Текст книги "Мальчишки-ежики"

Автор книги: Петр Капица

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

Погоня

На рассвете, когда Живнин собирался снять засаду, на лесной дороге появилась двуколка с пегой лошадью. На ней прикатили два парня, о которых говорили мальчишки.

– Приготовиться! – шепотом скомандовал милиционерам Живнин.

Вкатив в ельник, парни привязали лошадь. Долговязый остался у повозки на стреме, а усатый с мешком в руках вышел на болото. Поглядывая по сторонам, он, пригнувшись, подобрался к поваленной ели и торопливо стал разбрасывать лапник.

Какой-то метки, видимо, не оказалось на месте, потому что усатый вдруг вскочил и побежал к повозке.

– Стой! – выбежав на болото, крикнул Живнин. – Стрелять буду!

Но первым начал стрелять из ельника долговязый. Пули просвистели где-то рядом. Живнин, укрывшись за толстым стволом сосны, крикнул милиционерам:

– Обойти, не выпускать на дорогу!

Но было поздно. Отстреливаясь, бандиты выкатили из ельника, и, нахлестывая коня, устремились к дороге.

– На коней! – приказал Живнин.

Один из милиционеров успел вскочить на коня раньше его и поспешил следом за повозкой. Николай бегом вывел своего Вихря на поляну, взлетел на него и помчался вдогонку.

Двуколка, поднимая пыль, неслась далеко впереди. Слышны были выстрелы. «Наш стреляет или они?» – не мог понять Живнин и гнал коня во весь опор.

Вскоре он заметил, как лошадь, на которой скакал милиционер, засбоила и, хромая, замедлила бег. Николай обошел ее слева и, вытащив из кобуры наган, дважды выстрелил. Затем прибавил скорости и начал настигать повозку. Расстояние между ними сокращалось.

– Стой! – вновь потребовал он. – Стой, стреляю!

Но его приказы на бандитов не действовали. Усатый продолжал нахлестывать ошалевшую лошадь, а долговязый, сидя к напарнику спиной, отстреливался из обреза.

На крутом повороте двуколка вдруг накренилась. Проехав на одном колесе, она зацепилась за валун и свалилась набок. Бандиты вылетели из повозки, но мгновенно вскочили на ноги. Они хотели было погнаться за лошадью, волочившей опрокинутую повозку, но одумались, кинулись в лес.

В том месте, где двуколка опрокинулась, на земле валялись рассыпанные патроны и – среди клочьев сена – две гранаты-лимонки.

– Не упускать усатого! – сказал Живнин подоспевшим милиционерам. – Постарайтесь взять живьем. Я иду за длинным.

И он с наганом в руке кинулся в погоню.

Усатый бандит, прячась за стволы деревьев, то и дело стрелял из пистолета. Он прикрывал заметно хромавшего напарника.

«Ранен или подвернул ногу? – не мог определить Живнин. – У него, кажется, никакого оружия не осталось».

Видя, что с напарником не спасешься, усатый прекратил стрельбу и помчался в сторону – к зарослям ольхи и березняка. Милиционеры устремились за ним, а Николай, понимая, что тот отвлекает погоню на себя, продолжал преследовать долговязого.

Бандит не просто хромал, а волочил правую ногу. Карабкаясь на косогор почти на четвереньках, он дважды падал и соскальзывал вниз. Живнин настиг его в седловине и с ходу сбил с ног. Но противник оказался вертким, он мгновенно поднялся и, выхватив из ножен финку, пригрозил:

– Сунься только, лягавый, кишки выпущу!

«Зачем лезть на рожон?» – подумал Живнин и, заметив, что штанина на правой ноге долговязого потемнела от крови, предложил:

– Брось нож! Тебя перевязать надо… Кровью изойдешь.

– Ишь добренький! – оскалясь, произнес долговязый и, сильно побледнев, повалился на землю. Он был без сознания.

Опасаясь, что бандит изойдет кровью, Живнин распорол его штанину и, выдрав полоску из нижней рубахи, перевязал продырявленное пулей бедро.

