Текст книги "Чекисты"

Автор книги: Петр Черкашин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Шарипджан, глядя на Чернова, крикнул:

– Плов отравлен! Это они его отравили, весь отряд хотели погубить.

На несколько секунд застыли бойцы, не двигаясь с места. А потом разом поднялись.

– Убить негодяев!

– Расстрелять!

– Повесить!

Чернов пальнул в воздух. Он сказал тихо, а слышали все:

– Мы бойцы революции, и судить предателей будет трибунал. Арестовать их!

Шарипджан рассказал Чернову о том, кто поведал ему об отравленном плове. Позвал парня, который стоял под деревом и с любопытством разглядывал бойцов, их снаряжение, вслушиваясь, чуть наклонив голову, в странный говор.

– Тебя как зовут?

– Хакимджан, сын Гаипа!

– Хаким, мы хотим созвать сегодня общекишлачное собрание и предложить тебя в амины. Как, согласен?

Парень сначала пожал плечами, удивленный, что в его жизни может произойти такая важная перемена. А потом сжал губы, свел брови к переносице:

– Согласен! Прежний амин только и делал, что бедняков обманывал, а я батракам друг.

Чернов не удержался, одобрительно хлопнул Хакима по плечу, да так, что тот покачнулся. Тряхнув за руку, сказал:

– Молодец! Справишься! А самое главное, надо создать в кишлаке отряд самоохраны из бедняков и батраков. Из смелых людей! Оружие есть, вон сколько побросали басмачи.

Как ни злились баи и духовники, собрание прошло организованно. Амином кишлака Бувайда был избран батрак Хакимджан Гаипов. А через два часа он прошел к Чернову и доложил, что создал отряд самоохраны из двадцати человек. Причем половина из них охотники, лучшие стрелки в округе.

Чернов предложил ему:

– Говоришь, у тебя в отряде двадцать бойцов? Я тебе еще двадцать дам во главе с Павловым. Понял? Вас сорок станет, сумеете кишлак защитить. А мы двинемся дальше.

Сказано – сделано! Бойцы поддержали предложение командира. Собрались за полчаса и пошли, легко преодолевая километры.

...Шли по Султанбаязу осторожно, старались слиться с тенью дувалов, избегая освещенные луной стороны улиц.

Дремавший на крыше атаджановского дома часовой, увидев внизу вооруженных людей, вынырнувших из темноты на небольшую площадь, завопил не своим голосом:

– Ким? – Не получив ответа, заметался по крыше. – Вайдод! Вайдод!

Один из красногвардейцев, не целясь, выстрелил, пуля скользнула рядом с головой басмача. Часовой завыл: «Уляман! Ой, уляман!»

Прыгнул с крыши во двор. Прыжок оказался неудачным, басмач вывихнул ногу и завизжал.

Басмачи выскакивали из кибиток, в ужасе метались по двору. Те, кто успел опомниться, хватали ружья, палили вверх, еще больше усиливая панику. Чернов приказал бойцам забросать двор гранатами, а пулеметчику – прошить очередями. Басмачи, побросав лошадей и оружие, через проломы в стенах, через соседние дворы бежали в спасительные чули[17]17
  Степи (узб.).


[Закрыть].

С криками «Ура!» отряд ворвался во двор, где валялись трупы и стенали раненые. Чернов, не останавливаясь, бросился в конец двора. На женскую половину рванулся раньше всех Шарипджан с группой бойцов.

Шарипджан, захватив караульщика, допрашивал его. Бойцы осматривали помещения во дворе. Но вот они направились к ичкари. Шарипджан крикнул:

– Туда нельзя, там женщины!

Красногвардейцы остановились. Один грубо спросил:

– Почему нельзя? На войне все можно! – Решительно шагнул к ичкари.

Шарипджан в два прыжка достиг двери, заслонив ее спиной.

– По нашему закону мужчина не может войти в ичкари, не предупредив об этом заранее. Женщины закроют лица, и мы сможем войти.

Когда в кишлаке началась стрельба, спавший в ичкари Атаджан вскочил с постели и замер, вслушиваясь. Он расслышал испуганный вскрик караульщика, увидел в окно приближавшихся бойцов. Как шакал в западне, метался Атаджан по комнате, в нижнем белье, с револьвером, готовый лбом пробить стену. Воспользовавшись тем, что Шарипджан задержал красногвардейцев, он натянул сапоги на босые ноги, и, ударяя каблуками в каркасную стену, пробил в ней дыру. Выполз задом, попал в соседний двор, притаился в лабиринте дворовых построек у местного имама.

