Текст книги "Мальчишки-ежики"

Автор книги: Петр Капица

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)

Производственная практика

Осенью двор фабзавуча заполнился подростками нового набора. Все они толклись около доски со списками. Одни радовались, другие утирали слезы.

Среди новичков с видом опытных мастеровых, щеголяя измазанными спецовками, расхаживали монтажники, модельщики, токари и жестянщики. Фасоня, они расхваливали свои специальности и давали неудачникам обещания похлопотать за них. Кузнецы и литейщики вели себя солидней. Они никого не заманивали в свои цеха, а если новички к ним обращались за советом, гордо говорили:

– Наше дело тяжелое, мозгляк его не осилит.

На доске объявлений конторщица вывесила приказ:

«С 15 сентября сего года ученики второго года обучения идут на производственную практику в железнодорожные мастерские. В связи с этим изменить расписание: на теорию отводить два часа, на практику – шесть».

Началось ликование: наконец-то дадут настоящую работу!

Собираясь на производственную практику, ребята постриглись, надели новые спецовки и напустили на себя важность: говорили солидно, стараясь басить и меньше вертеться.

Размеры паровозоремонтных мастерских, вытянувшихся почти на километр, потрясли фабзавучников. Литейный цех оказался обширным, как ангар. Под грязной застекленной крышей, гудя и позванивая, разъезжали два мостовых крана, помогая формовщикам разнимать огромные опоки, а плавильщикам – развозить наполненные расплавленным металлом ковши. Со всех сторон трещали автоматические трамбовки, шипел сжатый воздух. Гудели, каждая по-особому, сталеплавильная печь и вагранка. Здесь люди не говорили, а кричали. В темных очках и широкополых войлочных шляпах плавильщики походили на мексиканцев.

Фабзавучников мастер усадил в своей конторке. Глядя на подростков боком, словно курица, предупредил:

– Товарищи огольцы! Цех горячий, строгий. Если будете баловать да бегать по нему – можно угодить в незастывший металл. А это значит – костыли. Можно остаться без ноги или еще хуже… сгореть. Если замечу хоть малое озорство, отниму рабочий номерок. А без него, известно, в мастерские не пустят. Пойдете плакаться к своему начальству. Ясно-понятно?

Мастер велел фабзавучникам очистить в дальнем углу цеха обширный участок от хлама, затем приказал наносить формовочной земли.

– Разделитесь на две бригады, выберите старших, – посоветовал «Ясно-понятно». – Первое время будете выполнять простую работу: формовать тормозные колодки. До вас двадцать пять опок в день выставлял вот тот, носатый, – указал он на высокого детину в заношенной спецовке. – Перекроете его?

– Постараемся, – ответил Маслюков.

Разделившись на две группы, «футболезцы» выбрали старшим Лапышева, а не игравшие в футбол – спорщика Мотю Седунова. Бригады сходили в конторку и принесли восемь сильно изношенных, с облупленной краской моделей. Они действительно были просты – без всяких выступов и отверстий. Восемь изогнутых брусков. Если приставить один к другому, – получится колесо.

– Работенка для дикарей из племени ньям-ньям, – определил Виванов. – Вот так производственная практика!

Но делать было нечего. Чтобы не оплошать, работали не спеша, сменяя друг дружку. Остальные же, усевшись вокруг, кто на пустых опоках, кто на ситах, курили и давали дурашливые советы.

К гудку в дальнем конце цеха под заливку выстроилось только шестнадцать опок.

– Негусто, – сказал мастер. – За пару болванок платят по тридцать восемь копеек. Значит, за смену вы заработали шесть целковых с грошами. Всем даже на обед не хватит. Неважнецкие из вас кормильцы!

На другой день, чтобы не слышать попреков, фабзавучники заполнили весь свой угол готовыми формами. А мастер опять недоволен:

– Где же тут у вас заливщики пройдут? Мне больше тридцати форм не нужно. Чугуну не хватит.

В других цехах фабзавучников приняли еще хуже. Старые производственники привыкли работать с подручными: «Ванька, подай… Ванька, сбегай… Ванька, притащи». Чтобы выучиться мастерству, они сами в юности по пять лет были на побегушках. Этого ждали и от новичков. А те заартачились:

– Мы учиться пришли, а не за папиросами бегать да стружку подметать.

