Текст книги "Чекисты"

Автор книги: Петр Черкашин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

К. Мухамедов
ОСОБОЕ ЗАДАНИЕ

Кузница в Кульдже

На одной из неприметных улочек старого китайского города приютилось несколько крошечных кустарных мастерских. Все они были ветхими, задымленными, темными, так что в сумерках, всегда царивших здесь, с трудом удавалось разглядеть мастеровых, склонившихся над работой. Они пилили, сверлили, стучали молотками, и по этим звукам угадывался кузнечный ряд. Собственно, не все были здесь кузнецами, но улочка почему-то именовалась кузнечной. По-китайски, конечно. Существовало у нее и другое название – таранчинское. На этом языке говорило большинство местного населения.

Мастерские в то время принадлежали состоятельным ремесленникам – казахам, татарам, узбекам, таранчинцам, русским. В двадцатом году в этой китайской провинции особенно много оказалось русских. Белогвардейские банды, разбитые в Семиречье, через горы ушли на Восток, и, естественно, попали за кордон, где были интернированы китайскими властями и временно осели. Именно временно, так как главари банд – Анненков, Дутов, Сидоров предприняли переход границы не в целях прекращения войны, а для передышки и накапливания сил. В Западном Китае искали прибежища все, кто оказался битым в Советской России, кому предстояло расплачиваться за свои преступления перед революционным народом. Мне приходилось встречать в Кульдже помещиков, купцов, жандармов, царских чиновников, белых офицеров всех национальностей. И не просто встречать, а находиться среди них, слышать их речи, чувствовать настроение этих озлобленных жизненной неудачей людей. Они горели желанием снова вернуться в Россию, чтобы, прежде всего, мстить. Каждый надеялся вернуть утраченное, сесть на то место, с которого его согнал народ. Не стесняясь, эмигранты носили старые мундиры и ордена, даже хвалились ими. И это понятно: здесь, в Кульдже, существовали очень схожие с дореволюционной Россией порядки, местные власти заботливо относились к белогвардейскому отребью, выказывали бывшим чиновникам и военным свое внимание. Атаман Анненков, например, хотя и считался интернированным и значился арестованным, но пользовался свободой и жил припеваючи. Синьцзянские власти не только не притесняли его, а напротив, поощряли провокационную деятельность бывшего командующего семиреченскими белоказачьими бандами.

Так вот, одну из мастерских в Кульдже держал русский офицер, и работали в ней бывшие белогвардейцы. Правда, мало кто знал, что в прошлом эти мастеровые значились прапорщиками или есаулами. Вместо прежних форм на них были рабочие куртки, косоворотки или кузнечные фартуки.

Если бы я не знал прежде в лицо владельца кузницы, то, конечно, не обратил бы внимания на человека в простой штатской одежде. Обыкновенный содержатель маленького дела, без особых примет – ни толст, ни худ, ни горбат, ни хром. Добродушен, в глазах лукавинка, взгляд пытливый. Кузнецы тоже по виду простецкие ребята. Честно говоря, я мог вполне пройти мимо мастерской и мимо ее хозяина. Адрес был довольно туманный: кузница. А кузниц в Кульдже тьма-тьмущая. Тогда автомобили являлись редкостью, в Синьцзяне – тем более; помню, два раза и видел здесь грузовую машину, а так – всё лошади, верблюды, ослы, поклажа на телегах и арбах. Работы для кузнецов невпроворот: кому шину на колесо изготовить, кому костыль вбить, кому удила выковать. А уж подковам счета нет. Весь транспорт на подковах. Город торговый, через него каждый день сотни караванов проходят, десятки обозов, вьючных лошадей гонят со всех сел.

Большинство кузниц прилепилось у базаров и караван-сараев, часть – на главных проезжих улицах, и несколько – у входных ворот города, около дунганских харчевен и чайных. Моя кузница, я уже называю ее моей, поскольку из тысячи ищу лишь одну, не оказалась ни в центре, ни вблизи постоялых дворов, ни у выезда из Кульджи. Хозяин выбрал для нее самое неудобное, на мой взгляд, место – тихую, маленькую улочку за базаром. Поди догадайся, что там кузница. Ни один возчик, ни один караванщик не забредет сюда. Но кузница работает, люди носят мастерам всякую всячину, начиная от мотыги и кончая замком и лампой. Впрочем, хозяин, видно, не торопит рабочих. Сам до молотка и горна не дотрагивается, поглядывает издали. Чаще сидит в задней комнатушке, беседует с друзьями, что захаживают иногда в кузницу.

