Текст книги "Вверх по лестнице в Голливуд"
Автор книги: Рейчел Пайн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)
– Говорит Роберт Кодзима, со мной Грецки. Ему нужна еще минута на подготовку. Мы скоро прибудем. – Он отключился, не дожидаясь ответа.
– О нет, – простонала я. Камера показала каток в Рокфеллеровском центре, подготовленный для роликового хоккея – с воротами и меловыми кругами. «Скоро в программе, – объявила Кэти Курик. – Мэтт выйдет на поле с Грецки, собакой-звездой из фильма "Держите щенка"».
Роберт попрыскал каким-то спреем на шерсть Мо и начал гладить ее рукой в варежке. Шерсть заблестела еще сильнее.
– Не переживай так. Все под контролем.
Без пятнадцати восемь мы покинули номер и быстро пошли к студии, которая находилась всего в пяти кварталах от отеля. На пути у нас был каток. Служители устанавливали ворота и готовили клюшки с шайбами.
Внутри у меня что-то оборвалось.
– Роберт, они хотят устроить ему матч с Мэттом Лауэром. Что будем делать?
– Все путем.
В пять минут девятого мы прошли мимо охранников Эн-би-си и поднялись на лифте туда, где должны были быть два часа назад. На мониторе я увидела, как на льду разминался Мэтт. На нем были хоккейные щитки и джемпер с надписью «Держите щенка», который мы ему выслали днем раньше.
Нас встретил измученная женщина-режиссер.
– Наконец-то вы здесь. Что случилось? Нам придется выпускать вас немедленно.
Роберт помотал головой:
– Сегодня Грецки не будет играть в хоккей.
Она указала на монитор:
– Конечно, будет. Именно для этого он здесь. Мэтт уже разминается.
Я услышала бодрый голос Кэти:
– А после прогноза погоды мы увидим, сможет ли Мэтт удержать щенка, если сразится один на один с Грецки.
На часах было десять минут девятого.
– Вы бы попросили у Кэтрин Зета-Джонс поймать ртом летающую тарелку? – осведомился Роберт.
Режиссер смешалась:
– Что?
– Так попросили бы или нет?
– Конечно, нет. Что за вопрос?
– А почему?
У меня пересохло во рту; я совершенно не понимала, к чему он клонит.
– Потому что она актриса. Настоящая звезда.
– При чем тут она, черт побери? – спросила женщина, поглядывая на часы и нервно накручивая волосы на палец.
– Именно. И Грецки – тоже. Он не обязан показывать фокусы. Он будет сидеть на диване с другими гостями. – Роберт протянул ей видеокассету. – Тони Уоксман передал для вас этот клип.
Женщина взяла кассету и заговорила в головной микрофон. Я посмотрела на монитор и увидела, как Мэтт Лауэр покатил к ближайшему выходу. Он бросил клюшку и въехал в здание.
Нас с Робертом и Мо проводили в фойе, где был накрыт низенький стол – сладости, фрукты и кофе; еще там находились два монитора, один из которых показывал шоу, а второй – то, что происходит в других студиях. Мимо нас пронесся Мэтт, на ходу срывая свитер и натягивая пиджак. Все это время он, оказывается, оставался в рубашке и галстуке. На мониторе мы видели, как синоптик из программы «Сегодня» обменивался рукопожатиями и энергичными хлопками по ладоням с толпой людей, собравшихся на подиуме, размахивавших самодельными плакатами и отчаянно галдевших.
Внезапно вперед прорвался маленький жилистый человечек. Он держал мегафон и плакат с надписью «ЭТО НЕ ГРЕЦКИ» и фотографией Грецки. Он начал выкрикивать в мегафон:
– Собака, которую вам покажут, не Грецки из «Держите щенка»! Грецки мертв! Не верьте подделке!
Он повторял «Грецки мертв» как заведенный и размахивал плакатом прямо перед камерой. Тут перед ним появилась режиссер. Она совала ему свое удостоверение и отгоняла от объектива.
– А вот это плохо, – пробормотал Роберт. Мы не отрываясь смотрели на экран.
Минутой позже режиссер вошла в фойе, ведя за собой возбужденного буяна.
– Вот увидите, эта собака меня даже не узнает, – приговаривал он.
