Текст книги "Дуэль. Всемирная история"

Автор книги: Ричард Хоптон

Когда лорд Портленд сформировал правительство после крушения так называемого министерства сплошных талантов в 1807 г., Кэннинг стал министром иностранных дел, а Каслри – военным министром. К 1809 г. у Кэннинга не осталось надежд на благополучное завершение войны тем правительством, членом которого он являлся и которое состояло, по его мнению, из неспособных министров – его коллег. В то же самое время правительство потряс скандал «герцог и дорогая», когда среди всего прочего возникли подозрения о продаже офицерских чинов любовницей главнокомандующего. С самого начала лета Кэннинг вел агитацию за удаление Каслри из Военного министерства. Портленду не хотелось лишаться поддержки Каслри, и он предпочитал идти на компромиссы, ни один из которых не давал нужного результата. В июле британцы отправили экспедицию для нападения на Валхерен – остров вблизи берегов Голландии. Скоро стало, однако, ясно, что предприятие закончится катастрофой, таким образом, в глазах Кэннинга в политический гроб Каслри был вбит последний гвоздь. Между тем Каслри удалось отсидеться в тени. Ответственность за информирование Каслри в отношении направленной против него закулисной борьбы ложится на Портленда и лорда-председателя (Тайного совета) Кэмдена. 7 сентября Кэмден рассказал Каслри о подковерных маневрах против него. 19 сентября, протянув почти две недели с момента сообщения ему «приятной» новости, Каслри вызвал Кэннинга на дуэль в выражениях, которые не подразумевали возможности отказа. Кэннинг принял вызов «радостно», несмотря на мнение многих, включая и самого Кэннинга, в отношении того, что драться с Каслри должны бы были либо Портленд, либо Кэмден.

Чтобы выйти на поединок, оба господина подали в отставку из правительства, причем Кэннинг вернулся к государственным обязанностям не ранее чем через семь лет. Противники встретились на Патни-Хид в шесть часов утра 21 сентября. Оружием стали пистолеты с минимального приемлемого расстояния в двенадцать шагов. Чарльз Эллис, секундант Кэннинга, признался в неопытности Кэннинга товарищу по взятым на себя обязанностям с противоположной стороны, лорду Ярмуту: «Мне придется взводить ему курок, поскольку я не уверен, что он сам сможет сделать это. Он в жизни никогда не стрелял из пистолета»^{436}. В первом раунде промахнулись оба дуэлянта, однако во второй раз промазал только Кэннинг, тогда как пуля Каслри угодила в «мясистую часть бедра».

Примерно через две недели после поединка подробности в отношении интриг в Кабинете стали достоянием публики. «Таймс», которая поддерживала Кэннинга в его попытках улучшить работу министерства, не могла, однако, найти оправдания махинациям, вызвавшим дуэль^{437}. «Ежегодная хроника» в обзоре происшествия дошла едва ли не до того, что обвинила Кэннинга в двуличности и лживости по отношению к Каслри. Уилберфорс, ранее пришедший в ужас от дуэли Питта, вновь – что и вполне предсказуемо – выразил возмущение по поводу нового всплеска насилия в высших политических сферах. Он охарактеризовал вызов Каслри как «хладнокровную меру намеренного мщения». Герцог Портленд, правительство которого оказалось буквально разорвано дуэлью, как и полагается, проинформировал о событиях короля. Георг III ответил не без надменности, что

герцогу должно отдавать себе отчет в том, что в сложившихся обстоятельствах долг Его Величества ни в коем случае не давать поддержки подобным деяниям, его желанием также должно являться стремление воздержаться… от любых комментариев за исключением искренней озабоченности, с которой он только может и должен смотреть на это происшествие^{438}.

Ни один из участников поединка не улучшил собственной репутации вследствие дуэли, однако остается открытым вопрос в отношении мотивов Каслри, подтолкнувших его к вызову Кэннинга. Через день после дуэли он писал брату, признаваясь, что считает реноме свое «похороненным под спудом интриг, мелких махинаций и некомпетентности»^{439}. Странно, почему же Каслри продолжал думать так и после дуэли, целью которой служило в конечном итоге очистить репутацию от разного рода клеветнических заявлений. Посему остается открытым для догадок то обстоятельство, что Каслри выбрал поединок не как средство обелить доброе имя, но как способ отомстить Кэннингу. Подобный мотив ни в коем случае не назовешь достойным.

