Текст книги "Телестерион. Сборник сюит (СИ)"

Автор книги: Петр Киле

4

Сады Медичи. Вдоль всех четырех стен ограды открытые лоджии с античными мраморными бюстами, а также множество изваяний спящих купидонов. Посредине сада небольшой павильон с террасой, где за столами обычно работают ученики. Прямая дорожка, ведущая к павильону от ворот, обсажена кипарисами. От всех четырех углов сада, обсаженных деревьями, к павильону тянутся тропинки вдоль широких лужаек. В одном ряду с павильоном пруд с фонтаном и мраморной статуей на пьедестале: мальчик, вытаскивающий из ноги занозу.

Входят Лоренцо и Контессина; они прогуливаются то об руку, то отдаляясь друг от друга.

 
               Л о р е н ц о
Как осень чувствуется здесь! Так странно,
Как будто жизнь ушла и не вернется;
На кладбище осеннею порой
Бывает так, хотя б светило солнце.
 

 
            К о н т е с с и н а
Нам грустно, папа; но и грусть мне здесь
Уж кажется воспоминаньем счастья.
 

 
              Л о р е н ц о
Сады разбиты были, как подарок
Для матери твоей – на случай, если
Меня не станет, ей иметь здесь тихий,
Прекрасный уголок вне стен дворца,
В котором задавали б тон другие,
Из новых поколений, кто б ни правил.
 

 
           К о н т е с с и н а
О, папа, ныне я уже невеста,
Я взрослая, могу ль тебя спросить?
 

 
              Л о р е н ц о
С тобой я откровенен был всегда,
Как с другом.
 

 
          К о н т е с с и н а
                         Вместо матери моей?
Она была ли счастлива с тобой?
 

 
              Л о р е н ц о
Судьбу свою ты вопрошаешь, вижу.
Союз был заключен не по любви,
Сказать ты хочешь, по расчету свыше;
Но склонность к браку мы имели в сердце,
Неволить нас не надо было; долг,
Высокий долг отмеченных судьбою
Сближает, и любовь нас не бежит, —
Я счастлив был, надеюсь, и Клариче,
Да вами мать уж счастлива была.
Недаром Бог призвал ее до срока.
 

 
          К о н т е с с и н а
Услышав весть о покушеньи, мама
Схватила нас бежать, куда не зная,
И принялась молиться горячо,
В беспамятстве, чтоб спас Господь тебя,
И с вестью о твоем спасеньи встала,
Еще до вести, облетевшей город.
 

 
             Л о р е н ц о
Впервые слышу.
 

 
          К о н т е с с и н а
                               Как! Никто не знал?
Мне кажется, я помню: так и было.
С тех пор у мамы, умной и веселой,
Характер изменился, все болела,
И в церковь зачастила. Бог не спас.
 

 
            Л о р е н ц о
Да, это, как несчастье, обращенье.
Или смирение перед судьбой,
С тем жизни отдаляясь, в ночь уходишь.
Так Пико вдруг заплакал в цвете лет.
 

 
           К о н т е с с и н а
Тебя расстроил я. Прости, о папа,
Отсрочке в год со свадьбой рада я,
Как детству, что продлится ненароком,
Теперь уже с сознанием мгновений,
Прошедших, как во сне. И осень эта
Лишь обостряет чувство красоты
И личности своей пред Божьим миром.
 

 
              Л о р е н ц о
Прекрасно, Контессина! Ты умна
И будешь счастлива, ну, в меру счастья,
Какая нам отпущена судьбой.
 

 
           К о н т е с с и н а
Да здесь мы не одни. В воскресный день
Он трудится.
 

 
               Л о р е н ц о
                        Здесь Микеланджело?
Ну, это кстати.
 

 
           М и к е л а н д ж е л о
            (выходя из-за террасы)
                           Контессина.
 

 
               Л о р е н ц о
                                                   Мрамор
Позволишь ты мне рассмотреть?
 

 
           М и к е л а н д ж е л о
                                                            О, да!
Как вас увидел, притащил поближе.
Установил для обозренья. Кресло.
 

У рельефа с изображением битвы кентавров Лоренцо усаживается и дает знак не мешать ему.

