Текст книги "Звезды на приеме у психолога. Психоанализ знаменитых личностей"
Автор книги: Рамиль Гарифуллин
Жанр:
Психология
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 43 страниц)
СОЗДАТЕЛЬ “ЕРАЛАША” БОРИС ГРАЧЕВСКИЙ
– Чем наполнены ваши последние переживания и чувства?
– Дело в том, что меня в этой жизни так много беспокоит.
(Можно предположить, что мой пациент сравнивает эту жизнь с какой-то другой жизнью, но какой?) – Примечания Рамиля Гарифуллина.
– Судя по всему, у вас началась новая жизнь?
– Недавно я совершил один очень странный поступок. Я ушел из семьи, живу один…
Жена очень переживает по этому поводу. Я прожил с ней 35 лет в браке и ушел.
Вот такой шаг. Я почувствовал, что ничего меня уже с ней не держит. Теперь живу один. Я наслаждаюсь одиночеством. Я пошел другим путем, это очень серьезно. У меня открылось какое-то ощущение самосохранения. Я понял, что это (видимо совместное проживание с женой) мешает жить, тормозит. Мне осталось не так много, и я решил пожить так, как я хочу.
– Вы раньше жили не так, как вы хотели жить? Вы жили в хронической несвободе и наконец-то вырвались на волю, но от себя не убежишь. По-видимому, это было внутренней несвободой и окружение здесь ни при чём?
– Ну, это длинный разговор.
(Всё вышеизложенное – одна из форм сопротивления. У моего пациента есть темы, которые он не желает раскрывать.)
Это формировалось не так просто, но факт остается фактом и меня уже никто не остановит.
– Началась новая жизнь. Начались новые переживания?
– Они и так были. Ведь я такой любопытный и поэтому я терпеть не могу спать. Я все время ощущаю, что что-нибудь пропущу. Я ненавижу молчащий телефон.
Я смотрю и щелкаю телевизор потому, что я боюсь что-нибудь пропустить.
(И действительно на протяжении всего сеанса мой пациент посматривал на телевизор, иногда прибавляя и убавляя громкость)
Что-нибудь яркое, интересное, что-нибудь мне нужное и полезное. Многие сейчас ругают и не любят телевизор, говоря, что он плохой – это абсолютная глупость. Нельзя сказать, что я не люблю телевизор. Он такой разный, этот телевизор.
Я стал не таким усидчивым. Я не так много читаю, как читал раньше. Мне, конечно, хватит и того, что я прочел на всю оставшуюся жизнь, но, тем не менее, количество людей за которыми я охотился, чтоб с ними поговорить, узнать что-нибудь яркое, интересное, катастрофически уменьшается.
– По-видимому, вышесказанное не связано с Интернет и телезависимостью, которыми страдает современное неусидчивое и малочитающее подрастающее поколение, которому вы адресуете свой киножурнал «Ералаш»?
– Сказать, что мне не нравятся молодые. Это неправда. Они частично раздражают. А как же? Согласно Тургеневу отцы никогда не понимали детей, а дети не понимали отцов. Но я стараюсь понимать их, стараюсь уважать их интересы.
– И всё-таки, судя по выражению вашего лица, в вашей новой жизни произошло ещё что-то?
– Три дня назад я стал дедом. Это тоже очень любопытное ощущение. Мой тридцати трёхлетний сын разродился. Я, сидя в роддоме, глядел на эту малышку, который, ну, конечно похож на меня. Ну, как по-другому может быть. Скорей всего я не доживу до того, чтобы увидеть двадцати пятилетнего внука. И мне стало грустно.
(На лице моего пациента грустное и усталое выражение лица).
– А сами по себе вы веселый человек? Известно, что многие комики и создатели юмора страдают депрессией и иногда кончают жизнь самоубийством.
– Я знаю. Нет, я наоборот страшно веселый человек. Для меня радостный день, это когда я услышу какое-то грандиозное шоу, какой-нибудь веселый анекдот и становлюсь счастливым. Я радуюсь, прыгаю от счастья, потому, что это здорово и я получил мощный заряд.
(Всё это свидетельствует о защите обратным чувством – защите от грусти и депрессии, которая есть в моём пациенте. Благодаря этой защите, мой пациент старается не унывать).
