Текст книги "Звезды на приеме у психолога. Психоанализ знаменитых личностей"

Автор книги: Рамиль Гарифуллин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 43 страниц)

– Я уже много чего высказал из своей жизни за что очень себя недолюбливаю. Есть некие вопросы, на которые я не буду отвечать.

(Опять защита отрицанием, но она такая искренняя, что раскрывает ещё больше моего пациента).

– Это тоже нормально. Это тоже информация.

– Вы для меня просто интересный собеседник. Человек, с которым мне интересно поговорить, но на журналиста всё таки, вы не похожи.

– Вообще в целом как вы думаете, я так предполагаю, раз не было контакта с мамой вы в интернате росли?

– Нет, я Интернетом совсем недавно стал пользоваться, я рос в семье, но жил сам по себе. Был отец, была полноценная семья.

– Нет, я просто спрашиваю. Это же глупо, за короткое время выискивать какие то связи с прошлым, рисовать эту картинку. Я сейчас чувствую какая то тревога есть по поводу того, что хочеться узнать, вы защищаете себя. Защита интеллектуализацией у вас большая. Вы можете говорить много, красиво, но не о себе. Но вы это всё равно о себе говорите. Как бы мы не говорили о ком то, мы всё равно говорим о себе. Я вижу, что у вас есть способность жестикулировать, выражать, показывать. Вы актерскую школу проходили?

– Да, я занимался пластикой и сценодвижением, сценической речью.

– Это ощущается определенно. А вообще в целом проблемы зажимов не было никогда, стрессов сценических?

– Почему? Есть.

– Есть?

– Конечно. Что касается поговорить. Мне проще спеть, чем поговорить со сцены. Не потому, что я не умею, я просто не готов. Для того, чтобы выйти на сцену и что-то сказать нужно всегда отрепетировать. Это закон социальный. Не так что, побыстрей бы спеть. Что-то нужно обязательно сказать, но не долго. Потому что если начинаешь говорить, нужно делать это красиво, умно, правильно и это должно быть интересно. Надо заинтересовать. А если просто что-то говорить, иногда еще косноязычно, иногда еще волнуясь. Вдруг теряется дикция, то лучше не говорить вообще, поэтому я стараюсь меньше говорить на сцене, больше петь. Иногда у меня бывают такие откровения. Мне хочется поговорить, я начинаю говорить и слышу из зала: "Пой давай!!» И вот когда ты услышишь это из зала, то ты понимаешь, что не стоило вообще говорить, лучше петь.

– А вообще, в целом были такие зажимы т стрессы. Из– за них были какие либо то провалы или фиаско?

– Нет. Провалов никогда таких особых не было. Были чисто профессиональные провалы. Знаете, из– за нестабильности. Голос, например сегодня звучит, я царь на сцене. Когда он звучит. Я могу делать всё что хочу. Я такие вещи устраиваю. Я могу ноту тянуть минуту. Я могу фразу затянуть так, и затаить дыхание, что люди вместе со мной задыхаются. А потом я опять это продолжаю. Я умею делать какие то вещи, которые людей заставляют всё время держать в каком-то напряжении. Это дорогого стоит. Но когда голос не звучит, а бывают такие моменты, знаете, мы тоже подвластны давлениям разным и сегодня я хорошо себя чувствую, и голос у меня звучит прекрасно. Всё льется и я начинаю творить чудеса. А бывает, что не очень хорошо звучит голос, пытаюсь через силу его пробить, что бы он немножко зазвучал. Иногда передернешь голос, перед этим за 3–4 дня поешь концерты тяжелые, каждый день с переездом, ночь не спал, поспал днем перед концертом. Это работа.

– Вообще вот этот зажим имеет прошлое свое. Мы часто бываем в зажиме, в стрессе потому, что проваливаемся в ситуацию прошлого, когда был позор, была оценка учителя в школе. Великий Мейерхольд говорил, что каждый раз перед новой постановкой в театре, он оказывался перед экзаменом по скрипке.

– Не могу вспомнить

– Точно не можете сказать? Но это точно, было что– то такое.

– По всей видимости, наверно было, да. У каждого человека комплексы нарабатываются от того, что у него было. Странно, почему они меня все так любят? Я русский человек, живший уже в России, вдруг попал в Америку. Ну это стечение обстоятельств, случай. Так получилось. Я разобрался с этим. Я понял, что это некая секта которая через меня хочет выйти на Россию, некие манипуляции со мной, т. е меня завлечь к себе. Ну, естественно когда они меня завлекали, они мне предлагали пройти некие курсы. Мне было интерестно и я попробовал.