Третья из знаменитых политических дуэлей произошла почти через 20 лет. В ней встретились герцог Веллингтон – победитель при Ватерлоо, национальный герой и премьер-министр – и эрл Уинчелси – эксцентричный пэр с крайне обостренными протестантскими симпатиями. Причиной разногласий, приведших к поединку, стало несходство во взглядах на католическую эмансипацию[61]61
  ...несходство во взглядах на католическую эмансипацию. То есть на процесс снятия ограничений, налагавшихся на католиков в преимущественно протестантской Британии, и возвращения им гражданских прав. Прим. пер.


[Закрыть]. Яблоком раздора между двумя пэрами послужил вопрос Королевского колледжа в Лондоне, главным патроном которого являлся герцог. Уинчелси отозвал сделанное им пожертвование и написал в газету весьма ангажированное письмо с обвинениями в адрес Веллингтона в том, что тот-де хочет за счет основания колледжа «привнести римский папизм во все учреждения государства»^{440}.

Подстрекательское письмо Уинчелси вышло 16 марта, после чего герцог дважды написал ему с предложением принести публичное извинение. Уинчелси согласился сделать это только в том случае, если Веллингтон так же прилюдно подтвердит, что основание колледжа не есть средство проведения католической эмансипации. Подобное, конечно же, герцог принять не мог и 20 марта прислал Уинчелси вызов. Стороны назначили секундантов: сэра Генри Хардинга для Веллингтона и лорда Фалмута для Уинчелси. Те договорились о встрече на следующее утро в Баттерси-Филдс в присутствии врача, мистера Хьюма. По прибытии сторон в условленное место секунданты провели разметку площадки. Хардинг, потерявший левую руку в сражении под Ватерлоо, передал важную функцию заряжания пистолетов герцога Хьюму. Фалмут тем временем не без дрожи в руках заряжал пистолеты Уинчелси.

Теперь, когда стороны приготовились обменяться выстрелами, Хардинг, отругав Уинчелси и Фалмута за то, что довели дело до обострения, отдал команду открыть огонь. Веллингтон, видя, что рука Уинчелси с пистолетом смотрит вниз, намеренно выстрелил в сторону, после чего Уинчелси разрядил оружие в воздух. Уинчелси очутился в затруднительном положении на дуэли. Он отказался идти на попятную, что превратило размолвку в дело чести, выходом из которого становился только поединок, однако перспектива ранить или – еще хуже – убить герцога казалась довольно непривлекательной. Теперь нам известно, что перед дуэлью он принял решение не стрелять в Веллингтона. Однако Уинчелси предпочел пройти через поединок, но не приносить извинений за письмо – хотя публикацию его он и сам уже считал ошибкой, – поскольку отказ от дуэли превратил бы его в объект «обвинений, которые сделали бы мою жизнь бесполезной», то есть речь идет, конечно же, о трусости^{441}. Многие дуэлянты оказывались перед лицом подобной дилеммы.

Удовлетворив честь, Уинчелси получил возможность принести извинения, по случаю чего Фалмут сочинил черновичок «выражения сожалений», которые Веллингтон поначалу принимать не желал – он хотел непременно видеть слово «извинение». Хьюм, врач, выправил ситуацию, карандашом добавив в текст так необходимое «извинение». Затем Веллингтон кивнул Уинчелси и его секунданту, коснулся шляпы и, бросив собравшимся: «Доброе утро, господа», поскакал обратно в Лондон заниматься делами правительства.

