Текст книги "Карта монаха"

Автор книги: Ричард Дейч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 34 страниц)

Глава 18

Майкл открыл дверцу «корвета».

– Прости, что не еду с тобой, – сказал Буш и протянул ему руку с водительского места.

Отвечая на рукопожатие, Майкл усмехнулся.

– Объяснения ни к чему. Это мои проблемы, и Дженни сдерет с меня шкуру, если я стану втягивать в них тебя.

– Ты уверен? – Тон Буша был предельно серьезным. – Я понимаю, речь идет о твоем отце. Но, Майкл, по-моему, это чересчур, даже для тебя.

– Окажись ты на моем месте, неужели сделал бы меньше? – Вытащив сумку из салона, Майкл повесил ее на плечо.

Буш помолчал.

– Наверное, нет, – отвечал он. – Но будь осторожен. У меня нет желания прыгать на ходу в самолет, чтобы в очередной раз тебя спасать.

Майкл улыбнулся и отступил от машины.

– И еще, будь осторожен со Сьюзен.

– О чем ты?

– Ты знаешь, о чем я. У нее нервы не в порядке. Если бы мне пришлось застрять с ней в России, не знаю, как бы я это выдержал. – Буш помолчал, раздумывая… и улыбнулся. – Хотя она симпатичная.

Майкл лишь рассмеялся и покачал головой. Захлопнув дверцу, он проводил взглядом отъезжающего Буша. Потом, шагая по боковой дорожке, двинулся к гигантскому самолетному ангару.

«Келли и Келли». До блеска отполированная медная табличка сверкала в полуденном солнце. Крупные буквы, впору ирландскому пабу. Глядя на табличку, Майкл попытался прочувствовать, что это адвокатская контора его отца, недавно переименованная в честь Питера. В этот момент он впервые осознал, что Питер – его брат, сводный, но все равно брат. У Сент-Пьеров он был единственный ребенок, но в глубине души всегда мечтал о брате. Что ж, теперь брат есть… или был.

Отворив дверь, Майкл вступил в ангар. Внутри стоял «бомбардье глобал экспресс», корпоративный самолет для дальних перелетов, доставлявший Келли и его сотрудников туда, куда требовал клиент или где маячили деньги. Салон с комфортом вмещал девятнадцать человек, максимальная скорость воздушного судна достигала 590 миль в час, а команда состояла из трех человек. Этот летающий оазис роскоши стоил тридцать восемь миллионов долларов. Кругом суетился обслуживающий персонал, подкручивая, полируя и заправляя.

Майкл пересек огромный, больше похожий на гигантскую пещеру ангар. В его наплечной сумке не было ничего, кроме папки Джулиана и карты Женевьевы.

Сьюзен стояла у подножия трапа в обществе двух мужчин, юристов, одетых в костюмы в тонкую полоску. Лицо девушки удивленно вытянулось.

– Разве больше тебе ничего не надо?

Майкл указал на собственную голову.

– Это у меня с собой, остальное приложится. Когда прибудем на место, я оценю ситуацию и разработаю план, тогда найду, что мне понадобится.

Сьюзен ответила несколько встревоженным взглядом, после чего возобновила беседу с юристами. Они говорили приглушенными голосами, так что Майкл не мог их расслышать. Воспользовавшись занятостью Сьюзен, Майкл пригляделся к ней. Буш был прав: она красавица, и ее агрессивные замашки не сказались на внешности. Темные волосы обрамляли лицо, подчеркивая красоту карих глаз. На мгновение Майкл забылся, но тут же стряхнул наваждение. Ее собеседники на вид были вдвое старше ее, однако она направляла разговор и вела себя как безусловный лидер. Она говорила с уверенностью, не соответствующей ее молодости, демонстрировала твердость и безапелляционность. И в душе Майкла шевельнулся страх. Эта ее сверхсамоуверенность, неизменная позиция всезнайки может помешать ему в его планах. А если все пойдет не так, как он планирует, это может означать гибель. Здесь, в Штатах, никто не мешает ей быть главной, но в России она должна будет смириться с ролью девочки на побегушках: делать, что скажет Майкл, добывать необходимое, а все остальное время не путаться под ногами. И хотя он знал, что эта трансформация не дастся ей легко, ему в то же время было любопытно, в чем именно будет состоять ее реакция.

