Текст книги "Сказки американских писателей"

Автор книги: Рэй Дуглас Брэдбери

Соавторы: авторов Коллектив,Урсула Кребер Ле Гуин,Ричард Дэвис Бах,Генри Каттнер,Вашингтон Ирвинг,Джон Чивер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 40 страниц)

– И я догадался, – сказал Королевский Летописец. – Посмотрите, какие у неё изящные ножки.

– И я, – сказал Токко. – У неё такой высокий лоб и красивые глаза.

– Я тоже догадался. Мне это подсказывало сердце, – сказал Йорн.

Таг и Галло со злостью смотрели в свои тарелки.

– Болван ты, – сказал Таг.

– Эх ты, балбес, – сказал Галло.

Клод огляделся вокруг, будто разыскивая кого-то.

– У нас тут есть глупый карлик, – сообщил он Тэлю, – который прячется в потемках, как коты.

– Как коты или как кот?

– Как коты, – повторил Клод. – Он умудряется сидеть в шести, а то и в семи углах одновременно.

– И давно он у вас? – спросил Тэль.

– Да месяца три, – ответил Клод. Он выпил кубок вина. – Пришел как-то невесть откуда, ну я и оставил его. Ухаживает за моими лошадьми и гончими. И, что самое главное, лучше меня разбирается в людях, в результате чего я задолжал этому беспризорному клоуну бочонок изумрудов. Никогда ещё я не проигрывал пари с таким легким сердцем. Я как-то привязался к этому карлику, хотя никогда этого и не показывал. Надеюсь, с ним все в порядке. – Клод поднял ещё один кубок и, осушив его, прикрыл глаза.

– Квондо исчез навсегда, – произнес Тэль голосом, который был хорошо знаком королю.

Кубок полетел на пол, а Клод, вскочив, зажмурился, потом приоткрыл один глаз и пристально посмотрел на Тэля.

–. Так вы – Квондо! – воскликнул король.

– Я им был, – сказал Тэль.

Король выпил ещё один кубок вина.

– Вино меня бодрит, – заговорил он, – в нем для меня потеха. Мне не соперник ваш отец. Ах да! – Глаза его заблестели. – И непогода не помеха. Не по душе мне всякие чудеса, друг мой, и будь я королем всех королей, я бы давно положил всему этому конец. У меня мало привлекательных качеств, Тэль, и всё, не сомневаюсь, оттого, что у меня нет дочерей. Если я обидел вас, то прошу меня простить. Колдовство покрепче вина, оно дурманит и более крепкие головы. – Он отхлебнул вина прямо из кувшина. – Лань – Розанора, а карлик – Тэль. Какая странная карусель.

Он с силой ударил по столу, призывая к тишине.

– О магия, о колдовство… – начал было Клод. Он поискал рифму, но не нашел. – В общем, и то и другое связало династии великого Клода и великого Торга. – Он сделал большой глоток из кувшина. – Нет лучшего охотника или знатока вин, чем я… Впрочем, не об этом речь. Мы тут сегодня видели чудо, которое требует некоторых разъяснений. Слово – юному Фэлю. – Он сел, но тут же с трудом поднялся. – Тэлю, – с достоинством произнес он и опустился на стул.

Все взгляды устремились на принца, лишь Таг и Галло продолжали вполголоса переругиваться.

– Вино помутило твой разум, – говорил Таг.

– Говорю тебе, этого Дракона заводят большим ключом, – отвечал Г алло.

– Тихо! – вскричал король, и юный принц Тэль поднялся и начал рассказ о том, как он и его сестра были заколдованы.

– К моему отцу, сир, великому королю Нортландии Торгу, в дни его молодости были неравнодушны многие юные девицы, – начал принц. – Его успехи на поле брани и на охоте открыли ему путь к полусотне девичьих сердец.

– Фи! – сказал Клод. – Давайте дальше.

– И вот когда мой отец женился на принцессе, которая пришлась ему по душе, одна смуглолицая девица по имени Нагром Яф, не в силах перенести этот удар, в тот же день поклялась отомстить всему нашему роду.

