Текст книги "Сон на яву (СИ)"
Автор книги: Рада Теплинская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)
27
Они добирались до «Кипарисовых вод» долгих три недели. Каждое утро, после скромного завтрака, карета снова отправлялась в путь, убаюкивая скрипом колёс и мерным покачиванием. Путешествие было изнурительным, особенно для Эмили, чьё сердце всё ещё кровоточило от недавней потери. Но, к счастью, однообразную рутину скрашивали меняющиеся за окном пейзажи.
Сначала простирались бескрайние золотистые поля, словно усыпанные самоцветами полевых цветов. Алые маки, небесно-голубые васильки и нежные ромашки щедро рассыпались по зелёному ковру, создавая ощущение бесконечного цветущего моря. Позже дорога углублялась в густые прохладные леса. Вековые деревья, словно стражи, стояли вдоль пути, сплетая свои ветви в зелёный свод. Лучи солнца, пробиваясь сквозь густую листву, играли на земле причудливыми тенями, создавая завораживающие узоры. Иногда на горизонте мелькали крошечные деревушки, словно игрушечные городки, прилепившиеся к подножию величественных холмов. Дым из труб поднимался в небо тонкой струйкой, намекая на тепло и уют домашних очагов.
Эмили с удовольствием наблюдала за этими меняющимися картинами, словно перелистывала страницы огромной, живой книги. Она старалась отвлечься от грустных мыслей, от воспоминаний об отце, которые, казалось, преследовали ее повсюду. Каждый холм, каждое дерево напоминали ей о нем.
За это время дядя и племянница, по сути, незнакомые люди, постепенно узнавали друг друга. Роман Агилар, мужчина средних лет, излучал спокойствие и уверенность. Его проницательный взгляд серых глаз оценивал обстановку с мудрой сдержанностью, а тихая, но уверенная манера речи успокаивала и располагала к себе. Лицо Романа, изрезанное сетью тонких морщинок у глаз и губ, свидетельствовало о его жизненном опыте, о пережитых радостях и горестях. Он часто рассказывал Эмили истории из своей жизни, увлекательные рассказы о путешествиях, приключениях и интересных людях. Однако он старательно избегал упоминаний о прошлом, особенно о том, что могло бы напомнить Эмили об отце, понимая, как ей сейчас тяжело.
Поначалу Эмили чувствовала себя неловко, словно чужая в этих незнакомых стенах. Она, юная девушка, чья жизнь внезапно перевернулась с ног на голову, тяжело переживала потерю отца. До этого она привыкла путешествовать только в его сопровождении, чувствуя его защиту и заботу. Перспектива провести столько времени наедине с незнакомым мужчиной, пусть и родственником, немного пугала ее. Темные волосы, обычно тщательно заплетенные в аккуратную косу, сейчас были растрепаны и непослушны из-за долгой дороги, а в больших карих глазах сквозила глубокая, неиссякаемая печаль. Она часто отводила взгляд, стараясь скрыть свои чувства.
Но Роман, словно почувствовав ее замешательство, поспешил успокоить племянницу. Он обладал природным тактом и умением располагать к себе людей. Его спокойствие и уверенность действовали на Эмили умиротворяюще, словно тихая гавань после бури. Он никогда не давил на нее, не требовал объяснений, просто был рядом, готовый поддержать в трудную минуту.
– Эмили, теперь я твой опекун, – мягко сказал он однажды, слегка наклонившись вперед и протянув руку, чтобы коснуться ее ладони. Его прикосновение было легким и ненавязчивым. – Твой отец в своем письме поручил мне присматривать за тобой, и теперь ты находишься под моей опекой. Он хотел, чтобы ты была в безопасности и продолжала жить полной жизнью, несмотря на его отсутствие. Он верил, что в «Кипарисовых водах» ты сможешь начать все сначала, найти свое место и обрести счастье. Там у тебя будет своя комната, сад, где ты сможешь выращивать цветы, и, самое главное, свобода.
Немного помолчав и заметив, что Эмили все еще выглядит напряженной, Роман добавил, стараясь разрядить обстановку и вызвать у нее хотя бы слабую улыбку:
– К тому же, – сказал Агилар с тёплой улыбкой, в которой читались искренняя забота и неприкрытая симпатия, – мне почти сорок пять лет. Будь я на несколько лет старше, то вполне годился бы тебе в дедушки! Если тебя смущает моё присутствие, представь, что я твой... очень дальний родственник. Я не буду навязываться, но буду рядом, когда тебе понадобится совет или поддержка. Я знаю, что сейчас тебе тяжело, и мне не хотелось бы добавлять тебе переживаний. Просто позволь мне помочь.
