Текст книги "Сон на яву (СИ)"
Автор книги: Рада Теплинская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)
43
Ответ Антониетты был незамедлительным и леденящим душу. Сквозь хрупкий кружевной барьер она бросила на пасынка ледяной взгляд. На мгновение маска невинности соскользнула, и в глубине её глаз вспыхнула необузданная, хищная ярость – ненасытный огонь, грозивший поглотить всё на своём пути. Она открыла рот, готовая ответить очередной язвительной репликой, но Роман, уставший и измученный долгим путешествием и этой бесконечной войной в собственном доме, поднял руку в отчаянном жесте.
– Я умоляю тебя, – простонал он, и его голос дрогнул от усталости, – я умоляю тебя, ради всего святого, можем ли мы, пожалуйста, хоть на мгновение прекратить этот нелепый фарс? Можем ли мы перестать изливать друг на друга яд и просто… успокоиться? Я и так с трудом держусь на ногах. – В его голосе звучало такое глубокое изнеможение, что даже закоренелый злодей не смог бы не почувствовать жалость. Казалось, он съёжился у них на глазах, обременённый тяжестью их конфликта.
Эрнесто, к всеобщему удивлению, на мгновение растерялся. Эмили, недавно нанятая гувернантка, которая всё ещё формировала своё мнение о семье, заметила, как на его лице промелькнуло что-то похожее на сочувствие, когда он посмотрел на своего отца – измученного, уставшего и постаревшего не по годам из-за тягот путешествия и постоянных ссор. В этот краткий, неосторожный момент промелькнула неожиданная, почти забытая нежность, которую быстро вытеснила знакомая горечь.
– О, отец, как ты вообще можешь ей верить? – Потребовал ответа Эрнесто, его голос повысился от отчаяния. – Она лгунья! Она мастерски искажает правду, переворачивает все с ног на голову и играет на твоих эмоциях! Она манипулятор, отец, разве ты этого не видишь? – Он заходил по комнате, его волнение было ощутимым.
– Ах, значит, я всё выдумываю, когда говорю, что всего несколько минут назад ты угрожал меня убить? – промурлыкала Антониетта опасно мягким голосом, словно змея, усыпляющая свою жертву. В её словах сквозила злобная сладость, а взгляд, который она бросила на мужа, был полон злорадства и торжества, словно она загнала своего противника в угол и поймала с поличным.
– Ты угрожал убить Антониетту?! – в голосе Романа слышались шок и неподдельный страх. Казалось, он искренне беспокоился о жизни своей молодой жены, не обращая внимания на её отточенную способность устраивать сложные театральные представления. Он переводил взгляд с Эрнесто на Антониетту, и его замешательство усиливалось.
Губы Эрнесто искривились в кривой насмешливой ухмылке.
– Да! Я сказал вашей жене, что ни она, ни её потомство никогда, ни при каких обстоятельствах не получат ни клочка земли, принадлежащей семье Эспиноза. Да, я сказал, что убью её, если она вынудит меня это сделать! – Его непоколебимое презрение не смягчилось ни на йоту, он не скрывал своей враждебности. Он стоял на своём, демонстрируя свою бескомпромиссную позицию в разгорающейся войне. Он проводил черту на песке, не позволяя ей пересечь её.
Агилар-старший был совершенно сбит с толку, оказавшись в ловушке словесных перепалок и скрытых мотивов. Он искренне опасался за жизнь своей молодой жены, не подозревая о том, насколько она искусна в манипуляциях. Он был пешкой в их игре, не замечая сложностей их вражды.
– Что за чушь? – Роман в замешательстве пожал плечами. -Антониетта не интересуется вашей землёй. Зачем ей это? – Его наивность обезоруживала, резко контрастируя с запутанной сетью обмана, в которую он попал. Он был потерянным человеком, неспособным постичь глубину вражды, охватившей его семью.
– Но, Роман, дорогой, разве ты забыл о «Солнечных полях»? – спросила Антониетта с приторной улыбкой, которая не коснулась её глаз. – О той тысяче акров плодородной земли, которую дон Армандо подарил тебе и Сабрине, когда родился Эрнесто? Как ты мог забыть об этом? – Её голос был пронизан нежной мягкостью, которая была почти убедительной – это был фасад, призванный усыпить его бдительность.
