Текст книги "Мальчишки-ежики"

Автор книги: Петр Капица

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

– Не годится, – возразил Нико. – Какая это тайна, если будут знать, что нас четверо? А если кто новый присоединится?

– А может, назовемся гиенами облинских лесов? – предложил Дима.

Но на его предложение даже никто не отозвался.

– У меня есть другое… из песни: «Мы ребята-ёжики».

Это название ребятам понравилось. Оно было устрашающим и в то же время в сокращенном виде звучало невинно: «Мрё».

– Враги сразу не расшифруют. Это очень ценно, – рассуждал Гурко. – Мы будем сыщиков водить за нос. Надо только определить, какими будут герб и знамя. Тайна и верность – вот наш девиз!

Мальчишки не возражали и тут же поклялись: ни при каких обстоятельствах не выдавать друг друга и все делить по-братски.

– Денег надо добыть на все сеансы, – сказал Нико, взяв на себя роль атамана. – Татарину всю добычу сразу не повезем. Лучше продавать по частям, он больше заплатит.

– Атаман прав, из этого торгаша надо выжать по червонцу на брата. С нами бог и нечистая сила! – воскликнул Гурко.

Свернув с дороги к дому Зарухно, мальчишки всю кухонную утварь свалили за сараем и прикрыли дровами. К татарину повезли только колонку и пару чугунных сковородок.

«Шурум-бурум» жил невдалеке от рынка в полукаменном домишке, первый этаж которого был из кирпича, а верх – деревянный.

Татарин и дома ходил в выцветшей тюбетейке и не снимал с себя двух не то пальто, не то курток, не имевших застежек. Велев затащить колонку в широко распахнутые двери подвала, старьевщик пришел с молотком. Обстукав колонку, он взвесил ее на больших весах и сказал:

– А-яй, совсем плохой! Один червонец мало будет?

Червонец не обесценивался, он был твердой валютой, обеспеченной золотом. За один червонец давали пятьсот тысяч «дензнаками». Быстро подсчитав, сколько получится билетов в кино, Нико ответил:

– Мало. Меньше трех не уступим. Можем в придачу подкинуть сковородки.

– Зачем твой сковородки? Чертей жарить? Красный цена два червонца.

– Ладно, уступлю пятерку, – продолжал торг Нико.

Но «Шурум-бурум» выложил на ящик только два червонца.

– Смотри, больше не имеем.

Он вывернул карманы.

– Жаль, что у тебя деньги кончились, – вздохнув, сказал Нико. – А мы хотели другой товар предложить – кастрюли из меди. Если полудить, можно продавать как новые.

– Почему кончились? – возмутился татарин. – Будет, если нада. Тащи свой кастрюля. Я хорошо плачу, больше никто не даст.

Кухонную утварь мальчишки привезли татарину на другой день и выторговали еще один червонец и семьсот тысяч «дензнаками». Теперь они были богачами: могли купить билеты на все серии американского боевика и у каждого еще оставались «дензнаки».

* * *

На две первых серии братья Зарухно и Громачевы пошли вместе. Около «Сатурна» пришлось пробиваться сквозь толпы мальчишек, пытавшихся проскочить без билетов. Но у входа и выхода стояли глазастые контролеры, которые бесцеремонно хватали пробившихся храбрецов за шкирку и так отбрасывали в сторону, что второй раз никому не хотелось совершать подобный полет.

Тут же околачивался и «Ржавая сметана» со своими телохранителями. Он закупил самые дешевые билеты первого ряда и выдавал их только тем, кто клятвенно обещал расплатиться в ближайшие дни. Антас задержал и Громачевых.

– Могу устроить пару билетов, – шепнул он. – Но с условием, что вы у себя дома проверите чердаки и кладовые – нет ли чего-нибудь завалявшегося из олова, свинца и меди… Притащите – получите еще по билету.

– А мы сами умеем деньги получать, – ответил Ромка. – Ты лучше верни провизионку.

– Цыганам продался, да? – спросил «Ржавая сметана».

Это услышал Нико. Он схватил Антаса за грудки и, встряхнув, грозно сказал:

– Если завтра не вернешь ему провизионку, разнесем твою фабрику. Понял?