Дремавший Мо приоткрыл один глаз, глянул в сторону мужчины и снова заснул. Тот продолжал сжимать плакат и оказался теперь достаточно близко, чтобы я разглядела пуговицы на его пиджаке: к ним были прикреплены фотографии Грецки.
– Вы, умники из «Глориос»! – орал он. – Вы не уважаете память моего покойного пса. Вы думаете, что вам сойдет с рук взять другого и притвориться, будто это Грецки, – сказал он, указывая на Мо, который уже полностью проснулся от всего этого шума. – У Грецки одно ухо было талантливее, чем вся эта мохнатая тварь со всеми потрохами.
– Это правда? – спросила режиссер.
Мы с Робертом опустили глаза и молчали.
– Так правда или нет?
– Грецки умер, и мы хотели сохранить сборы, – негромко ответил Роберт.
Мужчина подошел к нему почти вплотную:
– Я не могу поверить, что вы решили, будто другой пес будет не хуже Грецки.
– Вы, двое, выйдите, пожалуйста! – поспешно распорядилась режиссер и только после этого продолжила объяснять кому-то по рации, что сюжет, запланированный к показу через полторы минуты, будет изъят. Мы с Робертом выскочили из студии вместе с Мо, который летел следом. Мы вышли через выход с другой стороны здания, подальше от своры фанатов «Сегодня», которые наверняка бы нас линчевали, заметь они пару лжецов, пытавшихся надуть Мэтта и Кэти.
Весь путь до «Ройялтона» мы пробежали бегом, не снижая скорости, где и вручили запыхавшегося Мо Чарли.
– Я смотрел шоу, но его не показали, – сказал Чарли.
– Нас выгнал хозяин настоящего Грецки, – ответил Роберт.
– Боюсь, что мы больше не нуждаемся в Мо, – добавила я, – но мы пришлем вам чек.
Чарли был расстроен.
– Мы так об этом мечтали.
– Знаю. – Я грустно погладила Мо. – Просто ничего не получилось.
Распахнув для меня дверь, Роберт оглянулся на пса, внезапно понизившегося в цене, и на его безутешного владельца.
– Оладьи с черникой и все остальное заказывайте бесплатно сколько хотите, – сказал он Чарли. – Но только не позволяйте Мо подбирать всякую дрянь на улице. Я его почти отучил от этого.
На обратном пути, сидя в такси, мы с Робертом гадали, что сказать Тони.
– Расскажем все, как есть, – предложила я. – Мы не виноваты.
– Это не важно. Важно то, что Тони не получил желаемого.
– Может быть, рассказать одной Аллегре?
– Она скажет, что мы должны были все предусмотреть.
– Но мы предусмотрели. Ты предусмотрел. Ты обо всем позаботился. Поводок Грецки, дрессировка, Кэтрин Зета-Джонс… – Я перечисляла, зная, что это его не убедит.
Такси остановилось перед зданием «Глориос». Мы вошли внутрь. Я огляделась, отчаянно надеясь увидеть Эдди Ди Сальва, который даст нам возможность подождать у лифта и оттянуть неизбежное. Не повезло. В молчании мы поднялись и разошлись по рабочим местам.
Я с ужасом ждала, когда меня призовут на судилище.
Роберт возник рядом с моим столом и похлопал меня по плечу. Помощница Тони распорядилась «захватить и девицу».
Мы вошли в офис Тони, я старалась держаться за спиной у Роберта. Это было огромное помещение, оснащенное самым современным гимнастическим оборудованием. Судя по запаху, где-то в комнате была зажжена ароматическая палочка.
Тони – босой, в шортах и майке – стоял на одной ноге на расстеленном в углу мате. Его руки были вытянуты вверх, ладони – молитвенно сложены. Его тренер по йоге, стройный темноволосый мужчина, вносил в позу мелкие поправки. Тони посмотрел на нас.
– Вы просрали! – заорал он, продолжая балансировать на одной ноге.
– А когда будете готовы, медленно примите позу вороны, – тихим голосом продолжал тренер.
Тони нагнулся, уперся ладонями в пол. Затем он присел, подводя колени к локтям, а пятки – к заду.