Ровно один год и двадцать дней назад мы с принцессой Розанорой скакали по долине Гвейн. Когда село солнце, мы поняли, что заблудились, к тому же поднялся ветер. Взошла кривая луна, и при её свете мы увидели неподвижно лежащую в траве большую птицу, похожую на коршуна, которая то ли сдохла, то ли уснула. Не успел я сойти с коня, как эта птица медленно поднялась и облетела вокруг нас, издавая ужасные крики, исполненные зловещего смысла. То была колдунья, подосланная Нагром Яф, и, пока мы сидели на конях, не в силах пошевелиться, она опутала нас своими страшными чарами.

Розанора тут же превратилась в лань, и её чары могли быть разрушены только в том случае, если король и три его сына совсем загонят её, но даже и тогда она не сможет вспомнить и произнести своё имя; Но в тот день и час, когда некий юный принц, отбросив все сомнения, признается в своей любви к ней, её чары разобьются, как стекляшки, брошенные о камень, и она вновь станет принцессой Розанорой.

Король Клод молча пожевывал свой ус.

– А если бы юный принц Йорн не признался в любви к ней? – спросил он.

– Если бы моя сестра обманулась в любви трижды, – ответил Тэль, – она бы так навсегда и осталась безымянной.

– Со всеми этими чарами, – сказал Королевский Летописец, – обращаются крайне небрежно.

Их надлежит внести в соответствующую книгу, поставить печать, а подпись заверить. Из всех предположений нашего закона самое важное гласит: если документа нет, значит его нет. И если документа нет, чары считаются недействительными, юридически несостоятельными, неадекватными, ошибочными, имеющими значение только для легковерных дураков. Вышеуказанные чары, то есть чары А и Б, известным образом затрагивающие Розанору и Тэля и обозначенные нами в дальнейшем соответственно Один и Два, должны быть пересмотрены или попросту игнорированы как юридически не имевшие места, откуда следует, что если чего-то не должно было быть, а оно было, то его не было никогда. Это куда более растяжимо и полезно, чем житейская истина, утверждающая, что раз уж что-то было, так уж было.

– Скрибле, скрабле, бумес! – проговорил король.

– Мои чары, – продолжал Тэль, – были несколько иного рода. Я превратился в карлика, но с памятью ничего не случилось. Я помнил своё имя и имя Розаноры, но лишился способности произнести наши имена или рассказать кому-нибудь о нашей судьбе нормальным человеческим языком, будь то моя сестра или ещё кто-нибудь. Но в тот день и час, когда я слышу, как некий принц, отбросив все сомнения, признается в своей любви к Розаноре, я снова стану принцем Тэлем. Если бы принцесса обманулась в любви трижды, я бы так навсегда и остался карликом Квондо.

– Как вы здесь очутились? – спросил Клод. – Как оказалась ваша сестра в нашем ужасном лесу?

– В тот год, когда с нами приключилось это несчастье, она промчалась сквозь двадцать королевств, и Квондо неотступно следовал за ней в ста лигах. Менестрели, рыцари и путешественники указывали мне дорогу, по которой умчалась самая быстроногая лань на свете, и я шел за ней следом. Зимой я потерял её, но пришел сюда, потому что много слышал о вашем чудесном лесе. В чудесном лесу всегда происходят чудеса, и в душе у меня затеплилась надежда. Ведь вы король, сир, и у вас три сына, а это одно из колдовских условий. Я ухаживал за вашими гончими и конями, чтобы не есть даром хлеб, и каждую ночь выпрыгивал из окна моей комнаты и отправлялся в чудесный лес. И наконец она появилась, молнией промчалась по лесу, среди светлячков и падающих снежинок. До этого я познакомился с лесным волшебником, могучим волшебником по имени Ро. Я не мог назвать ему моё имя или имя Розаноры или рассказать ему о нашей злосчастной судьбе, но эти волшебники всегда сами все знают.

Однажды он явился к вам под видом менестреля и пел песни о лани, быстрой как молния…

– То-то лицо этого мошенника показалось мне тогда знакомым, – воскликнул Клод, – и я ещё говорил об этом!

Принц улыбнулся и продолжал свой рассказ:

– Каким-то хитрым образом волшебник устроил так, что Таг и Галло задержались в пути, а Йорн выполнил своё задание довольно быстро, и принцы вернулись домой не поодиночке, а все вместе.

– Это, должно быть, тот самый круглый человечек, что сидел на дереве, – сказал Таг.