 
            К о н т е с с и н а
О, Микеланджело! Не мне судить,
Что сотворил ты, только я не битву
Кентавров вижу там, а состязанье
Прекрасных юношей.
 

 
        М и к е л а н д ж е л о
                                        Пожалуй, так.
 

 
             К о н т е с с и н а
               (отходя в сторону)
Как странно ты поглядываешь? Словно
Не узнаешь меня.
 

 
         М и к е л а н д ж е л о
                                Нет, ты все та же,
Какой впервые я увидел здесь.
С Лоренцо Медичи Великолепным
Вступала девушка, одета чудно,
Бледна до удивленья, благородна
Без важности и спеси юных дам.
Я глаз не смел поднять, а ты смотрела
На новичка доверчиво, со смехом…
 

 
            К о н т е с с и н а
Желая поддержать его, конечно,
Как маленькой хозяйке подобает.
Детьми мы встретились и повзрослели
Под крышей дома моего отца.
Ты юноша, а я уже невеста.
 

 
          М и к е л а н д ж е л о
Уж свадьба слажена?
 

 
            К о н т е с с и н а
                                       Назначен срок.
Имела право я лишь на отсрочку, —
Поскольку молода еще, – на год!
 

Входит Пьеро Медичи, красивый молодой человек.

 
                 П ь е р о
          (насупившись)
Сестра!
 

 
              Л о р е н ц о
              Что, Пьеро?
 

 
                 П ь е р о
                                     Ничего.
 

 
              Л о р е н ц о
                                                     Ах, Пьеро!
Быть лаконичным не всегда уместно.
 

 
                 П ь е р о
Сказать мне нечего. Позвал сестру.
 

 
              Л о р е н ц о
А разве ты не видишь, что она
Беседой занята и с увлеченьем?
 

 
                 П ь е р о
Не следует ей это делать с ним.
 

 
              Л о р е н ц о
Напрасно. Микеланджело – твой козырь,
А ты его дичишься, полный спеси.
Учись быть настоящим, как Медичи,
Открытым, мягким, не в тираны метишь,
Как нас бичует фра Савонарола.
 

 
                 П ь е р о
            (вспыхивая)
Савонарола! Он святее папы.
Его устами сам Господь глаголет.
Он сводит всех с ума. В тюрьму б его.
 

 
              Л о р е н ц о
Последую я твоему совету,
И в самом деле прослыву тираном,
И правый вдруг окажется неправым,
Неправый – правым, истина потонет,
И в мире воцарится снова мрак.
 

Входят Пико и Полициано.

П и к о. Это уже не душеспасительные проповеди и молитвы. О, прости меня, Лоренцо!

Л о р е н ц о. Да, это уже очень серьезно. А о чем ты?

П и к о. Не я ли первый услышал Савонаролу и предложил тебе пригласить его во Флоренцию, в монастырь Сан Марко, коего украшением он будет, мне мнилось. И не мы ли сделали его настоятелем монастыря и предоставили кафедру в Соборе, откуда его услышала вся Италия? Да вне Флоренции монах, выступивший против кардиналов и папы, сгинул бы, едва успев открыть рот.

Л о р е н ц о. Да, Пико, чудесными рассуждениями Фомы Аквинского о красоте и свете Савонарола очаровал тебя и нас тоже. С папами Флоренция в вражде, и он запел ту же песню, чтоб его услышали. Но монах есть монах, не развращенный, как весь клир, а хоть самый чистый. "Битва кентавров" – непристойность и кощунство, как вся красота Греции.

П о л и ц и а н о. Рельеф Микеланджело?

М и к е л а н д ж е л о. В монастыре, оказывается, прослышали о моем рельефе. Здесь был мой брат-монах. Они хотят, чтобы я подарил его Господу Богу. Но как я могу это сделать? Оказывается, уничтожив его, вместе с другими непристойными произведениями искусства, собранными уже в монастыре. Будет костер во имя очищения Флоренции.

П и к о. Я сжег свои стихи. Это дело личное. Это была игра, рыцарство в стихах и в жизни. Но будь я великий поэт, как Данте или Петрарка, разве сжег бы свои стихи? Великое всех времен и народов должно свято беречь. Мы не позволим Савонароле запалить Флоренцию. Лоренцо, ты должен принять меры.