Завершив разговор, Сьюзен первой двинулась вверх по трапу. Оказавшись в пассажирском салоне, при виде дорогостоящего декора и тщательной отделки Майкл опешил. Обстановка соответствовала высочайшим стандартам: тиковые шторки на иллюминаторах, большой дубовый письменный стол, замшевый диван. Майкл уселся в просторное кожаное кресло, более уместное в гостиной, чем в реактивном самолете.

Мужчина постарше, на вид лет пятидесяти, лысеющий, занял место за столиком напротив Сьюзен. Расстегнув темно-малиновый кожаный портфель, он продемонстрировал пачки стодолларовых банкнот внутри.

– На всякий случай здесь еще дополнительный миллион, – произнес лысеющий мужчина. – Ты точно не хочешь привлекать к этому делу ФБР?

– Боюсь, это может стать причиной гибели Стефана.

Майкл посмотрел на нее: прежде этот аргумент приводил в споре с ней он сам. Из противника она превратилась в союзника – надолго ли?

– Не обижайся, Сьюзен, но ты подходишь для этого дела меньше всех. Я всерьез думаю, что кто-то должен тебе помочь, – сказал лысеющий. – Ты никогда не была в России. Там все устроено иначе.

– Мартин, ты же летишь. Твоей помощи мне вполне достаточно.

Мартин повернулся к Майклу.

Его усталое лицо было лишено морщинок, которые обычно бывают от улыбок. Казалось, этот человек никогда в жизни не смеялся.

– Если мисс Ньюмен или Келли как-либо пострадают, вам больше не доведется ходить свободно по земле этой страны.

Майкл не понял, намекает тот на тюрьму или на смерть, но в глазах этого человека ясно читалось, что реальность угрозы не подлежит сомнению.

– Спасибо, Мартин. – Сьюзен отступила в сторону, пропуская Мартина в кабину экипажа, и добавила с улыбкой: – Мартин уже тридцать лет как работает со Стефаном, и его преданность граничит с одержимостью.

В первый раз Майкл видел ее улыбающейся.

Моторы взревели. Постепенно рев перешел в вой на высокой ноте. Гигантские двери ангара разошлись, открывая взлетно-посадочную полосу, и воздушная машина, кренясь, поползла к выходу. На мгновение Майклу стало страшно: в этом деле он будет один. От Сьюзен, кроме денег, пользы вряд ли можно ждать. Обычно ему нравилось работать в одиночку, но сейчас, учитывая небывалый масштаб задачи и тот факт, что на карту поставлена жизнь его отца, помощь не помешала бы. Провал грозит невообразимыми последствиями. Майкл бросил взгляд в иллюминатор и поймал себя на безумной мысли бросить все.

Самолет выкатился из ангара; наземный персонал собирал инструменты. Гигантские двери начали сходиться. Этот частный ангар располагался вне основной территории аэропорта Логана с его шумом и суетой. В некотором отдалении взлетали самолеты всех размеров и раскрасок. Пройдет несколько минут, прежде чем их «бомбардье» доедет до аэропорта и встанет в очередь на взлет. Когда самолет выкатил на бетонированную дорожку, в ворота частного ангара ворвался желтый «корвет». Срезая углы и въехав вначале в ангар, он, едва успев проскочить в сходящиеся двери, вырвался наружу.

«Корвет» набрал скорость и обогнал медленно ползущий самолет. Отдалившись ярдов на двадцать, он затормозил так резко, что заскрипели тормоза. Из машины выскочил Буш, растрепанный, с сумкой через плечо, и выставил вверх большой палец, как делает всякий, кто хочет, чтобы его подвезли.