– Конечно, я не забыл, – Агилар пожал плечами, в замешательстве нахмурив брови. – Но какое отношение «Солнечные поля» имеют к тебе? И какое отношение «Солнечные поля» имеют к угрозам Эрнесто убить тебя? Я ничего не понимаю! – Он был совершенно растерян, безнадежно запутавшись в паутине интриг, которую они тщательно сплели вокруг него. Нити обмана затягивались, грозя задушить его.
– Ах, дорогой, я вижу, ты забыл, что обещал, – сказала Антониетта, укоризненно покачав головой и театрально вздохнув, что выражало глубокое разочарование. Её голос был тщательно подобран с ноткой наигранной обиды. – Или, может быть, ты помнишь, но просто хотел меня подразнить? Неужели моему ребёнку суждено всегда быть на втором месте после ребёнка Сабрины? – Она широко раскрыла глаза, и в её голосе послышалось хныканье. – Ты поставишь его в неловкое положение, лишив того, что по праву принадлежит и ему тоже?
Она умело играла на его чувстве вины, вызывая жалость к себе и своему нерождённому ребёнку, играя роль беременной женщины, лишённой внимания любящего мужа. Она точно знала, на какие кнопки нажимать, и Роман, как всегда, был на грани того, чтобы поддаться её манипуляциям, его благие намерения были использованы её неуёмными амбициями. Его стремление к миру было использовано против него, превратив его в беспомощную марионетку в её игре.
Роман Агилар в изумлении смотрел на жену, словно не мог поверить в её коварство. В его глазах плескалось растерянное непонимание, смешанное с отголосками былой любви, ныне отравленной ядом сомнений. Неужели эта хрупкая, изящная женщина, с которой он делил ложе и мечтал о счастливом будущем, плела вокруг него паутину лжи и интриг?
Эрнесто, и без того отличавшийся вспыльчивым нравом, стал мрачнее тучи и, казалось, вот-вот разразится бурей. На его лице, обычно привлекательном и мужественном, застыла гримаса ярости. Каждая жилка на его шее вздулась от сдерживаемого гнева, а в глазах вспыхнул недобрый огонь. Он напоминал хищника, готового растерзать любого, кто посмеет посягнуть на его территорию.
В библиотеке воцарилась тягостная тишина, густая и липкая, как патока. Она окутывала всех присутствующих, сковывая движения и души. Каждое мгновение казалось невыносимо долгим, словно время замедлило свой ход, давая возможность в полной мере ощутить всю тяжесть ситуации. Атмосфера накалилась до предела, и даже в воздухе, казалось, потрескивали электрические разряды – предвестники грозы, готовой обрушиться на несчастного Романа.
Агилар-младший, не в силах больше сдерживать свою ярость, взорвался, как перегретый котёл. Все его чувства, копившиеся долгое время, вырвались наружу, сметая всё на своём пути. Эмили, скромно стоявшая в углу и наблюдавшая за разворачивающейся драмой, испуганно вздрогнула. Её большие глаза, обычно полные нежности и доброты, расширились от страха. Молодой человек с искажённым от гнева лицом наклонился и изо всех сил ударил кулаком по массивному дубовому столу, за которым сидел отец. От удара зазвенела посуда, подпрыгнули чернильницы, а старинные книги на полках тихо задрожали.
– Ради всего святого! – проревел Эрнесто, его голос дрожал от ненависти. В его словах звучала неприкрытая злоба и презрение. – Мне надоело участвовать в этом фарсе и смотреть, как она водит тебя за нос, точно ручного быка! Отвечай прямо: ты обещал отдать её ребёнку «Солнечные поля»? Ты хоть понимаешь, какую опасность она представляет для нашей семьи?
Роман в испуге, словно загнанный в угол зверь, смотрел то на лукавую жену, то на разъярённого сына, словно пытаясь понять, кто из них представляет большую угрозу. Его лицо выражало полную растерянность и слабость. Он чувствовал себя пешкой в чужой игре и не знал, как из неё выбраться. Морщины на его лбу стали глубже, а в глазах появилось выражение обречённости.