– Пошт!.. Пошт!.. – прокричал Шарипджан и после этого толкнул дверь ичкари. Дверь была на запоре. Он постучал, но никто не ответил. Шарипджан постучал сильнее. На этот раз послышался испуганный женский голос:

– Ким?

– Очинг![18]18
  Открой (узб.).


[Закрыть] – властно произнес Шарипджан. Когда дверь открылась, он вошел, держа в руке маузер. За ним следовали пять бойцов.

– Хечким йук[19]19
  Никого нет (узб.).


[Закрыть], – проговорил женский голос, уже слышанный Шарипджаном раньше. Он вспомнил – это Халима. Всматриваясь в темноту, увидел ее, сидящую на полу в углу с натянутым на голову одеялом.

– Где Атаджан?

– Он убежал туда. Вон туда! – Халима указала на дыру в стене.

Шарипджан, словно ужаленный, подскочил к пролому, опустился на колени, протиснулся и вылез наружу. Увидел следы ног. Оставив двух бойцов в ичкари, он с тремя другими пошел по следам. Уже совсем рассвело, когда вернулся в кишлак, нашел Чернова и сел рядом тяжело вздохнув. Он-то хорошо понимал, что только по его вине скрылся Атаджан, и потому не мог смотреть в глаза командиру.

– Мне обо всем рассказали бойцы. Очень жаль, что мы упустили этого двуногого зверя, – сказал Чернов. – Ну, ничего, он еще попадется. Правда, неизвестно, каких это будет стоить жертв, но мы его поймаем, и отчаиваться не следует.

«Лучше бы он меня выругал», – подумал Шарипджан. Ему было очень больно за ошибку. Чернов, видя, что Шарипджан совсем сник, уверенно произнес:

– Если хочешь знать, ты поступил правильно. Представь, вошли бойцы без предупреждения в ичкари, поднялся бы крик, баи использовали бы этот случай и ославили нас, большевиков, как насильников.

Шарипджан понимал, что командир говорит так, чтобы утешить его, но все же от этих слов ему стало легче, и он в душе был очень благодарен Чернову.

* * *

Как только отряд Чернова ушел в Султанбаяз, баи и духовники Бувайды, собравшись тайком, решили послать гонца к Иргашу.

Иргаш выслушал гонца и приказал, чтобы джигиты седлали коней.

– Говоришь, сам видел, как сто аскеров ушли в сторону Дарьи? – переспросил он с радостью.

– Сам, Иргаш-бек, сам и пересчитал их.

Иргаш оделся, нацепив оружие. Заходил по кибитке, нервно потирая искалеченную руку.

– Я разделаюсь с ними в Бувайде! Они узнают, каков Иргаш!

Он быстрыми шагами вышел во двор, где по сотням выстроилась вся его банда.

...Туго пришлось тем, кто остался охранять Бувайду.

Басмачей было раз в десять больше. Они истошно визжали, крутясь на конях, как дьяволы, беспрерывно паля из ружей. Все сильнее нарастала перестрелка, все у́же сжималось кольцо окружения, и все меньше становилось защитников, способных держать оружие в руках, а главное – совсем мало патронов и гранат.

Павлова ранило в ногу. Он попытался встать, но не смог. Его перенесли в кибитку, приткнувшуюся к дувалу, сюда же перевели арестованных – амина и чайханщика.

Павлов командовал лежа. Когда басмачи ворвались во двор, он отдал приказ – всем в кибитку, будем защищаться до последнего!

Осталось в живых двенадцать красногвардейцев и девять человек из отряда самоохраны. Забаррикадировали двери, выставили ружья из окон – благо их оказалось целых четыре; по одному, на выбор, стали снимать басмачей.

Один из бойцов, зло посмотрев на арестантов, бросил:

– Чего их держать, надо в расход пустить!

– Не разрешаю! – сквозь стон глухо сказал Павлов. – Разве это дело. Ты лучше посчитай, сколько у хлопцев гранат осталось и сколько патронов.

Оказалось, на каждого по шесть патронов, а гранат – одна.

– Дайте ее мне! – потребовал Павлов. – Я знаю, когда она понадобится.

После нескольких отчаянных попыток овладеть кибиткой, басмачи, потеряв много убитых и раненых, попрятались за углами соседних строений и принялись осыпать осажденных градом пуль. А осажденные отвечали все реже. Оставалось по два патрона на каждого. Басмачи догадались, почему так редко стреляют красногвардейцы.