Но тут на него наскочили Гунявый с Зайкиным. Они хотели скрутить Зарухно руки за спину, но Нико не дался: резким движением стряхнул с себя противников и предупредил:

– Близко не подходить, порежу! А ты, «Ржавая сметана», не забудь сказанного. Если не выполнишь, телохранители не спасут… Клянусь святым Патриком! Мы люди решительные.

– Под этим мундиром бьется благородное и бесстрашное сердце вождя команчей, – ткнув пальцем в вельветовую жилетку брата, возвестил Гурко. – Атаман слов на ветер не бросает. Благоразумней будет выполнить его требования, прийти с поклоном и подарками. Адью, милорды!

Оставив растерявшихся телохранителей «Ржавой сметаны», мрёвцы с гордым видом направились к кассе, купили четыре билета, беспрепятственно миновали цепь контролеров, прошли в зал и уселись на места.

Кинобоевик захватывал зрителей с первых же кадров своей таинственностью, стрельбой и погонями. Главным героем был неуловимый человек в маске. Его лица никто не видел, опознавали только по скрюченной руке в кожаной перчатке, похожей на когти хищной птицы.

Каждая серия обрывалась на самом интересном месте. Жаль было покидать кресло. Хотелось смотреть без конца. Но вспыхнул свет, и билетеры принялись подталкивать в спину мальчишек, желавших остаться еще на сеанс.

Когда мрёвцы вышли с толпой зрителей из душного кинотеатра, то решили немедля смастерить себе, маски, раздобыть тяжелые кольты и сделаться либо сыщиками, либо гангстерами.

Целый месяц город сотрясала кинолихорадка. Мальчишки готовы были продаться в рабство, чтобы раздобыть билет на две очередных серии. Они обшаривали чердаки и кладовые у родных, знакомых и тащили «Ржавой сметане» дырявые кастрюли, помятые самовары, колченогие примуса, бронзовые лампы, подсвечники, гильзы охотничьих патронов, тазы для варки варенья.

Антас расплавлял добычу и возил на продажу в Питер. Возвращать провизионку он и не думал. За это его следовало проучить. Мрёвцы стали готовиться к набегу. Каждый сделал себе черную маску и завел перчатку, в пальцы которой были вшиты куски свинца.

К этому времени у мрёвцев уже был свой знак. Изображение они позаимствовали с торгового флажка Анны: рисовали зеленую елку, а на ее фоне – пять белых бубенчиков ландыша.

Поздно вечером, надев на себя маски, они устроили набег на плавильные печи «Ржавой сметаны». Разметав жесть и утопив в болоте кирпичи, Нико прибил к стволу сосны листок со своим знаком, а внизу приписал: «Первое предупреждение».

Он уверен был, что «Ржавая сметана» объявит им беспощадную войну, а тот прислал парламентера. Гундосый пришел к Громачевым во двор и отдал Ромке сильно потрепанную провизионку, большую плитку ирисок, завернутую в бумагу, и записку:

«Рома, надеюсь, теперь все улажено? Я предлагаю дружбу. Сдавайте свой металл не «Шурум-буруму», а мне. Платить буду лучше. Если согласны, встретимся в шесть часов вечера у лодочной станции. Выкурим трубку мира и обо всем поговорим.

Антас»

Прочитав послание, Ромка сказал, что ответ будет после обеда, а сам поспешил к братьям Зарухно. Записка их озадачила.

– Не хотят ли они устроить засаду и проучить нас? – стал гадать Нико. – «Ржавая сметана» может собрать большую шайку.

– Клянусь всеми чертями, у них нет таких храбрецов! – возразил Гурко.

– Найдутся. «Ржавая сметана» способен подкупить даже взрослых, чтобы нам при всех надрали уши. Зачем позориться? Нужно выдержать фасон. Ответим так: «Милорд, предчувствие не обмануло нас. Мы тоже считаем дело улаженным. В дополнительных переговорах нет нужды. Заверяем вас в почтении… Мрё». Получится не хуже, чем у дипломатов. Пусть знают, что нас нелегко запугать и обвести вокруг пальца.

Мудрость атамана покорила мальчишек. Ответ Гурко написал на свежей бересте красивым почерком и внизу нарисовал свой знак.

Березовый свиток в тот же день был вручен Антасу, и за железной дорогой наступило мирное сосуществование кладоискателей.

