Текст книги "Дуэль. Всемирная история"

Автор книги: Ричард Хоптон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 34 страниц)

Специалисты настаивали, что «картель» требует самого прямого изложения фактов, причем в умеренных и не несущих оскорблений словах: такой вызов должен содержать имена, фамилии и титулы сторон и быть непременно датированным и подписанным тремя свидетелями. Поначалу для вручения «картели» использовался герольд, хотя такой обычай довольно быстро отмер, не в последнюю очередь потому, что герольдам нередко доставалось, что называется, на орехи от тех, кому они доставляли вызов. В дальнейшем стало правилом отправлять вызов для вручения публично или в месте, обычно часто посещаемом рекомым рыцарем.

Для господина, удостоившегося быть вызванным таким образом, составители наставлений предписывали три возможных варианта. Он мог принять вызов, проигнорировать его или ответить возражением. Процедура приема вызова обычно подразумевала отправление «картели», если же дворянин не отвечал на вызов, это означало для него обязанность действовать в соответствии с продиктованными там условиями – драться. Когда высказывалось возражение, оно могло быть хорошо, плохо или вовсе никак не аргументированным. И тут тоже вступал в действие целый комплекс правил и установлений^{65}.

Высокая степень формализации правил обычно сопровождала дуэли чести высокопоставленных персон, санкционируемые обычно государем. В «Ричарде II» два непримиримых барона – Болингброк и Норфолк – бросали «перчатки» в присутствии самого короля. Таким образом они направили друг другу официальный вызов перед лицом королевской власти. Однако, как мы уже говорили, современная дуэль – тайное, незаконное и сугубо личное предприятие – заметным образом контрастировала с дуэлями чести позднего Средневековья или эпохи Возрождения, когда на поединок приглашали гласно, официально и в полном соответствии с нормой закона. Современная дуэль – в лучшем случае не поощрявшаяся, а в худшем запрещенная властями – требовала не столь пышных и помпезных процедур для вызова оппонента на дуэльную площадку. В конце концов, коль скоро кара со стороны уголовного закона грозила дуэлянту уже за одно только направление вызова, как это очень часто случалось с семнадцатого столетия, наиболее предусмотрительно бывало все же отправить к оппоненту герольда – иными словами, посланника. Практика получала параллельное развитие по мере того, как сходил на нет обычай биться на champs clos – специально отведенных «закрытых площадках», – предоставляемых дуэлянтам их собственным государем.

К середине шестнадцатого века – на каковой момент практика современной дуэли стала активно укореняться во Франции и в других странах – самым естественным способом направить обидчику вызов на поединок служило письмо, или опять-таки «картель». Совершенно ясно из названия, что подобная записка являлась формой старомодного «картелло», однако без прежней помпы и антуража из формальностей. Задача выбора места, времени и характера предстоящего боя отводилась в ведение секундантов. Можно сказать с уверенностью, что по мере развития традиций современной дуэли роль секундантов во всем предприятии становилась все более значительной.

Текст вызова – вручался ли он лично, передавался ли секундантом или приходил письмом – полагалось составлять в учтивых выражениях. Нет сомнения, что в горячке момента о подобных условиях нередко забывали. Пелэм, эпически воспетый герой популярного романа Эдуарда Булвера Литтона 1828 г., находясь в Париже, оказывается участником дуэли в роли секунданта при старом друге Реджиналде Глэнвилле. В соответствии с традициями, Пелэму выпадает честь доставить вызов Глэнвилла его противнику, сэру Джону Тирреллу. Пелэм находит Тиррелла в клубе и вручает письмо с приглашением на поединок. Сэр Джон выпивает «вместительный стакан портвейна, чтобы укрепить себя перед задачей» прочтения письма Глэнвилла. Ставя точки над «i» в старой и продолжительной ссоре, Глэнвилл заключает послание словами: «Мне остается только… объявить Вам, что Вы лишены и крупицы храбрости, что Вы жалкий негодяй и трус». Сэр Джон – несомненно, ошарашенный письмом – дает Пелэму ответ:

Передайте пославшему Вас, что я возвращаю ему сполна все те грязные и лживые слова, которые он посмел произнести обо мне. Скажите ему, что я втаптываю в грязь его утверждения в мой адрес с таким же презрением, как втоптал бы его самого. Еще не наступит утро, как я буду биться с ним насмерть^{66}.