М и к е л а н д ж е л о. Простите, ваша светлость, я не все сказал о том, что узнал, со слов брата. Впрочем, с последней проповеди фра Савонаролы это все ясно и так. Речь идет уже не об искусстве. Савонароле было видение. Все Медичи, весь дворец, все бесстыдные, безбожные произведения искусства, какие только есть в этом дворце, – будет уничтожено.

Л о р е н ц о. Что ж, пусть явит свое лицо, как Пацци, и тогда Флоренция, живая, поклоняющаяся красоте во всех ее проявлениях, отвернется от монаха, который вообразил себя мессией.

П ь е р о. Убить его мало.

 
              Л о р е н ц о
Убить его? Как папа будет рад.
Но вместе обвинит он нас в злодействе,
Как было с заговорщиками, коих
Злодейство оправдав, на город кару
Наслал. Не лучше Пацци Савонарола,
Он сеет смуту в душах флорентийцев,
Борясь за обновленье церкви с папой,
Меж тем зовет нас в первые века.
Он искренен иль нет, он обречен,
Меж двух огней воздевши руки к небу.
(Движением руки приглашает приступить к обсуждению «Битвы кентавров» Микеланджело.)
 

5

Сады Медичи, разубранные для карнавала, который уже идет в городе и на площади у Собора, куда ворота открыты.

Входят три женщины в масках в сопровождении двух мужчин в масках.

 
                 1-я  м а с к а
Нам можно ли зайти в Сады Медичи?
 

 
                 2-я  м а с к а
Ворота ведь открыты, значит, можно.
 

 
                 3-я  м а с к а
Для всех желающих. Лоренцо щедр
И любит веселиться сам со всеми.
 

 
                 4-я  м а с к а
Но слышал я, он болен и серьезно.
 

 
                 5-я  м а с к а
Да, правда. Все ж затеял карнавал
В Садах напротив церкви он недаром.
 

 
                 4-я  м а с к а
Да, это вызов фра Савонароле.
 

Два молодых человека, одетых изысканно, в красных масках, в сопровождении свиты.

 
            1-я  к р а с н а я  м а с к а
Да лучше заколоть его кинжалом.
 

 
            2-я  к р а с н а я  м а с к а
Кого?
 

 
            1-я  к р а с н а я  м а с к а
           А, понял я намек в вопросе.
Ну, он и так, как объявил пророк,
Уж при смерти.
 

 
            2-я  к р а с н а я  м а с к а
                            Как это человечно!
 

С площади прокатывается многоголосое «У-у!»

 
           1-я  к р а с н а я  м а с к а
         (возвращаясь назад к воротам)
Я слышу голос; узнаю его,
Елейно-истеричный, как у женщин.
На площадь вышел сам Савонарола.
 

 
           2-я  к р а с н а я  м а с к а
Да, капюшон и сутана – костюм,
Конечно, карнавальный.
 

 
           1-я  к р а с н а я  м а с к а
                                              У престола
Всевышнего монахам предпочтенье?
 

 
           2-я  к р а с н а я  м а с к а
Монахиням ведь тоже.
 

Входят молодые люди в шляпах, украшенных шарами, эмблемой дома Медичи, в синих масках.

 
           1-я  с и н я я  м а с к а
                                          Черта с два!
Им не до шуток. Мор, землетрясенье,
Еще потоп, – они в великом страхе!
 

 
           2-я  с и н я я  м а с к а
Пускай молились бы, постились бы
       И о пол били лбы.
       А тщатся нас спасти.
       О, Господи, прости!
 

Публика, покидая площадь, входит в Сады; из павильона выходит Хор мужчин и женщин в карнавальных костюмах и масках.

Трубы. Музыканты на террасе и на лужайках.

 
                    Х о р
     В паросском мраморе таился,
     Идеей чистою лучился
          Девичий лик во сне,
     Прелестный, милый по весне.
     Узрел его ваятель; смело
     Он воссоздал благое тело
     Невиданной досель красы,
     Из света будто и росы.
 

