Текст книги "Звезды на приеме у психолога. Психоанализ знаменитых личностей"
Автор книги: Рамиль Гарифуллин
Жанр:
Психология
сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 43 страниц)
ТЕЛЕВЕДУЩИЙ МИХАИЛ БОРИСОВ
– Мы всегда находимся в плену и диалоге прошлых событий и психических травм. Поэтому попробуем поработать в режиме свободного ассоциирования, то есть говорить то, что приходит преимущественно в голову из прошлого.
(Пауза и глубокий вздох воспоминаний моего пациента и мне показалось, что глаза моего пациента немного прослезились.)
– Моя супруга умерла во время родов. Это не просто психическая травма… разве словами это можно как-то выразить.
(И действительно не всё можно выразить словами. Именно в этом заключается одна из причин психических расстройств, то есть в неспособности психики переварить и выразить свалившуюся беду, а психотерапия создаёт условия для этого выражения.)
Сын остался у меня на руках. Я воспитываю его один. Конечно, я беспокоюсь за него в два раза больше.
– Психическая травма была сильной… ведь она была вашей любимой женщиной. Видимо, она к вам приходит во сне, у вас постоянно происходит диалог с ней.
– Ну, не постоянно.
– Этот диалог с супругой во сне о чем?
– Мне очень редко снятся сны.
(Защита дезориентацией.)
– По-видимому, вы до сих пор так и не выразили внутри для себя произошедшее, блокируясь, отвлекаясь от того, что произошло творчеством, воспитанием сына. А напряжение всё равно давит из прошлого. Не защищайтесь обратным чувством, выражайтесь, а если и нужно выплачьтесь.
– Когда ты смотришь с вершины назад, так и кажется. Нет, это был перелом. Надо было кормить ребенка, работать, двигаться.
– Вы ощутили ответственность за ребенка. Сделали выбор в его сторону, а не в формирование своей творческой судьбы как актёра. Не так ли?
– Да. Для меня ребёнок был первостепенным.
– Итак, мы продолжаем путешествие в прошлое. Что ещё приходит в голову.
– Вот я маленький. Я был домашним ребенком и никогда никуда не выезжал. Мне 13 лет. Меня отправили в театр в Анапу, на море. Меня так трясло, что я уезжаю далеко от дома и когда я уснул в поезде. Потом мне приснился сон, что мы едем и началась война, пионерский лагерь, я один шел домой пешком, я очень боялся, было страшно.
(Это весьма невротичное сновидение действительно домашнего и весьма опекаемого ребёнка. Это опёку мой пациент в дальнейшем организует и своему сыну.)
– Вы до сих пор находитесь в мысленном диалоге с матерью, с отцом? Их голос колдует вами до сих пор?
– Ну, я очень часто с отцом общаюсь мысленно. Более того, мне кажется я на него похож, и что мой сын это я, а я это мой отец.
(Мой пациент в своём сыне узнаёт себя, а в своём отношении к сыну своего отца, то есть мой пациент рефлексируя, успевает побывать как в роли отца, то есть подражая ему, так и в роли сына, узнавая себя в сыне, на основании прошлых воспоминаний детства.)
– Вы сейчас как бы находитесь в диалоге с самим собой, одновременно обращаясь к себе и как к сыну и как к отцу. Это очень интересно.
– То, что я не понимал раньше во взаимоотношениях с отцом, сейчас я это понимаю. Вообще, я часто в своих мыслях отправляюсь назад.
– Именно этим мы и продолжаем с вами сейчас заниматься. Благодаря каким комплексам детства вы выбрали профессию актёра?
– Нет, мне просто это легче всего давалось. На меня очень много обращали внимание. Я с 11 лет снимался на телевидении. Ко мне подошел дядя и спросил, не хочу ли я сниматься. Я сказал, хочу. У меня даже фотографии сохранились. Я играл в телевизионных спектаклях, лет до 15, потом студенты театрального училища нас вытеснили. Раньше был центральный канал, который выпускал спектакли для детей, я в них играл. Я где то в 64-м году закончил сниматься, а в 68-м, через 4 года, будучи студентом Московского университета, в котором я учился сначала, я попал в КВН, и в 69-м мы были чемпионами Москвы и чемпионами СССР.
