Текст книги "Сон на яву (СИ)"
Автор книги: Рада Теплинская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)
35
– Я долго колебался, прежде чем написать ему о беременности Антониеты. Это было непростое решение, но в конце концов я это сделал. Я не хотел, чтобы он думал, что я что-то от него скрываю. Я подумал, что это будет честно. – Он сделал паузу, и его голос зазвучал неуверенно. – Эрнесто на удивление спокойно воспринял новость о том, что у него скоро появится брат или сестра. – Он выразил надежду, что я буду счастлив снова стать отцом в таком... преклонном возрасте. Роман криво улыбнулся, пытаясь разрядить обстановку. – В моём возрасте я должен думать о внуках, а не о детях, – добавил он с наигранной весёлостью.
– Но, сэр, вы выглядите удивительно молодо для своего возраста, – возразила Эмили, и её слова были искренними. В нём чувствовалась неоспоримая жизненная сила, внутренняя мощь, которая, казалось, не поддавалась влиянию времени. Это было заметно по его осанке, по острому уму, светившемуся в его глазах, и по удивительной ловкости его движений.
Роман рассмеялся – это был тёплый, искренний смех, который на время развеял окутавшую комнату мглу. Он с любовью посмотрел на свою невинную племянницу.
– Вы замечательная молодая женщина, Эмили Кларк. Я надеюсь, что будущее принесёт вам только счастье, а все ваши прошлые трудности останутся в прошлом. Ваша доброта и искренность – редкие качества, и я верю, что вы заслуживаете только самого лучшего. – Его слова были искренними, это было сердечное благословение для молодой женщины, которая уже слишком много пережила.
– О, я тоже на это надеюсь! – ответила Эмили, и в её голосе прозвучала надежда. Она улыбнулась ему в ответ, отгоняя прочь остатки грусти. Её надежды на светлое будущее с каждым днём становились всё сильнее, и поддержка Романа была для неё очень важна. Здесь, в «Кипарисовых водах», она чувствовала, что у неё действительно есть шанс начать всё сначала, оставить тьму позади и принять свет нового начала.
***
На следующий день, после сытного обеда, Эмили Кларк впервые увидела «Кипарисовые воды». Долгая дорога, убаюкивающая тряской экипажа и казавшаяся бесконечной, порядком утомила ее. Но усталость не могла затмить то трепетное предвкушение, которое переполняло сердце девушки при мысли о новом доме, новой жизни. Она мечтала, чтобы это место стало для нее пристанищем, утешением после пережитых бед. Когда экипаж наконец миновал последние деревья и выехал на открытое пространство, откуда открывался великолепный вид на особняк, Эмили не смогла сдержать возгласа восхищения.
«Кипарисовые воды» предстали перед ней во всей красе южного великолепия: величественный дом, словно сошедший со страниц романа, с широкими, манящими верандами, устремлёнными ввысь стройными белыми колоннами, словно руками, поддерживающими небеса. Просторная территория, утопающая в пышной южной зелени, окружала дом, создавая ощущение уединённости и покоя. Казалось, здесь время течёт медленнее, а заботы остаются за пределами этой благодатной земли. Мысль о том, что она, Эмили Кларк, будет жить в этом прекрасном доме, казалась ей настолько невероятной и фантастической, что она невольно задавалась вопросом: не снится ли ей всё это? Неужели это не хрупкий сон, который развеется с первыми лучами солнца?
Они с Романом, дядей, ставшим для неё единственным близким человеком, неторопливо ехали по длинной дороге, обсаженной величественными дубами, которая вела прямо к дому. Деревья-великаны с толстыми морщинистыми стволами и раскидистыми кронами, словно мудрые стражи, охраняли въезд на территорию «Кипарисовых вод». Куски серовато-зелёного «бородатого» мха, известного как испанский мох, лениво свисали с толстых узловатых веток, смыкаясь высоко над их головами в виде плотной зелёной крыши, сквозь которую с трудом пробивались лучи полуденного солнца, создавая причудливые узоры на дороге. Игра света и тени создавала таинственную и умиротворяющую атмосферу, словно они въезжали в зачарованный лес. Эти дубы почему-то живо напомнили Эмили роман «Джейн Эйр» и ее родную Англию, и глаза тут же защипало от подступивших слез. Эта неожиданная схожесть с домом, который она покинула, отозвалась в сердце девушки щемящей тоской, усилив ощущение потери и одиночества. Ей захотелось вернуться назад, к привычным пейзажам и воспоминаниям, но она знала, что это невозможно.
