Текст книги "Мальчишки-ежики"

Автор книги: Петр Капица

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

Свирепость и ласка

Второй день Живнин жил в лесу. Выбрав себе наблюдательный пост невдалеке от поваленной ели, он лежал в шалашике, замаскированном зеленью, и не мог понять, почему не являются за добычей похитители.

«Может, засаду приметили? Мы конечно зря нашумели с пьяным инвалидом, – рассуждал он. – А вдруг покупателя на ярмарке подходящего ищут? Не будут же они церковную утварь таскать с собой. Надо еще подождать».

Утром из города прискакали на смену два милиционера. Они поделились новостью. Вчера вечером какие-то мальчишки доставили в больницу труп утопленника и убежали. В трупе опознали Веню-сапожника. Следов насилия на инвалиде не обнаружено.

Эта весть озадачила Живнина. «Неужели Веня-сапожник все-таки был связан с грабителями? Те, наверное, видели, как мы возвращались на конях со щукой-утятницей, и, боясь, что пьянчуга проболтается, решили избавиться от него».

Взяв одну из прибывших лошадей, Николай поскакал в город. По пути решил завернуть к сапожнику.

Дверь дома инвалида была распахнутой. В единственной комнате сидели милиционер и понятые. Они делали опись имущества.

У сапожника ценностей было немного: сапожный инструмент да набор колодок.

Живнин вышел во двор. В группе любопытных мальчишек и девчонок, стоявших у забора, он приметил Ромку Громачева. Поманив мальчишку к себе, Николай спросил:

– Ты не знаешь, куда делся сапожник?

– Знаю, – не теряясь, ответил Ромка. – Я его сам в мертвецкую отвез.

– Значит, неизвестные мальчишки – это вы? Ну и ну! Почему же вы никому ничего не сказали, а убежали?

– Как никому? – возразил Ромка. – Мы доктору говорили. Он не захотел принимать. «Родственникам везите», – говорил. А в темноте страшно с покойником ездить. Ну, мы потихоньку и отвезли его в мертвецкую.

– Где же вы его подобрали?

Ромка рассказал, как все случилось, не забыв упомянуть о рыночных парнях и о записке к мельнику.

– Почему ты сразу в милицию не пошел?

– А с кем там говорить? Вас же не было. А другие милиционеры не верят. Да и доносить нехорошо.

– И это говорит мой помощник! А я еще собирался рекомендовать тебя в пионеры. А ну, поедем к мельнице, свидетелем будешь.

Николай посадил Ромку в седло, уселся позади сам и погнал коня рысью.

Ян Яныча они увидели издали: эстонец смазывал на запруде подъемное устройство. Гостям мельник конечно не обрадовался. Отставив в сторону банку с машинным маслом, он выжидательно смотрел на приехавших.

Живнин поздоровался с ним и сказал:

– Я из уголовного розыска. У вас тут вчера человек утонул. Нам бы хотелось узнать подробности.

– Хромой Феня был пьяный. Смотрите сами, что он стелал.

Ян Яныч повел агента уголовного розыска к водостоку и показал свежую заплату в прочной части затвора.

– Он немножко сумасшедший… разрыф телал. Вот такой дыра. – Мельник руками показал большой круг. – Я ед-фа затержал фода и заколотил досками. Потом пьяный Феня пошел наферх ломать потъемник. Но на одной ноге не мог стоять и упал… Его фтянуло в сфой дыра.

– А вот этот мальчиг говорит, что вы его в воду толкнули.

– Этого мальшика тут не пыло… Он фнизу рыпу форо-фал. У меня свидетели, они фее скажут.

– Да, кстати, кто помогал вам запугивать мальчишек и выталкивать их отсюда вместе с утопленником?

– Это проезжие, я их не снаю. И я не толкал мальшиков, они фрут.

– Как же я ваших свидетелей вызову, если вы их не знаете? – продолжал допытываться Живнин.

– Простите, я не потумал… был ошень расстроен, не фзял адреса. Может, они сами к фам приетут.

– Какие у вас были отношения с погибшим?

– Никаких. Когда-то он рапотал на мельнице, но это пыло дафно. Теперь он только прихотил сканталить. Гофорил, что озеро не мое и рыпа наротная. Грозился ломать мельница.

– А почему вы его к себе на работу не взяли?

– Он пришел пез нога. И я теперь патракоф не имею, сам трутовой шеловек.