Контессина и Микеланджело изображают статуи Галатеи и Пигмалиона; лица, как и тела, словно мраморные, совершенные по линиям и красоте, они в легких древнегреческих одеяниях.

 
               1-я  м а с к а
Пигмалион и Галатея?
 

 
               2-я  м а с к а
                                          Чудо!
 

 
               3-я  м а с к а
Так это статуи?
 

 
               4-я  м а с к а
                             Из самых древних.
 

 
               5-я  м а с к а
Одеты для приличья?
 

 
               4-я  м а с к а
                                       В самом деле!
Савонароле, кажется, в насмешку.
 

 
                   Х о р
     Как Бог-творец, он создал чудо
     И восхитился сам, покуда
           Не понял, что влюблен
           В живую прелесть он,
     Как бы усопшую, не в силах
           Ток крови вызвать в жилах.
     Но велика его любовь,
     И в красоте вскипает кровь.
     И к жизни вызвана, смелея,
     Глядит с улыбкой Галатея,
               Как с ложа сна
            Прелестная жена.
         (Пускается в пляску.)
 

 
             К о н т е с с и н а
Искусный мастер! Жизнь вдохни в меня,
А то вовек я мраморной останусь.
Мне холодно, и ты дрожишь, я вижу.
 

 
          М и к е л а н д ж е л о
Нет, это дрожь от пыла, я люблю
Созданье рук моих, души и сердца.
 

 
             К о н т е с с и н а
Ты любишь не меня, а идеал.
 

 
           М и к е л а н д ж е л о
Да, идеал, воссозданный резцом
Из мрамора и света, что таится
Издревле в камне первых дней творенья.
 

 
             К о н т е с с и н а
Но кто вдохнет в чудесный мрамор жизнь?
 

 
           М и к е л а н д ж е л о
Когда любовь – стремленье к красоте,
То с красотой рождается любовь;
Вот кровь по жилам заструилась негой,
Живительною негою любви.
 

 
             К о н т е с с и н а
О, да! О, миг, столь сладостно чудесный!
Как взор твой нежит, призывая к жизни,
И я ль не отзовусь на зов любви?
 

Две юные девушки, одетые, как знатные испанки, в сопровождении отца и матери.

 
             1-я  и с п а н к а
Здесь кто-то шепчется.
 

 
             2-я  и с п а н к а
                                          Дуэт влюбленных
И я давно уж слышу, будто эхо,
Несущееся из глубин веков.
 

 
             1-я  и с п а н к а
Глаза живые! Это вижу ясно.
 

 
             2-я  и с п а н к а
Ну, значит, оживают изваянья,
Как в древности бывало, говорят.
 

 
            1-я  и с п а н к а
Одеть лишь стоит статуи, и жизнь
В них тотчас и затеплится, скажи?
 

 
              2-я  и с п а н к а
Вот девы я, ты юноши коснись!
Живая плоть!
 

 
              1-я  и с п а н к а
                          А, ну-ка, пощекочем.
 

Контессина и Микеланджело, переглянувшись, мерно, как едва ожившие статуи, идут к лужайке, где танцуют, как все.

 
               П о э т
Пигмалион и Галатея спелись
На удивленье.
 

 
            Б о г о с л о в
                          В роль вошли. Во вкус.
 

 
            Х у д о ж н и к
Жених ведь бродит где-то здесь, все ищет
Невесту, а ее-то не узнать!
 

В ворота вбегают куртизанки, как от погони.

 
            1-я  к у р т и з а н к а
Из ада, чем грозил монах, мы в рай
Попали.
 

 
            2-я  к у р т и з а н к а
               Только нас там не хватало!
 

 
            3-я  к у р т и з а н к а
Огни и свечи, звезды в вышине,
И музыка, и танцы, вместо схваток
Поспешных, карнавальных, на лету,
Когда все влюблены вокруг в веселье,
Пусть барыш не велик, зато всем в радость.
 

Входит монах, то семеня ногами, то подпрыгивая, позванивая веригами.

 
             1-я  к у р т и з а н к а
Он здесь!
 

 
          1-я  к р а с н а я  м а с к а
                 Кого милашка испугалась?
 

