Текст книги "Капитан чёрных грешников"

Автор книги: Пьер-Алексис Террайль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

Впрочем, те немногие, что видели его вблизи – немногие, поскольку жил он в строжайшем уединении, – утверждали, что он человек язвительный.

Но им не хотели верить.

И вот накануне того дня, когда господин Рене де Лорж постучал в дверь молотком (к великому ужасу господина де Сен-Совера, который чуть не бежал при мысли, что дядюшка увидит его в наряде трубадура), господин советник Феро неожиданно прибыл в Экс.

Ясно было, что не праздник привлек его, как и говорил его племянник.

На сей раз он даже не пожелал приехать в своей старой берлине, как ездил обычно.

Видели, как он с небольшой дорожной сумкой в руке спустился с конечной станции альпийской почтовой и пешком направился к дому.

Там его ждал дядя Милон.

Господин Феро, ни слова не говоря, поднялся к себе в квартиру.

Только там он обратился к бывшему секретарю и кратко спросил:

– Ну что?

– Господин советник, – ответил ему дядя Милон, – я напал на след человека, которого вы так долго разыскивали.

– Ты уверен?

– Как только можно быть уверенным. Но я написал вам, потому что, кажется, не смогу без вас обойтись.

– Что ж, послушаем.

Советник сел, нога на ногу, в старое кресло и посмотрел на того, кто, как говорили жители Экса, "душу за него заложил".

III

Господин Феро де Ла Пулардьер был из тех людей, на бесстрастном лице которых никогда не отразится никакое чувство, даже самое сильное.

Только один человек – бывший судебный секретарь Милон – знал тайну этого загадочного лица.

В уголке носа у советника была маленькая бородавка.

Если в глубине его сердца подымалась какая-то неведомая буря, бородавка начинала немножко подрагивать.

И дядя Милон увидел: она вздрогнула.

– Господин советник, – улыбнулся он, – я уверен, что нынешний день вы бы и за большие деньги не согласились продать.

– Я тебе исповедаться не должен, – сухо оборвал советник.

Милон прикусил губу.

– Говори сразу, что ты узнал.

– Господин советник, – начал Милон, – 11 декабря 1812 года был казнен капитан торгового судна Фосийон.

– Совершенно верно, – ответил господин Феро. – У заговора генерала Мале повсюду были сообщники, в том числе и в Марселе.

– Капитану Фосийону было лет сорок, он был добрым моряком, бравым солдатом, воевал с англичанами в чине лейтенанта, имел орден и был, казалось, предан императору.

– Но вступил в заговор, – все так же сухо отозвался советник Феро. – Его имя оказалось в списке, составленном самим генералом Мале, а мне было поручено расследование.

– Фосийон, – продолжал Милон, – предстал перед судом присяжных и был осужден на смерть.

– Как я и требовал.

– Точно так, сударь, – сказал Милон. – Но не забудем, что суд, присяжные и даже само министерство подписали просьбу о помиловании.

– И это ходатайство наверняка было бы удовлетворено, – сказал на это советник Феро, – будь тогда император в Париже. Но герцог Ровиго, бывший тогда префектом полиции, телеграфом приказал мне привести приговор в исполнение. Память не изменила тебе, Милон: именно 11 декабря 1812 года капитан Фосийон был гильотинирован на том самом месте, где стоит этот дом. Продолжай.

– У капитана Фосийона была жена и двое детей: мальчик и девочка. Девочка была еще совсем маленькая, а сын записался юнгой на корабль, уходивший в Индию. Ему тогда было лет двенадцать.

– Совершенно верно.

– Судебные издержки целиком поглотили скромное состояние капитана, – продолжал Милон. – Его вдова очутилась в глубочайшей нищете. Дом был выставлен на продажу, но тут его купил неведомый благодетель.

В то же самое время госпожа Фосийон получила от неизвестного в возмещение убытков договор ренты на три тысячи франков.

Она умерла в прошлом году, дочь ее замужем и счастлива, и они так и не узнали, откуда взялся тот договор ренты.

– Все это точно так и есть, – неприветливо сказал господин Феро. – Что дальше?