Многое в «Кипарисовых водах» показалось Эмили до боли знакомым, напомнив ей прежний дом, утраченный рай: бескрайние зеленеющие хлопковые поля, простиравшиеся до самого горизонта и сливавшиеся с линией неба; те же величественные дубы, укрывающие землю тенью; магнолии, источающие сладкий, пьянящий аромат, наполнявший воздух; заросли дикого винограда и жимолости, словно кружево, оплетающие стены построек, создавая ощущение заброшенности и романтики. Пейзаж был таким знакомым и родным, что Эмили на мгновение почувствовала себя как дома, словно вернулась в прошлое. Если бы только Антониета, жена Романа и хозяйка этого дома, оказалась такой же доброй и приветливой, как говорил Роман! Ее тревожила предстоящая встреча с новой родственницей, и она искренне надеялась, что та примет ее тепло, как родную дочь. Ее будущее зависело от этой женщины, и Эмили это понимала.
36
Внезапно Эмили вздрогнула, отвлекаясь от созерцания пейзажа: она с ужасом вспомнила, что на ней надето старое льняное платье, явно не подходящее для первого знакомства с хозяйкой такого величественного дома. Из кос, которые она аккуратно уложила утром в подобие «короны», выбились непослушные пряди золотисто-каштановых волос. Девушка озабоченно поправила свою простую соломенную шляпку, стараясь выглядеть более опрятно и прилично, и ловко спрыгнула с лошади, чувствуя, как краска смущения заливает её щёки. Роман передал поводья одному из негритят, выбежавших из-за дома, их лица сияли от неподдельного любопытства при виде приезжей. Эмили последовала его примеру, чувствуя себя неуклюжей и неловкой. Затем они начали медленно подниматься по широким ступеням, ведущим на просторную веранду. Сердце Эмили бешено колотилось в груди – она безумно волновалась, представляя себе будущую встречу с Антониетой. Она гадала, какой окажется эта женщина, какую роль она уготовит ей в этом новом доме. Наконец они добрались до высоких тёмно-зелёных дверей с цветными стёклами, собранными в форме изящного веера. Роман Агилар ободряюще улыбнулся своей племяннице, почувствовав ее явную нервозность, открыл одну створку двери и, слегка подтолкнув девушку, ввел ее в дом, в новую главу ее жизни.
Внутри всё казалось таким же величественным, роскошным и красивым, как и снаружи. Они вошли в просторный холл, словно предназначенный для приёма важных гостей, с полом, выложенным бледно-розовым и белым мрамором в виде многогранных, сложных узоров. Высокие потолки создавали ощущение необъятного простора и полной свободы, словно снимая груз с плеч. Под самым высоким потолком висела огромная хрустальная люстра, сверкающая и переливающаяся всеми цветами радуги в лучах солнца, проникающих сквозь большие арочные окна. Элегантная лестница с резными замысловатыми перилами, словно приглашая к приключениям, вела на второй этаж, обещая открыть ещё больше прекрасных комнат, наполненных тайнами. Куда бы Эмили ни бросила восхищённый взгляд, она повсюду видела несомненные свидетельства богатства, утончённости и изысканного вкуса хозяев дома. И на неё вновь нахлынули болезненные воспоминания о «Бэль Эйр», о доме, который она безвозвратно потеряла, лишившись всего в одночасье. В этот момент Эмили почувствовала себя одновременно счастливой и глубоко несчастной, благодарной за возможность начать новую жизнь, но тоскующей по прошлому. Она искренне надеялась, что сможет полюбить «Кипарисовые воды» так же сильно, как любила свой прежний дом, что это место станет для нее настоящим домом, полным тепла, любви и надежды. Но в глубине души она боялась, что ее сердце навсегда останется в «Бель Эйр».
