Текст книги "Травма (СИ)"

Автор книги: Рей Маслов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

– Выше голову, Люк. Вы ведь никогда не пытались просто взять и уничтожить Сферу? Взорвать, разбить, утопить в кислоте. Вот и узнаем, что будет.

– Уничтожить? М-м... – Люк задумчиво опустил глаза, изучая носки ботинок. – М-м. – Тут он снова вскинул голову; его лицо озарилось. – Да! Конечно же. Просто уничтожить.

– Брита... – шепчет она, и я понимаю, что худшее позади. Лёд треснул.

Я всё видела, говорила она. Сначала не знала, что думать, а потом был больничный коридор и сослуживцы с переломанными руками и ногами. Улыбчивая, болтливая Кёртис и с виду строгий Уэмацу, с которым они с Лито однажды оказались на соседних позициях в тире, и он научил её правильно ставить ноги и плавно спускать курок. Оба – на белом, пахнущем хлоркой полу, изуродованные, беспомощные, как сломанные цветы. А потом площадка у зданий корпорации – почему, почему...

Я поверила, говорила она. Перестала бояться стальных, слишком взрослых глаз, смертоносных живых волос. Но совсем не думала, что всё так сложится. Не знала, как, но только не так. Только не так.

Ты обещала, говорила она. Обещала, что больше никто не умрёт, потому что это бессмысленно и жестоко – убивать всех кто встаёт на пути. Я никогда ничего такого не говорила, но чувствовала, что она права. Да, я обещала. Когда она появилась, пронеслась мимо золотым метеором, показала, как можно жить, никого не убивая, никому не мстя, не гоняясь за химерами, а просто радуясь сырному супу с сельдереем, поездке на мотоцикле по ночному городу, дню в кедах вместо неудобных туфель. В тот день я пообещала себе, что изменюсь. День, два, три – я думала о ней и поступала так, чтобы ей не было за меня стыдно, будь она рядом. И я искренне думала, что делаю доброе дело, сохраняя жизнь полицейским в больнице. Только сейчас я увидела всё её глазами – в которых переломанные конечности и добро вместе никак не уживаются. Но даже так, насколько меня хватило? Когда я решила – дура – что мне, убийце, не место рядом с её светом, что оптимизм и вера в перемены – для школьниц и домохозяек, а для меня – призрачный наркотический экстаз Сферы? Пять дней, шесть, неделя? Или я всё это время верила, но в стычке у зданий «Сабрекорп» сработали старые инстинкты, и всё получилось само? Само. То же я могу сказать и про бандитов, зачистивших за меня штаб моих бывших хозяев, и про её друзей-полицейских, которых сейчас вижу перед собой, как живых, до последней чёрточки. И про Ио, с которой я тоже хотела поступить «правильно». «Это не я, оно само» – вот и всё, что я могу ей ответить.

Но вместо этого оборачиваюсь к ней и так же тихо, как она своё "Брита", переспрашиваю:

– Да?..

Она всё ещё стоит у въезда, рядом со шлагбаумом. Между нами не меньше 30 метров, её тонкий слабый голос должен был едва долетать до меня, но я слышала всё. И теперь, когда она начала оттаивать, открываться, щёки – розоветь, я чувствую это, как будто она рядом, касается меня своим дыханием. Каждое её "я видела"", "я верила", "ты обещала" вонзалось в меня, словно зазубренный дротик. Поэтому я ничего не отвечала, даже не оборачивалась, пряталась от её взгляда и её слов, как дикий зверь в норе, как маленькая Ио в углу раздевалки. Я всё чаще напоминаю себе Ио – испуганную, озлобившуюся, потерявшую веру во всё. Я и вправду такая, Лито?

Она, кажется, понимает, что я хотела сказать: я не могу найти слов. Делает шаг вперёд, знакомым мне жестом поправляет чёлку. В её глазах – светло-светло-серых, как небо после дождя, я раньше и не замечала – уже стоят слёзы. Для меня слёзы – что-то стихийное, я не знаю, как они приходят и зачем. И тем более странно видеть их у неё – у той, которая, кажется, одна в этом мире умеет по-настоящему улыбаться. Конечно, можно сказать, что я всё выдумала, после единственной мимолётной встречи вообразила себе невесть что. Но я не верю. Я смотрю в её глаза, уже не отчаянные, видящие меня такой, какая я есть, усталой, слабой, закостеневшей от холода – и верю только в неё.