– Вы производите впечатление человека, который может поддаться влиянию.

– Американцы, они все ходят обнимаются.

– Такое доверчивое лицо. Вот ко мне не подходят. Меня эти манипуляторы почему-то всегда шарахаются.

– А ко мне подходят, но как подходят, так же и отходят. Пришлось общаться и с людьми которые аферисты. и накалывали меня в этой жизни.

– У нас вообще традиция анализировать сновидения. Парочку сновидений, вы смогли бы рассказать?

– Я не запоминаю сны.

– Ну, как это не запоминаете?

– Ну как бы там есть некие ассоциации. Я вот даже просыпаюсь, что у меня там остается, но я их не запоминаю. Они у меня не держатся.

– Не обязательно те, которые свеженькие…

– Не помню ни одного сна, ни одного сна, честно. Я просто не сохраняю их в памяти.

– Я, например, многие помню сны.

– А я не помню вообще. Сейчас даже если захочу, то не вспомню. Я ситуации жизненные иногда даже не помню. Вдруг они случайно так ассоциативно возникают и думаю откуда взялась. Прослушивание некоей мелодии, я очень люблю радио, радио ретро. И у меня друг летом слушал Ободзинского, и у него возникает ассоциация что, я на катке в детстве, (я родился в Свердловске и ходил на каток) у нас был там стадион Локомотив рядом с железнодорожным вокзалом. Сейчас там всё сломали и построили метро, а раньше там был стадион. Вот на этот стадион приходили локомотивцы. И вдруг там заиграла песня Ободзинского и я вспомнил как я катался, ходил на этот каток с девочкой за руку. Такая вот ассоциация. И как бы мне или мой друг вспоминает, что с пацанами там после игры в хоккей возращаемся голодные, просто трясет всего, так хочется есть, заходим в столовую железнодорожную, а денег нет, есть там три копейки, берем чай и там хлеба. Намазываешь его горчицей с солью и с чаем и утоляешь этот голод. Ну, пацаны были. А бывало и такое что сидим с пацанаами, и вдруг подходит мужик, дает пятнадцать копеек и говорит идете рулет купите себе. Пошли на эти пятнадцать копеек купили себе гарнир-макароны. Есть некие ассоциации которые возникают в связи с какими то моментами, но опять же связанные с эмоциями, с культурой.

(Защита отрицанием и интеллектуализацией).

– А вот Полу Маккартни приснилась во сне под утро известная его песня.

– Мне тоже иногда снится некая мелодия, которую я сочиняю, но проснувшись я не помню сна и не помню мелодию. Что-то я тоже сочиняю во сне.

– Кто такой Александр Малинин? В какой роли он сейчас прибывает? Может он давно уже и не певец? А может оратор? А может я духовник?

– Я певец в первую очередь. И довольно не плохой. Но не стабильный в силу того, что по всей видимости я не владею некими физиологическими процессами, которые иногда влияют на меня как на организм. Я знаю, для меня есть примеры некие, есть люди, они могут концентрироваться, уходить в нирвану, они могут медитировать. Я вот никогда в жизни не медитировал. Я пытался, у меня не получается. Для того, чтобы медитировать должен некий учитель, который должен с тобой сидеть, который тебе расскажет как это делать. Я никогда не медитировал, не знаю что это такое. Даже мне говорят, попробуй, у меня не получается. По всей видимости надо понимать как это делается и от чего отталкиваться для того чтобы уйти в себя. Так вот, я – певец, в первую очередь, но я не представляю себе что я оратор, хотя я задумываюсь иногда, что я такое с людьми делаю что они ко мне приходят и говорят что вы душу лечите. Так, если я лечу душу, и это у меня получается как-то спонтанно, то значит, я должен как то зафиксировать и потом делать это точно. Концентрироваться и точно владеть этим механизмом как я это делаю, этим процессом. Но пока я не могу это понять, ощутить и управлять этим я не могу. Но я точно знаю, когда это происходит. Если я точно знаю, когда это происходит. А в принципе я могу это делать. Главное только чтоб всё сошлось. Сконцентрироваться правильно я там знаю некие свои моменты. Да, но теперь надо вложить некий смысл в слова, которые я исполняю. Мало просто одного энергетического и эмоционального выплеска. Нужна некая информация, которой я их начну лечить? Значит что для этого нужно? Нужно произведение, с правильным текстом, который действительно зацепит. Я давно понял что я не могу петь глупые тексты и в своем творчестве я всегда опираюсь на настоящую поэзию, я нахожу песни в которых есть смысл. Особенно хорошо если там есть некий духовный смысл, который заставит человека задуматься, который заставит человека что-то проанализировать.

