Текст книги "CFT. Терапия, сфокусированная на сострадании. Практическое руководство для клинических психологов"

Автор книги: Рассел Л. Кольц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

Техника, приведенная выше, похожа на упражнение на постановку намерения. Отличается она лишь тем, что в ней мы направляем внимание на особое качество, которое хотим культивировать. Ниже, в технике сострадательного "Я" мы раздвинем рамки внимания до нескольких сострадательных качеств, но цель останется прежней. Мы хотим помочь себе и нашим клиентам активировать и установить ментальные паттерны, связанные с сострадательными чувствами, мышлением и поведением. С небольшим количеством практики это упражнение вы сможете выполнять за несколько минут. Вы можете даже делать его только проснувшись, пока еще не встали с постели. В узких кругах CFT мы называем эту технику "состраданием под пуховым одеялом" [Gilbert, 2009a].

Роли в действии

В этой главе мы представили четыре роли, которые выполняет терапевт CFT: учитель, фасилитатор, надежная база и модель сострадательного "Я". На первый взгляд – это много, но, уверены, вы уже обладаете многими из этих качеств. Эти качества характерны для большинства современных терапевтических подходов: искренность, надежность, доступность, сочувствие, теплота и безусловное положительное отношение. В процессе направляемого открытия в CFT широко используются навыки, предоставленные в программах обучения терапевтов. Сюда входят эмпатическое понимание, сократический диалог, валидизация и рефлексия чувств. Выступать в роли надежной базы и модели сострадания – это не столько о том, чтобы научиться новому способу стать терапевтом, сколько о том, чтобы привнести больше интенциональности и осознанности в то, что мы уже делаем. Например, базовые терапевтические реакции наблюдения за изменением невербального поведения клиента, которое означает аффективный сдвиг ("Вы могли бы описать, что только что произошло с вашей точки зрения?"), или рефлексия чувств клиента ("Похоже, вы действительно тревожитесь об этом?") демонстрируют сонастроенность и связь, подразумевают заботу, моделируют уверенную готовность исследовать эмоции и с теплотой побуждают к исследованию.

Изучая CFT, вы узнаете многое из того, что будет относиться и к опыту, о котором вам рассказывают клиенты, и к опыту вашей собственной жизни. Мы будем предлагать вам примеры и ситуации, которые помогут глубже понять, когда использовать роли, о которых мы говорили в этой главе и воплотить их в жизнь на терапевтическом сеансе. Пока что подумайте над тем, что мы уже изучили, и о том, как вы могли бы применить полученные знания в своей работе с нынешними клиентами, в клинической практике или в повседневной жизни.

Стоит отметить и то, что, хотя мы говорили о каждой из этих ролей терапевта отдельно, они пересекаются, углубляют и поддерживают друг друга. Изучая модель CFT – и вводя множество концепций, которые мы рассмотрим в следующей главе, – мы делаем это посредством процесса направляемого открытия. Мы используем сократический диалог, чтобы побудить клиентов исследовать свой трудный опыт и обдумывать сложные эмоции через призму эволюции. Мы делаем это с помощью теплоты и сострадания, служа надежной базой, и демонстрируя модель мягкой готовности принять и работать с моментами, которые доставляют наибольший дискомфорт. Мы часто видим в процессе терапии сходство с танцем, в котором эти роли объединены: мы движемся навстречу, чтобы лицом к лицу встретиться с действительно сложным материалом и работать с ним; мы отступаем назад, переходя к самоуспокоению и сострадательному мировоззрению. Затем снова движемся навстречу, чтобы при помощи сострадания проработать пугающие и неудобные моменты.

Помня о терапевтических ролях, о которых мы сказали выше, давайте вернемся к случаю Дженни, с которой мы познакомились в главе 1.

Терапевт: Дженни, на нашем последнем сеансе мы обсуждали ваше беспокойство в социальных ситуациях. Было такое впечатление, что вы будто бы связали свои страхи с некоторыми переживаниями из детства. Этот опыт казался важным, и во время того сеанса мы решили, что сегодня к нему вернемся. Как бы вы хотели продолжить?