Глава 19

Сергей Речин, лежавший в своей постели в Александрии, штат Виргиния, дышал с трудом. Легкие шестилетнего ребенка едва не разрывались. Вера Ивановна промокнула выступившие у него на лбу капли пота и подоткнула одеяло. Ласково улыбнулась мальчику, и в этот момент ее лицо с сетью мелких морщинок засветилось нежностью и любовью.

– Отдохни, дитя мое. Папа скоро вернется.

Сережа закрыл глаза, погружаясь в волны милосердной дремоты.

По мере того как внук засыпал, улыбка Веры таяла. Второй раз она такое не вынесет. Кошмар повторялся. Четырех лет не миновало с тех пор, как она вот так же ухаживала за дочерью Лизой. Ничто тогда не помогло, Лиза истаяла на глазах и умерла. Жестокая судьба не позволила, чтобы болезнь миновала следующее поколение. Она дала о себе знать пять месяцев назад, и прежде живой и энергичный ребенок погрузился в состояние летаргии, перемежающейся приступами боли. Тело Сергея разрушалось изнутри. Доктора не могли даже поставить точный диагноз, а о лечении не приходилось и говорить. В одном медики не сомневались: это то же заболевание, которое убило мать мальчика.

Выйдя из комнаты внука, Вера оказалась во внутреннем дворике. От переживаний и недосыпания она едва держалась на ногах. Окинула взглядом площадку: лестница, горка, батут – всем этим давно никто не пользуется. Великолепный дом ее зятя располагался в элитном пригороде Вашингтона. Именно в таком месте мечтала жить ее дочь, и здесь они и поселились, когда зять ушел в отставку. В окружении всего того, чем манит богатство, в средоточии воплощенной американской мечты Вера чувствовала себя совершенно несчастной. Обеспеченность, благополучие казались ей проклятием. Наградой за все труды стала жалкая жизнь, при которой ей оставалось лишь беспомощно наблюдать, как один за другим умирают самые дорогие ей люди. Она проклинала Бога за то, что не поразил болезнью ее, вместо дочери или внука. Какая насмешка судьбы: она, в свои годы, полна сил и здоровья – и нет рядом никого, кто мог бы этим в полной мере воспользоваться. И вот теперь она опять одна в этом большом доме, с больным ребенком. Отец Сергея отправился в Россию, в очередное рискованное путешествие, в надежде добыть там чудесное лекарство, способное исцелить сына. По его словам, русские врачи уверены, что могут помочь Сергею. В обмен требуется, чтобы Илья сослужил своим бывшим начальникам еще одну, последнюю службу.

Вера видела, как страдает ее зять из-за болезни сына. Он так и не смирился со смертью жены. Последним его утешением стал Сережа, в котором он узнавал ее. И вот теперь судьба отнимает единственное существо, близкое ему в этом мире. Какие только пороги он не обивал в поисках средства от болезни, разговаривал со всеми докторами из всех клиник, до которых мог добраться, и повсюду ответом ему было сочувствие, смешанное с медицинским любопытством по поводу неведомой болезни, убивающей мальчика. Илья обратился к гомеопатии, пробовал разные диеты, даже молился – все было бесполезно. Поэтому, когда раздался телефонный звонок и ему сказали, что средство есть, надо только сделать то-то и то-то, Илья не колебался. Ибо ему вновь подарили надежду, которую он уже почти утратил. Илья сорвался посреди ночи и уже пять дней как не появлялся. Однако звонил и обещал скоро вернуться.

И хотя в душе Веры тоже забрезжила надежда и возродилась вера в чудо, но по мере того, как проходили дни, все острее становилась зародившаяся вместе с надеждой тревога. Что бы Илье ни предстояло сделать, она знала, что дела эти будут темные. Ей было известно, чем занимался зять в годы, когда работал на правительство России. Она знала, на что он способен. Он специализировался на особых заданиях, актах, совершаемых во славу родины, поступках грязных и влекущих за собой проклятие души. В те времена Ильей двигала любовь к своей стране, вкупе со страстью к деньгам. Теперь его мотивы стали еще серьезнее. Он действовал из любви к сыну. Вера знала, что он не ошибется и не промахнется, какие бы препятствия перед ним ни вставали. Илья человек без души, ее он пожертвовал КГБ много лет назад. Он был человеком, убивающим из любви к своей стране; остается только гадать, на что он способен из любви к собственному ребенку.