Они вошли в дом, и тишина, которую Эмили мысленно нарисовала, представляя себе старинное поместье, с треском разбилась о реальность, словно хрупкое венецианское стекло о гранитную стену. Ожидание умиротворения и спокойствия, присущих заброшенным местам, мгновенно испарилось, уступив место нарастающему чувству тревоги. Едва их ботинки коснулись вытертого, но добротного ковра в холле, сотканного из шерсти приглушенных, благородных оттенков, их оглушили сердитые голоса, словно ядовитые змеи, проникающие сквозь щели плотно закрытых дверей. Слова, произнесённые в повышенном тоне, с неприкрытой яростью, казалось, жаждали вырваться наружу, заполняя каждый уголок дома своей отравленной ненавистью.
Холл, хоть и не поражал воображение роскошью и величием, был обставлен в скромном, но элегантном стиле, свидетельствующем о былом достатке и утонченном вкусе. Резной дубовый стол, отполированный до зеркального блеска веками бережного ухода, гордо возвышался у стены, храня на своей поверхности лишь старинную бронзовую чернильницу, потемневшую от времени, и несколько пожелтевших писем, перевязанных шелковой лентой. Большое зеркало в позолоченной раме, потускневшее, но все еще заметное, отражало встревоженное, бледное лицо Эмили, словно подчеркивая ее внутреннее смятение. Вдоль стен стояло несколько стульев, обитых выцветшей, но когда-то дорогой тканью с витиеватым узором, напоминающим о давно ушедшей эпохе.
Но внимание привлекали не предметы интерьера, хранящие отпечаток времени, а многочисленные двери, словно порталы, ведущие в разные, неизведанные миры. Их было несколько, плотно закрытых, скрывающих за собой чью-то жизнь, чужие тайны. И за одной из них, судя по нарастающей громкости, разгорался настоящий скандал, подобно вулкану, готовому в любой момент извергнуть наружу свою лаву гнева. Фразы, обрывки ругательств на незнакомом языке, полные ярости и боли, просачивались сквозь малейшие щели, создавая гнетущую, почти физически ощутимую атмосферу напряжения. Эмили, почувствовав неловкость и явное вторжение в чужое личное пространство, смутилась, как будто ее застали за подглядыванием в замочную скважину в попытке узнать чужие секреты. Ее щеки слегка покраснели от смущения и волнения, и она инстинктивно попятилась назад, желая как можно скорее покинуть этот незваный театр страстей.
Роман, заметив ее замешательство, бледность, проступившую сквозь тонкую кожу, и испуганный взгляд, нахмурился, словно почувствовав неладное, уловив витающее в воздухе предчувствие беды. Он остановился, слегка сжал ее руку в успокаивающем жесте, передавая ей свою уверенность и пытаясь подбодрить слабой, едва заметной улыбкой, обещающей защиту и поддержку. В следующее мгновение дверь справа от них, та самая, из-за которой доносилась ругань, с грохотом распахнулась, отбросив на пол скомканные обрывки бумаги, исписанные резким почерком, словно выплеснув наружу часть бушующей внутри ярости, и на пороге появился высокий, статный молодой мужчина, излучающий ауру опасности и неприкрытого гнева, словно штормовое предупреждение, написанное прямо у него на лице. Казалось, внезапное появление обоих – Романа и хрупкой, смущённой Эмили – стало для него полной неожиданностью, прервав его бурный монолог и заставив на мгновение замереть, словно хищника, застигнутого врасплох. Они застыли, уставившись друг на друга, словно два хищника, оценивающие силу соперника и готовящиеся к неминуемой схватке.