– Вы просрали, – повторил он, однако на сей раз его слова больше походили на ворчание.
– Простите, – произнес Роберт, но Тони его перебил:
– Вы привели собаку, которая не умеет играть в хоккей. Откуда-то вылез хозяин Грецки. За что я плачу вам деньги? – В позе вороны Тони каким-то образом ухитрялся олицетворять гармонию и угрозу одновременно.
– Прислушайтесь к вашему дыханию, – сказал учитель йоги.
– Сейчас мое гребаное дыхание слышно? – спросил Тони, не меняя позы.
– Виноват, – повторил Роберт. – Я думаю, хозяин увидел анонс на прошлой неделе.
– Вы виноваты? Вы так думаете? – Тони опустил голову на переплетенные кисти рук и вытянул в воздухе сначала правую, а потом и левую ногу. К сожалению, даже в этой позе выражение его лица не обещало нам ничего хорошего. – Я стою на моей гребаной голове, – сообщил он, как будто мы не замечали.
Мы с Робертом кивнули.
– Я стою на моей гребаной голове, а вас нынче вышвырнули с шоу «Сегодня».
Я чего-то не понимала. Учитель йоги попытался вмешаться.
– Гнев не способствует делу, – изрек он.
– Я вам сейчас скажу, что не способствует, – отозвался Тони, держа ноги на весу – прямые, как фонарные столбы.
Учитель снова попросил его подышать. Тони его проигнорировал.
– Черт подери! – выкрикнул он. – Я снял гребаный фильм. Я стою на моей гребаной голове. Мне всего-то и нужно было, чтобы вы нашли гребаную собаку, которая играет в хоккей и похожа на ту, которая снялась в этом гребаном фильме, а вы не смогли сделать даже этого.
– Вы можете воспользоваться этим как возможностью расслабиться, – объявил учитель. Я всей душой согласилась с ним. – И когда сами почувствуете, что готовы, медленно войдите в позу компаса.
Тони свирепо на него посмотрел, затем согнул ноги и, даже не покачнувшись, перешел в сидячее положение. Он вытянул в сторону правую ногу, правой рукой взялся за левую ступню и завел за голову. Казалось, что он намеревается буквально разорвать себя надвое.
– Не забывайте дышать, – напомнил учитель.
– Не забывать дышать? Если бы я кому-то платил за напоминание дышать, то разве была бы у меня эта гребаная студия?
– Извините. – На сей раз извинилась я. Оба мы, Роберт и я, потупили взоры, и у меня было ужасное чувство, что если мы посмотрим друг на друга, то разразимся хохотом.
– Пошли на хрен из моего офиса, – сказал Тони. – В следующий раз, когда мне что-то понадобится, я найду раздолбаев, которые справятся.
Пригнув головы, мы с Робертом выкатились вон и помчались к лестнице, где мигом одолели два пролета – так, чтобы не влететь в вестибюль, но в то же время очутиться на безопасном расстоянии от административного отдела. Мы посмотрели друг другу в глаза и взорвались. Мы хохотали так, что по лицу Роберта потекли слезы, а я стала икать, из-за чего мы хохотали еще больше. Всякий раз, когда мы пытались взять себя в руки, Роберт произносил: «Я стою на моей гребаной голове», – и начинался новый виток истерики. Отдышавшись, я опять икнула и спросила:
– Роберт, мы здорово влипли?
На секунду он стал серьезным.
– Не так уж и здорово. В самый раз, – ответил он, и это прозвучало до того безнадежно, что мы снова зашлись приступом смеха.
Я вернулась к себе как раз вовремя, чтобы отпустить Дагни, изнемогавшую без перекура. На полу валялся номер «Нью-Йорк пост». Я быстро подняла его и открыла на шестой странице. Первой мне бросилась в глаза фотография Джульет в прикиде а-ля Джулс. Заголовок гласил: «ХИП-ХОП, МЕЖРАСОВЫЙ РЕМИКС». Помимо сенсационной подачи Джульет в образе Джен, в статье также сообщалось, что на роли Рочестера и миссис Рид были назначены, соответственно, Кью Дидли и Нефертити. Приводилось высказывание Фила: «Литературной классике пора скрестить шпаги с новой культурой».