Стрельба уже умолкла. Живнин поднялся на вершину холма и стал вглядываться в лес. Милиционеров нигде не было видно, только у дороги стояли на привязи три оседланных коня, а много дальше за поворотом – пегая лошадь. Ее опрокинутая двуколка, видно, за что-то зацепилась на обочине.

Живнин окликнул помощников. Вскоре ему ответил один из милиционеров:

– Сейчас выйдем!

– Нужна ли помощь?

– Обойдемся-я!

Минут через пять из зарослей показались милиционеры. На зеленых ветвях они волочили безжизненное тело усатого бандита.

– Убили? – спросил Николай.

– Сам, гад, подорвался, – сказал пожилой милиционер. – Когда патроны кончились, он выхватил гранату и шумит: «А ну, мильтоны, назад! Не подходи!» Да, видно, передержал: в руке она у него и грохнула…

Погрузив мертвого и раненого на двуколку, милиционеры повезли их в больницу.

После доклада Живнина начальник Угрозыска спросил:

– Теперь что же – мельника и торговку будешь брать?

– Нет, – ответил Живнин. – Прошу разрешения их пока не трогать. Бандиты ведь не знают, что случилось с посыльными. Им придется вновь пользоваться связной и услугами мельника. Лучше установить наблюдение – может, они вовсе не из банды Серого.

– Да, да, конечно, – согласился начальник. – Надо найти людей, которые могут опознать бандитов. Только долго не тяни.

Из милиций Живнин отправился к Фоничевым и пригласил Матрешу и Трофима пойти с ним в больницу и поглядеть на взятых бандитов. Не те ли нападали на них?

Фоничевы неохотно собрались и пошли с ним. По пути Трофим осведомился:

– Если опознаем, лошадь и телегу мне вернут?

– А как же! Обязательно.

Матреше сначала показали раненого бандита. Она боязливо подошла к койке, поглядела на лежащего и, выйдя из палаты, растерянно сказала:

– Такого, вроде бы, тогда в лесу не видела.

Трофим дольше разглядывал разметавшегося бандита и твердо сказал:

– Не знаком он нам. Те постарше были.

В морге же никаких сомнений не оставалось.

– Энтот… Нахальные зыркала даже мертвый не закрыл, – злобно сказал Трофим. – Бандюга чертов.

– Узнаю… Он насильничал и мужа бил, – трясясь, подтвердила Матреша и в голос заплакала.

Муся Мальченко

В спортзале Живнин, увидев Ромку в рубашке со спущенными рукавами, спросил:

– Ты почему одет не по форме?

Тот смутился и, потупясь, сказал:

– Мне дома влетело за то, что с вами ездил на мельницу. Стыдно ребятам показывать.

Задрав рубаху, Ромка обнажил исполосованную спину.

– Ого-го-го! – сочувствуя, произнес Николай. – За одно это следовало бы ее посадить за решетку. Не думал, что твоя мачеха способна так зверствовать. Объяснила, за что бьет?

– Да. И мне пришлось дать честное слово, что я больше ничего не скажу о мельнике.

– Понятно. Ну что ж, раз дал слово – держи! Хотя твоя мачеха не достойна, чтобы проявляли благородство. Кстати, позавчера вечером она ходила куда-нибудь с чемоданом?

– Да. Хотела от нас совсем уйти… даже утопиться. Потом ей кто-то на ухо шептал. Она передумала.

– Любопытно, – ухмыльнулся Живнин. – Она у вас редкая выдумщица.

Из спортзала Живнин отправился в больницу. Температура у долговязого понизилась, но он отказался назвать имя.

«Этот не скоро расколется, – понял Живнин. – Боится мести. Мы грозимся лишь тюрьмой, а сообщники по банде – смертью. Для него лучше молчать».

Он не стал терять времени и распорядился, чтобы долговязого из больницы под конвоем перевезли в тюремный изолятор, а то еще, чего доброго, убежит из палаты и известит банду о провале.