(Мой пациент вошёл в свою профессию не благодаря комплексам, ситуации, которая лишь выявила его способности.)
– Оставим в покое ваши прошлые переживания. Чем вы сейчас наполнены, чем обеспокоены?
– Я обеспокоен состоянием театральной системы. Театр находится в кризисном положении, стимулы утрачены, актеры не заинтересованы работой в театре, он сковывает возможности съемок в сериалах, рекламе. С другой стороны, корпоративная работа в театре мало дает, потому что играя очень хорошо в театре, а по телевидению себя не покажешь, а сыграв в дешевом сериале, он может быть прославлен в четыре дня, а в театре можно работать десять лет, и о тебе никто не узнает. Сама по себе московская театральная элита устарела, а молодежь, которую надо выпускать на сцену не всегда себя проявляет в профессиональном уровне. Наша школа и Щукинская построена на отношении автора как к глубокому предмету, цель– открытие автора. Я очень переживаю за это.
(Сработал архетип тени. То есть, как бы мой пациент не говорил о других – он прежде говорит о себе, о других через себя. Таким образом, по-видимому всё вышесказанное имеет прямое отношение к моему пациенту, как носителю причин такого состояния театра.)
– Вы как бы испытываете двойственное чувство. То есть, с одной стороны пытаетесь сохранить оазис – классику, чтобы сохранить себя, а с другой стороны размениваетесь на всякие проекты, чтобы выживать.
– Да у меня есть это состояние подвешенности. Я не могу сказать актеру: «не снимайся в кино». (Я не могу сказать себе «не снимайся в кино», а снимался бы если бы пригласили, но об этом ниже.) Эта подвешенность между двумя чувствами. Это отвратительно. Потому что нет критики, ни купленной, ни заказной, или ее очень мало. Это моя профессиональная боль.
(Мой пациент сильно переживает.)
– Это своего рода раздвоение в мирах, которое продолжительное уже по времени и поэтому вас всё сильнее и сильнее истощает?
– Результат на лицо, театры хотели приватизировать. Театры это единственные неприватизированные в центре Москвы. Например, театр Вахтангова, а какое могло быть казино.
(Это противоречивое суждение пациента, который является косвенным пропагандистом игорного бизнеса.)
– А не кажется ли вам, что вы сидите на суку, который сами же и пилите. Вы понимаете, что тонете, но продолжаете загружаться и вас не в силах остановить?
– Люди стремятся к моде, к стереотипам, особенно молодые. Это ужасно.
– А у вас этого в жизни много, вы же все-таки по заказам выступаете, на банкетах, встречах. Продаёте свою узнаваемость.
– Я импровизирую. Я никогда заранее ничего не определяю, как получится.
(Защита дезориентацией.)
Люди, которые часто чем-то профессионально занимаются, сами это ненавидят. Можно ли предположить, что сами бы вы не сели играть в русское лото, то есть у вас аллергия на это.
– Я очень люблю играть сам.
– Вот я бы ни за что не пошел к психологу посидеть в кресле, хотя согласно Фрейду психоаналитики должны ходить друг к другу. Вы тот человек, который любит азарт, играет в покер?
– Я очень люблю играть в казино, если есть возможность. Это очень дорогое удовольствие.
(Трудно себе представить, чтобы мой пациент начал критиковать сферу, в которой работает.)
– Игромания – это туфта или это действительно проблема?
(Я знаю, что это проблема так как приходится сталкиваться с ней в моём кабинете, а представители игорного бизнеса часто утверждают, что это псевдопроблема, дескать Россия всегда играла и будет играть.)
– Это огромная проблема
– Благодаря своей передаче вы тестируете Россию, ее способность к игре. В России любят играть. Игроки залезли в социальные ипотеки, набрали долгов, с которыми каждый третий не сможет расплатиться. У нас азартный народ – россияне.