Я была уверена, что скоро меня здесь уже не будет.
БЕШЕНЫЙ БЫК
В середине июля в Нью-Йорке всегда очень жарко и сыро, а в офисах «Глориос» температура была градусов на десять выше, чем снаружи, – по словам Джеральдины, в вентиляционной системе здания что-то сломалось. Стоило кому-нибудь из нас включить вентилятор, как система электроснабжения, и без того еле работавшая, перегружалась, что приводило к отключению питания – в том числе наших компьютеров. Было неимоверно сложно сохранить все нужные документы, списки и сообщения. Я даже поначалу жалела Джеральдину, так как все вымещали свое раздражение на ней, но когда она сообщила мне, что отправила Харви к своей приятельнице в Ист-Хемптон, мое сострадание улетучилось.
Обстановка в отделе стала еще более сложной после прибытия летних практикантов. Нам нужна была помощь, но негде было посадить дополнительных работников. Практиканты занимали все свободное пространство: они устраивались на полу, садились на ящики с картотекой и просачивались во все незанятые уголки пространства. Иногда начинало казаться, что кислорода надолго не хватит.
Несмотря на условия работы, практика в «Глориос» была очень популярна, особенно среди состоятельных нью-йоркских родителей, не знавших, куда бы пристроить своих чад на время летних каникул. Когда Уоксманам нужны были дополнительные средства для поддержания того или иного политического проекта, они выставляли в качестве приманки практику для детей, чьи родители не отличались особой смекалкой. Чеки приходили немедленно. Часто оказывалось, что эти детки уже прошли практику в Белом доме. Родители надеялись, что это улучшит их многообещающие резюме: «Вашингтон? Готово! Голливуд? Есть!»
Кроме того, у нас проходили стажировку студенты факультета кинематографии университета Нью-Йорка. Они были готовы делать что угодно – лишь бы приблизиться к одному из своих кумиров. Они рыскали по коридорам, всегда готовые заснять события, разворачивавшиеся на пути к ксероксу и обратно. Многие из них пытались закрепиться в компании при помощи разного рода творческих достижений – например, короткометражных фильмов или сопроводительных писем, написанных в форме сценариев:
Рассказ практиканта
«Глориос пикчерс интернэшнл»
Отдел связей с общественностью. Утро
Мы видим на экране Дадли Фенстера, самого способного среди практикантов. Дадли смотрит налево, потом направо, потом прямо перед собой. Мы слышим, как звонит телефон. Дадли снимает трубку.
ДАДЛИ
(излучая профессионализм)
«Глориос пикчерс», чем я могу помочь?
ФИЛ
(голос за кадром)
Кто это? Я не узнаю голос.
ДАДЛИ
(гордо)
Ну как же, я Дадли Фенстер, новый практикант в отделе связей с общественностью.
ФИЛ
Ты готов потрудиться на благо компании?
ДАДЛИ
(вытягиваясь вофрукт) Да, сэр. Все, что угодно.
ФИЛ
Дадли, это Фил Уоксман. Приходи ко мне в офис сегодня в три часа.
Сынок, нас ждет успех!
Короче говоря, программа практикантов с зеркальной точностью воспроизводила парадигму Золотого Дитяти и Рабочей Лошади, которая определяла все наше существование.
Когда из электронного письма Аллегры я узнала, что Тони нужен человек на целый день, чтобы несколько раз подряд просмотреть почти законченный ужастик на предмет проверки зрительской реакции, я ухватилась за шанс посидеть в помещении с кондиционером. Фильм назывался «Имитатор», хотя правильнее было бы назвать его «Вещь, которая разжевала и выплюнула моего "Оскара"», потому что именно это произошло с актрисой, игравшей главную роль. Двумя годами раньше она завоевала приз за лучшую женскую роль второго плана в фильме Бадди Фридмана, а теперь делила экран с другим, хотя и не менее знаменитым ньюйоркцем – Periplaneta americana, то есть обыкновенным тараканом. Правда, тот, что обитал в «Имитаторе», был восьми футов ростом и отличался ненасытным либидо, но, похоже, чтобы справиться с ним, хватило бы обычного дезинсектора.