Живнину хотелось конечно спросить о полученной записке и с какой целью торговка обжорного ряда держит на столе флажок мельника, но опыт подсказывал: «Не спеши, рано раскрывать карты. Он преждевременно насторожится, найдет способ предупредить сообщников и начнет заметать следы. Полезней прикинуться формалистом, который хочет побыстрей избавиться от нудного дела».

Живнин со скучающим видом тут же на запруде составил короткий протокол о происшествии и попросил мельника подтвердить правильность изложенного. Лийв, нацепив на нос металлические очки, внимательно прочитал текст и словно нехотя поставил короткую подпись.

– Меня, наферное, пудут еще фызывать милиция?

– Навряд ли, – успокоил его Живнин. – Дело ясное: человек был пьян. Мало ли что взбредет мальчишкам…

– Да, да, спасыпо, – поблагодарил мельник. – Может, фы зайдете на чашевку кофе?

– С удовольствием, но, к сожалению, спешу.

Попрощавшись, Николай усадил на коня Ромку и вместе с ним двинулся в город.

– Почему вы его не арестовали? – по пути спросил Ромка.

– Рано. Он нам еще понадобится. Пусть все остается как было. А где сейчас твоя мачеха?

– На рынке. Где же ей быть?

– Мельник, наверное, сегодня же на тебя пожалуется, – предупредил Николай. – Сумеешь вытерпеть побои и не сказать того, что знаем мы с тобой?

– Сумею, – пообещал Ромка. – Я лишь про рыбалку расскажу. Она знает, что мы с Веней пошли.

Потом Николай стал интересоваться, как внешне выглядели приезжие парни, их лошадь, двуколка. И тут Ромка, вспомнив про «лимонку», решил предупредить агента.

– У них оружие есть, – сказал он. – В двуколке под сеном Нико две гранаты видел. Одну взял и сапожнику отдал.

– Ах, вот он чем запруду взламывал! – буркнул Николай. – Теперь все ясно. Значит, тех парней голыми руками не возьмешь.

– Ни-ни, – подтвердил Ромка. – У них, наверное, пистолеты и обрезы есть.

Но про свой монтекристо он не упомянул.

Вскоре на дороге показались двое мальчишек. Шлепая босыми ногами по размолотой колесами пыли, они бежали плечо в плечо, как марафонцы, и громко сопели носами. Это были братья Зарухно.

– Стоп! – крикнул им Ромка. – Вы куда?

– Здравствуйте, Николай Викторович! – в один голос приветствовали братья Живнина. И лишь затем Нико удостоил Ромку ответом:

– Мы за тобой заходили. А ты укатил и про рыбу, наверное, забыл?

– Ой, правда! – спохватился Ромка.

– Всегда так – только о себе думаешь, а рыба протухает.

– Да я не виноват…

– Ладно, ребята, довольно ссориться, – прервал их Живнин. – У меня к вам дело. Раз вы идете к запруде, то поглядите, что делает мельник. Только незаметно, как полагается разведчикам. К запруде подходите не по дороге, а вдоль речки, кустарниками. Уйдите, когда у водослива появится рыбак со складной бамбуковой удочкой.

– Можно и мне с ними? – спросил Ромка.

– Валяй, – разрешил Николай. – Только не показывайся больше Ян Янычу, все дело испортишь.

Рома соскользнул с коня и присоединился к братьям Зарухно, а Живнин поскакал дальше.

Дойдя до поворота на мельницу, мальчишки сошли с дороги, перешли вброд речку и меж кустов стали пробираться к запруде.

В самых густых зарослях они наткнулись на двух стреноженных лошадей, пасшихся на небольшой полянке. Одна из них была каурая, другая – пегая. На каурой обычно разъезжал мельник. Откуда же взялась пегая?

– Это та, рыночная! – стал уверять Гурко. – У ней тоже один глаз был в белом пятне, другой – в черном. Где-нибудь и двуколка спрятана.

Но ни двуколки, ни ее следов мальчишки нигде не нашли.

У водослива Гурко вытащил из кустов спрятанный кузовок. Рыба, уложенная на осоку, выглядела свежей, но в дневной жаре могла испортиться.

– Надо потроха вытащить и головы отрезать, – сказал Нико. – Вот тебе, Ромка, нож. Займись чисткой, только не мочи рыбу. А мы проберемся к огороду мельника и поглядим, что он делает.

Братья Зарухно ушли, а Ромка занялся неприятным делом: соскоблив чешую, вспарывал ножом рыбьи животы, вытаскивал неприятно пахнувшие внутренности и отрезал головы. Откуда-то налетели синие мухи. Они садились на грязные руки, словно куры, копались в потрохах. От них приходилось укрывать рыбу крапивой и отбиваться веткой.

