Текст книги "Венецианский альбом"

Автор книги: Риз Боуэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

Опустив письмо в желтый почтовый ящик, я ощутила во всем теле невероятную слабость и нервную дрожь от ожидания того, что мне предстоит.

22 сентября

Ждать долго мне не пришлось! Когда в полдень я спустилась по лестнице, Лео стоял в тени сразу за внушительным мраморным портиком здания академии. Он выступил на солнце с восхищенной улыбкой, буквально растопившей мое сердце, и воскликнул:

– Ты еще здесь! А я боялся больше тебя не увидеть и так обрадовался, когда получил твою записку! Слышал, что из-за войны академия отсылает иностранных студентов по домам, и был уверен, что ты уже уехала. Ну что, поищем, где пообедать? Хочешь есть?

– На самом деле, нет, правда. Я бы лучше поговорила. Мне нужно кое-что тебе сказать.

– Конечно, – согласился он. – Ты хотела попрощаться, правда? Лучше бы тебе отправиться домой, пока не слишком поздно и дороги через Францию безопасны. Если хочешь, я с этим помогу. Могу устроить, чтобы с тобой поехал кто-нибудь из наших работников. Хочу быть уверенным, что ты благополучно пересекла Европу.

Ничего ему не ответив, я пошла через маленькую площадь к берегу канала, в густую тень от дерева с пышной кроной. Там я примостилась на низеньком парапете, и Лео присел рядом. Мои туфли лишь чуть-чуть не доставали до поверхности воды, которая билась о кирпичную стенку. Мимо скользнула гондола, ее пассажирка полулежала, придерживая свою широкополую соломенную шляпу, – полная умиротворения сценка, абсолютная противоположность царившему у меня в душе смятению.

– Я буду очень скучать по тебе, – сказал Лео, – но мне будет спокойнее знать, что ты дома, в безопасности. Ты же в маленьком городке живешь, да? Значит, бомбежки ему не грозят. Хорошо, что нам тут тоже не надо их бояться. Венецию объявят городом исторического наследия, никто не посмеет ее и пальцем тронуть, а мои отец и тесть только разбогатеют на поставках для немецкой армии. Так что для нас обоих все сложится хорошо. – Он сопроводил последние слова смешком, по которому стало ясно, что они не отражают его истинных чувств.

– Лео, – начала я, – как раз об этом я и хотела с тобой поговорить. Я не еду домой.

– Не едешь? Но ты должна поехать, кара миа. Пока это еще можно сделать. Что, если Италия решит присоединиться к Германии, и ты станешь гражданкой государства, с которым мы воюем? А твоя мать? Она сойдет с ума от страха и беспокойства, если ты будешь далеко. – Он коснулся моей руки. – Я не хочу терять тебя, но нужно поступать так, как будет лучше. И безопаснее.

Боже, это его прикосновение доконало меня, я почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы.

– Я не могу вернуться домой, Лео, – сказала я. – Я жду ребенка. Мама не должна об этом узнать.

Вид у него стал такой ошеломленный, будто я отвесила ему пощечину.

– Ребенка? Ты уверена?

Я кивнула.

– Боюсь, что да. Мне тоже трудно было поверить, ведь это так несправедливо. Всего один раз, и вот… – Я отвернулась, потому что не могла на него смотреть.

Теперь он крепко держал меня за руку.

– Не тревожься, кара миа. Я сделаю все, что могу, чтобы тебе помочь. Я бы женился на тебе, если бы мог, ты же знаешь. Но увы… – и он глубоко вздохнул, качая головой.

– Я понимаю. Ты мало что можешь тут сделать. Я решила, что останусь в Венеции до родов, организую ребенку усыновление и вернусь домой. Никто и не узнает, что со мной произошло.

– Ты откажешься от ребенка? Так легко? Отдашь его в хороший дом, как тех котят?

Лучше бы он их не приплетал. Я резко повернулась к нему.

– А что мне, по-твоему, делать? – От волнения мой голос сорвался. – Что ты предлагаешь? Не сомневаюсь, тебе ясно, что оставить ребенка у себя я не могу.