Лесные бандиты

Осень – конец летней вольницы, пора заготовок на зиму. Зимогоры, имевшие лошадей, семьями отправлялись в леса по грибы и ягоды. Они захватывали с собой постели и еду на несколько дней.

Наладив цыганскую кибитку, по гатям в глубь болот укатили почти всей семьей и Зарухно. Ухаживать за коровой и овцами осталась одна Миля.

Громачевым негде было достать коня с телегой, поэтому Анна будила мальчишек, когда еще было темно, наскоро поила их молоком, прилаживала на спины кузовочки, давала по малой корзинке и говорила:

– А ну, поспевайте за мной. В лес надо попасть раньше Других.

В старых отцовских сапогах она шагала быстро и споро. Чтобы не отстать от нее, мальчишки бежали вприскочку. Земля по утрам покрывалась инеем. Подошвы ног пощипывало. Но хуже становилось на лесных тропах. Вереск и травы роняли ледяную росу. Израненные, побитые о корни пальцы ног словно обжигало кипятком. Болячки размокали, кровоточили.

– Ничего, – успокаивала Анна. – В бору подсохнут.

В бору они расходились в разные стороны. Натыкаясь на целые семьи черноголовых и толстоногих боровичков, Димка с Ромкой не радовались, как при Матреше, не подзывали один другого полюбоваться, а торопливо срывали и шли дальше, приглядываясь ко всякому бугорку. Они спешили наполнить кузова, чтобы раньше вернуться домой.

Дома Анна растапливала плиту и, нанизав боровички на гладко выструганные лучины, укладывала рядами на поставленные ребром кирпичи сушиться.

Ребятам роздыха не было: Анна заставляла их собирать в рощице щепки, обломки корней, хворост и до позднего вечера подкладывать под плиту, чтобы ее чугунная поверхность дышала на грибы жаром.

А чуть свет – они опять отправлялись в лес.

Когда белых грибов стало меньше, Анна повела ребят в сырые лиственные леса, где росли грузди, рыжики и волнушки.

– Срезайте любые солонухи, какие попадутся, – требовала она. – Зима будет голодной, надо побольше запасти.

Мальчишки срезали болотные и боровые горькушки, колпачки, зелянки, свинухи. Набивали ими кузова и корзинки до отказа, а потом, изнывая от тяжести, тащились по лесным дорогам домой. Это был трудный путь: пот заливал глаза, ныли плечи и ноги. Ребята отдыхали почти каждую версту, а дома, освободясь от ноши и попив водицы, валились на кровать и засыпали.

Вволю поспать не удавалось. Через час Анна будила их, посылала то к колодцу носить воду для замачивания солонух, то за метелками перезревшего укропа, листьями черной смородины и чесноком.

От соседки Анна узнала, что Фоничевы, пробыв в лесу, вернулись домой без коня и кузовов. Ей было известно, что Трофим и Матреша на телеге отправились через гати в дальние леса. Но что с ними приключилось, почему они закрылись в домике и не показываются, никто не знал.

Вечером Анна надумала пойти к Матреше. Пробравшись через лаз во двор Фоничевых, она несколько раз постучала в дверь. Ей никто не отозвался. Тогда она принялась стучать в кухонное окно. Только после этого в сенях послышались шаги и дверь открылась. Перед нею стояла не круглолицая Матреша, а сильно поседевшая изможденная женщина с тревожно бегающими глазами.

– Матрешенька, что с тобой?

– Ой, милая, не спрашивай!

И соседка залилась слезами. Она не повела Анну в дом, а шепнула:

– Мой ирод извел меня. Все корит: «Не потянула бы за грибами, коня бы не лишились». Сам едва ходит, а все кулачищами тычет. Изверг!

