Текст книги "Телестерион. Сборник сюит (СИ)"

Автор книги: Петр Киле

2

Царское Село. Александровский дворец. Комната, отведенная для художника, с костюмами для модели и мольбертом. Входит Николай II. Женский голос за дверью: «Ники! Он не пришел еще?»

 
               Н и к о л а й
Что, Аликс? Как всегда, приберегла
Напутственное слово напоследок?
Но я ведь приступаю не к делам.
 

Входит Александра Федоровна.

 
Всего лишь буду я сидеть в тужурке,
Столь памятной для нас, и думать сладко
О счастье, что досталось тяжело,
Зато навечно…
 

 
    А л е к с а н д р а  Ф е д о р о в н а
                          Ники! Ну, не надо.
Я слышу в голосе твоем укор.
Ты знаешь, колебалась я в моей ли
Любви к тебе? И не в твоей ко мне.
Еще детьми судьба свела нас, к счастью.
В разлуке только крепли наши чувства.
 

 
              Н и к о л а й
Сестра твоя и дядя мой о нас
Заботились с участием сердечным,
Но втайне словно бы от нас самих
И всех. Уловка удалась отлично.
 

 
      А л е к с а н д р а  Ф е д о р о в н а
Привезена в Россию на смотрины,
Как будто здесь я не бывала прежде,
Я поняла, не очень я угодна
Царю или царице, я не знала,
И силы снесть все муки, как всегда,
Нашла в религии моей, которой
Помыслить не могла переменить
С тех пор, хотя я знала от сестры
О верности твоей, пускай мужчины
По части женщин слабы, даже принцы,
Наследники престола.
 

 
              Н и к о л а й
                                          Аликс! Аликс!
 

 
     А л е к с а н д р а  Ф е д о р о в н а
Ну, стало молодцу невмоготу,
Я знаю, да к актрисе ревновать
Принцессе не пристало; лишь досаду
И ропот на судьбу я испытала.
 

 
               Н и к о л а й
Когда же я вдруг превозмог судьбу,
Не ты ль едва не заявила: нет!
 

 
     А л е к с а н д р а  Ф е д о р о в н а
В религии моей найдя опору,
Ей изменить? А не лишусь ли я
И веры, и национальной почвы?
Я поняла: религия – мой козырь,
Как у тебя – империя в полмира.
 

 
               Н и к о л а й
Ах, Аликс! А любовь моя?
 

 
    А л е к с а н д р а  Ф е д о р о в н а
                                                 Она-то
Соединила нас, боюсь, к несчастью.
Ведь слава венценосцев не любовь.
Семейная идиллия у трона —
То рай земной…
 

 
               Н и к о л а й
                            С грехопаденьем сладким?
 

 
    А л е к с а н д р а  Ф е д о р о в н а
Пожалуй, да. С изгнаньем из Эдема.
 

 
               Н и к о л а й
Что, Аликс, ты хотела мне сказать?
 

 
    А л е к с а н д р а  Ф е д о р о в н а
Ах, да! Ужасный сон приснился нынче,
Когда ты навалился на меня
Спросонок или спьяну, не всегда
Мужичья грубость мне по нутру, знаешь.
Но увернуться, вскинуть не могу,
Поскольку не один ты, и другие
Мужчины добиваются меня,
И женщины, под колокольный звон.
«Иль то мистический мой брак с Россией?» —
Подумала я в страхе и восторге,
И груда тел содвинулась в овраг,
Как в ров для грешников по кругам ада.
 

 
                Н и к о л а й
    (доставая зажигалку с большим фитилем)
Когда бы это был всего лишь сон!
 

 
    А л е к с а н д р а  Ф е д о р о в н а
В объятиях твоих я пробудилась
И предалась тебе в истоме смерти,
Как я предстану вскоре перед Богом,
И в рай небесный он возьмет меня.
 

