Текст книги "Вверх по лестнице в Голливуд"
Автор книги: Рейчел Пайн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)
– Ну, – ответил он, – когда Роберт еще был новичком, он довел одного типа из журнала «Нью-Йорк» только до дверей и решил, что тот ушел. Парень вернулся и стал пытать Уму насчет какой-то интимной наколки, о которой он прослышал. На следующий день президент ОМГ, по совместительству – личный публицист Умы, позвонил Тони и попытался наколоть ему еще одну. – Кларк послал мне одну из своих фирменных улыбок. – Теперь им нужно официальное подтверждение: дескать, «Элвис покинул здание».
Теперь было ясно, почему на каждой премьере Роберт так рьяно соблюдал правило «до самой обочины». На прошлой неделе он сказал мне: «Теперь я, наверное, буду провожать своего репортера до угла. С этой публикой невозможно перестраховаться».
Разводка прибывающих на вечеринки после премьер обычно шла быстро, так как большинство гостей появлялось в одно время и не было ни прессы на улице, ни красного ковра. Одним из первых прибыл Персона – вернее, телохранитель, предположительно звавшийся Майклом Митчеллом. Персона – мой Персона – ждал в лимузине, пока черный лакированный бегемот осматривался внутри. Я прошла за ним на цыпочках и, остановившись в огромном фойе особняка доктора Рич, следила за его деятельностью. Он подергал несколько оконных рам и простучал одну из стен танцевального зала. Распахнул дверь в чулан. Снял телефонную трубку. Прошел в кухню размером с ресторан, вышел и заявил мне:
– Недостаточно безопасно.
– Постойте, – сказала я. – Вы Майкл Митчелл?
Он вернулся в лимузин. Затем оттуда, покинув заднее сиденье, вышла Эмили Даунс и наклонилась проститься с Персоной, после чего захлопнула дверцу и помахала ему. Но я все равно победила, и ночь приобрела для меня особенный шик. Это был один из редких моментов за всю мою службу в «Глориос», когда я могла расслабиться.
Через несколько минут рядом со мной стоял Кларк. Он курил и ждал Джоанну Моллой, представительницу слабого пола в супружеской паре сплетников-обозревателей из «Нью-Йорк дейли ньюс».
Он ухмыльнулся:
– Я знаю, кому нынче счастье.
– Кому?
– Да ладно тебе, Карен. Ты прикреплена к Эллиоту Солнику. Я знаю, ты к нему неровно дышишь.
– Может быть, может быть. Но он меня возненавидит. Ты же знаешь – все позакрывали рты на замки.
– Тем больше времени ты проведешь с Эллиотом. К тому же рты открыты у Франчески, Минди и Фила. Молчат только те, кто сыграл в фильме главные роли.
Откуда Кларк знал, что я неравнодушна к Эллиоту? Я ничего не сказала в офисе ни ему, ни кому-либо другому. Может быть, Дагни заметила глупое выражение у меня на физиономии, когда позвонил Эллиот? Впрочем, я не собиралась раскрываться и просто стояла и ждала.
– Привет, Карен. – Эллиот вдруг вырос передо мной. Он целомудренно поцеловал меня в щеку. – Красивые туфли, – заметил он, хотя и не особенно убедительно. – Дай мне угадать – ты прикреплена ко мне, а все вокруг молчат.
На меня произвело впечатление умение Эллиота мгновенно разобраться в ситуации, и в ту же секунду я поняла, почему женщины без ума от Джеймса Бонда: мужчина, который точно знает, что происходит, и не нуждается в объяснениях, бесспорно, обладает сексуальным обаянием.
– Угадал наполовину, – парировала я. – Меня прикрепили к тебе, но кое-кто разговаривает.
– Не подсказывай! Минди Фридман разговаривает. Еще Франческа Дэвис разговаривает. И Тони, или Фил.
– Фил, – сказала я. – Остальное правильно. Извини.
Эллиот с улыбкой покачал головой:
– Твои боссы помешались на контроле. Что будет дальше – поводок?
«А это было бы даже интересно», – подумала я. Я все еще пребывала в эйфории после удачи с Персоной. И даже тревога, преследовавшая меня после увольнения Триши, отчасти рассеялась.
– По-твоему, мне нравится роль официальной ханжи и стервы?