 
             1-я  к у р т и з а н к а
О, черт за нами гонится. Спасите!
 

 
          2-я  к р а с н а я  м а с к а
Да, это же Маруффи, полоумный;
Как пес, пуглив и лается истошно,
Но не кусается. Ведь он блаженный.
 

 
          1-я  к р а с н а я  м а с к а
Надень ты маску и сойдешь, пожалуй,
За благородную.
           (Протягивает маску.)
 

 
             1-я  к у р т и з а н к а
                               За благородство,
Что получу еще?
 

 
           1-я  к р а с н а я  м а с к а
                               Ну, просто танец
В садах Медичи стоит дорогого.
 

 
             1-я  к у р т и з а н к а
Тем более гоните-ка монету,
И с вами мы сыграем в благородство.
 

 
           2-я  к р а с н а я  м а с к а
Поймала, вишь, на слове. Не глупа.
 

 
             1-я  к у р т и з а н к а
За ним вы будете. Повеселимся
Мы нынче всласть. А в пост грехи замолим.
 

 
                М а р у ф ф и
  (словно нарочно потешая публику, поет)
         От Кипридиных сетей
              И от стрел Амура
         Не спасают клобуки,
              Четки и тонзура.
          За единый поцелуй
               Я пойду на плаху,
          Нацеди же мне вина,
               Доброму монаху.
          Не боюсь святых отцов;
               Знаем мы законы:
          В Риме золотом звенят, —
               И молчат каноны.
          Рим – разбойничий вертеп,
                Путь в геенну торный.
          Папа – Божьей церкви столп,
                Только столп позорный.
 

 
                   С и в и л л а
          Да ты, я вижу, еретик!
          И за безбожный свой язык, —
                Какая честь монаху, —
                Ты угодишь на плаху.
                Да, вижу, не один,
          С тобой твой друг и господин.
          Геенной огненной уж веет,
          Горят с веревками на шее!
                А души сквозь огонь
                Уносятся, как вонь.
 

 
                  М а р у ф ф и
         То-то смеху, то-то смеху!
         Веселитесь на потеху
                Дьяволу в аду.
         Я туда не попаду.
 

 
                   Г о л о с а
         Ну, монах, не зарекайся.
         Ты лишь кайся, кайся, кайся!
 

 
                  М а р у ф ф и
                В масках зло таится
                И, как змея, гнездится,
          Завораживая всех
                На соблазн и грех.
          Стыд невинности утрачен,
                Блуд идет за счастье.
 

 
                    Г о л о с а
          Не суди о том, монах,
          Что тебе внушает страх.
                Закружившись в пляске,
                Отдаемся ласке
           Упоения мечтой,
           Утоленья красотой.
 

Смех вокруг пугает монаха, и он поспешно удаляется.

 
                       Х о р
         Флоренция – цветок Тосканы
         В саду Италии прекрасной!
         И лучезарен вешний день
         Игрой волшебной в светотень.
 
 
         В уродстве терпя тяжкий гнет,
         Лишь в совершенстве жизнь цветет,
         Благоуханна и беспечна,
         Как феникс, возрождаясь вечно.
 
 
         Пигмалион и Галатея!
         Творить – пустая ли затея?
         Сзывая муз на пышный пир,
               Творим мы новый мир!
                (Пускается в пляску.)
 

 
             К о н т е с с и н а
Чудесный сон! Но мне пора.
 

 
          М и к е л а н д ж е л о
                                                    Куда?
 

 
             К о н т е с с и н а
О, чудный день и вечер! Как из детства,
Когда все радость жизни и любовь.
 

 
         М и к е л а н д ж е л о
А будет ночь, вся в звездах в вышине,
Как в юности, из пламени любовной.
Ведь юны мы и взрослые впервые,
Рожденные любовью в красоте
Для славы и бессмертия навеки.
 

 
             К о н т е с с и н а
И будет утро, страшный миг разлуки
С прекрасным миром юности моей,
Как смерть, пред жизнью новой…
 

 
         М и к е л а н д ж е л о
                                                         И желанной
Для девушек, я думаю.
 