 
                Н и к о л а й
А знаешь, это ж было на Ходынке.
На празднество толпа собралась с ночи
И все теснилась к павильонам ближе,
Чтоб утром получить подарки наши.
Столпотворенье, давка, как в аду,
Раздавленные до смерти тела.
Мне предлагали праздник на Ходынке
Да и прием в посольстве отменить,
И объявить в первопрестольной траур.
Испортить и прервать все торжества,
Назначенные мною ли? Нет, свыше!
Так смерть отца отсрочить не могла
Венчанье наше царское надолго.
 

 
    А л е к с а н д р а  Ф е д о р о в н а
У гроба я переменила веру,
Да продолженьем похорон была
И свадьба долгожданная, не странно ли?
И коронация в Москве – мой брак
Мистический с Россией – вновь гробами
Отмечена. Что ж значило бы это?
 

 
               Н и к о л а й
          (закуривая папиросу)
Признаться, я боюсь, то знак худой.
Все с крови начинается и кровью
Не завершилось бы.
 

 
    А л е к с а н д р а  Ф е д о р о в н а
                                     Не надо, Ники!
Страшнее снов моих твои слова.
      (Пошатывается.)
 

 
                Н и к о л а й
                (уводя жену)
Неуж-то я пророк? Иная доля
Мне предназначена Всевышним, Аликс.
 

У других дверей показывается дежурный скороход в костюме XVIII века; вслед за ним Серов.

 
               С к о р о х о д
К его величеству Серов, художник!
 

 
                С е р о в
    (у мольберта, про себя)
Заговорив о Мамонтове, я
Так не решился с просьбой обратиться,
Язык не повернулся, да и что
Он может сделать, пусть и самодержец.
Ведь есть законы, кои нарушать
Никто не должен, пусть решает суд.
Но и держать его в тюрьме нелепо,
Не вор же он, а щедрая душа;
Скорее раздарил свое богатство,
Ошибся в чем-то крупно, иль обманут;
Проворовался, говорят, не верю!
 

Входит Николай II, совершенно спокойный, даже веселый. Серов раскланивается кивком головы, царь с улыбкой усаживается за стол, принимая нужную позу.

С е р о в (показывая рукой чуть переменить позу). Ваше величество! (Снова.) Ваше величество! (Про себя.) Придется все сызнова. Все лучше. (Счищает холст мастихином.)

 
               Н и к о л а й
Опять хотите все начать сначала?
 

 
                  С е р о в
Все будет лучше, государь.
 

 
                Н и к о л а й
                                              Надеюсь.
Но времени в обрез.
 

 
                   С е р о в
                                     Закончим позже.
О Мамонтове я вам говорил…
 

 
                Н и к о л а й
Да я уже распорядился, пусть-ка
Домой отпустят, под домашний арест.
 

 
                  С е р о в
Прекрасно, государь! Вы угадали,
О чем просить я собирался вас,
Да не решился. Ничего в делах
Коммерческих не смыслю я.
 

 
                 Н и к о л а й
                (благодушно)
                                                 Я тоже.
 

 
                  С е р о в
                (про себя)
Возможно, так и есть. Он прост весьма.
Для венценосца хорошо воспитан.
При всех регалиях, без оных также
Величья нет и тени, и не тщится
Себя он выказать важней и выше,
Да вряд ли что и вышло б у него.
 

 
                 Н и к о л а й
(щелкая зажигалкой с простецким видом)
И Мамонтов, и братья Третьяковы
Немало сделали, я знаю, да-с,
Для процветанья русского искусства.
Купцы-то просветились как у нас!
 

 
                    С е р о в
И Станиславский из купцов.
 

 
                 Н и к о л а й
                                                     Артист?
 

 
                    С е р о в
Театр он создал свой, как Мамонтов.
А здесь журнал выходит, «Мир искусства»,
Изданье неизбежно дорогое.
 

 
                 Н и к о л а й
Да, видел я, достойное вниманья.
 

 
                    С е р о в
           (с сокрушением)
К несчастью, Мамонтов не внес свой пай.
 

 
                 Н и к о л а й
Уж не внесет, бедняга. Много ль нужно?
 