44
– Я... я никогда ничего не обещал... конкретно, – пробормотал он наконец, запинаясь и избегая прямого взгляда Эрнесто. Его голос звучал тихо и неуверенно. – Наверное, я мог сказать что-то в этом духе... как будто надеясь... может, когда-нибудь в будущем... в общем, что мои дети будут жить в мире и согласии. – Роман виновато посмотрел на супругу, ища у неё поддержки, но в её глазах он увидел лишь холодный расчёт. Ни капли сочувствия, ни тени понимания, только ледяная отстранённость. – Но, моя дорогая, как ты могла истолковать мои слова подобным образом?.. Я всегда хотел, чтобы «Солнечные поля» перешли к Эрнесто, потому что они принадлежат многим поколениям Эспинозов. Это наша земля, наша история, наша кровь!
Голубые глаза Антониеты, до этого момента блестевшие хищным огнём, тут же наполнились слезами, крупными, показными, как хорошо отрепетированные капли росы. Она точно знала, когда и как нужно плакать, чтобы добиться желаемого. Её лицо приняло страдальческое выражение, словно она была невинной жертвой, а не коварной интриганкой.
– Я всё понимаю, – печально вздохнула она, с укором глядя на мужа, словно он совершил немыслимое предательство. Её голос звучал мягко и жалобно, но в каждой интонации сквозила скрытая угроза. – Конечно, желания Эрнесто для тебя закон. Тебе, конечно, всё равно, что у моего ребёнка не будет никаких прав. Тебе, конечно, плевать, что в моём деликатном положении приходится терпеть такие оскорбления и угрозы. Она говорила тихо, но каждое её слово было наполнено ядом, предназначенным для того, чтобы вонзиться в сердце Романа.
Роман Агилар не знал, что на это ответить. Он чувствовал, как его затягивает в трясину лжи и манипуляций, и не видел выхода. Он бросил на сына взгляд, полный отчаяния и мольбы, прося о помощи, но в глазах Эрнесто он видел лишь ледяную решимость. Потом он посмотрел на жену, надеясь увидеть хоть каплю сочувствия, но встретил лишь оскорблённое самолюбие. Он оказался между молотом и наковальней, раздавленный желанием угодить всем и страхом потерять всё.
– Антониета, дорогая моя, пожалуйста, не расстраивайся, – взмолился он, его голос звучал жалко и неуверенно. Он чувствовал себя совершенно беспомощным перед её слезами и упрёками. – Ты же знаешь, что тебе сейчас нельзя волноваться. Врач строго-настрого запретил…
Из груди Антониеты Агилар вырвались сдавленные рыдания, сотрясавшие её хрупкое тело. Казалось, что её сердце разбивается на миллионы осколков. Она умело изображала страдание, зная, как это действует на Романа.
– Если для тебя это так важно, милая, – поспешно проговорил Роман, чувствуя, как слабеет под напором её слёз, – то мы обсудим этот вопрос позже и обязательно найдём какое-нибудь решение. Я уверен, что мы сможем найти решение, которое устроит всех. Я сделаю всё, что в моих силах, поверь мне!
Антониета, словно внезапно простив мужа, встала, быстро обошла стол и обняла Романа за шею, прижавшись к нему всем телом. В её объятиях чувствовалась змеиная мягкость и коварство.
– О, дорогой, я знала, что ты мне не откажешь! – Она нежно поцеловала супруга в щёку, оставляя на ней след от помады, словно метку. – Какая же я плохая жена, дорогой! Ты ведь едва стоишь на ногах от усталости после долгого путешествия, а я докучаю тебе своими жалобами. Оставайся здесь и поговори обо всём с Эрнесто, а я пойду распоряжусь, чтобы тебе приготовили горячую ванну. Тебе нужно отдохнуть.
Прежде чем Роман успел ответить, повеселевшая Антониета, словно бабочка, выпорхнула из комнаты, оставив после себя лишь лёгкий шлейф дорогих духов и ощущение обмана. После её ухода снова воцарилось тягостное молчание, ещё более гнетущее, чем прежде. Её манипуляции оставили после себя горький привкус и предчувствие беды. Первым заговорил Эрнесто, его голос был полон презрения.
– Нам не о чем говорить, – процедил он сквозь зубы, и каждое его слово было как удар хлыста. В его взгляде читались ненависть и разочарование. – Ты можешь оставить ей и её ребёнку всё, что у тебя есть, – деньги, рабов, «Кипарисовые воды»... всё, кроме «Солнечных полей». – Он замолчал, пытаясь взять себя в руки, подавить клокочущую в нём ярость. Потом, немного успокоившись, он с угрозой в голосе продолжил: «Солнечные поля – это земля Эспинозы, и, как ты прекрасно знаешь, она находится в самом центре моего ранчо. Я не потерплю, чтобы она или её отпрыск претендовали хотя бы на дюйм этой земли. Вся моя жизнь связана с этим местом, понимаешь?»