По приказанию Иргаша пятьдесят джигитов, вопя: «Алла, алла!.. Ур, ур!», бросились к кибитке.

Павлов передал гранату бойцу, стоявшему у двери.

– Швырни им под ноги!

Вслед за взрывом послышались крики, ругань. Пять убитых басмачей и несколько раненых остались около двери, остальные разбежались.

– Это дело! – громко сказал Павлов, а сам подумал: «Скоро конец! Неужели не поспеет Чернов? И чего он там застрял, в Султанбаязе?»

Басмачи решили поджечь кибитку. Ворохами гузапаи, янтака и клевера они обложили ее. В кибитке наступило замешательство. Кое-кто из отряда самоохраны стал просить переводчика, пусть уговорит Павлова сдаться. Амин закричал басмачам, чтобы те не поджигали дом, иначе вместе с русскими сгорит и он. Басмачи, услышав вой и причитания, решили, что осажденные намерены сложить оружие. Начали смелее подходить к кибитке.

Павлов приподнялся, оперся о стену и обратился к бойцам:

– Хлопцы, осталось десять патронов, да еще пять штук в моем нагане. А потом мы будем драться ножами и зубами.

Басмачи подожгли хворост, стали прикладами бить в стены, выкрикивая ругательства. Тут грянули выстрелы. Два бандита, стоявшие ближе к двери, рухнули наземь, остальные, взвыв, отскочили за угол.

Сухой янтак и клевер запылали ярким пламенем. Амин и чайханщик, увидев огонь и дым, заскулили еще громче, начали что-то кричать.

– Замолчите, жабы, и без вас тошно! – Павлов нашел в себе силы, поднялся на ноги. – Хлопцы, приготовьте ножи и штыки.

Вдруг на улице послышалось многоголосое «Ура!», застрочил пулемет. Раздались взрывы гранат.

– Наши успели! Хлопцы, наши пришли! – задыхающимся голосом проговорил Павлов и без чувств свалился на глиняный пол.

Басмачи, заслышав выстрелы подходившего отряда Чернова и крики «Ура!», бросились врассыпную, как мыши от кота. Шарипджан первым вскочил в охваченную пламенем кибитку, стал вытаскивать раненых.

Вечером Чернов, собрав всех бойцов, подвел итоги последних боев:

– Хотя мы упустили Атаджана и потеряли в обеих операциях двадцать с лишним человек, мы можем с гордостью сказать – обе банды сильно пострадали, а потери их во много раз больше, чем у нас. Я приношу глубокую благодарность узбекскому революционеру Шарипджану за оказанную помощь в борьбе с басмачами!

На другой день, после похорон погибших красногвардейцев и бойцов из отряда самоохраны, Шарипджан уезжал в Коканд. Прощаясь с Черновым, сказал:

– Вы вчера благодарили меня за помощь. Это вам спасибо за то, что сметаете с лица земли злейших наших врагов – басмачей! Рахмат! Катта рахмат!

Конец резидента

Суфи Аббасов уже не работал в школе. С созданием областных организаций его перевели в отдел народного образования.

Он не успел разложить бумаги на столе, как был вызван к заведующему.

– В пятницу в Наркомпросе состоится совещание. Вам, товарищ Аббасов, надо будет поехать в Ташкент. Приказ уже подписан, командировочные документы заготовлены. Выезжайте сегодня первым поездом, вы ведь знаете, что в Наркомпросе всегда спешка и там очень не любят, когда с периферии опаздывают.

Возвращаясь домой, Суфи миновал каменный мост и посмотрел в свой переулок. Все в порядке: две перекладины лестницы торчали над забором. Он остановился около лепешечника.

Рядом то и дело сновали люди. Аббасов перебирал в плетеной корзине лепешки, недовольно ворча: «Вечно они у тебя холодные и черствые». Лепешечник божился, что это не так, выхватывал со дна теплые лепешки и совал их в руки турка.

Дождавшись удобной минуты, Суфи прошептал:

– Сегодня же предупреди гараджи, что я выехал на совещание в Ташкент, где пробуду несколько дней.

...Когда Аббасов уже ехал в поезде, его слуга Васиф осторожно постучал в калитку дома Шарипджана. Через несколько минут турок и Муминджанов сидели за скромным дастарханом и вели деловой разговор.

