилось. Хотя, наверно, твой красивый новый альбом совсем испорчен?

– Мне удалось бросить его на берегу, пока я падала, – быстренько сообразила я. – Так что ты правильно сказала, ничего плохого не случилось. А молодой человек, который меня привез, окончил школу в Англии.

– Правда? И какую же?

– Амплфорт.

Она фыркнула:

– Это католическая школа.

– Ну конечно. Скорее всего, он католик, раз уж живет в Венеции. Но он из хорошей семьи, у них палаццо. А еще он рассказал мне о биеннале. Ты о ней слышала? Большая выставка, павильоны со всего мира.

– Современное искусство. – Тут тетушка испепелила меня взором. – Миро, Пикассо и прочая чепуха. Надеюсь, в художественной школе тебя не будут учить ничему в таком роде. Кто угодно может эдак размазать краски по холсту и назвать это картиной. Даже ручной шимпанзе может нарисовать что-нибудь получше.

– Но ведь мы все равно можем пойти и посмотреть? Мой спаситель предложил нам там все показать.

– Разумеется, нет. Это не то искусство, с которым я хотела бы тебя познакомить, а идти куда-то с незнакомым мужчиной в высшей степени неприлично. Твой отец решит, что я пренебрегаю своим долгом.

– Он из очень хорошей семьи, – снова сказала я. – Он показал мне свой дом – скорее, даже палаццо. Великолепное здание из цветного мрамора на берегу канала, напротив дворца Гритти.

Тетушка опять вздохнула.

– Боюсь, моя дорогая, этот молодой человек рассказывал тебе сказки. Судя по описанию, ты говоришь о палаццо Росси.

– Точно, – подтвердила я, – он сказал, что его фамилия Росси. Росси что-то.

– Гхм, – покровительственно ухмыльнулась она, – сильно в этом сомневаюсь, – и потрепала меня по руке. – Милая моя, ты еще молода и неопытна. Этого мальчишку, скорее всего, послали с каким-нибудь поручением в хозяйской лодке, вот он и рад был пустить пыль в глаза молодой иностранке. Ну да неважно, все равно встречаться с ним еще раз просто неприлично.

– Он обещал, что приедет сюда к десяти утра. Смогу я хотя бы сказать ему, что у меня не получится с ним поехать? Заставлять человека ждать зря просто невежливо.

– Это если он действительно явится, – усмехнулась тетя. – Думаю, окажется, что хозяйской лодки у него больше не будет, и это ты прождешь его зря.

– Но хотя бы попробовать-то можно?

– Лучше не надо, – сказала она. – В любом случае я запланировала для нас на завтра Мурано – конечно, если позволит мое самочувствие.

Я поняла, что ее не переспоришь, однако мысль, что Лео будет меня ждать и в конце концов сочтет грубиянкой, была просто невыносима. Наконец выход нашелся. Я вырвала из альбома лист и написала на нем:

Лео, простите меня. Очень жаль, но тетушка взбеленилась и не разрешила мне снова с Вами увидеться. Спасибо Вам за спасение моей жизни. Я этого никогда не забуду. Ваша Джулиет.

Поднявшись на следующее утро, я незаметно выбралась из комнаты и пришпилила записку (в конверте, который лежал в пансионе вместе с остальными канцелярскими принадлежностями; мне пришлось умыкнуть его) к деревянному столбу у канала, предназначенному, чтобы привязывать к нему гондолы.

Тетя Гортензия, похоже, совершенно пришла в себя. Мы позавтракали и наняли лодку, чтобы отправиться на остров Мурано. Всю дорогу я думала, приезжал ли Лео, прочел ли мое письмо и пожалел ли, что все так вышло. Наблюдать за стеклодувами в Мурано было довольно интересно, хоть и жарко, и мы с тетей вышли из помещения фабрики с пунцовыми лицами.

– Ну, думаю, на сегодня хватит, – сказала тетя Го, подталкивая меня к поджидающей моторке.