Когда неочищенной рыбы оставалось немного, появился Нико.

– Мельник только что из дому выкатился, – сказал он. – Гурко пойдет сзади, узнает, куда этот кабан направился.

Нико помог Ромке дочистить рыбу, уложить в кузовок и прикрыть лопухами. Потом они вдвоем спустились к речке, вымыли руки и, раздевшись догола, выкупались.

В это время на запруде появился человек в потрепанной соломенной шляпе. Усевшись на мостик у водослива, он стал разматывать леску на складной бамбуковой удочке.

– Агент, – шепнул Нико. – Теперь нам можно уходить. Надо только предупредить его.

Нико подошел к удильщику и спросил:

– Вы Николая Викторовича знаете?

– Угу, – буркнул тот, не поднимая головы.

– Мельника сейчас нет дома, – продолжал Нико. – В кустах пасутся две лошади. Пегая – чужая, у Ян Яныча такой не было.

– Ясно, – чуть слышно ответил удильщик. – А вы уходите, нечего тут крутиться.

Подхватив кузовок, мальчишки кустами вышли на дорогу и направились к дому Громачевых.

У калитки их встретил встревоженный Димка.

– К нам мельник приходил, – шепотом, как величайший секрет, сообщил он. – Анну Антоновну спрашивал. Я ему не сказал, что она на рынке.

– Он и без тебя знает, – нахмурясь, ответил Ромка. – Видно, фискалить пошел.

– Ты куда-нибудь смотайся, чтоб под горячую руку не попасть, – посоветовал Нико.

– Домой-то все равно вернешься, – обреченно сказал Ромка. – Анна не простит.

– Хочешь, я тебе всю рыбу оставлю? – предложил Нико. – Знаешь, как это на хозяек действует?

– Нет, не надо, – запротестовал Ромка. – Отдай только мою долю.

Выложив на крыльцо чуть не половину рыбы, Нико ушел. А Дима, видя потускневшие глаза брата, без лишних разговоров разогрел на примусе суп, вытащил на стол хлеб, миски, ложки.

Ромка, хотя был голоден, все же обедал без всякого аппетита и не без тоски соображал: не надеть ли ему на себя побольше одежек для смягчения ударов ремня? Соседские мальчишки советовали во время порки орать во все горло, тогда не так чувствительны удары. Но он помнил: крик Анну еще больше злит. Значит, лучше молчать и напрягать все мышцы. Когда мускулы твердеют – боль остается на поверхности, не проникает внутрь.

Анна пришла с рынка раньше обычного. По розовым пятнам, выступившим на ее лице и шее, мальчишки поняли, что она явно не в духе. Бросив корзинку и сумку в сенях, мачеха скинула с себя рыночную одежду и, как бы готовясь к стирке, надела старенький легкий сарафан. Потом она прошла к забору, отломала длинную верхушку желтой акации и, очистив ее от мелких веток и листьев, вернулась в комнату с довольно толстым хлыстом.

Ромка с Димкой, наблюдавшие за ней, уселись за книги и сделали вид, что они весь день были такими паиньками.

– А ну-ка, Димка, проваливай отсюда! – сказала Анна. – Мне надо с Ромкой поговорить.

В нетерпении мачеха не стала ждать, когда Димка уберет книги на место. Схватив мальчишку за плечо, она грубо вытолкала его за дверь. Затем, щелкнув хлыстом по столу, приступила к допросу:

– Ты почему мне ничего не сказал про Веню-сапожника и побежал в милицию?.. Кто тебе позволил ездить с агентом и возводить на Ян Яныча напраслину?

– А зачем он Веню столкнул? – буркнул Ромка.

– Ян Яныч столкнул? – возмутилась Анна. – Ты это и агенту сказал?

– А что же, я врать буду?

– Он еще оправдывается! Ах ты, гадина паршивая! Да без Ян Яныча мы бы с голоду сдохли. Тебе бы ему руки целовать, а не выдумывать черт знает что!.. На первый раз я только одну шкуру с тебя спущу…

И она принялась хлестать по худым мальчишеским плечам узластым и колючим хлыстом. Ромка, сжавшись в комок, из всех сил напрягал мышцы. Все же жгучая боль словно кипятком обжигала его.

– Вот тебе… Вот тебе, подлец! – распаляя себя при каждом ударе, выкрикивала Анна. – За старое… и за новое… На! На!..