Вскоре пришел начальник особого отдела Колосов и с ним молодой человек лет двадцати трех, в гимнастерке защитного цвета, туго перетянутый ремнями.

– Знакомьтесь, командир истребительного отряда Орлов!.. Один из десяти краскомов, которых прислал Михаил Васильевич Фрунзе. Товарищ Орлов принял командование над крепостным дивизионом Бобришева, вчера дивизион переформирован в истреботряд.

Услышав фамилию погибшего друга, Шарипджан тяжело вздохнул. Глядя на Орлова, подумал: «Как-то этот будет воевать, сумеет ли заслужить такую же любовь у бойцов, какой пользовался Николай?»

Александр Орлов тепло улыбнулся в ответ на изучающий взгляд Шарипджана и крепко сдавил ему руку. Юноша просветлел – почувствовалось сразу, что они станут друзьями, что приживется молодой командир в дивизионе, которым когда-то командовал лихой Николай Бобришев.

Совещались до утра, договорились, как захватить Сабира эфенди. Колосов верил, что или Аббасов, а иначе, майор Риза-Али бей, или капитан Сабир эфенди должен знать, где скрывается Кейли. Он сказал:

– Васифу возвращаться домой не надо. Там будут дежурить мои люди. Пусть отдохнет здесь, да и тебе, Шарипджан, надо хорошенько выспаться. Ночь опять предстоит бессонная.

...Истребительный отряд достиг берега Дарьи к полуночи. Впереди виднелся небольшой островок, густо заросший деревьями и кустарником. Орлов и Шарипджан решили: один взвод останется здесь, два взвода с ручными пулеметами переправятся на островок, укроются и будут держать под прицелом другой берег... Это на тот случай, если Сабир эфенди явится не один, а в сопровождении басмаческого отряда.

Еще до наступления рассвета Шарипджан, Васиф, переводчик отряда Булатов и комсомолец Мурад, вооруженные револьверами, ножами и ручными гранатами, переправились на другой берег Дарьи. Никем не замеченные, они пробрались в кишлак, в дом Хашима – родного дяди Мурада.

Орлов, затаившись с двумя взводами на острове, в бинокль рассматривал кишлак. Видно все, как на ладони. Вон дом Хашима: Мурад говорил, что рядом с домом дяди растет самый высокий тополь в кишлаке.

Александр остался доволен выбранной позицией, она позволяла оказать помощь Шарипджану буквально за несколько секунд.

В стеганом халате из коричневой маты, в тюбетейке, обмотанной зеленым платком, смуглый Васиф выглядел настоящим горцем, таджиком. В кишлак Ашт он пришел часов в одиннадцать утра, в пасмурный день пятницы, когда мусульмане со всей округи съезжаются на базар.

Кроме сушеного урюка, тутовых ягод, ячменных лепешек и глиняных горшков, ничего другого здесь не было. Но любители базара наводнили площадь, и она гудела от множества голосов.

Затерявшись в толпе зевак, среди которых было немало вооруженных басмачей, Васиф ходил по базару, надеясь встретить Сабира эфенди.

Он вдруг почувствовал, как кто-то цепко сдавил пальцами его плечо. Васиф вздрогнул и обернулся. Перед ним улыбаясь стоял один из постоянных посетителей Суфи Аббасова.

– Как ты попал сюда? Уж не случилось ли чего с майором?

– По воле аллаха мой господин здоров и желает вам, эфенди, успехов и благополучия. – Васиф извлек из-за пазухи янтарные четки и таинственно зашептал:

– Мне надо переговорить с вами, эфенди, давайте отойдем в сторону.

– А мне незачем прятаться, – по-турецки ответил Сабир эфенди... – Я чувствую себя здесь безопаснее, чем в священной Порте. Четки ты можешь спрятать, я ведь знаю, с кем имею дело.

Только сейчас Васиф заметил, как дехкане и джигиты, проходя мимо, низко кланялись капитану, прикладывая к груди ладони.

– Я не могу нарушить волю моего господина, он приказал переговорить с вами наедине.

Они отошли в сторону.

– Из блистательной Порты прибыл очень важный человек. Майор приказал мне проводить этого человека до кишлака Пунган, а потом предупредить вас о встрече. Майор приказал, чтобы никто, даже сам курбаши Рахманкул, не знал о вашем свидании с господином.

– Кто он такой?