 
                    С е р о в
О государь! Не смею я просить
Еще и о субсидии журналу.
 

 
                 Н и к о л а й
Не о себе ж хлопочешь, а, Серов?
Впервые мы с тобой разговорились.
Я думал, только кистью ты владеешь,
А вот, поди, мне дельно подсказал
Облегчить участь Мамонтову. Что же,
И «Мир искусства» коли мы спасем?
Лишь должно переговорить мне с Витте.
Министр финансов – важная персона! —
С расчетами докажет все, что хочет,
Но, верно, он найдет, ну, десять тысяч?
 

 
                  С е р о в
Вы угадали, государь! Слыхал,
Такая сумма позарез нужна,
Чтоб свесть за этот год концы с концами.
 

За дверью слышны женские голоса; входит Александра Федоровна, с изумлением всплескивая руками.

 
       А л е к с а н д р а  Ф е д о р о в н а
Что это значит? Ты сидишь в тужурке?
 

Серов и Николай II переглядываются с видом заговорщиков, которых застали на месте преступления. Серов срывает с другого мольберта покрывало, где предстает портрет русского царя в мундире шотландского полка.

 
                Н и к о л а й
   (указывая на себя в тужурке))
Ах, Аликс! Это наш сюрприз с Серовым —
Тебе в подарок.
 

 
       А л е к с а н д р а  Ф е д о р о в н а
                              Ты проговорился,
Упомнив о тужурке; не могла
Я позже рассудить, к чему тужурка,
Когда портрет шотландский пишется?
А он готов? Мне нравится. Как жаль,
Что надо будет в Англию отправить!
Тебя ж в домашнем виде вижу я
Во всякий день – и слава Богу!
              (Уходит.)
 

 
                 С е р о в
    (с комическим воодушевлением)
                                                            А?!
 

 
               Н и к о л а й
          (принимая прежнюю позу)
Серов! Теперь уж постарайтесь.
 

 
                 С е р о в
                                                       Да уж!
 

Работа продолжается какое-то время.

 
               Н и к о л а й
       (поднимаясь из-за стола)
Я не устал, но двигаться люблю,
Рубить дрова, счищать с дорожек снег.
И в вас, я вижу, силище, Серов,
Хотя ведь кисть…
 

 
                  С е р о в
                                Не швабра, не топор?
Вы правы, государь. Нужна основа.
Природа отлила меня из глыбы,
Из цельного куска, какой попался,
И я почти что с юности таков,
Уж верно, кисть не легкая игрушка.
Ну, вот и разболтался.
 

 
               Н и к о л а й
                                          Хорошо.
Наверное, и мне, и вам пора.
Что не успеем, в Зимнем мы закончим
Уж осенью…
     (Выглядывая в окно.)
                        Слетаются опять!
Ну, я за них сейчас примусь ужо.
 

 
                 С е р о в
Вороны, государь?
 

 
                Н и к о л а й
                                    По ним охоту,
Как боевую выучку, люблю.
На всем скаку, с велосипеда тоже…
(Уходит, оставив Серова в крайнем изумлении.)
 

3

Санкт-Петербург. Редакция журнала «Мир искусства». Комната с длинным столом и креслами. На стене висят дружеские шаржи художников друг на друга. Входит Серов с большой папкой, насупленный, почти рассерженный.

 
                 С е р о в
Здесь никого? Ну, славно! Отдышусь.
      (Садится в кресло, про себя.)
Готов я изорвать сей холст на части.
А в чем повинен он передо мной?
Когда и сам не очень-то доволен,
Начать бы сызнова, все лучше будет.
Но просто выправить слегка в угоду
Сужденьям ученицы Каульбаха
Едва ли я сумею, не приучен.
Портрет Портретыч разве не удался?
 

Вскакивает, рассмеявшись; сорвав упаковку, устанавливает портрет на кресле у дальнего угла стола и отходит.

 
Отлично! Как живой. Смотрите, царь
Редакцию журнала «Мир искусства»
Изволил милостиво посетить.
В тужурке, без регалий, за столом
Уселся, выставивши руки праздно, —
Не царь, а человек, каков он есть,
Глядит перед собою, вас не видя,
Взгляд острый, погруженный в пустоту.
 