Он сильнее сжал мою руку и сказал:

– Дай мне об этом подумать. Устроим все самым лучшим образом. Может быть… – начал Лео, но лотом замолчал, оставив меня гадать над этим «может быть». Но он лишь спросил: – Ты была у врача?

– Избавляться от ребенка я не собираюсь, если ты об этом.

Он явно ужаснулся.

– Конечно, нет, ни в коем случае! Я имел в виду, врач подтвердил твое состояние?

– Незачем. Мое состояние для меня совершенно очевидно.

– Я устрою тебе визит к нашему семейному доктору. Естественно, совершенно конфиденциальный. Так я хотя бы буду уверен, что о твоем здоровье позаботятся. И деньги. О деньгах не беспокойся.

– С этим все нормально, – проговорила я, – денег мне хватит. У меня годовая стипендия, продержусь на ней. Ребенок, думаю, родится в начале мая, а потом я приду в себя и уеду домой.

– Ты так легко говоришь об этом, – сказал он. – Как будто мы обсуждаем незначительное неудобство.

Я отвернулась и стала водить пальцами по грубой кирпичной кладке.

– У меня было время, чтобы это обдумать, Лео. Вначале была в отчаянии и панике, но потом поняла, что надо мыслить здраво. Незачем заранее привязываться к ребенку, которого я не смогу растить. Так будет лучше, согласен?

– Да, но это тяжело, – после долгой паузы произнес он. – Я сделаю все, что смогу. Конечно, помогу тебе вернуться домой, когда придет время. Если в Европе будет хаос, найдем тебе корабль до Мальты или Гибралтара. Это же британская территория, так?

Я кивнула, лишь начиная осознавать, чем грозит мое решение. Не исключено, что пересечь терзаемую войной Европу будет невозможно и придется отправиться на один из принадлежащих Британии островов. И что мне там делать? Удастся ли вообще попасть оттуда в Англию?

– Или можно еще в Швейцарию, – сказал Лео. – Швейцария никогда не воюет. Остается только надеяться, что герр Гитлер с уважением отнесется к ее нейтралитету. Слишком уж легко ее захватить.

– Не надо. – Я закрыла глаза. – Все кажется таким безнадежным, правда?

– Мы со всем справимся, обещаю тебе, – обнял меня он.

Я на миг закрыла глаза. Его руки были такими теплыми, и в этих объятиях, казалось, мне ничто не грозит. Потом до меня дошло, что нас могут увидеть, и я оттолкнула Лео. Он посмотрел на меня с такой нежностью, что этот взгляд почти растопил мою душу. Я сообразила, что до сих пор думала только о себе, справилась со слезами и спросила:

– А как же ты? Правительство наверняка начнет призывать мужчин в армию и на флот.

Лео улыбнулся мне.

– Очень выгодно быть зятем человека, который на короткой ноге с Муссолини, – сказал он. – Мою семью никто не тронет. Я должен отвечать за бесперебойную транспортировку грузов, так что останусь в городе и присмотрю за тобой.

Пришлось мне пока удовольствоваться этим.

Глава 29

Джулиет. 1 ноября 1939 года

Сентябрь превратился в октябрь, а тот – в ноябрь. Славная летняя погодка, которая всегда ассоциировалась у меня с Венецией, закончилась вместе с сентябрем. Теперь над Доломитами частенько собирались тучи, проливавшиеся сильными дождями. Я помогала синьоре Мартинелли таскать уголь для котла. В моей комнате, даром что она с батареей, по-прежнему было холодно и волгло. Даже голуби на карнизе перед окном нахохлились и дрожали. Ласточки давно улетели в теплые края, туристы разъехались. Город казался пустым.

Но для меня все изменилось к лучшему. Приступы тошноты и головокружения постепенно прекратились, я снова чувствовала себя хорошо. На самом деле, мне трудно даже было верить в свою беременность. Но врач Лео, которого я посетила, заверил, что я действительно жду ребенка.

– Вы еще относительно молоды и здоровы, – сказал он, – никаких осложнений я не предвижу. Главное, как следует питайтесь, много отдыхайте и дышите свежим воздухом. И побольше качественных продуктов, чтобы поправляться. – Он окинул меня критическим взором. – Вы слишком худая. Ешьте много хорошей пасты, договорились?