Эмили тронула искренность и доброта дяди. Слова о заботе отца, переданные Романом, словно тёплое одеяло, согрели её заледеневшее сердце. Она словно услышала голос отца, успокаивающий и поддерживающий её в трудную минуту. В уголках её глаз блеснули слёзы благодарности. Она почувствовала, как тяжесть одиночества немного отступает, а на её место приходит слабая, едва уловимая надежда на будущее. Возможно, в «Кипарисовых водах» ее ждет не только новое место жительства, но и новая жизнь, полная новых возможностей и новых знакомств.
– Хорошо, я попробую, – тихо ответила Эмили, стараясь скрыть дрожь в голосе и робко улыбнувшись. – Думаю, это будет несложно. Вы очень похожи на него... немного. У вас даже голос такой же мягкий и успокаивающий. И глаза... похожие, добрые глаза.
Роман улыбнулся Эмили в ответ, стараясь сдержать переполнявшие его чувства. Он понимал, что ей нужно время, чтобы привыкнуть к нему, открыть свое сердце и довериться. Но он был полон решимости оправдать доверие ее отца и стать для Эмили настоящей семьей, опорой и поддержкой в трудную минуту.
28
Так началось их совместное путешествие, отмеченное взаимным уважением, пониманием и постепенно растущей привязанностью. Долгий путь к «Кипарисовым водам» становился не только дорогой к новому дому, но и путём к исцелению, возрождению и обретению новой семьи. С каждым днём Эмили чувствовала себя всё увереннее и спокойнее в присутствии дяди. Она снова начинала улыбаться, робко, но искренне. Она начинала верить, что сможет преодолеть боль утраты и построить счастливое будущее даже без отца рядом. А Роман, в свою очередь, видел в Эмили не только племянницу, но и дочь, о которой он всегда мечтал, но которой у него никогда не было. Он был готов отдать ей всю свою заботу, любовь и тепло, чтобы помочь ей расцвести, стать сильной, независимой и счастливой женщиной. Он видел в ней будущее, свет, который озарит его собственную жизнь. И это путешествие к «Кипарисовым водам» стало для них обоих началом новой, долгой и, возможно, счастливой главы.
Роман ласково потрепал Эмили по плечу, и они продолжили путь по утопающей в зелени тропинке, петляющей сквозь густой лес. Солнце пробивалось сквозь листву, рисуя на земле причудливые узоры из света и тени. С первой же встречи между ними возникла неподдельная симпатия, словно два пазла, наконец-то нашедшие друг друга. Эта симпатия переросла в крепкую дружбу, основанную на общих интересах и глубоком взаимопонимании, и с каждым прожитым вместе днём она становилась только крепче, словно старое вино, с годами приобретающее более насыщенный вкус.
Эмили, увлеченно жестикулируя, словно дирижируя оркестром воспоминаний, рассказывала дяде о своем беззаботном и солнечном детстве, проведенном в «Бэль Эйр». Ее голос звучал тепло и нежно, словно она перебирала старые фотографии, наполненные радостью и смехом. Эти воспоминания были для нее драгоценны, как осколки утраченного рая, резко контрастирующие с мрачными годами, наступившими после того, как ее отец, Мэтью, в одночасье лишился всего, проиграв состояние в азартных играх. Беззаботность уступила место тревоге, а солнечные дни сменились серыми буднями, полными финансовых трудностей и разочарований. Она рассказывала о больших семейных праздниках, о тёплых летних вечерах у бассейна, о том, как отец учил её плавать и как они вместе строили замки из песка на пляже. Но потом голос Эмили дрогнул, когда она перешла к рассказу о падении. Она описывала, как медленно, но верно отец погружался в пучину азарта, как пропадал по ночам, а потом возвращался домой с потухшим взглядом и пустыми руками.