Режиссер «Имитатора» – уроженец Коста-Рики, с бородой, заплетенной в длинную косу, – окончательно помешался на одной из сцен фильма, длившейся ровно две минуты и сорок три секунды. Он явно заразил Тони своей убежденностью в том, что если аудитория не будет бесповоротно устрашена в течение этих решающих двух минут и сорока трех секунд, то картина потерпит в прокате полный провал.
В десять утра я вошла в восхитительную прохладу полутемного зала и заняла свое место в последнем ряду, с секундомером и Оливером Бартоном, одним из наших практикантов. Помещение было битком набито пятью сотнями ребятишек, занятых в летней программе при департаменте парков. Они принялись вопить еще до того, как погас свет.
Как только начался фильм, я нажала кнопку секундомера. Оливер стоял, держа наготове блокнот и ручку. В первом эпизоде актриса, изображающая биолога, увлеченного поисками лекарства от лихорадки Эбола, уверенно расхаживает по лаборатории. Она думает только о своих чашках Петри и облегающем белом халате, который постоянно разглаживает. От часов над ее головой, показывающих одиннадцать тридцать, камера переходит к маленькому окошку, где виднеется полная луна. Итак, режиссер успешно показал, что перед нами – вызывающая ужас лаборатория. Я посмотрела на секундомер и увидела, что прошло две минуты и тридцать семь секунд. «Проклятие!» – говорит актриса, нечаянно сбивая рукавом пробирку. Та падает и кувыркается в замедленной съемке, пока не ударяется об пол и разлетается на тысячу кусков. Актриса нагибается, чтобы взглянуть на разгром, и вдруг видит – это! Два часа сорок три минуты. Кинотеатр взорвался воплями, визгом, криками и отчасти – нервными смешками. Мы с Оливером выбежали из зала, чтобы составить отчет.
– Сколько, по-твоему, вопило? – спросила я.
– Наверное, половина, – сказал он.
– Запиши. А задыхалось?
– Около трети? Может быть, четверть.
– Запиши: двадцать пять процентов. И кричало, по-моему, около пятидесяти процентов.
– А смеявшихся было совсем мало. Большинство было здорово напугано.
Я сложила в уме.
– Получается шесть процентов. Можем идти.
Оливер отправился за кофе со льдом, а я позвонила в офис. Тони хотел знать статистику немедленно, но, естественно, я не могла позвонить на его личный телефон. Сведения ему должна была передавать Аллегра. Я позвонила Дагни, чтобы запустить снежный ком сообщений, и впервые за все время мне голосом Аллегры ответил автоответчик. Я представить себе не могла, что заставило Дагни уйти с рабочего места, но, так как у меня не было времени, чтобы над этим задумываться, я стала вызванивать всех, кто сможет передать эти важные сведения Аллегре. Кларк не отвечал. Я уже набрала номер Роберта, и тут вспомнила, что они оба отправились в аэропорт встречать Джимми Чина, азиатскую звезду боевиков. Первый фильм Джимми, дублированный по-английски, «На обед я ем драконов», должен был выйти через три недели, и актер совершал пресс-тур для его продвижения. Джимми был одной из главных звезд китайского кино, а миллиард человек, по словам Фила, не может ошибаться.
Мне как можно скорее нужно было сообщить эти кричаще-вопяще-оруще-смеющиеся проценты Аллегре, и я набрала номер Вивьен, готовясь к беседе с Кимберли, от которой можно было ждать разъяснений на тему, что «Имитатор» не является «фильмом Вивьен», и прочих отговорок, которые она могла сочинить, чтобы растолковать мне, почему моя просьба не имеет никакого отношения к ее работе. Я была приятно удивлена, когда мне ответил твердый, профессиональный голос:
– Триша, офис Вивьен Генри.
– Привет, Триша. Это Карен. У меня цифры с просмотра «Имитатора», он только что начался. Их нужно сейчас же передать Аллегре.
– Конечно, диктуйте.
Я перечислила наши открытия, Триша быстро их повторила и сказала:
– Я прямо сейчас иду к Аллегре – считайте, что все исполнено.