37
Несмотря на неприкрытую злость и неприветливость, застывшие на его лице, словно маска, скрывающая истинные чувства, Эмили невольно отметила, что, вероятно, впервые в жизни видит настолько красивого мужчину, чья красота скорее пугала, чем привлекала, словно лезвие, обернутое в шелк. На нем была белоснежная рубашка из тонкого батиста, почти прозрачная, с широкими рукавами, собранными у запястий изящными серебряными запонками, сверкающими в полумраке холла. Ярко-красный шёлковый кушак, расшитый золотыми нитями, плотно обхватывал его тонкую талию, создавая эффектный контраст и подчёркивая его атлетическое телосложение, словно он только что сошёл с полотна старинного мастера. Элегантные брюки из нанки, идеально облегающие его стройные, длинные и мускулистые ноги, подчёркивали безупречную спортивную фигуру, словно высеченную из камня скульптором, стремящимся к совершенству. Эмили, словно загипнотизированная, не могла отвести взгляд от этого неземного создания, чувствуя, как бешено колотится ее сердце, но не от восхищения, а от необъяснимого страха. «Он невероятно красив... «И, наверное, не менее опасен», – мелькнула у неё мысль, пока она растерянно изучала незнакомца, пытаясь определить его намерения и понять, с кем ей предстоит иметь дело в этом старинном, полном тайн доме.
У него были глаза цвета жидкого золота, с карими искорками, сверкающими под густыми чёрными ресницами, словно угольки в пламени, готовые вспыхнуть в любой момент. Твёрдый, волевой подбородок, обрамлённый лёгкой тенью небритости, придавал его облику решительность и неукротимость, выдавая сильный характер. Тонкая верхняя губа с трудом прикрывала нижнюю, чувственную и пухлую, намекая на скрытую страсть и неистовый темперамент, которые он едва сдерживал, словно обуздывая дикого зверя внутри себя. Взлохмаченные иссиня-чёрные волосы непокорными прядями обрамляли худощавое и смуглое, словно выжженное беспощадным солнцем, лицо, напоминающее лица испанских конкистадоров, дерзких и безжалостных завоевателей. Нос с едва заметной горбинкой придавал ему аристократическое высокомерие, словно он был рождён, чтобы править, повелевать и подчинять своей воле. Эмили прикинула, что молодой незнакомец был на несколько дюймов выше Романа и значительно шире в плечах, демонстрируя недюжинную силу, с которой лучше не сталкиваться. Хотя Роман и сам был высоким и крепким мужчиной, Эмили почему-то ни на секунду не усомнилась, что перед ней стоит сам Эрнесто Агилар, о котором она столько слышала, о его жестокости, жадности и безграничной власти, о его тёмных делах, овеянных легендами. И что эта встреча, мягко говоря, не сулит ничего хорошего, а лишь новые проблемы, новые испытания и опасности, нависшие над ними, как грозовая туча, предвещающая скорый шторм. Её сердце похолодело от предчувствия надвигающейся беды, и она невольно сжала руку Романа, ища в нём опору и защиту.
Эрнесто очнулся от оцепенения, как будто его резко выдернули из вязкого болота прошлого. Долгая разлука с отцом и последующая встреча болезненно всколыхнули ворох давно похороненных чувств: обиды, словно гвозди, вбитые в сердце в детстве; разочарование, как горький осадок после несбывшихся надежд; и ревность, жгучая и разъедающая, как кислота. Все это бурлило внутри, превращаясь в ядовитый коктейль, который он извергал в виде колких замечаний и сарказма, воздвигая вокруг себя непробиваемую стену самозащиты. Уголки его губ скривились в ядовитой усмешке, выдававшей сложную, запутанную паутину отношений, связывавших членов этой семьи, словно клубок ядовитых змей, переплетенных в смертельной схватке. Дом «Кипарисовые воды» словно стал сценой для семейной драмы, где каждый персонаж играл свою роль, скрывая истинные мотивы под маской показного приличия.
– Когда в следующий раз надумаю навестить «Кипарисовые воды», уверяю тебя, перед отъездом я обязательно удостоверюсь, что ты дома, – процедил он сквозь зубы, и каждое его слово было пропитано скрытой угрозой, словно завуалированным обещанием мести, терпеливо ожидающей своего часа. Это была не просто обида сына, это было предупреждение о том, что правила игры изменились. – Слава Богу, ты наконец вернулся, отец! Еще один день в обществе твоей очаровательной супруги, и, боюсь, этот дом станет свидетелем кровопролития!