Анна привела безутешную соседку к себе, дала ей валерьяновых капель и стала допытываться, что же с ними было. Матреша, то плача в голос, то переходя на шепот, принялась рассказывать:

– Напали мы на грибные места. Все бочонки и кадушку заполнили. И ягод собрали много. Едем к дому. Верст пятнадцать осталось, не больше. Вдруг слышим окрик: «Стой!» Из лесу выходят шестеро мужиков с ружьями. На ремнях ножи и бомбы висят. Рожи черные, обросшие. «Что везете?»– спрашивают. «Вот малость грибков на зиму и ягод насбирали», – отвечаю. Один из них – ну прямо леший! – заглянул в корзину, в бочонки и командует: «Поворачивай, все сгодится! Заложим запас на зиму». Моему бы Трофиму молчать, а он – хвать топор, ощерился и кричит: «Не отдам, не подходи!» Они его окружили и требуют: «Кидай топор!» Он ни в какую. Тогда они огрели его колом по голове и принялись ногами пинать. В кровь избили. Потом к дереву привязали и надо мной измываться стали. Звери, прямо звери! А я кричать боюсь, думаю: убьют обоих. Потом ударили меня, что ли… Очнувшись, увидела: коня и телеги уже нет. И бандитов след простыл. Один Трофим привязанный к дереву стоит, сычом на меня смотрит и кричит: «Чего раскинулась, развязывай, стерва!» И до сих пор матерится. Уйду я от этого изверга…

– А в милицию не заявляли? – спросила Анна. – Пусть их поймают.

– Какое! Что ты! – замахала руками Матреша. – Они же ему пригрозили: «Если вякнешь кому, дом подпалим и живьем зажарим». Мы и выйти-то боимся.

После рассказа Матреши Анна и Анеля больше в лес не ходили, но ребят продолжали посылать за солонухами.

Месть мрёвцев

В школу ребята обычно не шли, а мчались вприпрыжку, точно спеша на поезд, который вот-вот отойдет. Одни – потому что боялись опоздать и остаться за дверями, другие – оттого что не имели обуви. А осень выдалась холодной: по утрам трава и дорожки покрывались инеем.

У братьев Громачевых – Ромы и Димы, – несмотря на приближающуюся зиму, не оказалось ботинок. Тут невольно побежишь вприпрыжку, так как голые ступни обжигало холодом. Хорошо, что в школе был заведен строгий порядок: босоногих на крыльце поджидала сторожиха, она заставляла мыть ноги в лохани с теплой водой и вытирать застиранной мешковиной. Только с чистыми ногами разрешалось проходить в гардеробную.

Теплая вода согревала настывшие ступни ног, побитые о кочки припухшие пальцы краснели, а огрубевшие пятки приятно пощипывало. В гардеробной, натянув на босые ноги самодельные тряпичные тапочки, ребята проходили в классы.

Темнеть стало рано. Вечера тянулись неимоверно долго.

Братья Зарухно и Ромка опять увлеклись книгами и продолжали таскать их из учительской.

Летом Анна пропадала на толкучке допоздна, теперь же она приходила, как только наступали сумерки, заставляла ребят стаскивать с себя бурки, шерстяные чулки, ватные штаны, которые надевала, чтобы не простыть на ветру.

На варку бульонов и заготовку начинки для пирожков у нее уходило немного времени. Накормив ребят ужином, она ставила на табурет около своей постели лампу, раздевалась, залезала под одеяло и требовала:

– А ну, Ромка, почитай!

Ромка садился на скамеечку около лампы и громким внятным голосом читал. Сказки уже не интересовали Анну, она требовала других книг. «Королеву Марго» и «Трех мушкетеров» Александра Дюма слушала с увлечением, но когда Ромка принес выпуски тонких книжечек о сыщиках Нате Пинкертоне и Нике Картере, стала зевать, ворочаться на постели.

– Надоело про драки и убийства, нет ли у тебя еще про любовь?

Но Ромку любовные романы не интересовали, да и не знал он, где их добыть.

– Ладно, сама достану, – пообещала Анна.

На другой вечер она принесла сильно потрепанный бульварный роман «В когтях негодяя». Ромка неохотно раскрыл его и унылым голосом принялся читать. Он надеялся, что Анна заскучает. Но не тут-то было. Глупейшую историю о том, как наивная девица влюбилась в синеокого прожигателя жизни, она слушала с тревогой, проливая слезы и хлюпая носом. А мальчишки изнывали от скуки. Осоловевший Димка клевал носом, у Ромки слипались веки. Он путал слова, пропускал строки. Рассердись, Анна взбадривала его подзатыльником и требовала перечитывать непонятую ею страницу. Она готова была слушать любовную муть без конца.