Одной из первых о случившемся узнала любовница герцога, миссис Арбутнот. Прервав ее завтрак, он спросил: «Ну, так что вы скажете о джентльмене, который только что дрался на дуэли?»^{442} Общество и частные лица отреагировали довольно скептически. Чарльз Гревилл записал в дневнике, который вел регулярно: «Ничто не сравнится с удивлением, которое вызвало событие»^{443}. Гревилл не чувствовал уверенности в том, что герцог поступил правильно, вызвав лорда Уинчелси, который был «помешанным» и повсеместно считался виновником дуэли. Джереми Бентем – философ и ярый противник дуэлей – написал Веллингтону: «Опрометчивый человек! Только подумайте о смятении, в котором очутилось бы правительство, если бы Вас убили…»^{444}

Дуэль вызвала сенсацию в печати. Поначалу «событие казалось столь невероятным, что привлекло очень мало доверия», но постепенно на свет Божий стали выходить подробности. В отличие от большинства прочих дуэлей, данный конкретный поединок имел прямое отношение к премьер-министру, что превращало все случившееся в происшествие общегосударственной важности, способное иметь далеко идущие последствия. Между тем, когда «по воле Провидения» герцог не получил ни царапины, катастрофы не случилось, а финансовые рынки продемонстрировали «завидную стабильность». Мнение «Таймс» сводилось к тому, что в дуэли вовсе не было необходимости и вообще она есть нелепое недоразумение.

Герцог Веллингтон последний человек на свете, который вообще должен прибегать к дуэли для защиты чести, объектом какого бы нападения он ни стал как публичная фигура. Кроме того, мы хотим добавить, что из всех живущих на Земле людей лорд Уинчелси есть как раз тот человек, от которого следует требовать сатисфакции за оскорбления, нанесенные по поводу католического вопроса^{445}.

Через несколько часов после обмена выстрелами с лордом Уинчелси Веллингтон отправился в Виндзор на аудиенцию к королю, где сначала покончил с общественными делами, а потом упомянул о дуэли. Согласно репортажу «Таймс», король ранее не видел письма Уинчелси. Когда принесли газету, Веллингтон удалился, чтобы «дать (королю) возможность внимательно прочитать текст и поразмыслить над ним без его присутствия». Просмотрев злосчастное письмо, Георг заключил, что реакция на него дело личной чести и чувств и что, «будучи солдатом, его светлость, вероятно, более восприимчив к подобным моментам, чем какой-то иной индивидуум из другого класса общества». Дуэль, по мнению короля, была «неизбежна»^{446}. Однако, согласно другому источнику, «король остался доволен дуэлью и сказал, что и он поступил бы так же»^{447}. Георг IV не разделял однозначно неодобрительных взглядов отца на дуэли, пусть даже в одной из них рисковал своей жизнью премьер-министр.

Через два дня после дуэли «Таймс» писала, что «это, по меньшей мере, может послужить тенденцией успокоить ярость сторонников на протяжении оставшегося периода дискуссии», намекая, хотя и неосознанно, на мотивы, которыми руководствовался герцог, решаясь на поединок. Прежде он никогда не дрался на дуэлях и на самом деле не владел даже дуэльными пистолетами, но оказался готов сделать исключение, поскольку считал бой необходимым по политическим соображениям. Как Веллингтон объяснил герцогу Бакингему:

Правда состоит в том, что дуэль с лордом Уинчелси стала в значительной степени частью римско-католического вопроса, а потому было нужно пойти на нее… как сделать все что угодно еще для достижения цели, которую я себе поставил^{448}.

Другими словами, он не считал случившееся чисто личным (или даже вообще личным) делом – он рассматривал его как часть проводимой политики. Одним словом, налицо мотивы полностью противоположные тем, которыми руководствовался другой премьер-министр-дуэлянт: Питт оправдывал участие в поединке оскорблением, нанесенным им Тирни как частному лицу, а не как общественной фигуре.

Прежде чем мы простимся с герцогом и его дуэлью, будет небезынтересным отметить, что в следующем, 1830 г. открылось пассажирское сообщение на железнодорожной ветке Ливерпуль – Манчестер, где в качестве средства тяги для поезда использовалась «Ракета» Стивенсона (паровоз с двигателем Стивенсона. – Пер.), Герцог лично перерезал ленточку, но произошла трагедия, когда Уильям Хаскинссон, парламентарий от Ливерпуля, попал на линию и погиб при столкновении с поездом. Невозможно не заметить контраста между средневековым дуэльным ритуалом и более чем современным феноменом происшествия со смертельным исходом на железнодорожных путях. Новый мир спешил на смену старому со скоростью паровоза, старый же отступал шаг за шагом, нехотя сдавая позицию, как дуэлянт в поединке.