Прежде чем вернуться в дом, она представила себе Сережу скатывающимся с горки, прыгающим на батуте. Ей подумалось: кто знает – а вдруг! – так оно и будет. Она помолилась, чтобы начальники Ильи выполнили свое обещание. И, уже открывая дверь, вознесла еще одну, последнюю молитву: спаси Господи того, кто встанет Речину поперек дороги.

Глава 20

Небо было совершенно чистым, когда самолет, двигаясь над Атлантикой, набрал высоту: тридцать семь тысяч футов без единого намека на турбулентность; если бы не вид океана в иллюминаторе, Бушу казалось бы, что он в ресторане, восседает на своем месте бармена за стойкой. Кругом царила такая роскошь, что оставалось только диву даваться. Кто-то не пожалел денег, чтобы дать возможность пассажирам насладиться всеми благами авиационного сервиса. Плазменные телевизионные экраны, наушники при каждом кресле, забитая снедью кухня и всевозможные развлечения, доступные по первому слову пассажиров. Не говоря уже об элегантном столе для переговоров и диванах, которые казались бы более уместными где-нибудь в мужском клубе на Пятой авеню.

– Дженни тебе устроит взбучку, – произнес Майкл со своего большого кожаного кресла.

– Не устроит, – отвечал Буш.

Он сидел прямо напротив Майкла, откинувшись в кресле с полуопущенной спинкой.

– А я говорю, устроит, и виноват во всем буду я… как всегда.

– Скандалов больше не будет. Самое плохое позади – она уже разделала меня под орех.

– Сочувствую.

– Да ладно. Это даже лучше, что она рвала и метала. Я привык. Вот когда она молчит, это гораздо хуже. Значит, я ее по-настоящему вывел из себя. Да и что она может сказать? Я ей объяснил ситуацию, про похищение твоего только что найденного отца…

Майкл с тревогой посмотрел на Буша; не зная, что сказать, он беспокоился, не выдал ли Поль правду. Не забыл ли, что это секрет.

– Мне прекрасно известно, что было бы, если бы я с тобой не поехал: ты бы влип черт знает во что, после чего тебе потребовалась бы моя помощь. И мне пришлось бы срочно покупать билет, сидеть в эконом-классе, и никаких тебе плазменных телевизоров и кожаных кресел, – Буш указал на соответствующие предметы обстановки, – и потом спасать тебя, недотепу этакого, из неприятностей. Так что я подумал…

Он наклонился вперед, упершись локтями в колени, и посмотрел прямо в глаза Майклу. Его показное веселье растворилось, уступив место серьезности.

– Если мы спасем твоего отца, то только вместе.

Майкл кивнул и улыбнулся.

По проходу к ним шла Сьюзен.

– Не говоря уже о том, – Буш покосился на Сьюзен, – что кто, кроме меня, помирит тебя с мисс Завожусь С Полоборота?

– И что вы хотели этим сказать? – Сьюзен смерила Буша испепеляющим взглядом.

Буш поднялся с кресла, встав в свой полный рост, так что его соломенные волосы касались потолка, и улыбнулся:

– Ничего.

Он двинулся в хвостовую часть самолета, где в бортовой кухне обнаружил великолепный и разнообразный запас еды – от стейков и спагетти до конфет и тортов – и напитки на любой вкус. Оставив все это без внимания, он открыл бар, налил себе из шикарной на вид бутылки шотландский виски, марки, о которой он никогда прежде не слышал, и взял с серебряного подноса четыре сэндвича. Повернувшись, чтобы идти на место, он нос к носу столкнулся со Сьюзен.

– Будьте как дома, – заметила она, ехидно глядя на его продуктовые запасы.