Дженни: (Выражение лица заметно меняется. Девушка опускает голову и смотрит вниз.)

Терапевт: (Слегка наклоняется вперед; говорит мягким, заинтересованным тоном.) Что только что произошло, Дженни? Что вы сейчас чувствуете?

Дженни: (Слегка дрожащим от слез голосом.) Просто... когда вы это сказали, я представила, что снова оказалась в шестом классе, и эти девочки смотрят на меня. Указывают на меня пальцем и говорят обо мне. Это ужасно.

Терапевт: Итак, когда вы снова представили себя в той комнате, то испытали сильные чувства. Не могли бы вы об этом рассказать?

Дженни: (Плачет.) Думаю, да. Мне так грустно. Я просто хотела им понравиться. Я просто хотела быть, как они.

Терапевт: Вы просто хотели, чтобы вас любили и принимали, а вместо этого вас отвергли.

Дженни: (Продолжает плакать.) Да. И это было так тяжело.

Терапевт: (Продолжает молчать; наклонившись к девушке с добрым и внимательным выражением.)

Дженни: (Примерно через минуту плач стихает, дыхание выравнивается.)

Терапевт: Дженни?

Дженни: Да?

Терапевт: Я хотел бы высказать наблюдение. Вы помните, как мы говорили об этих двух составляющих сострадания – о том, что страдание тронуло вас, и о желании помочь?

Дженни: Да.

Терапевт: Я хотел указать на то, что грусть, которую вы только что испытали... это грусть сострадания. Когда вы вспомнили себя шестиклассницей, которая хотела, чтобы ее приняли, но над которой смеялись и издевались подруги, – в вас появилась грусть. Вас тронули ее страдания. Вам стало ясно, как для той девочки это было ужасно, и вам стало грустно. Так ли?

Дженни: Да. Это было ужасно для нее – то есть, для меня. Мне так грустно думать об этом, и я боюсь, что это может повториться.

Терапевт: Значит, вам грустно из-за этой шестиклассницы, и вы очень боитесь, что вас снова могут так отвергнуть? Это и правда пугает. Как думаете, это воспоминания об этом вызвало у вас такие сильные чувства?

Дженни: Да, наверное. Этот период был ужасным. Конечно, это вызывает у меня сильные чувства.

Терапевт: Возможно ли нам проявить сострадание к обеим версиям вашего "Я" – той девочке, которая училась в шестом классе, и к взрослой версии вашего "Я", которая сидит здесь и грустит, опасаясь, что ваш пережитый в детстве опыт может повториться сейчас? Можем ли мы попытаться понять обе эти точки зрения и найти способ работать с этим страхом и грустью сейчас?

Дженни: Думаю, мне эта идея нравится.

В приведенном выше кратком примере мы видим аспекты всех различных ролей, описанных ранее. Терапевт служит надежной базой, демонстрируя Дженни доступность и сонастроенность с ее опытом, любезно поддерживая ее, когда она сталкивается лицом к лицу с трудным воспоминанием и чувствует связанные с ним эмоции. Модель сострадания присутствует всюду, выражаясь через вербальные и невербальные проявления теплоты и поддержки, а также через модель эмоциональной смелости при изучении трудных воспоминаний и связанных с ним эмоций. При этом неоднократно используется сократический диалог для облегчения процесса исследования памяти, выявления эмоций и перехода к сострадательной перспективе. Наконец, используется возможность обучить аспекту модели CFT – в данном случае определению сострадания – таким образом, чтобы связать его с нынешним эмоциональным опытом клиента.