Входит Бакст. Он щурится, вздрагивает и исчезает за дверью.

 
                   С е р о в
 (невозмутимо, явно изображая кого-то)
Портрет не кончен. Здесь прибавить должно,
Убавить тут.
  (Жестом, озвучивая его своим голосом)
                        Вот вам палитра с кистью.
Исправьте, коли вам видней, чем мне.
Царь улыбнулся, превращая в шутку
Мою невежливость. Не тут-то было:
Императрица топнула ногой.
Ужели на меня? Тогда мы квиты.
И молча удалилась; царь вструхнул
И побежал за нею. Вскоре вышел,
Играя зажигалкой на ходу.
Возможно, ожидал он извинений.
А я портрет в охапку: «В раму вставить», —
Сказав, раскланялся с государем.
Ну, да. Училась, видите ль, принцесса
У Каульбаха!
 

Входит Бенуа, за ним Бакст. Серов отходит в сторону.

Б а к с т. Здесь никого, не правда ли? Всегдашняя моя мнительность, да еще близорукость доведут меня когда-нибудь до беды.

Б е н у а. Нет, постой! Здесь Серов. А за столом… да это сам Николай? (Догадываясь, в чем дело.) Великолепно!

Серов и Бенуа смеются над озадаченным Бакстом, который устремляется к портрету и трогает царя за руки, лежащие на столе. Слышны голоса за дверью, Серов дает знак отойти всем в сторону.

Входит Дягилев, за ним два господина и дама.

Д я г и л е в (чуть ли не с вызовом). Ваше величество! (Раскланивается галантно.) Ваше величество! (Шепотом.) Серов, представьте меня. (Решается сам.) Сергей Павлович Дягилев.

1-й г о с п о д и н. Сережа! Не старайся понапрасну. Здесь явно что-то не так.

 
            2-й  г о с п о д и н
Не может быть, чтоб царь явился здесь
Один своею собственной персоной.
Я сплю, мне снится?
 

 
                 Д а м а
                                      Мистика, конечно.
Двойник? Ну, значит, император болен.
 

 
             2-й  г о с п о д и н
Холеру подхватив на юге, царь
Был болен, но вернулся он здоров.
 

 
                  Д а м а
Но дух его, повидимому, страждет,
И здесь, и там витая до сих пор.
 

 
             2-й  г о с п о д и н
А коли дух, его явленье – знак.
И вопрошать его мы вправе.
 

 
             1-й  г о с п о д и н
                                                     Боже!
Взгляните на Серова и проснитесь.
 

Серов, более не в силах удерживаться, громко хохочет, и ему так или иначе все вторят.

Д а м а (разглядывая портрет царя в лорнет). Впечатление поразительное, хотя портрет как будто еще не окончен.

С е р о в. То же самое заявила Александра Федоровна.

Д а м а. Императрица?

С е р о в. Да, принцесса Гессенская. Она ведь училась у Каульбаха. Взяла сухую кисть и, сличая лицо августейшего супруга с его изображением, принялась с важностью мне показывать, где прибавить, где убавить, вероятно, точь-в-точь, как делал Каульбах.

Б е н у а. И как вы это снесли, Антон?

Д я г и л е в (все приглядываясь к царю). Как! Забрал портрет.

С е р о в. Нет, я тотчас предложил ее величеству мою кисть и палитру, чтобы она своей августейшей ручкой выправила портрет, как ей нравится.

Д а м а (обращая лорнет на Серова). Как! Вы прямо протянули кисть императрице? И что же, она взяла кисть?

С е р о в. Слава Богу, нет.

Б е н у а. Однако, что ни говори, очень даже невежливо.

Д а м а (с удивлением). Дерзко.

Д я г и л е в. А что государь?

С е р о в. А что государь? Он благодушно улыбнулся, сведя мой неприличный жест к шутке. Но, похоже, лишь подлил масла в огонь. Александра Федоровна топнула ногой и молча удалилась. А государь засеменил за нею.