(Мой пациент часто увлекал меня как лектор, как оратор. Более того, жесты моего пациента были часто жестами учителя-оратора. Я отвлекался, но понимал, что таким образом мой пациент рассказывает о чём угодно, только не о себе.)

– Духовное начало в вас было заложено еще до выхода на Юрмалу.

– Для меня очень важно слово. Донести правильное слово. Теперь я думаю, кто я вообще такой? Почему я, собственно говоря, этим всем делом занимаюсь? В силу того, что я певец, у меня есть возможность выходить на сцену, в силу того, что я популярный певец, у меня есть аудитория с которой я могу общаться. Если есть аудитория, не просто же можно петь, что-то показывать. Должно происходить нечто. Вот эти процессы они происходят постоянно. Я всё время в этом живу.

– Больше чем музыкант!!!?

– Да, конечно. Но я не владею процессами управления, я не могу управлять. Я чувствую, что некий энергетический обмен идет. Сидит аудитория, положительно настроенная, заряженная положительно. Я не люблю работать в тусовках, где сборная солянка, там не моя аудитория, не моя публика. И я иногда выхожу и должен через себя перепрыгнуть, чтобы они поверили в меня. И я иногда делаю некие вещи, которые приводят в шок. Они не ожидали от Малинина, что он такой. Я выхожу на сцену, чтобы удивлять людей. И чем мне больше это удается, тем я больше получаю от этого удовольствие. Удовлетворение от того, что я не зря выхожу на сцену.

Я почувствовал, что мой пациент имеет большой духовный потенциал, но внешняя грязная среда (частью которой оказался и я) не даёт этому потенциалу выплеснуться. Впрочем проявить свою духовность моему пациенту иногда удаётся во время концертов. Обладая природной чувствительностью, психологической прозрачностью, доверчивостью, мой пациент, по-видимому, был часто жертвой манипуляций со стороны других. Отсюда страх и защита, которые были на протяжении всего сеанса. Но эти защиты были настолько искренними, что оказались интересней, чем истина о личности пациента, особенности которой всё-таки мне удалось раскрыть.

МАЛЕНЬКИЕ

В кабинет зашли девочка и мальчик, причём без своих родителей. Меня это удивило. Лишь, затем, присмотревшись, я понял, что в моём кабинете семейная пара маленьких. «Лилипуты» – проговорил я мысленно про себя и ещё раз удивился. Они почувствовали моё удивление. Первой начала женщина.

– Что удивились? А у нас лилипутов… как нас называют… обзывают в народе, благодаря этому… сволочу Свифту, ведь тоже проблемы психологические бывают… И у него, и у меня. Иногда нас называют «уродцами» и «карликами». Это больно!

Вот вы удивились нам, а мы за это уже переживаем. Ведь нам всегда удивляются. На нас показывают пальцем. Видя нас почти все улыбаются и удивляются. Вот и вы удивились. Ладно ещё не улыбнулись. (Вижу, что женщина почувствовала обиду и тревогу. А я почувствовал свою вину.)

– Простите меня, но я никогда не консультировал…(Хотел назвать «лилипутов», но теперь уже понимая, что это для них больно, затруднился их идентифицировать.) А как вы себя сами идентифицируете, то есть называете?

– Мы маленькие. Просто маленькие.

(Во мне так и не сложилось полное представление о том, кто находится в моём кабинете, так как я не смог даже предположить возраст своих пациентов. Но мужчина, словно прочитав на моём лице вопрос всё разъяснил. Он оказался более разговорчивым).

– Я 1950 года рождения, а моя супруга меня на год старше. Меня с тринадцати лет забрали в цирк. Занимался с двенадцати лет акробатикой. Станок, постановка. Всё это было. Потом моя мама заболела. Нужно было школу кончать. Цирк покинул из-за травмы. Уронили. Потом был в эстраде маленьких. Оттуда ушёл только потому, что надо было заканчивать школу. Ушёл из цирка, когда мне было восемнадцать. Закончил школу. В 1964 году устроился техническим секретарём на завод. Печатал на машинке. Если бы я был на эстраде, то пенсию бы заработал намного раньше, то есть в сорок лет, а так я в сорок пять вышел на пенсию.