– Спасибо, – ответил он с самой сияющей из всех своих улыбок.

– Послушайте, нам лететь девять часов. Я надеялась на лучшее начало, – заметила она, подбоченясь.

– Извините, – ответствовал Буш. – Когда я сказал «мисс Завожусь С Полоборота», я не имел в виду ничего плохого.

Она предприняла неловкую попытку протиснуться мимо него, и тут…

– Примите мои соболезнования, – произнес Буш.

Она поглядела на него вопросительно.

– В связи с потерей вашего мужа. – Буш склонил голову; чувствовалось, что его слова исходили из самого сердца.

Сьюзен была застигнута врасплох. Весь ее гнев улетучился.

– Спасибо, – ответила она, наливая себе красного вина.

– Просто чтобы вы знали, вон тот человек… – Буш кивком указал на переднюю часть самолета, где находился в это время Майкл, – которого вы упрекали в бесчувственности… Он тоже потерял самого близкого человека.

Выражение лица Сьюзен смягчилось.

– Около года назад. Она угасла у него на глазах. – Наконец Буш нашел в себе силы опять посмотреть на нее.

Прикусив губу, он помедлил немного и направился в переднюю часть салона, оставив Сьюзен наедине с ее мыслями.

– Тебе точно ничего не надо из буфета? – спросил он, подойдя к Майклу.

Бросив взгляд на гору бутербродов в руках друга, Майкл рассмеялся.

– Нет, я пока не хочу. О чем вы там беседовали со Снежной королевой?

– Так, о пустяках, – отвечал Буш, откидываясь в кожаном кресле, довольный, что наконец-то сделали такое, в котором он, человек весьма крупный, может расположиться с полным комфортом.

Он сунул бокал со скотчем в подставку на подлокотнике и с наслаждением вдохнул аромат сэндвичей.

– Готов поклясться, ее любимая погода – когда холодно и дождь, – усмехнулся Майкл.

Буш повернул голову и через плечо посмотрел на Сьюзен.

– Кто знает. Иногда громче всех возмущаются самые напуганные. Прячутся за маской ожесточенности и гнева.

– Что-то мы внезапно расчувствовались, – заметил Майкл, вздернув брови.

– Да так, просто жизненный опыт. – Буш посмотрел в глаза Майклу, удостоверяясь, что тот понял мысль.

Потом он полностью откинул спинку кресла и заснул, прежде чем Майкл успел спросить, кто сейчас заменяет его в его собственном баре.

Сьюзен присела в кресло рядом с Майклом.

– Может, вам что-нибудь принести?

– Спасибо, мне ничего не надо, – отвечал Майкл, рассматривая в иллюминатор простирающийся внизу океан.

– Посадка примерно через восемь часов.

– Который сейчас час? – осведомился Майкл.

– Не знаю.

Майкл бросил взгляд на часики у нее на запястье. «Патек Филипп», с крошечными бриллиантами по периметру поцарапанного циферблата.

– Они не идут, – подтвердила она, заметив, что он и сам это понял.

– Понятно, – произнес Майкл. – И вы их носите, потому что…

– Потому что они приносят удачу. Их подарил мне Питер перед нашей свадьбой. С тех пор я не проиграла ни одного процесса. – Сьюзен взглянула на часы.

Майкл видел, что она пытается сдержать нахлынувшие чувства.

– Даже после того, как они встали. – Внезапно она опять оживилась. – По расписанию мы должны приземлиться примерно в шесть.

– Спасибо.

– Послушайте, я хочу вам кое-что сказать, – тихо, словно признаваясь в чем-то на исповеди, произнесла Сьюзен. – Простите мне мое замечание.

Майкл наклонил голову.

– Вы о чем?

– О том, что вы не понимаете, каково это – потерять близкого человека. Я не знала.

Майкл покосился на спящего Буша. Теперь понятно, о чем он разговаривал со Сьюзен там, у буфета.

– Вы долго были женаты?