– Это, должно быть, тот самый человечек в голубом, – сказал Галло.

– Это, должно быть, тот самый человечек, который рассказал мне, как насобирать тысячу вишен, – сказал Йорн.

Я знал, что здесь не обошлось без колдовства, и тогда же сказал об этом! – воскликнул Клод.

– Что-то мне не помнится, чтобы вы говорили об этом, – сказал Королевский Летописец.

– И я не помню, – сказал Токко.

– И я, – сказал Королевский Лекарь и ударил себя по коленке, проверяя, в порядке ли у него рефлексы.

– А я помню, – сказала Розанора. – «Здесь не обошлось без магии и колдовства!» – сказали вы тогда. Я хорошо это слышала.

– Она не только красавица, но и умница! – воскликнул Клод. – Я, если можно так выразиться, играю на свирели в пустыне, такие все вокруг простофили. – Он поднял кувшин с вином, который только что перед ним поставили.

– Вот и весь рассказ о том, как были заколдованы Розанора и я, – заключил Тэль. – Остальное вы знаете. – Он поклонился королю и сел.

– Да-да, играю на свирели в пустыне, – повторил Клод и уже было всхлипнул, но музыканты заиграли веселую мелодию.

Король Клод встал и поднял кубок с вином.

– Будьте счастливы! – сказал он, поклонившись Роза-норе и Тэлю, а затем Розаноре и Йорну. – И выпьем за Торга, могущественного короля наших дней. Нальем бокалы полней!

Музыканты весело заиграли, а Королевский Волшебник пустил белых голубей и устроил дождь из красных роз.

Королевский Лекарь, который совсем расчихался от голубей и роз, встал из-за стола и попятился к двери, кланяясь и чихая. Выйдя из банкетного зала, он очутился в темном коридоре. Сделав несколько шагов, он неожиданно споткнулся о спящую собаку с большими ушами и шлепнулся навзничь. Он поднялся и отправился в свою комнату, хромая, чихая и недовольно ворча.

В банкетном зале между тем играла музыка, а Волшебник пустил серебристый фонтан и осыпал всех золотистым дождем.

Старый Токко поднялся и прочитал надпись для солнечных часов, которая пришла ему в голову, когда он смотрел, как танцуют Йорн с Розанорой и Розанора с Тэлем:

 
Любви и времени срок вечный дан:
Голубки, роза и фонтан.
 

Королевский Летописец, который выпил больше вина, чем обыкновенно, декламировал законы и указы самому себе.

Голос Клода заглушал музыку и смех.

– Пойте веселее, пойте и танцуйте, да не засиживайтесь допоздна» Завтра в полдень мы едем в Нортландию. – При этом он подмигнул и зажмурился, а потом приоткрыл один глаз. – Я всё-таки берусь утверждать, что лучше смерть, чем нортландские вина. Слыхал – их делают из гуталина. Безвкусные – как слезы черепахи, и как их только пьют монахи? Честное слово, этой жидкостью только сапоги чистить. – Он поднял кувшин своего любимого белого клодерниума. – Будем счастливы! – воскликнул он, разом осушил сосуд и отправился в свои покои сквозь смех и музыку, серебристый фонтан и золотистый дождь, розы и голубей.

На следующий день, когда солнечные часы Токко должны были показывать полдень, если только лучи смогли бы добраться до них, король, его сыновья, Розанора и Тэль, облачившись в доспехи и бряцая оружием, направились в Нортландию. Замыкали шествие сто мулов, груженных двумястами бочонками красных, белых и желтых вин.

Эпилог

С давних времен сохранился пожелтевший, весь в пыли, манускрипт, в котором говорится, что в тот день и час, когда принц Йорн сказал Розаноре: «Мое сердце принадлежит вам», раздался гром, и молния, сверкнув в чистом небе, поразила завистливую Нагром Яф и служившую ей мерзкую колдунью, и на том месте, где они находились, стало пусто, будто их стерли с лица земли никому не ведомым диковинным стирателем.

Я ничуть не сомневаюсь в подлинности манускрипта, поскольку он снабжен печатью, а подпись на нем засвидетельствована.