После этого, затаив дыхание, словно боясь спугнуть хрупкий момент откровения, Эмили слушала трагическую историю Романа о его первой жене, Сабине Викарио. Роман описывал ее как воплощение очарования, женщину, которая одним своим присутствием могла осветить комнату. Она была не только его возлюбленной, но и матерью их общего сына Эрнесто, которому сейчас было двадцать семь лет, молодого человека, о котором Эмили пока знала лишь понаслышке. На губах Романа, словно высеченных резцом талантливого скульптора, появилась грустная улыбка, отбрасывающая тень печали на его лицо, словно напоминая о невосполнимой утрате. В его глазах плескалась тоска, словно он видел перед собой призрак прошлого. Он рассказал Эмили о том, как Сабина любила танцевать фламенко, как заразительна была ее страсть к жизни и как они мечтали вместе объехать весь мир.
– Мы безумно любили друг друга, – вздохнул он, и его голос наполнился воспоминаниями, словно он заново переживал те далёкие годы. – Мы были так молоды, полны надежд и дерзости, уверены, что сможем покорить весь мир. Нам с Сабиной тогда было примерно столько же лет, сколько сейчас тебе, мы были полны энергии и амбиций. Наши отцы даже слышать не хотели о нашем браке. Общественное мнение, предрассудки, гордость – целая стена встала между нами, сложенная из упрямства и нежелания идти на компромисс. Чтобы быть вместе, нам пришлось сбежать, отречься от устоев, пойти против воли родных и близких. Но, увы, семейная жизнь у нас не заладилась. Бурные страсти быстро угасли, оставив после себя лишь пепел разочарования. По сути, мы с Сабиной так и не обрели настоящего, полного счастья... Мы боролись, пытались сохранить наш брак, но в итоге оказались сломлены под тяжестью обстоятельств. – Роман сделал паузу, собираясь с духом, и продолжил: – Наша юношеская любовь столкнулась с реальностью быта, с необходимостью зарабатывать на жизнь и с постоянным давлением со стороны наших семей.
Роман с печальным вздохом устремил взгляд в бескрайние просторы, где горизонт сливался с небом в дымке марева, словно пытаясь разглядеть там ответы на вопросы, которые мучили его долгие годы, вопросы о том, что он мог бы сделать иначе, что упустил.
– Её отец, дон Армандо, был гордым испанским грандом, человеком старых традиций, для которого честь и репутация значили всё. В жилах моего отца, Энди, пусть и не текла такая же благородная кровь, но в гордости он ни в чём не уступал дону Армандо. Энди гордился тем, что одним из первых откликнулся на призыв Стивена Остина и переехал в Техас, внося свой вклад в историю этой земли, считал себя первопроходцем и строителем нового мира. Дон Армандо приходил в ярость при одной только мысли о том, что его единственная дочь, наследница огромного ранчо, его гордость и опора, станет женой какого-то гринго, человека, которого он считал чужаком и выскочкой. Энди приходил в такую же ярость, когда думал о том, что его единственный сын пойдёт под венец с дочерью «какого-то испанца», представителя народа, к которому он давно испытывал неприязнь. Отец всей душой презирал дона Армандо, хотя тот был настоящим аристократом, человеком с безупречной репутацией и мог проследить свою родословную на много поколений вглубь веков, вплоть до конкистадоров и далее. Отец считал его представителем уходящей эпохи. Вражда между семьями, основанная на предубеждениях и старых обидах, стала для нас непосильным бременем.
Роман усмехнулся, горько иронизируя над своей судьбой, словно он был марионеткой в руках рока.
– Ситуация, надо сказать, сложилась не самая приятная, мягко говоря, словно судьба решила сыграть с нами злую шутку. Но со временем, как это часто бывает, дон Армандо остыл и перестал ругать дочь за своенравие и брак со мной. А после рождения Эрнесто он и вовсе простил нас, признал внука, уступил. Возможно, он увидел в Эрнесто продолжение своего рода, надежду на будущее. Дон Армандо перестал сердиться на Сабину, а мой отец так и не простил меня. Он до самой смерти отказывался признавать Эрнесто своим внуком, не хотел иметь с ним ничего общего, словно Эрнесто был живым укором, символом его поражения. Если честно, он люто ненавидел Сабину. Энди никак не мог смириться с тем, что я пошёл против его воли, предал его идеалы, и всячески старался отравить жизнь Сабине и Эрнесто, сделать её невыносимой, придумывая всё новые и новые способы унизить их. Признаюсь, я сам очень виноват. Наверное, я должен был что-то предпринять, как-то защитить свою жену и сына от нападок отца, но я так и не осмелился пойти против его воли, у меня не хватило духу. Я был слишком слаб, слишком молод и неопытен, чтобы противостоять воле отца. Моя трусость разрушила не только мой брак, но и жизни моих близких. Он замолчал, и они долго шли в тишине, каждый погружённый в свои мысли. Эмили чувствовала, как тяжесть его слов давит на неё, и ей захотелось обнять его, чтобы хоть как-то облегчить его страдания. Она видела в нём не только дядю, но и просто человека, глубоко раненого жизнью.