Трудно было набрести на эту мастерскую. И пока я нашел, истер подметки, пыли наглотался до одурения. Пыль в Кульдже особенная – тяжелая, густая, вязкая, пройдет караван – солнца не видно, а если всадники скачут – полдня будет стоять туман. Когда, наконец, увидел хозяина кузницы и удостоверился, что попал куда надо, стало легче. До этого дважды заглядывал сюда, а владельца не заставал, чуть было не оставил мастерскую в покое, другого человека принял за хозяина, а другой мне без надобности.

Теперь точно – он. Полковник Сидоров. Белоказачий атаман, правая рука Анненкова. И не поверишь: синяя рубаха, картуз, подпоясан вместо ремня шелковым шнуром. Маленький незаметный купчишка.

Он меня тоже узнал. Вначале удивился, посмотрел пристально, не ошибся ли – подумать только, расстались на той стороне, встретились в Синьцзяне. Сидоров протянул мне обе руки, как старому знакомому, пожал их крепко. Я ответил тем же, хотя был насторожен: расстались-то мы год назад не друзьями. По приказу атамана Анненкова я и несколько моих товарищей были заочно приговорены к смертной казни. Так прямо было и написано, – расстрелять за измену присяге. Но напоминать о приказе я не стал Сидорову.

– Как нашли меня? – не без удивления спросил полковник. В голосе его я уловил беспокойство. В Кульдже никто не знал о существовании атамана, во всяком случае, местные власти считали Сидорова погибшим, у них был зарегистрирован только купец Бодров. Легализация полковника потребовала бы его ареста, поскольку правительство Синьцзяна не имело права держать на своей территории воинские части другой страны и их командиров. К тому же белогвардейские военачальники входили в политическую организацию, ставившую своей целью вооруженную борьбу. Организация была тайная и, естественно, о ней не сообщали правительству, хотя отдельные чиновники знали планы и задачи белогвардейцев и даже помогали им.

– Верные люди подсказали, – ответил я.

Он прищурился, словно оценивал, насколько я искренен, и неожиданно улыбнулся.

– В счастливое время пришли.

Полковник оглядел улицу, не заметив ничего подозрительного, взял меня за локоть и повел внутрь кузницы, где виднелась небольшая дверь. Через нее мы и пошли в заднюю комнатку.

– В счастливое время пришли, – повторил полковник, когда мы уселись на маленьких табуретах, – народ стекается со всех сторон.

Он не объяснил, что за народ, но и так было понятно, кого имел в виду полковник. Мое участие в недавних походах сидоровского отряда давало право ему говорить доверительно, с расчетом на общую заинтересованность. Однако распространяться атаман не стал, – первая встреча за рубежом – это лишь пробный шаг к сближению. Поэтому Сидоров стал расспрашивать, как я попал в Кульджу, как перебрался через границу, где живу, чем занимаюсь.

Я предполагал подобный характер беседы и заранее подготовил ответы.

Они были логичными и убедительными, в них все соответствовало реальному ходу событий и лишь сдвинулись некоторые детали и заменились причины. Полковник слушал меня с заметным интересом, но не вникал в суть моих рассуждений о необходимости дальнейшей борьбы. Она сама по себе предполагалась, раз я покинул родину и стал искать сообщников. Скоро он понял, что путь, которым пришлось мне идти, был естественным и даже шаблонным – все так перебирались в Синьцзян, и прервал меня.

– Хорошо сделали, решившись на такой шаг. – Полковник подумал и добавил: – Каждый офицер должен поступать по примеру своего начальника. Там пока делать нечего... – Под словом «там» Сидоров подразумевал Советский Туркестан и кивнул куда-то за стену.

– Да, – согласился я.

– Чем живете? – поинтересовался хозяин кузницы.

– Устроился в татарский «Шанхай» делопроизводителем...