– Я забыл сказать, – продолжал Милон, – что благодетель не удовлетворился тем, что дал три тысячи ливров ренты матери с дочерью. Одновременно с этим он положил в один из марсельских банков сорок тысяч франков, предназначенных сыну несчастного капитана Фосийона.

– И это верно, – сказал господин Феро.

– Но этот сын впервые появился во Франции только десять лет спустя. Он увидел счастливую мать, сестру-невесту и вернулся в Индию, а безымянный благодетель так и не узнал тогда о его приезде.

Тем временем накопились проценты на сорок тысяч франков, так что капитал более чем удвоился.

– Теперь там должно быть около ста тысяч, – сказал господин Феро.

– И вот, господин советник, – продолжил рассказ Милон, – вы как доверенное лицо того благодетеля…

– Всего лишь доверенное лицо, – сухо заметил господин Феро.

– … Поручили мне разыскать сына капитана Фосийона.

– Верно. И ты его разыскал?

– Я напал на след.

– Говори, я слушаю.

Милон продолжал:

– Этот молодой человек – теперь ему лет тридцать с небольшим – вел очень бурную жизнь: был матросом, коммерсантом, наемным солдатом Ост-Индской компании, корсаром, а может быть, немного и пиратом.

– Вот как!

– Притом он постоянно помогал своей матери денежными и всякого рода иными посылками.

Полтора года тому назад он приехал на родину; в это же время мать его умерла. Он виделся со своей сестрой – через нее-то я и вышел на его след.

– Он уехал обратно?

– Нет, в Индию он не вернулся, но из Марселя уехал: сначала в Экс, а теперь, две недели тому назад, он, кажется, обвенчался в одной соседней деревушке – Сен-Максимен.

– И ты был в Сен-Максимене?

– Нет еще.

– Почему?

– Дожидался вас, господин советник. Да! Надо еще сказать, что сын Фосийона давно переменил имя. Он, как и мать его, и сестра, не решался носить имя погибшего на гильотине; в Индии он взял другую фамилию, и английские власти это ему позволили.

В паспорте, в послужном списке, во всех его бумагах стоит это самое имя, так что для женитьбы у него не возникло никаких затруднений.

– А тебе известно это имя?

– Да, господин советник.

– Как же его теперь зовут?

– Теперь сын Фосийона зовется Николя Бютен.

При этих словах бородавка на носу советника дрогнула, и даже сам он немного выпрямился в кресле.

– Тебе не нужно ходить в Сен-Максимен, – сказал он.

– Да?

– Я знаю, где найти сына Фосийона, если Николя Бютен – это он.

И советник Феро сделал жест, говоривший: "Я в тебе больше не нуждаюсь".

Было уже поздно, часов десять вечера, а господин Феро еще не ужинал.

– Сударь, – спросил его Милон, – что прикажете подать на ужин?

– Яичницу из двух яиц и кусок сыра, – ответил советник. – Сегодня постный день.

Через четверть часа он спокойно поужинал, а потом не лёг в постель, а сел за стол с разложенными бумагами и всю ночь перелистывал папку за папкой.

Можно было подумать, что старый прокурор еще при исполнении обязанностей.

Лёг он только под утро, проспал часа четыре, а проснувшись, позвал Милона, который служил ему и вместо лакея.

– Ступай сейчас к моему племяннику, господину де Сен-Соверу.

– Слушаюсь, сударь.

– Очень может быть, что он провел эту ночь на балу. Ныне магистраты не то, что прежде, – советник вздохнул. – Скажи ему, что я в Эксе, и пусть он зайдет вечером, если хочет меня навестить. У меня в городе много дел, мы можем не встретиться.

– Но отчего бы, сударь, – спросил Милон, – вам самому вечером не навестить племянника с племянницей?

– Времени нет, а завтра утром я уезжаю.

Милон не стал возражать.

Он отправился исполнять поручение, а советник оделся и вышел по своим делам.

Где же он провел день?

Этого не знал и Милон. Но он мог бы биться о заклад, что его хозяин навещал самые неприглядные районы города, самые бедные и людные пригороды.

Вернувшись, господин Феро, как и накануне, очень скромно поужинал, потом опять взялся за работу.