– Бывает ли у вас смех без причины? Просто хорошо и весело, а от чего не понятно?
– Ну, нет. Я смеюсь, когда смешно. Особенно, когда кто-то здорово подшутил, здорово сострил
– У вас бывают перепады настроения?
– В целом я хожу по солнечной стороне жизни. Я пью свою жизнь не как дорогой коньяк, маленькими глоточками, а как в жаркий день из оцинкованного ведра у колодца. Ты набрал полное ведро и пьешь. Специально разливаешь мимо себя чтобы остудить себя и, наконец, пить, пить и пить. Зубы сводит. Холодная вода окутывает. Вот так я живу.
(Вероятно, мой пациент так хотел бы жить, но ему этого не всегда удавалось. По-видимому, всё вышесказанное является мечтой и фантазией, которую он желает реализовать и «испить из ведра», «пожить так, как хочет» в новой жизни – жизни после развода с супругой.)
. – А можно ли по «Ералашу» узреть кто же такой Борис Юрьевич Грачевский?
– Это очень странный коктейль. Это какой-то гибрид моих интересов, потому что я безумно люблю классическую музыку, я ценю и уважаю великое литературное наследие всего мира. Я такой всеядный.
(Мой пациент вновь формулирует свою мысль, сравнивая вещи с жидкостями. На этот раз вместо «коньяка» и «воды из ведра», появилось слово «коктейль». Ниже, описывая свою знакомую, он назовёт её «самоваром». Далее выскачет выражение «я не вода из крана, я не вино». Но почему моего пациента так тянет к жидкостям? По-видимому, он, действительно жаждет жизни, как воды в пустыне и желает «испить её сполна», Желание моего пациента вырваться из несвободы налицо. А если эта несвобода хроническая и не исчезнет благодаря разрыву со старым? Именно поэтому, многие мужчины в зрелом возрасте начинают систематически потреблять алкоголь «дабы испить жизнь сполна», «пожить для себя».)
Вот этот весь коктейль сейчас и есть «Ералаш». Могу хулиганить и шутить. Я неожиданно разный, трогательный, и наоборот, я могу представить себя в форме жесткой сатиры, эксцентрики. Я горжусь этим. Я из разного состою. Я не просто вода из крана. Я не вино. Я странный загадочный коктейль. Я никогда не могу понять себя. У меня внутри что-то щелкает и появляется сценарий.
– В лентах Тарковского есть нечто, что делает Тарковского Тарковским. А есть ли у Грачевского, что делает Грачевского Грачевским.
– Ну не знаю. Мой вкус присутствует везде. В каждом слове. Сценарий утверждаются мной и режиссер утверждается мной. Я его иногда подбираю, иногда он меня подбирает. Пока я не утверждю, он не будет снимать.
– Тарковский ушел и с Тарковским ушло все его творчество.
Ералаш будет жить без вас?
– Нет, он умрет. Он умрет, он будет умирать долго, он будет работать и умирать долго, но он умрет. К сожалению, я не могу найти человека, который адекватно будет понимать, что надо.
– А не кажется ли вам, что так же будут писать сценарии веселых анекдотиков и будут так же снимать?
– Анекдотики… Там тонна говна… Ну надо же найти…
– Вы снимаете короткие юмористические этюды. Может быть, это проявление вашего страха перед нечто долгосрочным, вообще?
– Нет, нет, нет.
– Вы любите короткое во всем и не обязательно в фильмах?
– Нет, нет, нет. Я анекдот люблю. Анекдот просто обожаю.
(Защита отрицанием.)
– Статьи большие в газете любите читать?
– А я прессу читаю очень мало. Мне жалко время. Мне гораздо проще посмотреть по телевизору. Я в таком нервическом темпе не могу себе позволить долго читать статьи.
(Моему пациенту лучше и быстрее посмотреть телевизор. Очевидно, он суетится, куда-то спешит, боится не успеть. Отсюда всеядность, о которой он говорил выше. Отсюда бессознательный страх перед нечто долгосрочным, более глубоким. Этот страх обусловлен той хронической несвободой, в которой пациент пребывает, но из которой желает выйти в «новой» жизни, но ему это не удаётся даже на данном сеансе. Поэтому, мой пациент, практически на протяжении всего сеанса, перебивал меня и отвечал на мои вопросы, не выслушав до конца самого вопроса. Складывалось такое впечатление, что он ощущал страх не успеть выговориться. Казалось бы на лицо явная открытость пациента. Но так ли всё это?)