29
Эмили вглядывалась в доброе, но немного усталое лицо дяди Романа, освещённое отблесками костра. В этом лице, с морщинками вокруг глаз и чуть опущенными уголками губ, вдруг отчётливо проступила какая-то... слабость. Не физическая, нет. Скорее, слабость характера. Она всегда считала его добрым, внимательным, отзывчивым человеком, но теперь, словно пелена спала с глаз, Эмили увидела в дяде Романе не героя, а человека, предпочитавшего идти по пути наименьшего сопротивления.
Её первое впечатление о том, что Роман всегда выбирает самое лёгкое и удобное решение проблем, возникшее ещё при их первой встрече в городе, лишь укрепилось после рассказа о Сабине и трагической судьбе Эрнесто. Это было уже не просто ощущение – это превратилось в уверенность, прочно засевшую в сознании девушки. Однако это вновь обретённое знание ничуть не ослабило ту глубокую привязанность к дяде, которая неожиданно возникла в её сердце за время их недолгого знакомства. Она испытывала к нему искреннюю симпатию и даже нежность, как к близкому родственнику, которого знала всю жизнь.
В то же время его желание любой ценой избегать трудностей не могло не вызывать у девушки растущего беспокойства. Что, если Антониета вовсе не хочет видеть ее в «Кипарисовых водах»? Что, если встреча с племянницей не входит в ее планы? Решится ли Роман пойти против воли своей молодой и, как ей казалось, властной жены? Сможет ли он настоять на своем или снова предпочтет уступить, лишь бы избежать конфликта? Эта мысль терзала Эмили, омрачая предвкушение встречи с новой жизнью.
По дороге в «Кипарисовые воды» им редко попадались крупные города или уютные посёлки, поэтому почти каждую ночь приходилось проводить под звёздным небом, ощущая себя маленькой точкой в огромном, безбрежном мире. По ночам, когда в апрельском воздухе уже отчётливо пахло весной, Роман и Эмили устраивались у потрескивающего костра. После скромного ужина Агилар, словно пытаясь загладить неловкость, охотно рассказывал о «Кипарисовых водах», о плантации, о людях, населявших её, и о своей семье. К концу путешествия Эмили, казалось, знала о поместье всё, как будто прожила там всю свою жизнь вместе с его обитателями.
Все это время девушку не покидал один навязчивый вопрос, который прочно засел у нее в голове. В последнюю ночь перед прибытием в «Кипарисовые воды», когда усталость немного отступила, а сердце наполнилось тревогой, она все же не смогла удержаться и задала его, проглотив комок в горле.
– Вы почти ничего не рассказываете о своём сыне Эрнесто. Разве он не живёт с вами?
На лице Романа Агилара промелькнуло выражение, которое Эмили так и не смогла до конца разгадать. Оно было мимолетным, словно тень, но оставило после себя неприятный осадок. «Может, это чувство вины? – подумала девушка, пытаясь найти объяснение увиденному. – Или угрызения совести из-за того, что он так и не смог стать для сына настоящим отцом? А вдруг это просто печаль, глубокая и невысказанная? Или всё вместе, словно тяжкий груз, который он несёт на своих плечах?»
Упрямо отказываясь встречаться взглядом с племянницей, Роман неторопливо поворошил угли в костре, словно пытаясь найти в них ответ на сложный вопрос. После продолжительной неловкой паузы, которая показалась Эмили целой вечностью, он наконец ответил, стараясь говорить как можно ровнее и спокойнее:
– Мы с Эрнесто никогда не были особо близки... так сложилось, понимаешь? – в его голосе прозвучало сожаление, смешанное с оправданием. – В первые годы, когда Энди так яростно протестовал против моего брака с Сабиной, Эрнесто со своей матерью большую часть времени проводил на ранчо дона Армандо, в «Эвергрин». Это было далеко от нас, поэтому мы с ним редко виделись. Они были там счастливы, а мне так было легче...