– На западе играют в игры, в карты, в рулетку, а в России играют… судьбой. В России люди проигрывали состояния, деревни, собак, жен.
– То есть у нас люди, в общем – то из игры делают смысл жизни, вовлекаясь в пограничную ситуацию между жизнью и смертью?
– Конечно, у нас этот стереотип, когда из ничего появилось все, то он еще с русских сказок идет.
– А вам не кажется, что вы в своей телеигре стимулируете тенденции к игромании?
– Ну, вы знаете наша передача наоборот, очень спокойная, у нее вялый азарт.
(Я почувствовал, что вялый азарт, с которым имеет дело мой пациент в рамках своей телевизионной программы, стал вялым азартом, как амплуа жизни.)
– А что такое вялый азарт?
– Есть азарт, когда человек захвачен страстью настолько, что он может проиграть все. А вялый азарт, когда человек на небольшом огне подогревает себя, выиграл немного, проиграл немного.
(По-видимому, опять срабатывает архетип тени. Эта рациональность, пожалуй, и стала главной формулой жизни моего пациента)
– А в вашей программе встречались патологические игроманы?
– Раньше их было много, а сейчас их оттянуло казино, игровые автоматы, потому что там все быстрее, а у нас надо купить билеты и неделю ждать. А там зашел, поставил и через 30 секунд, ты знаешь результат, правда, он всегда отрицательный, в большинстве.
– Несмотря на то, что вы многое рассказали, я чувствую комплекс своей вины, что воспринимаю вас неадекватно, то есть через призму того, что вы создали на телеэкране. Я в плену этого вашего однобокого телеимиджа. При этом я знаю, что вы имеете гигантский актерский потенциал, являетесь профессором ГИТИСа, учителем многих выдающихся современных актёров, режиссёром-постановщиком множества пьес и т. п.
– Ну в этом нет ничего страшного, с одной стороны это обидно, с другой стороны в моей практики достаточно чтобы поддерживать внутреннее ощущение сегодняшнего. Ну конечно, жалко, что я не востребован, я бы мог сыграть. Ну, мне предлагали, но это не совпадало с моим внутренним ощущением.
(И ситуацией, вызванной нехваткой времени, вызванной обязательствами, как телеведущего.)
Мне предлагали роли бандитов, в одном фильме я сыграл полковника милиции. А мне интересна классика. Я себя осуществляю, когда я сам ее ставлю.
– Это очень обидная судьба многих актеров, которые сыграли негативные роли и не получили звания СССР. А вы знаете, есть шикарные ленты, например, есть такой фильм «Черный понедельник» и в этом фильме собрано гигантское количество актеров, которые играют мошенников, бандитов, и всяких коррупционеров и играют гениально, при этом при всем судьба этих актеров сложилась плохо. Их ловили на улицах и били. Тот же самый Лебедев, наш актер очень страдал от своей роли Ромашки, его били за это. Вот такая инфантильная реакция обывателя на актерскую профессию. Нужно иметь мужество это оценивать объективно.
– Ну, это конечно. У меня, наоборот, в моей профессии телевизионное очень приятное ощущение. Я в отличие от многих, которые выбирают, я делаю. Меня очень хорошо встречают люди, в общественном транспорте, в других городах, когда я приезжаю. На меня не переносится негативно. А тот, кто негативно относится к людям, так и думает. Что если Домогаров сильный и со шпагой, то он ходит со шпагой. Он в жизни один, а на сцене другой. Это разные вещи. Я не собираюсь корректировать восприятие ко мне. Могу сказать, что я 20 лет преподаю в Щукинском училище, заведую кафедрой эстрады в Российской академии театра и искусств ГИТИСА. Зачастую сейчас мне кажется в театре кризис, в организационной структуре театр перестал быть в центре как в 80-е годы. Язык эстрады может неожиданно как-то себя выявить. Хотя многие говорят, что она умерла. Я много спектаклей поставил в училище, которыми я был доволен и в театрах. Вот недавно в театре сатиры поставили спектакль, пьесу Дарио Фо (???) «Случайная смерть анархиста». В театре Ермоловой десять лет уже идут мои спектакли по Островскому, поставил Грибоедова «Горе от ума», Толстого, Горького «На дне». Я доволен спектаклями.