Глава десятая.
Отлив – дуэли в георгианской и ранневикторианской Англии

ИСТОРИЯ ДУЭЛЕЙ изобилует буянами, хулиганами и романтиками, но всем им далеко до драчливых патеров, поскольку явление это поражает прежде всего кажущейся несовместимостью и эксцентричностью. Священники-дуэлянты являлись преимущественно британским и ирландским феноменом, более того, принадлежавшим почти исключительно к георгианскому периоду. Хотя и недобросовестно было бы мерить современной меркой священников георгианской эпохи, тем не менее, будет совершенной правдой утверждать, что даже самый циничный, самый беспринципный и обмирщенный клирик должен соблюдать десять заповедей Господних. Шестая из них, как известно, гласит: «Не убий».

Первой дуэлью, связанной со священником в описываемый период, стала встреча между преподобным мистером Хиллом и корнетом Гардинером в Эппинг-Форесте в 1764 г. Гардинер был офицером Карабинеров, а Хилл – капелланом драгунского полка. Через два дня после получения ранения в той дуэли Хилл скончался. В некрологе о покойном говорится как о человеке «весьма приветливом, крайне деятельном и обладающем великим талантом проповедника» – оценки вполне лестные для священника. Однако один недостаток Хилла автор некролога все же упомянул: «Он имел слишком уж вспыльчивый характер для своего рода занятий»^{449}.

В 1782 г. преподобный мистер Эллен дрался в Хайд-Парке на дуэли с американцем, Ллойдом Дьюлени. Дыолени описывался как «весьма благородный господин и очень уважаемая личность, обладающая обширной собственностью в провинции Мэриленд». Эллен, помимо духовного сана, имел и, как сказали бы мы теперь, всецело поглощавшее его хобби – служил также журналистом в «Морнинг пост». Он написал статью, озаглавленную «Личности главных бунтовщиков», в которой назвал Дьюлени «лжецом и душегубом». Дьюлени понадобилось целых три года, чтобы призвать Эллена к ответу за его высказывания, когда же он добился своего, они стрелялись с 8 ярдов. Дьюлени погиб. Эллен с секундантом после дуэли скрылись. Суд на Боу-Стрит объявил награду в 10 гиней за помощь в задержании двух беглецов. В итоге их поймали, судили и признали виновными в неумышленном человекоубийстве, оштрафовали на шиллинг и наказали полугодовым заключением. Во время процесса появилось довольно туманное свидетельство того, что Эллен-де отрабатывал приемы стрельбы из пистолета за день до дуэли. Весь эпизод спустили на тормозах, как писали, даже без «применения какого-то церковного наказания, хотя судья Буллер настоятельно обращал внимание присяжных на чрезвычайно скверное его (священника) поведение»^{450}.

Как показывает пример, духовные власти не слишком-то строго карали священников-дуэлянтов, чего, казалось бы, следовало от них ожидать. Так или иначе, попадались иногда епископы, которые твердо стремились искоренить богопротивную практику среди подотчетного им клира. После поединка в Солсбери между священником и мирским господином в газете появились вот такие строки:

Что же касается того дела – того происшествия, – то как нам сказали, им занялся епископ, который, не будучи воинствующим церковнослужителем, не желает терпеть драчливых патеров, а потому намерен сделать его пример уроком для прочих^{451}.

Годом раньше капитан Лизон и преподобный мистер Данбар встретились на дуэли в воскресенье утром на поле около Баттерси-Бридж. Оба промахнулись, после чего быстро уладили все дело. Затем, закончив встречу с Лизоном,

преподобный дуэлянт отправился служить службу в приходскую церковь, в которую не так давно был назначен викарием. В этом мы ничего дурного не усматриваем, ибо после попытки отнять жизнь у другого себе подобного человеческого создания самое время как следует помолиться и примириться с Господом Богом^{452}.