В Синьцзянской провинции тогда существовала своеобразная форма самоуправления для эмигрантов. Они селились в разных местах, но подчинялись канцеляриям по национальному признаку. Илийский округ включал в себя «шанхаи»: русский, татаро-башкирский, казах-киргизский, узбекский, таранчинский.

– Думаю жениться на дочери одного купца, завести небольшое дело...

– Вот это зря... Здесь мы люди временные... Запомните, дорогой господин прапорщик, рвать с прошлым нельзя, вы связаны и происхождением, и офицерским долгом с Россией, и только с ней...

Мне хотелось выяснить, каковы планы самого атамана. Конечно, первая встреча не давала права на искренность, но кое-что мог сказать полковник, обмолвившись случайно.

– Значит, не советуете?

– Ни в коем случае...

– Однако бобылем жить трудно, – сказал я с горечью и сожалением.

– Временно ведь, – пояснил полковник.

Я надеялся, что он уточнит срок, хотя бы приблизительно. Не вышло.

На этом первая встреча с моим бывшим начальником закончилась. Честно говоря, она меня обрадовала, но не удовлетворила полностью. Безусловно, идя в кузницу, я и на такое не рассчитывал, вообще не знал, увижу ли атамана, главное было установить – в Кульдже ли Сидоров. Теперь, когда установил, загорелся желанием узнать больше, узнать все. Таков азарт разведчика, такова закономерность всякого поиска. Тут легко увлечься и переступить грань. Сам Сидоров своей сдержанностью и осторожностью пресек мое чрезмерное любопытство.

В тот же день сообщение о Сидорове поступило к связному и полетело дальше, в центр. Спустя неделю я получил приказ – продолжать операцию: идти на сближение с атаманом, выявлять его связи с остальными эмигрантами.

И я снова направился к Сидорову. Вторая встреча должна была продвинуть меня вперед к цели. Кто знает, что затевают беляки. Ведь не случайно полковник обмолвился насчет временности моего пребывания в Кульдже. Возможно, срок короток и нам надо торопиться. Как заставить атамана быть искренним?

Я стал припоминать все, что произошло по ту сторону границы, и анализировать свои поступки, стараясь быть объективным, глядеть на факты глазами полковника...

Побег

Последний бой произошел под Джаркентом. В ночь на первое января 1920 года отряд атамана Сидорова получил приказ взять город. Пользуясь густым туманом, казачьи сотни подошли к Джаркенту на очень близкое расстояние и въехали в него, не встречая сопротивления. Командиры сотен знали, что гарнизон Джаркента невелик, но все же ожидали отпора. Тишина нас удивила и насторожила. Останавливаться, конечно, нельзя было, и отряд с ходу налетел на казармы. Тут-то и получили отпор. По нас ударили из винтовок и пулеметов. Стрельба была беспорядочной и ущерба нам почти не причинила. При желании мы могли взять казармы, но сидоровский отряд почему-то не дал ответный огонь, и отряд развернулся назад.

Как мы тогда поняли, цель налета заключалась в самом факте взятия города, он должен был продемонстрировать мощь казачьего войска атамана Сидорова, произвести впечатление на его шефа – атамана Анненкова. Белое воинство Семиречья уже пережило свою агонию, банды разваливались, остатки казачьих полков уходили за границу. Взяв Джаркент, мы все равно не смогли бы удержать его: у нас почти не оставалось боеприпасов, люди были вооружены в основном пиками, причем собственного изготовления. К тому же вера в победу давно погасла, и люди лишь по инерции продолжали подчиняться своим атаманам. Тут большую роль играл личный пример главарей, того же Дутова и Сидорова. Они фанатически держались своей пресловутой идеи восстановления прежнего строя России. Используя трудности, с которыми столкнулись Советы в первые годы строительства новой жизни, атаманы и их приспешники натравливали людей на коммунистов, виня их во всем, что произошло в результате империалистической войны, разрухи, голода и эпидемий. Однако заблуждение долго не могло держаться, солдаты видели, как меняется жизнь, их тянуло к труду, миру.