С тех пор как я начала работать в «Глориос», я не видела практиканта лучше, чем Триша Садовски. Трудолюбивая, умная и сведущая во всем, она бесплатно тратила свое лето на работу с Вивьен. Роберт, отвечавший за практикантов, великолепно ее обучил, и до сих пор она отлично справлялась с любыми поручениями. Я не сомневалась, что мое послание уже в руках у Аллегры и находится на пути к Тони.
Рядом со мной вырос Оливер:
– Вот твой кофе, крошка.
Родители Оливера Бартона владели домом на берегу океана в Нантакете, где часто гостила Первая Семья государства. Оливеру было двадцать три – чуть старше прочих практикантов, но он только что окончил один из престижных колледжей на Восточном побережье, а потому прекрасно вписался в наш коллектив. У него были голубые глаза и темно-каштановые волосы. Одевался Оливер в стиле семидесятых – рубашки с открытым воротом и расклешенные брюки, ботинки на каблуках. Всякий раз, когда он проходил мимо, мне казалось, что сейчас зазвучит одна из песен Барри Уайта [16]16
Барри Уайт (1944–2003) – известный американский соул-певец.
[Закрыть]. Оливер всех называл «крошками». Сочетание богатства, привлекательной внешности и того факта, что он делил трехэтажный дом на Манхэттене с солистом хиппи-джем-группы «Зиплок», позволяло ему отрабатывать свой образ без тени иронии. Он был «мечтателем» в духе Дэвида Кэссиди.
Второй сеанс «Имитатора» начинался в полдень. Мы с Оливером, вместо того чтобы возвращаться в душный офис, решили прогуляться в небольшом парке рядом с кинотеатром. Оливер растянулся на скамье напротив моей, сотовый телефон мирно покоился у него на животе. Я позвонила Кларку, чтобы узнать, прилетел ли Джимми.
– Я в офисе «Бритиш эйруэйз», – ответил тот необычно измученным голосом. – Они потеряли багаж Джимми, и я заполняю бумаги, чтобы его нашли. У него было два чемодана, но пока мы нашли только один.
– Его багаж потерялся в «Конкорде»? – Этого просто не могло быть. – Туда же помещается всего сто двадцать пять человек.
– Я знаю, знаю. Но они думают, что кто-то взял чемодан по ошибке и еще объявится.
– Какая чушь. Как он к этому отнесся?
– Спокоен, как скала. Случись такое со мной, я бы голос сорвал, но он все воспринимает с невероятным пониманием. Сейчас они с Робертом ждут в машине, и, как только я здесь разберусь, мы отвезем его в «Шерри-Нетерленд». Клянусь, что, если когда-нибудь полечу на этой штуке, я возьму с собой самый занюханный чемодан. Они сейчас выгружали багаж, так там сплошные здоровенные кофры от Луи Вюттона – и у Джимми, разумеется, был такой же. Чем ты сейчас занимаешься – потеешь в офисе?
– Я на просмотре «Имитатора», оповещаю Тони о реакции зрителей.
– Ах да, режиссер хочет убедиться, что все будут визжать, когда натикает две минуты и сорок восемь секунд.
– Сорок три, – поправила я. – Ну, пока. – Я посмотрела на Оливера: – Представляешь, в «Конкорде» потеряли багаж Джимми.
– Кофр от Луи Вюттона? – спросил он, приоткрывая глаз.
Я кивнула.
– Понятно. – Его голос был полон мировой скорби. – В последний раз, когда я летел их рейсом, мой чемодан нечаянно взяла Джульет Бартлетт.
– Да ну?
– Ага, но мы разобрались. Она завезла его мне, и мы выпили. Без ущерба и последствий.
– Правда?!
У Оливера зазвонил телефон.
– Да, она премиленькая, но не мой тип, – объяснил Оливер, поднося трубку к уху.
Я не переставала удивляться его манере изъясняться. То, что у другого прозвучало бы грубостью, у него выходило совершенно естественным и безобидным.
Продремав с полчаса на скамейке под телефонные разговоры Оливера, я обнаружила, что уже без четверти двенадцать. Пора было возвращаться в кинотеатр.
– Пошли обратно, смотреть начало, – сказала я Оливеру.
– Карен, ты не возражаешь, если я смоюсь? У одного моего приятеля проблемы, и я ему нужен.