Многие фабзавучники неприкаянными бродили в цехах. И производственники не обращали на них внимания.

– К чему мне такой подручный, – говорили некоторые из них. – Он не слушается, грубит, а я тронуть его не смей. Разве так выучишь?

В механическом цехе для низкорослых токарей отвели угол, где стоял огромный строгальный станок. Мастер закрепил чугунную болванку, приладил к суппорту резец и пустил в ход.

– Наблюдайте, – сказал он, – учитесь. – А сам ушел.

Работа на строгальном простая: суппорт движется над болванкой взад-вперед и срезает с нее резцом стружку. Только смотри за станком, а делать ничего не надо.

Ходили мальчишки с девчонками вокруг станка, ходили… пока не надоело следить за резцом. Копнов от скуки придумал себе занятие.

– Ребята, глядите, какой я трюк покажу!

Он взобрался на станину, подождал, пока к нему подойдет суппорт, и разом оседлал его. Сел верхом и разъезжает. Из-под резца искры брызжут и стружка отлетает.

Других мальчишек зависть взяла, им тоже захотелось перед девчонками удаль показать.

– Слезай, что ты так долго катаешься!

Копнов изловчился и прыгнул на цементный пол. Его место занял самый вертлявый токаришко, но не очень храбрый – Вовка Пушко. Устроившись на суппорте, он побледнел, съежился и с опаской поглядывал на вылетавшие искры. Чего доброго, можно в станок угодить.

– Нет, лучше я в другой раз, – через минуту сказал он.

– А тоже просился! Вот как надо сидеть, – бравировал Копнов, опять залезая на суппорт.

В это время из-за станков вышел мастер и крикнул:

– Вы что, стервецы, делаете? Живо слезай!

Копнов спрыгнул, да неловко: зацепился карманом за болт! Его потащило к шестеренкам.

Девчонки завизжали.

Мастер дернул за приводной ремень, сорвал его со шкива. Суппорт остановился.

– Паршивцы! – закричал мастер. – Рано вам самостоятельность дают. Сами, подлецы, покалечитесь и других под тюрягу подведете! Вон все из цеха!

Набедокурили и монтажники. Привели их в депо, где ремонтировались паровозы, поставили в сторонке и сказали:

– Стойте и смотрите. Привыкайте к паровозному делу.

А кому охота просто так торчать? Фабзавучники разбрелись по депо, принялись у слесарей работу выпрашивать. Те позволяли парнишкам буксы протирать, чистить от нагара топки и трубы.

За два дня фабзавучники так извозились, что стали похожи на трубочистов. Паровозники смеялись.

– Ничего, привыкайте, от мазута еще никто не умирал.

Фабзавучникам конечно хотелось слесарной работы – пошабрить, пригнать, подпилить. А им продолжали давать самую никудышную работу подсобников. Почисти… керосинцем промой… ветошью протри.

– Три, три и – дырка, – ворчал Шмот. – Слесарное дело забудем.

И фабзавучники стали увиливать от грязной работы, шататься без дела по депо, глазеть, как выкатывают обновленные паровозы, а на их место на ремонтную канаву ставят инвалидов.

Перед обедом в депо пригнали с путей еще теплую «овечку» – на профилактический ремонт. Шмоту захотелось детальнее разглядеть будку машиниста, и он подговорил ребят забраться на паровоз.

– Ощупать надо. По учебникам учили, а в руках даже регулятора не держали.

Парнишки огляделись. Рядом никого.

– Лезем, – предложил Олег Могучих.

Четверо мигом вскарабкались в будку машиниста. А там Могучих, будто зная больше всех, стал показывать:

– Это парометр, давление показывает… Трубка эта – водомерное стекло… Этой ручкой кулису переводят… А где регулятор?

– Вот, – нашел Шмот. – Только как пар пускать?

– Сейчас покажу. Дай-ка!

Точно опытный машинист, Могучих схватил регулятор обеими руками и дернул. Паровоз вздрогнул, чихнул паром и заскрипел колесами.

Фабзавучники переполошились:

– Пар в нем! В поршни ударил!

– Давай тормоз!

– Пусти к регулятору!

– Испорчен…

Все четверо стали хвататься за ручки, за кран, за все подряд. А паровоз пыхтел и катил прямо на ворота.

– Прыгай, ребята!..