Димка уходил спать, а Ромка вынужден был страдать до глубокой ночи. Он так уставал, что затрещины больше уже не взбадривали его, и язык начинал заплетаться. Тогда Анна, сердито отняв книжку, толкала его в спину и говорила:

– Иди, засоня, дрыхни.

Бульварные романы так увлекли мачеху, что она, словно одержимая, добывала книжки, продававшиеся на толкучке из-под полы. Вместе с мачехой Ромка постигал тайны гаремов, женских монастырей, трущоб Гонконга, вертепов Марселя и никак не мог понять: что в них привлекает Анну? Кому интересна нудная любовная волынка? Ему казалось, что герои романов заняты бессмысленными и весьма скучными делами. Но отказываться от чтения Ромка не мог, так как за неподчинение был бы выпорот и оставлен без ужина. А когда послушно садился за книгу, Анна становилась ласковой и припрятывала ему что-нибудь вкусное.

Для мальчишек было счастьем, если мачеха застревала где-нибудь на весь вечер, тогда они зажигали лампу и всласть читали свои книжки.

Вскоре полки книжного шкафа в учительской столь поредели, что не приметить этого было невозможно. Директор школы, подсчитав, сколько книг не хватает, забил тревогу. Сперва он собрал на совет учителей, а потом обратился с речью к мальчишкам из старших классов.

– Дети, из учительской пропало много книг, – начал он доверительным тоном. – Может, кто из вас брал почитать? В таком случае нужно немедленно возвратить их на место. Даю три дня. Наказание будет не строгим. Но кто утаит, – пусть пеняет на себя: отправлю в милицию или в колонию несовершеннолетних преступников. Ясно?

– Ясно, – хором ответили ученики.

Никто конечно не сознался и книг в школу не принес.

Директор вызвал милицию. Два милиционера часа три ходили по школе, осматривали окна, лупой водили по замкам, хмурились, качали головами. Они даже не сумели обнаружить на печке веревочной лестницы братьев Зарухно.

– Вот так сыщики, – посмеивался Гурко. – Им надо Шерлока Холмса почитать. Может, пошлем в милицию пару выпусков?

– Не радуйся, – остановил его Нико. – Может, они засаду собираются устроить. Больше в учительской книг не трогать.

Но как же жить без чтения такому глотателю книг, как Гурко? Младший Зарухно стал носить прочитанные томики в школу и тайно обменивать их у мальчишек на неизвестные книги.

Однажды на уроке рисования учительница накрыла за чтением тринадцатилетнего увальня – картавого Вовку Бочана. Отняв от него томик Фенимора Купера, она отнесла его в учительскую. Книжка попала в руки директора. Полистав ее, на шестнадцатой странице Щупарик обнаружил школьный штамп. Он немедля вызвал к себе Бочана.

– Где ты взял эту книгу? – спросил он.

Вовка, не желая подводить младшего Зарухно, сказал:

– Она не моя. Я нашел ее в парте.

Щупарик конечно не поверил, отвел увальня в пустующий класс и предупредил:

– Если не скажешь правды, домой не выпущу. Отправлю в милицию.

И запер Бочана на ключ. Гурко удалось поговорить с Вовкой через открытую форточку. Он его предупредил:

– Если выдашь, – покалечу. Отпирайся. Говори то, что сразу придумал.

И Бочан, не желая быть покалеченным, не сдался Щупарику, как тот его ни допрашивал. Он словно попугай картавил свое: «Нашел в парте».

Директор вынужден был выпустить упрямца на волю. Учителям же он велел строже следить за теми, кто тайно читает на уроках, книжки отнимать и немедля передавать ему.

Перед весенними каникулами за чтением попались долговязый Антошкин и Гурко Зарухно. От Гурко директор конечно ничего не узнал, так как младший Зарухно вдруг онемел. А вот Антошкин оказался трусом: он расплакался и сознался, что книжку выменял на увеличительное стекло у Ромки Громачева.

В этот же день Гурко и Ромка очутились в «голодальнике». Ожидая, когда за ними придет милиционер, они сговорились от всего отпираться, твердить только одно: «Нашли за печкой в школьной уборной».

В сумерках в школу пробрался Нико и закинул «узникам» через фрамугу узелок с хлебом и картошкой.