– Я понимаю... Брита. Я поняла, – говорит она. – Мне так... жаль...

Я останавливаю её движением руки. И вместо ответа сама шагаю вперёд, протягиваю руку – и наша память сливается в одно.

– Как мне раньше не приходило в голову? Худшего, чем то, что мы имеем сейчас – масштабный разлом в структуре пространства и беспорядочная замена составляющих – с нашим миром в любом случае ничего произойти не может. Значит, уничтожение Сферы, как материального выражения разлома в реальности, либо остановит разрушение, и всё останется, как сейчас, либо... вернёт всё на место! Если предположить, что Сфера – и есть ключевой компонент, «стягивающий» миры вместе...

– Знаете, Люк, я вам больше не верю. – Невада шла позади, на ходу осматривая повреждённую механическую руку Блайта. – Вы десять минут назад говорили, что единственная наша надежда – продолжать эксперименты со Сферой и может быть что-нибудь там открыть. А теперь – нет, только уничтожить. Без обид, но вы действительно знаете, о чём говорите?

Люк нахмурился и покрутил трость в руках.

– А каких ещё рассуждений вы ожидаете в таком мире? Здесь всё меняется ежеминутно. Я тоже несколько часов назад думал, что всё под контролем, что я владею ситуацией, а вы (опять же, без обид), равно как и все другие "эталоны", – не более чем пешки в моей ловкой игре. А сейчас... сейчас я даже не узнаю мной же построенное здание! – Люк всплеснул руками, чуть не угодив набалдашником трости по голове идущему впереди Уинстону. – Например, мы только что прошли по коридору, из которого я планировал попасть во внутреннюю диспетчерскую и свериться с экранами наблюдения. Но лестницы в этом коридоре просто нет! И как я в таких условиях должен давать вам однозначные ответы?.. Или те же лопасти.

– Лопасти?

Пятеро шли по пологой эстакаде, спускаясь с одного яруса большой круговой галереи на другой. За широкими окнами во внешних стенах была видна такая же галерея, но ещё больше. Невада мельком подумала, что изнутри "Объект S-2" напоминает раковину огромной улитки.

– Это компонент "центрифуги", одного из самых эффективных сооружений для исследования Сферы. Вокруг камеры со Сферой по разным траекториям вращаются снаряды и таким образом влияют на неё – действительно, без этого я бы не знал о Сфере того, что знаю сейчас. На самом деле, "Объекты" так велики прежде всего по этой причине. На "S-1" я полностью спрятал "центрифугу" глубоко под землю, а здесь пришлось установить её непосредственно вокруг камеры. Мы прошли уже два внешних ряда комплекса, и лопастей нигде не было. Я, конечно, сказал Моро свернуть все работы и залечь на дно, но это не касалось S-2, да и если бы касалось...

Люк не стал договаривать и погрузился в раздумья. Невада наконец отпустила стальную руку Блайта, которую давно уже изучила и держала больше для его успокоения. Затем оглянулась по сторонам и ускорила шаг.

– А вы, – вы, в жёлтой куртке, – как здесь оказались? Что вам нужно от Сферы?

– Не разговаривайте с ней! – нервно тявкнула кхейра. – Она пришщла с Люком, кто знает, чщто она такое на самом деле.

Уинстон остановился, обернулся, застывшими глазами посмотрел на Неваду, затем – на выглядывающую у неё из-за спины Шк'эри.

– Сфера? Я иду, чтобы уничтожить комплекс. И освободить заложников.

"И завершить то, на что подписался, – закончил про себя Уинстон. – Когда всё будет сделано, я возьму эту кхейру за горло и заставлю рассказать всю правду, про Вики, про Ребеку, и пусть только попробует что-то от меня утаить после этого. Вот зачем я иду."

– Заложники? Какие ещё заложники? – оживился Люк.

– Из передатчика. Он внезапно заработал. Мы слышали голоса. Видимо, люди заперты как раз в...

– Не разговаривайте с ним!!..

– Да кончайте уже. Приехали.