Затрещали ворота. Паровоз врезался в них буферами и продолжал двигаться. Прыгать было поздно. Ворота сорвались с петель и рухнули под колеса.

Тут паровоз остановился. Пар в котле кончился.

Прибежали рабочие. К месту происшествия примчался и начальник депо.

Из паровозной будки выглядывали перепуганные фабзавучники.

– Кто вам позволил на паровоз лазать? – закричал начальник депо.

– Ты их еще месяц без работы подержи, – сказал пожилой рабочий. – Они у тебя все депо разворотят. Ребята здоровы!

У Шмота и его приятелей отобрали рабочие номерки.

Больше их в депо не пустили. А через день и в литейке праздношатание закончилось происшествием.

Отформовав свои полсотни тормозных колодок, фабзавучники пошли поглазеть, как идет заливка форм чугуном. Мостовой кран, визжа от тяжести и рассыпая искры, потащил от вагранки большой ковш, наполненный расплавленным металлом. Предупреждающе зазвонил колокол.

Ребята, желая получше разглядеть, как искрящаяся струя попадает в прожорливую глотку формы и, крутясь в воронке, уходит вовнутрь, так близко подошли к опоке, что услышали в ней сердитое ворчание чугуна. Заполняя пустое пространство, металл тыкался во все стороны, искал лазейку на свободу, фырчал и плевался огнем… И вдруг нашел плохо замазанную щелку в стыке опок. Сначала показался синий язычок, а затем острая струйка хлынула на горелую землю и… на сапог неосторожного фабзайца.

Тюляев взвыл, помчался по цеху. В горячке он не смог найти воду, плюхнулся прямо в лохань с жидкой белюгой.

Подошли старики литейщики, велели сапог разрезать: Виванов полоснул его перочинным ножом, сорвал дымившуюся портянку, но поздно. Ступня побурела, покрылась белыми полосами.

Один из стариков вытащил из кармана кусок пиленого сахара, сунул его в руку Тюляева и посоветовал:

– Разжуй и приложи. Верное средство от ожога, всегда помогает.

Тюляев торопливо разгрыз сахар, помазал липкой жвачкой волдыри и опять взвыл – еще больней стало. Пришлось вызвать «скорую помощь».

Когда санитары унесли Тюляева, мастер собрал фабзавучников в конторке и сердито сказал:

– Вам было сказано: по цеху не шляться. А вы что? Под раскаленный чугун лезете. Если еще раз кого замечу на заливке, номерок отберу. Завтра из своего угла никуда! Ясно-понятно?

Говорящий паровоз

Члены бюро пришли к Калитичу.

– Что будем делать? – спросила «Слоник». – Отовсюду гонят.

– Я поговорю в парткоме мастерских, – пообещал Калитич. – Надо стариков пристыдить.

– Лучше в живой газете продернуть, – предложила Шумова.

– Можно и в газете, – согласился Калитич. – Только посмешней. Пусть слух о приходе фабзавучников вызовет у старичков желание приобрести подручных. Потом появляетесь вы и задаете дотошные вопросы с научной терминологией, взятой из учебников. Вопросы ошарашивают стариков. Те, чтобы сохранить производственные тайны, начинают плести несусветную чушь, даже названия инструментов засекречивают. Одни скрытничают, другие бедокурят, да так, что станки, плавильные печи и паровозы начинают возмущаться. После тарарама живгазетчики выходят на сцену серьезными и спрашивают: «Товарищи производственники, вы что, «Ванек» ждали? К вам пришла озорная, но грамотная смена. Вы же были молодыми. Не пугайтесь нас, мы не конкуренты, мы ваши братья и дети. Поднимитесь на высшую ступеньку, раскрывайтесь, воспитывайте нас по образу и подобию своему!»

– Слушай, Ваня, ты прямо гений! – воскликнула «Слоник».

К Мари они пошли втроем – Калитич, Шумова и Громачев. Сергей Евгеньевич встретил их радушно.

– С новым предложением пришли? Очень приятно! Раздевайтесь, усаживайтесь поудобней и выкладывайте, что придумали.

Замысел Сергею Евгеньевичу понравился.

– Технически все выполнимо, – сказал он. – Мы нарисуем и станки, и пылающие печи, и говорящие паровозы. Они будут передвигаться, как живые. Но мы должны быть не только насмешниками, но и носителями новых идей. А что, если предложить взять с паровозного кладбища в фабзавуч никуда не годный локомотив и оживить? Восстановить весь до малейшей детали своими силами?