Мне хотелось заглянуть в здешний магазин и, может быть, купить изысканные бусы местного производства, но тетушка объявила здешние цены непомерными и сказала, что лучше посетить лавку возле моста Риальто, где можно поторговаться.

На обратном пути мы поравнялись с островом под названием Сан-Микеле.

– Экко Сан-Микеле! – провозгласила тетя Гортензия, стоило нам приблизиться к нему.

– Мы тут тоже сойдем? – поинтересовалась я.

– Боже, нет. Это кладбище.

Когда лодка подошла еще ближе, я разглядела, что весь остров будто состоит из белых мраморных надгробий: одни походили на маленькие домики, другие были увенчаны ангелами. Я подумала, что, наверно, это хорошее место для вечного упокоения.

– Теперь-то ты понимаешь, почему я всегда останавливаюсь в этом пансионе, – сказала тетя, когда мы наконец вернулись с прогулки и нам в сад принесли по стакану лимонада из свежевыжатого сока. – Это так цивилизованно – сидеть в тени и восстанавливать силы.

Потом она отправилась немного отдохнуть, а я проскользнула туда, где оставила записку, и почувствовала облегчение, обнаружив, что ее нет. Значит, теперь Лео хотя бы знает, что я не наплевала на его приглашение. Но тут на меня со страшной силой навалилось осознание того, что я больше никогда его не увижу. Не увижу, как сверкают его глаза, как светлеет его лицо, когда он смеется. И это оказалось почти невыносимо.

После того, как тетушка восстановила силы, мы вновь отправились на прогулку – шаг за шагом преодолели мост Академия (все пятьдесят две ступени вверх и пятьдесят вниз) и посетили академию.

– В этой академии учат тому же, чему ты начнешь учиться с сентября. А еще тут просто великолепное собрание картин, – объяснила тетя.

Я осмотрелась по сторонам в надежде хоть одним глазком увидеть какого-нибудь студента, но тетя прошествовала прямиком ко входу в музей. Как и во Дворце дожей, я была ошеломлена размером и великолепием картин: куда ни глянь, сплошь девственницы, святые мученики и папы во время коронации. Втайне я уверилась, что современное искусство на биеннале понравилось бы мне больше, и невольно восхитилась стойкостью тети Го. Она шагала вперед, беспрерывно восторгаясь и комментируя каждое полотно.

Потом мы отправились к мосту Риальто и расположенному возле него рынку. Тетушка позволила мне немного порисовать, пока она пила кофе в кафе у Гранд-канала. Мне понравилось делать наброски рынка, его прилавков с фруктами и овощами, женщин в длинных крестьянских юбках, бравых черноусых мужчин. Рыбный рынок не заворожил меня до такой степени: из-за слишком сильного запаха задерживаться там вовсе не хотелось. Я вернулась к тете Го, и она предложила мне джелато, замечательное итальянское мороженое с новым для меня вкусом – фисташковое и страччателла. К нему подавали вкуснейшие вафли.

Тетя Го была одной из невероятно стойких викторианских дам. Когда мы возвращались в пансион, она не выказывала никаких признаков усталости. Я предложила ей воспользоваться услугами вапоретто, изрядно утомившись к тому времени, но она заявила, что в водных трамвайчиках слишком много народу, а ей совершенно не улыбается перспектива оказаться прижатой к какому-нибудь итальянцу.

– Понимаешь, они щиплют дам за мягкое место, – в ужасе шепнула она мне.

Я постаралась не улыбнуться.

Наконец мы добрались до пансиона и переоделись к ужину. Тетя Го пожелала чего-нибудь такого, что не вызовет расстройства ее деликатного желудка, поэтому мы ели грибное ризотто. Оно оказалось довольно неплохим, как и последовавшее за ним пирожное с кремом, и мне позволено было выпить бокал местного белого вина называемого пино гриджио. Мы посидели, разговаривая с другими постояльцами пансиона – вернее, разговаривала тетушка, а я просто сидела, жалея, что не могу сейчас наслаждаться видами и звуками города – и около десяти отправились с постель.