Надтреснутый голос Блайта вернул всех к реальности. Слева, во внутренней стене, были видны стальные створки, уменьшенная копия ворот на входе, с таким же пультом управления сбоку.

– Вот и центральная камера, – констатировал Люк. – Если там действительно кто-то заперт вместе со Сферой, мы сейчас с ними встретимся. Хотя кто там может быть... разве что другие "эталоны" попали в мышеловку, как мы с мадам Гарнье... но кто из них?..

– Брита осталась снаружи, – бросил Блайт.

– Значит, и она здесь?

– С какой-то блондинкой.

– И стажёр Нансен тоже... воистину, притяжение "эталонов" и Сферы невероятно. Вы его чувствуете, мадам Гарнье? Прямо сейчас?

Невада нахмурилась и облизала губы.

– Да, определённо... чувствую. Ещё когда мы спускались к автостоянке – тогда – уже начала. Но сейчас, когда мы вошли в здание, оно стало как будто постоянным, больше не меняется. Наверное, я просто не ощущаю таких тонкостей.

– Странно, я тоже... Хм-м.

– Всщё, открыто.

Шк'эри на шаг отступила от пульта. Двери лязгнули и, под напряжёнными взглядами пяти пар глаз, медленно открылись.

– Да быть того не может!..

Люк вбежал в камеру. Высившийся посередине постамент с торчащими из него проводами был совершенно пуст.

– Я же точно знал, что она будет здесь... Копф должен был подумать, что я не знаю, что он знает... про S-2... и отвезти её сюда. И ещё это чувство, такое отчётливое... Как, ка-ак?..

– Куда делись люди? Где те девочки? – прокричал Уинстон, вертя головой влево-вправо, осматривая голые стены круглой камеры в три десятка метров диаметром.

– Ну что, Люк, снова меняем планы? – иронично прокомментировала Невада, последней входя в камеру под руку с Блайтом. – Сферы нет, ничего нет, придётся как-то выкручиваться без неё. Жизнь – зебра.

– Боюсщь, чщто так.

Дверь лязгнула ещё раз. И начала закрываться.

– Э-эй!!!..

Первым среагировал раненый Блайт: развернулся, рванул с места к двери и просунул не до конца разложившийся меч между закрывающихся створок.

– Открой, эй! Чего удумала, тля!

В узкую щель было видно, как Шк'эри что-то судорожно набирает на пульте. Четверо оставшихся в камере подбежали к двери.

– Бесполезно! – закричал Люк. – Компьютер, задействовать голосовые команды. Аварийное открывание дверей, код доступа...

– Голосовое управление отключено. Задействован код ноль.

Механический женский голос послышался из терминала за дверью – колонок над головой не было. Люк дёрнулся с места.

– Код ноль? Я никому не давал нулевой код, совсем никому...

– Задействована программа симуляции. Фаза подготовительная. Программа приостановлена. Пожалуйста, покиньте зону испытаний.

– А-ай ты, блин!..

Блайт попытался расширить проём между створками, но пальцы на искорёженной роботизированной руке соскочили, и он во весь рост растянулся на полу.

– Что вы делаете, Шк'хин? – прокричал Люк.

– Уничщтожаю «Объект S-2». Со всщеми ненужными элементами.

– Пожалуйста, покиньте зону испытаний. Пожалуйста, покиньте зону испытаний. Пожал... Задействован код ноль. Программа возобновлена. Фаза подготовительная, готовность 0%.

Сверху, со всех сторон, отовсюду послышался мерный нарастающий гул.

– И ещё... я Шк'эри!.. – крикнула кхейра, повернулась и побежала. Уинстон подошёл к самой щели.

– Всё это было неправдой? Всё, что ты говорила?.. отвечай!!!..

Кхейра взглянула на Уинстона через плечо, улыбнулась и скрылась за поворотом. Уинстон ударил кулаком в железную створку.

– Фаза подготовительная, готовность 30%. Задействована внутренняя динамическая система.

Сверху донёсся неясный скрип и грохот. Люк поднял глаза.

– Все к двери! В нишу! Быстро!..

С потолка, меняясь местами и медленно раскручиваясь по траекториям, спускалась внутренняя "центрифуга". Металлические шары, кольца, шестерни, проволочные сетки – весь арсенал для исследования Сферы, которой здесь сейчас в помине не было. Но откуда тогда то чувство?..