(Чем больше мой пациент рассказывал о своих творческих открытиях вне телевидения, тем больше я чувствовал тревогу, страдания, метания, которыми была наполнена психика моего пациента. Хроническая подвешенность, в которой уже долгие годы пребывает мой пациент даёт о себе знать в виде перепадов настроения и небольших творческих кризисов. Я почувствовал, что в настоящее время мой пациент открыт к основательным трансформациям в своей творческой деятельности, но при этом от грыжи телевидения он избавляться не желает, а значит эта подвешенность опять будет носить затяжной характер.)
– И всё-таки, вновь возвращаясь к этой гигантской пропасти между вашим творческим потенциалом и заказнухой, которая хорошо покупается на телеэкране. Эта пропасть для вас не вызывает психического напряжения. Как вы ощущаете, является ли это для вас проблемой?
– Здесь проблемы нет, ведь я это один из моих образов, тут ничего страшного нет.
(Защита маскировкой существенной истины, то есть отсутствия значительных ролей и образов в кино, несущественной истины, образами в рамках телепередачи. Очевидно, что эти образы несравнимы по значимости.)
Если вы зайдете в театр Ермолова и увидите меня в спектакле, будет другой мой образ, если бы вы видели другие мои передачи, предположим на канале «спорт» перед олимпиадой или с Артемом Тарасовым на канале ТВТ, передаче об изобретателях и т. д., там был совсем другой образ. Вообще человек это многоликое я, потому что дома это одно, на работе другое, в компании третье, во время отпуска четвертое. Не надо, к этому относится как к беде.
– Вы переживаете как актер, ведь вам так и не удалось создать образ солидный и значительный в кинематографе в силу каких либо причин.
– Ну, в этом смысле конечно с одной стороны телевидение послужило хорошую службу потому, что меня приглашают в том качестве, в котором я существую. А с другой стороны меня не очень-то приглашают в кино, потому что, ну как бы лицо, замазанное телевизионной программой. Это связано с определенным стереотипом, в этом есть свои плюсы и минусы. Ну, вот совсем недавно я снялся в кино в небольшой роли, но режиссеру Сергею Виноградову понравилось, и он хочет в дальнейшем видеть в более значительной роли в сериале. Вы знаете когда наша передача была более художественной, чем коммерческой, и это было в 1995, 96, 97,98-ом годах я потерял очень много ролей.
Потому, что каждый раз мы делали с нашим режиссером Володей Пучковым, который сейчас на передаче не работает. Мы делали художественным каждый тираж, каждый номер. Он был связан с годом, в котором происходили значительные истории в науке России, в художественной ее жизни, поэтому я сыграл очень много ролей Мюнхгаузена, Немировича, академика Павлова, Чайковского, Илью Муромца. У меня очень много ролей. Сыграл Максима Горького, Крылова. Сыграл Молчалина. В каждой недели у нас был сюжет, у меня была роль которую я сам придумывал, поэтому я не чувствовал себя обделенным, хотя конечно хотел бы сниматься в кино больше. Но пока больше не предлагают, может, думают, что мне это вполне достаточно. Я думаю, может, не хватает моей активности, ну снимается же в кино Леня Якубович, а у него так сказать проблем только в квадрате.
– Бизнес-планы, ответственность, которая имеет место в телекомпании, обязывает подчиняться. А кино требует времени, поездок, экспедиций.
– Я 17 лет не выезжаю из Москвы, более чем на 3 дня и у меня не было 13 лет отпуска.
– Тут возникает проблема выбора. И вы как бы выбрали.
– Ну, это сделала за меня сама жизнь, я никогда не думал, что наша передача будет идти так долго, кто же мог это предположить.