– Не могу знать, эфенди. За всю дорогу от Коканда он не сказал ни слова. Майор отговаривал господина ехать сюда, он говорил, что здесь неспокойно, даже предлагал вызвать вас в Коканд. Но господин сердито сказал: «Этого делать не следует, я сам поеду к храброму офицеру священной Порты».

– А где он остановился в Пунгане?

– У дехканина Хашима. Я по приказанию майора вручил ему пузырек с насваем, и как только Хашим это увидел, он принял нас очень почтительно.

«Энергичный человек мой дядя, в каждом кишлаке у него есть свои люди», – мелькнуло в мыслях у Сабира эфенди. Вслух он сказал:

– Еще до наступления темноты я повидаюсь с посланцем родины. А сейчас, Васиф, пойдем ко мне, я угощу тебя за радостную весть. Я рад, что встретил тебя, очень уж скучаю по родной земле.

– Я тоже скучаю, эфенди, и еще очень хорошо, что вижу вас здоровым и бодрым.

Не успел капитан переступить порог кибитки Хашима в кишлаке Пунган, как сзади зажал его руки в железные тиски Васиф. Шарипджан направил на турецкого капитана ствол маузера, а Булатов моментально обезоружил его. Мурад вышел во двор, плотно прикрыв за собой дверь.

Связанный, с кляпом во рту, Сабир эфенди был доставлен на рассвете в Коканд. Когда первые лучи солнца коснулись городских крыш, он сидел уже в кабинете Колосова и глядел в угол, поникший, измятый, со спутанными грязными волосами, вовсе не похожий на того изящного, веселого и самоуверенного господина, с которым около суток назад встретился Васиф в кишлаке Ашт.

Показания о своей собственной персоне, о майоре Риза-Али бее, о завербованной ими агентуре, о Рахманкуле и других курбаши Сабир эфенди начал давать после того, как Колосов предъявил ему несколько документов и записей, сделал очные ставки с двумя турецкими агентами. По мнению капитана, эти агенты были до того хорошо законспирированы, что их поимка ЧК представилась ему как нечто из ряда вон выходящее. И потому он начал рассказывать, припоминая детали и глядя уже не в угол, а на Колосова – тоскливо и обреченно и вместе с тем с глубоко скрытой надеждой.

На вопрос, где скрывается афганский купец Гулям-Мухаммад, Сабир эфенди ответил:

– Я не знаю такого человека.

– Ну, а если мы вам напомним, что Гулям-Мухаммад, он же – гараджи, он же – полковник Кейли!?

Турок сник, сцепив пальцы рук, сказал глухо:

– Я не знаю, где скрывается англичанин. Никто этого не знает.

Его отправили в камеру. Ночью он застучал в дверь и потребовал, чтобы его повели на допрос.

Турок сел, сгорбившись, глаза его лихорадочно блестели. Он спросил Колосова:

– Мой дядя арестован?

– Да, его взяли в Ташкенте, завтра он будет здесь.

– Он ничего вам не скажет, а особенно про Кейли. Майор стальной человек!

– Может быть, но разве для этого вы попросили свидания со мной?

– Я не хочу умирать, я хочу заслужить прощение и помочь вам захватить Кейли, – в глазах у турка было только отчаяние и страстное желание выжить.

– Говорите, я вас слушаю.

– Утром я сказал вам правду, что не знаю, где скрывается англичанин. Не знает этого и мой дядя. Зато знает лепешечник Ахмед, бывший военнопленный турецкий фельдфебель. Он всегда дежурит со своим лотком...

– Около каменного моста и наблюдает за квартирой Аббасова, – закончил Шарипджан, который вошел в это время в кабинет. Сабир эфенди вскочил, низко поклонился и проговорил с явно выраженным сожалением:

– Вот как, значит, вы и за лепешечником наблюдали? Но если вы знаете, что Ахмед связной, то почему через него не вышли на след Кейли?

– А мы этого не знали, – спокойно сказал Колосов. – Теперь узнали и, как я понимаю, вы хотите предложить свои услуги, чтобы Ахмед разговорился.

– Да, да! Я обещал вам это, я смогу повлиять на Ахмеда, и он скажет, где находится англичанин! – задыхаясь, проговорил Сабир эфенди.

Колосов задумал арестовать связного. Ждать больше он не мог, сроки подпирали, а захватить полковника Кейли следовало во что бы то ни стало. Колосов сделал это, но потом, очень много лет спустя, не любил даже вспоминать о роковой ошибке.