Надо было придумать что-то решительное. Но что? Серый конечно захочет узнать, куда запропастились двое из банды. В ближайшие дни он пришлет кого-нибудь. Посланец, видно, заглянет на рынок. Там надо поставить своего человека. Мужчина не годится, вызовет подозрение. А где найти женщину, чтобы согласилась торговать в обжорном ряду? Мальчишек втравлять в это дело больше не хотелось.

Размышляя об этом, Живнин вспомнил, что за последнюю неделю он ни разу не повидал Мусю Мальченко и очень мало сделал для пионерского клуба.

Николай был членом бюро укома комсомола. Ему, Гене Турбину и Мусе Мальченко товарищи поручили найти помещение и организовать в городе отряд пионеров. Геня уже уехал в Ленинград на курсы пионервожатых, а Николай с Мусей раздобыли помещение– бывший магазин для новобрачных, в котором продавали подвенечные платья, фаты, свечи, кольца, крестики, иконы. Это каменцое здание с огромными зеркальными витринами следовало срочно отремонтировать и приспособить под клуб.

По пути Живнин заглянул в швейную мастерскую, в которой Муся Мальченко была организатором комсомольской ячейки. К нему вышла девушка в пестрой юбчонке и белой кофточке. Ему милы были ее вздернутый носик и чернинка в глазах. Прикрывая рот ладошкой, Муся спросила:

– Что-нибудь стряслось?

– Эге, не могу без тебя обходиться, – ответил Николай и хотел добавить: «Зря ты от меня щербинку скрываешь, ты мне и с ней нравишься», – но смолчал.

– Не выдумывай! – смутилась девушка. – Ты, наверное, насчет пионеров пришел? Из обрезков кумача уже тридцать галстуков сшито… и еще столько же смастерим.

– А как с клубом?

– Девчата потолки побелили, окна и полы намыли. Теперь дело за тобой: надо найти монтеров и мебель. Там сесть не на что и свет не горит.

– Я уже договорился с ребятами с электростанции. А насчет мебели – железнодорожники помогут. Они на вокзальном складе поломанные стулья и скамейки обнаружили. Отремонтируют.

– Что же ты целую неделю не показывался? – осмелилась спросить Муся.

– Оперативка заела. Дни и ночи по лесам болтался. Кстати, не порекомендуешь ли ты девчонку, которая согласится в обжорном ряду торговать?

– Навряд ли. Наши девчонки гордые, не захотят срамиться. А для чего тебе?

– За одной торговкой нужно понаблюдать. Она, видно, связная у бандита Серого.

Муся задумалась.

– Знаешь, кто подойдет? Тетя Паша. Днем старушка свободна, потому что уборкой лишь вечером занимается, когда все уходят. Серый ее сестру искалечил и дом поджег.

– Познакомь меня с ней.

Муся повела Николая в гладильную, где тетя Паша разогревала утюги.

Старушка и не стала отнекиваться, согласно закивала головой:

– Пойду. Оладушками попробую торговать. Они у меня завсегда вкусные.

Прощаясь с Мусей, Николай передал ей список будущих пионеров и предложил:

– Давай соберем ребят в субботу… часа в четыре. Я своим гимнастам скажу, а девчата пусть детей коммунистов оповестят и своих сестренок, братишек приведут.

– Уже известно – некоторые родители не пустят детей. Кто-то распустил слух, что мы записываем ребят в безбожники.

– Слух, в сущности, не клеветнический. В конечном счете оно так и получится. Будем надеяться, что запрет создаст повышенный интерес к отряду. И ребят сплотит. Опасность порождает смелых. А когда мы с тобой расхрабримся вместе пойти в кино? – не отпуская руку Муси, вдруг спросил он.

– После пионерского сбора, – прикрывая рот ладошкой, ответила Муся и опять зарделась.

– Идет. Заранее куплю билеты.

И Живнин счастливым зашагал к железнодорожному депо. Там он разыскал комсомольцев, взявшихся отремонтировать мебель, и попросил их все сделать к субботе.