(Я почувствовал, что этот успех моего пациента радует не настолько сильно, в силу того, что он осознаёт то, что стал жертвой конъюнктуры, но это его согласно вербальной информации не огорчает. Невербальный же анализ показал обратное. Вот такое противоречие. По-видимому, это защита обратным чувством.)
Понимаете, я все эти годы практиковал как режиссер, поэтому мне это не мешало, мешало, только тем, что я не мог уехать из Москвы. Например, в Риге в 1999 году, это была пытка, я каждую неделю приезжал в Москву, проводил передачу и уезжал в Ригу. На таможне меня уже знали в лицо.
– И всё-таки не могли бы вы какое-либо сновидение рассказать?
– Вы знаете мне очень редко снятся сны. Я сейчас ставлю Грибоедова «горе от ума», оно начинается с того что Лиза просыпается, служанка, и дальше она начинает будоражить Софью Молчалину, потом приходит Фамусов, который к ней пристает….
Никто никогда не интересовался, а что снилось Лизе, и ей приснилось то, что произойдет в этот день. Я проанализировал сон и поставил спектакль «вещий сон Лизы» в двух действиях. Прочитайте пьесу и вы поймете что ей приснилось то, что произошло в течении дня в этом доме.
(Защита дезоориентацией.)
– Хорошо, тогда расскажите о своих фантазиях?
– Я даже не знаю, как ответить на этот вопрос? Мои фантазии связаны с сыном, ему 16 лет, будет поступать в институт. Больше беспокоюсь за это. Вижу его взрослым человеком.
– Он пойдёт по вашим стопам?
– Мы пока решили, что на продюсерский факультет
– А не могли бы вы сказать, что-нибудь такое, чтобы разрушить стереотипы, чтобы это поспособствовало вашей карьере как талантливого киноактера?
– Я только одно могу сказать, что тот, кто меня возьмет сняться, не пожалеет. У меня жизненный опыт, я буду, счастлив играть!
Психоанализ показал, что истоки психического внутреннего конфликта моего пациента обусловлены столкновением двух чувств – чувства игры и чувства страха. Чувство игры сформировалось в глубоком детстве моего пациента, в силу наличия истероидности (демонстративности) личности моего пациента. Именно поэтому он выбрал профессию, связанную с игрой перед другими, которые аплодируют. Эта демонстративность не проявляла себя во время сеанса в явном виде и носила замаскированный характер. Кураж и азарт этой игры в актёрской сфере был оборван психической травмой, вызванной смертью любимой супруги, что привело моего пациента к вялому азарту в своей актёрской профессии (в т. ч. в силу ответственности перед ребёнком как страха подвести близкого). Поэтому в дальнейшем мой пациент открылся к более конъюнктурному и прагматичному проекту, которое предложило телевидение. Неиспользованный азарт к игре в актёрской деятельности проявил себя в игорной сфере. Необходимо отметить, что в настоящее время, в силу того, что ребёнок подрос, мой пациент открыт к чувству высокого азарта в своей киноактёрской карьере, которую, как он надеется, ещё не упустил.
ПЕВЕЦ СОСО ПАВЛИАШВИЛИ
Мой пациент был явно чем-то встревожен.
– Я чувствую, что вы чем-то встревожены?
– Россия – это моя страна. Грузия меня родила, воспитала, а Россия это моя страна, гражданином которой я являюсь. Россию я обожаю. Надо принять меры, чтобы нас не превращали в пушечное мясо. Раньше детей превращали в пушечное мясо в Чечне, а теперь на улицах Москвы. (Пауза.) Куда мы идем. Надо принять меры. Мне жалко этих скинхэдов. Они останавливают развитие России. Не одно цивилизованное государство не будет иметь дело с такой страной. (Пауза.) Поймите меня. Я Дон Кихотом стать не собираюсь, хотя я обожаю этот персонаж.
(На лице моего пациента ужас. В дальнейшем мне предстояло выяснить это невроз, вызванный беспричинными беспокойствами или нормальная реакция на какое-либо произошедшее негативное событие.)
– Вы уверены, что причина ваших переживаний находится в социуме, то есть не внутри вашей психики, в частности, в вашей чрезмерной восприимчивости?