Блеснув напоследок своим полководческим мастерством, Сидоров вроде закрепил за собой славу удачливого и смелого атамана. Он был рад, даже больше – счастлив. Я подумал тогда, что полковник заранее знал исход боя за Джаркент и план свой построил на простом проходе через город. Весь день первого января он праздновал и заставлял праздновать других. Атаман выстроил отряд и объявил всем сотням благодарность за смелость и мужество при взятии Джаркента, начальник штаба зачитал приказ, в котором производил в следующие чины всех офицеров, а младших командиров повышал в званиях. Мне атаман присвоил казачий офицерский чин хорунжего.

Несмотря на победу, все же чувствовалось, что конец атамана Сидорова близок. Двадцать дней мы стояли в ожидании нового, еще более серьезного наступления, как будто даже готовились к нему. Неожиданно на рассвете нас окружил небольшой отряд красных и стал обстреливать. Как оказалось, это был все тот же гарнизон Джаркента. Со стороны командира гарнизона было смелостью напасть на превосходящего по силе противника. Не знаю, на что он надеялся. Но окружил и начал обстреливать.

Сидоров дал команду сотням отходить без боя к казачьей станице Баскунча. Но бой все-таки завязался. Красные преграждали путь огнем, и атаману пришлось обороняться, прикрывать отходящие сотни цепью стрелков. Схватка была довольно жаркой, но кончилась быстро. Гарнизон, видя, что мы отступаем, прекратил огонь и вернулся в город. Отступление или, правильнее сказать, поражение не произвело на Сидорова впечатления. Он был, как и все эти дни, в хорошем настроении, даже шутил. Вечером созвал командиров сотен в штаб и произнес заключительную речь. Дело, действительно, подходило к концу. Полковник поблагодарил офицеров за самоотверженность, напомнил о взятии Джаркента, а потом объявил о прекращении самостоятельных действий и отходе к границе на соединение с отрядом атамана Анненкова.

– Помощи пока нет, – сказал полковник, – одним нам здесь делать нечего.

Утром отряд снялся со стоянки и по ущелью Хоргос стал подниматься в горы. Вначале мы двигались строем, как и полагалось воинской части, но дорога все сужалась, и нам приходилось менять порядок, пока сотни, наконец, не вытянулись цепочкой. Впереди была лишь тропка, уходившая к перевалу.

Здесь, в горах, лежал снег, местами очень глубокий, и лошади тонули в нем по брюхо. Два дня мы барахтались в этой морозной каше, замучили лошадей и сами извелись. Ночами жгли костры, чтобы как-нибудь обогреться, восстановить силы. В глазах многих бойцов можно было прочесть отчаяние и страх. Они с радостью оставили бы отряд и скрылись, но некуда было податься – кругом пустынные склоны, скалы, пропасти. Атаман понимал состояние людей и всех торопил. Отряд растянулся по всему перевалу, от головы до хвоста цепи – чуть ли не километр. Заметно было, что часть бойцов отстает умышленно, стремится оторваться от штаба.

Для меня этот путь с отрядом Сидорова был последним. Я как бы провожал атамана до намеченного рубежа. А рубеж недалек. Скоро кончится наша земля и с ней моя служба у атамана.

На одном из привалов ко мне подошел Али Минеев и сказал тихо, чтобы никто не слышал:

– Нашел двух бойцов, у них в Баратала родственники. Можно укрыться на время.

Я молча кивнул. Значит, пора действовать.

На следующий день отряд растянулся еще больше. Я попросил у атамана разрешение подтягивать сотни, уплотнять цепь. Он хмуро ответил:

– Действуйте, хорунжий!

Я свел коня с тропы и стал пропускать мимо себя бойцов. Они двигались еще медленнее, чем вчера, и пока я дождался своей сотни, прошло не менее часа. Сотня уже не интересовала меня. По уговору ко мне должен был подъехать Али Минеев, мой товарищ по службе в действующей армии. Он появился в назначенное время – часов в одиннадцать утра. Лицо у него выражало крайнюю озабоченность, я даже подумал – не сорвался ли наш план. Бойцы, которых подговорил Минеев, могли отказаться от побега или больше того – выдать нас, надеясь на награду. А такой вариант грозил мне и Минееву расстрелом. Атаману ничего не стоило прихлопнуть нас здесь, в ущелье, и бросить на съедение беркутам, что вились с утра до вечера над вершинами гор, подстерегая отбившегося от отряда коня или человека.