В 1828 г. преподобный мистер Хитон де Креспиньи дрался на дуэли с мистером Лонгом Уэллсли на песчаном берегу под Кале. Данный случай отличается от многих прочих сходных примеров с участием духовных особ тем, что священник на сей раз оказался лицом, вызывающим на поединок. Конфронтация возникла по причине некоторых замечаний, отпущенных Уэллсли в адрес отца господина де Креспиньи. Тот осмелился заявить, что старик де Креспиньи имел якобы связь с некой неназванной женщиной. Они поехали в Кале, поскольку Уэллсли в то время связывали обязательства не нарушать мира в Англии^{453}. Де Креспиньи ранее служил в Королевском ВМФ (где, вероятно, мог нажить некоторый дуэльный опыт) и нарушил приказ, до срока бросившись под огонь. Приняв сан в 1820 г., он благоразумно женился на дочери епископа Нориджского. Уже скоро он стал пастором в Сток-Дойле в Нортгемптоншире^{454}. Крайне интересно было бы узнать, как отнесся к эскападе зятя среди дюн возле Кале тесть де Креспиньи.

Несмотря на все истории о драчливых патерах, встречались (и, несомненно, в немалом числе) случаи, когда священники исполняли более традиционные функции – стремились к миру и гармонии, а не сеяли вражду и ненависть. Об одном таком пресса с умилением писала в 1783 г.:

Утром в воскресенье, часов в десять, два офицера с еще тремя джентльменами, их друзьями, встретились на поле возле Бэйсуотера, с целью драться на дуэли, когда вышеозначенных господ заметил направлявшийся на службу преподобный мистер Суэйн. Он понял их намерения и осторожно вмешался, потом сопроводил их в Лондон, где, назначив встречу, еще раз повидался с ними вечером. Путем разумных наставлений и дельных советов сей благожелательный священник вместе с еще одним джентльменом поспособствовал улаживанию разногласий между офицерами мирным путем^{455}.

Самым известным дуэлянтом-священником являлся преподобный сэр Генри Бэйт Дадли. Сэр Генри и в самом-то деле был столь печально знаменит как человек воинственный и скорый на расправу, что даже получил прозвище «Драчливый патер». После посвящения в сан он поселился в Эссексе, но скоро оставил его ради жизни в Лондоне и занятия журналистикой. В 1775 г. он сделался редактором «Морнннг пост», а в 1780 г. создал этому периодическому зданию конкурента – газету «Морнннг герольд». Журналистская деятельность принесла ему как влияние в обществе, так и дурную славу. Один современник даже посвятил Дадли стихотворные строки, в которых отзывался следующим образом:

 
В сутане щеголь и горлан-задира.
Боец, драчун, игрок и простофиля.
В разнос торговец ложью от правительств.
До смерти друг он черту, претенденту, папе
И приживала при хозяевах, и опер автор,
Газетчик знатный и пороков обличитель[62]62
  ОРИГИНАЛЬНЫЙ ТЕКСТ:
  A Canonical Buck, Vociferous Bully
  A Duellist, Boxer, Gambler & Cully…
  A Government Runner of Falsehood a Vendor
  Staunch Friend to the Devil, the Pope and Pretender
  A Manager’s parasite, the Opera Writer
  News paper Editor, Pamphlet Indictor


[Закрыть].^{456}
 

Репутация Бэйта Дадли как драчливого патера основывалась на его успехах в роли дуэлянта и боксера. Первая его драка с капитаном Майлзом в 1773 г., прозванная «воксхоллским бузотерством», стала заявлением Бэйта как человека, с которым лучше не связываться. Кроме кулачных поединков, он участвовал, по меньшей мере, в трех традиционных дуэлях. Самая ранняя такого рода схватка – бой с капитаном Эндрю Стоуни из-за унизительных для последнего высказываний, которые допустил Бэйт в «Морнинг пост». Дуэль проходила в несколько необычных условиях – в трактире «Аделфи», на Странде. Стороны использовали как пистолеты, так и шпаги, оба получили легкие колюще-резаные ранения. Кроме всего прочего, при выстреле из пистолета разбилось зеркало в комнате. Правда, возникло подозрение, что дуэль вообще представляла собой заранее подготовленный спектакль, сыгранный с целью повысить интерес к Стоуни со стороны вдовствующей графини Стрэтмор. Если учесть, что те двое через несколько дней поженились, то уловка вполне удалась. Причина недоверия окружающих состояла в том, что поединок происходил в сугубо приватной атмосфере за закрытыми дверьми, при этом секунданты, один из которых пользовался довольно сомнительной репутацией, ожидали снаружи; нанесенные же дуэлянтами друг другу раны оказались довольно поверхностными, стрелял же вообще только один пистолет^{457}.