Золотисто-карие глаза Агилара-младшего сверкнули, как у дикого хищника. Эрнесто наклонился к отцу, сокращая расстояние между ними до опасного минимума, и прорычал: – Если понадобится, я не остановлюсь и перед убийством! И ты не сможешь меня остановить. Помни об этом. Его слова повисли в воздухе, словно приговор. Он был готов на всё, чтобы защитить то, что считал своим по праву рождения. В библиотеке снова воцарилась тишина, но теперь она была наполнена не только напряжением, но и страхом.
45
Эрнесто, ослеплённый яростью, проигнорировал приглушённые, но отчаянные увещевания отца. Словно стрела, выпущенная из лука, он вылетел из библиотеки, с силой захлопнув за собой дверь, оглушительный звук которой эхом разнёсся по тишине поместья. Агилар, казалось, окаменел. Он долго сидел неподвижно, уставившись в одну точку, словно пытаясь переварить бурю, которая только что пронеслась по комнате. В его голове вихрем проносились вопросы о причинах вспышки гнева сына, о будущем их семьи, о том, как сохранить хрупкий мир в «Кипарисовых водах». Наконец он медленно повернулся к Эмили, и в его взгляде читались усталость и глубокая, разъедающая вина. Он чувствовал личную ответственность за этот неприятный инцидент, за то, что Эмили стала невольной свидетельницей их семейной драмы в первый же день своего пребывания здесь. С тихим, измученным вздохом, полным смирения и некоего фатализма, он произнес:
– Добро пожаловать в «Кипарисовые воды», моя дорогая. Тебе только что посчастливилось увидеть нас, обитателей этого дома, во всей нашей не самой привлекательной красе. Надеюсь, эта ужасная сцена не вызвала у тебя отвращения к твоему новому дому? Мне бы очень не хотелось, чтобы твоё первое впечатление было столь... обескураживающим.
Эмили, ошеломлённая увиденным, с трудом подбирала слова, которые не обидели бы хозяина, но в то же время выразили бы её смятение. Она почувствовала, как её сердце сжалось от жалости к Агилару, на чьих плечах, казалось, лежал груз всего мира.
– Они... они очень, очень вспыльчивые, правда? – робко пробормотала она, пытаясь разрядить напряженную атмосферу. Ее голос дрожал от волнения, и она нервно теребила край своего платья.
Роман, интуитивно чувствуя ее дискомфорт, постарался смягчить ситуацию и скрыть собственное беспокойство. Он тепло рассмеялся, хотя в его смехе чувствовалась натянутость и какая-то грусть.
– По-моему, правда, – с лёгкой иронией в голосе подтвердил он, стараясь придать случившемуся оттенок незначительности. – Но довольно об этом. Сейчас я лучше провожу тебя в комнату, в которой тебе предстоит жить с сегодняшнего дня. Думаю, Хорхе уже её подготовил. Посмотрим, понравится ли она тебе. Я надеюсь, что в ней ты почувствуешь себя комфортно и уютно. Мне бы хотелось, чтобы ты чувствовала себя здесь как дома, несмотря на... некоторые обстоятельства.
Комната Эмили превзошла все ее ожидания. Она давно мечтала о подобном месте, о тихом уголке, где можно было бы укрыться от невзгод и предаться своим мечтам, хотя и не смела надеяться на подобную роскошь. Воспоминания о «Бэль Эйр», их прежнем доме, доме, полном тепла и любви, на мгновение промелькнули в ее сознании, вызвав легкую ностальгию. Комната в «Кипарисовых водах» не была точной копией ее прежней комнаты, но она была такой же просторной и роскошно обставленной, излучала утонченность и комфорт, словно была создана для юной принцессы. Стены были обтянуты нежным бледно-розовым шелком, который мягко отражал свет, создавая ощущение тепла и нежности. На узких окнах висели светло-зеленые занавески из полупрозрачного материала, позволяя солнечному свету проникать внутрь и создавая ощущение воздушности и легкости. На полу лежал роскошный аксамстерский ковёр кремового, зелёного и розового цветов, мягкий и приятный на ощупь, согревающий ноги и создающий ощущение уюта. У одной из стен стоял высокий шкаф из красного дерева, отполированный до блеска, отражающий свет и придающий комнате изысканность, рядом – умывальник с прохладной мраморной столешницей, словно приглашающий освежиться после долгой дороги. У противоположной стены стоял очень красивый инкрустированный туалетный столик из атласного дерева, украшенный изящной резьбой, а над ним висело зеркало в позолоченной раме, отражающее свет и придающее комнате ещё больше блеска. Перед столиком стоял обтянутый мягким бархатом стул, приглашая присесть и немного расслабиться, привести себя в порядок. Но больше всего Эмили поразила огромная кровать, занимавшая центральное место в комнате, покрытая нежным розовым шёлковым покрывалом, которое, казалось, излучало тепло и уют, словно приглашая забыть обо всех тревогах и погрузиться в объятия сна.