Учитывая то обстоятельство, что сам факт вызова кого-нибудь на дуэль был – и на протяжении большей части истории явления таковым оставался – очень часто незаконным, требовалось соблюдение некоторой осторожности в направлении вызова. Поэту и писателю Томасу Муру как-то поведали историю лорда Байрона, который передавал вызов высокопоставленному судейскому чиновнику, главному судье Бесту, от имени друга, которого рекомый судья оскорбил. Бест, выслушав Байрона, произнес: «Я признаю, милорд, что назвал … отъявленным негодяем, теперь же повторю то же самое в присутствии вашей светлости. Однако сознаете ли Вы, лорд Байрон (добавил он с усмешкой), какими последствиями лично Вам может грозить доставка вызова главному судье?» Как узнаем мы дальше, Байрону «скоро пришлось прочувствовать всю комичность его шага, и двое расстались хорошими друзьями, предоставив честь … ее собственной судьбе»^{67}.

Бравада Байрона, взявшегося передать вызов судье, есть, вне сомнения, пример экстремальный. Вообще же тому, кто относил вызовы оппонентам, надлежало действовать осмотрительно. Одна из причин заключалась в необходимости не допустить, чтобы о намечающейся дуэли пронюхали власти. История дуэлей полна случаев, когда на место тайного поединка в последний момент являлась полиция. В некоторых подобных случаях возникало подозрение, что одна из заинтересованных сторон намеренно уведомила органы поддержания правопорядка с целью не допустить дуэли и избежать таким образом риска. В таком варианте полиции лишь оставалось прибыть на место в точно рассчитанный момент, остановить поединок, изъять оружие и задержать дуэлянтов. Возможно, такой сценарий был сопряжен с унижением и больно бил по достоинству участников, однако несомненное достоинство его в том, что своевременное вмешательство властей гарантировало сторонам шанс избежать смерти или тяжелых увечий.

Между тем тайное извещение полиции считалось актом чрезвычайно низким, равносильным проявлению трусости, посему прибегать к подобному средству следовало тоже под надежным покровом секретности. Если на такой шаг решались члены семьи или друзья, действовали они, конечно же, движимые самыми лучшими побуждениями, пусть и совершенно бесцеремонно нарушая при этом кодекс чести.

Итак, уведомление полиции могло служить способом прервать дуэль и предотвратить худшие последствия. Когда же речь шла о дуэлях между офицерами, начальство располагало таким перекрывающим краном, как воинская дисциплина. Давняя и взлелеянная годами неприязнь между контр-адмиралом сэром Бенджамином Хэллоуэллом и генерал-майором Донкином уходила корнями в осаду Таррагоны в 1813 г., во время войны на Пиренейском полуострове[17]17
  Война на Пиренейском полуострове, в ходе которой вооруженные силы Испании, Великобритании и Португалии противостояли войскам Французской империи, происходила в 1808–1814 гг. и являлась частью Наполеоновских войн. В то время целью боевых операций сторон неоднократно становилась упомянутая автором Таррагона – испанский укрепленный город на побережье Каталонии. Так, в 1811 г. она была осаждена и взята французской Каталонской армией генерала Луи-Габриэля Сюше, однако в тексте речь идет о другой осаде, когда 3–15 июня 1813 г. Таррагоной, обороняемой итало-французским гарнизоном под командованием генерала Антонио Бертолетти, безуспешно пытался овладеть 16-тысячный корпус британского генерала Джона Мюррея. Прим. ред.