КАК ТЕРАПЕВТЫ ИСПОЛЬЗУЮТ САМОРАСКРЫТИЕ

Рассматривая роли, которые мы обсуждали выше, нам следует обратиться к теме самораскрытия терапевта. Правильное самораскрытие может помочь клиентам понять терапевта как реального человека. Клиенты также могут воспринимать это как валидизацию и депатологизацию, которые подчеркивают общую человечность, названную Нефф (2003) ключевым компонентом самосострадания. С другой стороны, при неумелом использовании самораскрытие может отвлечь от терапевтической работы, сместить фокус с клиента на терапевта, размыть границы терапевтических отношений и даже поменять клиента с терапевтом ролями. Как мы упоминали ранее, терапевт CFT одновременно и живой, реальный человек и компетентный проводник. Нам нужно и установить связь, и в то же время выглядеть достаточно компетентными, достаточно мудрыми и достаточно добрыми для того, чтобы выступать в роли фигуры для надежного типа привязанности и уметь уверенно и ассертивно реагировать на проблемы клиентов.

Относительно того, когда и как часто следует использовать самораскрытие в CFT нет жестких правил. Можно с уверенностью сказать, что CFT-терапевты (как и представители других типов терапии) по-разному смотрят на этот вопрос. Мы иногда используем самораскрытие в нашей практике CFT, но не злоупотребляя им. Чтобы определить, как вам применить потенциал самораскрытия, советуем руководствоваться следующими рекомендациями. Они пригодятся вам при рассмотрении других техник, которые вам тоже могут быть интересны и которые могут быть применены в терапии.

•   Представьте, что в любой момент коллега, руководитель или ученик могут войти в комнату, как по волшебству остановить время, будто "заморозив" клиента – и спросить: "Что вы делали с этим клиентом, и как это связано с концептуализацией его случая и направлением терапии?" (Или, если обойтись без кинематографических приемов: представьте, что руководитель просматривает видео сеанса, ставит его на паузу и задает тот же вопрос). Что вы ответите на него?

•   Подумайте о своей мотивации к самораскрытию. Если это нацелено больше на аффект, – другими словами, вы просто чувствуете, что хотите рассказать клиенту подробности о себе – вернитесь к пункту выше, прежде чем продолжать дальше. Наши аффективные реакции не обязательно безотносительны к делу или ошибочны. Однако при этом ощущение, что самораскрытие или другая интервенция срочно должны состояться, может сигнализировать о том, что это поведение вызвано нашим собственным ощущением угрозы или ответом нашей системы активации (рассмотрим это подробнее в главе 5), а не мыслью о том, что лучше всего послужит терапевтическому процессу.

•   Подумайте, будет ли вам комфортно говорить об этом самораскрытии со своим руководителем или в присутствии коллег. Если ответ «абсолютно, потому что это непосредственно относится к терапии...» это довольно хороший показатель. Если ваш ответ – «я не уверен...» тогда рекомендуем проконсультироваться, прежде чем использовать самораскрытие. И если ваш ответ – чувство дискомфорта, сопровождаемое каким-то из вариантов рационализации, например, «ну, они бы не поняли контекста...» – это может означать, что вы пытаетесь убедить себя сделать в терапии что-то, что больше связано с вашими собственными потребностями, чем с потребностями клиента и терапии.

•   Если вы сомневаетесь, заранее обсудите ситуацию с коллегой. Часто ценная точка зрения коллеги может значительно расширить понимание и выявить наши слепые зоны. Процесс взаимного контроля и обращения за помощью или советом также помогает нам углубить собственные сострадательные качества, такие как смелость, толерантность к дистрессу и скромность.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Первый уровень сострадания в CFT – это терапевтические отношения. В этой главе мы изучили различные роли, которые играет CFT терапевт, и вкратце сказали о том, как их можно интегрировать в сеанс. Развитие этих ролей – это постепенный процесс, который разворачивается с течением времени. Не будем забывать об этих ролях, углубляясь в изучение основополагающих элементов CFT в следующих нескольких главах. В следующей главе мы начнем изучать второй уровень сострадания в CFT: сострадательное понимание.