Когда Эмили повернулась к Роману, её лицо сияло искренней радостью и благодарностью. Её глаза искрились от восторга, как у ребёнка, получившего долгожданный подарок.
– О, мистер Агилар, какая замечательная комната! Она просто восхитительна! Мне здесь очень нравится! – воскликнула она, не в силах сдержать эмоции.
– Рад, что она тебе понравилась, моя дорогая, – со снисходительной улыбкой проговорил Роман, наблюдая за ее искренней реакцией. Он был рад, что хоть что-то в этом доме смогло вызвать у нее положительные эмоции. – Можешь не переодеваться к ужину, ты, должно быть, устала с дороги. И не беспокойся о нарядах, скоро этот шкаф будет битком набит красивыми модными платьями, достойными такой юной леди, как ты. А сейчас привыкай к своей новой комнате, осваивайся и немного отдохни. Ужин будет примерно через полчаса. Хорхе проводит тебя в столовую. Не стесняйся и чувствуй себя как дома. Постарайся расслабиться и забыть о сегодняшнем дне.
После этих слов Роман покинул комнату, оставив Эмили наедине с её мыслями и новыми впечатлениями. Он надеялся, что красота комнаты и его доброжелательность хоть немного компенсируют неприятное начало её жизни в «Кипарисовых водах». Но в глубине души он чувствовал, что это лишь затишье перед бурей.
46
В первый же вечер пребывания Эмили в поместье «Кипарисовые воды» ее розовые мечты разбились о суровую реальность. Она представляла себе тихий, умиротворенный уголок, где сможет залечить душевные раны и начать новую жизнь. Вместо этого ее ждала атмосфера скрытой напряженности и неприкрытой роскоши.
Вместо привычного стука темнокожего дворецкого Хорхе, чьего приветствия она ожидала, за дверью возникла фигура, словно сошедшая со страниц глянцевого журнала. Эмили, машинально распахнувшая дверь в ожидании увидеть знакомое лицо Хорхе, замерла на пороге, ослеплённая внезапным, ошеломляющим проявлением богатства и красоты.
На пороге стояла женщина в шёлковом платье кричащего, обжигающе-красного цвета – настолько яркого и насыщенного, что ткань, казалось, пульсировала живой энергией, словно сгусток заката материализовался прямо перед ней. Платье облегало её фигуру, подчёркивая каждый изгиб и намекая на скрытую силу. В одно мгновение Эмили поняла, что это Мэделин, старшая сестра Антониеты.
Мэделин, старшая на пять лет, была словно приглушённой, слегка выцветшей копией своей младшей сестры, красивым, но невыразительным наброском. Черты её лица в общих чертах повторяли ангельские линии Антониеты, но без той божественной резкости, той ошеломляющей, почти демонической красоты, которая с первого взгляда пленяла в Антониете. Там, где Антониета излучала магнетическое притяжение, Мэделин предлагала лишь приятную привлекательность.
Золотые волосы Мэделин не излучали того же внутреннего сияния, что и у сестры, словно были лишены какого-то жизненно важного ингредиента. Ее голубые глаза казались менее пронзительными, более обыденными, в них не было той искры, которая могла бы зажечь пламя страсти или покорить сердце. Фигура, хоть и стройная, тщательно поддерживаемая диетами и упражнениями, не обладала той вызывающей чувственностью, той пышностью форм, которые так легко и естественно демонстрировала Антониэта.