Д я г и л е в. И что теперь будет?

С е р о в. Ничего. Топать ногой тоже нехорошо.

Б а к с т. Нет, вы нахал, Серов. Разве можно так обращаться с царями?

С е р о в. Это всего лишь мои модели. Что царь, что извозчик, я художник.

Д я г и л е в. А портрет, вы забрали?

С е р о в. Нет, надо вставить в раму.

Д я г и л е в. Надеюсь, вы не поссорились с царем? Я не за вас боюсь, а за наш журнал.

С е р о в. Нет, я думаю. Но в этом Доме я больше не работаю. (Упаковывает портрет, собираясь уходить.)

Д я г и л е в. Нет, нет, Валентин Александрович, ради Бога, не зарекайтесь. На вашем месте любой художник сделался бы уже камергером, а вы глядите на высочайших особ букой.

С е р о в. А ты, Сережа, глядишь директором императорских театров вместо того, чтобы смиренно служить чиновником особых поручений. Тебе так же трудно спрятать свой блистательный гений, как мне – буку.

Все смеются, пародируя то Серова, то Дягилева.

4

Москва. Большой зал Дворянского собрания. Концерт и бал с благотворительной целью. У дверей сбегаются молодые художники в маскарадных костюмах, соответствующих их произвищам: Бова, Сирин, Феб, Бычок, Леший.

 
                 Б ы ч о к
Мы опоздали на концерт, о, ужас!
 

 
                 Л е ш и й
К кому ты обращаешься «О Ужас!»?
Я – Леший, не Кощей иль Смерть сама.
 

 
                 С и р и н
Над залом пролетела, мнится,
         Тень черной птицы.
 

 
                   Б о в а
     И что то значит, эй, пророк?
 

 
                    Ф е б
     Худые вести, видит Бог.
 

 
         Х о р  у ч е н и к о в
Концерт благотворительный и бал.
Сверкающий великолепный зал.
      Здесь праздник муз и граций,
      Студенчества и знати,
      Купечества и всех,
      Кто ценит славу и успех.
Плеяда звезд российской сцены
Восходит цепью вдохновенной,
      И рукоплещет стоя зал,
      В финале открывая бал.
 

Большой зал. В павильонах начинается торговля. Вокруг непрерывное шествие и танцы.

1-я д а м а. Я не знала, что великий князь Сергей Александрович с супругой присутствовали на концерте.

2-я д а м а. Как же, как же! Елизавета Федоровна, сестра императрицы, в невольном соперничестве, может быть, любит быть на виду, в то время как Александра Федоровна замкнулась в своей семье.

1-я д а м а (шепотом). О великом князе говорят ужасные вещи, но княгиня кажется довольной и счастливой. Для меня это загадка непостижимая.

2-я д а м а. Она приняла нашу веру и сделалась куда более верующей, чем мы, грешные.

1-я д а м а. Как и императрица. Она предпочитает посещать церковь, а не театры и балы.

2-я д а м а. Что, они уходят?

1-я д а м а. За ними, как тень, следует Трепов.

2-я д а м а. Он же обер-полицмейстер Москвы, правая рука генерал-губернатора.

1-я д а м а. И голова. Вся власть у Трепова в руках.

2-я д а м а. У нас его не любят. Он провоцирует студентов на беспорядки и жестоко с ними обходится.

1-я д а м а. Великий князь с супругой раскланиваются с очаровательной продавщицей в синем павильоне.

2-я д а м а. Да это же сама устроительница бала!

1-я к у р с и с т к а. Послушайте! Это же Ирина из "Трех сестер".

2-я к у р с и с т к а. Нет, та же юная совсем актрисочка, из барышень. А эта женственность сама.

1-я к у р с и с т к а. Ну, значит, та самая красавица "В мечтах" Немировича-Данченко, как бишь ее, Вера Кирилловна.