– И всё-таки, складывается такое впечатление, что вы в состоянии духовного кризиса и переосмысления?
– Я когда-то лет пятнадцать назад жутко переживал. А правильно ли я живу? Правильно ли все сделал? Оставил ли след на земле? Я себя измучил этими вопросами. Мне казалось, что я вот… писал, у меня получалось. Я бросил.
(По-видимому, это опять было проявлением страха перед более глубоким и долгосрочным).
Я сейчас пописываю немножко. Ведь писательское ремесло как спорт. Нужно каждый день держать себя в форме. Писать, писать и писать. Ну, вот я уже начал себя закапывать. Сегодня у меня нет такого ощущения. Я в колоссальном темпе пытаюсь сделать как можно больше того, что я умею, что я могу, что нравиться его Величеству зрителю. Я не люблю выходные, ненавижу праздники, каникулы, отпуск. Я хочу больше отдавать.
(По-видимому, мой пациент пришёл к этапу зрелости и в нём заработал духовно-смысловой механизм творчества. Творчества не ради личностных потребностей, а вопреки их).
– Это зрелость? Теперь вы творите не ради, а вопреки?
– Нет, нет, нет.
– Вы вышли, на зрелую стезю…
– Просто я хочу сделать детский канал. Мне это не дали. И сейчас они без меня выделывают. Но я сделал главное, я раскачал лодку. Я её так раскачал, что президент России уделил большое внимание детям.
– Что вы переживаете? Ведь итак «Ералаш» стал частью детского общественного сознания.
– Ералаш изменяется как страна. Он не бежит впереди паровоза. Я должен думать о душах творцов-художников, которых очень легко обидеть, очень легко расцарапать. Это не только дети. Это и все режиссеры. Они как дети.
(Согласно, З. Фрейду люди всегда остаются детьми.)
– По-видимому, где-то откладываются негативные переживания, вызванные вашими негативными деяниями и грехами?
– Нет… нет. У меня такого нет. Я всегда живу с Богом.
(Это защита отрицанием. Ведь грусть и уныние пациента и есть расплата за грехи. Как говорится, не унывают только безгрешные идиоты.)
– И все-таки, неужели у вас нет комплекса вины за то, что дети сильно страдают, когда их не берут на съёмки, когда они мечтают о славе, но всё, благодаря вам обрывается. Например, ко мне на приём приходили дети с психотравмами, вызванными отторжением из «Утренней звезды» Юрия Николаева.
– Есть дети, которых мы не утвердили на роль. Мне их жалко. Это не травма, а просто
ребенок прибежал третьим или последним. А не травма, когда ребенок, который любит девочку, которая выбрала не его. Я вам не буду, не обещать, не предлагать. Я не делаю звезд.
(И всё-таки звездомания, на которую, как на наркотик, подсаживаются незрелые дети – это нечто иное. Мой пациент не желает делать звёзд, но они почему-то получаются.)
– Как вы лечите манию величия своих молодых актёров?
– Очень просто. Они знают, что если я прогневаюсь на них, то у них будет самое страшное наказание, которое хуже гороха на коленях – я больше просто не позвоню. Я бросал (А может кидал?) серьезных ребят. Я рыжего бросил и все. Вот кому он теперь нужен.
(Очевидно, что это не психотерапия от звёздной болезни. Это примитивная блокировка, при которой проблема остаётся.)
– Как его зовут?
– Его зовут Саша. Да, что там, я ведь родную дочку уволил из «Ералаша» потому, что не был доволен тем, как она работает. Получается, что я свирепый тиран потому, что я считаю, что его величество результат важнее. Любая моя халтура, потом будет болтаться на экранах и мне будет стыдно смотреть.