Даже в чертах ее лица чего-то не хватало – той самой утонченности, той аристократической грации, которые безоговорочно выделяли Антониэту из толпы, превращая ее в королеву, даже если на ней было крестьянское платье. Несомненно, Мэделин оставалась привлекательной женщиной, и в отсутствие сестры она вполне могла завладеть вниманием, затмевая всех остальных представительниц прекрасного пола. Но рядом с Антониэтой ее красота меркла, словно утренняя звезда перед восходом ослепительного солнца. Она была луной, тщетно пытающейся соперничать с великолепием дневного светила.
Мэделин нетерпеливо притопывала стройной ножкой в шёлковой туфельке, идеально подобранной по цвету к платью. Этот маленький, но красноречивый жест выдавал ее скрытое раздражение, недовольство от сравнения, которое, несомненно, происходило в ее голове. Ее алебастровые плечи, обнаженные низким вырезом вечернего платья, украшенные тонкой нитью бриллиантов, казались невероятно хрупкими и соблазнительными, словно приглашая к прикосновению, которое могло бы их разбить.
Пышная юбка, сшитая из множества метров дорогой шуршащей ткани, шелестела при каждом движении, покачиваясь на обручах и придавая ее силуэту форму песочных часов – тщательно продуманный образ, призванный соблазнять и восхищать. Пышные золотистые волосы были искусно уложены в сложную прическу, которая, по-видимому, потребовала нескольких часов работы стилиста, и закреплены двумя крупными кольцами с бриллиантами, обрамлявшими ее лицо, словно драгоценная картина. Голубые глаза, в отличие от ледяного, пронизывающего взгляда Антониеты, казались более мягкими, в них можно было уловить проблеск тепла, хотя и отравленного легкой завистью, словно в бокал с изысканным вином случайно попала капля яда.
Мэделин окинула Эмили оценивающим, даже немного презрительным взглядом, скользнув по ее скромной, явно поношенной одежде. В ее взгляде читалось неприкрытое превосходство, как будто она смотрела на что-то незначительное и совершенно неинтересное. В ее голосе звучала насмешка, скрытая под слоем слащавой вежливости, когда она произнесла:
– Значит, вы и есть та самая подопечная Романа. Должна вам сказать, я ещё не встречала человека с таким добрым сердцем, как у мистера Агилара. Ему невероятно повезло, что сейчас рядом с ним Антониета, которая присматривает за ним, контролируя его щедрость и доброту. Если бы вы знали, сколько завистливых и хитрых людей только и мечтают воспользоваться его безграничной щедростью…
Эмили прекрасно поняла язвительный намек, скрытый за этими льстивыми словами. Она чувствовала себя маленькой и незначительной рядом с этой блистательной женщиной, словно невзрачная моль, залетевшая на свет роскошной люстры. Но, несмотря на скромное, запыленное платье, она не опустила глаза. В ее взгляде читались твердость и достоинство, закаленные тяжелыми испытаниями. Она научилась не бояться сильных мира сего, видеть за их маской их собственные слабости и страхи.
– Вы тоже живёте в «Кипарисовых водах»? – невозмутимо поинтересовалась Эмили, словно не замечая сарказма в голосе Мэделин, словно не замечая того, что ее пытаются унизить. – И тоже пользуетесь добротой мистера Агилара?
– Слава богу, всё это в прошлом! – с натянутой, почти неестественной улыбкой ответила Мэделин, покачав головой, словно отгоняя неприятные воспоминания. – Более четырёх лет назад я снова вышла замуж и теперь абсолютно независима от Романа. Мой муж, мистер Браун, гораздо богаче этого добродушного Романа. А сегодня я приехала в «Кипарисовые воды» только на ужин. Но, знаете, начался этот ужасный дождь. Так что, возможно, нам придётся остаться здесь на ночь.
В голосе Мэделин прозвучала нотка кокетства, обращенная не столько к Эмили, сколько к самой себе, как будто она предвкушала возможность провести время в поместье, пусть и не в качестве постоянной обитательницы. Ее слова вызвали у Эмили легкое беспокойство, словно неожиданный дождь принес с собой не только влагу, но и тень прошлого, грозящую нарушить хрупкое равновесие, установившееся в «Кипарисовых водах». Она предчувствовала, что присутствие Мэделин привнесет хаос и интриги в и без того непростую атмосферу этого поместья. Дождь за окном усиливался, словно вторя её тревоге.