[Закрыть]. История, симптоматичная в том, что касается света, проливаемого ею на некоторые аспекты дуэльного кодекса. Хотя сам пример позаимствован из среды британских военных кругов эпохи Наполеоновских войн, отраженные в нем тенденции и его, так сказать, подводные течения вполне характерны для истории дуэлей в самом широком плане.

Начало всему делу положило обвинение адмирала Хэллоуэлла в адрес генерала Донкина – последний-де побуждал командующего армией, сэра Джона Мюррея, неоправданно снять осаду с Таррагоны, что приводило к оставлению всей артиллерии врагу и наносило удар по чести армии. Донкин с возмущением отринул такое заявление и, как мы уже знаем, заявил Хэллоуэллу, что тот «чертов мерзавец и проклятая Богом скотина». Спустя две недели Донкин прислал Хэллоуэллу вызов на дуэль.

Послание носило образцовый характер – было официальным, вежливым и с четкими указаниями на причины, – но в ответе на него адмирал твердо отклонил вызов Донкина, утверждая, что обвинения направлялись Донкину как общественному деятелю, как солдату, но не касались его как личности. Одним словом, они касались только роли Донкина в его намерении убедить Мюррея бросить орудия под Таррагоной, что навлекло бы позор на армию. Посему Хэллоуэлл не считал для себя возможным выйти на поединок с Донкином до тех пор, пока не закончится официальное расследование дела.

Вместе с тем Хэллоуэлл не стал лишать Донкина надежды и пообещал, что тот в итоге получит возможность, которую так ищет. Хэллоуэлл Не собирался совсем отказываться от дуэли с Донкином и откладывать ее до некоего совершенно неопределенного момента. Но Донкину казалось этого мало. Выпад Хэллоуэлла не давал ему спать спокойно, к тому же оскорбление получило публичную огласку. Для поддержания репутации, даже просто для того, чтобы продолжать чувствовать себя полноправным командиром над подчиненными, генералу приходилось искать немедленного удовлетворения. Сверх всего этого, Мюррей принял на себя полную ответственность в отношении решения; получалось, что Донкин вообще ни в чем не виноват. Адмирал, между тем, оставался непреклонен, на чем дело и сделалось… пока.

Спустя полтора года, в январе 1815 г., расследование трибунала в Винчестере по обстоятельствам осады Таррагоны наконец подошло к завершению. Хэллоуэлл написал Донкину письмо с предложением по окончании заседания суда подыскать укромное местечко и там дать друг другу удовлетворение. Ответ Донкина явно содержал черты мелодраматического характера:

Вы должны осознавать, что после всего случившегося встреча между нами может закончиться фатально для одного из нас. Посему осмеливаюсь обратиться к Вам с предложением (исходя из соображения, что трое уцелевших, как Вам известно, в соответствии с законами страны будут считаться главными виновниками) перенести нашу встречу на Континент (то есть биться не в Англии. – Пер.).

Хэллоуэлл ответил, что не может поехать на Континент без позволения адмиралтейства. Если он начнет добиваться такого разрешения, вполне вероятно, возникнут подозрения. Затем стороны поручили урегулирование технических вопросов секундантам, которые обменялись письмами 19 и 20 января. Вечером 20 января Хэллоуэллу нанес визит адъютант принца-регента, принесший письмо от военного министра, лорда Батерста. В послании адмирала предупредили о том, что если он вызвал Донкина, принял вызов от него или согласился на ранее полученный вызов, он (Хэллоуэлл) «станет причиной Его глубочайшего неудовольствия». 9 февраля адмиралтейство тоже рекомендовало Хэллоуэллу воздержаться от дуэли с Донкином. Как бы там ни было, несмотря на то что все дело так и не дошло до поединка, история эта, вне сомнения, будит заслуженный интерес^{68}.