– Нет, что вы… Вчера на моего друга-соотечественника напала стая скинхэдов, человек восемь-девять. Он в это время стоял у супермаркета и ждал друзей. Ножом ударили в правое плечо, конкретно напали. Друзья, они борцы, троих заложили, милиция подъехала разогнала их. Наступает время выживания, противостояния, это самый большой ужас. (На лице моего пациента действительно ужас и поэтому, я сразу предположил, что мой пациент страдает последствием посттравматического стресса. Но так ли это?)
Этот парень, которому пырнули, борец он со мной работает. Он потрясающий, культурный парень. Он был с двумя друзьями. Они шли с тренировки, зашли купить продукты. Удар был в правую сторону. Ему сделали две операции и к счастью, он выжил. Он сам из Сухуми. Парень давно уже здесь живет. Защищал флаг России и эти двое его друзей борцов так же защищали флаг России. Что делать с этими скинхедами. С фашистской символикой хотят защищать Россию, от кого? От чего? Эта молодежь свою энергетику и силу направляют в никуда. Они встают против церкви. Верующий человек такого, ни за что не сделает.
– После этого происшествия, у вас возникло беспокойство и страх за себя, за свою безопасность? Раньше этого беспокойства не было.
(Очень часто фобии моих пациентов возникают как следствие реального события при котором возникла опасность для жизни. Пациент, как бы теряет якорь, как опору и в условиях, в которых ранее не испытывал страха, начинает его испытывать, не доверяя статистике, маловероятности угрозы и т. п.)
– Я боюсь за своего сына. Слава Богу, что он уже закончил Суворовское. Сейчас учится в Военно-техническом Университете. Он учится для России. Он на втором курсе. Учится не плохо, он защищен. Он, конечно, тоже гуляет по улице. Вы меня понимаете?
– А не были ли в настоящее время какие-то агрессивные акты в отношении Вас?
– Не были. Мы не говорим о тех людях с кем я общаюсь, с кем я вращаюсь. То что случилось в ноябре и амбиции политиков понимаете, пострадали, но тем не менее политики не должны допускать ошибок, а мы люди на то чтобы эти ошибки исправлять.
(Мой пациент защищается интеллектуализацией, уводя проблему собственного страха в отвлечённые политические темы.)
Но это уже не ошибки, здесь конкретно идет война. Политикам не выгодно говорить об этом, но чуть ли не каждую неделю кого-то здесь убивают.
– И всё-таки, судя по всему, вы страдаете неким страхом. Вы можете спокойно идти по улице, у вас есть секьюрити?
– У меня нет секьюрити, но если даже у тебя был бы охранник, нападут на тебя двадцать человек и что…
– Когда вы ходите по улице, то у вас нет страха?
– Нет, я по улице не хожу, я в машине езжу. Я передвигаюсь с одного концерта на другой, но я сейчас о другом говорю.
(Защита дезориентацией. Мой пациент опять уходит от анализа истинного источника своего страха.)
Гибнут дети, с одной стороны, а с другой стороны другие дети 17–18 лет, которые морально уже мертвые. В 17–18 лет мальчик убьет человека, он уже все полумертвый сам.
– И всё-таки, вы один по Москве в силу своей безопасности, по-видимому, уже не гуляете?
– Если я скажу, что мне наплевать на все, дескать я такой молодец, то это бред потому, что те места, где я хожу – это центр города. Такого там в принципе я не замечал. Если эта окраина города, то это конечно опасно.
– Какой-то страх все равно есть?
– Если каждый день такое случается на национальной почве, если ты немножко темной внешности, то конечно опасность есть.
– Ладно оставим эти ваши страхи в покое. У вас сейчас в душе происходит конфликт. С одной стороны, вы сейчас живете в России, которую любите и обожаете, а с другой стороны, она является источником опасности?
– Конфликта нет. В 1917 году эту страну использовали для того, чтобы такие же уроды пришли, разрушили церкви и принесли красный флаг, сейчас идет движение такое же.