 
             К о н т е с с и н а
                                           Конечно.
В нас память матери вновь оживает;
Страшась, стремимся к возрожденью мы,
Как ты из камня высекаешь вечность
Для славы и бессмертья своего.
 

 
                Л о р е н ц о
 (снимая маску, в лавровом венке Поэта)
Прекрасно, милые! В костюмах чудных
Вы роли разыграли, как актеры,
Каких в Садах Медичи не видали.
И впрямь Пигмалион и Галатея,
Из древности явившиеся здесь!
Хвала вам! Я забыл о хворях было
И наслаждался радостью творца,
Причастный к сотворенью новой жизни,
Расцветшей во Флоренции прекрасной
И светом озарившей всю Европу.
Я счастлив и уж ночи не боюсь.
(Пошатывается и поднимает руку, как знак, по которому в Садах вспыхивает фейерверк, вызывающий восторг у публики.)
 

6

Площадь Синьории. На фоне дворца Синьории с башней восьмигранная пирамида, сколоченная из досок, с пятнадцатью ступенями. Среди собирающейся публики Сандро Боттичелли и Леонардо да Винчи.

Л е о н а р д о (отпустивший бороду). Сандро! Я едва тебя узнал, дружище!

С а н д р о. Да, я похудел и состарился. А ты, Леонардо, все также красив, а годы наложили печать величия. Это значит, по-прежнему живешь в свое удовольствие, весь в трудах.

Л е о н а р д о. А что здесь происходит?

Дети в белых одеяниях и монахи-доминиканцы складывают на первой ступени шутовские маски, маскарадные наряды, парики, бороды и другие принадлежности карнавала.

С а н д р о. Давно же ты не был во Флоренции!

Л е о н а р д о. Я думал, попаду на карнавал.

С а н д р о. Флоренция, как красавица, весело проведшая молодость, замаливает свои грехи.

Л е о н а р д о. Как же Савонарола одолел Медичи? Разве все во Флоренции состарились и сделались набожными?

На следующих трех ступенях складываются вольнодумные книги. Голоса: «Книги Овидия! „Морганте“ Пульчи! „Декамерон“ Боккаччо!» Вздохи и смех.

С а н д р о. Не знаю, если бы не французский король, который свалился на нас, как снег на голову, знать сговорилась бы с папой и выдала Риму фра Савонаролу. Но случилось иначе, никак по Божьему соизволению. Пьеро изгнан. Синьория приняла проект демократизации управления, предложенный фра Савонаролой. Теперь он фактически правитель Флоренции.

Л е о н а р д о. Оно и видно.

С а н д р о. Дружище, если ты держишься в стороне, воздержись от замечаний.

Над книгами вырастает груда женского убора, зеркал и косметики под смех и улюлюканье публики.

Л е о н а р д о (миролюбиво и снисходительно). Сандро, ради Бога!

С а н д р о. Говорят, ты не веришь в Бога и поклоняешься Сатане. Я не думаю, что это так…

Л е о н а р д о. Помнишь, кто-то, кажется, Альберти, начинал свое сочинение или главу: "Бог, или природа…"? Не одно ли это то же, Сандро? Перед загадками природы я полон изумления.

С а н д р о. Нет, христианин истинный не скажет так.

Выше на ступенях складываются нотные листы, лютни, мандолины, карты, шахматы, мячики. Голоса: «О, зачем? Да, это все игры, которыми люди радуют беса!»

Л е о н а р д о. Сандро, ты разве не художник?

С а н д р о. С обращением я забросил живопись.

Л е о н а р д о. А чем же ты занимаешься?

С а н д р о. Я рисую, воспроизвожу видения Данте.

Выше на ступенях – соблазнительные картины, рисунки, портреты красивых женщин.

Л е о н а р д о. Сандро, у тебя есть деньги? Мне кажется, ты голоден и весь замерз.

С а н д р о. Леонардо, твоя картина "Леда", которой я некогда восхищался. Узнаешь?

Л е о н а р д о. "Леда".

С а н д р о. Я принес для костра анатомические рисунки. Пусть. А тебе не жаль?

Л е о н а р д о. Это не моя собственность. Мне жаль вот чего: я мог бы написать и Леду, и божественного лебедя куда лучше. Тогда кто бы отдал картину монахам.