Различия, которые оба господина проводили между собой как личностями и государственными мужами, довольно важны для дуэлянта. Пределы, до которых от частного лица допустимо было требовать отчета за его действия как от фигуры официальной, есть спорная материя. Так, существуют примеры, когда адвокатов вызвали на дуэль рассерженные тяжущиеся, недовольные ходом своего дела в суде. Джон Скотт, ставший позднее лордом-канцлером под именем лорда Элдона, консультировал успешную сторону в продолжительном процессе в 80-е гг. восемнадцатого столетия. Когда противник исчерпал все законные доводы, проигравшая сторона – некто Боб Макретти – вызвала Скотта на дуэль. Скотт не принял вызова, сообщил о действиях Макретти в полицию, того пригласили для беседы, оштрафовали на 100 фунтов и на полгода упрятали в тюрьму^{69}. Таррагонское дело служит хорошим наглядным примером. Хэллоуэлл упорно настаивал на том, что с дуэлью придется подождать до окончания работы трибунала. Претензии его адресовались исключительно к совету Донкина Мюррею и ни в коем разе не затрагивали генерала как частное лицо. Донкин, со своей стороны, считал себя оскорбленным публично, причем так сильно, что как офицер не имел права оставить выпад безнаказанным. Он не мог жить с таким оскорблением, дожидаясь окончания официального расследования. На это могло уйти (как в действительности и получилось) несколько месяцев, все то время репутация генерала оставалась бы запятнанной и, вероятно, снизился бы и его вес как командира. Способ найти компромисс между двумя этими позициями отсутствовал. При этом совершенно не подлежит сомнению то, что дуэль между двумя высшими офицерами в ходе боевых действий перед лицом неприятеля вполне могла бы оказать скверное влияние на боевой дух и дисциплину в войсках. В данном свете упорство Хэллоуэлла, не позволившее ничему подобному случиться, есть образец правильного поведения. Существовали прецеденты – как в армии, так и во флоте, – когда дуэли откладывались до окончания работы военного трибунала. При подобных обстоятельствах считалось позволительным для офицера отказаться от дуэли, вместе с тем не представлялось возможным оттягивать развязку до бесконечности.

История не раз и не два становилась свидетельницей вмешательства военных властей с целью помешать офицерам драться на дуэлях, особенно в тех случаях, когда рекомый офицер находился в очень высоком звании. Однако все те же военные власти демонстрировали и двусторонний подход, разграничивая дела и свое к ним отношение до прямо противоположного, как, скажем, в случае упомянутого выше энсина Коувелла, которого вышибли из флота за отказ от дуэли. Весьма любопытен и тот факт, что Донкин считал необходимым поехать для поединка на Континент.

Неожиданным сюжетным поворотом в истории стала инсинуация Хэллоуэлла, обвинившего Донкина в том, что во время разбирательства трибунала в Винчестере он-де допустил намеренную утечку информации о предстоящей дуэли военному начальству. Поскольку вся история рассказана на основании копий переписки, сделанных Хэллоуэллом, и, более того, его измышления не подтверждаются никакими другими свидетельствами, можно, как говорится, не брать в зачет это его заявление. И если уж говорить по правде, возможность такого двурушничества как-то не вяжется с упорными настояниями Донкина и его стремлением решить спор поскорее – то есть драться на дуэли еще в Испании.

В этой главе мы попытались объяснить всю важность такого акта, как вызов на дуэль. Без официального вызова встреча с оружием в руках не могла, собственно, претендовать на право называться дуэлью. Именно вызов давал старт всему предприятию – он приводил в движение шестерни хитроумного механизма дуэльных протоколов. Генеральная линия этой книги и состоит в том, что – несмотря на вариации и какие-то специфические особенности в практике и теории поединков в тех или иных странах и в то или иное время – базовые заповеди оставались неизменными на протяжении веков, когда бы и где бы ни происходил бой чести. Дуэль всегда имела свои неотъемлемые черты и четкие характеристики: вызов, привлечение секундантов и условия ведения самого поединка. И вот наступает момент повнимательнее присмотреться к тому, какую же роль играли в поединках секунданты.

Глава третья.
Роль секундантов

Убежден, что найдется одно дело на пятьдесят, когда здравомыслящие секунданты не сумеют добиться примирения сторон прежде, чем те выйдут на бой^{70}.