ЭЛВИН УАЙТ

ВРЕМЯ ПЕРЕДЫШКИ

Когда вошел этот человек с машиной, почти все мы подняли глаза от стаканов, потому что нам никогда не доводилось видеть ничего похожего. Мужчина взгромоздил эту штуку на стойку бара, рядом с пивными кранами. Она заняла безобразно много места, и было ясно, что бармену не больно-то понравилось, что этот здоровенный, уродливый механизм оказался именно здесь.

– Два хлебных виски с водой, – сказал человек.

Бармен продолжал взбивать коктейль «ретро», приготовлением которого он как раз занимался, но при этом явно обмозговывал полученный заказ.

– Вы сказали двойной виски? – спросил он, поразмыслив.

– Нет, – сказал человек. – Два виски с водой, пожалуйста. – Он уставился прямо в глаза бармену не то чтобы неприязненно, но, с другой стороны, и не слишком дружелюбно.

Многолетнее обслуживание людей, толкущихся в салунах, наградило бармена умением приспосабливаться. Однако он не спешил приспосабливаться к этому парню, да и машина ему не нравилась – это было ясно. Он взял зажженную сигарету, без дела лежавшую на краю кассы, затянулся и глубокомысленно положил её на место. Потом он нацедил две порции хлебного виски, налил воды в два стакана и поставил напитки перед человеком. Все внимательно наблюдали. Когда в баре происходит что-нибудь, хоть немного выходящее за рамки обыденного, ощущение необычности тут же охватывает и объединяет посетителей.

Человек, казалось, не замечал, что был центром всеобщего внимания. Он положил на стойку пятидолларовый банкнот. Потом он выпил один виски и вдогонку ему стакан воды. Поднял второй стакан. Снял крышку с небольшого отверстия в машине (с виду оно было похоже на масленку) и влил виски, а затем туда же – воду.

Бармен мрачно наблюдал за ним.

– Не смешно, – произнес он ровным голосом. – К тому же ваш компаньон занимает слишком много места. Переложили бы его на лавку возле двери, здесь будет посвободнее.

– Тут всем хватит места, – возразил человек.

– Шутки в сторону, – сказал бармен. – Перекладывай эту чертову штуковину к двери, как я тебе сказал. Никто её не возьмет.

Человек улыбнулся.

– Вы бы видели её сегодня днем, – сказал он. – Это было великолепно. Сегодня третий день чемпионата. Представьте себе – три дня непрерывной умственной работы. Да ещё против лучших игроков страны. В самом начале игры она завоевала преимущество, затем в течение двух часов прекрасно использовала его и под конец загнала короля противника в угол. Внезапный удар по коню, нейтрализация слона и все! Вы знаете, сколько всего она заработала за три дня игры в шахматы?

– Сколько? – спросил бармен.

– Пять тысяч долларов, – сказал посетитель. – И теперь ей хочется расслабиться, малость передохнуть и немножко выпить.

Бармен рассеянно вытирал полотенцем мокрые пятна на стойке.

– Забери её куда-нибудь в другое место и напои там, – сказал он твердо. – У меня и так хватает неприятностей.

Посетитель отрицательно покачал головой и улыбнулся:

– Нет, нам нравится здесь. – Он указал на пустые стаканы. – Еще раз, пожалуйста.

Бармен медленно покачал головой. Он был озадачен, но тверд.

– Убирай эту штуку, – приказал он. – Я не наливаю надсмешникам.

– Насмешникам, – произнесла машина. – Надо говорить «насмешник».

Какой-то посетитель, сидевший у стойки чуть подальше и принимавшийся уже за третий стакан виски с содовой, был, кажется, готов поучаствовать в разговоре, к которому все мы внимательно прислушивались. Это был человек средних лет.

Узел его галстука был спущен, а воротник рубашки расстегнут. Он уже почти прикончил третий стакан, и алкоголь побуждал его протянуть руку помощи несчастным и жаждущим.

– Если машина хочет ещё выпить, дай ей ещё выпить, – сказал он бармену. – И не будем торговаться.

Владелец машины обернулся к своему новому другу и с серьезным видом приложил ладонь к виску, посылая ему салют благодарности и дружбы. Свою следующую фразу он адресовал ему, как будто нарочно пренебрегая барменом.

– Знаете, до чего хочется выпить, когда умственно вымотаешься?

– Конечно, знаю, – ответил новый друг. – Самое обычное дело.