ГЛАВА 4

Сострадательное понимание. Как эволюция повлияла на наш мозг

Стыд и самокритика лежат в основе широкого спектра проблем психического здоровья, как мы уже говорили. (Gilbert & Irons, 2005; Gilbert, 2014]. Основная цель CFT – помочь клиентам изменить отношение к внутренним переживаниям, перейти от позиции осуждения к пониманию и состраданию. Основная тема этой работы – помочь клиентам понять, что многие аспекты их опыта – не их вина. Это значит, понять, что клиенты не выбирали и не создавали этот опыт. Цель – помочь им взять на себя ответственность и активно работать над улучшением своей жизни. Этот переход к состраданию начинается с того, что мы помогаем клиентам понять их эмоции и мотивы в контексте эволюции мозга и эмоций, а также понять, как эволюция привела к возникновению проблем. Итак, в CFT сострадание начинается с понимания разума.

СТАРЫЙ И НОВЫЙ МОЗГ

В 1990-х годах Пол Маклин представил концепцию триединого мозга [Maclean, 1990]. В концепции были описаны три части человеческого мозга, отражающие различные стадии его эволюции. Триединый мозг состоит из рептильного мозга, который отвечает за основные функции организма – в частности агрессивные и репродуктивные драйвы; старый мозг млекопитающих (палеокортекс) – лимбическая система, связанная с памятью, эмоциями и обучением; и новый мозг (неокортекс), который отвечает за сложную работу самосознания, символического мышления, решения проблем, и других когнитивных процессов высшего порядка. Хотя что касается работы мозга, не все так однозначно [Cozolino, 2010], в работе Маклина освещены сложные вопросы об эволюции и ее влиянии на мозг, а также дан материал для исследований этой динамики с нашими клиентами.

В CFT об этой концепции с клиентами говорят, используя термины "старый мозг" и "новый мозг". [Gilbert 2010]. В терапии иногда полезно использовать термин «эмоциональный мозг» как синоним слова «старый мозг», говоря о конкретной динамике эмоций. Так как различные части мозга развивались в разное время эволюции и служили разным целям для наших предков, способы взаимодействия нашего старого, нового мозга и тела сложны и могут создавать нам проблемы. Разобраться в этом чрезвычайно полезно для наших клиентов, поскольку это помогает им понять кажущуюся неподконтрольность эмоций, и почему это не их вина.

Давайте посмотрим, как можно говорить об этом с клиентами. Нам в первую очередь хотелось бы дать информацию и при этом обойтись без длинных монологов. На примере случая с клиентом по имени Джош рассмотрим, как можно изначально подойти к обсуждению этой концепции.

Терапевт: Джош, мы обсуждали ваш гнев, с которым вы долгое время боролись. При обучении работе с подобными эмоциями полезно понять, откуда они берутся и как работают в нашем мозге и сознании. Не возражаете, если мы поговорим немного об этом?

Джош: Хорошо.

Терапевт: Если мы станем смотреть сквозь призму эволюции, то заметим, то мозг человека коварен. У нас как бы есть «старый мозг», отвечающий за все, что помогало выжить нашим предкам – базовые эмоции и мотивации, которые помогали защищаться от угроз и делать все, что необходимо для выживания, и «новый мозг», ответственный за решение задач, воображение, самосознание, глубину мышления – за то, кем мы бы хотели быть, что все это значит и тому подобное. Пока что понятно?

Джош: Думаю, что да.

Терапевт: Давайте представим это в рамках той ситуации, о которой мы сейчас говорили. Вы сказали, что иногда злитесь на работе. Могли бы вы рассказать об этом подробнее?

Джош: в основном это случается тогда, когда коллеги сомневаются во мне, или когда не выполняют то, что пообещали сделать. Тогда я могу сильно разозлиться.

Терапевт: То есть, если сотрудники в вас сомневаются, задают вам вопросы о данных им вами поручениях, и ваш старый, эмоциональный мозг определяет это как угрозу, – и вы тут же взрываетесь. Это быстро происходит?

Джош: О, да! Иногда я злюсь еще до того, как услышу вопрос. Если я вижу выражение лица или взгляд, в котором читается, что со мною не согласны, я начинаю злиться. Хочется сказать им в лицо что-то вроде: «Да ты можешь хоть раз заткнуться и сделать что тебе говорят?!»

Терапевт: С точки зрения эволюции, ваш старый, эмоциональный мозг запрограммирован на то, чтобы определять и помогать нам отвечать на угрозы. Ту же роль он выполнял и для наших предков, которые жили в мире, полном реальных физических угроз. Ну там, тигры, львы, медведи, все такое. Гнев – это эмоция, которая готовит нас к атаке. Получается, ваш эмоциональный мозг запомнил, что вопросы от коллег – это потенциальная угроза, и воспринимает их, как будто они тигры, вышедшие на охоту, чтобы вами поужинать.

Джош: (Задумчиво.) Ну, я думаю, что да. В смысле, да, это угроза.

Терапевт: Давайте разберемся. Разберемся, что же происходит в вашем новом мозге во время всей этой ситуации и как он оценивает происходящее. Если коллеги сомневаются, что стоит выполнять ваше поручение, или не справляются с ним, какие мысли у вас возникают? О чем вы в этот момент думаете?

Джош: (Пауза, задумчиво.) Думаю, они бросают мне вызов – как будто не уважают меня, не доверяют. Уважай они меня – так сделали бы, что я прошу, верно? А потом я думаю, что никто ничего делать не собирается, или сделает не так, и мне придется потом самому все переделывать. Мой босс устроит мне выволочку, хотя я сделал все, что мог.

Терапевт: (Кивает.) Есть ли какие-нибудь мысленные образы – например, картинки или кадры из фильма, которые вы проигрываете в своей голове, и которые согласуется с этими мыслями?

Джош: (Задумчиво.) Да. Я как будто вижу все это в своей голове. Представляю, как они закатывают глаза, говорят обо мне за моей спиной, разносят меня в пух и прах. Так и вижу, как мой босс подходит ко мне и спрашивает, в чем проблема – и обвиняет меня в том, что работа не выполнена. Это сводит с ума, понимаете?

Терапевт: (Кивает, говорит сочувственно.) Это действительно сводит с ума. То есть, кроме реакции старого мозга, новый мозг накапливает многие другие мысли – мысли о насмешках и «картинки» этих последствий (взбучка от начальника). Много чего происходит, когда гнев нарастает.

Джош: Да, наверное.

Новый мозг. Очень мощный, но не очень умный

Говоря с клиентом о новом и старом мозге, CFT-терапевты часто повторяют, что наш "старый эмоциональный мозг очень силен, но не очень умен или мудр". Возможно, многие терапевты объясняют клиентам основные когнитивно-поведенческие модели при помощи сократического диалога, чтобы показать, как различные модели мышления могут приводить к разным типам эмоций и поведения (и наоборот). В CFT есть задача понять и исследовать эту динамику применительно к развитому, эволюционировавшему мозгу.

Наш старый мозг эволюционируя, давал нашим предкам команду делать то, что было необходимо для выживания. Они выжили благодаря эволюции основных эмоциональных систем (страх, гнев, желание, похоть и т. д.); [Panksepp & Biven, 2012; Panksepp, 1998] и архетипических мотивов (забота, соперничество, сексуальные отношения), многие из которых имеют социальную ориентацию [Gilbert, 2010; 2014]. Когда эти эмоции и мотивы запускаются внешним или внутренним стимулом, работая через действие различных нейротрансмиттеров и гормональных систем, они могут иметь достаточно мощное влияние на направленность и формирование нашего внимания, мышления и рассуждений, умственных способностей, образов и мотиваций [Panksepp & Biven, 2012; Gilbert, 2010]. Об этих процессах речь пойдет далее (в главе 5), но идея состоит в том, что эти эмоции и мотивы старого мозга могут организовать наш разум и тела таким образом, чтобы мы почувствовали себя в ловушке сложных аффективных переживаний. Например, Джош чувствует гнев, вызванный поведением коллег, и из-за гнева его внимание сужается до предполагаемой угрозы (сомнения в нем коллег, невыполненная работа, образы унижений и выговора), связанных с угрозами персевераций, в виде мыслей и образов, и мотивация исправить своих коллег. Конечно, кроме этого, наш старый эмоциональный мозг связан с паттернами телесного опыта, паттернами, которые играют большую роль в формировании того, как чувствуется эмоция.

Хотя старый эмоциональный мозг имеет силу организовывать наше сознание, но он плохо отличает мысли и фантазии от реальных стимулов, поступающих из внешнего мира. Эмоции возникают у нас в основном в результате действия имплицитных (бессознательных) систем обработки. Они запускаются различными путями – благодаря информация из внешней среды, нашим собственным мыслям, воспоминаниям, образам и телесному опыту [Gilbert, 2010]. В результате наш эмоциональный мозг и лежащие в основе биологические системы могут давать мощную реакцию на мысли и образы, – почти как если бы они были настоящими. Вот почему у нас возникают сексуальные фантазии – сексуальные образы стимулируют части мозга и эндокринную систему, которые вызывают сексуальные чувства, а соответствующая активность в теле вызывает сексуальные реакции. Работа над изменением эмоций – это работа с имплицитными внешними сигналами, которые поступают в эмоциональный мозг, и их изменение.

Есть и положительный момент – мы выбираем, на чем фокусировать мысли и воображение таким образом, чтобы помочь произвести те аффективные переживания, которые нам нужны. Мы будем подробно исследовать эту динамику во второй половине этой книги. Непростой момент – это то, что взаимодействие между старым мозгом, новым мозгом и телом может создать эмоциональную инерцию, при которой обусловленная эмоциональная активация лимбической системы запускает мысли, образы и воспоминания нового мозга (а также реакции тела), которые дают обратную связь структурам старого мозга, например, миндалевидному телу. В результате это подпитывает как раз ту острую эмоциональную реакцию, которая и создала эти мысли, образы и воспоминания. Конечно, механизм может работать и в противоположную сторону. Тогда все начинается с воспоминаний, мыслей (он меня не уважает), мысленных образов или телесных ощущений, которые старый мозг воспринимает как угрозу, ведущую к соответствующим эмоциональным переживаниям, и поддержанию этого процесса. Это благодатная почва для исследовательского взаимодействия с клиентами, поскольку так они начинают понимать, как разные эмоции и мотивы связаны с конкретными паттернами внимания, мышления, образов, мотивации и телесного опыта, а затем учиться тонкой работе с этим опытом, эмоциями и мотивами, которые лежат в его основе.

Это упрощенная версия всех тех процессов, которые происходят в мозге, но она основана на исследованиях в области аффективной нейробиологии (например, Panksepp & Biven, 2012). Изучение этих взаимодействий мозга и тела может также иметь ряд положительных эффектов для наших клиентов, и все эти эффекты важны для ключевого объекта нашего внимания – сострадания.

•   Переход от осуждения и избегания сложных эмоций к заинтересованному исследованию и пониманию того, как они разворачиваются в уме.

•   Признание того факта, что работа эмоций – это не их вина, и что они возникают из-за эволюции нашего мозга и взаимодействия различных частей нашего мозга и тела друг с другом.

•   Подсказка клиентам, как те могут начать сочувствовать своим эмоциям – через создание новых полезных сигналов, которые попадают в их старый эмоциональный мозг.

•   Посмотрим, как эта концепция выглядит на практике:

Терапевт: Дженни, я бы хотел поговорить еще о старом и новом мозге. Это может помочь нам лучше понять ваше беспокойство. Для начала я бы хотел привести аналогию. У вас есть домашние животные?

Дженни: Да, я люблю животных. У меня есть собака по имени Пенелопа.

Терапевт: Пенелопа – какое чудесное имя! А нашу собаку зовут Сэди. У вас есть огороженное место во дворе для Пенелопы?

Дженни: Да, у меня на заднем дворе есть загородка.

Терапевт: А у нас – нет. Задний двор у нас весь зарос, поэтому мы решили оставить его открытым, чтобы наслаждаться видом деревьев.

Дженни: Хорошо.

Терапевт: Хорошо, но иногда бывает сложно. Мы иногда выпускаем Сэди на улицу, и она гуляет у нас на заднем дворе. Но поскольку у нас нет забора, время от времени к нам заглядывают другие собаки. Ну, чтобы понюхать, пописать на какие-то камни и все такое.

Дженни: (Кивает.)

Терапевт: Когда приходят другие собаки, Сэди может занять оборонительную позицию.

Дженни: Она защищает свою территорию.

Терапевт: Совершенно верно! Так что она вроде как оценивает другую собаку. Если она думает, что с соперником справится, то покажет целое представление: выпрямится, ощетинится, может зарычать. А если собака кажется большой и страшной, Сэди изображает покорность, как будто говорит: "Нам ведь не нужны проблемы. (Делает «кланяющийся» жест.)

Дженни: (Смеется.) Да, я видела, как Пенелопа тоже так вела себя во время прогулки.

Терапевт: (Улыбается.) Давайте представим ситуацию с Пенелопой или Сэди. Если возникает небольшое напряжение, но через некоторое время другой собаке становится скучно и та уходит пописать в чужой двор. Как через пять минут себя будет чувствовать Пенелопа?

Дженни: В порядке. Все как обычно.

Терапевт: Сэди тоже. Хотя сначала она была расстроена тем, что чужая собака вторглась на ее территорию, пять минут спустя она приходит, чтобы ее погладили, и просит угощения. (С улыбкой кивает головой.)

Дженни: Совершенно верно. (Улыбается.)

Терапевт: А теперь давайте представим, что то же самое происходит с вами или со мной. Вы дома, а в дом заходит незнакомец, бродит, осматривается, что-то вытаскивает из холодильника, писает на угол дивана...

Дженни: (Смеется.)

Терапевт: Извините, перестарался с собачьими аналогиями! Если бы это случилось, мы могли бы отреагировать, как Сэди или Пенелопа. Мы, вероятно, чувствуем некоторую угрозу, и хотим защитить территорию. Если нам кажется, что ситуацией можно управлять, мы можем проявить напористость: «Эй-эй, это мой дом! Я хочу, чтобы вы тотчас же ушли!»

Дженни: Ага. (Кивает.)

Терапевт: С другой стороны, если злоумышленник выглядит очень уж опасным – скажем, у него в руках пистолет, мы, наверное, будем покорнее. (Поднимает руки, делая открытый жест.) «Все в порядке. Берите все, что хотите... жертвы нам не нужны» Мы бы реагировали так, как реагируют Сэди или Пенелопа.

Дженни: (Продолжает кивать.)

Терапевт: Так вот в чем вопрос. Представим, что через некоторое время злоумышленнику наскучит у вас и он уйдет. Каково бы вам или мне было через пять минут? Через пять часов? Пять дней?

Дженни: (Добродушно.) Я бы сходила с ума!

Терапевт: (Улыбается.) И мне, наверное, тоже. Зачем мы волнуемся? Что происходит в наших умах? Какие мысли или образы могут там разворачиваться?

Дженни: Я бы стала думать о том, что могло бы случиться. Что он действительно мог сделать мне больно. Я бы переживала, что он может вернуться, думала бы о том, что он захочет сделать в следующий раз.

Терапевт: Какие образы могут возникнуть у вас в голове?

Дженни: Я, наверное, представляла бы снова и снова эту картину.

Терапевт: И эти мысли и фантазии подпитывали бы ваш страх, заставляя вас бояться?

Дженни: Да, конечно.

Терапевт: Совершенно верно! В этом разница между вами или мной и Пенелопой или Сэди. Это связано с тем, как наш старый и новый мозг взаимодействует друг с другом. У собак возникают реакции на угрозу в старом мозге, но, когда угроза исчезает, они, как правило, довольно быстро успокаиваются. А вот мы...

Дженни: Мы продолжаем беспокоиться.

Терапевт: Наши мысли и мысленные образы возвращаются в наш эмоциональный мозг и подпитывают страх, который их вызвал – это как подливать бензин в огонь. Итак, наши эмоции могут фокусировать наше внимание и вызывать мысли и образы в сознании – мысли и образы, которые затем могут вернуться и разжечь те самые эмоции, которые их и вызвали. Пока что смысл понятен?

Дженни: (Кивает.) Как те мысли, которые у меня возникали в классе: страх насмешек подогревал мой страх.

Терапевт: Вот именно. Важно понимать, что это не наша вина. Мы не выбирали мозг, который работает таким хитрым способом. Просто таков механизм его работы – мы родились с этим. Но если мы собираемся работать с эмоциями страха и беспокойства, нам полезно знать, как работает этот мозг.

Дженни: Мммм.

Терапевт: И последнее. Страшные мысли могут подпитывать чувство страха. Одна из самых страшных мыслей: «Со мной что-то не так». (Пауза.)

Дженни: (Пауза. Смотрит вниз.) Я все время об этом думаю.

Терапевт: (Пауза, затем продолжает, мягко.) И каково это, когда эта мысль всплывает?

Дженни: Ужасно.

Терапевт: (Кивает.) Так и есть. Вот почему в CFT важны сострадание и доброта к себе и другим – мы хотим найти способы мысли и действия, которые помогают нам чувствовать себя в безопасности, а не под угрозой.

Дженни: Было бы здорово.

Терапевт: Ну, тогда давайте поработаем над этим.

Приведенный выше пример демонстрирует, как терапевт CFT может познакомить клиента со старым/новым мозгом и их динамикой. С помощью аналогии с собакой укрепляют эволюционную модель, первоначально демонстрируя развитые аспекты наших эмоциональных реакций и поведения, которые похожи на реакции и поведение других млекопитающих. Затем проводят и исследуют различия (сложную динамику старого и нового мозга), которые сталкивают нас лицом к лицу с уникальными проблемами. Вы заметили, как подробно терапевт пояснял аналогию. Это сложно передать письменно, но я попытался дать представление о том, как терапевт будет следить за невербальным поведением клиента и использовать ритмику речи, язык тела, тон голоса и юмор для поддержания взаимодействия и создания интерактивного опыта, даже когда основное внимание уделяется объяснению. По возможности, мы хотим связать такие обсуждения с опытом клиента на ранней стадии и часто – даже в рамках аналогии (вот почему терапевт спросил Дженни о ее собаке). Мы заметили, что терапевт отражает, как зеркало, аффективный опыт клиента – шутки, улыбки и согласие (кивок головой), а затем уважительно снижает тон, когда переходит в плоскость обсуждения опыта самокритики Дженни, о котором становится тяжело говорить.

При этом мы хотим сосредоточиться на процессе, который пытаемся изучить вместе с клиентом. Некоторые клиенты возразят, что мысли, возникающие из-за угрозы – страха перед злоумышленником, – совершенно естественны, и могут сформировать поведение (например, установка системы сигнализации), благодаря которому мы в будущем сможем избежать роли жертвы. В этом они будут правы. Мы не хотим сказать, что способность наших мыслей и образов подпитывать наш эмоциональный мозг и подпитываться от него – это плохо. Это ни хорошо, ни плохо – так устроено. Дело в том, что эта динамика может быть подчас сложна для нас и иногда может способствовать реагированию на угрозы, которые не так уж и полезны. При моделировании сострадательного рассуждения полезен такой вид взаимообмена, который помогает клиентам отказаться от осуждения и навешивания ярлыков (мысли и эмоции – правильные или неправильные, хорошие или плохие), заменив их пониманием (мысли и эмоции – мысленные переживания, иногда со сложной и динамикой). Наконец, вы заметите, что в конце диалога терапевт делает отсылку к более широкой теме терапии – как функционирует самокритика Дженни, как она активирует и не дает затухнуть реакции девушки на угрозу, и как сострадание в этом случае может ей помочь.