– Фаза подготовительная, готовность 70%.

Брита, Блайт и Уинстон прижались к самой двери; Люк, точно зная диаметр "центрифуги", стоял на шаг впереди, в потоке ветра от вставшей на своё место и набравшей скорость конструкции.

– Фаза подготовительная завершена. Фаза один – готовность 0%. Задействованы ускорители частиц. Задействован внешний магнитный контур.

Снаружи нарастал звук, похожий на рёв реактивной турбины. Всё ещё пытавшемуся раздвинуть створки Блайту показалось, что во внешнем коридоре в воздухе заплясали золотые звёзды.

– Нас всех убьёт излучением... – еле слышно пробормотал Люк.

– Фаза один, готовность 40%. Задействован дополнительный внешний контур. Задействованы лопасти.

– Смотрите!..

Все повернулись к Уинстону. Чёрная сумка, которую он всю дорогу держал в руке, приподнялась на лямках и, как к магниту, тянулась к центру вращающейся конструкции.

– ...то ничего не слышно.

– Нет, смотри, оно загорелось, к... ...а, тем же светом! Э-эй!..

Уинстон отпустил ручку; сумка взлетела в воздух, устремилась к стальному вихрю, ударилась об один из металлических шаров и разорвалась. Комок радужного свечения вырвался наружу и скользнул на пустой постамент, продолжая наперебой кричать женскими голосами, громче и громче, перекрикивая ставший оглушительным рёв турбин:

– Эй... С другой стороны? Вы что натворили, у нас тут т... ...ит! Оно... оно сейчас всю комн... ...ит! Спасите н...

Она и я. Чем глубже я вхожу в неё, а она – в меня, тем яснее я вижу, сколько на самом деле между нами общего. Наша встреча – не случайность, а если случайность, то как прекрасен мир, в котором бывают такие.

Это происходит совсем как раньше, как в кошмарах про "дали" или снах наяву про Ио. Но сейчас я двигаюсь в чужих воспоминаниях, легко и по своей воле, ничего не боясь, а кто-то другой так же легко скользит в моих.

Её жизнь и моя. Её, казалось бы, легче и светлее, но, на самом деле, мы обе сироты. Она жила с мамой, рядом с ней и ради неё, а потом вдруг – интернат, где никто её не знал и не любил, и торопливо-усталые встречи по выходным, и слёзы в подушку. А потом мама умирает. Я проживаю всё это вместе с ней, ощупываю каждую чувствительную точку, как нежное место на коже – больно ли, приятно ли. Я засыпаю в объятиях мамы вместе с ней, плачу вместе с ней и вместе с ней бросаю первый цветок в свежую, пахнущую жирной землёй могилу. А она в это время уклоняется от рельсов на тренировке, лежит неподвижно с волосами в укрепляющем растворе, смотрит картинки на ширме и застывает от ужаса при виде наставника. И это ей не в тягость – она читает меня так же, как я её, с удивлением и такой нежностью.

Я теперь знаю, что все считала правильно, ничего не выдумывала. Она действительно такая – весёлая, заботливая, смелая. И никакая не слабая. Моя способность разрушать – не сила, сила – её улыбка, её искренность, а главное – отчаянное стремление преодолеть страх. Я живу с ней дальше: она поступает в полицейскую академию, учится так же старательно и с интересом, как в школе, встречается с однокурсниками, никогда не в центре внимания, но и не прячась, веселясь вместе со всеми. Она чувствует дыхание того жуткого зверя, не отпускающего её с детства, зверя, от которого она спасалась сначала на маминой груди, а потом в интернатовских дневниках, которые писала и тут же сжигала. Чувствует – и пытается каждый день бороться с ним, наносить ещё один едва ощутимый удар. Он знакомится со старшекурсником Эриком, внушительным на вид, тонким в душе, и вместе с ним удары по зверю становятся больнее и решительнее. Всё идёт хорошо, но Эрик хочет больше, быстрее, ближе, слишком близко, она пробует – и проигрывает, зверь овладевает ей, грызёт зубами прошлого и рвёт омерзительными когтями – пальцами насильника. Она убегает, забивается в угол, поверженная, разочаровавшая Эрика, и себя, и весь мир. И теперь, три года спустя, когда она встречает другого "Того Самого" и не может молвить ему и слова, боясь всего на свете, и прежде всего саму себя... разве это – слабость? Разве она – слабая?