Майкл отвернулся. Он не хотел отвечать, потому что редко говорил о Мэри с кем-либо, кроме Бушей и Женевьевы. Но, поняв, что в ближайшие восемь часов все равно некуда будет деться от Сьюзен, он через силу возобновил разговор.

– Мы были женаты семь лет.

Сьюзен уважительно кивнула.

– Она была моим лучшим другом. – Майкл и сам не знал, почему вдруг разговорился, в особенности с женщиной, которая за последние пять часов дважды отвешивала ему оплеуху. – Жизнь у нас только-только начала налаживаться. У нее был рак; я, как мог, старался найти способ вылечить ее. Но иногда никакие усилия не помогают.

– Я, конечно, не знаю подробностей, но вы не должны обвинять себя.

Майкл покачал головой.

– Я себя не виню. Она истаяла на глазах, так быстро. Врачи ничего не могли поделать. Просто иногда задумываешься, почему одни живут долго, а другие уходят во цвете лет.

– Да, – тихо произнесла Сьюзен.

– Думаю, вы понимаете, о чем я.

Сьюзен кивнула.

– После смерти Питера я поняла, что нельзя относиться к жизни как к рутине.

– Надо жить мгновением, – подхватил Майкл, больше обращаясь к себе самому, чем к Сьюзен.

Они оба как будто разговаривали каждый сам с собой. Майкл продолжил:

– Когда смотришь на того, кого любишь, надо действительно смотреть; нельзя допускать, чтобы мысли при этом бродили в другом месте. Ничего нельзя откладывать на потом.

– Это «потом» может не наступить.

Выйдя из задумчивости, Майкл посмотрел Сьюзен в глаза.

– Мы не будем жить вечно. – И отвел взгляд.

Он не мог бы дать названия чувству, которое испытал в этот момент, но что бы это ни было, Майклу сделалось тревожно, и он попытался запрятать эмоции поглубже, уйти от разговора, пробуждающего в нем боль. Он выпрямился, тон его голоса изменился.

– Когда мы прибудем в Москву, нам понадобится машина, чтобы добраться до Красной площади к десяти.

От внезапной перемены в поведении Майкла Сьюзен опешила.

– Я организовала встречу в аэропорту с машиной. Она будет в нашем полном распоряжении столько, сколько понадобится.

– А эти люд и, которые нас встретят, – откуда вы их знаете? – таким тоном, точно допрашивал ее, осведомился Майкл.

– С ними договорился Мартин. – Сьюзен, в свою очередь, не замедлила сменить тон на агрессивный.

Она напряглась. Разговор явно покатился по наклонной плоскости.

– Им можно доверять?

– А вам можно? – словно на перекрестном допросе, парировала Сьюзен.

Майкл посмотрел на нее.

– Почему бы вам не посидеть в гостинице? Я буду звонить, держать вас в курсе.

– Я не для того лечу в Москву, чтобы сидеть в гостиничном номере. Если уж на то пошло, я не намерена выпускать вас из поля зрения.

– Очень интересно!

– За все роскошества плачу я. Что, по-вашему, из этого следует?

Тут Майкл разозлился окончательно.

– Если вы полагаете, что я стану работать на таких условиях, то лучше разверните самолет прямо сейчас. Во время нашего разговора, перед тем как мы выехали, я сказал вам, что, если вы можете внести в общую копилку деньги и располагаете связями, что ж, хорошо, это поможет устранить некоторые препятствия. Насколько я помню, вы согласились и сказали, что не будете вмешиваться. Теперь же, похоже, решили завести старое знакомое: «Кто платит, тот заказывает музыку».

– Прошу прощения, я не знала, что воры так работают.

Сьюзен опять смотрела на него как на врага. Двери ее сердца захлопнулись, к ней вернулась прежняя холодность.

Майклу понадобилось собрать всю волю в кулак, чтобы не взорваться.

– Послушайте, мне кажется…

Буш в своем кресле шевельнулся и медленно открыл глаза.

– Похоже, вас и на две минуты нельзя оставить без присмотра!