Весь бар зашумел, некоторые принимали сторону бармена, другие – машины. Высокий хмурый мужчина, стоявший рядом со мной, заговорил:

– Еще подкисленного виски, Билл. И поменьше лимонного сока.

– Пикриновой кислоты, – угрюмо произнесла машина. – В таких заведениях не бывает лимонного сока.

– Хватит! – закричал бармен, хлопнув ладонью по стойке. – Или убирай эту штуку, или мотай отсюда. Мне не до шуток. Работы здесь по горло, и я не потерплю наглых замечаний от механических мозгов, или как оно там называется, будь оно проклято.

Владелец машины не обратил внимания на этот ультиматум. Он обратился к своему другу, чей стакан был теперь пуст.

– Дело не только в том, что она ужасно измоталась за три дня шахмат, – сказал он любезно. – Знаете, почему ещё она хочет выпить?

– Нет, – сказал приятель. – Почему?

– Она мошенничала, – признался мужчина.

При этих словах машина хихикнула. Один из её рычагов немного опустился, и на щитке зажглась лампочка.

Приятель нахмурился. Он выглядел так, как будто достоинство его было задето, как будто доверие его было обмануто.

– В шахматах нельзя смошенничать, – сказал он. – Не-в-в-в-оз-можно. В шахматах, в них все видно, все на доске. Природа игры в шахматы такова, что мошенничество в ней невозможно.

– Я тоже так думал, – сказал человек. – Но возможность всё же есть.

– Ну, меня это нисколько не удивляет, – вмешался бармен. – Как только я увидел эту холеру, сразу понял, что мошенница.

– Два виски с водой, – сказал человек.

– Хватит с вас, – сказал бармен. Он яростно сверлил глазами механический мозг. – Откуда мне знать, может, она уже пьяна.

– Нет ничего проще. Спросите её что-нибудь, – сказал человек.

Посетители передвинулись и уставились в зеркало. Все мы по уши завязли в этом деле. Мы ждали. Был ход бармена.

– Что спросить? О чем? – сказал бармен.

– Все равно. Выберите пару больших чисел и попросите её перемножить. Пьяный не сможет перемножить большие числа, не так ли?

Машина слегка задрожала, как будто внутренне готовясь.

– Десять тысяч восемьсот шестьдесят два умножить на девяносто девять, – со злостью произнес бармен. Нам было ясно: он выбрал две девятки, чтобы усложнить задачу.

Машина замерцала лампочками. Какая-то трубка плюнула, стрелка резко переместилась.

– Один миллион семьдесят пять тысяч триста тридцать восемь, – сообщила машина.

Ни один стакан не поднялся во всем баре. Люди сидели, мрачно уставившись в зеркало, некоторые изучали собственные лица, другие стреляли глазами в сторону человека и его машины.

Наконец какой-то моложавый посетитель с математическими способностями достал листок бумаги и карандаш и углубился в расчеты.

– Все правильно, – сообщил он через несколько минут. – Вы не можете сказать, что машина пьяна.

Теперь все уставились на бармена. Неохотно он налил две порции виски и два стакана воды. Человек выпил свой бокал. Затем он залил в машину её порцию. Лампочки на щитке немного побледнели. Один из ослабевших рычажков вяло опустился.

Некоторое время бар покачивался, как корабль в спокойном море. Каждый из нас, казалось, старался переварить ситуацию с помощью выпивки. Множество стаканов были вновь наполнены. Большинство искало помощи в зеркале – в этой последней апелляционной инстанции.

Парень с расстегнутым воротником расплатился. Он сделал несколько деревянных шагов и встал между человеком и машиной. Одну руку он положил на плечо человеку, другой обнял машину.

– Пошли отсюда и поищем хорошее местечко, – сказал он.

– Ладно, – согласился человек. – Годится. Мой автомобиль стоит на улице.

Он расплатился за выпивку и положил чаевые. Мягко и немного неуверенно он взял машину под мышку. Затем он и его новый знакомец вышли на улицу.

Бармен проводил их пристальным взглядом и снова принялся за свои несложные обязанности.

– Значит, снаружи у него автомобиль, – сказал он с мрачным сарказмом. – Просто потрясающе!