– Думаю, что чуть-чуть нравится, – ответил он, подмигивая и закуривая сигарету.
– А как в других студиях? – поинтересовалась я, вдруг понимая, что не имею об этом ни малейшего представления. Я судила о правилах по «Глориос». – Как устроены их премьеры?
– Принцип тот же – кино, вечеринка, звезды. Но такого жесткого контроля нет. Я гуляю, болтаю с людьми и ухожу. Без посторонней помощи.
– Но тогда ты бы лишился моего общества, – заметила я.
– Может быть. Но я бы мог выбрать твое общество. И мне бы не казалось, будто за мной следит Большой Брат.
– Братья, – поправила я.
Эллиот кивнул и сменил тему:
– Карен, до меня дошла история о сыне Тони.
Я даже не знала, что у Тони есть сын, но кивнула.
– Мне сказали, что на прошлой неделе сынок должен был поступить в колледж и Тони заранее послал двух головорезов в спальню охранять кровать и шкаф, чтобы никто из соседей Уоксмана-младшего не вздумал их занять.
– Спорить не буду, – сказала я. – Но, если честно, я и понятия не имела, что у Тони есть дети.
– Естественно, он держит это в секрете – безопасность и так далее, – отозвался Эллиот и затушил сигарету. – Ладно, пойдем.
Я продрогла и с радостью очутилась в теплом помещении, бок о бок с Эллиотом. Семейство доктора Рич владело особняком на протяжении трех поколений. Он был обустроен в стиле старой европейской аристократии: широкие лестницы, яркие люстры, полотна старых мастеров и потрясающие персидские ковры. Многочисленные звезды, заполонившие все пространство, лишь усугубляли картину изобилия. Мебель а-ля Людовик XIV была сдвинута к стенам, чтобы освободить место для толпы, каковой на самом деле и являлись все эти гости. Три актрисы громко оповещали всех желающих о том, что не носят белья и больше не собираются его носить. Рок-звезда и актриса, подружка Нормана Харриса – игравшего в фильме одну из главных ролей, – пыталась припереть Фила к стенке вопросами о возможности сняться в новых фильмах «Глориос». Бадди, явно не любивший толпу, взирал на пиршество с площадки второго этажа, неловко привалившись к узорным железным перилам. Позади него с умеренным мастерством наигрывал струнный квартет, но все его усилия сводились на нет оживленным гулом разговоров.
Мне хотелось есть, но еды, как обычно, было мало. Однако имелся богатый бар, и гости исправно угощались. Минди рисовалась перед небольшим кружком, куда вошли несколько репортеров, а потому мы с Эллиотом устремились к Франческе с родителями, и я их представила друг другу.
– Франческа Дэвис, это Эллиот Солник с шестой страницы.
Та чмокнула его в щечку и с напускной застенчивостью высказала надежду, что ему понравился фильм. Я видела, что Эллиот очарован. Он сразу же задал ей вопрос о любовной сцене с Норманом Харрисом. Когда она заговорила, Эллиот опустил глаза. Я проследила за его взглядом. Детские, миниатюрные ножки Франчески Дэвис с ноготками, покрытыми лаком насыщенного алого цвета, были обуты в босоножки на каблуках-шпильках.
– Я так нервничала, – отвечала она. – Норман, типа, не знал, куда девать руки, а потом мы, типа, прижались, чтобы поцеловаться, и Норман был насквозь мокрый.
– Мокрый? – переспросил Эллиот, продолжая таращиться на ее хорошенькие пальчики. Мне хотелось расплющить их каблуком и встать перед ним босой.
– Вы что-то потеряли, Эллиот? – вмешалась миссис Мермельштейн.
– Нет, я просто залюбовался паркетом, – елейным голосом ответил Эллиот. – Франческа, так ты рассказывала, как целовалась с Норманом, – напомнил он.
– Ну, я думаю, что мы оба здорово испсиховались. Но это ведь было в прошлом году. Если бы мне пришлось целовать Нормана сегодня, я бы совсем не волновалась.