А она до сих пор со мной в подготовительном центре, просыпается в день ото дня пустеющей общей спальне, обсуждает страшные слухи о смерти Петры, лечит ссадины Ио. А следующий момент я хочу по-настоящему прожить с ней. Вернуться в собственные воспоминания и показать ей её. Прости, Ио – но ты, наверное, была бы не против? Я покажу ей книгу о розе.

Что-то вырывает меня из видения. По щекам бегут горячие слёзы, но дело не в них. Лито стоит, где раньше, закрыв глаза, с блаженством на лице, запрокинув голову, словно нежась под струёй горячего душа. Только через несколько секунд я понимаю, что очнулась от оглушительного гула, исходящего от здания позади. Я оборачиваюсь и вижу, что над крышей здания возвышается толстая телескопическая антенна с шаром на конце. Гул идёт не от неё, а откуда-то снизу – такой громкий, что всё вокруг слегка подрагивает. За спиной вдруг раздаётся резкий звук – будто взмах огромного меча. Я смотрю туда – Лито на том же месте. Снова свист; что-то массивное проносится перед глазами. Свист – ещё раз.

– Лито!..

Она открывает глаза, улыбается – свист, – протягивает руки ко мне, я – к ней, я не помню про волосы, с помощью которых можно добраться до неё в момент, я понимаю, что что-то не так, – свист, – но не могу понять, что.

– Лито...

В последний момент мои "машинки" включаются, и я вижу всё так, как не увидел бы ни один человек. Исполинская стальная лопасть летит по воздуху, ни с чем не соединённая, делает виток по периметру забора, потом ещё один. Тело Лито пластмассовой куклой взмывает в воздух от удара. Секции 5-7, 13-15 – на рывок, и я лечу, а Лито тем временем настигает в полёте вторая лопасть, сминает её и швыряет оземь. Я едва успеваю оборвать прыжок, чтобы самой не попасть на жернова, падаю рядом с Лито, пытаюсь обнять её, не зная даже, к чему прикасаться и как держать, до того изломано её тело. Но я всё равно обнимаю, прижимаю к себе, чувствую тепло, смешанное с запахом крови и уродливыми торчащими костями.

И снова вижу это сияние. Когда умерла Ио, золотая дымка окутала её всю, сейчас же – только кончики волос, царапина у левой брови, бескровная ранка на носу. Лито как будто превратилась в волшебную фею, осыпающую всех волшебной пылью и дарящую способность летать. Свист лопастей перерастает в равномерное гудение и становится всё дальше. Я смотрю на лицо Лито – горюю, любуюсь, не знаю. В следующий миг от неё с лёгким толчком отделяется облако жёлтого света. Когда оно проходит сквозь меня, я вскрикиваю от боли – казалось, через каждую мою клеточку пропустили что-то твёрдое, осязаемое, живое, но я каким-то образом осталась целой. Облако на миг зависает у меня над головой – ослепительные солнечные искры, – а потом устремляется прочь, с лёгкостью преодолевает завесу мелькающих лопастей и скрывается вдали. Я остаюсь одна.

Глава 9. Дайте мне рычаг

Lathank lampura de! Koreg ruaba ni asombroso ludharg laeb hurd, minkin su ni pura mujer leraba de reg. Sannan balai cumpruber! Reikin, laikina ruaba furr, faraen guston. Somire de banathel subarba buro, ruido ni bilar de reg. Sen shukikan ruabe, sai y mujer surarg... Selegi ni de rege? Laika! Laika.

Su Hu

– К стене! Уши! Всем рты открыть!..

Взрыв оглушил даже сквозь свист ветра внутри камеры и рёв турбин снаружи. Невада успела открыть рот, и уши лишь слегка заложило. У Блайта, похоже, были проблемы. Уинстон осторожно отстранился от стены – вращающиеся сетки едва не задевали полы его плаща, – и повернул голову к выходу. В постепенно рассеивающемся жидком дыму дверь казалась невредимой, но верх металлической переборки искорёжило взрывом.