Не слыша воплей и мольбы о пощаде, мачеха била по голове, икрам, локтям…

Ромка, не в силах терпеть боль, расслабил мышцы и, дав волю слезам, закричал:

– Сама подлая, не смей драться… не смей!

Он попытался вырвать из рук Анны хлыст, но рослая мачеха с такой силой рванула его, что выдрала на Ромкиных ладонях клочки кожи. Не давая мальчишке опомниться, она пинком сбила его с ног, и, придавив коленом к полу, принялась стегать по спине, голове, ушам…

– Я покажу тебе «подлую»! – задыхаясь, грозилась она. – Изувечу паршивца… ты у меня кровью изойдешь!..

Угрозы были не пустыми. У Ромки уже гудело в голове, саднило лицо и ныли кости Извиваясь, он с трудом вывернулся из-под мачехи и, вскочив на ноги, завопил:

– Не имеешь права бить! Ты мне никто… Уходи к своим бандитам!

– Что?.. Ты что сказал, ублюдок! – Злобные глаза ее сузились, лицо налилось кровью, в уголках рта выступила слюна. – Убью!

Ромка ринулся напролом, стремясь вырваться на улицу, но споткнулся… Упав, ударился лицом об угол кровати и разбил губы и нос. Мачеха продолжала хлестать его, пока не размочалила свой хлыст. Отбросив остатки хлыста, она схватила попавшуюся под руки палку и пустила в ход ее…

Дима, видевший небывалое избиение в открытую дверь из сеней, в первые минуты от страха и жалости дрожал и в голос плакал. Но когда Анна толстой палкой ударила брата по окровавленному лицу, он не вынес этого и очертя голову бросился на выручку. Прыжком повиснув на руках взбесившейся мачехи, он стал упрашивать:

– Миленькая, золотенькая, не убивай!.. Он больше не будет. Не бей… не надо!

– И ты, сопляк, против меня! За руки держать?..

Резким движением она отбросила Димку на пол и так злобно стала избивать его палкой, что мальчишка, вереща, завертелся юлой.

Прежде Ромка никогда бы не позволил себе наброситься на Анну, а тут, решив, что она и впрямь взбесилась, запустил обе руки в ее густые волосы и, чтобы спасти брата, зубами вцепился в шею.

Анна, стремясь сбросить насевшего на нее мальчишку, не рассчитала движения и, споткнувшись о Димку, грохнулась на пол и раскинула руки.

Падая, она, видно, ударилась затылком о порог, потому что потеряла сознание. Испуганные мальчишки кинулись в сени за водой. Из ковшей они стали обрызгивать ее лицо.

Анна открыла глаза и, обведя диким взором комнату, вспомнила, что тут произошло.

– Ах, вот вы как со мной! – выкрикнула она и, схватив обоих, подмяла под себя и принялась душить, месить кулаками…

Мальчишки, отбиваясь от нее, пустили в ход не только ноги и руки, но и зубы…

Неизвестно, чем бы кончилась эта дикая и ожесточенная драка, если бы на пороге не появился отец, вернувшийся из длительной поездки. Кинув свой походный сундучок, он бросился растаскивать дерущихся.

Мальчишки сразу же прекратили драку и лишь, размазывая кровавые сопли, сопели и всхлипывали. Мачеха же, войдя в раж, продолжала кидаться, но теперь колотила отца.

– Вот… вот тебе, проклятый! – визгливо выкрикивала она. – За твоих щенков… За все муки!

Стиснув запястья ее рук, отец с трудом угомонил Анну. Его лицо было расцарапано, но он не сердился, а упрашивал мачеху:

– Ну, прекрати, хватит… как тебе не стыдно!

А Анна не слушала его и грозилась:

– Уйду или повешусь! Больше не могу. Довольно на щенков и такого растяпу, как ты, жизнь губить! Лучше сдохнуть, отравы напиться…

Ее угрозы покончить с собой на ребят никак не действовали, а отца, видно, пугали, потому что он начал ласково приглаживать ее растрепанные волосы, стирать со лба пот, целовать. Ромке и Димке тошно было смотреть на отца. С презрением отвернувшись, они убежали к умывальнику обмывать расквашенные носы.

Все тело у Ромки горело и ныло. От холодной воды саднили рубцы и царапины на лице, а кровь не останавливалась.

– Давай уйдем из дому, – предложил Ромка. – Пусть они здесь целуются.

– А где мы будем жить и обедать? – спросил Димка.