– Чего стоишь на месте? – спросил с тревогой в голосе Минеев. – Полковник заметит.

– А он знает, сам приказал.

Это успокоило Али. Ему подумалось, что я без сигнала решил на глазах у всех отстать от отряда.

– Давай вместе подгонять бойцов, – предложил он. – Мои тоже растянулись.

Провожая взглядом верховых и покрикивая на нерадивых, мы выжидали минуту на обочине, когда можно будет договориться обо всем и уточнить время действия. Наконец, в цепи образовался большой интервал – кто-то замешкался или сошел с коня по своей надобности – и мы с Минеевым свободно обсудили детали побега. Своих бойцов он поставил в хвост и через час-два они подъедут.

Эти два часа растянулись на целые полдня. Солнце уже пересекало гребень и стало клониться к западу, когда показались на тропе два всадника. На поводу они держали запасную лошадь, нагруженную кошмами и продуктами. Минеев неплохо позаботился о нашем путешествии.

– За вами никого? – уточнил он.

– Кажется, – ответили верховые. – В ущелье пусто...

– Подождем немного, – предложил я. – Так будет надежнее.

Минеев не согласился.

– Упустим время, атаман хватится и пошлет разыскивать. Офицеры все-таки, заметно.

– Да и дорога трудная, засветло надо перебраться через реку, – заметил один из верховых.

Была не была! Прощай, атаман. Больше мы с тобой уже не встретимся. Тогда, год назад, я был уверен, что судьба не сведет меня снова с полковником Сидоровым. Ошибся. Вот он передо мной.

Генерал и Тай-Джу

Атаман проговорился – назвал какого-то генерала в Куре, который разделял наши общие убеждения. Надо было понять, что лицо это влиятельное. Во всяком случае, оно пользуется поддержкой Синьцзянского правительства и способно оказать помощь.

Фамилию генерала полковник не назвал или произнес так невнятно, что разобрать не удалось, переспросить же я не решился – любопытство могло насторожить атамана.

Пришлось самому выяснять, кто такой этот могущественный покровитель хозяина кузницы. Город Куре находился в сорока километрах от Кульджи, если ехать на юго-запад. Город считался военным, и там стоял гарнизон. Порядки, естественно, здесь были строгие. По улицам ходили патрули, место расположения казарм ограждалось, и приблизиться к ним гражданскому лицу не представлялось возможным. Однако в городе свободно разгуливали беляки в форме, и военная комендатура для них была открыта. Видели здесь как-то самого Анненкова. Правда, слух этот никто подтвердить не мог, официально атаман считался узником и передвигаться по провинции не имел права. Русские офицеры между тем присутствовали на обеде, устроенном в честь своего бывшего командира. Больше того, говорили, что атаман являлся гостем коменданта Куре генерала И Тай-джу.

Теперь все стало ясно. Именно И Тай-джу имел в виду Сидоров, когда намекал на влиятельного сообщника. Вряд ли кто другой из близких к правительству лиц мог открыто принимать Анненкова. В то время китайское правительство уже признало Советскую Россию и утвердило в Кульдже советское консульство. Было бы нелогично и даже бестактно в той же самой Кульдже или Куре демонстрировать свои симпатии к врагам Советов. Подобный вызов способен был бросить лишь И Тай-джу. Он не являлся ни членом правительства Синьцзяна, ни государственным деятелем. Его считали наемником.

И Тай-джу во время гражданской войны в Семиречье примкнул со своей маньчжурской бригадой к Анненкову, стал одним из помощников атамана. Вместе они совершали налеты на станицы и города, и часто маньчжурская бригада выполняла роль ударной группы, разносила селения, поджигала дома, наводя ужас на крестьян. И Тай-джу считал себя правой рукой атамана и гордился этим. Когда военное счастье перестало улыбаться Анненкову и Красная Армия развернула решающее наступление на белоказаков, И Тай-джу первый предложил перейти в Западный Китай и сдаться синьцзянским властям. Тайно генерал уже вел переговоры и добился согласия правительства. И не только согласие, он выторговал себе должность коменданта приграничного городка и сохранение в полном составе маньчжурской бригады. Взамен китайское правительство получало все вооружение отряда Анненкова и Дутова, состоящее из восьми тысяч винтовок, восьмидесяти пулеметов и нескольких полевых орудий разного калибра. Бедная на вооружение китайская армия пополнилась неплохим оружием, глаза чиновников из военного ведомства разгорелись, и вопрос для И Тай-джу был решен положительно. Так за спиной своих господ и союзников генерал совершил сделку.