Тетя Го мгновенно уснула, а я все лежала, прислушиваясь к далекой музыке, и почти задремала, когда услышала, как что-то скребется в ставни. Я встала. Может, это ветер? Но никакого сквозняка не чувствовалось. Потом звук повторился. Я открыла ставню и огляделась.

– Джульетта! Я внизу! – раздался шепот.

И действительно, прямо под моим окном обнаружился Лео со своей лодкой.

– Спускайтесь, – прошептал он, протягивая ко мне руки, – я помогу.

– Но на мне только ночная рубашка, – сообщила я, а мое сердце билось при этом громко-громко.

– Вижу, – усмехнулся он. – Одевайтесь побыстрее.

Не веря в происходящее, я тем не менее натянула одежду и, возясь с пуговицами, то и дело бросала торопливые взгляды на храпящую тетушку. Потом положила в своей кровати диванный валик и подушку так, чтобы они могли сойти за спящего человека, и полезла в окно. Спускаться было далековато, и я заколебалась, но руки Лео тут же снова поднялись, он обхватил меня за талию и перенес в свою лодку.

– А теперь, – сказал он, – поехали.

– Но ставни? – я посмотрела вверх; ставни, действительно, остались полуоткрыты.

Он осторожно встал на борт лодки и закрыл их. Потом оттолкнулся веслом, и мы бесшумно поплыли вдоль берега канала, пока наконец не оказались достаточно далеко, чтобы можно было завести мотор. А потом лодка понеслась в ночь.

Вырвавшись на просторы Гранд-канала, мы переглянулись, и я издала нервный смешок. До сих пор я всегда была пай-девочкой и вдруг осмелилась поступить так опрометчиво! Лео тоже засмеялся.

– Куда мы едем? – спросила я.

– Увидите, – все так же обаятельно улыбаясь, ответил он.

Мгновение я гадала, уж не похитили ли меня. В школе мы, девчонки, слышали об торговле белыми рабынями, а я, как говаривала тетушка Го, была ужасно наивной. Но этот юноша совершенно не вязался с моими представлениями о работорговцах, мне казалось, что они выглядят совершенно иначе.

– Ну так расскажите же о моих котятах, – попросила я. – С ними все в порядке?

– Им очень повезло. Оказалось, у нас в Венето развелись крысы, так что наша кухарка отвезет их в поместье, а управляющий будет кормить, пока из них не вырастут настоящие крысоловы.

Я испустила легкий вздох облегчения, надеясь, что собеседнику можно верить. Никакого опыта общения ни с мальчиками, ни с мужчинами у меня не было, а с незнакомыми иностранцами и подавно. Мне хотелось ему доверять, а он предложил сопровождать меня вместе с тетей на фестиваль искусств. Наверно, из этого следует, что он достоин доверия, ведь так?

Мы добрались до конца Гранд-канала, туда, где он вливался в лагуну. Справа маячил огромный храм с белыми куполами. Когда мы начали движение вдоль променада, на воде заискрились отражения огней. Хотя стоял поздний вечер, тут кипела жизнь, прогуливались люди, до нас долетали звуки музыки и смех. Я понадеялась, что Лео, быть может, привез меня сюда повеселиться, но потом сообразила, что не одета для вечернего выхода. Тем временем мы продолжали плыть, миновали площадь Святого Марка, и вот уже слева от нас не осталось ни зданий, ни людей, одна только темнота, а мне, конечно, снова стало неспокойно.

– Куда мы едем? – дрожащим голосом спросила я.

– Я хотел отвести вас на биеннале, – сказал он, – но, к сожалению, ночью там закрыто. Зато я могу показать, где она находится. Это Джардини, наш городской сад. Мое любимое место.

С этими словами он подвел лодку к причалу, выпрыгнул, крепко привязал ее и протянул мне руку. Я сошла на берег, а он нагнулся и вытащил из лодки корзину.

– Что это? – поинтересовалась я.

– Я хотел как следует угостить вас, пока вы тут, – объяснил он. – Ресторан ваша тетя не разрешила бы, значит, остается пикник. Идемте, я покажу свое любимое место.