Она взглянула на Эллиота и чуть приподняла одну бровь. Я знала, что сразу вылечу с работы, если влеплю затрещину молодому таланту, но в ту минуту мне почти казалось, что игра стоит свеч. Взамен я принужденно хихикнула, реагируя на ее слова касательно Нормана. Эллиот старался выглядеть безразличным, но он знал, что только что сорвал большой куш. Я была уверена, что материал выйдет под заголовком вроде «ФРАНЧЕСКА ДЭВИС ЖДЕТ, КОГДА ЕЕ ПОЦЕЛУЮТ». Затем Франческа перешла к рассказу о фильме, в котором теперь снималась для «Уорнер Бразерс» вместе с Сарой Джессикой Паркер.
Я встряла в разговор, пытаясь вернуть его к фильму «Петь может каждый»:
– Франческа, я слышала, что вы с Кейси и Коринной добавили много отсебятины, чтобы вышло естественнее.
– Да, это точно, – бросила она, прежде чем возобновить свой достойный уважения монолог о прекрасной Саре. – Она, знаете, тоже меня поначалу, типа, пугала, но она такая классная. Я вся извелась, но она заставила меня поверить в себя. А затем она поговорила со своим стилистом, и теперь у меня самые лучшие туфли. – С этим я была вынуждена согласиться. Безнадежное дело. Я не могла переключить ее на фильм, и она болтала о какой-то другой картине, сохраняя свой блистательный вид. Наконец, когда мне уже чудилось, что прошло три часа, Эллиот поблагодарил восходящую звезду и проворно поцеловал ее, как бы желая спокойной ночи. Затем Эллиот изъявил желание поговорить с Филом.
– Ты уверен, что сначала не с Минди? – спросила я.
– Ты же не боишься Фила? – осведомился он.
– Конечно, нет.
На протяжении последних нескольких дней я больше, чем обычно, старалась избегать Фила. В понедельник Мэтт позвонил Аллегре и сказал, что на премьере «Петь может каждый» ему нужна пара рекламных деятелей, которых неплохо бы пригласить, но Вивьен отклонила его просьбу. Я подслушивала, и тут Мэтт принялся рассказывать Аллегре о странной сцене, которую он наблюдал на борту самолета Фила по дороге из Лос-Анджелеса в Нью-Йорк.
– Ты же знаешь – он дымит как паровоз, и в таком крохотном самолете от этого никуда не спрятаться. А его, понятно, не очень-то попросишь прекратить. – Далее Мэтт сказал, что на середине полета служитель принес Филу полгаллона ванильного мороженого и ложку. Фил продолжал курить, пока ел, а когда мороженое ему надоело, он начал стряхивать туда пепел, а потом и втыкать окурки.
Аллегра, верная кодексу, хранила молчание.
– Аллегра? – позвал Мэтт, чтобы убедиться, что она на связи.
– Продолжай.
– Следующим номером он стянул ботинки и носки, вынул ножницы и начал стричь ногти, а обрезки летели в пепельное мороженое. Все, что мне оставалось, так это не сблевать.
Аллегра в ответ уведомила Мэтта, что его рекламщики могут прийти на премьеру, но в одиночестве, без права на гостей.
Мне стало так пакостно, что пришлось отключиться и немедленно отправиться к Роберту, чтобы изгнать эту мерзкую картинку, но это помогло лишь отчасти. Я боялась, что лет пять не смогу смотреть на мороженое.
Я сказала Эллиоту, что погляжу, что можно сделать, и направилась к логову Фила. Две его помощницы, подобно сторожевым псам, расположились между входом в комнату для очень важных гостей и его персональным столом, чтобы отгонять чужаков. Я подошла к Сабрине и спросила, нельзя ли привести Эллиота. Ответ оказался положительным, но был лимит: три минуты.
Когда я начала представлять их друг другу, Фил перебил меня и гавкнул:
– Мне не нужно говорить, кто такой Эллиот Солник. Садись, Эллиот. Спасибо, что пришел. – На меня он не посмотрел, но махнул рукой в мою сторону. – Можете нас оставить, – проворчал он. – Ну, как тебе Франческа, Эллиот? Цыпуля, правда? – Оба, едва я начала отступать, захихикали, как грязные старикашки. – Но если серьезно – девочка большой талант, маленькая Одри Хепберн. В ней есть что-то, что так и прет с экрана, – он потянулся и ухватил Эллиота за плечо, – прямо к тебе на колени. – Снова ржачка. Я отошла к стене, откуда можно было наблюдать за Филом и Эллиотом, не слыша их слов.