Посетитель, сидевший в конце стойки, у двери, отставил свой стакан, подошел к окну, раздвинул занавески и выглянул наружу. С минуту он смотрел на улицу, затем вернулся на своё место и обратился к бармену:

– Это ещё более потрясающе, чем вы думаете, – сказал он. – У него «кадиллак». И кто из них троих, по-вашему, сел за баранку?

ДЖОН ЧИВЕР

ПЛОВЕЦ

То был воскресный день вершины лета, один из тех дней, когда все вокруг приговаривают: «Я выпил лишнего вчера». Вам, быть может, слышится, как это шепчут прихожане, покидая церковь, это слышится из уст самого священника, который с трудом стягивает с себя облачение в ризнице, это слышится с поля для гольфа и с теннисных кортов, это слышится и в заповеднике, где от ужасного похмелья страдает руководитель группы общества Одюбона[84]84
  Общество Одюбона – общество охраны природы в США.


[Закрыть].

«Я выпил лишнего», – сказал Дональд Уэстерхейзи. «Мы все выпили лишнего», – сказала Люсинда Меррил. «Да, это все вино, – вступила Элен Уэстерхейзи, – я слишком много выпила этого красного».

Они сидели у бортика бассейна Уэстерхейзи. Бассейн питался из артезианского колодца с высоким содержанием железа, и оттого вода была в нем чуть зеленоватой. Стоял прекрасный день. На западе повисли кучевые облака, совсем как город, видимый издали – с носа приближающегося корабля. У него должно быть имя. Лиссабон или Хакенсак[85]85
  Хакенсак – городок в США, расположенный недалеко от Нью-Йорка.


[Закрыть]. Припекало солнце. Недди Меррил наклонился над зеленой водой, опустив в неё руку. В другой был стакан джина. Стройный мужчина, он все ещё казался юным, хотя был уже в годах. Но ведь это он сегодня утром съехал по перилам лестницы собственного дома, шлепнул по бронзовому заду Афродиту[86]86
  Афродита – в греческой мифологии богиня любви и красоты.


[Закрыть] в зале и устремился на запах кофе в столовую. Его сравнить бы можно с летним днем[87]87
  Его сравнить бы можно с летним днем… – скрытая цитата из 16-го сонета Шекспира.


[Закрыть], особенно с последними его часами; даже без теннисной ракетки или сумки из парусины он вызывал ощущение юности, бодрости и хорошей погоды. Он только что плавал и теперь глубоко и тяжело дышал, как будто собирался вдохнуть в себя всё то, что составляло этот миг, – и солнечный жар, и острое наслаждение жизнью.

Это все, казалось, переполняло его грудь. Его собственный дом находился в Буллет-Парке, миль восемь южнее, и там, наверное, четыре его красавицы дочери уже играют в теннис после ленча. Тогда ему пришло в голову совершить путешествие домой вплавь – для этого надо было сделать зигзаг, держа на юго-запад.

Его свободу никто не ограничивал, и потому его восторг от собственной выдумки нельзя объяснить тягой к бегству. Глазом картографа он уже, казалось, обозревал извивы лишь изредка выходящей наружу подземной реки, которую составляли бассейны всей округи. Он сделал открытие, это его вклад в современную географию, и назовет он эту реку по имени жены: Люсинда. Он не был ни заядлым шутником, ни чудаком, но навсегда решил быть не таким, как все, смутно и скромно представляя себя героем из легенды. День был прекрасен, и ему представилось, что дальний заплыв в состоянии продлить и прославить эту красоту.

Он сбросил с плеч свитер и нырнул. Отчего-то он презирал мужчин, не бросавшихся в воду с разгона. Плавал он быстрым кролем, делая вдох на каждом четвертом гребке, где-то в глубине сознания отсчитывая согласно взмахам рук: раз-два, раз-два. На длинных дистанциях этот стиль не годится, но одомашненное плавание навязывает спорту свои обычаи, и в этом мире обычен кроль. Очутиться в объятиях нежно-зеленой воды было не просто наслаждением, это казалось возвратом в первобытное состояние, поэтому Недди предпочел бы плыть нагишом, но это было невозможно из-за особенностей его плана. Он взобрался на дальний бортик он никогда не пользовался лесенкой – и пустился в путь по траве. На вопрос Люсинды, куда он собрался, он ответил, что собрался вернуться домой вплавь.