Познакомился с супругой в эстрадно-цирковом коллективе «Колибри» Ульяновской филармонии. Познакомились на гастролях в Волгограде. Во дворце Волгоградского бракосочетания официально расписались. У нас есть фотоальбом, где мы в программе «50 лилипутов». Сейчас уже нет такого коллектива. Мы ходим друг другу в гости.

(В разговор вступает супруга.)

– Я была тогда одинока. Развод. Передряги. У меня это второе замужество. С 1987 года живём вместе. Я всегда с мамой жила. Никто нам не помогал. Профессия выручила. Единственный близкий человек – это мама. Родственников у меня больше нет. (Далее, её перебивает её супруг.)

– Да я забыл. Я ещё работал долгое время осветителем в цирке. И раз взорвалась лампа на световой пушке. (Мой пациент рассказывает живо как мальчуган и я вижу и чувствую в нём мальчишеские манеры и установки). Все зрители на меня смотрят с открытыми ртами. Когда голуби улетали с манежа, то я должен был узким лучом дать освещение в занавес. Голуби по свету должны были улететь. Не могли улететь. У нас была тогда замечательная программа «Праздник цветов». Вся нагрузка была на мне. Чем больше талант у артиста, тем он лучше работает при меньших условиях. Есть такие артисты, к которым на дранной козе не подъедешь. Меня сам Леонид Енгибаров – клоун и мим, учил, советовал мне. Он был очень человечный. Это мои впечатления детства.

– Так в чём же ваши проблемы?

– Есть проблема. Допустим, ты имеешь возможность получить права. Наш брат получает их с очень большим скандалом. Были заграницей. Там купили машину маленькие меньше нас. Нас обделяют в некоторых случаях. У меня была третья группа. Вдруг взяли и сняли. Чтобы машину нельзя было взять. «Таврию» или «Оку» например. Просят в анкете, напишите, кем я могу работать. Как кем? Кем я работаю, там и работаю.

Отношение медиков к нам какое-то непонятное. (Пауза.)

И ещё. Раньше мы всегда мучались, когда были в очереди в магазинах. Почему бы тогда, не издать закон, чтобы мы могли, как инвалиды брать вне очереди.

Проблемы с обувью. Заказываем специальные колодки. Обувщики нос ворочуют. Руки, дескать у них не пролезают в заготовку. Более того, мы ведь растём всю жизнь… понемножку. Хоть в 25, хоть в тридцать лет. Поэтому приходится менять размеры.

– Эти проблемы не психологические… У вас есть психологические проблемы?

– Есть. Взрослые тычат пальцем. В последнее время этого стало меньше. Нас очень сильно раздражают дети. Они на нас пальцем показывают. Они очень жестокие. Каждый день от них что-нибудь слышу. Мы же взрослые люди, а они жестоко нас обзывают. Мы не можем к этому привыкнуть уже всю жизнь. Один раз в день всё равно, что-нибудь услышу. Дети в нас камни бросают. Они жестокие! Почему они ведут себя так? Объясните.

(Мне удалось разъяснить своему пациенту, что жестокость и агрессивность со стороны детей по отношению к маленьким карликам обусловлена с одной стороны конкурентным инстинктом к себе подобным, но которые при этом взрослые. Это как бы возможность почувствовать свою силу над взрослыми. При этом я отметил, что имеет место детская и подростковая жестокость, благодаря которой часто погибают бомжи и инвалиды.)

– И всё-таки, я чувствую, что вы посетили мой кабинет в силу иной проблемы?

– Да… Можно она выйдет… (Супруга выходит из моего кабинета). Мне нравятся только маленькие, то есть мне подобные. Так должно быть. А ей (показывает на дверь) нравятся большие, а спрашивается на кой счёт связала со мной свою судьбу. Более того, ведь уже неоднократно попадалась на педофилов. Ведь большие, которые желают близости с маленькими, часто бывают педофилами. Она уже до того, как выйти за меня замуж страдала от этих больших… педофилов, причём один из них был вроде интеллигентный человек в школе учителем работал.

(И действительно, удельный процент педофилов высок в сферах, связанных с работой с детьми).

Молодые ребята в 20 лет не понимают, что я слабый, дескать пусть работает. Я не хочу, чтобы меня пестовали, а хочу, чтобы просто понимали. Я не мог излить душу. Они никогда не поймут моего душевного состояния.