ПЕРЕД НАМИ МНЕНИЕ одного из многих авторов, из-под пера которых выходили наставления и рекомендации тем, кто участвовал в дуэлях в качестве секундантов. Среди дуэлянтов – как тех, кто вызывал оппонента, так и тех, кто принимал вызов, – многие и многие погибли только по причине безответственности или неопытности выбранных секундантов, независимо от того, бились ли противники на шпагах или пистолетах. Любой дуэлянт нуждался прежде всего в разумном, опытном и надежном секунданте – в человеке, на которого можно было бы действительно положиться. Когда Родон Кроули, муж беспринципной и тщащейся быть всегда в центре внимания общества Бекки из «Ярмарки тщеславия», застиг ее in flagrante delicto («на месте преступления») с лордом Стейном, вышел скандал, в ходе которого Кроули оскорбил Стейна прежде, чем ударить и швырнуть в него бриллиантовую брошь Бекки, оцарапавшую лоб ловеласа^{71}. После этого вызов стал неминуем, а потому Родон, который не был новичком в подобного рода вещах, тут же поспешил в Найбридж-Бэррэкс повидать капитана Макмердо, «своего старого друга и товарища». Макмердо являлся как раз тем человеком, которого неплохо было бы привлечь к помощи в трудную минуту, – превосходным секундантом.

Макмердо доказал собственную полезность, и через короткое время они с Родоном встретились с мистером Уэнемом, секундантом лорда Стейна. Когда Уэнем напустил тумана невинности вокруг «дружеской встречи» Стейна и Бекки, Макмердо заставил Родона забыть о вызове. После всего Макмердо заметил: «Если его светлость [Стейн], получив выволочку, сочтет за благо сидеть тихо, так, черт возьми, пусть и сидит». И хотя Макмердо всего лишь литературный герой, однако он обладал качествами, которых порой так недоставало многим секундантам в реальной жизни. Если оставить за бортом романы, в действительности – в такой, как она есть, действительности, – в кульминационный момент на месте встречи дуэлянтов недостатки секундантов нередко оборачивались фатальными последствиями. Один писатель, стремясь дать совет возможным секундантам, выражал уверенность в том, что «большинство кошмарных происшествий, о которых приходится читать, есть зачастую следствие невежества или халатности секундантов»^{72}.

Итак, повторимся, обязанности секундантов имели огромное значение. Иной раз от них буквально зависели жизнь и смерть. Когда Джеймс Полл дрался с сэром Фрэнсисом Бердеттом на Патни-Хид в 1807 г., его секундант, некий мистер Купер, послужил блестящим примером того, как не надо вести себя секунданту. Перед первым выстрелом, когда знак действовать подавал секундант Бердетта, Джон Кер, Купер «в поспешности ретировался за дерево на некотором расстоянии». Когда наступил черед второго выстрела и соответственно пришла очередь Купера давать отмашку дуэлянтам, он стоял так далеко от линии огня, что основные участники не видели его. Кер, когда делал знак, находился всего в четырех ярдах (то есть в метре с небольшим) в стороне от середины линии между дуэлянтами. Купер не захотел также и подписать бюллетень о происшедшем, не сказал, где живет, и вообще не предоставил о себе никакой информации. Подобным наплевательским отношением к обязанностям Купер, конечно же, наносил вред положению доверителя. Прячась за деревом, он не имел возможности наблюдать за подробностями встречи и предотвратить попытки противной стороны словчить, если бы такие предпринимались^{73}.