– Ладно. – Я и сама могла справиться. Кроме того, с учетом отношения к Оливеру в офисе отказывать ему было неразумно. В первый день его работы мы были поражены, когда увидели, как улыбающийся Фил ведет его к нам и представляет Аллегре, которая, в свою очередь, говорит ему: «Добро пожаловать». Мы с Дагни сидели разинув рты, пока Аллегра кудахтала над Оливером, расспрашивала его о родителях и рассказывала забавные истории о маскараде, на котором она была и где его отец, Фил и президент нарядились тремя мексиканцами. Казалось, что Аллегра вдруг стала нормальным человеческим существом. Более того, у нее даже появился голос. Роберт, следуя инструкциям Аллегры, сопроводил Оливера в пустую кабинку – предмет вожделений многих сотрудников. Стало понятно, что Аллегра превратила этот отсек в «гостевой офис», а значит, шансов занять его ни у кого из нас не было.
«Гость» – удачный эпитет для роли, которую играл этим летом Оливер. Не то чтобы он не хотел помогать – просто привычный образ жизни часто мешал ему появляться на работе. Он общался с золотой молодежью, волочился за фотомоделями и время от времени пропадал где-то со своим соседом по дому, так что времени на работу с факсами и файлами у него оставалось немного, и на это смотрели сквозь пальцы. Видимо, всем казалось, что было бы несправедливо заставлять Оливера ставить интересы «Глориос» выше привычной светской жизни. Но я была благодарна ему за одну вещь – Оливер предложил мне пользоваться его кабинкой: «Когда тебе захочется отдохнуть от трудов, крошка». С тех пор всякий раз, когда мне надо было удрать и не хотелось изображать перекур, меня можно было найти в «рабочей конурке» Оливера. Я читала книги или просто витала в облаках, созерцая прикрепленные к стене фотографии. На снимках был запечатлен он сам, на доске для серфинга, вместе с Лабрадором президента, Никаких официальных портретов Оливера в обществе главнокомандующего – такие были у всех.
На дневном просмотре «Имитатора» я получила почти те же результаты – ахов было чуть больше, но это уравновесилось некоторым сокращением визгов. Нервный смех устойчиво держался на шести процентах. Я передала цифры Трише и вернулась на свою скамейку, радуясь возможности бездельничать до двух часов дня. Потом позвонила Абби.
Мы всегда проводили лето вместе: загорали на пляже, ходили на вечеринки на открытом воздухе и время от времени проводили выходные у ее бабушки и дедушки в Уотч-Хилл. Я с нетерпением ждала возвращения Абби – она собиралась провести июль и август со мной и Элен. Но в конце июня ее выбрали для участия в престижном исследовательском проекте, и она все время проводила в университетской лаборатории – совсем не леденящей душу, по моему глубокому убеждению. Мы отправляли друг дружке десятки сообщений и электронных писем, но вот уже два месяца не разговаривали по-настоящему.
– Карен! – Она отозвалась после первого же звонка.
– Здесь просто… – начала я.
– Знаю – я тоже была по уши в делах, – сказала она.
За что я люблю Абби – мы всегда могли продолжить беседу с того места, на котором остановились в прошлый раз.
Я со смехом сообщила:
– Мой практикант, Оливер Бартон – из нантакетских Бартонов, которые дружат с президентом, – только что бросил меня на произвол судьбы, потому что у него нашлось занятие получше. Дагни в него втюрилась и постоянно старается пройти мимо его кабинки. Надеется, что он обратит на нее внимание, но он, конечно, почти не появляется в офисе.
– А тебе это нравится, да? Кстати, ведь прошла почти половина срока, правильно? Я про ваш договор с Эллен. Год-то продержишься?
– Прошло всего около пяти месяцев, – ответила я и вдруг поняла, что уже успела забыть о договоре. – Трудно сказать. Интервалы между унизительными выговорами возрастают, так что сдвиги есть. Я все больше и больше работаю на отдел маркетинга, а это здорово. Сайт уже готов, и отзывы неплохие. Конечно, в нашем отделе никто не знает, что я приложила к этому руку. Они все здесь держатся невероятно обособленно.
– Зато ты – в самой гуще событий, – сказала она.
– На самом деле я постоянно чувствую себя аутсайдером. – Я признавалась в этом впервые. – Теперь уже ясно: я – Рабочая Лошадь.