Карты и лоции, по которым ему предстояло путешествовать, существовали лишь в его памяти или воображении, но были достаточно четкими. Сначала будут Грэмы, Хаммеры, Лиры, Хоулэнды и Кросскапы. Ему надо пересечь Дитмар-стрит по направлению к Банкерам, затем пеший переход к Леви, а потом Уэлчеры и общественный бассейн в Ланкастере. И уж после Хэллораны, Саксы, Бисвенгеры, ШирЛи Адамс, Гилмартины и Клайды. Прелестный день и щедро одаренный влагой край казались ему милостью и благом. Душа радовалась, и он побежал по газону. Возвращение домой по неизведанному пути вселяло в него ощущение особой его судьбы, он видел себя пилигримом, первооткрывателем. Он знал, что встретит на своем пути друзей, дружественные племена населяли берега Люсинды.

Он пробрался сквозь живую изгородь, разделявшую владения Уэстерхейзи и Грэмов, прошагал под цветущими яблонями, мимо навеса, где находились фильтр и насос Грэмов, и вышел к их бассейну.

– О, да это Недди, – воскликнула миссис Грэм, – какой чудесный сюрприз! Я пытаюсь дозвониться до вас все утро. Позволь, я налью тебе чего-нибудь.

Как и всякий первооткрыватель, он понимал, что обычаи и традиции аборигенов требуют дипломатичного обращения, если он собирается достичь своей цели. Он не хотел вводить в заблуждение Грэмов или оказаться невоспитанным, как не хотел и терять у них время. Он проплыл бассейн во всю его длину и присоединился к загорающим на солнце хозяевам, а через несколько минут настало избавление – приехали две полные машины с приятелями из Коннектикута. Под шум встречи он ускользнул. Он прошел мимо фасада грэмовского особняка, перешагнул терновую ограду и пересек пустующий участок на пути к Хаммерам. Миссис Хаммер, оторвавшись от своих роз, видела, как он проплыл, хотя она и не знала точно, кто это. Лиры слышали его бултыханье через открытые окна гостиной. Хоулэндов и Кросскапов не было дома. Оставив позади земли Хоулэндов, он пересек Дитмар-стрит и направился к Банкерам. Даже издали было слышно, что у них гости.

Звуки разговоров и смеха отталкивались от воды и будто повисали в воздухе. Бассейн у Банкеров помещался на горке, и ему пришлось подняться на террасу, где человек двадцать пять – тридцать выпивали. Один-единственный был в воде – Расти Тауэрс плескался на резиновом матрасе. Как хороши, как пышны были берега Люсинды! У сапфировых её вод собирались процветающие люди, и официанты в белых куртках разносили им холодный джин. А наверху красный учебный самолет кружился, и кружился, и кружился по небу, как будто ликующий на качелях ребенок. Нед почувствовал внезапно нахлынувшую нежность к окружающим людям и страстную любовь к этому мгновению так; словно до всего мог дотронуться кончиками пальцев. Издалека услышал он звуки грома. Как только его заметила Энид Банкер, она заверещала: «Ах, посмотрите, кто пришел! Какой чудесный сюрприз! Когда Люсинда сказала, что вы не можете прийти, я думала – умру». Она пробралась к нему сквозь толпу, и они расцеловались. Затем она потащила его к бару, и по пути ему пришлось целовать восемь или десять женщин и жать руки их мужьям. Улыбающийся бармен, которого он сотню раз видал на вечеринках, налил ему джина с тоником, и он на миг застыл у стойки, стараясь не встревать в разговоры, – задержка в пути была нежелательной.