С моего поста возле входа в танцевальный зал виден был Роберт, приставленный к Синди Адамс и поглощенный беседой с Мермельштейнами, тогда как Франческа общалась с Синди, которая, как мне было видно отсюда, надела свои маленькие очки, чтобы лучше рассмотреть волшебные туфли Франчески. Праздник был в самом разгаре. Людские потоки и водовороты, сопровождаемые негромкой игрой струнного квартета, напоминали танец, в котором люди болтали, менялись партнерами, восхищались нарядами друг друга и вновь приступали к сложным фигурам. Казалось, что всем было хорошо, но я знала, что по-настоящему все расслабятся только тогда, когда из дома удалится последний представитель прессы.
Наконец голос в моем головном телефоне оповестил меня, что момент настал. Я помахала Сабрине и показала на часы, она тут же наклонилась к Филу и что-то ему прошептала. Фил и Эллиот обменялись рукопожатием, и я пошла предъявить права на моего репортера.
– Эллиот, мне жаль, но время вышло.
– Я посижу до конца. – Он разинул рот и прикрыл его руками в притворном ужасе. – Шутка, Карен. Я знаю порядок. Я вывела его из особняка и, следуя предосторожности Роберта, медленно довела до угла. Стоял чудесный вечер, горели настоящие звезды. Ночной сентябрьский воздух бодрил и раскрепощал, и я вспомнила, что после того, как Эллиот будет «выпровожен» с вечеринки, я буду свободна. Я раздумывала, как бы ему об этом сказать, когда он положил руку мне на плечо и улыбнулся:
– Спасибо, Карен. Мне надо бежать.
Меня захлестнула волна разочарования. Я надеялась хотя бы выпить с ним, а теперь осталась официальной ханжой и стервой не у дел. А он уже нашел такси и залезал внутрь. Я уже вновь зажглась надеждой, когда он подался ко мне, как будто забыл о чем-то спросить.
– Карен! Тебе что – нужно проверить, что я и дверцу захлопнул? – Он засмеялся, захлопнул дверцу, и такси уехало.
Я привалилась к автобусной остановке, разглядывая витрины крохотных бутиков Мэдисон-авеню, одновременно силясь понять, почему Эллиот держался так отчужденно. Я понимала, что трудно сохранить привлекательность в комнате, битком набитой знаменитостями, но Эллиот наверняка это понимал – он занимался своим делом годами. Прервав цепочку моих мыслей, рядом материализовался Роберт и попросил сигарету. Он закурил и глубоко затянулся, качаясь на каблуках.
– Это было великолепно, Карен. Ты довела Эллиота Солника до такси. Мне придется взять это на вооружение.
Я мрачно ответила:
– Я рассчитывала на другое.
– Тяжелый вечер? – спросил он. Я кивнула, и он предложил заглянуть в ближайший бар, но я ответила, что лучше пойду домой. Он сел в такси, а я осталась стоять, пытаясь разобраться, чем же таким ухитрилась отпугнуть Эллиота.
– Привет. – Я вздрогнула при звуке голоса, донесшегося из тени позади меня.
– Привет, – ответила я, присматриваясь и стараясь разглядеть, кто это. Полночь есть полночь, даже в ее самом урезанном варианте, и я чувствовала себя несколько неуютно. Из темноты появилась фигура. При свете огней я узнала человека с красного ковра в Лос-Анджелесе.
– Разрази меня гром, если это не моя голливудская подружка, – медленно проговорил он, и что-то в его поведении было мне неприятно. Он выглядел в точности так же – я была совершенно уверена, даже измятый костюм на нем был тот же, что и много месяцев назад.
– Вы… вы… Джордж… то есть мистер Хенретти? – спросила я, заикаясь.
– С чего же вы это взяли?
– Простая догадка.
– Не рассказывайте сказки – Фил и Тони наверняка раздали вам всем мои фотографии. Враг номер один, – сказал он с горечью.
– Не угадали, – ответила я. – У меня нет фотографии. На самом деле они мало о вас говорят.
– Потому что не считают меня опасным, – сказал он и крепко сжал губы. Его руки дрожали чуть меньше, чем в прошлый раз. – Скажите мне правду: они твердят, что я пьянь, конченый человек, больше не могу писать и все такое?