(И вновь защита интеллектуализацией. Психоаналитикам часто приходится выслушивать социальные причины душевных беспокойств своих пациентов. Но, увы, социальные проблемы исчезают, а неврозы всё равно остаются, так как от себя не убежишь.)
– Нет, я не говорю о социальном конфликте, я говорю о вашем внутреннем душевном. А не ощущаете ли вы в себе противоречивые чувства в отношении России?
– Нет, это немножко не так. Эти уроды для меня не Россия, так же и в Грузии и на Марсе есть свои уроды. Везде есть свои уроды! Если бы я был трусом, то я давно бы уже сбежал отсюда. Я хочу как можно больше вытащить из себя и отдать людям. Пускай даже когда-нибудь один из них послушает что я делаю, что я пою, может мировоззрение у него поменяется, или он случайно окажется со мной и поймет то, что вкачивали ему в голову, что всех надо уничтожить, что это не правда. Есть, например, люди неславянской нации, которые делают для России в миллион раз больше, чем вместе взятые славянские, но я сейчас не национальный вопрос поднимаю. Эти уроды – они не нация, они мутанты, роботы. Те люди, которые их накачивают вот с них надо спросить. Они являются врагами, и может они нерусские, а может русские, но явно это те силы, которые не нужны России. Они не хотят, чтобы Россия была сильной, богатой, спокойной, вот в чем дело.
– А вы не пребываете в некоей подвешенности и неопределённости, которая вызвана одновременной любовью и к Грузии, и к России?
– Для меня одно и тоже, что Россия, что Грузия. Человек может жить даже в Антарктиде. (Защита интеллектуализацией). Как если я встану, уеду в Грузию, то как я не буду здесь жить. Я и из Грузии не ухожу, у меня там родня, родители. Я же постоянно в разъездах, я знаю одно. Москва – для меня это тот город, который является стимулом. Из Москвы я еду в Грузию, на Украину в Америку. Благодаря Москве я осознал для себя страны. Благодаря Москве меня поняли и приняли во всех уголках, где живут люди, которые разговаривают и понимают по-русски. Конечно, это другое. Грузия меня родила, воспитала. Я прославляю везде и Грузию и Россию.
(Судя по всему, у моего пациента практически отсутствует синдром эммиграции, обусловленный подвешенностью, связанной с отторжением новой социальной среды и неприятием старой. Это связано с тем, что мой пациент адаптивен, конформен и политкорректен, что в свою очередь связано не только с прагматическими факторвами выживания и успеха в творчестве, но и личностными характеристиками.)
– Комфортнее где? В России или в Грузии?
– Комфортнее где близкие и родные.
– А у тебя твои близкие где?
– И в Тбилиси, и в Москве.
– Тебе комфортно и в Москве и в Грузии?
– Там, где близкие и родные, там и комфортно.
– И всё-таки, я чувствую с твоей стороны элемент политической корректности. Лавируешь…
– Ни о какой политической корректности нет речи. Я говорю от души, я говорю как есть. Если б я не мог приезжать в Грузию я бы сказал, что я не могу туда приезжать. Я бы назвал причину, если бы я был виноват. Я бы сказал, люди не будьте такими как я и не допускайте таких ошибок, какие допустил я. Я никаких ошибок не допускал. Я всегда был максимально честным, Я комфортно чувствую себя и здесь, и там. Я пойду в свои виноградники, зайду в церковь, буду плакать от счастья, это разве мало?
– И всё-таки, неужели у тебя нет желания от души по нашим центральным каналам спеть грузинскую песню, а приходится петь русские с грузинским акцентом, то есть огрузинивать русские песни? Неужели не хочется вздохнуть полной грудью грузинскую песню?
– Вы сейчас задаете провокационный вопрос. На русском телевидении отдельно русских людей нет. Там затрагиваются вопросы и Татарстана и Башкирии.
– Я люблю грузинские песни и хочу слушать песню «Расцветай Грузия моя», например. Не ужели не хочется?