Он замолчал, словно вспоминая те далёкие времена.
– Когда Эрнесто исполнилось семь лет, с доном Армандо случилась трагедия – его забодал бык. Сабрина больше не могла оставаться в «Эвергрин», воспоминания были слишком болезненными, и они вернулись ко мне, в «Кипарисовые воды». – Роман посмотрел куда-то в темноту, сквозь деревья, и тяжело вздохнул, словно сбрасывая с плеч тяжкий груз. – Смерть дона Армандо потрясла мальчика, он был очень привязан к дедушке. А тут ещё и Энди относился к нему как к чужому, словно напоминая, что он не часть нашей семьи.
Он нахмурился, словно испытывая стыд за поведение своего отца. Неловкость нарастала.
– Сабрина очень любила отца и ненадолго пережила его. Не прошло и года, как она умерла от лихорадки. Эрнесто очень тяжело переживал потерю матери. Он никак не мог понять, почему больше не может вернуться в любимый «Эвергрин», где прошло его детство, и почему мать так внезапно покинула его. Первые восемь лет своей жизни мальчик провёл в весёлой, почти идиллической атмосфере большого испанского дома, окружённый заботой и любовью. И никак не мог привыкнуть к мрачным и холодным «Кипарисовым водам». Энди постоянно кричал на него по поводу и без, нередко поднимал на него руку, унижал. В общем, всячески старался испортить ему жизнь...
– Но почему вы не… – Эмили осеклась, внезапно осознав, что зашла слишком далеко и ей следовало бы помолчать. Она покраснела, почувствовав, как кровь прилила к лицу, и, потупившись, уставилась на свои руки, лежащие на коленях. Ей было стыдно за свою бестактность, и она боялась ранить дядю ещё больше.
30
– Ты права, – не сразу ответил Роман Агилар, его голос звучал глухо и устало. – Мне следовало заступиться за сына, защитить его от жестокости отца, но... у меня тогда совсем не было... времени. Все время и силы уходили на плантацию, на хлопок, на то, чтобы удержаться на плаву. И я думал, что отец в конце концов привыкнет к мальчику, привяжется к нему и признает его своим внуком. Я надеялся на лучшее, закрывал глаза на происходящее. Но Энди так и не смирился с тем, что у него есть внук, и не принял Эрнесто в семью. Эрнесто рос и с годами начал винить меня в том, что я не вмешивался, не защищал ни его, ни его мать. Он был прав...
– Но после смерти вашего отца вы остались вдвоём с Эрнесто. Неужели отношения между вами так и не наладились? – тихо, почти шёпотом, спросила Эмили, боясь услышать подтверждение своим худшим опасениям.
– Мы и после смерти Энди проводили вместе не так много времени, – покачал головой Роман, словно не веря в то, что говорит. – Мой отец умер, когда Эрнесто было почти семнадцать. Через год после смерти отца... – он запнулся, словно с трудом подбирая слова, – это было почти десять лет назад... Через год после его смерти Эрнесто отправился учиться на Восток, в Гарвард. В «Кипарисовые воды» он вернулся только четыре года спустя, но тогда...
– Что тогда? – нетерпеливо спросила Эмили, затаив дыхание.
– Тогда уже появилась Антониета... – виновато пробормотал Агилар, словно произнося имя старого врага. Он посмотрел на серьёзное и внимательное лицо Эмили и, поколебавшись, добавил, словно исповедуясь в тяжком грехе: – Эрнесто привёз в «Кипарисовые воды» Антониету Мартин и её овдовевшую сестру Мэделин Браун... Антониета тогда была совсем юной... ей было чуть больше двадцати... она была невестой Эрнесто. И да простит меня Бог, но я украл невесту у своего сына и сам женился на ней... – в его голосе звучала горечь и раскаяние, как от давней раны, которая никак не заживает.
7
Эмили, словно окаменев, смотрела на Романа Агилара. Слова, только что слетевшие с его губ, звенели в ее голове, отказываясь складываться в единую, хоть сколько-нибудь приемлемую картину. Это был не просто шок, это был тектонический сдвиг, землетрясение, разрушившее фундамент всего, во что она верила. Он женился на невесте своего сына? Этот факт не укладывался ни в рамки здравого смысла, ни в рамки моральных принципов. Ее взгляд, полный недоверия и зарождающегося отвращения, буравил его, пытаясь за привычной маской властного и спокойного мужчины найти монстра, способного на такое… предательство? Злодеяние? Слово никак не хотело подбираться.