Я будто приросла к месту.
– Для меня в этом нет ничего нового. Можете говорить спокойно.
Я чуть заметно кивнула – один раз.
Он вздохнул, и весь его гнев улетучился, сменившись очевидной печалью. Он стоял с опущенной головой и поникшими плечами.
– Мистер Хенретти? С вами все в порядке? – Он выглядел почти больным.
– Со мной все в порядке, – отозвался он, распрямляясь. – В абсолютном порядке. И будет еще лучше, когда я закончу эту книгу. Вы представляете, сколько людей хотят узнать правду об Уоксманах? Что все было не совсем так – Глория, стригущая волосы над раковиной, и Фил и Тони, самостоятельно выбирающиеся из Бронкса? – Я не ответила, а потому он продолжил: – Правда не столь идиллична.
Мне отчаянно хотелось уйти, и я шагнула к бордюру, чтобы поймать такси, но он дотронулся до моего плеча, и я застыла.
– Я не хотел вас путать, дорогая, – сказал он мягко. – Я никогда никого не обижу.
– Мистер Хенретти, я понимаю. Но я ничем не могу помочь вам.
– И не нужно. У меня здесь везде глаза и уши.
– Так почему же вы со мной разговариваете?
– Просто вы не такая, как они. Когда я увидел вас в Лос-Анджелесе и вы заговорили о Теде Родди, я видел, что вы расстроены. И еще, вы до того серьезны, что у меня душа разрывается.
– О чем вы?
– Вы все принимаете слишком близко к сердцу. Поднимаетесь ни свет ни заря, читаете новости в лимузине, таскаетесь в «Таймс» посреди ночи.
Хенретти знал обо мне слишком много – возможно даже, где я живу. Я была в ужасе. Из-за угла вырулило такси, и я бешено замахала ему и выскочила на проезжую часть – лишь бы поскорее очутиться в безопасном, запертом салоне. Назвав шоферу мой адрес, я посмотрела из окна на Хенретти – маленькую печальную фигуру, одиноко стоявшую в темноте.
На следующее утро я первым делом начала собирать и распространять газетные материалы, посвященные премьере. В большинстве газет красовались фотографии Персоны, входящего в кинотеатр, – или, точнее, его спины. Заголовки преимущественно, в той или иной вариации, гласили: «Петь может не каждый».
Придя на работу, Аллегра сразу же вызвала меня к себе в офис и велела сесть.
– Я знаю, тебя разволновало появление Персоны, и признаю, что не верила в его приход, – прошептала она, роясь в «хитах». Она была одета в стиле, который я называла про себя нарядом «на следующее утро» – плохо сидевшее черное бархатное платье, которое шло ей не больше, чем больничный халат. Она всегда надевала это наутро после премьеры. Вероятно, это была ее версия мятых свитера и рубашки-безрукавки. – Но нам не нужно, чтобы фильм имел такой резонанс. Теперь все газеты полны его фотографиями вместо портретов Бадди Фридмана и Франчески Дэвис или любой другой знаменитой личности, – сообщила она, подчеркивая каждое слово, дабы я поняла, что на мою долю слов уже не остается. Затем она отвернулась к своей картотеке, ко мне спиной. Я вышла из офиса.
Несказанно уставшая и измученная пульсирующей головной болью, я не знала, что делать или говорить в отношении Хенретти. Предположительно мы были обязаны доложить о любом необычном наблюдении, но никто ничего не видел – по крайней мере в моем присутствии. Когда он заявил, что у него здесь везде глаза и уши, я поняла, что если бы кто-то из «Глориос» узнал о нашей с ним встрече, то я оказалась бы неким образом замешанной в событиях вроде тех, какими закончилась история с его книгой. До меня дошло, что я, быть может, была не единственная, кто поддерживал с ним связь. Возможно, так поступали многие. Хенретти знал «Глориос» достаточно хорошо, чтобы воспользоваться взаимным недоверием ее сотрудников в качестве удобной ширмы для своих расследований.
После встречи с Хенретти я отправилась домой и обнаружила, что Эллен не спит и ждет меня, чтобы сообщить о соседе, который интересовался, не работаю ли я девушкой по вызову. Подозрения имелись явно не у него одного, и этим, наверное, объяснялся инцидент со спаниелем, случившийся, казалось, год назад, хотя прошло всего несколько часов. Когда Эллен сказала, что я работаю в «Глориос», у мужика хватило наглости попросить постер «Шедевров».