Милон сказал ему:

– Вы не ошиблись, господин советник. Господин де Сен-Совер всю ночь провел на балу, и когда я приходил к нему, он еще спал.

– Так ты не видел его?

– Нет.

– И сюда он не заходил?

– Нет, сударь.

Господин Феро слегка пожал плечами и углубился в свои бумаги.

В два часа ночи он еще был за работой. В это самое время господа де Сен-Совера и Рене де Лорж убедились, что в его окне горит свет, а затем вдруг раздался стук дверного молотка, взятого рукой молодого сумасброда, которому так хотелось заставить господина де Сен-Совера в костюме трубадура навестить своего дядюшку – сурового советника.

IV

Услышав стук молотка в такой неурочный час, господин Феро, несколько удивленный, встал из-за стола и, резонно полагая, что его управляющий Милон давно лёг спать, отворил окошко и высунулся на улицу.

В те времена муниципалитет Экс-ан-Прованса еще не устроил газового освещения, и площадь Дворца правосудия была погружена во тьму.

Двух человек у дверей господин Феро видел, но их необычного наряда разглядеть не мог.

– Кто стучит? – крикнул он сверху.

– Господин советник! – ответил веселый голос Рене де Лоржа. – Это ваш племянник господин де Сен-Совер с одним из друзей желает засвидетельствовать вам свое почтение!

– Очень хорошо, господа, – вежливо ответил советник. – Простите, что заставлю вас ждать: мой слуга спит. Сейчас я спущусь и вам открою.

И действительно, советник, не любивший церемоний, взял лампу в руки, надел на лысую голову черный шелковый колпак, застегнул крючки на халате и довольно проворно спустился.

Милон спал и ничего не слышал.

Открыв дверь, старик остолбенел, а потом попятился.

Господин Рене де Лорж – юный сумасброд – подтолкнул своего приятеля вперед, и господин де Сен-Совер в карнавальном костюме очутился прямо перед дядей.

– Простите нас, господин советник! – рассмеялся Рене де Лорж. – Сейчас половина города переодета, и мы тоже.

– Милостивый государь! – строго ответил ему советник Феро. – Вы молоды, не служите, имеете средства и вольны наряжаться, как вам угодно.

– Дядюшка! – пролепетал господин де Сен-Совер.

– Но вы, сударь мой, – продолжал господин Феро, глядя прямо на племянника, – вы, имеющий честь носить судейскую мантию, как вы посмели появиться передо мной в таком виде!

Он испепелял племянника взглядом.

– Дядюшка, – робко проговорил господин де Сен-Совер, – я и не хотел к вам заходить… Это все Рене…

Господин Феро поднял руку, приказывая племяннику замолчать, и вновь обратился к де Лоржу:

– Будьте уверены, милостивый государь, что я понимаю шутки всякого рода, даже сомнительного. Так что я благодарю вас за визит и не требую от вас подняться в мое скромное пристанище. Если будете когда-нибудь на том берегу Дюрансы и окажете мне честь навестить меня в Ла Пулардьер, я приму вас с сердечной радостью и всеми почестями, подобающими имени, которое вы носите.

Это было и учтиво, и холодно.

Господин Рене де Лорж был не из тех, кто стесняется признать свою вину.

– Непременно навещу вас, господин советник, – сказал он, – хотя бы только для того, чтобы загладить учиненную сегодня непристойность. Но не будьте слишком строги: мы в Эксе так редко веселимся, что теперь у всего города мозги навыворот. Я немного выпил, и ваш почтенный племянник тоже.

Господин де Сен-Совер в самом деле немного пошатывался.

Господин Рене де Лорж отступил назад и поклонился.

Советник ответил на его поклон.

– До свидания, милостивый государь, – сказал он, – и доброй ночи.

Господин де Сен-Совер повернулся было вслед за приятелем.

– А вы останьтесь! – повелительно обратился к нему советник.

Нельзя не послушаться дядюшки, если ты его наследник и говорят, что у него сто тысяч ливров ренты.

И господин де Сен-Совер остался.