– Построим в лесу шалаш или землянку. Рыбу закоптим… грибы пойдут… картошки на чужих огородах накопаем.

– А зимой?

Да, зимой действительно деваться будет некуда. Неужели придется смириться: целовать руку мачехи и просить прощения? Хуже этого ничего не придумаешь.

– Давай послушаем, – предложил Димка. – Чего они там утихли?

Анна еще не угомонилась. Из сеней в открытую дверь мальчишки увидели, как она вытягивала из фанерного шкафа свои платья и швыряла их в чемодан. Отец стоял каким-то жалким и растерянным. В волнении пощипывая правую ноздрю, он урезонивал мачеху.

– Будет… уймись, Анна. Они же малые дети. Хочешь, я их накажу сам?

– А чем ты лучше своих щенков? Что хорошего я от тебя вижу? Ни ласки, ни денег. Сама себя кормлю и одеваю, да еще должна ваше грязное шмотье стирать. В кино два года не была… Продыху нет.

– Не уговаривай, папа, плюнь! – вдруг расхрабрясь, вмешался в разговор Ромка. – Пусть уходит к своему мельнику.

– Ах ты, шпион проклятый! – истерически закричала Анна и в бешенстве, схватив палку, кинулась в сени.

Но дверь перед ней захлопнулась. Ромка и Димка успели выскочить на крыльцо и кубарем скатиться на дорожку.

Гнаться за быстроногими мальчишками было бессмысленно. В ярости мачеха вдогонку выкрикнула:

– Вернитесь только… своими руками задушу!

После такой угрозы даже при отце опасно было возвращаться домой.

– Надо тебе сунуться!.. Не мог помолчать? – стал укорять Димка брата. – Что теперь делать?

– Отец должен за нас заступиться, – уверенно сказал Ромка. – Мы для него родные, а она нет.

– Много ты знаешь. Они с Анной сейчас помирятся, и она сделает все, что захочет.

Но отец с мачехой не помирились. Вскоре Анна вышла с чемоданом и узлом в руках. Пнув ногой подвернувшееся ведро, она решительно зашагала по дороге на мельницу.

Проводив ее страдальческим взглядом, отец посмотрел на притихших мальчишек и с укором сказал:

– Что же вы натворили, ребята? Теперь она к нам больше не вернется.

– Не бойся, проживем, – насупясь, ответил Ромка, чувствуя, как все его тело горит и саднит. – Не очень-то она нами занималась. Как ты уедешь, так и ее дома не сыщешь.

– Все ж таки нехорошо вы с ней, – продолжал выговаривать отец. – Она же вам вместо матери. Малолеток растила. Вы ее уважать… слушаться должны. А у вас вон до чего дошло – оба на нее накинулись.

– Если бы не накинулись, она бы Димку искалечила. Смотри, как она меня…

Ромка попробовал задрать рубашку, но та прилипла к телу. От острой боли у мальчишки потемнело в глазах…

– Тебе что, дурно? – подхватив на руки, спросил отец.

В ответ Ромка лишь застонал. Старый Громачев внес его в дом, уложил в постель и осторожно стянул с мальчишки рубашку и штаны. И тут даже видавший виды Громачев поморщился. Все тело сынишки было исполосовано вздувшимися багровыми рубцами, кровоподтеками и ссадинами.

– Ого-го-о! – посочувствовал отец. – Настегала же она тебя! Ну, а у тебя, малый, как? – обратился он к Димке.

– Меня не успела так…

– Тогда живей неси холодной воды и какие есть полотенца.

Намочив полотенца в свежей колодезной воде, отец отжал их и начал обкладывать ими спину Ромки.

От холодных компрессов боль как бы унялась, но тело охватил такой озноб, что у Ромки зуб на зуб не попадал…

– Эк тебя залихоманило! – сокрушался отец. – Не заболел бы! Кто за тобой смотреть будет?

Осторожно прикрыв сына одеялом, старый Громачев сел возле кровати и, раздумывая о своей жизни, понуро опустил голову.

Притворство

Мельник встретил Анну сухо.

– Ко мне, насофсем? – удивился он.

– Да, больше домой не вернусь. Избила мальчишек и с мужем вдрызг разругалась.

Анна ждала, что Ян Яныч обрадуется. Ему очень нужна была хозяйка, ведь он жил бобылем. Но эстонец насупился и хмуро стал раскуривать трубку.

– Ты вроде недоволен? – изумилась она.