Неужели все вокруг только и думали, чтобы использовать меня или оскорбить? Это уже просто эпидемия.
РЕШЕНИЕ О ЛИКВИДАЦИИ
Мне не спалось. Когда в половине пятого утра зазвонил телефон, я уже давно сидела за компьютером. Нашла в Интернете один из тестов-эннеаграмм [20]20
Эннеаграмма – древняя суфийская типология, широко применяемая в настоящее время для определения сильных и слабых сторон человека, его ценностей и предпочтений и т. д.
[Закрыть], я теперь проходила его, надеясь, разобраться в своих отношениях с сослуживцами. Мне очень хотелось знать, почему, обладая уравновешенным характером, я не нашла в «Глориос» ни друзей, ни людей, которым мое мнение было бы важно.
– Дорогая, беги в офис. – Звонила Белинда из газетной лавки. Я дала ей свой телефон, чтобы она звонила мне в экстренных случаях, и она воспользовалась им впервые. – На первой странице «Нью-Йорк обсервер» напечатана статья «Деньги, ложь, насилие и кино, или Как я нагрел Фила Уоксмана на пятнадцать миллионов».
Я поблагодарила Белинду, быстро натянула на себя вчерашнюю одежду – я так и не успела повесить ее в шкаф, – выбежала на улицу и поймала такси. Когда я добралась до лавки, было еще темно. Белинда ждала меня с двойным эспрессо и четырьмя экземплярами газеты, отпечатанной на розоватой бумаге. Я пробежала глазами первые два абзаца, и мне стало ясно, что эта статья повергнет мое ближайшее будущее в хаос.
За две недели до этого Фил приобрел фильм под названием «Ножовка», в котором рассказывалось о дружбе между умственно отсталым преступником, освободившимся из заключения, и маленьким мальчиком из неблагополучной семьи. Автором сценария и режиссером и исполнителем главной роли был малоизвестный актер Джимми-Дейл Готорн. Он вложил всю свою душу в этот фильм, на создание которого ушло почти десять лет. Все это я знала, потому что, занимаясь поисками в Интернете, случайно вышла на несколько статей, посвященных фильму. Тони считал картину дерьмом и безжалостно издевался над братом, крича, что тот переплатил и что это «очередная тупая гребаная идея».
Сделка с Гэри Мастерсом, продюсером, у которого Фил купил фильм, предусматривала конфиденциальность финансовых договоренностей. И вот теперь, когда чек был погашен, Мастерс дал «Обсервер» эксклюзивное интервью. Он заявил, что устроил фальшивый аукцион, чтобы заставить Фила переплатить за «Ножовку». Кроме того, Мастерс назвал фильм «товарным браком» и предсказал ему полный провал в прокате. Упомянув кое-какие неблагоприятные отзывы, уже полученные от фестивальных критиков, Мастерс объявил: «Слава Богу, «Ножовка» больше не имеет ко мне никакого отношения. Как хорошо, что Фил Уоксман не очень-то разборчив». Статья заканчивалась восторгами Гэри по поводу его новой яхты – «добрые восемьдесят пять футов».
Я позвонила домой Аллегре, одновременно отправляя ей факс. Было еще только пять утра, но я знала, что она сразу же захочет увидеть газету.
– Аллегра, прошу прощения, что звоню так рано, – сказала я, прекрасно понимая, что разбудила ее. – Я посылаю вам статью из «Обсервер». Уверена, что вы должны ее увидеть немедленно.
– Надеюсь, это не очередная перестраховка. – Переход от глубокого сна к абсолютной стервозности занимал у нее меньше времени, чем обычному человеку потребовалось бы на то, чтобы чихнуть.
– По-моему, ради этого стоит проснуться, – ответила я, стараясь сдержать свое раздражение.
Не прошло и трех минут, как Аллегра перезвонила.
– Найди Фила.
В такое время связаться с ним проще всего было через Махмуда, его шофера, который всегда был в курсе передвижений Фила. Когда я дозвонилась, выяснилось, что Махмуд уже в пятнадцати минутах езды от жилища Фила на Олд-Уэстбери и собирается забрать того, чтобы доставить в аэропорт. В Нью-Йорке Фил с женой владели несколькими квартирами, а еще им принадлежал фермерский дом в Миллбруке.