Происхождение института секундантов довольно темное. Вероятно, он развился из практики средневековых рыцарей, окружавших себя оруженосцами. Оруженосец сопровождал господина на турнир, помогал облачаться в доспехи, садиться в седло и так далее. Когда же стала возникать современная дуэль – явление, как мы установили, тайное и незаконное, искавшее для себя укромных полянок в лесу или песчаных пустошей, – у дуэлянта, что вполне естественно, возникала нужда в надежном спутнике, который бы следил, чтобы все делалось честно. Вначале секундант обычно и сам принимал участие в дуэли, сражаясь с секундантом оппонента. Если с той и с другой стороны оказывалось больше одного секунданта, дрались и они. В последнем случае получалась всеобщая битва. В шестнадцатом и в начале семнадцатого века во французских дуэлях секунданты принимали участие как бойцы. Нередко они погибали. Так, в поединок де Бутвиля включились все четыре секунданта. Так же и во время дуэли между лордом Шрусбери и герцогом Бакингемом (см. ранее) в 1668 г. У каждого из видных господ было по два секунданта, все они сражались, а одного даже убили. В дуэлях, разыгрывавшихся на страницах романов Александра Дюма, секунданты никогда не оставались пассивными наблюдателями[18]18
  …секунданты никогда не оставались пассивными наблюдателями. Не случайно же секундант по-английски, как и по-французски, second, что значит также просто «второй». Прим. пер.


[Закрыть].

Ко времени, когда современная дуэль достигла периода зрелости, позиция и роль секундантов претерпели определенные мутации, а потому сами они из участников драки превратились скорее в арбитров и посредников. Когда разгоралась ссора, считалось нормальным в случае неизбежности дуэли, если один из противников предлагал второму назначить секунданта, которому можно было бы прислать письмо, а также выбирал секунданта себе. Начиная с этого момента, ответственность за проведение дуэли целиком лежала на секундантах. Если дело велось грамотно, основные участники находились как бы на вторых ролях до встречи на дуэльной площадке. Американский дуэльный кодекс 1838 г. довольно строг в данном пункте. Он однозначно непреклонен в отношении необходимости для секунданта управлять течением всего процесса. В случае ссоры между графом Карлетти и Уильямом Уиндемом, о которой здесь уже заходила речь ранее, Уиндем назначает четырех секундантов как распорядителей его воли в конфликте с графом. В письме брату он говорит, что «согласился полностью положиться на них и должен считать себя более ничем, кроме как инструментом в их руках».

Авторы пособий и наставлений для секундантов сходились во мнениях, что наиважнейшей задачей их являлся поиск путей примирения между сторонами. В 1818 г. Авраам Боскетт писал в «Дуэльном трактате», не без некоторого хвастовства приводя для начала как пример себя: «Сам лично был дуэлянтом четырежды и еще двадцать пять раз – секундантом»^{74}. Располагая таким опытом, Боскетт не сомневался, что «обязанность секунданта посредничать и утишать страсти»^{75}. Точно так же и аноним – армейский офицер, написавший в 1793 г. «Общие правила и рекомендации для всех секундантов на дуэлях», – считал основным делом секунданта искать примирения: «Должен непременно постараться и использовать все способности повернуть всё так, чтобы подать вопрос в новом и приемлемом свете, дабы сгладить обиду оскорбленной стороны»^{76}.

Джон Уилсон Лайд, автор американского кодекса, согласился бы с процитированными выше словами, но сам он выразил ту же мысль иначе:

Используйте все силы и способности, чтобы успокоить волнение и погасить возмущение вашего доверителя, не гнушайтесь труда проникнуть в суть конфликта, поскольку джентльмены редко наносят оскорбления друг другу, если только не возникает какого-то недоразумения или ошибки. Когда же выявите истинную подоплеку раздора, проследуйте по всей цепочке, приведшей к моменту отправления вызова, и сумеете восстановить гармонию^{77}.

Обязанность секунданта по разрешению конфликта начиналась с момента назначения на эту роль и длилась до того, как дуэль заканчивалась. В 1891 г. Феррё опубликовал «Дуэльный справочник 1880–1889 гг.» – «Уизден» дуэлянта[19]19
  …«Уизден» дуэлянта. Не вполне уместная для нас аллюзия с ежегодным справочником по крикету «Уизден», возможно, и понятная кому-то из британских читателей. Прим. пер.