А к т е р. И там, и здесь она, Андреева, она же продавщица в синем павильоне, приветливая и милая простушка, как Золушка, что знает, в некий час ей суждено явиться на балу принцессой.

1-я к у р с и с т к а. А принц ее, вы знаете, кто?

А к т е р. По мужу она ведь Желябужская, он генерал… Но это в прошлом, как простушка Золушка. Принц ее – такая знаменитость, что в славе он затмил и Чехова, и Льва Толстого.

2-я к у р с и с т к а. Как! Максим Горький? Босяк и ницщеанец? И одна из самых красивых актрис Художественного театра?

 
                   Ф е б
Серов! Здоров и весел шествует
С женою об руку; впервые вижу
Их вместе на общественном балу.
 

 
                 С е р о в
   (приветствуя молодых художников)
Ну-с, поздравляю вас с войной!
 

 
                 С и р и н
                                                       Что бросил
Серов в сердцах? Пока ведь объявили
Лишь о разрыве отношений между
Россией и Японией.
 

 
                  Б ы ч о к
                                   К добру ли?
 

Адъютант генерал-губернатора подходит к Марии Федоровне Андреевой в роли продавщицы в синем павильоне, вероятно, с намеком проводить именитых гостей.

 
       М а р и я  Ф е д о р о в н а
Не я их приглашала, чтобы встретить
И проводить, когда в разгаре вечер.
 

 
               А д ъ ю т а н т
Билеты взяв у вас для высшей знати,
Посланцем вашим первым я вручил
И тем содействовал устройству бала.
 

 
      М а р и я  Ф е д о р о в н а
Благодарю!
 

 
               А д ъ ю т а н т
                      Улыбки вашей мне
Довольно, к ним же подойти бы надо.
 

 
      М а р и я  Ф е д о р о в н а
Когда бы я была хозяйкой бала…
 

 
                А д ъ ю т а н т
Не вы? А кто же?
 

 
      М а р и я  Ф е д о р о в н а
                                Молодежь, конечно.
Кто в танце веселее всех кружится…
Да Трепов, верный страж порядка, вряд ли
Допустит к князю мне приблизиться.
Ведь я на подозреньи у него.
 

 
                А д ъ ю т а н т
Ах, полно! Генерал, как я, поклонник
Актрисы чудной. Нет, решусь, ей-ей,
На сцену поступить, служить во храме,
Где вы весталка.
 

 
      М а р и я  Ф е д о р о в н а
                               Полно, сударь, полно.
С княгиней князь, раскланявшись, уходят.
И Трепов. Поспешите.
 

 
                А д ъ ю т а н т
                                          Я вернусь!
                 (Уходит.)
 

 
                  Н а д я
Весталка – вы? Что он хотел сказать?
 

 
       М а р и я  Ф е д о р о в н а
Весталка? Фи! Была я как-никак
И замужем, детей имею также.
 

 
                   Н а д я
Еще загадка: были?
 

 
       М а р и я  Ф е д о р о в н а
                                     Так случилось.
Осталась в доме мужа не женой,
А лишь хозяйкой, матерью детей.
Ведь у меня растет и сын приемный.
Вина на муже, что ж, но я свободна
И если полюблю кого, он первый
О том узнает, путы все спадут.
 

 
                   Н а д я
И вы так никого не полюбили?
 

 
      М а р и я  Ф е д о р о в н а
Обжегшись, поостережешься, к счастью.
И я жила, пожалуй, как весталка,
Священнодействуя на сцене.
 

 
                   Н а д я
                                                     Правда!
 

 
      М а р и я  Ф е д о р о в н а
Нет, ныне я воистину люблю,
Со страхом до озноба, с изумленьем,
Боясь поверить в счастье, как девчонка,
Когда вокруг кричат все громко: «Горько!»
 

Старик и студент останавливаются поодаль, явно посматривая в сторону Марии Федоровны Андреевой.

С т у д е н т. А ведь я написал ей письмо.

С т а р и к. Кому – ей?

С т у д е н т. Вы прекрасно знаете, о ком речь.

С т а р и к. Ну, да. И какую же глупость ты сочинил?