Я послала Махмуду статью, и он обещал передать ее Филу в руки. Автомобиль, «Мерседес-600», был оборудован двумя факсами, портативными DVD– и видеоплейерами, а также многоканальным телефоном, одна из линий которого была строго засекречена. Систему связи разработали спецслужбы в качестве ответной услуги Филу за его особо ценное финансовое содействие сенатору от демократической партии из Нью-Джерси. Кроме того, в машине был мини-холодильник, забитый диетическим «Доктором Пеппером» и всеми мыслимыми приправами, дабы Фил мог надлежащим образом сдобрить свою еду. Дело не ограничивалось несколькими видами французской горчицы. В холодильнике стояли десятки баночек и бутылочек с имбирем, манговой приправой, чатни, красным хреном, табаско, соусом «Хайнц», кетчупом, соусом «Хойзин», маринованными огурчиками, тахини, сальсой пяти разных степеней жгучести, сладкими приправами, соусом к утке, малиновым вареньем, перцем-халапеньо, бальзамическим уксусом, а также два контейнера с пикантной деликатесной горчицей, которую Фил обожал. В случае ядерной войны у Фила вряд ли бы оказалось больше еды, чем у любого другого, но его запасы, несомненно, оказались бы намного вкуснее.
Отправив факс, я соединила Аллегру с апартаментами Фила и стала подслушивать. Аллегра попыталась осторожно пересказать ему суть, но Фил хотел увидеть статью собственными глазами, так что Аллегра велела мне соединить Фила с Махмудом. Фил приказал тому прибавить газу. Естественно, в квартире тоже был факс, но когда Махмуд предложил им воспользоваться, Фил ответил, что если тот поедет быстрее, то это займет ровно столько же времени.
Через несколько минут Фил позвонил, и я соединила его с Аллегрой. Такой затейливой брани мне еще никогда не приходилось слышать. Аллегра попыталась заговорить ему зубы, но безуспешно – беспрецедентный случай, насколько я знала. Спустя какое-то время Фил сделал паузу, достаточную, чтобы Аллегра могла вставить слово. Она сказала, что в данный момент наилучшим образом действий будет полное игнорирование голословных утверждений «Обсервер». Это даст им время заняться разработкой стратегии контрнаступления.
Они, конечно, сошлись в том, что с газетой следует разобраться. Это означало, что представители «Обсервер» теперь очень и очень не скоро попадут на мероприятия «Глориос» и вряд ли будут допущены к интервью со звездами. Их телефонные звонки останутся без ответа, а на все вопросы будет звучать лаконичное «без комментариев». Но Аллегра и Фил еще не вступили в бой.
Фил сказал, что полетит в Чикаго чуть позднее, чем собирался, а прямо сейчас он хочет провести совещания с юристами и главами отделов связей с общественностью, маркетинга и приобретений. Махмуд отвезет его в офис, а все должны быть готовы в течение часа и ждать в лимузинах. Они поедут с ним в аэропорт Тетерборо в Нью-Джерси, где его уже дожидался самолет, и по пути он сможет пообщаться со всеми.
Аллегра перезвонила мне и продиктовала длинный список людей, которым следовало позвонить домой. Кроме того, на меня повесили организацию лимузинов, которые должны были прибыть в «Глориос» немедленно, а еще мне предстояло собрать все экземпляры «Обсервер», до каких сумею добраться.
Белинда была счастлива спрятать все номера «Обсервер» в подсобке, и я пообещала позднее прислать к ней практиканта с деньгами.
– Понятно, что Филу не хочется, чтобы об этом трепались по всей округе, – сказала она.
Мне уже приходилось слышать о «передвижных совещаниях» Фила, но участвовать в этом действе выпало впервые, пусть даже в роли организатора. Заказав машины, я начала обзванивать сотрудников. Все три адвоката пытались возражать, и мне пришлось каждому из них указать, что из-за препирательств у них не остается времени, чтобы принять душ и побриться. Мэтт Винсент мгновенно все понял и даже предложил позвонить Черил и Кенни, которых Фил также хотел видеть. Я предоставила ему заниматься этим и перешла к людям из отдела приобретений. Я позвонила Кларку и сказала, что его ждут, и он поблагодарил меня за звонок. Самое приятное я оставила на закуску, и когда дозвонилась до Марлен, та не обманула моих ожиданий.