Моя супруга для меня и мама, и жена в одном лице. Больше мама. Согласен.

Был нервным, вспыльчивым. Жена перевоспитала. Её мама – единственный человек, который меня понимает до конца. Мужчины маленькие слабее. На самках больше всё держится (Оправдывается). А тот… мужик, да мужик!

(Мой пациент в течении сеанса часто произносил «вот он мужик!», тем самым показывая, что он эту ношу на себя никогда не возьмёт и останется вечным сынишкой своей жены).

Я не считаю зазорным убрать в квартире. Приготовить еду. Она во мне где-то видит опору, где-то нет. Андрюха в Лене нашёл тоже маму. А Саша для Светы – мужик! Он независимый (Часто говорил о независимости других, таким образом подчёркивая свою зависимость от супруги, тёщи и других людей.) Починить всё может. Большинство маленьких мужей в своих жёнах видят матерей (Опять оправдывает свою сыновнюю роль перед супругой). Пятьдесят на пятьдесят? (Добавила супруга). Взрослые не знают нас. (Мой пациент всё время нас больших называл взрослыми, тем самым, подчёркивая, что ощущает себя ребёнком. Его супруга же называла нормальных людей «большими»).

Жена мною руководит. Она меня как бы взрослее. Она независима от меня. Мы огонь, воду и медные трубы прошли. Всё перенесли. В группе «Колибри» я был лидером. Когда почувствовал себя взрослым, то стал работать. Я впервые увидел коллектив «маленьких». Я вообще-то ласковый. Я люблю кого-нибудь опекать. Воспитывать, наставлять. Люблю поиграть. Мы взрослеем раньше, чем нормальные люди. Мой брат ленивый. Маленькие ленивые.

Я безропотно отдал руководство семъёй своей жене. Женщины-маленькие по статистике чаще берут руководство семьёй в свои руки. (Лукавит. Это не всегда так.). Правда иногда спорим. Мы в аварии были. Нас как-то везли в хлебовозке, на лошадях, в черном вороне. Ночевали в поле зимой. Пурга застряли. Чуть не замёрзли. Из нас часто прислуг делают. Это гнусная склонность некоторых.

Ребята плачат иногда. (Позднее, действительно выяснится, что мой пациент в последнее время стал часто плакать как маленький мальчик, прижавшись к своей матери-жене. Это психологическая защита регрессией). Я мальчишка, играющий во взрослого. До выключателя не доставал и сейчас не достаю. Но есть крошечки, ещё меньше меня. Девчонки более взрослые, чем ребята. Когда работал на заводе ко мне относились снисходительно, нянчились, баловали. Мне это и нравилось и нет. Как-то выживать всё равно надо.

У меня есть знакомая якуточка она любит одного парня, а парень её не любит. У них есть сексуальное волнение. Эротические фильмы смотрят. А у меня этого нет. А она давит. Хочет, чтобы я выполнял семейный долг.

(Далее, я попросил войти супругу. Супруг вышел из кабинета.)

– Я почувствовал вашу проблему. Судя по всему, вы хотели бы, чтоб ваш супруг был действительно опорой, помощником… наконец мужчиной и выполнял свой семейный долг. А он пребывает в роли вашего ребёнка-мальчишки.

– Вы знаете, он даже сидит у меня на руках и плачет. А я устала от этого. Другие же маленькие берут на себя функции мужчин. Он наверное вам о них уже рассказал.

– Но ведь он, судя по тому, что мне рассказал, старается. Вон уже готовится водить машину. Не всё сразу бывает. Не стоит так резко его погружать в мир взрослых. Для него это нагрузка. Поэтому он сейчас часто плачет.

– А это… у нас когда-нибудь будет?…Или я всё время буду жить с ним как с сыном? А я ведь хочу женского счастья… У нас дети редко рождаются. Рожаем с помощью кесарева сечения. Я хочу быть матерью.

Далее мне удалось разъяснить ту программу, по которой этой семье требовалось развиваться. Это был комплекс мероприятий, в том числе эндокринологических.

Через год я случайно встретил эту семью. Опаздывал. Голосовал на дороге. Остановилась «Ока». Я узнал своих пациентов. Мой пациент сидел за баранкой, говорил уверено, мне даже показалось, что его голос стал по тембру ниже. Его движения, установки, привычки говорили о том, что передо мной сидит уже не мальчик. Я взглянул на супругу. Она жестом показала, что всё у них нормально.