– Самим чертить, самим делать лекала, модели, отливать, ковать, обтачивать, – подхватила Шумова. – Это было бы здорово. Но сумеем ли целый паровозище на колеса поставить?

– А почему бы и нет? Чертежи я беру на себя. Среди ребят есть великолепные чертежники и копировальщики. Ну, а литейщики и кузнецы подходящие, надеюсь, найдутся? – спросил Мари у Калитича.

– Сколько угодно, – ответил тот, загораясь новой мыслью. – Самостоятельность ребятам понравится, они будут тянуться.

* * *

Живгазетчики собирались каждый вечер и допоздна репетировали новые сценки, тут же придумывая смешные реплики.

В субботу к клубу железнодорожников потекли потоки зрителей. По-праздничному разодетая публика заполняла ряды кресел. Тут были инженеры и мастера с женами, пожилые рабочие, профсоюзные и комсомольские активисты. Пришел и НШУ вместе с начальником дороги и мастерских. Они заняли пустующие кресла в первом ряду.

Живгазетчики, приникшие к дыркам, проделанным в занавесе, от волнения облизывали пересохшие губы. Опасаясь за свои голоса, они сосали леденцы, пили чай из термоса, глотали медовуху – густой кисель, заправленный медом. Больше других беспокоилась за свое горло Шумова. Ей предстояло в промежутке между сценами выступать с пародиями на знаменитых исполнительниц цыганских «душещипательных» романсов. Она выпила сырое яйцо и оставила про запас другое.

Вот наконец прозвучал третий звонок. Двери в зал закрылись, погас свет.

– Все ли на местах? – как можно спокойней спросил Сергей Евгеньевич.

– Готовы!

– Занавес!

Дрожь, охватившая вначале живгазетчиков, после хорового речитатива несколько унялась. Наступила та спасительная бесшабашность, похожая на опьянение, которая помогала одолеть волнение, перевоплотиться в героев, заговорить их голосами.

Сценки бурсацких похождений и уловок фабзавучников развеселили зрителей. В зале то и дело перекатывались добродушный смех и одобрительные хлопки.

Нину, которая хорошо поставленным грудным голосом исполнила цыганские пародии, дважды вызывали и проводили дружными аплодисментами.

Выскочив за сцену, она упала на руки Ромки.

– Дай чего-нибудь попить… Умираю… сердце выскочит!

Начались миниатюры о железнодорожных мастерских.

В зале сначала покашливали, потом затихли. Разыгравшись, живгазетчики столь удачно изображали мастеров, их голоса, что зрители мгновенно узнавали своих ворчунов.

– Никак Никанорыч? Ей-бо, он! – вслух удивлялся кто-то из стариков. – Завсегда такой.

– Не радуйся, – отозвался «Ясно-понятно», – он и на тебя малость похож.

– Курагин… Как есть Курагин!

Удачи фабзавучников встречали одобрительными выкриками.

– Давай, ребята, наддай жару!

А когда появился на сцене живой, вращающий глазищами паровоз я басом принялся стыдить начальников депо, зал разразился хохотом и такой овацией, что артистам пришлось на время умолкнуть.

Спектакль закончился разудалой песней под стук колес паровоза:

 
Машинист – фабзайчонок,
и помощник – фабзайчонок.
Вся бригада фабзайчата —
рассерьезные ребята!
 

Проводив после спектакля именитых гостей, за кулисы пришел довольный НШУ. Пожимая руку Калитичу и Сергею Евгеньевичу, сказал:

– Здорово придумали с паровозом! Начальство с одобрением отнеслось. Обещало дать старый локомотив на растерзание.

Злополучная модель

Обещанный паровоз был притащен в старое депо и поставлен на ремонтную канаву. Это была сильно проржавленная и покалеченная в крушении «овечка». Старые паровозники осмотрели «подарок» и пришли к выводу, что паровоз наполовину придется обновлять. Для этого требовался энтузиаст-организатор, чтобы добывать в цехах нужные детали. Кто же возьмется за столь хлопотливое дело?