Итак, моя жизнь пошла своим чередом: учеба, прогулки, время от времени – званые вечера. Жена профессора больше не приглашала меня к себе, возможно, боялась, что ее блюда снова повлияют на меня не лучшим образом. От графини я держалась подальше: говорить ей правду не хотелось, врать – тем более. Я отклонила вначале ее сентябрьское приглашение, а затем и октябрьское. Наверно, вдобавок мне было страшно встретить у нее отца Лео, хоть тот и не производил впечатления страстного почитателя искусства. Но однажды я шла по площади Святого Марка, собираясь в очередной раз попытаться изобразить невероятные купола и статуи базилики, и вдруг наткнулась на нее.

– Деточка, дорогая, я не сомневалась, что вы уехали, раз не приходите ко мне на суаре, – воскликнула она, хватая меня за руки и целуя в обе щеки. – До чего я рада, что вы решили остаться! Вы должны прийти ко мне на чай. Я направлялась во «Флориан», пойдемте со мной.

Мне всегда хотелось сходить в это кафе на площади, но я не осмеливалась пойти туда в одиночестве: оно казалось невозможно величественным с этими своими изысканно расписанными стенами и потолками, позолотой и зеркалами, бархатными диванами и мраморными столиками. Оно выглядело как дворец в миниатюре. Тетушка Го говорила мне, что это старейшее кафе в мире. Но у графини при входе в столь респектабельное заведение вроде бы не наблюдалось никаких колебаний. Она взяла меня под руку и увлекла за порог внушительной двери. Персонал приветствовал ее многочисленными поклонами. Нас провели к лучшему столику в китайском зале. Чай был заказан, выпечка выбрана. Я предусмотрительно отказалась от всего со сливками, предпочтя яблочную тарталетку.

Покончив с чаем, графиня снова заговорила.

– Я страшно расстроилась, когда вы перестали меня навещать. Все думала, может, я вас обидела чем-то? Может, вам не нравится мое общество?

– Нет, что вы, – поспешно возразила я. – Уверяю, я очень люблю бывать в вашем прекрасном доме. Просто тогда у меня никак не получалось. В первый раз я болела, а во второй у меня было большое домашнее задание.

Графиня махнула рукой.

– В следующий раз передайте профессору, что я настаиваю на вашем присутствии. Он не осмелится со мной ссориться. – Она усмехнулась. – Но вы, конечно же, непременно должны прийти на ноябрьское суаре. Ни за что не догадаетесь, кто согласился на нем быть. Не кто иной, как сам великий Пауль Клее! До чего мне повезло, а? Вы, конечно, знаете его работы. Он сильно пострадал от нацистов в Германии и принял мудрое решение вернуться в родную Швейцарию. Это выдающаяся фигура в мире современного искусства. Скажите же, что придете.

Отказаться было практически невозможно. Я бормотала что-то о том, что в академии много задают на дом, но отрицательного ответа графиня не принимала.

– Если вы хотите стать выдающейся художницей, то должны общаться с лучшими творцами, – заявила она.

И я согласилась прийти. Во всяком случае, опасности, что меня начнет тошнить в людном месте, больше не было. Мы чаевничали, и я думала о том, как странно: графиня устраивает суаре с известными художниками в то время, когда вся остальная Европа уже охвачена войной.

Потом мы распрощались, снова расцеловавшись в обе щеки. Пришлось пообещать, что я приду на званый вечер. Я двинулась через площадь к дому. Пока мы сидели в кафе, собрались тучи, и теперь в лицо бил резкий холодный дождь. Чтобы спастись от него, я была вынуждена нырнуть под крышу колоннады. Чаепитие с графиней было каким-то нереальным, а вот дождь вернул в реальность, напомнив, как тяжела жизнь и как она может ранить.

Лео стал приходить в маленькую тратторию, где я обычно обедала. По совету врача я переключилась с овощных супов на пасту – так и сытнее, и дешевле.

– Хорошо выглядишь, – заметил он во время нашей последней встречи. – На самом деле, просто цветешь.