– Кажется, есть!.. Помогите мне.

Двигаясь вдоль стены, Уинстон вернулся в нишу у выхода из камеры. Остальные подтянулись следом. Блайт держался за уши, Люк косился на разорванный лопастями "центрифуги" край камзола.

– Теперь нужно навалиться. Как следует, разом. И-и-и-раз!..

Левая створка дрогнула, но не поддалась. Уинстон и Блайт на секунду отступили и снова взялись за дверь.

– Помогите нам, Люк, живо! – рявкнул Уинстон.

– Я не уверен, что я...

– К чёрту его, баба! – крикнула Невада и сама приняла упор рядом со створкой. – Давайте, и-и-и-и-раз!..

– Бёрнс, – тихо позвал Люк.

– И-и-и-и-и-р-раз!!..

С верхней переборки на голову Неваде упал кусок стального листа; посыпалась горелая труха. Со страшным скрежетом створка подалась вбок. Путь был свободен.

– Бёрнс, послушайте меня.

Уинстон нехотя повернул голову к Люку.

– Что вы собрались там делать?

За дверью камеры бушевал ураган искр. Было понятно, что это не огонь, а какой-то мираж, оптический обман, но за несущимися слева направо в потоке воздуха искрами почти ничего не было видно. Блайт оперся металлической рукой о косяк и присвистнул.

– Вы знаете, какое там излучение? Мы сгорим за минуту-две. Вполне физически сгорим.

– Какие у нас варианты, Люк? – спросила за Уинстона Невада. – Дождаться, пока всё закончится? Должно же оно когда-нибудь закончиться.

– Нет, нельзя... Переборка защищает нас, но не полностью. Мы и сейчас получаем изрядную долю излучения. А в фазе 3 начнётся гамма-спектр, и тогда... нет, нет.

– Что тогда?

– Я не знаю, не знаю!.. – Люк топнул ногой, отвернулся, сделал два шага в сторону внутренней "центрифуги", будто пытаясь убежать от ответа.

– Нашёл время, – процедила Невада. – Думай, давай, думай, как меня сегодня заставлял думать, так думай сейчас сам! Что можно сделать? Как остановить эти... турбины, излучатели? Взорвать? Да, наверняка взрывчатка ещё осталась, так, мистер как вас там? – Уинстон кивнул. – Где они, Люк? Как их взорвать?

– Никак... боюсь, никак. Все излучатели – на техническом этаже, глубоко, сюда выходят только ретрансляторы, их 6 штук, все в разных местах. Мы не успеем.

– Что за... что за блин, Люк, думай!!.. Чёрт, чёрт... – Невада опустила голову, до боли сжав зубы.

– А питание?

– Что?

– Где источник питания? – повторил Уинстон. – Если здесь есть отдельный генератор...

– Нет-нет, никакого автономного источника бы не хватило для таких нагрузок. Комплекс питается от общей сети электростанции.

– Понял, – коротко подтвердил Уинстон и запустил руку во внутренний карман плаща. – Там моя сумка, в диспетчерской, прямо напротив распределителя. Мы вырубим ток.

Все с надеждой обернулись к Уинстону. Секунду назад бесновавшаяся Невада улыбнулась.

– Где он, где... вот. – Уинстон извлёк из кармана громоздкий передатчик, похожий на коммуникатор старой модели. – Так, включить, пароль... два, семь, пять, поиск сети...

– Ну... – прошептал Люк. Уинстон поднял глаза.

– Нет связи.

Вздох Невады донёсся сквозь завывание турбин. Люк снова отвернулся. Блайт оскалился. Уинстон по-прежнему смотрел в одну точку, туда, где до этого были глаза Люка.

– Наверху есть связь.

Никто не шелохнулся. Женский голос из динамиков объявлял о начале такого-то этапа такой-то фазы. Золотые звёзды мерцали теперь и в дверном проёме, более редкие, чем снаружи, но уже оставляющие солоноватый привкус на языке.

– Она должна быть наверху! – громче воскликнул Уинстон. – Я помню, она пропала как раз за перегородкой... нет, не помню. Но всё должно быть так.

Теперь все смотрели на него. Уинстон задыхался, глаза блестели, на щеках проступил едва заметный под щетиной и пылью румянец.