На самом верху пирамиды – лики языческих богов, героев и философов из воска и дерева, покрытые краской под мрамор.

С а н д р о. Может быть, никто не отдавал, Леонардо, а дети забрали.

Л е о н а р д о. Дети?

С а н д р о. Вот эти в белых одеяниях из юношеской армии фра Савонаролы. Они сами решали, что греховно, а что нет.

Л е о н а р д о. Вряд ли это они знают. Грех не в вещах и явлениях, грех в нас.

На острие пирамиды при кликах публики устанавливается чучело – изображение дьявола, чудовищно размалеванное, мохнатое, козлоногое, похожее на Пана. Уже вечер. Звучат духовные гимны.

 
                  Х о р
      Взяв три унции любви,
      Веры – три и шесть – надежды,
      Две – раскаянья, смешай
      И поставь в огонь молитвы;
      Три часа держи в огне,
      Прибавляй духовной скорби,
      Сокрушения, смиренья
      Сколько нужно для того,
      Чтобы вышла мудрость Божья!
 

Голоса: «Идут! Идут!» Дети в белых одеяниях молча несут на руках изваяние младенца Иисуса. Голос: «А младенец Иисус одною ручкою указывает на терновый венец, а другою – благославляет народ, нас». Идут монахи, клир, члены Совета, трубачи и булавоносцы.

 
                     Х о р
       Надежда, вера и любовь
       Вот что волнует вновь и вновь
                Благое сердце
          С отрадою, как в детстве.
          И вера вновь чиста,
          Как свет и красота
          Премудрости небесной
          В обители чудесной.
       Надежда одолеет скорбь
          Земную, и любовь
          Возносит нас до края
          Сияющего Рая!
 

На каменный помост, где собрались именитые граждане, поднимается фра Савонарола.

С а в о н а р о л а (высоко поднимая распятие). Во имя Отца и Сына и Духа Святого – зажигайте!

Четыре монаха подходят к пирамиде с горящими смоляными факелами и поджигают ее с четырех концов. Дым, пламя. Трубачи трубят. И над Флоренцией разносится колокольный звон. Пламя разгорается мгновенно, разлетаются обрывки листов, уносится в темное небо накладная борода, вызывая всеобщий хохот.

С а н д р о (весь в слезах, как многие вокруг). Леонардо, «Леда» в пламени воистину прекрасна и греховна, сгорает от стыда.

Л е о н а р д о. Рожать детей не стыдно. Что еще они там затевают?

Монахи устанавливают черный крест посредине площади; взявшись за руки, образуют три круга во славу троицы и пускаются в пляску, сперва медленно, потом все быстрее.

 
           Х о р  м о н а х о в
     Перед Господом пляшите
     И бегите со всех ног;
     Взявшись за руки, кружите,
     Будто с нами и сам Бог,
     С нами сын его, Спаситель,
     Значит, также Дух святой,
     Как голубка, утолитель
     Наших ран святой водой.
     Умилительны и нежны
     Мы, как дети, в простоте;
     Мы блаженны, мы блаженны,
     Мы блаженны во Христе!
 

Публика невольно и вольно тоже пускается в пляску.

 
             Х о р  м о н а х о в
      О, пляши, пляши, пляши!
      Прочь гордыню человека
      И премудрость злую века
      Во спасение души!
      Не стыдитесь, покопайтесь,
      Грех повсюду, невпопад,
      И покайтесь, и покайтесь;
      Весь в слезах всяк будет рад.
      Умилительны и нежны
      К сыну Бога на кресте,
      Мы блаженны, мы блаженны,
      Мы блаженны во Христе!
 

Чучело беса на вершине костра возгорается. Брюхо, начиненное порохом, лопается с оглушительным треском. Столп огня и дыма взмывает в небо, а дьявол на горящем троне рассыпается. Крики, вой, смех.

Л е о н а р д о. Сандро! Вот это карнавал. Что ж ты плачешь?

С а н д р о. Ты не понимаешь, Леонардо. Мы блаженны во Христе.

Трубы и литавры. Колокола. Толпа издает неистовый вой и со смехом разбегается.