Я бросила на него полунасмешливый взгляд. Лео тут же посерьезнел.

– Джульетта, я хочу сделать для тебя что-то еще. Только скажи что.

Вряд ли я могла сказать: «Избавься от Бьянки и женись на мне», ведь правда? Мы сидели за столиком в темном углу, где никто не мог нас подслушать, и к тому же в основном разговаривали по-английски, но я все-таки огляделась по сторонам.

– Когда придет время, ты поможешь мне найти подходящий дом для нашего ребенка, – сказала я.

Он кивнул.

– Но тебе понадобится помощь. Я хочу поддержать тебя деньгами, чтобы тебе было не о чем беспокоиться. Это самое малое, что я могу сделать.

– Незачем это, – отрезала я, вдруг разозлившись.

Он явно был уязвлен.

– Но я хочу! Ты думаешь, я не чувствую своей ответственности? Не понимаю, как виноват?

– Не больше, чем я. Мы оба одинаково виноваты.

– Именно, но ты все волочешь на себе, а я как будто просто так, погулять вышел. Несправедливо как-то, согласна? – Потянувшись через столик, он взял мою руку. – Я открою на твое имя небольшой счет в нашем банке – в «Банке Сан-Марко» – и позабочусь, чтобы туда ежемесячно поступали деньги. Ты ни в чем не будешь нуждаться.

– А твои родственники возражать не начнут? Они ведь наверняка заметят.

Он покачал головой.

– У меня есть отдельный счет. Ни у кого из семьи, включая жену, нет к нему доступа. Я все устрою, не тревожься. Если захочешь переехать, сможешь снять отдельную квартиру.

– Мне хорошо на нынешней, – сказала я. – Синьора Мартинелли не самая душевная женщина, зато до академии близко и еду готовить не надо. – Я подняла взгляд, встретившись с его теплыми карими глазами. – Разумно ли тебе вот так со мной встречаться? Подумай о репутации своей семьи.

Лео пожал плечами.

– В этой части города в основном студенты и работяги, а им все равно, кто с кем сидит. Уверяю, друзья моей жены даже не знают о существовании Дорсодуро. Для них перейти мост Академиа все равно что в Сибирь поехать.

Вопреки всему, я рассмеялась вместе с ним.

11 ноября

По субботам я всегда свободна. Я исследую город. Нахожу причудливые, необычные магазины. В погожие дни вапоретто везет меня на какой-нибудь из островов, и я смотрю, как выдувают стекло на Мурано или плетут кружева на Торчелло. Или даже наблюдаю, как рыбаки привозят свой улов на самый несимпатичный остров, Виньоле.

Все это я стараюсь запечатлеть у себя в альбоме. Пока вапоретто плывет через лагуну, я частенько думаю: а хочется ли мне обратно в Англию? Неужели я не смогу найти работу в Венеции? По-итальянски я теперь говорю бегло. Оставшись здесь, можно будет навещать ребенка, смотреть, как он будет расти, быть ему этакой обожающей тетушкой.

Соблазнительная перспектива, но потом на меня накатывает чувство вины, связанное с матерью. Я не могла ее бросить. Почему меня воспитали такой хорошей дочерью и мне теперь всегда приходится поступать как полагается?

В эту субботу на рассвете было ветрено, небеса грозили дождем, но я все равно решила прогуляться. Мне не нравилось сидеть в своей маленькой комнатушке, а являться в кухню или гостиную без особого приглашения синьоры Мартинелли было неловко. Поэтому я надела плащ, повязала на голову косынку и вышла, а когда оказалась на площади, сзади вдруг раздался какой-то грохот. Стреляют, испугалась я, наверно, война все-таки пришла в Венецию.

Однако, обернувшись, я увидела, что на меня надвигается группа детей в бумажных коронах. На некоторых были накидки, и все они колотили ложками по кастрюлям и сковородкам, выкрикивая что-то мне непонятное. Потом какая-то девочка протянула ко мне руку.