Однако в дуэли Бэйта Дадли с мистером де Морандом в августе 1778 г. не прослеживается ни тени намека на сговор. И в самом-то деле, все, чего смогли достигнуть секунданты, убедить двух господ не делать друг в друга пятого выстрела. Оба главных участника оставили живое изложение подробностей дуэли в форме проекта заявления для печати. Они сочинили рассказ в кафе «Голова турка» на Странде сразу же после того, как вернулись с Килберн-Уэллс, где дрались на дуэли. Я намеренно сохранил вольно применяемые сокращения оригинала, чтобы сохранить непосредственность рассказа и передать по возможности атмосферу, в которой находились Бэйт и де Моранд в «Голове турка», попивая кофе, трудясь над историей, совершенно, казалось, забыв о том факте, что еще часом ранее приложили максимум старания с целью убить друг друга.

Сойдясь на 5 часах как на времени встречи для улаживания спора в Хайд-Парке, мистер Бэйт, сопровождаемый кап-ом Бэйли и врачом, а мистер Деморанд [sic] – мистером Остином, прибыли туда чуть раньше условленного, после чего каждый из секундантов в присутствии противной стороны зарядил пистолеты. Мистер Бэйт покинул коляску и занял позицию, мистер Деморанд тут же последовал его примеру. Поскольку кап. Бэйли сказал ему, «что он может продвинуться так далеко, как ему будет угодно», этот г-н так и сделал. Оба выстрелили с расстояния в двенадцать шагов один от другого без какого бы то ни было результата. Тогда мистер Деморанд сделал еще два или три шага и разрядил второй п-т, на что мистер Бэйт ответил (тем же), но оба п-та не выстрелили. Оба (дуэлянта) выразили желание продолжить, на что выр. протест секунданты, к-рые использовали любой аргумент, дабы заставить их (дуэлянтов) прекратить (бой). Но мистер Бэйт деятельно настаивал на том, что не удовлетворен, и они тут же уговорились (чтобы не мешали люди, которые к тому времени стали собираться в парке) проехать по Эджуэр-Роуд, чтобы покончить с делом в к-ниб. укромном месте сбоку от Килберн-Уэллс. Для чего проехали ок. мили, где мистер Бэйт с другом вышли, тут же мистер Деморанд и его друг сделали то же и проследовали на близлеж. поле. По получ. от кап-а Бэйли того же указ. подойти так близко, как он считал нужным, мистер Деморанд спустил курок, но пистолет дал осечку. На это мистер Бэйт выстрелил и слегка ранил мистера Деморанда в верхнюю часть головы. Мистер…[LXIII][63]63
  Мистер… (многоточие мое. – Пер.) Не сказано, кто; очевидно автор в погоне за колоритом так увлекся, что пропустил имя, скорее всего, другого дуэлянта, то есть в данном случае Бэйт. Прим. пер.


[Закрыть] тотчас же ск-л: «Вы ранены, сэр!» – на что мистер Деморанд бросил: «Незначительно», и выпалил из второго пистолета, на что мистер Бэйт ответил огнем, но без как-л. эффекта. Тут снова вмешались секунданты и ск-ли, что дело не может продолжаться так дальше, ибо каждый показал храбрость сполна. Мистер Бэйт ответил, что пришел сюда не выяснять храбрость, а затем, чтобы услышать отказ мистера Деморанда от справедливости заявлений в публ. печати о нем (Бэйте) в некоторых в-сах, за что он ожидает принесения извинений самым наиполнейшим образом. Или же должен настаивать на продолжении, пока один не упадет. Коль скоро мистер Деморанд не изволил выразить согласия (извиниться), они перезарядили пистолеты и пошли в поле чуть дальше, но как только они приготовились обменяться выстрелами, секунданты вновь вежливо вклинились и угрожали отказаться от выполнения своих обязанностей, замечая мистеру Деморанду, что теперь, когда тот дал убедительные док-ва личной храбрости, не будет преступлением с его стороны не отказать мистеру Бэйту в любезности, которой тот так добивается…^{458}

Бэйт дрался на дуэли также с Джозефом Ричардсоном, одним из совладельцев «Морнннг пост», в результате чего Бэйт ушел из этой газеты и положил начало «Морнннг герольд».