Когда показалось, что его совсем уж обступили, он прыгнул в воду и поплыл поближе к бортику, дабы избежать столкновения с матрасом Расти. У дальнего конца бассейна он проскочил мимо Томлинсонов, широко им улыбаясь, и бодрой трусцой побежал по садовой тропинке. Гравий колол ему ноги, но это была единственная неприятность. Гости были прикованы к бассейну, их звонкие, водяные голоса постепенно исчезали, когда он шел к дому Банкеров. Из их кухни доносился шум радиопередачи, кого-то Интересовал бейсбольный матч. Воскресный полдень был уже позади. Нед пробрался между машинами и вниз через полоску травы вышел на Эйлуайвз-Лейн. Нежелательно было, чтобы его видели в плавках на дороге, но движения не было, и через некоторое время он очутился на проезде к дому Леви, отмеченном табличкой «частная собственность» и зеленым почтовым ящиком для «Нью-Йорк таймс». Все двери и окна особняка были открыты, но не было никаких признаков жизни, даже собака не лаяла. Он пошел вокруг дома к бассейну и увидел, что Леви только что уехали. Стаканы, бутылки и блюда с орешками стояли на столе у глубокого края, где высилась купальня или застекленная веранда, увешанная японскими фонариками. Проплыв бассейн, он взял стакан и налил себе выпить. Четвертый или пятый раз он пил, а позади уже почти половина Люсинды. Он ощущал усталость, собственную чистоту и наслаждение от возможности побыть одному; всем вокруг он наслаждался в этот миг.

Собиралась гроза. Кучевые облака – тот самый город – выросли и потемнели, а пока он сидел, опять послышалось громыхание грома. Учебный самолетик по-прежнему кружился вверху, и Неду показалось, будто он слышит в полуденном небе радостный смех пилота; но когда раздался ещё один раскат грома, самолет отправился домой. Свистнул поезд, заставив задуматься о времени. Который теперь час? Четыре? Пять? Он представил местную станцию в такое время: официант в смокинге под плащом, карлик с цветами, завернутыми в газету, и женщина с заплаканными глазами ожидают электричку. Вдруг потемнело. Наступил тот миг, когда крошечные пташки начинают свой концерт, пронзительно предчувствуя приближение грозы. И вот с верхушки дуба за его спиной раздался ясный звук хлынувшей воды, словно повернули кран. Затем эти журчащие звуки донеслись с верхушек всех высоких деревьев. Ну почему он так любит грозу, в чём секрет того возбуждения, которое охватывает его всякий раз, когда входная дверь распахивается настежь и несущий дыхание дождя ветер врывается по лестнице наверх?

Почему такое простое дело – захлопнуть окна старого дома – кажется таким нужным и значительным, почему первые звуки грозы безошибочно узнаются им как вести добра, веселья и счастья? Грянул взрыв, запахло порохом, и плети дождя захлестали по японским фонарикам, которые миссис Леви купила в Киото в позапрошлом году. Или это было годом раньше?

Он оставался на веранде Леви до окончания грозы. Дождь остудил воздух, и Недди бросило в дрожь. Ветер сорвал с клена красные и желтые листья и разбросал их по траве и по воде. Один из кленов, вероятно, сохнет, но при виде этих знаков осени среди лета он почувствовал особенную грусть. Он обхватил себя за плечи, опустошил стакан и тронулся в путь к бассейну Уэлчеров. Чтобы добраться туда, необходимо было пересечь площадку для верховой езды, принадлежавшую Линдлеям. И он был поражен, что все препятствия разобраны, а площадка заросла травой. То ли хозяева продали своих лошадей, то ли уехали на лето, оставив их за плату где-нибудь. И он, казалось, что-то слышал о Линдлеях и их лошадях, но память подводила. Босиком по высокой мокрой траве Недди дошел до бассейна Уэлчеров – он был пуст.

Такая брешь в цепи бассейнов огорчила его своей нелепостью, и он понял, что должен чувствовать первооткрыватель, находя вместо обильного источника высохшее русло. Он был огорчен и в то же время озадачен. Обычно кто-то уезжал на лето, но воду из бассейна не спускали никогда. Уэлчеры, определенно, выехали насовсем. Складная мебель была аккуратно собрана в одном месте и покрыта брезентом. Купальня заперта. Все окна в доме наглухо закрыты, а свернув в проезд перед фасадом, он на дереве увидел объявление: «Продается…» Когда же он в последний раз получил известие от Уэлчеров, то есть когда он и Люсинда в последний раз отказались отобедать у них? Казалось, это было всего неделю или около того назад. Подводила ли память, или он так вымуштровал её в подавлении неприятных воспоминаний, что теперь утратил всякое представление об истине? Вдруг издалека он услышал звуки теннисных ударов. Это подбодрило его и избавило от мрачных предчувствий; его не пугали теперь хмурое небо и холодный ветер. Это был день, когда Недди Меррил проплыл через всю округу. Что это был за день! И он отправился в свой самый трудный переход.