– Не вешай нос. Думаешь, лучше просидеть все лето в лаборатории?
– Иногда мне кажется, что я и есть в лаборатории. Эксперимент по измерению пределов человеческого терпения.
Мне хотелось рассказать ей об Эллиоте, но я не решилась. Эллиот пару раз звонил и говорил, что хочет увидеться, но все пока неопределенно, и всегда сопровождая это вопросами насчет какого-нибудь нового слуха о «Глориос». Я не знала, что и думать, а то, что он мне очень нравился, лишь осложняло дело. Я не хотела гадать и сходить с ума.
Мы попрощались с Абби, договорившись созвониться в самое ближайшее время.
Два показа фильма, уже состоявшиеся сегодня, представляли версию Тони; после полудня нам предстояло увидеть режиссерскую версию. Незадолго до двух прикатили два лимузина и извергли Тони и режиссера. Входя в кинотеатр, они не смотрели друг на друга. Когда я достала секундомер, они сели по бокам от меня, будучи явно на взводе.
– Сейчас увидим, кто из нас прав, – сказал режиссер, буквально выплевывая слова.
– Ага, мать твою, сейчас мы увидим, кто прав, – отозвался Тони. Две пары глаз уставились на мой секундомер, который я сжимала так, словно хотела раздавить. Мне пришлось сделать усилие, чтобы не нажать на кнопку раньше времени.
Фильм начался, и в решающий момент завизжало семьдесят пять процентов зрителей – по сути дела, очень многие, тогда как остальные либо ахали, либо кричали. Никто не смеялся. Режиссер послал Тони победный взгляд, агрессивно дернув заплетенной в косу бородой в его сторону, что явно означало: «Моя взяла». В фильме было какое-то небольшое отличие, но я никак не могла понять, что же изменилось. Тони выглядел раздраженным.
– Гребаная случайность. Посмотрим, что будет в следующий раз.
Последний показ был назначен на четыре. Я купила молочный коктейль и заняла исходную позицию на скамейке. Само пребывание вне офиса уже расслабляло, потому что начальная сцена из «Имитатора» заставляла меня вспомнить об ужасе, который я испытывала, оставаясь в офисе в одиночестве по утрам. Звонки участились и теперь звучали почти ежедневно, застигая то меня, то Дагни – смотря чья была смена. Мы с Дагни завели журнал и отмечали каждый звонок, его время и точную продолжительность на специальном листке, который хранили на самом почетном месте – на полу. Я настояла на этом, надеясь, что в один прекрасный день ФБР схватит преступника. Сначала, когда я впервые предложила затеять слежку, Дагни вытаращила на меня глаза, но после пары утренних смен, проведенных в одиночестве, тоже стала вести список. Звонки раздавались всегда между четвертью и половиной восьмого, и, хотя казалось, что голос постоянно меняется, сам разговор оставался неизменным:
– Аллегра Ореччи на месте?
– Да, могу я узнать, кто звонит?
Короткие гудки.
Джеральдина, в принципе заинтересованная в нашем благополучии, притворилась глухой, когда я попросила ее позвонить в полицию, чтобы там вычислили номер, а то и пришли послушать – участок находился как раз за углом.
– Карен, я уверена, что это пустяки. Если ты так боишься – пригибайся, когда проходишь мимо окна.
Я продолжала считать, что звонки могут быть как-то связаны с Хенретти, хотя понять, что ему нужно от Аллегры, я не могла. Никто в нашем отделе не видел и не слышал его уже несколько месяцев. Скорее всего – как и предсказывало большинство сотрудников «Глориос», – он наконец-то бросил свою затею. Вся эта история меня очень волновала: это была загадка, которую мне нужно было разгадать. Почему он сначала помогал Филу и Тони, а потом смирился с их безразличием? Почему затем вдруг во всеуслышание начал грозиться рассказать правду, но так и не осуществил свою угрозу? Я бы с удовольствием прочла биографию Уоксманов и готова была биться об заклад, что и другие – тоже.
Мои думы прервал звонок Роберта.
– Как дела, старик? – спросил Роберт, в совершенстве копируя интонации Чарли. Я рассмеялась.