Иван Калитич не зря ходил к паровозникам на уроки по спецделу, сидел за партой, делая чертежи, и вел записи. Он надеялся вместе с юнцами постигнуть науку машинистов. Когда возникла идея восстановить руками фабзавучников паровоз, он сказал себе: «Может осуществиться мечта. Решайся! Сейчас или никогда! Надо только не трусить. Не боги горшки обжигают». Он пошел к начальнику школы и попросился в организаторы по восстановлению паровоза.

– А как же комсомол? – спросил тот.

– У меня есть хорошие заместители – Зоя Любченко и Юрий Лапышев. Они потянут; Ну и я конечно помогу.

– Хорошо, – сказал начальник школы. – Для консультации я дам преподавателя спецдела Тройского. Он – паровозный волшебник, локомотивы нутром чувствует.

С консультантом повезло. Инженер Тронский знал все системы локомотивов и умел ставить диагнозы заболевшим машинам. Кроме того, он любил свое дело и был заражен неуемной энергией, которая передавалась другим.

По просьбе Калитича вместе с ребятами Тронский принялся разбирать паровоз и определять, каких частей не хватает, какие износились, какие требуют только промывки керосином да очистки. На размонтирование «овечки» он тратил много времени и даже спецдело преподавал не в классе, а в депо, чтоб каждый мог потрогать детали машины.

Наступило время заняться локомотивом и другим ребятам. Первыми включились столяры. По чертежам они изготовили модели. Модели перешли к литейщикам. Те, чтобы лучше понять чертежи, пришли в депо взглянуть на детали в натуре.

Паровоза на яме уже не оказалось. Его рама была подвешена на цепях, котел покоился на козлах, а колеса сгрудились на запасных рельсах. Все остальные части машины, промытые и густо смазанные, лежали на деревянных щитах.

Калитич, выбрав чертежи первоочередных отливок, сказал:

– С мелочью, старики, надеюсь, справитесь, а вот с этим чудищем, – показал он на треснувший во время крушения паровой цилиндр, – навряд ли. Работенка для квалифицированных формовщиков. Закажу в вашей литейке.

В литейном цеху заказ паровозников был принят неохотно, потому что оба формовщика, набивших руку на формовке цилиндров, отсутствовали: один заболел, другого призвали на сборы в армию. Модель пошла по рукам стариков. Те вертели ее, интересовались, по какой расценке пойдет, сколько штук понадобится, а затем говорили:

– Больно заказ мал. Без брака с первого раза не отольешь, а пока обвыкнешься – работе конец. Ничего не заработаешь.

И передавали модель дальше. Добровольцев в цеху не нашлось.

«Ясно-понятно» обозлился. Схватив модель, он подошел к носатому Глухареву и приказал:

– К пятнице две штуки отформуешь. Смелей надо работать, нечего на ломовой работе деньгу зашибать.

– Смелей… смелей, – передразнивая мастера, ворчал Глухарев, разглядывая модель.

Наворчавшись, носатый принялся сеять землю. Сито бесом заплясало в его руках. Модель верзила раскачал свинцовой кувалдой, потом выдернул ее, да так неудачно, что один край осыпался.

Понося мастера яростными ругательствами, Глухарев с трудом восстановил поломанный край и зашпилил его.

За остаток дня Глухарев с трудом успел приготовить вторую форму.

После заливки у его опок собрались любопытные. Носатый, выбив кувалдой дымящуюся, горелую землю, поднял клещами еще не остывшую отливку; разглядев ее со всех сторон, простонал:

– Брак… недолив!

Те, кто отказались формовать станину, сочувствовали ему и давали советы:

– Ты бы ее вот так поставил. Сюда шишечку, пару солдатиков… а здесь пришпили, чтобы не рвало.

– Напору маловато. Выпара и литники нарастить надо и проколов больше, чтобы газ выходил.

Наслушавшись советов, Глухарев на следующий день в каком-то исступлении сделал три формы и выставил их с наращенными литниками. А после заливки опять каркал:

– Брак… брак! Холера ее раздери!

Он схватил ненавистную модель, снес в конторку, отдал мастеру и потребовал:

– Давай расчет или другую работу. С этим цилиндром запсихуешь – сплошной брак. Без штанов останешься.

– Ну и мастеров же мне господь бог подкинул! – в сердцах сказал «Ясно-понятно». – Привык по-медвежьи дуги гнуть, вот и наломал дров. Ладно, иди. Завтра подберу тебе что-нибудь по ломовому разряду.