Сабир эфенди убедил все-таки Ахмеда, хмурого, криволицего, угрюмо молчавшего два часа, в течение которых капитан говорил не переставая, быстро проглатывая отдельные слова, указать место, где затаился Кейли.

И Ахмед стал давать показания...

– Последняя встреча с Кейли состоялась три дня назад, в субботу. По заданию Суфи я побывал в Алты-Арыке, в Лейляк-махалле, где гараджи сообщил, что майор уехал в Ташкент на совещание.

– Чем вызвана необходимость такого срочного уведомления об отъезде Аббасова? – спросил Колосов.

– Майор всегда докладывал через меня гараджи, когда покидал Коканд. Так было, когда он уезжал в Андижан, Скобелев, в Ташкент.

– И всегда для доклада вы отправлялись в Алты-Арык?

– Да!

– Какой-нибудь пароль существовал, были определенные часы явок?

– Гараджи знал меня в лицо, какой же еще пароль был нужен? Я приходил к нему в саклю, что во дворе чайханы.

– Что сказал вам Кейли в последний раз?

– Гараджи просил придти, как только Суфи вернется в Коканд.

– А бывало так, что приехав в Алты-Арык, вы не заставали Кейли?

– Да, бывало. Тогда я смотрел на замок – если висел большой, значит, я должен ждать гараджи в чайхане, если маленький – то это означало, что гараджи в Алты-Арыке нет. Я тогда шел в большую мечеть, во дворе есть несколько небольших комнат-худжр, в одной из них живет старик-нищий Карим-дивана. Он сообщал мне волю гараджи и называл день, когда я должен придти еще раз.

Оперативные группы получили задания, были проинструктированы с особой тщательностью. Алтыарыкскую группу возглавил Шарипджан, в ее составе были Васиф и лепешечник Ахмед.

Приезд Фрунзе в Фергану встревожил Кейли. Он получил от своих агентов довольно подробные сведения о пути следования командующего в Андижан. Кейли ждал с часу на час, что в Алты-Арык пожалует Ахмед и сообщит о возвращении Аббасова. Но лепешечника все не было. Надо ехать в Коканд самому и там через Хамид-Чатака или ишана Наим-Кудрата узнать то, о чем он должен сообщить в Лондон.

Кейли шел по залитым теплым весенним солнцем улицам старого города, многолюдным и шумным. Еще издали он заметил, что около каменного моста нет лепешечника Ахмеда. Тревожные мысли промелькнули в голове англичанина. Он не замедлил шаг и не заспешил, он шел как и прежде, и, дойдя до моста, искоса посмотрел на дом Аббасова. Две лестничные перекладины торчали над забором. Значит, все в порядке? Но почему нет Ахмеда? Сердце подсказывало: в дом Суфи заходить нельзя. Неужели провал? Неужели большевики пронюхали? Тогда как можно скорее надо бежать из этой страны.

Обливаясь холодным потом, сдерживая себя, чтобы не перейти с шага на бег, Кейли пошел к мечети Джами. Здесь на площади он увидел второго своего агента, тоже лепешечника Хусейна. Взгляд Кейли прояснился, на сердце стало легче. Но уже напуганный, он не решился подойти к Хусейну. Прошел мимо и, войдя в чайхану, забрался в дальний угол.

Появление гараджи около мечети подсказало Хусейну, что тот нуждается в услуге. Лепешечник, несколько помедлив, зашел в ту же чайхану и стал предлагать свой товар сидящим. Обойдя нескольких человек, Хусейн приблизился к Кейли.

– Горячие, жирные, совсем как шашлык лепешки, – произнес веселым голосом Хусейн.

Выбирая лепешку, Кейли шепнул:

– Пойдешь с лотком к турку Суфи, узнаешь, все ли там в порядке. Я буду ждать в этой чайхане.

Англичанин поступил не так, как сказал лепешечнику. Он последовал за ним по пятам, ловко укрываясь за спинами идущих. Прошло, наверное, минут десять, но Хусейн как шагнул в ворота дома Суфи, так больше не появился. Кейли до того был поражен страшными мыслями о провале, что еще целых пять минут стоял около моста, прислонившись к лавке старьевщика. Мелькнула мысль: «Что я стою, как ягненок над пропастью. Бежать! Как можно скорее бежать!»

Операция была завершена. Аббасов был доставлен в Коканд и дал ценные показания. Выявлена большая агентурная сеть и вся ликвидирована. Только Кейли удалось бежать...

Литературная обработка В. Акимова