Советник с безукоризненной учтивостью проводил господина де Лоржа, закрыл дверь и указал племяннику наверх:

– Пойдемте со мной, сударь.

"Поплатится у меня за это негодяй Рене! " – думал молодой следователь, начиная трезветь.

Они поднялись на четвертый этаж. Дядя провел племянника в кабинет.

Это была просторная комната, холодная и темная, со старинной черной мебелью, с потрепанным ковром; вдоль всех стен стояли полки с рядами пыльных книг; на камине не было зеркала.

Над стенными часами висел портрет, изображавший канцлера Лопиталя.

Советник вновь посмотрел прямо на племянника:

– Ах, сударь мой! – сказал он. – Если бы я только знал, что вы так обесчестите мантию, – я ни за что не допустил бы вас носить ее!

– Дядюшка…

– Вы магистрат, сударь мой, – продолжал советник Феро, – вы судебный следователь, а одеваетесь, как паяц! Это недостойно.

– Дядюшка, простите меня… Клянусь вам…

– Сударь, – величаво продолжил старик, – ныне, в тот час, когда вы бегаете по улицам с подобными вам сумасбродами, почтенная, древняя фамилия в трауре льет слезы.

Господин де Сен-Совер затрепетал.

– Человек томится в темнице, над ним тяготеет страшное обвинение, а вы не ищете денно и нощно доказательства его вины либо невиновности, не стремитесь неустанно очистить свою совесть, но проводите и дни, и ночи в удовольствиях и разгуле! О да, – продолжал старик, – у вас и вправду в свете не такая репутация, как у злобного мрачного человека по имени советник Феро! Вы славно танцуете, у вас красавица жена; вы восхитительно ведете контрданс; у вас английские лошади, вы отремонтировали свой особняк, обставили его роскошной мебелью и разорительными безделушками; когда вы едете в суд, сидя в открытом ландо или сами правите тильбюри, запряженное великолепным рысаком, люди завидуют вам, женщины шлют вам улыбки и говорят:

– Вот самый обольстительный в мире судебный следователь – как славно! Он-то не живет, затворившись в деревне, как дикарь, как скопидом, как этот жуткий советник Феро, который всюду видел преступников, который заставлял нас всех трепетать, когда садился на свое место!

Нет, его племянник не будет чахнуть всю ночь над делами, не будет одеваться, как бедняк, не будет есть на щербатых тарелках и носить пожелтевшее дырявое белье!

Он не будет жить в трущобе на четвертом этаже дома, который сдает всяким темным личностям. Нет-нет! Дядюшка – жмот и угрюмец, зато племянник – порядочный человек!

В голосе старика звучал такой едкий, жестокий сарказм, что господин де Сен-Совер склонил перед ним голову, как те преступники, которых они допрашивали по должности.

Вдруг дядя прервался, перестал ходить взад и вперед по кабинету и пристально поглядел на племянника.

– Послушайте меня, – сказал он. – Вы сын моей сестры и мой единственный родственник. Когда-нибудь к вам перейдет мое состояние, и не явись вы ко мне нынче ночью – может быть, до смерти моей не узнали бы того, что я скажу вам теперь. Надеюсь, я еще успею дать вам урок.

Господин Феро сел в кресло.

– Племянник, – продолжал он, – сорок лет я служил правосудию. Я был магистратом непреклонным, покорным лишь своей совести и закону. Обо мне пошла тягостная, даже зловещая слава. Утверждали, что я человек пристрастный и мстительный. Это ложь. Те, кто пустил эту молву, на меня клеветали.

Я был орудием закона, поражал тех, кто подлежал строгости закона, а всякий раз, когда находил человека невинным, становился на колени и благодарил Бога.

Однажды я ошибся – человеку свойственно ошибаться. Я оплакал мою ошибку и поклялся когда-нибудь непременно искупить ее.

Вот, сударь мой, каким я был магистратом.

Не желаете ли послушать, что я за человек?

Я богат: у меня сто тысяч ливров ренты? Что я делаю с этим богатством, огромным для наших мест?

Послушайте свет – и вам скажут:

Советник Феро – старый сквалыга; он где-то прячет свои деньги, себе отказывает в самом необходимом, племяннику ничего не дает и разве что иногда подаст монетку нищему.