К счастью, к нам подошла женщина с полной корзиной покупок. Она поставила эту самую корзину, залезла в нее и извлекла горсть конфет. Дети немедленно затянули песню. Я не смогла уловить всех ее слов, потому что венецианский язык по-прежнему оставался для меня загадкой, но в ней определенно упоминался святой Мартин.

– Что сегодня за день? – спросила я у женщины. – Праздник какой-нибудь?

В Венеции слишком уж много праздников: почти каждые выходные в какой-нибудь церкви чествуют ее святого покровителя.

Вид у женщины стал изумленным, как будто я была инопланетянкой, только что прилетевшей из глубин космоса.

– День святого Мартина, – сказала она. – Дети ходят по городу, поют и барабанят. Просят угощения или денег на булочки святого Мартина. Разве вы не видели их сегодня во всех булочных?

Поблагодарив ее, я полезла в сумку за мелочью, и детишки снова разразились песней. Потом они пошли своей дорогой, и эхо разносило по городу их высокие пронзительные голоса.

Такие праздничные традиции показались мне очень интересными, особенно по сравнению с вялым праздником урожая, который отмечают наши английские церкви. Я отправилась в ближайшую булочную, в витрине которой теснилась замечательная выпечка: большие фигурки людей или лошадок в сахарных коронах. Конечно, невозможно было не купить хотя бы одну, но она была слишком хороша, чтобы ее съесть. Дети, мимо которых я проходила, таких терзаний не испытывали и запросто откусывали лошадкам головы в промежутках между ударами по кастрюлям. А потом я неожиданно обнаружила, что смотрю на мальчонку, который плелся в кильватере ребячьей стайки. Глаза у него были большие, грустные, и мои мысли немедленно переключились на будущего ребенка. Вдруг его не будут любить, не будут брать в компании? Вдруг ему тоже придется всегда брести в хвосте? И я поняла, что не могу так с ним поступить.

Я свернула на Калле Ларга XXII Марцо, главную улицу, ведущую к площади Святого Марка, и увидела Лео, который шел мне навстречу.

– А я тебя искал, – сказал он. – Хотел сказать, что с банком все улажено. Ты ведь знаешь, где он? Идем, покажу.

Он развернулся в противоположную сторону, и мы вместе пошли к площади. Пересекли канальчик, в который я упала когда-то много лет назад и из которого он меня спас. Интересно, не подоспей он вовремя, утонула бы я или нет? Я с тоской посмотрела на него. Лео будто бы почувствовал мой взгляд, обернулся, улыбнулся, и я подумала: «Он меня любит, и это важно. Этим нужно дорожить, что бы ни происходило и что бы ни думали другие».

Мы миновали колоннаду, пересекли площадь, и Лео провел меня через арку. Сразу за выходом из нее обнаружился мраморный фасад банка. Над дверью висел символ Венеции, крылатый лев. Окна были забраны красивыми коваными решетками.

Лео помедлил.

– Конечно, сегодня закрыто, но на неделе можно зайти и спросить синьора Гиларди. Он будет заниматься твоими делами. Я все ему объяснил.

– Спасибо, – сказала я.

– Это самое меньшее, что я могу сделать.

Неожиданно у нас за спинами загремело, и из переулка возникла очередная детская компания. Лео засмеялся и полез в карман за монетками. Должно быть, он не поскупился, потому что ребятишки удалились, широко улыбаясь и распевая еще громче. Но я застыла на месте, пытаясь осознать то, что произошло секунду назад. Под стук кастрюль в животе что-то ворохнулось. Я сунула руку под пальто, и – вот оно! – снова ощутила ладонью легчайший толчок. Мой малыш был живым, он брыкался у меня внутри. Это все меняло. Это делало все реальным.

– Что-то не так? – спросил Лео.

– Все так, – ответила я с улыбкой. – Я просто почувствовала, как ребенок в первый раз шевельнулся.

– Правда? Дай мне. – Кажется, ему дела не было до того, что мы на улице. Он сунул руку мне под пальто, и я приложила его ладонь к нужному месту. Младенец послушно толкнулся еще раз. – Это настоящее…

Я все прочла по его глазам.