– Вы… вы женились на невесте своего сына?! – выдохнула она, и голос ее задрожал, как у испуганного воробья в бурю. Вопрос сорвался с губ скорее как обвинение, как констатация невозможного факта, чем как попытка получить объяснение. Как такое могло случиться? Как отец, человек, которого она пусть и с оговорками, но уважала, мог пойти на такой чудовищный шаг? Как Антониета, юная, кажется, вполне невинная девушка, могла согласиться на эту роль? В голове Эмили вихрем проносились вопросы, сталкиваясь друг с другом и порождая лишь гулкое эхо непонимания. Она словно барахталась в зыбучих песках, теряя опору под ногами.
Роман упорно избегал ее взгляда, словно боялся, что она увидит в его глазах отражение его греха. Его обычно уверенный и проницательный взгляд казался потухшим, словно за железной маской прятался тлеющий пепел пожара, выжегшего все благородное и достойное. Он словно съежился, стал ниже ростом, ощутимо слабее, чем обычно. Словно стыдясь произнесенных слов, словно груз вины, подобно гигантской каменной глыбе, давил на его плечи, сокрушая его своим весом. Этот сильный, властный мужчина вдруг показался жалким и беспомощным.
– Ты… никто не сможет понять, как это случилось, – прохрипел он, слова давались ему с видимым трудом, словно каждое из них вырывалось криком из самой глубины его истерзанной души. Голос звучал глухо и сдавленно, как будто он задыхался от лжи и самооправдания. – Мне было… одиноко… а Антониета оказалась… очень красивой и утончённой девушкой. Эрнесто не смог бы дать ей то, что ей было нужно. Он был ослеплен молодостью и страстью и не понимал, что для нее важно. После свадьбы он планировал поселиться в «Эвергрин», а бедная Антониета с первого взгляда невзлюбила ранчо.
Агилар, словно тонущий, ухватился за любую возможность оправдаться. Он бросил на Эмили взгляд, полный отчаянной мольбы о понимании, о сочувствии. В его глазах метались смятение и горечь, словно он сам до конца не мог объяснить ни себе, ни ей свой поступок. Он умолял ее понять, простить, хотя сам, казалось, не мог простить себя за эту чудовищную ошибку.
– Антониета получила аристократическое воспитание. Она выросла в Коннектикуте и лишь понаслышке знала о нашем суровом Техасе, о его необъятных просторах, девственной природе и… отсутствии цивилизации… а тут еще этот «Эвергрин»… – Он попытался выдавить из себя грустную, искаженную болью улыбку и пожал плечами, словно признавая собственную непоправимую глупость. – После смерти дона Армандо на ранчо никто не жил больше четырнадцати лет. Дом пришел в полное запустение и требовал серьезного ремонта. Местность там совершенно дикая, непроходимые заросли чапараля, на многие мили вокруг ни души. Там живут только дикие лонгхорны, волки и гремучие змеи. Антониета увидела такое впервые в жизни. Она-то думала, что после свадьбы они с Эрнесто будут жить в «Кипарисовых водах».
Он на мгновение замолчал, словно собираясь с духом, перебирая в памяти цепочку событий, которые привели к этой абсурдной, немыслимой ситуации. На его лице читалось сожаление, какое-то странное сочетание раскаяния и упрямой уверенности в своей правоте, словно он одновременно терзался угрызениями совести и отчаянно пытался убедить себя, что поступил единственно правильным образом. Затем он продолжил уже тише, почти шёпотом:
– Антониета позже призналась, что влюбилась в «Кипарисовые воды» с первого взгляда. Местность вокруг Сан-Фелипе больше напоминает то, к чему она привыкла на Востоке. В Сан-Фелипе хоть какая-то цивилизация, повсюду разбросаны плантации с красивыми особняками, утопающими в зелени. Повсюду потрясающая красота, хлопковые поля, а необработанные земли покрыты пышной, почти тропической зеленью, которой славится эта часть Техаса.
Роман снова беспомощно пожал плечами, и в его грустной улыбке теперь сквозили усталость и обречённость. Он выглядел сломленным, как будто непосильная тяжесть принятого им решения раздавила его, оставив лишь слабую, призрачную тень прежнего властного и уверенного в себе мужчины.