Бэйт и де Моранд начали дуэль в Хайд-Парке. Однако им пришлось передислоцироваться в Килберн-Уэллс, чтобы никто не мешал им улаживать спор без лишних свидетелей. В данном шаге чувствуется отзвук более упорядоченной центробежной миграции дуэлянтов в Лондоне. Лестер-Филдс, Саутгемптон-Филдс и другие открытые места сразу же вокруг Лондона, так популярные у любителей выяснять отношения после реставрации монархии, либо застраивались, либо переставали предоставлять должную степень уединения. К 1760 г. дуэлянты продвигались все дальше на запад. Хайд-Парк по-прежнему пользовался успехом, но, как мы уже наблюдали, имелись поклонники и у Килберна, Риджентс-Парка, Хэмпстед-Хид и Чок-Фарм, равно как у Мэрилебон-Филдс, Тайберна и Блэкхида. Ставшая роковой и вызвавшая такую большую шумиху дуэль полковника Фосетта и лейтенанта Монро в 1843 г. проходила в Риджентс-Парке. Лорд Кэмелфорд дрался на закончившейся его гибелью дуэли с капитаном Бестом, как мы с вами тоже уже видели (см. пролог), за Холленд-Хаузом в Кенгсингтоне.

Со строительством мостов через Темзу дуэлянты в поисках мест для смертельных рандеву стали обращать внимание и на территорию к югу от реки. До 50-х гг. восемнадцатого века единственным мостом через Темзу в городской черте оставался Лондон-Бридж, далее к западу доступ на юг осуществлялся с помощью паромной переправы. Данное средство, совершенно очевидно, представлялось нежелательным для дуэлянтов, ибо сомнительно, что даже самый тупой паромщик или лодочник не распознал бы намерений господ, решивших воспользоваться его услугами. Вестминстер-Бридж, открытый в 1756 г., стал первым, который помог в буквальном смысле расширить дуэльные горизонты, за ним последовали в 1760 г. Блэкфрайарз-Бридж и Воксхолл-Бридж в 1816 г. Первый Баттерси-Бридж стоял в период между 1771-м и 80-ми гг. девятнадцатого столетия.

Баттерси-Филдс и Уимблдон-Коммон пользовались популярностью у дуэлянтов потому, что в начале девятнадцатого столетия туда представлялось возможным легко попасть из Лондона через новые мосты, тогда как места там были все же довольно уединенные, что в значительной мере гарантировало от постороннего глаза. В 50-е гг. девятнадцатого столетия Баттерси-Филдс осушили и засыпали землей, превратив в парк, до того же они представляли собой низкорасположенные поля сельскохозяйственной земли и печально знаменитое место разгула страстей представителей дворянства. Когда герцог Веллингтон и лорд Уинчелси приехали туда утром в день поединка в 1829 г., они видели там работника, который занимался точкой косы.

Уимблдон-Коммон – в то время часть более крупного общественного выгона, включавшего Патни-Хид, – полюбилась дуэлянтам по тем же причинам. Место находилось близко к сравнительно хорошо содержавшейся Портсмутской дороге – важное соображение, поскольку дороги тогда зачастую пребывали в ужасном состоянии – и было при этом довольно обширным, чтобы предоставлять дуэлянтам достаточную для их целей уединенность. В 1798 г. Питт дрался с Тирни именно на Патни-Хид. Полковник Ленокс обменялся выстрелами с братом короля, герцогом Йоркским, на Уимблдон-Коммон в мае 1789 г. Многие из дуэлей на Коммон в более поздний период проходили около знаменитой ветряной мельницы, построенной в 1817 г. И в самом-то деле, разве не мельник, Томас Дэнн, действовавший и как констебль, арестовал в 1840 г. Кардигана после дуэли с Харви Такеттом?