Сьюзен встала, яростно посмотрела на обоих и быстро ушла в хвостовую часть салона.

Сьюзен с детства жила жизнью привилегированных, не зная, что такое неисполнимое желание. Она была дочерью Мидж и Малкольма Ньюмен, людей, для которых смысл жизни составляли карьера и вращение в обществе. Сьюзен не была желанным ребенком, появилась на свет по недосмотру, и относились к ней как к обузе. У нее не было братьев и сестер, родители вечно отсутствовали, но она не оставалась одна. За ней присматривали выписанные из Европы няньки. Некоторые к ней привязывались, другие оставались равнодушными, и ни одна не задерживалась надолго. Она поставила себе целью от каждой научиться ее родному языку и в итоге к двенадцати годам хорошо освоила пять языков.

Вместо любви она получала подарки, возможность покупать что угодно и неограниченную сумму на карманные расходы. Предназначением всего этого было заменить отсутствующий контакт Мидж и Малкольма с дочерью. Для Сьюзен не существовало ограничений; единственным более неслыханным в семействе Ньюмен, чем любовь, было слово «нет». Сьюзен выросла, ни в чем не зная отказа, и быстро научилась вести себя так, чтобы ей не смели хоть в чем-нибудь прекословить. Когда на ее пути возникало препятствие, она преодолевала его благодаря упорству и жизненной позиции, лучше всего выражаемой словами «никогда не отступай». Это ее испортило, сделало холодной и безжалостной, она не умела проигрывать.

Сначала она училась в самой лучшей начальной школе, зачем продолжила образование в частной средней школе в Коннектикуте, готовящей к поступлению в престижный колледж. Там она стала еще более упорной и научилась держать людей на расстоянии. Удовольствие она находила в достижениях и продвижении вперед.

Она продолжила образование в Йеле, где преуспела не только в учебе, но и в спорте: занималась пятиборьем и плаванием, а поставленный ею рекорд в забеге на двести метров продержался восемь лет. Закончив Йельскую школу права, она, через два дня после выпуска, оказалась в офисе окружного прокурора Бостона, прямо напротив Питера Келли. Когда она впервые увидела его, то почувствовала, что до сих пор жила с закрытыми глазами и только сейчас прозрела. Он был красив, обаятелен и представлял собой полную противоположность ей, с ее неистовой натурой. Для нее каждый день был как бой, и признавала она только полную и безоговорочную победу. Он же был деликатнее и мягче. Но независимо от ситуации или проблемы оба приходили к одному результату: успеху. Сьюзен с детства приучилась прятаться за маской уверенности и превосходства, но это был всего лишь фасад. С Питером стены были ни к чему.

Так что после двух свиданий она уже задумала устроить ему сюрприз – пригласить на выходные. Она все спланировала: ужин при свечах, кино, утром завтрак. В предчувствий свидания радовалась так, как никогда раньше. И все разлетелось в прах: выяснилось, что он уехал на горнолыжный курорт в Юте, решив провести там свои первые за два года выходные. Он хотел вернуться, но она настояла, чтобы он остался там.

Сьюзен вырулила с городской парковки хоть и расстроенная, но все же довольная, что впереди два свободных дня; она будет спать, есть и снова спать. Такого счастья не выпадало очень давно, однако и этим планам не суждено было сбыться. Не успела она выехать за черту города, как раздался звонок. У Синди Фрей умерла мать, она не сможет вести свое дело в суде, назначенное на утро понедельника, и в замену ей назначили Сьюзен. Это дело должно было стать ее первым самостоятельным выступлением в суде в качестве обвинителя. Новость ей сообщили в семь вечера в пятницу, суд же был назначен на девять утра в понедельник. Шестьдесят часов на подготовку, шестьдесят часов до провала – в последнем она не сомневалась, поскольку знала, что за оставшееся время не сумеет подготовиться к успешному выступлению по делу, с которым незнакома.