– Может, нам взять веревочную лестницу и убежать? – спросил у него Ромка.

– Ни в коем случае, – рассердился Нико. – Тогда станет ясно, кто таскал книги. Если будете отпираться, вас скорей выпустят.

Нико ушел. А Ромка с Гурко, заправившись картошкой с ржаным хлебом, почувствовали себя бодрее.

Через час или два послышалось звяканье ключей. В класс вошел Щупарик. Усевшись против мальчишек, он стал смотреть на них в упор с таким видом, точно выбирал: каким способом лучше всего прикончить провинившихся?

Они же, выражая смирение перед роковой неизбежностью, директорский взгляд выдержали и даже изобразили готовность положить головы на плаху.

– Вы тоже свои книжки в парте нашли? – предупреждая ответ, ехидно спросил Щупарик.

– Нет, – возразил Ромка. – Мы нашли их за печкой в уборной.

И тут вдруг директор как бы подобрел.

– Ну что ж, чудесно, мальчики, – сказал он. – Хоть и не верю вам, но прошу об одном одолжении. Скажите своим приятелям, что я даю два дня сроку. Сумеете за это время собрать книжки – преследовать не стану, не сумеете – отдадим обоих под суд и деньги взыщу с родителей. Из школы, разумеется, исключим.

Кому же хочется ввязывать в свои проделки родителей? На мальчишеском совете было решено: все оставшиеся книги тайно вернуть в школу.

На другой день вечером Ромка Громачев и братья Зарухно, сгибаясь под тяжестью мешков, пробрались к школе. Нико проник в учительскую и, открыв окно, стал принимать книги. В это время из тьмы появился директор. Оказывается, вместе со сторожихой он сидел в засаде.

– Вот вы как действовали, голубчики! – словно радуясь, воскликнул он. – Не вздумайте только убегать! Сопротивление усугубит вину.

И мальчишки сдались на милость директора. Он же обещал не карать тех, кто добровольно отдаст книжки.

Щупарик заставил ребят расставить книги на полках так, как они стояли, затем отвел их в «голодальник» и строго сказал:

– Ночевать будете здесь. Утром вызову милицию.

– Но вы же сказали, что не будете преследовать, – напомнил Нико.

– С ворами у честных людей сделок не бывает, – заметил директор. – Умейте отвечать за свои проступки.

Он запер двери класса на ключ и ушел домой.

Мальчишки ждали от Щупарика всяких каверз, но вероломство их потрясло. Дал слово и не сдержал. Такому больше доверяться нельзя, он всегда предаст.

Горестно просидев в темноте, мальчишки задумались: что же предпринять? Если они не придут ужинать, то родители всполошатся, начнут искать и, может быть, раньше Щупарика обратятся в милицию. Обязательно надо показаться.

– Давайте выберемся отсюда и сходим домой, – предложил Нико. – Поужинаем и как бы пойдем спать. Полежим немного и вернемся в школу.

Так они и сделали: с помощью веревочной лестницы выбрались из «голодальника», разошлись по Домам, поужинали и улеглись спать. А когда раздался ночной гудок лесопилки, покинули свои постели, потихоньку вышли на улицу и встретились у школы.

Здесь они стали обсуждать: как отомстить за вероломство Щупарику?

– Мы ведь заперты на ключ, да? – спросил Нико у товарищей и, слыша насмешливое хмыканье, добавил:

– Нас нет на воле. Если что случится вне школы, никто заключенных не обвинит. На суде это называют алиби. Так что мы можем навредить как хотим. У меня есть предложение ударить по самому больному – по теплицам. А чтобы Щупарику попало от жены, оставим свой знак с запиской: «Привет от школьников!»

Ребята примечали, что некоторые учителя после уроков превращались в неприметных и скучных людей. Дома они выносили помои, рубили дрова, таскали воду, копались в навозе. Это уже были не громовержцы и оракулы, а забитые женами мелкие служащие.

Не лучше был и директор школы. Придя домой, он снимал свой черный костюм, рубашку с манишкой и надевал какие-то задрипанные брючишки, заношенную кофту, длинный клеенчатый передник и дырявую шляпу. В таком виде Щупарик был жалок, походил на огородное пугало.