– Мне пришлось быть свидетелем того, как над вами иронизировал Ярмольник, дескать вы кроме «Ералаша» ничего больше снимать не умеете? Мне было больно это слышать…
– Я не дебил и я всё понимаю. Это люди, которые следят за мной. У меня же есть свои поклонники. Именно мои, а не «Ералаша. Они знают прекрасно, что я человек разный. Я все равно собираюсь снять полнометражное кино.
(Хотелось бы, что это было не просто самоцелью.)
Когда я стою рядом с каким-то очень известным артистом и подбегает человек, который начинает обнимать меня, а не его. Кто может это перенести? И отсюда идет ненависть разная. Я же тоже психолог, хоть и не профессиональный.
– Вы для своих маленьких актеров кто? Папа, педагог, учитель, психолог?
– Именно кинопапа. Один мой актёр назвал меня кинопапой.
– Если всех ваших маленьких актеров собрать вместе и заставить хором крикнуть в ваш адрес. То, о чём бы был этот крик, стон, визг, плачь?
– Спасибо товарищам «Ералаша» за наше счастливое детство.
– Это хором. А если по отдельности?
– По отдельности… завтра я иду к Глюкозе на свадьбу, которая записывает канал там. Я ее воспитывал. Ну, я вложил в эту девочку всё что мог. Я очень горжусь ей. Я горжусь и Юлей Волковой. Я горжусь теми, кто пробился. Я очень рад. Я всегда борюсь против тех людей, которые ненавидят Тату. Это все мои воспитанницы.
– И всё-таки, съемка в «Ералаше» это своего рода психотерапия для ваших маленьких актеров или психотравмирующая ситуация?
– Это не терапия. Съемка в Ералаше это просто нечто, благодаря чему у детей было не похожее не на кого детство. Ну, конечно это испытание на то, чтобы у тебя крыша не поехала.
– Вы сами отдали бы своего ребенка режиссеру Борису Грачевскому?
– Отдал бы конечно. Потому, что во-первых, это не на всю жизнь, это на 2–3 дня. Это так интересно. Вы же возьмете своего ребенка в зоопарк сходить? Поэтому и я возьму своего ребенка и отведу в «Ералаш» и тут же дам ему по носу. Тоже мне артист. Ну, снялся и ничего особенного.
– Вы часто бываете в роли педагога, а они люди терпеливые, имеют выдержку. Вы такой?
(Я задаю этот вопрос потому, что у меня сложилось впечатление, что мой пациент суетливая и нетерпеливая личность.)
– Я, наверное, избранный и отвязанный педагог. Я своих детей воспитывал в абсолютной свободе. Все что мне не разрешали, я все разрешал.
– Пороть детей надо?
– Нет пороть не надо это ужасно, треснуть можно.
– Треснуть ребёнка во время съемок хотелось?
– Да, нет. Я стараюсь поменьше бывать на съемочной площадке
– А вам не кажется, что вы что-то кому-то всё время доказываете?
– Нет, нет, нет. Абсолютно. (Защита отрицанием.) Я не с кем не воюю. Хотя говорят иногда в мой адрес необъективные вещи. Вот одна такая дама, похожая на самовар.
– На самовар?
– Ну, да. Говорит мне, дескать, вы Борис Юрьевич скорее всего ушли от дел, дескать, я посмотрела ваш «Ералаш» и совсем не смешно, дескать, вы может просто переросли? Сколько людей столько и мнений. Я же не 100 долларов, чтобы всем нравиться.
– На мой взгляд, в «Ералаше» есть дух, по сравнению с другими кинопроектами.
(Растёт молодое артистическое поколение, которое вроде прыгает и говорит правильно со сцены и экрана, но чего-то не хватает. И действительно, сейчас талантов много, но присутствует нечто искусственное, без духа. Все вышло в тираж, всё перемешалось настолько, что многие вещи мы называем по старому, но они уже превратились в нечто другое. В том числе и кино. Условия поменялись.)
– Этой стране нужно всего три процента и эти три процента сделают все. Поверьте, они вытащат нас. Нам не нужно выпускать 200 артистов, а нужно выпускать трех. И я не боюсь. Я недавно сделал очень мощное кино о деятелях классической музыки. Это значит, что какая-то часть растет.
– Вам какие-нибудь сны сняться?
– У меня один раз был сон, который я запомнил на всю жизнь. Я наткнулся на какие-то истории про Романова – первого секретаря питерского обкома. Меня вешают как диссидента на Дворцовой площади. И тут начали бегать все к этому Романову. Потом подходит человек ко мне и говорит, что уже стемнело и мы не успели вас повесить. Завтра приходите, дескать, мы вас с утра повесим. Я начинаю бегать по Питеру. Ужас. Я Питер знаю хорошо, но что я тут делаю. Надо быстрее на Московский вокзал. Быстрее домой на любом поезде. Паспорт не спрашивали, фамилии не знают, надо быстрее уезжать. Я уже тогда делал «Ералаш». И я бегал до утра. Стою в толпе и думаю. Они же меня сейчас увидят и повесят. Зачем же я здесь стою. И я проснулся в ужасе. Там это было абсолютно реалистично.
(Анализ сновидений показал, что мой пациент весьма осторожный и безконфликтный человек, избегающий пограничные ситуации и всё то, что может вызвать потрясения и глубокие переживания. Этот сон явился результатом вытеснения этих переживаний наяву. Здесь имеет место архетип тени, то есть того, что мой пациент никогда бы не допустил наяву.)
– А дети во сне сняться? Что они там делают во сне?
– Нет, никаких детей, Господи. Дети для меня это не маленькие удивительные создания. Дети для меня это замечательные, отобранные артисты. Когда они приходят на работу, то с ними надо как со взрослыми. Есть маленькие малыши, которые мне жмут руки за благодарность.
– Ну, а мечты и фантазии есть какая-нибудь.
– Единственное, мне хотелось бы пробиться на европейский мировой уровень, причём, не ради денег, а ради того, чтобы сделать хорошее качество. Но, увы! У нас пока ничего не покупают. И раньше не покупали. Слишком умный у нас юмор.
– Чем вы живете кроме «Ералаша»?
– Бизнесом, связанным с «Ералашем». Я делаю много документальных картин.
– У вас бывают беспокойства, неврозы, бессонница?
– Я знаю, как себя успокоить. Я каждый вечер перед тем как заснуть проматываю все сегодняшние работы в «Ералаше». Мне так спокойнее. Утром делаю поправки.
– А можно предположить, что вы не занимаетесь поиском смысла, а играете со смыслами?
– Да. Поиска нет. Наверное, играю. Мне нравиться в любых формах интересные вещи, нестандартные решения.
– Получается, что вы постмодернист по своей природе?
– Наверняка. Я пытаюсь снять кино, но мне не дают денег, что я могу поделать. Я пытаюсь снять серьезное кино о сложных подростках.
Мой пациент безконфликтный и осторожный человек. На протяжении всего сеанса плохо не о ком не отзывался. Долгосрочная работа с детьми сформировала в нём определённые установки (отсутствие злобы, вредности, корысти). Явно присутствует страх того, что его детище «Ералаш» может исчезнуть после его ухода. По-видимому, именно это опустошает моего пациента. Проглядывается усталость на выдуманном им самим же заключительном этапе. Моим пациентом сделано многое, но хочется еще большего, а ситуация (здоровье, время и т. п) поджимают. «Ералаш» врос в психику моего пациента настолько, что стал стилем его поведения. Поэтому, мой пациент живёт краткими фрагментами, в страхе большого, долгосрочного, глубинного. Живёт в краткосрочных суетливых проектах жизни, но мечтает о долгосрочной свободе, то есть испить из ведра «большого кинематографа», в котором уже давно пребывает, но не осознаёт этого. Мой пациент хорош для психоанализа. Он сам всё говорит, игнорируя психолога. Это хорошее невежество моего пациента, которое было на протяжении всего сеанса, но которое позволило мне глубже раскрыть эту талантливую и противоречивую личность.
ЭКСТРАСЕНС АЛЛАН ЧУМАК
– Аллан Владимирович в психотерапии есть такое упражнение «представление себя». Как бы вы себя представили?
– Человек… Человек это высшее звание на земле, но быть человеком это самая сложная задача на Земле. Стать человеком.
(Это защита интеллектуализацией. В свежей визитке моего пациента написано «Аллан Чумак – президент регионального общественного фонда содействия изучению социальных и аномальных явлений имени А. Чумака». Можно предположить, что будучи автором уникального телевизионного эксперимента, мой пациент оказался «жертвой» ореолоэффекта, вызванного непредсказуемым феноменом телевидения и телезрителей. Благодаря этому не только телеаудитория начала приписывать моему пациенту нечто, чего нет в нём на самом деле, но и сам пациент, в силу своего психологического незнания, начал присматриваться к себе как-то иначе. Но так ли это всё?)
А может быть феномен Чумака – это социальный феномен, обусловленный феноменом телевидения, которое уже само по себе является чудом 20-го века? Может быть – это законы больших чисел, законы большой аудитории, психологической индукции? И, наконец, следствие феномена отдельных гениальных и восприимчивых телезрителей.
Это все потом.
Ваш талант и феномен в том, что именно вы оказались в этой ситуации?
В нужном месте. Реакция предсказуема. И аудитория предсказуема. Почему я оказался в нужном месте, в нужное время? Почему я сделал все, так как нужно? А я вам объясню. Учитель приходит тогда, когда ученик готов воспринять. И с этой точки зрения ко мне это пришло тогда, когда я смог это понять и воспринять, а не отмахнуться. Если бы мне в 20 лет это понимание или видение, или эти голоса пришли, я бы отмахнулся. А был тогда журналистом и прагматиком.
Какие голоса? Это реальный голос, который вы слышите извне?
Да. Это абсолютно реальный голос. Он слышится только мне.
Вы читали какие-нибудь книги по психиатрии? Чувствуете, на что я намекаю?
Много лет назад в газете «Московская правда» я дал большое интервью. Оно так и называлось: «Я вижу мир по-другому, я слышу голос». Вы знаете, это была разорвавшееся бомба. Спросили: «Действительно слышишь голоса?» «Слышу» «И ты видишь, что там внутри человек?» «Вижу». Я понимал, что я вызываю огонь на себя. Но ведь кто-то должен это сделать. Я же не один верю, я же не один слышу. Судьба по-разному складывается: один попадает в психушку, есть клинические случаи, а есть и люди, которые слышат, но они не больны. А общество говорит, нет, человек не должен слышать.
(Действительно, грань между гениальностью, талантом и психопатологией, провести, порой, бывает трудно. Как говорится «все гении – безумцы, но не все безумцы – гении». Психологические исследования показывают, что действительно есть феномен, когда звуковые и визуальные галлюцинации являются адекватными и начинают проявлять себя как особая форма интуиции, таланта, гениальности. Они становятся вещными снами наяву. Благодаря этому феномену мы восхищаемся гениальными произведениями и открытиями многих творцов и учёных. Именно к ним, как позднее мы узнаем, причисляет себя, мой талантливый пациент. Но так ли это?)
Психиатры, ставя диагноз «шизофрения» сами не понимают в каком мире они живут.
Вы не переживайте насчет этого.
А я и не переживаю. Это психиатрия переживает. Я то вижу, что это реальность. И когда вдруг зазвучал этот голос, причем нормальный человеческий голос. Голос, которому я поверил моментально. Он сказал «хватит тебе мириться». Это как любовь с первого взгляда, бывает же.
У голоса тембр, какой? Это не ваш голос?
Баритон. Нет, это не мой голос. Это совершенно другой голос?
Этот голос похож на чей– нибудь?
Нет, нет, нет. Понимаете, нет такого человека на земле, который мог бы рассказать мне то, что рассказал этот голос. Это совокупность знаний вселенной. И когда он мне сказал, ты знаешь … Я начал метаться, я не знал что со мной происходит. Вижу ауры все эти, взаимоотношения людей, себя с миром в виде каких-то цветностей, потоков. Конечно, такой сумбур возник в голове. Что это такое? Я спрашиваю. Никто не видит, а я вижу.
(До встречи со своим пациентом я предполагал, что мой пациент просто играет роль человека с таким неординарным восприятием. Ведь по телевизору больше шла речь о способностях моего пациента воздействовать, а не воспринимать. Но так ли это всё?)
До выхода на телевидение у вас такие аномальные способности уже были?
Конечно. Я вообще не шел к этому, это как говорят рука судьбы. Я уже не работал на телевидении, хотя у меня там было много друзей. Я не помышлял о телевизионных сеансах, вообще ни о чем. Мне надо было разобраться в себе. И конечно в момент этих метаний, я вижу, а никто не видит. Я как прагматичный человек задавал себе вопрос: «Может, я сошел с ума?» Может, действительно шизофрения, нужно идти сдаваться туда, где привязывают к кровати, и в этот момент прозвучал вот этот голос «хватит тебе метаться, тебе надо учиться. Будь сегодня в 11 часов один, у тебя должна быть толстая тетрадь, ручка и должен быть один». У меня не было вообще вопросов. Конечно, я моментально пошел, купил тетрадь, толстую общую, ручку, рано ушел с работы и начал метаться по квартире. Вот глухо ничего не слышу. Понимаете как приемник, раз, и приемник заработал. Без 15 минут 11 – тишина, без 2 минут 11 – тишина. В 11 голос «что ж ты так волнуешься». Нормальный человеческий голос, ни какой-то божественный, нормальный человеческий, потрясающе добрый, проникающий к тебе в душу. «Что ж ты там дергаешься?» И начал говорить о том, как будет идти учеба. «В 11 мы будем начинать, 45 минут лекция, 10 минут вопросы и ответы, 5 минут отдыха». Начались лекции как в институте. Голос слышал, отвечал. Внешне это было так: я сижу за столом с абсолютно отрешенным видом, что-то записываю, что-то не записываю. Идет внутренний диалог. Прошла неделя, месяц. Я говорю: «Мне не нужны паузы». Он говорит: «Тебе будет тяжело, физически тяжело». Я говорю: «Не тяжело мне будет, мне не нужно никаких пауз, я хочу работать постоянно». Так продолжалось дня 3–4. Мы препирались. Я говорю: «Я не хочу отдыхать». Появляется другой голос: «С этим бессмысленно спорить, давайте, работайте без перерыва».
Это были новые знания или это вы уже где-то читали?
Не читал и не читаю никогда.
(Защита отрицанием.)
Я не писал лекции, как студенты. Пишут, чтобы все записать, как сказано. Этого не нужно было. Потому что во время лекции давались картинки, как в кино, как в институте лектор включает проектор или кино, иллюстрируя то, что он говорит. Такой же зрительный ряд шел внутри меня, который помогал понять то, что говорит голос.
Это голос был авторитарным? Взаимный диалог с ним был возможен?
Не только возможен диалог. Я с ним спорил.
Вы говорили с ним вслух и окружающие люди слышали это?
Я в слух не говорю. Только мысленно.
Если вы будете издавать книгу, продиктованную этим голосом, то кто будет автором? Голос или вы? Как с авторскими правами?
(Я иронизирую, рассчитывая на соответствующую реакцию.)
Ну, издавать же буду я.
(У моего пациента серьёзное выражение лица.)
А вы нарушаете авторские права. Надо голос вписать в соавторы.
(Опять иронизирую.)
Авторские права Бога нельзя нарушить.
Значит, этот голос на вас в суд не подаст, но …
Никто не подаст в суд. Вы знаете, прошло много лет. Тогда у меня возникали вопросы: «Кто мне диктует? Кто рассказывает? Кто такой?» Я ему задавал вопросы. Получал какие-то смешные ответы. Потом они менялись. Я не мог понять. Мой мозг не мог понять, откуда это диктуется. На том уровне развития я не готов был принять.
Я понимаю. Все-таки не вы автор
Я автор. Мы созданы по образу и подобию божьему. Люди стремятся найти то состояние, когда они сливаются сами с собой и начинают слышать Бога в себе. Так кто автор? Кто научил?
– Вы говорите, что второй голос еще был. Как вы его для себя объясняете?
– Я не знаю. Он появился тогда, когда мы спорили с первым голосом.
– Все-таки может быть это часть вас самих?
– Это все я… Ну, вот возьмите, например Эйнштейна или Менделеева. Заснул, на утро готова таблица Менделеева. Кто ее придумал? Он ее увидел. Кто ему показал эту таблицу. А Эйнштейн вдруг придумывает какую-то теорию относительности, которую понять никто не может.