– Карен, ты вечно все путаешь – ты уверена, что Фил хочет именно этого?
Я предложила ей остаться дома и выяснить самостоятельно.
Меня удивили мои спокойствие и жесткость. Имя Фила придавало волшебное ощущение власти: «Фил хочет, Филу нужно, Фил говорит…»
Я отксерокопировала статью, выбежала к лимузинам и сунула в каждый несколько копий. Я позвонила Аллегре и доложила, что в магазине Белинды «Обсервер» больше нет, сотрудники в пути, а лимузины готовы и ждут. Она велела мне сделать так, чтобы статья не попала в утренние «хиты». Кроме того, если позвонят журналисты и начнут спрашивать об этой публикации, я должна была притворяться, что ничего не знаю, и просто вносить их звонки в ее журнал. Аллегра добавила, что хочет, чтобы я «управляла информационным потоком» в нашем отделе, – те, кого эта история касалась, и так знали, что нужно делать, а всем остальным надлежало говорить, что ситуация под контролем. Если представители прессы попытаются получить информацию от других служащих нашего отдела, те должны были просить их перезвонить Аллегре.
К шести часам утра журналисты со всего мира уже пытались выяснить, что происходит. Я зарегистрировала звонки из «Уолл-стрит джорнал», «Нью-Йорк таймс», от Рейтерс, «Скай ньюс», Си-эн-эн, Би-би-си и еще из десятков мест. Казалось, что электронный почтовый ящик Аллегры ожил: экран буквально пульсировал все новыми и новыми вопросами. Некоторые уже побеседовали с Гэри Мастерсом и теперь хотели узнать официальную позицию Фила. Для прессы, давно искавшей брешь в неприступной твердыне «Глориос пикчерс», история казалась слишком хорошей, чтобы быть правдой. Неужели третьеразрядный продюсер, который радостно хихикал, направляясь в банк, действительно уделал Фила Уоксмана, искушенного дельца, человека, которого никто и никогда не надувал?
К половине седьмого пять машин были загружены и ждали прибытия Фила. Каждому отделу – юристам, закупщикам и маркетологам – полагался отдельный автомобиль. В четвертом находились Марлен и Кларк, а в пятом ехала Аллегра. Позвонил Махмуд и велел мне выстроить машины так, чтобы первым шел лимузин Аллегры, затем – юристы, потом – маркетологи, четвертыми были Марлен и Кларк, а в последнюю очередь Фил желал видеть отдел приобретений. Махмуд сказал, что будет примерно через пять минут и что все должны быть готовы пристроиться к нему в хвост. Я еще раз прошлась вдоль ряда машин, сказав всем водителям, в каком порядке они должны следовать за «мерседесом» Фила. Еще одно распоряжение гласило, что по пути в аэропорт все автомобили должны сохранять прежнюю очередность.
Махмуд попросил меня постоянно оставаться на связи. Непосредственно перед прибытием к офису он сказал, что Фил желает сначала повидаться с юристами. Я позвонила одному из них, и все юристы, едва нарисовалась машина Фила, выскочили на тротуар. Махмуд притормозил на пару секунд, чтобы они сели, и затем автоколонна отправилась в Тетерборо.
Оставив позади туннель Холланд, Махмуд известил меня, что теперь настал черед маркетологов. Все шесть автомобилей перестроились, юристы покинули машину Фила через правую дверь, тогда как Мэтт, Черил и Кенни вошли в левую. Юристы вернулись в свой автомобиль, и кортеж возобновил движение. Перед поворотом на шоссе, ведущее в Нью-Джерси, все повторилось: маркетологи вышли, а закупщики вошли. Из-за близости Тетерборо Филу приходилось совещаться по-быстрому – дорога в аэропорт даже при напряженном движении редко занимала больше часа. У въезда на 17-е шоссе закупщики вышли. В машину Фила сели Марлен, Кларк и Аллегра и оставались там до конца поездки. Махмуд велел передать маркетологам, закупщикам и юристам, что они могут вернуться в офис.