12 ноября

Сегодня, собрав все свое мужество, я отправилась на званый вечер к графине, чтобы познакомиться со знаменитым художником Паулем Клее. Имельда сказала, что ей это неинтересно, мол, она не любит его работы. Думаю, на самом деле причина отказа заключалась в том, что она познакомилась с каким-нибудь итальянским красавчиком-студентом и теперь, когда Гастон вернулся во Францию, проводит с ним свободное время. Но Генри, милый, славный Генри, сказал, что будет рад пойти. В последние недели мы проводили с ним больше времени, чем раньше. Думаю, ему уже тоже пришлось испытать ностальгию и тревогу из-за призрака войны, которая застала нас вдали от дома. Мы вели разговоры на английском, и во время них я отдыхала душой.

Первым потрясением стало мое длинное платье, которое оказалось слишком узким. Надо было заранее выяснить, можно ли его перешить. Но не пойдешь же на званый вечер в дневном платье! В конце концов я использовала вместо пуговиц английские булавки и как следует прикрыла всю эту красоту шалью. Мы встретились с Генри и вместе отправились в Лидо на вапоретто. Я молилась, чтобы на суаре не явился отец Лео, а главное, чтобы сам Лео не приплыл за ним на катере. Обе эти молитвы были услышаны. Пришли профессор Корсетти и еще два профессора из академии, британский консул мистер Синклер и веселый священник падре Тревизан. Разумеется, был и Витторио, он все нависал над графиней, охраняя ее. Пауль Клее плохо говорил по-итальянски и казался довольно замкнутым, но графиня с присущим ей обаянием умудрилась вытащить его из скорлупы. По-английски он говорил лучше, и в какой-то момент оказалось, что мы с Генри и консулом ведем с ним беседу.

– Вы здесь, в Венеции, счастливчики, – сказал Пауль Клее. – Тут пока еще не преследуют евреев. Мне пришлось бежать из Германии ради спасения жизни, и вот теперь я вынужден из соображений безопасности вернуться в Швейцарию. В Германии на нас, евреев, нападают, стоит только выйти на улицу. Нам бьют окна. Не дают вести дела. Мы не можем работать, не можем учиться, и теперь за нами стали приходить по ночам. Графиня Фьорито удивительная женщина, не правда ли? Она помогла спастись нескольким моим друзьям.

Франц тоже пришел на суаре. В последнее время мы мало его видели, но тут я заметила, как внимательно он вслушивался в то, что говорилось по-английски. Неужели он правда немецкий шпион, как предполагал Генри? Нынче все стали подозрительными.

После речи Пауля Клее консул отозвал меня в сторонку.

– Дорогая, я думаю, вам пора серьезно задуматься о возвращении домой, пока это еще возможно сделать. В консульстве нам сказали, что наши дни тут сочтены, и нужно практически сидеть на чемоданах, чтобы можно было в любой момент уехать. Италия пока не объявила войну Британии, но нельзя забывать о ее пакте с Гитлером. Возможно, объявление войны – всего-навсего вопрос времени.

– Спасибо, – сказала я, – я непременно подумаю об этом. Но пока что во Франции спокойно, и поезда ходят нормально.

– Однако все может измениться за один вечер. Гитлер явно вознамерился завоевать Европу. В нужный момент он может нанести молниеносный удар. Так что настаиваю на том, чтобы вы не слишком откладывали отъезд.

Я еще раз поблагодарила его, обрадовавшись Йозефу, который подошел с тарелкой канапе.

Сколько же людей за последнее время советовало мне вернуться? Об этом заговаривал каждый, кого я встречала. Но если Германия вторгнется в Великобританию, разве мне не лучше будет здесь, в Венеции, которую никто не посмеет бомбить? Вечер прошел для меня без конфузов, шаль надежно прикрывала булавки на платье. Потом я благополучно отправилась обратно на вапоретто. Генри как истинный джентльмен проводил меня до дома.

– Я бы позвала тебя выпить чего-нибудь горяченького, но квартирная хозяйка не разрешает принимать гостей-джентльменов, – сказала я.

Это его рассмешило.

– Вряд ли меня можно охарактеризовать как гостя-джентльмена, – заметил он, – но мне льстит, что она может счесть меня угрозой твоей чести.