Возвращаясь к себе на работу, Николай наткнулся на забавное происшествие. У переезда железнодорожный охранник задержал никем не управляемую лошадь с телегой. В дымину пьяный хозяин лежал на подводе и, уткнувшись носом в сено, спал. Растолкать ломового извозчика не удалось. Не зная, что делать, охранник стал привязывать лошадь к телеграфному столбу. Но тут появился стрелочник.

– Да переведи ты ее через переезд и отпусти, – посоветовал он. – Лошадь – животное умное, завсегда дорогу домой найдет.

Этот совет вызвал у Живнина внезапную мысль: «А не использовать ли нам пегую лошадь? Ведь она куда-то приведет. Может, это база бандитов».

Загоревшись новым планом поимки Серого, он поспешил поделиться им со своим начальником. Тот, зная необузданную фантазию молодого сотрудника, настороженно выслушал его до конца и, ухмыльнувшись, спросил:

– Один думал?

– Нет, со стрелочником, – в тон ему шутливо ответил Живнин.

– Слушай, Николай, мы уже взрослые люди! Ты предлагаешь детскую игру в «холодно – жарко». Лошадь отправить на поиски бандитов! Курам на смех. В Питере узнают – нас в идиоты произведут.

– А не пошлете, скажут – вернейший шанс упустили.

– Хорошо. Предположим, я согласился – и пегая куда-то тебя привела. А там говорят: «Лошадь украли бандиты». На этом все и кончится.

– Но мы ничего не теряем, – не сдавался Живнин. – А за какую-нибудь ниточку можем уцепиться.

– Ты понимаешь, на какой риск идешь? – понемногу начал сдаваться начальник. – Ведь в лесу могут встретить тебя не один, не два, а целая шайка. Думаешь, пощадят? Тут мы и последние ниточки потеряем.

– Полагаю, что вы сумеете снарядить в лес не одного человека? Ведь поимка Серого – важнейшая задача. Это не карманник и не домушник – весь уезд в напряжении держит. Бандитов надо ошеломить неожиданностью и добить…

В конце концов Живнину удалось уговорить начальника – и тот согласился послать в лес вооруженный отряд из четырех человек. На сборы осталось немного времени – часть угасавшего дня, вечер и ночь.

Живнин еще побывал на электростанции, попросил комсомольцев наладить свет в пионерском клубе и прислать на сбор братишек и сестренок.

Потом он поужинал в буфете на вокзале и, возвращаясь домой, надумал заглянуть к Мусе. Благо это было по пути. Но не пойдешь же на свиданье к девушке с пустыми руками! По дороге, словно сорванец, Николай перелез через забор в клубный сад и наломал сирени.

В Мусиной комнате окно было раскрыто. Стараясь не производить шума, он осторожно подкрался к нему и положил букет на подоконник. Девушка, готовившаяся ко сну, уловила шорох. Испуганно всматриваясь в темноту, шепотом спросила:

– Кто это?

Николай, прижавшись к стене, молчал. «Чье имя она назовет?» – тревожась, ждал он.

– Николай, ты? – окликнула девушка. – Чего прячешься? Выходи!

Пришлось выйти и признаться.

– Ты чего прячешься?

– Попрощаться пришел, да вижу – не вовремя. Я на несколько дней пропаду. Оперзадание.

– Опасное?

– Ну, что ты, пустяковое. Скоро вернусь. Субботнее кино за мной.

Он хотел было протянуть ей руку на прощание, но девушка предложила:

– Подожди. Целый вечер корпела над шитьем… пройдусь немного.

Накинув жакетку, она вышла на улицу. Николай подхватил ее под руку, потянул к реке.

– Куда ты ведешь? Я ведь только на минутку.

Живнин привел ее к двум березкам над обрывом. Здесь они остановились и стали прислушиваться к вечерним голосам. Кругом было тихо, только изредка с писком проносились летучие мыши.

– Боюсь я их, – зябко передернув плечами, сказала Муся.