Ведь так говорят? Отвечайте!

Господин де Сен-Совер потупился и молчал.

– Так вот! – продолжал господин Феро. – Свет и здесь ошибается и клевещет на меня, потому что я все свои доходы трачу.

При этих словах господин де Сен-Совер поднял голову и испуганно посмотрел на дядюшку: ему подумалось, не сошел ли тот с ума – ведь лгать он был совершенно не способен.

– Я трачу все свои доходы, – повторил господин Феро, – и сейчас вам это докажу.

С этими словами он открыл ящик в книжном шкафу, достал оттуда толстую тетрадь, положил ее на стол и сказал:

– Вот моя приходно-расходная книга.

Молодой магистрат изумленно молчал.

V

Советник раскрыл тетрадь и положил ее перед племянником.

На каждой странице стояла дата: год и один из четырех месяцев – январь, апрель, июль, октябрь.

– Читайте, – велел советник.

Господин де Сен-Совер раскрыл первую страницу и прочел:

"Январь 1829-го. – Получено от фермера в Ла Пулардьер три тысячи франков в уплату первой четверти аренды.

Получено от нотариуса г-на Боннара тридцать две тысячи франков как доход, ипотечный и по большой книге, за второе полугодие 1828 года.

Получено от Жана-Луи, фермера в Тур-д’Эг, тысяча пятьсот франков наличными.

Итого: Тридцать шесть тысяч пятьсот франков".

Страница была разделена на два столбца. Первый столбец был отведен доходам.

Во втором господин де Сен-Совер прочел:

"Дано Милону шесть тысяч ливров для Тулона.

Покупка дома вдовы Оноре, включая расходы на купчую, – восемнадцать тысяч франков.

Страхование жизни сына Оноре – тысяча двести франков.

Разное – три тысячи франков.

Несправедливо уволенному исполнителю высшей меры наказания – четыре тысячи франков как возмещение убытков".

Господин де Сен-Совер впал в оцепенение и даже не смел спросить, что это означает.

– Я вижу, вы не понимаете, – сказал господин Феро.

Господин де Сен-Совер покачал головой: и вправду не понимаю…

– Племянник, – начал объяснять старый советник, – во мне живут два человека: для общества и для себя. Первый человек был прежде всего служителем закона. Служителем суровым – он наказывал. Второй имел жалость к человеческим слабостям, часто находил закон слишком неумолимым и пытался смягчить его жестокость. Каждый раз, когда общество наказывает преступника, его отмщение неизбежно падает и на невиновных. Подчас убийца, кладущий голову на плаху, оставляет после себя семейство, преданное гонениям, нищете, детей, которых будут укорять преступлением отца, которые сами станут преступниками.

Когда я просил и получал голову, которая должна была пасть ради спокойствия общества, я оглядывался и почти всегда находил жену, мужа, сестру или детей, достойных жалости.

Тогда я благословлял небеса, благодаря которым родился богатым, и возмещал этим несчастным за зло, причиненное им обществом.

Раз в три месяца Милон едет на тулонскую каторту и раздает тем каторжникам, которые примерно себя ведут и выказали раскаяние, некоторую сумму денег – не всегда одинаковую.

А знаете ли, кто такая вдова Оноре, имя которой упомянуто на этой странице?

Это жена одного марсельского грузчика. Они были молоды, трудолюбивы; они накопили немного денежек и купили маленький домик; родился ребенок, увенчавший их счастье.

Однажды Оноре – человек кроткий и безобидный – имел несчастье выпить лишнего. Есть натуры, на которых вино действует страшным образом. Он ввязался в кабацкую драку, вынул нож для самообороны и убил – убил друг за другом трех человек. Агнец превратился в хищного зверя!

В наши дни ему нашли бы смягчающие обстоятельства, но тогда смертной казнью несколько злоупотребляли. Бедняге отрубили голову.

Тогда я выкупил дом несчастной вдовы, который продавался в возмещение судебных издержек, и приютил ребенка, который после совершеннолетия получит двадцать тысяч франков и с Божьей помощью станет честным человеком. Понимаете ли немного, племянник?