Глава 30

Джулиет. Венеция, 21 ноября 1939 года

В академии на стенде висело объявление, сообщавшее, что занятия сегодня можно пропустить из-за праздника Мадонны делла Салюте – ведь, предположительно, все студенты захотят пойти к мессе. Судя по тому, что я слышала, большинство моих соучеников считали, что у них просто дополнительный выходной, и не собирались участвовать в религиозных ритуалах. А вот моя квартирная хозяйка, напротив, заранее трепетала от восторга.

– Это один из самых священных дней года, – сказала она. – Сегодня вечером я собираюсь к мессе. Она особенно прекрасна, когда темно. Вы пойдете со мной?

– А где это все будет происходить? – спросила я.

Синьора Мартинелли посмотрела на меня как на безнадежную тупицу.

– В соборе Санта-Мария делла Салюте, конечно же. Да вы его знаете, такой большой храм с белыми куполами на самой оконечности Дорсодуро. Ради праздника наводят специальный мост из барж через канал Гранде. И все несут свечи. В этот день мы благодарим Мадонну за то, что она спасла наш город от чумы.

Слов «мост из барж» оказалось достаточно, чтобы я приняла решение. Рисковать, ступая на подобную конструкцию, я больше не собиралась, пусть даже водная преграда в этот раз была уже, чем летом, Гранд-канал ведь не Джудекка. Впрочем, я поняла, куда именно нужно идти.

– Спасибо за приглашение, но на мессу я с вами не пойду, – ответила я. – Буду наблюдать с моста Академия.

Она вздохнула.

– Неужели мне не получится сделать из вас добрую католичку? Мой духовник говорит, что я недостаточно стараюсь спасти вашу душу.

– Что вы, синьора, вы подаете прекрасный пример, – возразила я, – просто дело в том, что у меня уже есть своя собственная религия.

– Англиканская церковь, как вы ее называете? – квартирная хозяйка бросила на меня испепеляющий взгляд. – Отступническая религия, бросившая вызов папе.

– Во всяком случае, мы с вами обе – христианки, – заметила я.

Она пренебрежительно фыркнула.

– И еще насчет сегодняшнего ужина. Вечером я пойду в гости к подруге, вдове Франчетти с нашей улицы. Я могу оставить вам…

– Не нужно, – ответила я, не дав ей закончить, – я найду, чего поесть. Раз день праздничный, наверняка еду будут продавать с лотков.

– Да, и во множестве. – Вид у синьоры Мартинелли вновь стал неодобрительным. – Кое-кто считает, что сегодня – день карнавала, а не церковного празднества.

У меня создалось впечатление, что мало кто из студентов придет сегодня на занятия, а оказаться одной среди преподавателей мне не хотелось. Я подумала, что можно сесть в лодку и отправиться на какой-нибудь из островов, но погода не благоприятствовала. Все утро лил беспрерывный дождь. Это заставило хозяйку глянуть на окно, вздохнуть и перекреститься:

– Такой дождь – и на праздник Мадонны! Я никогда не видела ничего подобного. Мне кажется, это плохой знак, вы согласны?

– Может, до темноты еще распогодится, – предположила я.

– Нам остается только молиться, чтобы во время мессы не случилось аква альта, – сказала она. – Люди будут в своих лучших нарядах. Никому не хочется брести домой вброд.

– Вброд? – переспросила я, не поняв итальянского слова.

Она кивнула и сказала:

– Иногда вода поднимается вот на сколько, – тут синьора приложила руку к середине бедра. – Обычно только до лодыжек доходит, но никогда не знаешь, как будет. Надо молиться, чтобы Господь ради особого праздничного дня удержал воду в заливе.

Я принялась гадать, внимает ли Господь молитвам насчет наводнений. Каждый год мы узнаем из новостей об очередных смытых деревнях, некоторые из которых, весьма вероятно, населяют добрые христиане. Не верится, что Бог сильно озабочен контролем над погодой, иначе над Ватиканом всегда сияло бы солнышко, а коммунистическую Россию заливало бесконечным дождем. Я невольно улыбнулась своим мыслям.