– Пикник? Может, вы не и заметили, но вообще-то сейчас темно, – удивилась я.

– Разве есть закон, запрещающий устраивать пикники в темноте? Очень сомневаюсь.

Лео взял меня за руку – замечательное ощущение; я сразу поняла, что мне с ним ничто не угрожает. Дорожка вилась среди величественных старых деревьев и зарослей кустарника, причем некоторые кусты стояли в полном цвету. Тут и там попадались фонари, и света как раз хватало, чтобы видеть, куда мы идем. Время от времени мимо проходили другие пары, повстречалась нам и пожилая дама, выгуливавшая свою собаку. Жизнь в Венеции даже в такой поздний час шла своим чередом!

– Видите, вон там, за деревьями? – показал Лео. – Это павильон Германии. – Я разглядела белое здание с колоннами, как в храме. – А там павильон Англии. Их тут много разбросано по всей территории. Жаль, что я не могу отвести вас ни в один. Придется обходиться тем, что снаружи.

Он остановился у скульптуры, изображающей греческого бога, над которой потрудились дожди и морская соль. Постамент обвивала виноградная лоза, а по обе его стороны росли кусты.

– Вот эта статуя – моя любимая, – сказал Лео, проводя ладонью по руке бога, словно тот был живым.

– Его правда изваяли в Греции?

– Наполеон поставил его здесь, когда велел заложить этот сад, – объяснил он. – Я не знаю, привезли его из Греции или сделали специально, чтобы поставить здесь, в тысяча восьмисотом году. Тут повсюду подобные скульптуры.

– У него печальный вид, – сказала я, всматриваясь в бородатое лицо.

– Опечалишься тут, когда тебя постоянно разъедает морская соль, – отозвался Лео, коснувшись кисти руки бога, на которой сохранились лишь обрубки вместо пальцев. – А знаете, что мне еще здесь нравится? Вот это большое старое дерево у него за спиной. Вроде бы оно называется платаном. Когда я был мальчишкой, то любил прятаться между статуей и деревом. Заберусь туда и играю, как будто оказался на необитаемом острове, совсем один, или шпионю за людьми, которые проходят мимо.

– А я все время пряталась в саду у нас за домом, – сказала я. – Играла, что я кролик или белка.

Лео напоследок погладил статую.

– Вам нужно вернуться сюда и нарисовать его, – предложил Лео. – Ему это понравится – оказаться в вашем альбоме.

– Вряд ли тетя Го одобрит. На нем же нет одежды.

– Но сад-то она одобрит наверняка. Все англичане любят сады, правда же?

– У нас уже почти не осталось времени. Мы проведем в Венеции еще один день, и все.

– Но вы вернетесь сюда, когда станете знаменитой художницей.

Я не могла не улыбнуться, услышав эти слова.

– Когда я смотрела здешние картины, то, наоборот, боялась, что никогда не дорасту до таких высот.

– Но это было искусство прошлого. Вы же наверняка видели Пикассо, Дали, Миро? Они нарушают все правила. Изображают мир таким, каким он им видится. То, что у них в Сердцах. Вот и вы должны делать так же.

– Я надеюсь, что смогу. Люблю писать красками и рисовать, и папа, спасибо ему, согласился оплатить мне художественную школу.

– А чем занимается ваш отец?

Я поморщилась и сказала:

– Его ранили во время мировой войны. Даже не ранили, он отравился газом, и у него серьезно повреждены легкие. Какое-то время он пытался снова, как до войны, работать в Сити, но в последнее время мало что делает. Он получил небольшое наследство, на него-то мы и живем. Папа сделал инвестиции, и, кажется, довольно удачно. Я училась в закрытой школе, и сестра тоже скоро туда поступит.

– А братья у вас есть?

– Нет, только сестра, и она гораздо младше. Понимаете, нас разделяет война. – Я помолчала. – А у вас братья есть?

– К сожалению, нет, я единственный сын в семье, у меня две сестры. Одна ушла в монастырь, а вторая вышла замуж и регулярно рожает детей, как и положено хорошей итальянской жене.