[Закрыть]. Несмотря на то что вся статистика по дуэлям должна встречать очень осторожное и сдержанное доверие, сама по себе редкость издания вынуждает брать в зачет обнародованную в нем информацию. Среди сухих данных «Справочника» есть цифры, которые способны пролить немного света на успехи – или неуспехи – секундантов в деле предотвращения дуэлей. Феррё проанализировал все сообщения о дуэлях, появившиеся в парижских газетах за десятилетие, и классифицировал их по используемому виду оружия, отмечая также те случаи, когда кто-то из основных участников погибал. Из данных мы видим и то, насколько удавалось секундантам решить дело миром. Например, в 1880 г. Феррё отметил 40 случаев, в которых после ссоры назначались секунданты. Из всех сорока секунданты сумели предотвратить дуэль только девять раз. В 1885 г. парижские секунданты показали себя в деле примирения сторон еще хуже: из 61 ссоры, зафиксированной в справочнике Феррё, 50 завершились дуэлями. В 1889 г. 62 вызова в итоге увенчались только 42 дуэлями. В этом году, как мы видим, секундантам явно сопутствовала большая удача в примирении своих доверителей^{78}.

Хотя и непонятно, насколько можно доверять приведенным выкладкам, они указывают на то, что секундантам удавалось погасить огонь раздора и избежать дуэлей максимум в каждом третьем, минимум – шестом случае. Обзор Феррё, конечно же, ограничен Парижем и 80-ми гг. девятнадцатого столетия, когда дуэли являлись общепринятым явлением, но редко заканчивались смертью. Например, в 1885 г. на 50 данных в этом году сатисфакциях погиб всего один дуэлянт. Снижение опасности быть убитым для дуэлянта во Франции в те времена повлекло за собой увеличение случаев нежелания отказываться от применения оружия, что делало обязанности секунданта еще более сложными.

И еще, у нас куда меньше примеров в отношении ссор, которые не закончились дуэлями, чем о собственно дуэлях. Отчасти происходит это потому, что когда двое улаживают разногласия до поединка, в этом факте меньше или вовсе нет привлекательности с точки зрения новости, чем когда дело доходит до грохота пистолетов или звона стали. В 1924 г. Раймон Пуанкаре, тогдашний премьер-министр Франции, выступал с обращением к Национальному собранию. Пока Пуанкаре делал свое дело, другой политик, месье Ле Прово де Лоне, принялся вышучивать оратора, отпуская нелестные ремарки в его адрес. Пуанкаре воспринял все серьезно и сразу же после того, как покинул парламент, отправил к де Лоне секундантов с просьбой объясниться. Де Лоне объяснился, и дело было благополучно замято. Такт секундантов позволил предотвратить вздорную и никому не нужную дуэль. Между прочим, одним из секундантов Пуанкаре в описываемом случае выступал военный министр, Андре Мажино, усилия которого по защите репутации Пуанкаре оказались куда более действенными, чем эффект от названной в его честь линии военных фортификаций для Франции в 1940 г.^{79}.

В марте 1923 г. «Таймс» сообщила о состоявшейся накануне в Риме встрече «композиторов, импресарио, агентов и актеров, которые обсуждали средства продвижения итальянской музыки и музыкальных предприятий, особенно за рубежом». Заметка заканчивалась преисполненным скромности замечанием в отношении того, что-де обсуждение получилось «очень бурным». В действительности же два делегата – синьоры Масканьи и Мокки – сцепились друг с другом сначала в словесной перепалке, а потом и в рукопашной. Синьор Масканьи немедленно вызвал противника на дуэль и назначил секундантов. Как видно, у секундантов в жилах текла более прохладная кровь, чем у их доверителей, поскольку на следующий день стороны сошлись на том, что оснований для дуэли у обоих господ не имеется^{80}.