Господин де Сен-Совер не ответил.

Он пал на колени перед старцем, и две крупных слезы пробежали у него по щекам.

Господин Феро поднял племянника и взволнованно сказал:

– Я сам, мальчик мой, не собирался признаваться тебе во всем этом, и если бы не чрезвычайные обстоятельства, о которых ты, может быть, и не знаешь, ты не узнал бы всего о своем дяде до самой его смерти. Теперь ты знаешь все – поговорим же, и поговорим серьезно. Сядь здесь.

И старик усадил господина де Сен-Совера напротив себя.

– Мальчик мой, – начал он, – я приехал из мест, где люди весьма смущены арестом барона Анри де Венаска.

– Я знаю, дядюшка.

– Одни страстно верят в его виновность, другие вслух утверждают, что он невиновен.

– Эти, я думаю, неправы, дядюшка.

– И я приехал в Экс, – продолжал старик, – не только по собственным делам, но и для того, чтобы потолковать с тобой об этом.

Видя удивленный взгляд племянника, который никак не ожидал, что его дядя интересуется господином де Венаском, старик продолжал:

– Я объясню тебе, почему это сделал, но прежде позволь задать тебе несколько вопросов. Ты ведь ведешь следствие по этому делу?

– Да, дядюшка.

– И считаешь, что господин де Венаск виновен?

– Да, дядюшка.

– Что ж, представь себе, что я – присяжные заседатели, и изложи свое обвинение. Не удивляйся, у меня есть причины так себя вести.

– Дядюшка, – сказал на это господин де Сен-Совер, – барон Анри де Венаск был влюблен в мадемуазель де Монбрен. Вы знаете, что эти два семейства…

– Враждуют… верно… дальше…

– Мадемуазель де Монбрен получила благословение отца, но дядя ее противился.

– Так. Иначе и быть не могло.

– Я полагаю, что господин де Венаск решил преступным путем устранить препятствия, отделявшие его от мадемуазель де Монбрен.

– Вот это мне и надобно доказать.

– Господин де Венаск уехал из замка Бельрош, где он живет, 19 апреля. Куда он направился? Он утверждает, что в расположение герцогини Беррийской. Но герцогиня Беррийская высадилась только в ночь на 29-е, то есть десять дней спустя.

18 мая мы действительно видим его во главе отряда инсургентов, выступившего из Нанта в глубь Вандеи. Но что он делал после 19 апреля? Он пытается объяснить это, утверждая, что был уведомлен о будущей высадке герцогини за неделю до этого.

– И где же он провел эту неделю?

– В рыбачьей хижине на берегу моря, говорит он. Но он не желает назвать тех, у кого скрывался, под тем предлогом, что скомпрометирует их перед правительством.

– Какого числа черные грешники подожгли замок Монбрен?

– Второго мая.

– Так, по-твоему выходит, что господин де Венаск прежде, чем отправиться в Вандею, возглавлял банду черных братьев?

– Да, дядюшка.

– И это его называют их капитаном?

– Именно.

– И это он стрелял в господина Жана де Монбрена?

– Он.

– Но ведь на голове у него был капюшон?

– Конечно.

– И господин де Монбрен не видел его лица?

– Нет.

– Как же он узнал его?

– По голосу.

Господин Феро не то чтобы пожал плечами, но как-то неодобрительно пошевелился.

– Далее, – сказал он.

– Решающим доказательством для меня, – продолжал господин де Сен-Совер, – служат слова, вырвавшиеся у капитана черных братьев перед тем, как он выстрелил в господина де Монбрена.

– Что же он сказал?

– "Теперь ты уже не откажешь мне в благословении!" Он имел в виду свое намерение жениться на племяннице потерпевшего.

– Вот как! – отозвался господин Феро. – Так он и сказал?

– Да, так утверждает господин де Монбрен.

– В присутствии других разбойников?

– Конечно.

– И только их?

– Нет, – сказал господин де Сен-Совер. – Там еще был лакей господина де Монбрена.

– Вот я тебя и поймал, – серьезно сказал советник.

– Как, дядюшка?

– А теперь, мальчик мой, – ответил ему старый магистрат, – послушай ты меня.