– И все-таки у меня есть определенные подозрения о том, не является ли это очередной технологией с помощью, которой можно представить очередной прагматический проект.
– Знаете сейчас огромное количество целителей, контактёров, которые все время объясняют, что они разговаривают с Богом. Что им даются указания, как человечество должно жить, когда конец света. Это их психическая ненормальность.
– Вот именно. Как вы докажете, что вы от них отличаетесь?
– А действиями, результативностью того, что я делаю. Вот я не предсказываю конец света. Он не наступает. А кто-то предсказывает, а он не наступает. Да, кто же прав?
– Голос к вам приходил не по вашему желанию или вы его могли включать, когда пожелаете?
– Я и сейчас могу советоваться.
– Вы можете его пригласить, а можете не пригласить?
– И никто не приходил раньше или позже. И я включал этот процесс. Это потом я понял. Ты пришел в школу, сел в класс. Ровно в 11 часов открывается дверь, заходит учитель.
Благодаря существованию архетипа персоны, открытому Юнгом, все мы играем в обществе какие-то роли. В какой роли вы больше всего пребываете?
Социум рисует меня учителем. И совершенно правильно, потому, что мне удалось помочь 150–160 миллионам человек. Это не мои оценки. Понимаете, я далек от того, чтобы сам себя оценивать.
(На протяжении всего сеанса мой пациент исполнял роль учителя, озвучивая различные тексты, которые, судя по всему, много раз звучали для многих «учеников». Дальнейший анализ покажет, что у пациента постоянно имеет место перенос чувств на всех собеседников, как на учеников, которые должны слушать его как учителя. Но кто навязал ему эту роль? Само общество? Или он сам изначально был всегда «вечным учителем»?)
Общество нарисовало вас экстрасенсом и целителем. А вы сами внутри себя, может быть, отторгаете это? Вы как бы подчиняетесь тому, что среда организовала вокруг вас?
Нет. Я ничего не отторгаю. Я ничему не подчиняюсь. Я живу сам по себе. Я не сказал, что я целитель. Общество стремиться все назвать. Как только мы что-то открываем, мы должны обязательно назвать и с этим согласиться. На самом деле жизнь это процесс, совокупный процесс всего. А смысл всего этого – общение.
(Защита интеллектуализацией. Мой пациент говорил интересно и весьма корректно о многом, но не о себе, хотя данная защита также является проявлением личности самого пациента.)
Все-таки постарайтесь больше говорить от себя и о себе.
Раньше я был обычным человеком, живущим по социальному закону сознания и мышления. Был неверующим прагматиком. То есть таким, каким было общество. А когда я осознал некие способности в себе, то я естественно начал задавать себе вопрос: а кто я такой? И что за процесс происходит во мне? И вот с тех пор меня интересует только одно – познать себя.
(Далее, мой пациент, несмотря на мои рекомендации, опять бессознательно «сполз» в роль учителя и прозвучала небольшая лекция об обществе, о человеке, но не о моём пациенте. Всё это было защитой интеллектуализацией, которая, тем не менее, говорит о нём самом)
Мне интересны в данный момент ваши переживания, ваши беспокойства.
Я говорю только о себе, и речь идет только обо мне, о моих представлениях. О моей жизни, почему я такой?
Какой такой?
Человек способный исцелять миллионы людей одновременно, способный видеть процессы и в прошлом, и в настоящем, и в будущем. Почему я отличаюсь от многих других? Что во мне такого особенного?
– Как вы попали на телевидение?
–. Позвонил мне Соловьев – режиссер с телевидения. Он делал передачу «Это вы можете». Он сказал мне: «Давай сделаем программу с твоим участием, с результатами, как ты лечишь, соберем людей». Я сказал: «Ну, давай сделаем». Потом был успех, письма. Я был очень дружен в тот период с бывшим заместителем председателя «Гостелерадио» Поповым Владимиром Ивановичем. Он меня попросил уже отдельно выходить в эфир. Мы записали 6 сеансов. На следующее утро они пошли. Вот как это произошло. Вы знаете, я был в процессе, я жил этим процессом. Я видел, что вокруг дома, где я жил на Проспекте Мира собираться люди по 1,5 по 2 тысячи. Палатки ставили, в машинах ночевали. Я понимал.