Что еще более небезынтересно, если сами по себе наказания за драки на дуэлях настигали их участников довольно редко, то несостоявшихся дуэлянтов почти и вовсе не карали, несмотря на тот факт, что даже отправка самого по себе вызова считалась в некоторых странах противозаконной. В 1831 г. жителя Лондона, Эмброуза Пойнтера, обвинили в «злокозненных и противоправных письмах и в опубликовании одного письма, адресованного Дж. Ковердейлу, эсквайру, в «Грэйс-Инн», в Лондоне, с намерением подначить упомянутого Джона Ковердейла и спровоцировать его на дуэль с упомянутым Эмброузом Пойнтером»^{81}.

Пойнтера арестовали, и он предстал перед судом, хотя подобные случаи бывали крайне редки. Джеймс Келли в его истории дуэлей в Ирландии приводит довольно неубедительные статистические данные в отношении количества дуэлей, сорванных секундантами. Если судить по выкладкам Келли, получается, что секунданты вообще редко вмешивались, хотя, по-видимому, статистика отражает только те случаи, когда стороны мирились прямо на дуэльной площадке, а не на более ранней стадии всего дела^{82}.

Иной раз секунданты применяли более официальные инструменты для урегулирования разногласий между сторонами – суды чести. Суды чести существовали специально для разбора такого рода обстоятельств, как следует уже из названия, чтобы попытаться не доводить поссорившихся до выяснения отношений с оружием в руках. Подобные органы существовали в разных видах во многих странах на протяжении большей части истории дуэлей. Французские короли из династии Бурбонов основали их в семнадцатом столетии с целью сдержать кровавый вал дуэлей, как позднее сделали и Гогенцоллерны в Пруссии. Они регулярно учреждались в республиканской Франции в девятнадцатом столетии для решения – или для попытки решения – множества споров, возникавших особенно между политиками и журналистами. Идея суда чести пережила рубеж веков и не исчезла даже в двадцатом столетии.

В Португалии правительство объявило дуэли вне закона в 1911 г., создав суд чести для рассмотрения дел, которые прежде могли закончиться на дуэльной площадке. Орган обладал полномочиями штрафовать, заключать под стражу и даже отправлять в ссылку представших перед ним людей. Те же господа, которые осмеливались игнорировать суд чести и предпочитали драться на дуэли, подлежали наказанию в соответствии с Уголовным кодексом^{83}. Несколькими годами позже в Уругвае палата депутатов одобрила законопроект, освобождавший от наказаний за дуэли в том случае, если секунданты предоставляли в суд чести доказательства в отношении того, что имело место нанесение оскорбления, оправдывавшего дуэль как способ смыть его^{84}.

Как пример серьезной работы суда чести можно привести размолвку между французским журналистом, месье Тери, и драматургом, месье Бернстейном, в 1911 г. Тери счел себя оскорбленным письмом Бернстейна и вызвал того на дуэль. Секунданты обоих господ передали дело в специально созданный суд чести, уполномоченный решать, являлся ли Бернстейн особой, могущей быть классифицированной как способная дать сатисфакцию в вопросе чести. Иными словами, возникли некоторые сомнения в отношении того, следует ли ему позволить драться на дуэли, или – посмотрев с другой стороны – правильно ли поступит Тери, если будет сражаться с оппонентом. Сомнения возникли не на пустом месте, они стали отголоском поведения Бернстейна в 1898 г., когда он, будучи вызван на дуэль, поступил таким образом, что дал право окружающим заподозрить себя в проявлении трусости. К тому же имелись основания подозревать его в дезертирстве из армии. Суд рассмотрел все обстоятельства и пришел к выводу, что Бернстейну будет невозбранительно дать сатисфакцию, поскольку с 1898 г. он пять раз дрался на дуэлях безо всяких возражений со стороны оппонентов. Кроме того, удалось установить, что он урегулировал отношения с военным начальством. Суд, качаясь на штормовых волнах взбудораженной чести, не уронив достоинства, выплыл из ситуации и постановил, что ни одна из сторон не уронит лица, сойдясь с другой на дуэли.

В итоге ни один из отважных участников последовавшего затем поединка не получил ни царапины^{85}.