И советник встал, словно для того, чтобы его слова звучали более веско.

VI

Господин Феро встал во весь свой высокий рост и откинул голову назад.

– Друг мой, – сказал он, – если то свидетельство, о котором ты мне говоришь, и есть самое убедительное доказательство, то я покажу тебе, что виновность господина де Венаска не доказана ни в коей мере.

– Что вы, дядюшка, бог с вами!

– Давай хорошенько поразмыслим, – продолжал советник. – Капитан черных братьев выстрелил в господина де Монбрена.

– Выстрелил.

– С явным намерением его убить.

– Даже наверняка, дядюшка, потому что господин де Монбрен только чудом остался жив.

– Прекрасно. И прежде чем выстрелить, разбойник сказал: "Ты не откажешь мне в благословении".

– Эти слова есть в деле.

– Так вот, – сказал господин Феро, – представь себе…

– Что, дядюшка?

– Представь, что капитан черных братьев был со своей жертвой с глазу на глаз.

– И что же?

– Предположим, преступник, будучи уверен, что убьет свою жертву, обратился к ней с этой саркастической фразой. И что же господин де Монбрен, волей Провидения избежавший смерти, говорит суду? – "Мы были одни, жизнь моя была в его руках; я уже почитал себя мертвым, и он сказал мне то-то и то-то. Следовательно, человек, лица которого я не видел, но который говорил мне о моей племяннице, был господин Анри де Венаск". Если бы потерпевший сказал так, он выдвинул бы против барона самое неопровержимое обвинение, и судьи вынесли бы обвинительный приговор. Но потерпевший с преступником были не одни, – заключил свою речь господин Феро.

– Но, дядюшка, – ответил господин де Сен-Совер, – вы же понимаете, что прочие разбойники были осведомлены о мотивах своего капитана. Ему незачем было перед ними таиться.

– Но меня сейчас интересуют не разбойники, а слуга. Господин де Сен-Совер недоуменно помотал головой.

– Слуга, который слышал эти слова, мог рано или поздно повторить их своей молодой хозяйке и таким образом попросту убить ее. Почему в хозяина стреляют, а лакея оставляют в живых? Выстрел уже прозвучал; бандитам не о чем тревожиться, они могут уходить, не спеша. Трупом больше, трупом меньше – какая им разница? Но нет – они уходят, оставив слугу связанным, но живым. Зачем? А затем, чтобы потом когда-нибудь мог прозвучать голос, говорящий: "Капитаном черных братьев был тот, кто хочет жениться на мадемуазель де Монбрен, то есть господин де Венаск".

– Дядюшка, – сказал господин де Сен-Совер, – то, что вы говорите, совершенно меняет все мои выводы.

– Иначе говоря, – продолжал господин Феро, – то, что ты считаешь доказательством вины, – для меня доказательство невиновности.

– Но, дядюшка…

– Послушай теперь меня до конца. Ты, должно быть, удивляешься, почему я так усердно ищу доказательства в пользу племянника после того, как я так упорно преследовал его дядю – Большого Венаска.

– Но ведь вы считали его виновным?

– Разумеется. Неужели иначе я не оставил бы это дело?

– Однако он был оправдан.

– Да, признаюсь – к моему величайшему удивлению.

– И все же он был виновен.

– Десять лет я так и думал.

– Вот как?

– А теперь у меня есть доказательство, что он был невиновен, а я ошибался.

Господин де Сен-Совер опять помотал головой.

– Погоди немного, – сказал старый магистрат. – Господин шевалье де Венаск имел шесть с половиной футов роста. Этот необычайный рост был одной из самых убедительных улик против него. На месте преступления нашли пистолет с гербом на рукоятке. Это был герб рода Венаск. Шевалье не мог объяснить, где он был той ночью, когда убили старого господина де Монбрена. Слухи в обществе тоже обвиняли дворянина-великана, и я, когда настал день суда, был уверен в обвинительном приговоре. По счастью, Провидение не дремало, и невиновный не был наказан вместо виновного.

– Но как же, дядюшка, – в недоумении спросил господин де Сен-Совер, – как же вы нашли доказательства его невиновности?