Развернувшись, она направилась прямиком в офис. Сьюзен поднималась по лестнице с тяжелым сердцем, полная страха и неуверенности. Она мечтала о самостоятельном выступлении в суде, боролась за шанс участвовать в процессе – однако не при таких обстоятельствах, когда нет ни времени на подготовку, ни коллеги, который помог бы сформулировать стратегию, – никого и ничего, кроме пустого кабинета. Отперев дверь офиса окружного прокурора, она щелкнула выключателем и направилась к своему рабочему месту.

А там ее ждал Питер. Чемодан стоял рядом, на полу – зачехленные лыжи. Увидев в ее глазах панику, он подошел, мягко взял ее за руку и вложил ей в ладонь вишневый леденец. Она смотрела молча, непонимающе.

– Положи в рот, – сказал Питер.

Сделав, как он сказал, она улыбнулась, совершенно растерянная.

– В понедельник, когда будешь выступать в суде, если почувствуешь, что волнуешься, возьми одну такую конфету.

– Она обладает магической силой, о которой я не знаю?

– Нет. – Он улыбнулся. – Просто эти особенно вкусные.

С конфетой во рту, она улыбнулась.

– У всех нас есть свой талисман, заговор на удачу, кроличья лапка. – С этими словами он опять мягко взял ее за запястье и повернул ее руку ладонью вверх.

Каким-то образом, улучив момент, он надел их ей на руку так, что она не заметила.

– Считай, что это твоя кроличья лапка.

Сьюзен смотрела на усыпанный бриллиантами циферблат элегантных часиков, следила за секундной стрелкой. И как по волшебству, почувствовала, что ее наполняет неведомая сила – не вера в удачу, принесенную часами, нет! – а возродившаяся уверенность в себе. Однако эту уверенность вселил в нее не подарок, а подаривший – Питер. Он отвлек ее от волновавшей ее проблемы, помог переключиться, осознать, что все получится, она переживет тяжелые дни и сумеет достойно справиться со своим первым делом.

Так что эти выходные они все-таки провели вместе, хотя и не так, как она планировала, – гораздо лучше.

В Питере Сьюзен обрела человека, любящего в ней ее саму, выражающего чувство молчаливыми взглядами или нежным прикосновением к щеке. Все это было для нее так странно, так ново. Никогда прежде не ощущала она ничего похожего. Это была любовь.

И она расцвела; Питер пробудил в ней самые лучшие ее качества, вызвал к жизни доселе дремавшие душевное тепло и нежность. С Питером она обретала целостность, становилась лучше. Она была счастлива.

Она открыла ему свое сердце, и они стали одним целым. Но после его смерти она не находила успокоения. Ее сердце разбилось на множество осколков, осталась лишь неутолимая тоска. Ее чувства варьировались между жалостью к себе и гневом, и она не находила, куда их направить.

Оставшись одна, она искала утешение лишь в работе и в заботе о Стефане Келли. Она оплакивала смерть мужа, но вид Стефана заставлял ее страдать вдвойне. Не должно быть так, чтобы дети отправлялись на небеса прежде родителей; древнее китайское проклятие заключается в том, что врагу желают пережить собственных наследников и потом влачить дни в родительском горе. Она видела, как постепенно ослабевает его воля к жизни. Похоронив жену и сына, он медленно, но верно двигался к состоянию, при котором, как она опасалась, сможет уйти из жизни по собственной воле. Поэтому она была рядом; даже когда он настаивал, что хочет остаться один, она ухитрялась находиться неподалеку, присматривать за ним, чтобы в случае необходимости защитить его от него самого.

Теперь, увидев комнату-сейф, фотографии Майкла, сына, о котором Стефан не рассказывал ни одному человеку, она задавалась вопросом, в какой мере справедливо утверждение, что она знает этого человека. Эта комната была как святилище, как храм непрожитой жизни. Она не могла сказать, хранил ли он все это из чувства вины или из гордости. Но самое главное, она надеялась, что вид этих тщательно собранных и сохраняемых документов, фотографий и других материалов убедит его второго сына, что Стефан, хоть и отдал Майкла на усыновление другим людям, все же никогда не переставал его любить.