Существовало мнение, что Анненков и Дутов знали о переговорах командира маньчжурской бригады и даже поощряли их. Возможно, последнее соответствует истине. После перехода границы дружба трех главарей не нарушилась, а, наоборот, укрепилась. Видимо, план был общий и предусматривал дальнейшее сотрудничество. Став комендантом военного города, И Тай-джу взял под свою защиту обоих атаманов, все оружие, принадлежавшее когда-то белоотрядам, спрятал в своих арсеналах. Синьцзянские власти не препятствовали генералу, так как побаивались его. В любую минуту он мог взбунтоваться и захватить не только город, но и весь Илийский округ.

При очередном моем визите в кузницу разговор снова коснулся помощи со стороны могущественных покровителей. Я сказал, что многие хотели бы снова взяться за оружие, но его нет. С теми пиками, которые ковали для нас в станицах, смешно выступать против Красной Армии – она сейчас лучше вооружена, лучше экипирована, пополнена опытными командирами. А где мы найдем щедрого хозяина? Тут, в Синьцзяне, к нам относятся с подозрением, Анненков под арестом, Дутов тоже, китайские власти налаживают добрососедские отношения с Советами. На англичан тоже нет особых надежд.

Сидоров выслушал меня и ответил:

– Я рад, что вы так серьезно относитесь к предстоящей борьбе. Это хорошо. Мы действительно не имеем права повторять затею со старыми средствами. Они не оправдали себя. Доверьтесь своим атаманам, которые думают о будущем и готовят все необходимое для решающего шага.

Полковник ограничивался общими фразами, а мне нужны были конкретные фамилии и факты. Поэтому я пустился на хитрость.

– Атаман Анненков напрасно отдал все оружие этому хунхузу, – сказал я. – У нас теперь было бы чем вооружить сотни.

Сидоров удивленно поднял брови, потом насупился.

– Вам известен факт, но не известны причины. Перед нами стояла дилемма: или бросить винтовки красным, или... – полковник запнулся, не решаясь, видимо, открыть секрет, но после небольшого раздумья выдал все же его мне, – ...или передать на хранение.

Значит, оружие находится на хранении у генерала И Тай-джу. В нужную минуту им воспользуются Анненков и Дутов. Я тогда еще не знал, как повернутся события и какую роль будет играть мой полковник. Мне и тем, кто изучал обстановку за кордоном, фигура Сидорова не казалась главной и тем более решающей. Первым в ряду стоял Дутов, вторым Анненков, остальные шли следом. Почему Дутов стоял первым? По своей активности этот атаман более привлекал к себе внимание, чем Анненков, на него делали ставку европейские правительства. Притом Дутов был более популярен среди офицерства. Между собой два атамана не ладили, боролись за первенство, каждый старался захватить трон диктатора в будущем белом правительстве России. Даже здесь, за пределами родины, они продолжали эту борьбу, хотя она уже не носила такой остроты, как прежде. Общие неудачи и общие интересы несколько сблизили атаманов. Оба были связаны единой тайной белогвардейской организацией и подчинялись ей.

Для меня оставалась неясной роль генерала И Тай-джу. Кого он поддерживает: Анненкова, Дутова или обоих вместе? На это Сидоров не мог ответить. Да я и не стал бы спрашивать – слишком откровенным показался бы мой вопрос атаману.

– Могу я сослаться на сказанное вами при возможном разговоре с товарищами, – на всякий случай попытался уточнить я. – Всех интересует оружие.

Полковник встревожился:

– Ни в коем случае... И вообще, все, о чем мы говорим с вами, – святая тайна.

– Понимаю.

– Заверьте их, оружие будет в нужном количестве... И даже больше.

– Я маленький человек... Если ваше имя?

– Обо мне пока ни слова... Назовите атамана Анненкова...

– Хорошо, – согласился я.