– Главное – откройте дверь. Через 50 секунд, может, 55... И тогда всё будет неправдой! Всё – всё – это будет ложью, понимаете?..

Все смотрели на Уинстона, не понимая, о чём он, не понимая уже ничего. А он снова положил руку в карман, схватил передатчик и выскочил в коридор. Секунду в нише царило молчание.

– Что он имел в виду... дверь?.. – сказал Люк.

Его взгляд встретился с взглядом Невады.

– Люк, дверь!!!..

Это неправда.

Как только я выбежал в галерею, волна воздуха ударила мне в спину и понесла вперёд. Может, получится за сорок пять, сорок. В глаза бьёт горячий слепящий свет, не видно почти ничего вокруг, но я запомнил дорогу в деталях – никаких поворотов или ответвлений, сначала нижний коридор, потом по рампе вверх и по верхнему – до переборки. Времени должно хватить. В теле после нескольких секунд под излучением – лишь небольшая слабость, бежать легко.

Главное – всё это станет неправдой. Отец всегда говорил: хочешь что-то доказать – докажи. Сделай так, чтобы всем всё стало понятно. Позже, в армии, каждый следующий комбриг толкал речи о долге и патриотизме, но те, кто говорил и не делал, ничему нас не научили. Сопливые пацаны дрожали, и подрывались на минах, и получали пули в лоб из-за угла – всё напрасно, и только потому, что командиры не соизволили поднять свои задницы и показать, что это за «патриотизм» и кому он, к чёртовой матери, нужен.

Кхейра сбежала, так и не договорив. Оставила меня умирать с этой недосказанностью, без малейшего понятия, что на самом деле было в моём прошлом. Я не поверил ей, не хотел верить, но всё равно – это могло быть правдой, я мог раньше быть наёмником-подрывником, торговцем оружием, серийным убийцей, кем угодно. Но сейчас я бегу по светящемуся от смертоносного излучения коридору, чувствую под ногами металл рампы, напрягаюсь ещё сильнее, чтобы не сбавить темп на подъёме. Я рискую, а может, жертвую своей жизнью, спасая невинных людей. К чёрту этих людей, к чёрту командиров, к чёрту алкоголика-отца. Главное – эта моя правда. Никакой наёмник и убийца не бросился бы на амбразуру, кишка тонка. А я решился ещё прежде, чем ещё о чём-то таком задумался, почти на автомате. И это моё доказательство: то, что сказала кхейра – ложь, а правда – то, кто я есть сейчас, то, что я помню. Никогда не думал, что доказать это так просто.

Мышцы ломит и сводит судорогой, в и без того мало что видящих за завесой искр глазах плавают круги, одежда раскалилась настолько, что обжигает кожу при каждом касании. Связи до сих пор нет. Я выбегаю в верхний коридор и тут же понимаю, в чём ошибся. Меня чуть не сбивает с ног встречным потоком воздуха. Нужно было догадаться, что потоки в двух контурах разнонаправленные. Меня сносит обратно на рампу. Я разбегаюсь и снова выскакиваю в коридор, на этот раз упираясь подошвами в пол. Делаю шаг вперёд, ещё один. Ветер теперь как будто жалит осколками стекла. На лбу лопается тонкий сосуд, капля крови стекает по переносице в рот. Я шаг за шагом иду вперёд, заслонив лицо руками, а время уходит. Сорок секунд давно прошли, может, уже и пятьдесят тоже. Боль мешает думать, но я всё равно не выпускаю из головы самое важное – нежные руки Беки, улыбку Вики, благодарные глаза мусульманской женщины в платке и новобранца на учениях. Пусть нет ни времени, ни сил, но пока есть эта моя правда – всё поправимо. В подкашивающиеся от напряжения ноги вдруг возвращается энергия, и я ускоряю шаг, почти бегу, рассекая ветер. Подношу к глазам передатчик – по-прежнему ничего – и вижу свою руку, обожжённую, кровоточащую, с крошащейся, как сухая бумага, кожей. Времени действительно нет. Не замедляя ход, смещаюсь к внешней стене и иду вдоль неё. От простого прикосновения к твёрдой поверхности ломаются два пальца на левой руке. Я чувствую это сквозь невыносимую боль во всём теле, особенно в глазах – их больше не защищает ладонь, их, кажется, больше нет. Это тоже моя правда – ослепшие после химатаки иорданские солдаты и убитый заложник с выколотыми ножом глазами. Рука больше не чувствует стены слева, шарит в воздухе. Я поворачиваюсь, бросаюсь туда и тут же падаю на пол. Коленей тоже нет. Простреленные колени у пленного сирийца, прямо у меня на глазах. Передатчик тонко пищит – ищет сеть. Упираюсь локтями в пол и ползу вперёд. Через несколько метров чувствую под ногами шершавую разделительную черту. Дверь, они открыли дверь. Ветер, кажется, прекратился, но тело всё ещё горит. Теперь подкашиваются и локти. Я уже ничего не вижу и не слышу, от меня ничего не осталось, но я знаю, что всегда всё делал правильно. И сделаю сейчас. Я протягиваю обе руки вперёд, кладу передатчик на землю и нажимаю на кнопку.