И модель цилиндра осталась в конторке.

– Ребята, давайте попробуем, – предложил Лапышев. – Что нам терять? А вдруг получится.

– Валяй, – подтолкнул его Тюляев, – чем черт не шутит.

Напустив на себя солидный вид, Юра сходил к «Ясно-понятно» и уговорил его дать трудную модель хоть на один дань.

С формовкой цилиндра, лапышевская бригада возилась все послеобеденное время. Чтобы газы имели выход, длинной шпилькой ребята искололи землю в верхней опоке, затем с помощью крана сняли ее, закрепили шпильками края формы, и все ломкие места. После этого осторожно раскачали модель и вытащили из земли…

Срывов почти не было. Но и незначительные изъяны не остались без внимания: в крохотные щербинки земля вмазывалась по крупинкам.

Взглянув на работу фабзавучников, мастер одобрительно хмыкнул. Он не ожидал такой тщательной отделки. Посоветовав чуть подсушить лампой форму, «Ясно-понятно» похлопал Лапышева по плечу и, скосившись в сторону стариков, шепнул:

– Утрите им нос, пусть краснеют.

Форму заливали с такой осторожностью, словно это было изделие тоньше шила. И металла не пожалели – дали ему выплеснуться из выпаров.

Ребята с трудом выдержали время, положенное на остывание отливки, потом дружно раскрыли опоку и в несколько рук принялись счищать седую землю.

– Вышла! Вышла, елки зеленые! – первым закричал Тюляев и заплясал.

Отливка была точным отпечатком модели, оставалось только обрубить литники.

– Эй, мастера! – обратился «Ясно-понятно» к формовщикам, отказавшимся от цилиндра. – Поглядите, как можно без брака работать.

– Глухарев! – озорно окликнул Виванов. – Подойди, научись.

Глухарев подошел, но не учиться, а схватить за грудки обнаглевшего молокососа.

– Чего орешь, как полоумный? Может, вон энтого захотел? – пригрозил он, поднося к носу Виванова огромный кулачище.

Носатому не дали обидеть парнишку. На него надвинулась вся бригада.

– Полегче! – сказал Лапышев. – Отпусти парня! И сам не ори, он тебе не подручный.

Глухарев откинул Виванова в сторону.

– Катись и на глаза не показывайся, задавлю, как червяка, – вращая белками и раздувая ноздри, погрозился он. – И ты, бригадир, не пугай, а то сам схлопочешь.

И он, пнув ногой подвернувшееся сито, взбешенным ушел в душевую.

К ребятам, прихрамывая, подошел один из друзей носатого; Жестом собрав их в кучу, поучающе сказал:

– Рабочий рабочего не подводит. Удачей не фасоньтесь. Хвастунов у нас не любят.

Предупреждение было не напрасным. Утром отлитый цилиндр превратился в груду металлических черепков. Браковщик в поисках «соловья» – пустоты в металле нечаянно разбил его.

– Ну и подлецы! – возмутился мастер. – Этого я им не прощу. Готовый цилиндр угробить!

Фабзавучники собрались в кружок. Надо было обсудить: что же предпринять?

Тюляев с горестным видом вытащил пачку «Пушки» и предложил товарищам закурить. Папиросы взяли те, кто не переносили табачного дыма.

Увидев понурых фабзавучников, Глухарев громко загоготал и не без издевки заметил:

– Ишь, задымили! Сейчас в слезы вдарятся, жалиться пойдут. Второго такого им не осилить.

Говоря это, он ногами утаптывал землю в опоке. На ломовой работе он недурно зарабатывал.

– Надо носатому нос утереть, – предложил Лапышев. – Давайте два цилиндра отформуем.

Закончив перекур, парнишки молча принялись просеивать землю и опять заложили в опоку многострадальную модель.

Взрослые литейщики искоса поглядывали на них и с одобрением говорили:

– Молодцы, не отступились. Будущая мастеровая гвардия.

– Сопли помешают, – продолжал свое Глухарев. – Металл только зря изводят.

Ребята не ушли из цеха, пока не убедились, что отливки получились аккуратными, не хуже первой. Но на этот раз они не плясали, а спокойно металлическими щетками счистили с цилиндра обгорелую землю, спилили литники и сами отнесли отливки на обработку монтажникам.