В его голосе сквозила не только неприкрытая неприязнь, но и намек на опасную игру, в которую он, похоже, был вовлечен против своей воли, словно пешка, безвольно двигающаяся по шахматной доске в чужой жестокой партии. Каждое его слово попадало в цель, обнажая скрытые раны и семейные тайны.
Лицо Романа помрачнело, словно солнце внезапно скрылось за тёмными тучами. В его глазах мелькнула тень испуга, словно слова Эрнесто задели какую-то болезненную, незажившую рану. Он казался по-настоящему встревоженным, словно на его плечи взвалили непосильный груз, тяжесть которого он уже не мог вынести.
– Эрнесто, только не говори мне, что вы с Антониетой снова не нашли общий язык, – вздохнул он, и в его вздохе слышалась многолетняя усталость, словно эта проблема была хронической болезнью, не поддающейся лечению. – Сейчас, когда она в таком положении…
В его голосе сквозило явное беспокойство за здоровье жены и будущего ребёнка, словно он опасался за её хрупкое состояние, словно предчувствовал надвигающуюся беду. Он словно пытался заткнуть брешь в плотине, зная, что вода вот-вот прорвётся.
Усмешка Эрнесто стала ещё более ядовитой, в ней сквозило открытое презрение к отцу, словно он возвышался над ним, видя его слабости и лицемерие.
38
– Поверьте мне, сэр, даже несмотря на своё «положение», Антониета способна на самые непредсказуемые поступки! – выпалил он, словно предупреждая об опасности, исходящей от прекрасной, но коварной женщины. Только в этот момент Эрнесто, словно очнувшись от транса, обратил внимание на Эмили, стоявшую чуть позади Романа, словно до этого момента она была невидима, словно растворилась в тени. Его взгляд, холодный и оценивающий, скользнул по ее стройной фигуре, изучая каждый изгиб, словно хищник, приглядывающийся к своей потенциальной жертве. Ее присутствие казалось неуместным в этой напряженной обстановке, словно хрупкий цветок, выросший на каменистой почве. – Интересно, что здесь происходит? Не иначе как пытаешься загладить вину? – насмешливо протянул он, намекая на какие-то прошлые прегрешения отца, словно вороша старые, давно забытые скелеты в шкафу.
Роман, недовольный тоном сына и его пристальным вниманием к Эмили, резко оборвал его, словно случайно наступив на змею, притаившуюся в траве.
– Прекрати немедленно! Эмили еще совсем юная, оставь ее в покое. Недавно умер ее отец, Мэтью Кларкс, мой родственник. Теперь я опекун его дочери. Относись к ней с уважением, как и ко всем остальным членам нашей семьи.
В его словах звучало не только требование, полное отцовского гнева, но и скрытое опасение, словно он пытался защитить Эмили от чего-то невидимого, зловещего, словно предчувствовал надвигающуюся грозу.
– О, и ты, конечно же, уверен, что все твои родственники заслуживают уважения, не так ли? – язвительно усмехнулся Эрнесто, демонстрируя своё недоверие и, возможно, знание каких-то постыдных семейных тайн, как будто он владел ключом к тщательно скрываемым секретам, способным разрушить созданный фасад благополучия. Он улыбался, но в его глазах плескалось презрение.
В этот момент из глубины дома раздался звонкий, мелодичный женский голос, словно серебряный колокольчик, нарушивший напряжённую атмосферу, словно внезапный порыв свежего ветра, рассеявший сгустившуюся тьму.
– Кто это? С кем ты там разговариваешь?
Голос был одновременно требовательным и заинтересованным, словно его обладательница привыкла к беспрекословному подчинению.
Эрнесто резко обернулся, театрально поклонился с преувеличенной вежливостью, словно играл роль в плохо поставленной пьесе, и прошел в холл, не сводя глаз с появившейся в дверях фигуры.