Лондон, конечно же, не был единственным местом в Британии, где встречались друг с другом дуэлянты, хотя он видел, вероятно, больше дуэлей, чем какой-то другой уголок страны. Шотландцы дрались на полях или на болотах под Эдинбургом. Согласно сэру Вальтеру Скотту, писавшему о 30-х гг. восемнадцатого века, Холируд-Парк радовал глаз и сердце дуэлянта, служил отличным местом для боя, будучи «глубокой, дикой и богатой травой долиной, усыпанной огромными валунами и обломками камней»^{459}. В 1790 г. сэр Джордж Рэмзи получил смертельную рану от капитана Макрэя из-за ссоры по поводу лакея на Масселбург-Линкс. Англичане тоже сражались у моря: на берегу в Брайтоне, в Госпорте, в Саутси, в Диле и в Плимуте. Вообще же они дрались там, где казалось всего удобнее: в Остерли-Парке, в Каусе и в замке Карисбрук на острове Уайт, на Бэгшот-Хид, в Ливерпуле, в Брайдлингтоне, в Эппинг-Форест, в дюнах выше Бата – там, где представлялась возможность укрыться от любопытных глаз и строгих очей находившихся при исполнении обязанностей полицейских. Валлийцы тоже бились в поединках чести. Провинциальную тишину Тенби нарушила дуэль, ставшая в 1839 г. следствием долговременной тяжбы по вопросу собственности. В 1799 г. Сэм Фортьюн сложил голову в Хаверфордуэсте на дуэли из-за ссоры, разыгравшейся вокруг какой-то несущественной мелочи. Некий Джон Бенион, похоже, убил человека при подозрительных обстоятельствах на дуэли около Ньюкасл-Эмлин в 1814 г.

Однако Хайд-Парк, со своей стороны, оставался, по меньшей мере, до конца восемнадцатого века местом проведения многих дуэлей. Он располагался близко к фешенебельным особнякам Мейфэра (дорогой район лондонского Уэст-Энда. – Пер.), предоставляя вместе с тем дуэлянтам изрядную уединенность для спокойного разрешения их разногласий. В 1763 г. Уилкес и Мартин пешком добрались до места рандеву в Хайд-Парке. Около 1760 г., как узнаем мы из литературы, «парк пользовался печальной репутацией места, в коем орудовали разбойники и где в стороне от глаз людских и без опасности постороннего вмешательства проходили дуэли»^{460}. Капитан Гронау, засевший за воспоминания в 60-е гг. девятнадцатого века, оставил описание Хайд-Парка таким, каким выглядел он в дни юности автора.

В 1815 г. он казался куда более деревенским, чем в сегодняшнее время. Под деревьями паслись коровы и олени, дорожки попадались нечасто, и ничто в иных местах его не говорило о том, что там ступала пресловутая нога человека, которая, где только можно, уничтожает любые намеки на красоту и шарм природы. Если вы осматривались, стоя на какой-то возвышенности, монотонные ряды домов не напоминали вам о близости большого города, и Хайд-Парк с его атмосферой более походил на тот, каковым создал его Бог, а не на затянутое дымкой, серое и пропитанное угольной пылью место в извечных полусумерках сегодняшнего Лондона^{461}.

Немецкая путешественница, посетившая Лондон в начале девятнадцатого столетия, подтверждала воспоминания Гронау о сельской идиллии парка и поражалась показной роскошью зрелища, открывавшегося там ее глазам по воскресеньям после обеда, когда «весь светский мир ездит, скачет верхом или просто прогуливается там». Она уверяла читателя, будто в парке в такое время собирались приблизительно до 100 000 человек^{462}.

Несмотря на всю первобытность Хайд-Парка на заре девятнадцатого века, кажется очевидным, что на изломе столетий он стал выходить из моды как место встреч дуэлянтов. Капитаны Кларк и Иннес дрались в Хайд-Парке в марте 1749 г., хотя, вероятно, выбери они уголок подальше, Кларку бы удалось избежать суровой руки правосудия. Как мы уже отмечали, Уилкес и Мартин схлестнулись в Хайд-Парке в 1763 г., а Бэйт Дадли и де Моранд – в 1778 г.; правда, в обоих случаях им мешали прохожие, и дуэлянтам приходилось менять дислокацию. К 1800 г. желающие подраться предпочитали другие места – выяснять отношения в Хайд-Парке становилось все более рискованным.