– А ты прикрой белую кофточку, а то вцепится, – посоветовал Николай.

Помогая девушке продеть руки в рукава жакетки, он обнял ее и, прижав к себе, решил поцеловать. Но в волнении не нашел губ и чмокнул в нос.

Муся прыснула, но сразу же прикрыла рот ладошкой и постаралась скрыть неуместную смешливость. Затем, как бы в наказание, она легонько шлепнула его по щеке. Это, конечно, была не пощечина, а ласковое прикосновение, от которого у Николая радостно забилось сердце.

На бандитском хуторе

Николай пришел домой почти на рассвете. Бессонная ночь не утомила его, наоборот – воодушевила, наполнила ликующей радостью: «Любит Муська, любит меня!»

Он вдруг ощутил, что очень проголодался. На цыпочках пройдя в кухню, Николай нашел на столе кувшин молока, оставленного хозяйкой, и с жадностью начал пить, закусывая краюшкой хлеба.

Пора уже было собираться в путь. Сбросив с себя городскую одежду, Николай надел старые синие галифе, кирзовые сапоги, вылинявшую сатиновую рубашку и грубошерстную куртку, чтобы не сильно отличаться от хуторян. Затем, спрятав в карман бинокль, запасные патроны и пистолет, поспешил в условленное место встречи.

Город еще не просыпался, улицы и переулки были пустынны. На окраине, где начиналась лесная дорога, Живнина поджидала двуколка с пегой лошадью и трое верховых – переодетых милиционеров.

Проверив, взят ли трехдневный запас фуража, хлеба и сала, Николай покатил в глубь леса. Верховые следовали за ним на некотором расстоянии.

Подъезжая к разветвлению дорог, Живнин привязал вожжи к повозке, чтобы лошадь, без его воздействия, самостоятельно могла выбрать направление. Почуяв свободу, пегая прибавила ходу и без всякого колебания свернула вправо.

Дорога предстояла длинная, лошадью управлять не требовалось. Николай откинулся спиной на сено и, глядя вверх на полоску синего неба, стал вспоминать, что говорила ему сегодня Муся. И вновь его охватило небывалое теплое чувство к ней.

Бессонная ночь, покачивание повозки и монотонное поскрипывание колес вскоре спутали его мысли. Сон одолел Николая и унес в блаженную мглу…

Живнин спал почти четыре часа. Его с трудом растолкал один из милиционеров.

– Пегая дальше не идет, ждет чего-то.

Лошадь остановилась на поляне у ручья. Живнин ополоснул холодной водой лицо и стал осматриваться. На этом месте хуторяне, видимо, устраивали привалы, потому что заметны были следы костра. Вокруг валялись яичная скорлупа, обглоданные кости, обрывки тряпок, бумаги.

– Понятно, почему пегашка остановилась, – сказал Николай. – Пить хочет и овса просит. Тут, конечно, она не раз останавливалась.

Спешившись, милиционеры напоили коней и, дав им корм, вытащили из сумок вареный картофель, сало, хлеб и соль, уселись завтракать.

Чаепития они не устраивали, обошлись холодной водой из родника, обнаруженного поблизости.

Вновь садясь в двуколку, Живнин предложил верховым отстать на большее расстояние, чтобы прежде времени не вызывать у лесовиков тревоги.

Условившись о сигнале и о том, как действовать в случае нападения, Николай зачмокал губами и скомандовал:

– Но… Но! Пошла, пегашка!

Неуправляемая лошадь бодро двинулась с места, вброд пересекла ручей и потянула двуколку в гору.

С двух сторон стоял высокий и сильно захламленный лес. Где-то здесь Трофим и Матреша Фоничевы запасали грибы и были ограблены. Поглядывая по сторонам, Николай прислушивался, но, кроме писка пичуг, его слух ничего не улавливал. И топота милицейских коней не было слышно.

Через час или полтора дорога спустилась в низину, где через обширные болота была проложена гать. По ней пегашка, навострив уши, шагала настороженно, потому что ее подкованные копыта то и дело проваливались и разъезжались на раскисших, неошкуренных бревнах и полусгнивших жердях, из-под которых фонтанчиками выбивалась ржавая вода.