– Как мошно пыть дофольный, когда не так делаешь. Меня хотят опфинить ф упийстве… Надо угофарифать, просить мальчишку, а не испифать. От его слоф зафисит наша жизнь. Тепе лучше скорей фернуться домой и ласкать… я не знаю, что телать, угофарифать его дафать другие показания. Иначе пудет плохо. И фоопще тепе надо жить тома, ко мне хотить ретко.

– Но мне надоело, я не могу больше обстирывать их и кормить.

– Нато терпеть. Постарайся, чтобы мальшик гофорил: «Ничего не знаю». Иначе тепе и мне – тюрьма.

Ян Яныч помог Анне донести чемоданы до улицы, на которой жили Громачевы, и здесь еще раз напомнил:

– Путь топрой… приласкай, поглать. Надо уметь притфоряться.

–

* * *

В горестных раздумьях Ромка уснул. Сон его походил на обморок. Мальчишка лежал бледным, дышал открытым ртом.

Проснулся он от резкого запаха жареной рыбы. Ему почудилось, что на кухне по-прежнему хлопочет Анна. Там по-всегдашнему хлопали дверцы плиты, скреб сковородку нож, звякали конфорки и трещало масло…

«Ведь Анна уходила от нас, – вспомнил Ромка, – неужели она вернулась?»

Он лежал на боку с открытыми глазами и, затаив дыхание, вслушивался в шумы кухни: попробовал было повернуться на спину, но от боли чуть не вскрикнул. Все тело словно было стянуто жгутами, сплетенными из крапивы и колючего репейника. От малейшего движения они как бы сильней врезались в тело.

Вскоре треск, звяканье и скребки на кухне затихли. В комнату вошла раскрасневшаяся Анна. Ромка не успел зажмуриться, и она заметила, что мальчишка больше не спит.

– Прости меня, дуру, – виноватым голосом попросила она. – Я не хотела так… Сам виноват, не надо было грубить. Покажи, как там спина? – Она повернула Ромку на живот и, разглядывая исполосованную спину, стала причитать: – Ох ты, мой миленький… Бедный мой! Ну и нахлестала ж я тебя! Но ничего… опухоль уже спадает. Сейчас кремом помажу, все пройдет.

Она принесла баночку пахучего крема, принялась дуть на больные места и осторожно смазывать рубцы.

– Ты не догадываешься, почему я так обозлилась? – спросила она. – Ведь из-за того, что ты наболтал, я могу попасть в тюрьму. Потому что от меня Веня получил денатурат, напился и пошел драться. Прежде чем распускать язык, надо было подумать. Ты ведь не хочешь, чтобы я очутилась за решеткой? Тогда молчи. Или говори: «Ничего не видел, ничего не знаю». Особенно про мельника. Он не дотрагивался до Вени. Ты этого не видел. Обещаешь мне?

«Саму драку я действительно не видел, – опасаясь вновь вызвать гнев Анны, подумал Ромка. – Лишь Нико разглядел, как они толкались. Пусть он и рассказывает». И он с легкой душой пообещал:

– Ладно, ни про кого не скажу.

– Ну и молодчина! Умница, – похвалила Анна.

Она принесла мягкую фланелевую рубашку и помогла Ромке натянуть ее на плечи.

– Иди поешь свежей рыбки, – предложила она. – Скорей поправишься.

В кухне за столом уже сидели отец и Димка. Они с аппетитом уплетали поджаристых окуней и ельцов с картофелем. Анна, присев на табурет, заговорила:

– Как приятно, когда вся семья за столом! Хоть не очень-то вы меня жалеете и любите, но, оказывается, не могу я без вас. – И она стала тут же выдумывать, что заставило ее вернуться – Дошла я до речки, села на берегу, плачу и думаю: «Утоплюсь, не для кого мне жить. Все против меня… И идти некуда. Нет ни матери, ни сестры». Вгорячах разделась… Один лишь крестик на теле остался. Вошла по горло в воду и думаю: «Сейчас опущусь на колени, вдохну полную грудь воды и не всплыву». И тут словно кто-то в ухо шепчет: «А как же мальчики? Они еще глупые. Ты же слово давала вырастить их. Они же пропадут без женского глаза. Смирись! Бог терпел и людям велел…» Чувствую – нет во мне больше ни зла, ни обиды. «Если утону, какой же я перед богом предстану?» Умыла я лицо… попила водицы холодной и, словно после причастия, вышла на берег. Быстрей оделась, чтоб нечистый опять не попутал, – и к вам…