– Всего лишь с твоим обожаемым супругом и его… подопечной, кажется, так он её назвал.
– Роман? Роман дома? – воскликнула женщина, и в ее голосе прозвучало удивление и, возможно, облегчение, как будто она долго и с нетерпением ждала этой встречи, как будто ее слова прервали долгую тишину.
В следующее мгновение в дверях появилась ослепительная красавица, словно сошедшая со страниц модного журнала, воплощение элегантности и роскоши. Её золотистые локоны, искусно уложенные, каскадом ниспадали на плечи, а небесно-голубой шёлк, отделанный изысканными кружевами, подчёркивал её точёную фигуру. Это была Антониета Агилар, жена Романа, женщина, сочетающая в себе пленительную красоту и скрытую силу, словно роза с острыми ядовитыми шипами. Платье, сшитое по последней моде, с широкими нижними юбками и туго зашнурованным корсетом, искусно скрывало ее беременность, словно она пыталась утаить что-то важное, словно скрывала тайну, способную все изменить. Лишь высокая грудь, которая наверняка и раньше была весьма впечатляющей, не поддалась никаким ухищрениям корсета, словно протестуя против навязанных рамок, словно предвещая скорые перемены. Даже в своем нынешнем положении Антониета Агилар оставалась удивительно красивой женщиной, словно живым воплощением аристократии и роскоши, эталоном красоты и благополучия. В ее взгляде читалась сложная смесь любопытства, настороженности и, возможно, скрытого расчета, как будто она плела сложную интригу, как будто готовила ловушку. Она словно оценивала ситуацию, готовясь к любому развитию событий, как хищная кошка, готовая к прыжку и выжидающая подходящий момент. Она была королевой в своем замке, и приезд незваных гостей нарушил привычный порядок вещей.
Роман не преувеличивал. Антониета и впрямь была прелестна, словно сошедшая с полотен эпохи Возрождения богиня, спустившаяся на землю, чтобы затмить своей красотой всё вокруг. Её огромные небесно-голубые глаза, обрамлённые необычайно длинными тёмными ресницами, походили на крылья экзотической бабочки, готовой в любой момент вспорхнуть и унести за собой сердца мужчин. Изящный, едва заметно вздёрнутый носик придавал её лицу игривое выражение, словно она знала секрет вселенской красоты и наслаждалась им в одиночестве. Розовые чувственные губки, напоминающие по форме лук Купидона, словно шептали о запретных удовольствиях, манили в мир наслаждений и страстей, обещая райские кущи тем, кто осмелится прикоснуться к ним. Роскошные формы, словно выточенные из мрамора античной статуи, каждая линия отточена до совершенства, каждый изгиб дышит жизнью и чувственностью – всё в ней кричало о безупречной красоте, о совершенстве, которое редко встречается в обычной жизни, о явлении, достойном преклонения.
Теперь Эмили понимала, почему Роман и Эрнесто без памяти влюбились в эту женщину. Перед такой красотой трудно было устоять, перед ней хотелось преклоняться, воспевать её в стихах, запечатлевать на холсте, увековечивать в веках. Она была музой, вдохновением, воплощением идеала. Эмили с девичьим восхищением, смешанным с щемящей завистью, смотрела на очаровательную Антониету, словно на редкую диковинную птицу, залетевшую в её серую жизнь и раскрасившую её яркими красками. Она невольно подумала о своей невзрачной фигуре, казавшейся ещё более блёклой на фоне пышных форм Антониеты, о невыразительном лице, лишённом той божественной искры, что горела в глазах хозяйки дома, и о старом льняном платье, которое после долгой и утомительной дороги было в плачевном состоянии – помятое, пыльное, с предательски выбившимися нитками, словно символизировавшими её собственную изношенность и усталость. Антониета Агилар – жена Романа, хозяйка этого величественного дома, похожего на сказочный замок, неприступная королева в своих владениях, и если Эмили ей не понравится, если она не завоюет её расположение, то её пребывание здесь превратится в настоящий ад, в нескончаемую пытку, в жизнь, полную страха и унижения.