Милиционеры, опасаясь, как бы кони не поломали ноги на бревнах гати, спешились и отстали еще больше.

На преодоление болота ушло много времени. Когда отряд вновь выбрался на твердую дорогу, солнце уже склонялось к западу.

Версты через две Николай уловил запах дыма. Пегашка заметно прибавила шагу.

Вскоре Живнин увидел картофельное поле, а за ним – старый, почерневший стог сена.

Придержав коня на опушке леса, он дождался верховых и предложил новый план:

– Давайте отпустим лошадь одну и проследим, куда она пойдет и что будут делать хуторяне.

Они не стали распрягать пегашку, а лишь вытащили из повозки мешок с остатками овса и свою еду. Все это вместе с оседланными конями милиционеры упрятали в густых зарослях ивняка в стороне от дороги. Один из них остался караулить, а двое направились с Живниным следить за отпущенной лошадью. Та шла уверенно, с поднятой мордой, изредка пофыркивая и размахивая хвостом, словно радуясь приближавшемуся отдыху.

Вскоре показался хутор. Живнин в бинокль разглядел высокий дом, срубленный из толстых бревен, покрытый дранкой, обширный двор, окруженный хозяйственными постройками, кур, бродивших у колодца, собаку, лежавшую у раскрытых ворот, и лохматого щенка, трепавшего какую-то тряпку.

Щенок встретил лошадь лаем, а его мамаша – рослая дворняга – лишь поднялась, чтобы пропустить двуколку.

Пегая лошадь вошла во двор и остановилась у колодца. Вышедшая на крыльцо старуха поспешила к повозке и, никого не обнаружив в ней, что-то крикнула.

К колодцу прибежал белобрысый парнишка, а за ним приковылял высокий старик с трубкой в зубах.

Оглядев лошадь и двуколку, они что-то обсуждали и поглядывали по сторонам.

Напоив лошадь из ведра, парнишка перелез через изгородь и зеленеющим полем побежал к березовой роще.

Оставив милиционеров наблюдать за хутором, Живнин опушкой леса поспешил за парнишкой. Поднявшись на холм, поросший березками и осинками, он увидел вдали второй хутор и какие-то приземистые постройки у петляющей речки. Дальше двигаться за парнишкой было рискованно. Вся земля здесь была распахана и засеяна клевером, викой, овсом, рожью. Местность просматривалась на две-три версты.

Улегшись на вершинке холма, с которого хорошо были видны оба хутора, Живнин продолжал следить за парнишкой. Тот перемахнул еще через одну изгородь и задами прошел в дом с голубыми наличниками.

Минут через пять вместе с парнишкой из дому вышли двое мужчин. Взрослые направились к первому хутору, а подросток по тропе побежал дальше.

«Видно, где-то третий хутор, – подумал Николай. – Всю банду собирают».

В бинокль он хорошо разглядел приближающихся мужчин. Один из них, обутый в высокие охотничьи сапоги, нес короткую кавалерийскую винтовку. Он явно был хуторянином. Другой же больше походил на городского жителя. Его френч цвета хаки был подпоясан широким офицерским ремнем. Справа свисала деревянная кобура маузера. На голове красовалась лихо заломленная фуражка с лакированным козырьком.

«Наверное, сам Серый», – рассуждал про себя Николай. Фоничевы, описывавшие внешность главаря насильников, упоминали френч с широкими нижними карманами и фасонистую фуражку с оранжевым околыш-ком. Околыш сейчас был неопределенного цвета. Но он мог выцвести.

«Надо брать, – решил Живнин. – А то, если все соберутся в одном месте, нам их не одолеть».

Он покинул холм и опушкой леса вернулся к товарищам. Одного из них он немедля отправил за милиционером, сторожившим лошадей, и велел не мешкая обходить хутор с тыла, а с другим пробрался ближе к воротам и продолжал наблюдать.