– Договаривайтесь!!!! Я все проношу. Если я пою на русском, то я хочу чтобы мою грузинскую душу услышали и поняли все. Да, у меня сейчас нет возможности петь народные грузинские песни. Это уже политика каналов. Они зависят только от себя, я не говорю, что это хорошо или плохо, я не оправдываюсь, не виню. У них есть свои взгляды на жизнь. Это хорошо или плохо, я не оправдываюсь и не виню. Я часто вижу замечательные грузинские фильмы. Вы, наверно, не включаете часто телевизор. Есть очень много каналов, где показывают очень много и грузинских и армянских и узбекских фильмов.
(По-видимому, пребывание моего пациента в этой неестественной творческой позе в дальнейшем не может не сказаться на психическом состоянии моего пациента.)
– Если ты приезжаешь в Грузию сердце у тебя щемит в какой точке, в каком месте, где появляются слезы?
– Как только из аэропорта еду в машине, то у меня начинают идти слезы, по другому не возможно.
– А есть конкретные в Грузии места, где ты хочешь быть там постоянно? Есть какой-то дворик, какое-то место, которое ты всегда хочешь посетить?
– Начиная от дворика и заканчивая до церкви.
– А в Москве такое место есть?
– Слезы появляются у меня в церкви.
– И всё-таки жалобы на депрессию, на стрессы, неврозы бывают?
– У меня времени нет на такую чушь. У меня растёт дочь Елизавета. Ей два года. Мы с ней вместе рисуем. Она очень хитрая, умная, копирует мамочку. Я счастливый человек.
– А вы не ловите спутниковые грузинские каналы, дабы почувствовать далёкую Грузию, ощутить то, что там происходит без вас?
– Нет, потому что я не хочу вмешиваться в политику, слишком быть политилизированным. Политика – это дело мутное. В своем творчестве я слишком талантливый, чтобы отдавать свои нервы, эмоции, взгляды. Я лучше буду отдавать себя своим слушателям. Я занимаюсь не только музыкой. У нас есть серьезное направление в строительстве. На Украине я готовлю сейчас телевизионный проект.
– Многие ваши соотечественники ловят эти каналы. Следят за тем, что происходит в Грузии…
– Что они от этого получают удовольствие? Они нервные, раздраженные, возбужденные. Я не могу тратить так свои нервы.
(Действительно ли мой пациент умеет так блокировать свои чувства, как утверждает. То есть, способен защищаться обратным чувством, вытеснять внутренний психический конфликт в подсознание и как бы забывать и не думать о том, что может вызывать раздражение и нервные расстройства? Если это так, то рано или поздно это напряжение может вырваться наружу.)
Я когда прихожу домой, у меня бегает двухлетнее счастье, у меня еще счастье – супруга-красавица. Зачем мне смотреть на этих политиков, которые хают. Зачем мне это надо. Я включаю канал природа, фильмы старые, я высыпаюсь, принимаю холодный душ, бассейн. Иду на студию, на встречи, выступления, съемки, мне это нравится. У меня есть близкие и родные люди с кем мы сейчас начинаем заниматься бизнесом, строим квартиру, супруга думает, как эту квартиру обставить, я еще больше буду работать, чтобы все было хорошо.
(Все эти атрибуты позитивных переживаний и успеха, по-видимому, и образует феномен России, которую любит мой пациент.)
– Вы знаете, что с нового года ограничили жителей стран СНГ на рынке. А если такое ограничение нагрянет и на шоу-бизнес?
(Задаю этот вопрос потому, что эти меры, на мой взгляд, значительным образом сказались на психическом состоянии гастарбайтеров России и создали значительное социальнойе напряжение.)
– Нет, если в шоу-бизнесе будет кто-то выступать без регистрации, ну не знаю….
– Как-то я беседовал с гастарбайтерами в Москве. Они сначала все объективно говорили, выражались эмоционально о своей ситуации, а когда я вытащил диктофон они стали политкорректными, начали говорить аккуратно и отказались от многих своих высказываний. Сейчас у меня при общении с вами такое же ощущение.