При жене он вел себя безропотно, в голосе не было рокочущих нот, так как в доме властвовала потомственная огородница – дородная женщина, почти гвардейского роста. Ее приданым были застекленные теплицы, подогреваемые торфом. В теплицах выращивались рассада и цветы для продажи. Со своего огорода директорская жена получала доход, в несколько раз превышавший зарплату мужа, поэтому к его должности огородница относилась без всякого уважения. В доме на Щупарика наваливалась работа батрака: он безропотно носил воду в теплицы, в тачке возил торф и навоз, копался в земле.

Набив карманы камнями, мальчишки подобрались к директорскому дому, который находился невдалеке от школы. Наклеив на высокий и плотный забор свой знак с запиской, они первый залп из рогатки дали по теплице. Потом принялись швырять камни как попало. В доме услышали звон разбиваемых стекол. Одно из окон вдруг распахнулось. Высунувшаяся из него белая фигура в чепце грубым голосом завопила:

– Это кто там хулиганит? Шкоды проклятые! Виля, чeгo ты там копаешься? Лови их, они из твоей школы!

Соскочив с забора, ребята бросились бежать. Вернувшись в школу, они быстро пробрались в «голодальник», забросили веревочную лестницу на печку и улеглись на скамейках спать.

Минут через пятнадцать в школу ворвался разъяренный директор. Он, видно, не надеялся застать сорванцов на месте, поэтому удивленно спросил:

– Вы здесь, негодники? Кто из вас выходил на улицу?

– Как же выйдешь, если вы заперли нас? – обиженно заметил Нико. – С голоду тут подохнешь.

Но его жалоба не тронула директора.

– Если не вы били стекла, то кто-то из вашей банды, – настаивал он. – Назовите имена! Это за вас мне мстят, да?

– Откуда мы знаем! Мы никого не просили, ни с кем не разговаривали, – ответил Ромка.

– Так я вам и поверил! Если не назовете негодяев, сгною в тюрьме! Кто еще состоит в вашей банде?

Тут заговорил Гурко фразами, вычитанными из книг:

– Ваши подозрения причиняют нам боль. Я не думаю, что вы льстите нам, так как слишком горячо говорите. Вы шутите, сеньор, или хотите нас напугать?

– Что такое? – не понял его Щупарик. – Ты что мелешь, негодник?

– Точно раненный в сердце, юноша пошатнулся, – продолжал декламировать Гурко. – Но ни один мускул не дрогнул на его лице. Он не побледнел, нет, и не обнаружил никаких признаков отчаяния, естественного в такую минуту. Он только смог сказать: «Стыдитесь, капитан, так себя в порядочном обществе не ведут!»

Директор опешил. Изысканную книжную речь он принял за издевательство и грубо оборвал Гурко:

– Ты впрямь негодяй! Смеешь делать замечания взрослым? И кому – директору школы!

– Я не из тех, кто сносит оскорбления! – став в позу оскорбленного, ответил Гурко. – Выбирайте оружие – шпаги или пистолет?

Будь Витоль Робертович начитанней, чуть снисходительней и добрей, он бы понял, какой источник питает фантазию младшего Зарухно, и смог бы ответить подобной же фразой из Майн Рида или Александра Дюма, но он никогда не увлекался приключенческой литературой и понятия не имел, где герои говорят таким языком, поэтому заорал:

– Я сейчас выберу оружие! Схвачу швабру и отлупцую за наглость. А может быть, вы втроем решили на меня напасть?

Неизвестно, что ему померещилось в темноте, но он вдруг стал пятиться к двери и предупредил:

– Знайте: за нападение на учителя – тюрьма!

Выскочив в коридор, Щупарик мгновенно запер дверь на ключ и вызвал сторожиху.

– Эти мерзавцы угрожали мне. Не выпускайте их до прихода милиции.

– Карамба! Он, видно, тронулся, – заметил Нико.

– Спятил с ума, не иначе, – поддержал брата Гурко.

– А ты молодчина, – похвалил Ромка младшего Зарухно. – Разговаривал, как настоящий Джеральд.

– Я могу и по-мушкетерски, – похвастался Гурко. – Тысяча чертей! Мой главный недостаток, как и у Портоса, – неумение держать язык за зубами. Даже в аду на сковородке меня не заставят молчать.