Пришедшие на хутор бандиты выслушали старика и принялись внимательно осматривать двуколку. Они заметили, что задний борт ее был продырявлен в нескольких местах. Главарь ножом выковырял застрявшую в доске пулю и, держа на ладони, разглядывал ее.

Велев милиционеру держать бандитов на прицеле, Живнин вышел из кустов и, остановясь в воротах, спросил:

– Ваша повозка?

– Наша, – ответил старик. – А ты откуда взялся?

– Я пришел вас арестовать, – ответил Живнин.

Высокий хуторянин мгновенно вскинул винтовку, но главарь удержал его.

– Погоди, не дергайся, – как бы досадуя, сказал он и с вежливой ухмылкой осведомился:

– А у вас разрешение на арест имеется?

– А как же, – ответил Николай.

– Пожалуйста, предъявите.

Бандит явно издевался над ним и умышленно тянул время, чтобы выяснить, в одиночку ли действует Живнин.

– Девохин! – окликнул Николай.

– Есть Девохин! – отозвался милиционер, зашедший с другой стороны хутора.

– Взять на прицел того, что с винтовкой.

– Кемко!

– Есть Кемко.

– Действовать, как условились. Сумцову – прикрыть меня!

Отдав эти распоряжения, чтобы создать впечатление, будто хутор окружен, Живнин потребовал от главаря:

– Сдать оружие.

– Первому встречному именное оружие не сдают. С кем имею честь? – продолжал свою игру бандит. – Может, вы не тот, за кого выдаете себя. Предъявите документы.

Живнин вытащил наган.

– Сдать оружие!

Бандит, ухмыляясь, ждал, чтобы вначале была выполнена его просьба. Тянуть время было опасно, и Живнин, вызвав Сумцова, приказал:

– Обезоружить и обыскать!

– Вынужден подчиниться насилию, – сказал бандит и начал расстегивать кобуру. Затем неожиданно ударил ногой милиционера в пах и выхватил маузер.

Живнин успел выстрелить раньше бандита, но и тот разрядил в него обойму. Они упали на землю почти одновременно.

Высокий хуторянин попытался убежать огородами, но его настигла пуля Кемко.

Серый, несмотря на ранение в грудь, попытался перезарядить маузер, но оправившийся Сумцов ногой вышиб из его рук пистолет и, обшарив одежду, доложил:

– Больше оружия нет!

– Связать, – распорядился Живнин.

Не смейте руки крутить, – запротестовал Серый. – Сперва рану перевяжите! Ведь кровью изойду.

– Черт с тобой, – сказал обозленный Кемко. – Одним бандитом меньше будет.

Милиционеры отнесли Живнина на крыльцо и, сняв с него куртку и рубашку, осмотрели раны. Две пули бандита попали в живот, а одна – застряла в бедре. Отверстия были небольшими, кровь едва сочилась.

– Не возитесь со мной, – сказал Николай. – Сперва подготовьтесь к встрече. Бандюги из третьего хутора могут нагрянуть в любую минуту. Заприте старика и старуху… поставьте наблюдателя. Если бандитов набежит много, Серого пристрелите. Он опасней всех.

Двое милиционеров пошли выполнять его распоряжение, а третий, перевязав раны Николая холстом, найденным в доме, принес на крыльцо маузер.

– Возьмите на всякий случай, – сказал Сумцов. – Я его зарядил.

Чувствуя, как с каждым вздохом уходят силы, Николай подумал: «Неужели умру? А что же будет с Мусей? Вот нелепость!»

Подвинув к себе маузер, Живнин закрыл глаза, чтобы сосредоточиться и понять, откуда исходит тупая боль, растекающаяся по низу живота. «От поясницы, – установил он. – В печень или почку угодил… кровь, видно, заливает. Надо бы скорей в больницу. Нет, могут всех истребить в лесу, лучше здесь отбиваться…»

Когда вновь послышалась стрельба, Николай с трудом открыл глаза, взял в руку маузер, но поднять пистолета не смог…