Я впервые в жизни потерял сознание. Это было увлекательно.

Моя жизнь не отличается от любой другой, даже слишком обычная по обычным меркам. Но я по ходу собираю новые, неповторимые впечатления и образы, словно бабочек на булавках. И ничего с ними не делаю. Я не могу написать песню или стих, даже толком рассказать о своих находках – как не могу заставить засушенных бабочек летать. Они просто лежат где-то в альбоме на верхней полке – сокровища, нужные только мне. Но как только мне кажется, что коллекция, в целом, полна, что остались только несущественные нюансы – сразу же встречаю что-то совершенно новое, и удивляюсь, и радуюсь.

Последнее большое пополнение было в мой первый год в полиции: новые интерьеры, главным образом безвкусные, новые вкусы и запахи, главным образом открыто неприятные, новые сердитые лица и тяжёлая работа, – но всё свежее, неповторимое, возбуждающее. Насколько хорошо можно чувствовать себя, оказавшись без сознания? Так было мне сейчас.

Я на короткое время пришёл в себя, но осознал это много позже. В том состоянии время ощущалось несколько иначе, чем обычно, и понимание не поспевало за восприятием. Я слышал, чувствовал запахи, даже видел туманные очертания из-под приоткрытых век, но никак не мог понять, где оказался и как. Над головой, вверху, назойливо дребезжал пластик, бились об затылок резиновые или пластмассовые трубки. Кровать подо мной при каждом толчке смещалась то влево, то вправо, но я явно был ближе к левой стене. Снаружи чувствовалось движение. Я куда-то ехал.

Белый свет с потолка то и дело заслоняли тёмные фигуры. Всё плыло и размывалось, ничего нельзя было различить, кроме этого контраста белых и чёрных пятен.

– Мы слишком быстро едем. Эй, помедленнее! Мы один раз уже приблизились к порогу контаминации, и вот – посмотрите в окно, – вот, что мы натворили!

– Здесь нет окон, Моро.

– Не издевайтесь. Вы знаете, что я имею в виду. Всё летит в тартарары. В который раз. Но сейчас – исключительно по вашей вине, Копф. Только из-за вас – я говорил, не нужно было...

– Хватит.

Машину тряхнуло; койка снова поползла вправо, но кто-то её придержал.

– Послушайте. Больше повторять не буду. Я сделал всё, что мог, исходя из ситуации, и шансы до сих пор велики. Эванс молчит, потому что знает, что это так. Чистая математика – сейчас шансы выше, чем в прошлый раз, и в позапрошлый. Я просто не мог позволить пропасть такой комбинации, пустить её на самотёк. План до сих пор в силе. И он работает. Даже после всех недавних изменений. И моя личность тут не играет никакой роли. Это наш план, его план.

Голоса умолкли. Очередной поворот больно отдался кровью в голове – значит, я уже мог чувствовать боль.

– А линейное искажение, так изменившее город – вообще не наша вина. Я уверен.

– Думаю, вы правы, шеф. Если, конечно, не говорить, что мы виноваты в интерференции от наших же чипов. Но благодаря ей мы, наоборот, избежали большей беды. Я проверял уровень контаминации перед выездом – всё в пределах нормы.