– А вам хотелось бы иметь брата?

– Конечно, и лучше старшего. Тогда он взял бы бизнес в свои руки, а я мог делать со своей жизнью, что захочу.

– И что же вы хотите?

– Путешествовать по свету. Коллекционировать прекрасные вещи. Может быть, открыть художественную галерею. Может быть, написать пьесу. У меня целая куча совершенно непрактичных желаний, которые я никогда не смогу осуществить. Мой отец – человек могущественный и властный, у нас судоходная компания. Наша семья занимается коммерцией со времен Марко Поло, отец – хороший друг Муссолини, так что… к нам вроде как благоволят.

– Значит, вы по-настоящему богаты?

– Боюсь, что да.

– Но разве это не замечательно? Я знаю, что раньше, когда папа был здоров, моя семья жила лучше и наслаждалась этим. Они путешествовали по Европе, мама заказывала платья в Париже. А теперь мы все шьем у местной портнихи, миссис Раш, и это заметно по тому, как я одета.

– Мне кажется, вы прекрасно выглядите.

Я замолчала и вспыхнула, не зная, как реагировать на его комплимент. И едва осмелилась задать следующий вопрос:

– Лео, вы сказали, что богаты, к тому же вы обладаете привлекательной внешностью. Зачем вам терять время с девушкой вроде меня?

Мы стояли под фонарем, и я увидела, что Лео улыбается.

– В вас что-то есть. Вы непохожи на моих знакомых девушек. Им скучно жить, они хотят только одного – чтобы на них тратили деньги. А вы… вы так стремитесь к разным впечатлениям. Вы хотите попробовать все, что предлагает жизнь.

– Так и есть. Сейчас я здесь, и мне хочется путешествовать. Увидеть мир. Стать свободной, независимой женщиной.

Произнося эти слова, я поняла, что действительно хочу именно этого. Раньше я не особенно задумывалась, что буду делать после художественной школы, но теперь, побывав в Венеции, узнала: мир огромен и прекрасен, и я должна его повидать. И уж конечно, меня не устраивает будущее, ограниченное чопорной английской деревней.

– А замуж выйти вы не хотите?

– Может быть, когда-нибудь. – Говоря это, я покраснела, благо было темно. – Но не раньше, чем пойму, кто я такая и чего хочу.

До сих пор мы шли по темной тихой гравиевой дорожке между призрачными силуэтами зданий и куртинами высоких деревьев, но тут снова остановились.

– Возможно, ваше искусство должно быть больше похоже вот на это? – спросил Лео, и я увидела впереди очертание еще одной статуи.

Это была громадная металлическая скульптура, вероятно изображавшая вставшую на дыбы лошадь, но странно искаженную. Ее вид вызывал какое-то тревожное ощущение.

– Работа современного немецкого автора, – сказал Лео. – Он подает большие надежды.

– Вряд ли мне хотелось бы создавать что-то настолько пугающее, – призналась я. – Мне нравится красота.

– Ну еще бы. Сколько вам лет, восемнадцать?

Я кивнула.

– В восемнадцать всем нравится красота. И всем представляется великое будущее. – Он помолчал. – Ну, мы пришли. Вот место для нашего пикника.

Мы вышли на поросшую травой лужайку, окруженную с трех сторон густыми кустами. С четвертой стороны открывался вид на лагуну. Вдалеке сверкали огни.

– Там Лидо, – пояснил Лео. – Пляж и красивые виллы с садами. Вам нужно будет там искупаться.

– Я не привезла с собой купального костюма, – сказала я. – Думала, тут только церкви и картинные галереи. К тому же, – пришлось добавить мне, – у нас остался всего один день в Венеции.

Он кивнул.

– Значит, вы снова сюда приедете. Когда станете независимой женщиной.

– Надеюсь.

Лео расстелил на траве подстилку и сказал:

– Садитесь.

Я так и сделала. Он опустился рядом на корточки, открыл корзину и стал с довольным видом доставать оттуда многочисленные баночки и коробочки, приговаривая:

– Вот сыры: бель паэзе, пекорино, горгонзола, моцарелла… его едят с помидорами. – Он показывал, где какой сыр, выкладывая их на деревянную доску. – А вот салями, ветчина и оливки. И хлеб. И вино. А еще персики из нашего поместья. Видите, с голоду мы не умрем.

Он налил вино в два стакана и вручил мне один из них. Я сделала глоток. Вкус был насыщенным, теплым, почти фруктовым. Хотя я поужинала, а время близилось к полуночи, обнаружилось, что аппетит у меня как после нескольких дней голодания.

– Ммм, – вот и все, что мне удалось произнести.

Лео, улыбаясь, кивнул. Он смотрел, как я ем, с таким удовлетворением, словно был фокусником, только что удачно проделавшим какой-то сложный трюк.

С Адриатического моря задул прохладный бриз, но вино согревало мне тело изнутри. Я откусила персик, и по подбородку потек сок.

– Ой, – смутившись, промокнула его я, – никогда раньше не ела таких сочных персиков.

Лео засмеялся.

– Это потому, что они свежие. Их только сегодня собрали.

Он потянулся и вытер мне подбородок кончиками пальцев, просто легонько скользнул ими по коже, но я немедленно почувствовала неловкость и волнение, все сразу. Мы неохотно покончили с едой, но Лео снова наполнил мой стакан, и я отпила из него, а потом легла на спину, глядя на звезды. Я не могла припомнить, чтобы мне когда-нибудь было так хорошо.

– А скажите, вы, – проговорил Лео, и его лицо возникло у меня в поле зрения, – вы целовались когда-нибудь?

– Никогда. Меня только родственники целовали.

Он собирается меня поцеловать! Идеальное завершение идеального вечера. Мое сердце забилось быстрее.

– Значит, вам повезло, что впервые вас поцелую именно я, сказал он. – Мне говорили, я хорошо целуюсь.

И прежде чем я успела хоть что-то сказать, его губы встретились с моими. Это не было легкое касание первого поцелуя, о каком я читала в романах. Нет, я ощутила тепло его рта, тяжесть его тела и яркую вспышку страсти. Понятия не имела, что она во мне есть. Хотелось, чтобы Лео продолжал и продолжал меня целовать. Но он вдруг отстранился и сел.

– Думаю, лучше мне вести себя по-джентльменски и на этом остановиться, – сказал он. – Пора отвезти вас домой.

И он принялся собирать остатки после нашего пикника. Я сидела и смущенно наблюдала за ним. Неужели я чем-то огорчила его, разочаровала, оказалась недостаточно хороша? Но спрашивать не хотелось.

Лео помог мне встать, и мы в молчании пошли обратно, но на этот раз не через сад, а по берегу лагуны. Добравшись до лодки, он подал мне руку, я села, мотор взревел, и мы помчались назад гораздо быстрее, чем шли сюда. За кормой оставался отчетливый след, в лица нам бил ветер.

Не успев даже оглянуться, мы добрались до Гранд-канала. Тут приходилось маневрировать среди ночных гондол, и Лео сбавил скорость.

– Я должен вам кое в чем признаться, – сказал он, когда мы уже приближались к пансиону. – Я думал, что окажу любезность молодой девушке, туристке, подарю ей волнения первой влюбленности. Но когда поцеловал вас, понял, что должен немедленно остановиться, потому что иначе я не смогу остановиться вообще. Я хотел вас. И, думаю, вы тоже меня хотели, правда?

Я почувствовала, как вспыхнули щеки, и порадовалась темноте, скрывшей этот факт. По мнению тети Гортензии, мне следовало заявить, что вести подобные беседы с мужчиной совершенно неприемлемо, однако разговаривать с Лео почему-то было очень легко. Со смесью стыда и удивления я поняла, что мне вовсе не хочется его обрывать.

– Я понятия не имела, что такие ощущения вообще бывают, – ответила я. – Думала, целоваться приятно.

– А оказалось неприятно?

– Оказалось не просто приятно, а… поразительно. Как будто больше ничего в мире не существует.