С т у д е н т. Я писал о нас. Как, выходя из театра, мы всегда сосредоточенно молчали. Мы боялись, чтоб кто-нибудь с нами не заговорил. Мы бережно, как святыню, выносили из театра, лелеяли любовно в своей душе то золотистое просветление, которое вливалось от Вас. И вот – незаметно для меня самого – в моей груди постепенно создался Ваш обаятельный образ. Он стоит там, разливая немеркнущий свет.

С т а р и к (крякнув). И правда. Ух, ты!

С т у д е н т. И перед его глазами проходят мои мысли, мои чувства. Он – высший суд. Он говорит мне о чудесной красоте, зовет к ней, обещает ее. Он неудержимо заставляет меня искать лучшей жизни. Он требует от меня, чтобы я сам стал лучше, как можно лучше.

С т а р и к. Так-с!

С т у д е н т. Вы – обещание идеальной жизни; Вы – призыв к прекрасному; Вы – самая чарующая греза…

С т а р и к. Ну, ну, лучше не скажешь.

С т у д е н т (со смущением). В конце я попросил прислать на память карточку. Вот это, наверное, глупо, и теперь я боюсь попасться ей на глаза, вдруг она меня узнает, хорошо зная вас.

С т а р и к. Мария Федоровна и поглядывает на нас с лукавым видом. Боюсь, ты и меня впутал в эту романтическую историю, что мне не к лицу, не по летам.

Где-то на хорах раздается мощный и пленительный бас.

 
        Х о р  у ч е н и к о в
О, звуки чудные! Не ангел ли сошел
С небес, чей глас – божественный глагол,
Ликующий, рыдающий и гневный
В борьбе добра и зла вседневной?
Шаляпин? Он! Как Горький, из низов,
С привольных волжских берегов.
У Мамонтова он себя обрел
И воспарил на сцене, как орел
Встречь солнцу без усилья
Могучие расправив крылья, —
Вся мощь стихии, светлый зов,
Как и Серов, из молодых богов,
Сошедших здесь на пире,
И Правда торжествует в мире.
 

Показывается Серов с женой; отовсюду раздаются слова приветствия со словами: «Как себя чувствуете? Все хорошо?»

 
                 С е р о в
Что все толкуют о моем здоровье?
Был болен, что за новость в жизни сей?
 

 
      О л ь г а  Ф е д о р о в н а
Боялись за тебя, за жизнь твою;
Столь дорог многим ты, я и не знала.
 

 
                 С е р о в
Ну, хорошо. Боюсь, сейчас расплачусь.
Но смерти не минуешь. Как же быть?
 

 
      О л ь г а  Ф е д о р о в н а
Ну, я-то нахожу спасенье в Боге.
 

 
                 С е р о в
Спасенье в смерти? Мир несовершенен.
Все безобразное отринуть прочь,
Лишь в красоте спасенье и отрада.
 

 
       О л ь г а  Ф е д о р о в н а
Что, тянет танцевать? Ах, да, нельзя.
 

 
                  С е р о в
Тебе-то можно. Отвлекись, развейся,
Как в юности на наших вечерах.
(Передает руку жены одному из знакомых; Ольга Федоровна уносится в танце.)
                                      (Про себя.)
Прекрасно! Как я рад, что вынес муки
Предсмертные, казалось, в страхе: жизнь
Вот-вот прервется, с погруженьем в сон
Беспамятства, гниения и тлена.
Небытие! Зачем? Что сие значит?
Непониманье и рождает страх.
Не видишь смысла и боишься казни,
А деться некуда – идешь на казнь
Без преступленья, без вины какой-то.
В душе, как в детстве, нарастает страх,
С предчувствием непоправимых бедствий.
 

Вдруг словно гаснет свет и вновь вспыхивает, всколыхнув многолюдный зал в тревоге и смятеньи. Проносятся шепот и возгласы: «Война?! Японский флот бомбардирует Порт-Артур». Между тем музыка вальса кружит в танце беззаботные пары.