На закате моя квартирная хозяйка появилась в лучшей шляпке и пальто, а также с зонтиком – «на тот случай, если Бог не сочтет нужным остановить дождь».

– Я пойду с вами и понесу зонт, – сказала я. – Тогда вы сможете держать свечу.

– Если свеча вообще будет гореть в такую погоду, – с разочарованием в голосе проговорила она. – Может оказаться, что свечи удастся зажечь, только когда мы войдем в храм. Но я рада, что буду не одна хотя бы до моста.

Итак, мы отправились вместе, смешавшись с шумной толпой. Некоторые люди несли свечи в банках и фонарях, и их свет колебался на мрачных стенах домов. Миновав церкви Сан-Маурицио и Санта-Мария-дель-Джильо, мы вышли к Калле-Ларга. Эта улица вела к площади Святого Марка. Потом мы пересекли небольшую водную артерию и повернули к Гранд-каналу. Все вокруг кишело лоточниками, которые продавали воздушные шары, игрушки, конфеты и даже джелато, хоть мне и непонятно было, кому в такую холодную, мрачную ночь может захотеться мороженого. Узкая калле раздалась в стороны, перед нами возник мост из барж с церковью на противоположной стороне. Над пьяцца и среди деревьев были развешаны гирлянды фонарей. Они отчаянно плясали на свежем ветру с лагуны. На мосту толпа превращалась в тоненький ручеек, и огоньки свечей в руках паломников прыгали то вверх, то вниз.

Моя квартирная хозяйка увидела каких-то знакомых. Кивнув ей, я стала смотреть, как течет на мост людская река. Из церкви уже доносилось пение – оно звучало гулко, как всегда в громадном помещении. Все это трогало душу, и я даже почувствовала искушение отправиться в храм вместе с остальными, но меня остановила мысль о толкучке и о том, что придется не меньше часа провести стоя на одном месте. Я остановилась в сторонке и уже собиралась уйти, когда заметила человека, явно чьего-то слугу, который нес на шесте фонарь. За ним следовала группа хорошо одетых людей. Когда они проходили под уличной лампой, я их узнала. Первым шествовал граф Да Росси, он выглядел как некий одетый в широкий плащ патриарх эпохи Ренессанса, за ним – Лео с Бьянкой. Одной рукой она держала над головой изящный красный зонтик, а другой сжимала руку Лео.

Неожиданно все происходящее утратило свою магию. Я отвернулась, нырнула в темноту и отправилась домой. Даже желания найти открытую тратторию у меня не возникло. Дома я сделала себе сэндвич с сыром и заварила чаю. «Что я здесь делаю? – спрашивала я себя. – Это же безумие». Лучше столкнуться с маминым недовольством, деревенскими сплетнями, тетушкиным презрением, чем оказаться пойманной в ловушку города, где у меня нет ни родни, ни друзей, вообще никого.

3 декабря 1939 года

Уже наступила зима, и все-таки я еще здесь. С самого праздника у нас ветра и сильные дожди. Вечером я кипячу чайник, наполняю горячей водой керамическую грелку, которую мне пришлось приобрести, и сворачиваюсь вокруг нее калачиком, надеясь хоть немного согреться в постели. Появились первые признаки Рождества: на рынке Риальто продают орехи и мандарины, а на углах улиц торгуют жареными каштанами. Каждый раз, когда я прохожу мимо, меня соблазняет их запах, я всегда покупаю маленький пакетик и сую в карман, чтобы греть там руку.

Квартирная хозяйка говорит, что рождественские торжества официально начинаются восьмого декабря, в праздник Непорочного зачатия. Я совсем запуталась: ну как Мария могла зачать восьмого декабря и родить спустя всего три недели? Но оказалось, что речь идет о зачатии самой Марии, а не Иисуса. Все-таки местная религия очень сложна. И, конечно, тут на каждый случай есть свой особый святой. Синьора Мартинелли молится одному святому, чтобы он помог ей от болей в спине, а другому – чтобы у нее хорошо подошло тесто и удались булочки. Святых она воспринимает как подмастерьев Христа.

– Зачем беспокоить Господа всякими мелочами? – говорит она. – Для этого есть святые.