– Десять лет спустя я встретился с настоящим убийцей.

– Не может быть!

– И он признался мне в своем преступлении.

– Боже мой! – воскликнул совершенно пораженный господин де Сен-Совер.

– Это было пять лет тому назад, – продолжал господин Феро. – Я только что вышел в отставку. Ты знаешь, что у меня есть фермы в департаменте Воклюз, возле Апта, в долине Калавон?

Господин де Сен-Совер кивнул.

– Я поехал туда. Возвращался я в дилижансе – девятиместной карете: шесть мест внутри и три – в купе за козлами. Форейтора не было: правил только кучер.

Дело было зимой. В горах было холодно, вершины покрылись снегом, путников было мало.

Внутри сидели две женщины, я один в купе. Из Апта мы выехали в три часа ночи, а около пяти утра были в Лурмаренском ущелье.

Ты можешь представить себе этот узкий дол, дорогу, что бежит между рядами отвесных скал высотой в сто футов, на которых кое-где торчат корявые чахлые кусты.

На десяток километров ни дома, ни поля – никаких следов человеческого пребывания.

Ты знаешь: когда зима сухая, урожай плохой – грабежи на больших дорогах становятся чаще: в горах грабители как раз и укрываются.

Итак, когда мы въехали в ущелье, было пять часов утра – стало быть, еще совсем темно.

Дорога, заснеженная и обледеневшая, была так дурна, что лошади, даже подкованные по-зимнему, спотыкались на каждом шагу.

Я задремал. Вдруг карета остановилась.

Я разом проснулся. Как ни было темно, можно было разглядеть черные тени, перегородившие дорогу. Кучер, обезумев от ужаса, спрыгнул с козел.

Я тотчас понял, с кем мы имеем дело.

Четверо с лицами, завязанными платками или вымазанными сажей, и с ружьями на плече велели путникам выйти из дилижанса.

Женщины вопили; кучер не знал, что делать; я сохранял хладнокровие и спокойно вышел на дорогу. Разбойники подошли ближе.

Сначала они занялись женщинами – отняли небольшие деньги, что были у них при себе.

Потом тот, что был у них за главного, подошел ко мне.

Это был человек громадного роста; лицо его было вымазано сажей, а волосы совершенно седые.

Этот громадный рост заставил меня кое-что вспомнить – и кое-что заподозрить.

Самой грозной уликой, некогда выдвигавшейся против господина де Венаска, был его необычайно высокий рост – а теперь передо мной был грабитель с большой дороги такого же роста.

Этот человек подошел ко мне, положил руку на плечо и спросил:

– Вы советник Феро?

– Я Феро, – ответил я, – только я больше не советник.

– Это к вашему счастью, – засмеялся он. – Так бы мы вас убили, а так только ограбим.

Со мной было довольно много денег: четыре тысячи франков.

Бандиты знали это.

Я отдал им кошелек, часы и четыре тысячи франков золотой и серебряной монетой, которые были у меня в чемодане.

Грабителям этого было недостаточно. Один из них захотел снять у меня перстень с пальца – вот этот. – Господин Феро показал племяннику перстень с печаткой у себя на левой руке. – Великан говорил, чтобы мне его оставили.

Один из бандитов сказал тогда:

– До чего ж у нас великодушный капитан!

От этого слова я вздрогнул.

Я снял перстень с пальца, протянул его высокому старику и сказал:

– Друг мой, вы, я вижу, обо мне слыхали.

– Еще бы! – ответил он. – Да кто же вас не знает, черт побери?

– Верите вы моему честному слову?

– Вполне.

– Поверите, если я вам поклянусь, что вы можете спокойно, средь бела дня прийти ко мне в имение Ла Пулардьер, чтобы вернуть мне это кольцо, получить за него тысячу франков и уйти, как пришли без всяких помех, а я на вас не донесу, даже зная, кто вы? Это кольцо мне дорого: оно осталось мне от отца.

– Поверю, – ответил он и забрал кольцо.

VII

Господин де Сен-Совер слушал старого советника с благоговейным вниманием.

Тот немного помолчал, переводя дыхание, а затем продолжал: