Текст книги "Капитан чёрных грешников"

Автор книги: Пьер-Алексис Террайль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

Наконец появился свет – красный отблеск огня.

Коробейник прошел еще несколько шагов и вскоре оказался у входа в подземный зал, посреди которого был разложен большой костер.

Шесть человек, все в одеянии черных братьев, сидели вокруг него. При появлении нового гостя все встали.

– Привет, ребята, – сказал он. – Вот и я. Вернулся из Фрежюса.

– Отлично! – отозвалось несколько голосов.

– Новости привез.

– Какие новости?

– Видели с берега корабль.

– Когда?

– Три дня тому назад.

– Значит, они высадились?

– Наверняка.

– Ура! – грянули все хором. – Значит, пора и нам на дело.

– А капитан приехал?

Коробейник обвел взглядом своих товарищей.

– Нет еще.

– Надо его дождаться.

– Само собой.

– Да ладно! – сказал один из братьев. – У меня все указания есть, можем и начинать.

– Нет, – ответил коробейник, – лучше все-таки подождать.

– Зачем?

Из-под капюшона блеснула белозубая улыбка:

– Для него есть важные вести.

– Правда?

– Я кое-что узнал на пароме Мирабо, теперь, может быть, от этого все у нас переменится.

– Что такое?

– Ну, это его личное дело; пока ему не расскажу, вам ничего знать не надо.

– Политика?

– Политика, не политика… Мы разве не договаривались в нашем братстве, что любое дело у нас – политическое?

– Договаривались.

– Мы просто ловим рыбку в мутной воде, как и условились.

– Ну да.

– А вот не зная броду, в воду лучше не лезть, – мнимый коробейник загадочно ухмыльнулся. – Так что дождемся капитана.

IX

Атмосфера в пещере и так была зловещей, а теперь, после слов коробейника, на несколько минут воцарилась мертвая тишина.

Наконец один из шестерых, сидевших у костра до прихода коробейника, заметил:

– Не знаю, повезет ли нам больше, чем в позапрошлом году, только тогда все скоро кончилось, а тогда и не надо было нас вызывать из такой дали.

– А я, – подхватил другой, – эти места очень плохо знаю. В позапрошлом году я подъехал только под самый конец – а кажется мне, что лучше бы нам было поехать в Бретань.

– В Бретани неплохо, только пришлось бы работать на виду и с такими людьми, которые не понимают, в чем вся штука.

– То есть?

– То есть с людьми, которые во всем этом видят только политику, а рыбку в мутной воде, как сказал наш друг, Коробейник, ловить бы не позволили.

– Ты тоже так думаешь, Коробейник? – сказал второй из черных братьев.

– Точно так.

– Думаешь, тут есть чем заняться?

– Я вам только одно могу сказать, – ответил Коробейник (так уж его тут и прозвали). – У меня для капитана есть новости очень важные.

– Так, значит! А где же сам капитан?

– Как всегда: везде и нигде.

– Ты его видел? Или кто-нибудь вообще?

– Нет. Я получил пароль по почте.

– Ах, так! И откуда он был отправлен?

– Из Экса.

– Там был назначен сбор на сегодня?

– Да, в пустой скале в Долине Мертвеца. Не тревожьтесь, капитан придет, – хладнокровно сказал Коробейник.

– А мы ведь еще не все в сборе, – сказал другой из братьев, – далеко нет. Правда, двое друзей уже в трактире "Черный голубь".

– Это я знаю, – сказал Коробейник.

– Правда? Откуда тебе знать?

– От того кучера дилижанса, которого вы так здорово перепугали.

Шестеро черных братьев расхохотались.

– Это хорошо, что перепугали, – продолжал Коробейник, – нам этот страх еще как пригодится.

– Почему это?

– Нынче же вечером о черных грешниках заговорят по всей округе, даже еще не увидав нас.

Когда Коробейник произносил эти слова, послышался шум, и все взгляды уставились на подземный ход, который вел в зал совещаний.

Там стоял человек.

Как и все, он был в черном балахоне, лицо закрывал капюшон. Но кроме этого он, в отличие от других, имел на плече серый бант – очевидно, знак его власти. Все разом воскликнули:

– А вот и капитан!

Из-под капюшона сверкнули глаза. Вошедший был среднего роста, энергичная поступь, мощный и гибкий стан его говорили о том, что человек этот довольно молод.

– Братья, – сказал он с легким южным акцентом, – капитан приветствует вас.

– Да здравствует капитан! – воскликнули черные братья.

– Вас только семеро?

– Да, капитан.

Один из грешников уточнил:

– Мы только что спустились с Альп.

– Хорошо.

– А я Коробейник, – представился последний из прибывших, не поднимая капюшона.

– А, Коробейник, друг мой! – ответил капитан. – Ты сейчас из Фрежюса?

– Да, капитан.

– Братья, капитан приветствует вас

– Нового ты мне ничего не скажешь. Я все знаю: особа высадилась на берег.

– Ах, так вы уже знаете…

– Я все знаю.

– Правда? – с улыбкой переспросил Коробейник. – бьюсь об заклад, что не все.

– Что это значит? – высокомерно спросил капитан.

– У меня для вас есть очень интересные новости.

– Так говори.

– Нет, не здесь, – ответил Коробейник.

– Да почему же? – воскликнули остальные.

– Поскольку то, что мне нужно сказать капитану, касается его одного.

Сидевшие у костра заворчали.

– Гром вас разрази! – воскликнул капитан, и глаза его вдруг вспыхнули. – Кто здесь хозяин? Коробейник хочет говорить со мной наедине, а я хочу его выслушать. Раз так – остальные тут ни при чем.

С этими словами он взял Коробейника за руку и вывел в туннель. Там они говорили вполголоса, и разговор их продолжался более четверти часа.

Черные грешники ни слова не расслышали из их беседы, но не раз до них долетал короткий сухой смешок.

– Похоже, новости капитану понравились – заметил один из братьев.

Наконец собеседники вернулись.

– Теперь слушайте меня, – сказал капитан, усевшись среди своих таинственных солдат. – Составляем план кампании.

Эти слова встретил одобрительный ропот.

– Ждать никого не будем, – сказал Коробейник. – Сегодня должны подойти еще двое.

– Из "Черного голубя"?

– Да.

– А остальные?

– Будут понемногу подъезжать. Они все издалека.

Все ждали приказаний капитана.

– Вы понимаете, друзья мои, – начал он, – что первым делом нам нужно наказать кого-нибудь за политику, иначе сразу же подумают, что мы шайка простых разбойников.

– А мы и есть простые разбойники, – сказал Коробейник себе под нос.

Капитан сурово посмотрел на него и продолжал:

– В позапрошлом году пастор Дюфур выдал двоих людей жандармам.

Думали, что эти двое подожгли ферму, но доказательств не было, и позднее их признали-таки невиновными. К несчастью, одного из них уже отправили на гильотину, а другого далеко на каторгу. А виноваты они были только в том, что, не желая быть арестованными, несколько часов отбивались, сидя в амбаре у околицы той деревни, где Дюфур был пастором. Потом они поняли, что им не отбиться, убежали и прятались три дня и три ночи в зарослях утесника близ пруда. Выгнал их оттуда только голод. Ночью они постучались к Дюфуру и попросили поесть. Дюфур принял их, как родных, сказал, что укроет, накормил, спать уложил, а сам, пока они спали, побежал в жандармерию.

– Это все мы знаем, – сказал Коробейник.

– В той деревне, – продолжал капитан, все были протестанты, а двое бедняг – католики и роялисты, но все равно все возмутились, Дюфура выгнали из дома и пришлось ему из тех мест уехать.

– Правда? И куда же он поехал?

– В Марсель, там и прятался. Потом все утихло, кое-что забылось, и он вернулся, но на тот берег Дюрансы переехать не посмел: так и остался на этом, в одиноком домике между Сен-Полем и Кадарашем.

– С него и хотите начать, капитан?

– Да. Хороший будет пример.

– А потом мы вернемся сюда?

– Конечно.

– Хороших дел тут много можно наделать…

Капитан кивнул.

– А что, – сказал Коробейник, – в этот-то раз, может, немножечко навестить и советника Феро, а?

При этом имени капитан вздрогнул.

– Он на позапрошлой неделе собрал арендную плату, – продолжал Коробейник. – Теперь у него золота должны быть полны погреба.

Капитан распахнул балахон, достал из-за пояса пистолет и хладнокровно произнес:

– Если кто из вас, по несчастью, тронет хоть волос на голове господина Феро – тот умрет на месте от моей руки…

– Но… капитан!..

– Повторять не буду. А теперь молчать!

Когда он говорил эти слова, в туннеле раздались чьи-то шаги.

– А вот и наши друзья из трактира "Черный голубь", – сказал капитан. – Должно быть, принесли вести из замка Монбрен.

– А может, они знают, где зарыта кубышка с сотней тысяч франков? – спросил Коробейник.

Глаза капитана под капюшоном сверкнули.

– Ее-то непременно надо найти, – сказал он.

И все взгляды обратились на людей, ступивших в этот миг под своды зала.

X

Те двое, что вошли в подземный зал, также были одеты в балахоны черных братьев. Выглядели они точно так же, как их описал трактирщик в "Черном голубе". Один был старый, другой молодой.

Старик был высокий, худой, из-под закрывавшего лицо капюшона, волной ниспадала седая борода.

– Здравствуйте, капитан, – сказал он, войдя. – Здравствуйте, молодые братья. Патриарх приветствует вас.

– Здравствуй, старый лис, – ответил капитан.

– Со старым лисом вы попали в точку, – насмешливо произнес старик. – Я хитер, как лис, и стар, как патриарх – вот меня Патриархом и прозвали.

Он с высока оглядел своих новых компаньонов.

– Знаете ли вы, – сказал Патриарх, – что никого из вас еще на свете не было, а я уже носил капитанскую нашивку? А вот теперь я простой солдат. Я был на первой войне черных грешников…

– И на второй, – заметил капитан.

– И на третьей, – хихикнул Коробейник. – И замок Монбрен ему знаком.

– Об этом говорить не надо, – сказал старик и косо поглядел на капитана.

– Ладно, – ответил капитан, – нечего болтать, как кривая сорока, Патриарх. Надо о деле говорить.

– За тем и пришел.

– Давно ли ты в этих краях?

– Целый месяц.

– Славно!

– Нанимался молотить зерно, работал и там, и сям.

– Вот как!

– И всю здешнюю округу я знаю, как свои пять пальцев. Денег больших тут нет. И знаете ли, друзья мои, много времени у нас нет… недели две от силы. Католики с протестантами больше не во вражде, никто нас не будет прятать и укрывать, как в прежние времена… Как жандармы скажут, так и будет…

– Дальше? – сказал капитан.

– В Бастидоне есть мэр, знаете? Тот, что в позапрошлом году набрал национальную гвардию и гонял наших братьев по горам. Вот у него деньги есть.

– Много?

– Он получил наследство. Говорят, тысяч тридцать франков золотом в старом сундуке. Он хочет купить лес в Лурмарене, а тот продается за тысячу экю – дешевле не уступят.

– А он, стало быть, деньги придерживает?

– Точно так.

– Надолго не придержит, – невозмутимо сказал капитан. – А еще?

– Вот, к примеру, неделю прожил я в замке Монбрен у фермеров. Славные люди, доложу вам! – усмехнулся Патриарх. – Когда работа закончилась, хотели меня пастухом у себя оставить.

– И что же те сто тысяч франков?

– Погодите, капитан, погодите, – отвечал Патриарх. – Как эта молодежь всегда торопится!

Он рассмеялся долгим пронзительным смехом, а потом продолжал:

– Ох, там в замке все вверх дном!

– Правда?

– Барышня у них, видите ли, влюбилась…

– А вам, капитан, оно уже и так известно, – усмехнулся Коробейник.

Капитан сурово поглядел на него.

– Прежде, – продолжал Патриарх, – она все смеялась и говорила, что это благодать Божья, а вот последнюю неделю – дней десять уже не смеялась, а все больше плакала.

– Откуда ты знаешь, Патриарх?

– Откуда, откуда… Ферма же от замка недалеко, люди ходят туда-сюда. Дядюшка Жан встает всегда до зари, говорит все, что думает, вслух, не стесняясь. И вот как-то раз он поругался с братом, господином Жозефом.

– Из-за малышки? – уточнил капитан.

– Ну да.

– И что они говорили?

– Дядюшка Жан сказал: "Скучает наша малышка, надо ее замуж отдавать". А отец ему говорит: "Боюсь, поздно уже". – "Почему поздно?" – "Влюбилась она". – "В кого?" – "Не знаю". – "Так надо узнать!" – говорит дядюшка Жан. Что там в точности было, мне неизвестно, сами понимаете, только отец дочку долго расспрашивал, и она ему в конце концов призналась.

– В чем призналась? – спросил капитан.

– Что любит господина барона Анри де Венаска.

– Надо же, как совпало! – рассмеялся Коробейник. Капитан сверкнул на него глазами.

– Молчи! – приказал он. – Говори дальше, Патриарх.

– Барона, – ответил старик, – уже с неделю вроде как нигде не видно.

– Да неужели?

– Спросите паромщика Симона, – опять усмехнулся Коробейник. – Может, он расскажет, где барон.

– Да замолчи же ты, болван! – прикрикнул на него капитан.

Патриарх продолжал:

– Господин де Монбрен все рассказал брату. Дядюшка Жан взъярился. Да, надо вам еще сказать, – перебил сам себя Патриарх, – что дело было вечером, часов в десять. Я лёг спать на сеновале, а хозяева фермы – в доме. Услышав шум, я встал и залез, как кошка, на платан прямо у окна большой гостиной. Окна были открыты – стало быть, я все видел и слышал.

– Это хорошо, – сказал капитан.

– Барышня сидела на стуле и рыдала. Отец ее ни слова не говорил, а дядюшка Жан ходил большими шагами, топал ногами, ругался, как язычник, и вдруг как закричит: "Никогда! Слышите? Никогда я не позволю девушке из рода Монбрен принадлежать к семейству душегубов!" Господин де Монбрен все молчал, барышня рыдала все пуще, а дядюшка Жан кричал все громче: "Я здесь хозяин! Я старший в семье! Этот замок мой! Я только затем не женился, чтобы моя племянница была богата, а в секретере в потайном ящике у меня лежит сто тысяч франков…"

– Так-так! – перебил Патриарха капитан. – Значит, эти сто тысяч у него в потайном ящике секретера?

– Вроде бы так. Ну, а когда я это узнал, остальное было уже не интересно, я слез с дерева и пошел спать.

– И стало быть, – спросил капитан, – ты не знаешь, что было дальше?

– Да нет, на другой день узнал – то есть вчера утром.

– И что же?

– Господин де Монбрен с братом чуть ли не рассорились, малышка кое-как держится, но отец ее видит, как она плачет, и теперь готов ей во всем угодить.

– А дальше?

– Дальше через три дня они уедут в Экс и останутся на всю зиму.

– А дядюшка Жан?

– Останется в Монбрене.

– Тогда, – хладнокровно сказал капитан, – дождемся, когда его брат с племянницей уедут, и зайдем к нему в гости.

– Очень будет неглупо, – сказал Коробейник.

– Молчи! – опять велел ему капитан.

И он погрузился в глубокое размышление, которое товарищи его не прерывали.

Потом он резко поднял голову:

– Значит, так, ребята: начинаем сегодня вечером.

– С пастора Дюфура?

– Конечно.

– В котором часу выходим?

– В десять, как луна зайдет.

– С лошадьми?

– Нет, без лошадей обойдемся.

– Как же?

– В девять пройдет почтовая карета на низ, с ней и переедем.

– Да нет, капитан, – возразил Коробейник, – в девять часов карета идет на верх.

– Для нас повернет назад.

– А пассажиры?

– Слезут.

Все молча поклонились.

– Теперь, – завершил обсуждение капитан, – кто хочет есть – доставайте провизию. А я посплю.

Капитан лёг на землю у большого сундука и, подложив себе под голову обе руки, закрыл глаза.

XI

Теперь вернемся в дом паромщика Симона Барталэ.

Мы помним, что в прошлую ночь он не ложился.

Симон как раз собирался поспать, когда в дверь постучали Стрелец с Коробейником, повстречавшиеся по дороге и вместе дошедшие до перевоза. А там он с ними проболтал до утра, конечно, не подозревая, сколько важного выболтал мнимому коробейнику.

Так что Симон был сонный, усталый, в первом часу ночи скудно поужинал, а потом уселся у камелька и тут же уснул. Хотя Симон был паромщиком, в нем что-то было от кучера дилижанса, который передает вожжи форейтору, а сам засыпает.

За тридцать шагов до станции кучер машинально просыпается, вылезает из кареты, стучится в дверь, перепрягает лошадей и опять засыпает до следующей станции.

Так и Симон.

В дурное время года на пароме Мирабо почти никого не бывало, кроме дилижансов. Тот, что ехал из Экса наверх, в Альпы, проходил часов в десять-одиннадцать вечера, обратный дилижанс – незадолго до рассвета.

Поэтому Симон спал с семи до десяти часов вечера, просыпался, даже еще не заслышав почтового рожка, перевозил карету на верх, ложился опять и просыпался уже тогда, когда приходило время встречать обратный дилижанс на другом берету.

Так что в этот вечер Симон возмещал предыдущую бессонную ночь.

Ровно в половине одиннадцатого прибыла карета на верх с кучером Гаво. Она была битком набита: пассажиры ехали на ярмарку в Маноск.

Гаво проворно спрыгнул на землю и сказал Симону:

– Ты только не рассказывай, что с нами вчера вечером было, ладно? Тут женщины, дети – еще напугаются.

Симон кивнул. Да и не хотелось ему разговаривать.

Когда карета уехала, Симон скоренько вернулся домой, лёг на постель и уснул глубоким сном. Но не прошло и часа, как он вдруг проснулся и кинулся к двери. Сквозь сон он что-то услышал: как будто почтовый рожок доносился издалека.

Сначала Симон подумал, что уже пять часов утра. Но часы в деревянном футляре, тикавшие в углу, развеяли эту иллюзию.

На часах было без двадцати двенадцать.

Тогда Симон решил, что это все во сне, и стал протирать глаза. Рожок звучал по-прежнему.

Симон открыл дверь и ступил за порог.

Нет, это был не сон: он все услышал верно. На другом берегу красной точкой светился фонарь дилижанса, а рожок звучал еще громче.

Обратная карета с Альп, проходящая через паром в пять утра, никак не могла быть здесь теперь, еще до полуночи. К тому же каждый кучер трубит в рожок по-своему, и Симон ясно узнавал мелодию Гаво.

Но ведь Гаво был здесь всего час назад.

На лбу у Симона выступил холодный пот. Он догадался – и боялся себе поверить.

Все же он спустился к берегу, отвязал барку, взялся за лебедку, и паром потянулся по своим воздушным рельсам к другому берегу.

Чем ближе он подходил к нему, тем лучше Симон узнавал и карету, и тройку серых лошадей. Потом он услышал голос:

– Давай, Симон, давай поживей! – кричали с берега.

Это был голос Гаво, но какой-то дрожащий и сдавленный, словно от страха.

Симон причалил к правому берегу.

Ночь была безлунной и почти беззвездной, но фонарь дилижанса светил далеко – и у Симона вдруг волосы встали дыбом.

На облучке рядом с форейтором сидел человек, в карете рядом с Гаво – еще один. Они были в черных балахонах и с пистолетами у пояса.

Еще несколько человек в таких же балахонах высунули головы в капюшонах из окон, и у дрожащего Симона никаких сомнений не осталось.

Можно было подумать, что дилижанс перевозит целую монашескую обитель – но это были не простые монахи, а черные грешники.

Гаво вышел из кареты и помог вкатить ее на паром.

То же сделал один из черных братьев.

Каждый взял под уздцы одну из пристяжных, и дилижанс въехал на баржу.

Гаво был бледен и дрожал всем телом от возбуждения, но и слова не смел сказать. Да и Симон без всяких пояснений понимал, что тут происходит.

Неподалеку от трактира "Черный голубь" люди в капюшонах остановили дилижанс, высадили трепещущих пассажиров, а кучера с форейтором заставили под страхом смерти отвезти себя на другую сторону Дюрансы.

Баржа вернулась на левый берег.

Тогда главарь черных грешников – тот, кого называли капитаном, – сказал Гаво:

– Теперь ступай. Карету с дилижанса можешь не вывозить, мы знаем дорогу.

От голоса этого человека Симон вздрогнул.

Перевозчик уставился на него, словно желая проникнуть взглядом под капюшон и увидеть скрытое лицо.

– Господи, – прошептал он, – как будто его голос… И тот же рост… и та же походка…

И когда капитан проходил мимо лебедки, Симон тихонько сказал:

– Господин Анри…

Капитан дернулся и так же тихо произнес:

– Берегись, друг мой Симон, не всякое имя следует говорить вслух!

Как ни тихо он это сказал, нашлось ухо, которое услышало его слова, – ухо кучера Гаво.

И когда все черные братья сошли на берег, а отпущенный ими в свою дорогу дилижанс поплыл на пароме обратно на правую сторону, Гаво подошел к побледневшему, безмолвному Симону и шепнул:

– Я тоже подумал, как и ты.

Симон вздрогнул.

– У меня слух дюже тонкий, – подмигнул кучер.

– Ты о чем?

– Ну, я все слышал.

– Что слышал?

– Ты знаешь этого капитана?

– Не больше твоего.

– Значит, знаешь. Я-то его знаю. Ладно, – тихонько сказал Гаво, – что сказано, то сказано.

Симон ничего не ответил – только тяжело вздохнул.

* * *

Как ни устал Симон, но, вернувшись домой, уснуть не смог.

Всю оставшуюся ночь он провел в несказанной тревоге. Двадцать раз он выходил из дома и поднимался на холмик, с которого было видно далеко вдоль берега.

Куда отправились черные грешники?

Загадка!

Наконец часов около трех Симону показалось, что в ночи рассвело и небосвод окрасился багровыми отсветами. Паромщик опять взобрался на холм.

И тогда он увидел вдали языки пламени и клубы дыма, которые, казалось, заволокли всю деревню Сен-Поль-ле-Дюранс и зловеще поднимались ввысь на горизонте.

Потом, через четверть часа, он увидел, как со скалы на скалу, по крутым тропкам, спускавшимся с горы к речному берегу, скачет и карабкается будто бы стадо коз: то черные братья возвращались со своей страшной вылазки и спешили к парому Мирабо.

Симон, весь дрожа, вернулся в дом. Он подошел к нему одновременно с людьми в капюшонах.

Капитан, с пистолетом в руке, отрывисто приказал:

– Перевози!

Голос теперь казался измененным – звучал не так, как всегда.

Капитан подошел ближе и сказал:

– У тебя бывает длинный язык… Берегись, Симон!

Растерянный паромщик кивнул: ни слова, мол, не скажу… А сам печально подумал: "Прав был Стрелец… А ведь еще сегодня утром я голову отдал бы на отсечение, что Венаски – добрые люди!"

XII

– Вот и настали дурные дни! – воскликнул старик Жером, ставя ружье в угол к очагу.

Старик Жером был егерем в замке Монбрен. В восемь часов вечера он вошел в кухню, промокший до нитки – вода с него так и лилась.

Слуги замка сидели у огня под огромным каминным навесом.

Все были молчаливы и печальны.

Там были кухарка Нанетта, служанка Марион, Антуан – лакей господина Жана де Монбрена, и "Красавчик" – конюх, что ловко седлал кобылку медемуазель Жанны, а если надо, ехал за ней следом.

Погода была жуткой.

Ветер дул, как бешеный, дождь яростно хлестал в окна, буря так завывала в каминной трубе, что временами казалось: весь замок дрожит на старом фундаменте, качается и вот-вот рухнет. Иногда молния разрывала тьму, освещая бледным отблеском башенки замка, и снова наступала полная ужаса тьма.

Жером отряхивал мокрую блузу и все твердил:

– Дурные, дурные дни настали…

Красавчик – парень остроумный – повернулся в его сторону и сказал:

– Чему ж удивляться, дядя Жером: после Всех Святых, говорят, черт за сковородку берется.

– Пойди переоденься, Жером, бедненький, – сказала Нанетта. – Ишь, на тебе нитки сухой нет.

Жером покачал головой:

– Нет, я не про погоду, – сказал он. – Погода что: нынче дождик, завтра ветер, послезавтра солнце светит. Не то я называю дурными днями.

Жером был высокий, еще крепкий старик, бывший солдат, прямой, как жердь. Переодеваться он не пошел, а взял стул, сел на него верхом и подставил спину огню.

– И в самом деле, – сказала старая служанка Марион. – Я ли в жизни всего не повидала – уже семьдесят второй год пошел, – а не думала, что господин Жан с господином Жозефом могут рассориться.

Жером сердито дернул длинный ус и пробормотал про себя что-то неразборчивое.

– Бедная мамзель Марта – уж как она плакала сегодня, когда уезжала!

– И господин Жозеф тоже плакал, – сказал Красавчик, – а вот господин Жан нет.

– А я, – сказала Нанетта, – все равно не могу поверить, что все это правда.

– Да нет, девочка моя, – ответила старая служанка, – все-таки правда. Господин Жозеф с дочкой уехали из замка и поехали на зиму в Экс, а с господином Жаном они разругались, а у господина Жана, сами знаете, характер еще тот, если ему кто слово поперек скажет…

– Да что же у них такое случилось? – спросил Красавчик.

– А этого никто толком не знает.

– Я-то знаю, – сказал Жером, – только знать буду про себя. А теперь я вам, ребята, хороший совет дам.

Все посмотрели на старого егеря.

– Я господина Жана хорошо знаю, – повторил Жером. – Он от малой искорки пожаром вспыхивает. Станете ему напоминать о брате и о барышне – он только пуще будет гневаться.

– Ни словечка ему про них не скажем, – ответила Марион.

– А нужно так, – продолжал егерь, – как будто вы про обоих в жизни не слыхали. Тогда настанет время, гнев его пройдет, господин Жан сам поедет в Экс, и все будет хорошо.

– Вот я точь-в-точь то же думаю, – сказала старая служанка.

– Так вы говорите, – вступил в разговор лакей Антуан, – господин Жан не плакал, когда другие господа уезжали?

– Чего не было, того не было, – ответил Красавчик.

– Значит, не было. Зато потом он пошел к себе в комнату, сел у окна, долго смотрел коляске вслед, а когда она из вида скрылась, обхватил голову руками и расплакался.

– И вечером сегодня ужинать не стал.

– Так вот, – вдруг сказал Жером, – об этом всем я не печалюсь. Два брата всю жизнь вместе прожили – небось скоро помирятся. А вот те, черные грешники…

Все, кто был на кухне, содрогнулись.

– Знаете, что они сделали третьего дня?

– Пастора Дюфура сожгли, так ведь?

– Вместе с домом.

– Сегодня замучились бы поджигать, – заметил Красавчик. – Дождем бы сразу все затушило.

– А у меня все равно сердце не на месте, – сказала старая Марион. – После той беды, что случилась у нас когда-то…

– Так ведь Большой Венаск уже помер.

– Так у него племянник есть…

Жером пожал плечами.

– Нет, его я не боюсь, – сказал он. – Да никто и не доказал, что это был Большой Венаск. Я вот в это не верю.

– Ох, если бы так! – отозвалась Нанетта.

– Все равно, – заметил Красавчик, – сегодня двери лучше все запереть.

– Да зарядить все ружья, какие есть в доме, – сказал Жером.

– Ну, сегодня ночью они все равно не явятся, – тихонько сказал лакей.

– Как знать, как знать…

– Дождик вон какой сильный.

– Таким дождик – не помеха, – пробурчал Жером.

Старуха Марион вздрогнула.

– Жером, – сказала она, – уж не узнал ли ты что?

– Что все знают, то и я знаю. Опять явились черные грешники и пастора Дюфура сожгли живьем.

– И все?

– Может, и не все, только это не ваше дело. Ну ладно, – продолжал егерь (похоже, его тут привыкли слушаться). – Идите-ка спать.

С этими словами он переглянулся с мужчинами, бывшими в кухне: конюхом Красавчиком и лакеем Антуаном. Старуха Марион, Нанетта и посудомойка, не проронившая за весь разговор ни слова, встали с мест.

– Огонь я потушу, – сказал Жером. – А пока ружье себе почищу, чтобы не заржавело.

Женщины вышли и пошли на верхний этаж замка – там у них было жилье.

А старик Жером сказал:

– Вот теперь и поговорить можно.

– Что у тебя такое? – спросил Антуан.

– Похоже, у черных грешников что-то такое о нашем замке на уме.

Красавчик слегка побледнел.

– Нынче вечером, незадолго до того, как солнце зашло, – рассказывал Жером, – шел я через виноградник, вон там, около трактира "Черный голубь".

– И что? – спросил Антуан.

– Вдруг моя собака повела носом, уши навострила, рычит…

– С чего это?

– Ну, я пошел за ней и вижу: кто-то в черном бежит со всех ног.

– Что, черный грешник?

– Грешник, не иначе. Я было хотел стрельнуть ему вслед, да у меня с собой только дробь была, а он уже далеко убежал. А собака за ним побежала.

Я ее подозвал, направился в сторону "Черного голубя" да и заглянул туда.

– Невеселый кабак, – заметил Красавчик.

– И хозяин там сволочь редкостная – Жан-Мартен. Шесть лет на каторге пробыл.

– Пробыл, верно, – сказал Красавчик. – Только давно это было, а как вернулся, так за ним ничего не замечали.

– А все равно, – тихонько сказал Жером. – Кое-что за ним наверняка есть.

– И что же?

– А то, что в его трактире у черных грешников штаб.

– Да ну!

– Я и раньше догадывался, а теперь, говорю вам, почти что наверняка знаю.

– Откуда знаешь?

– Сейчас расскажу. Как только я зашел, начался дождик. Пару лет назад я Жану-Мартену здорово помог. К нему пришли описывать трактир, а у меня было немного денег – я ему одолжил. Не его ради, он-то сам сволочь, а ради его жены – ее отец был хорошим человеком. Вот я вошел, жена его меня и спрашивает: "Поужинаете у нас?" "Да и переночуйте, – говорит Жан-Мартен, – дождик на всю ночь зарядил". Я поужинал. Он мне и наливать стал, да так подливал, что я понял: им надо меня непременно на ночь оставить. Тут я спохватился, взял ноги в руки и сюда прибежал.

– И все? – спросил Антуан.

– Все, да не совсем. Еще они с женой все время переглядывались так беспокойно, а пока я там ел, за окном то и дело свистели, а Жан-Мартен мою лампу поставил на окошко.

– Вот оно что!

– Так что надо нам приготовиться, – сказал Жером.

– И на ферме людям сказать.

– Уже сказал.

– А хозяину?

– Это мы посмотрим. Я Нептуна с Венерой с цепи спустил.

Нептуном и Венерой звали двух огромных волкодавов горской породы.

И не успел старик Жером произнести эти слова, как вдруг сквозь грохот бури за окном послышался собачий вой. И тут же зловеще застучал бронзовый молоток, подвешенный к входной двери замка.

Жером кинулся к ружью, а двое товарищей его побежали в оружейную комнату возле прихожей и схватили по двуствольному карабину.

Собаки выли, а молоток стучал и стучал в окованную железом дубовую дверь.

XIII

Замок Монбрен не вчера был построен и в старые добрые времена феодальных войн выдержал не одну осаду.

С тех пор две башни потеряли верх, илистые рвы засыпали, подъемный мост убрали, но остались еще добрые стены метровой толщины, окна с толстыми железными решетками, а в двери большая решетка с окошком, как в монастыре.

Старик Жером открыл окошко и посмотрел, кто стучит. Это был фермер.

Вечером на ферме запирали ворота двора, загоняли туда собак и спали под их охраной. Жили на ферме человек шесть мужчин и столько же женщин.

Это были: фермер по имени Мартен Бидаш, его три сына – здоровые молодцы тридцати, двадцати пяти и двадцати двух лет, – два работника, жена фермера, дочери фермера, пара служанок и пастушка.

Уже полтораста лет семья Бидаш из поколения в поколение арендовала ферму в этом замке.

Хозяева переменили веру, вернулись в католичество, но фермеры оставались убежденными протестантами и даже на службу к себе принимали только протестантов.

Папаша Мартен Бидаш был лет пятидесяти пяти, высокий, крепкий и смелый. Сыновья были ему под стать, жена и дочери тоже. У них был дом суровых пуритан, со скрупулезной точностью исполняющих свой религиозный долг, и по всей округе их держали за очень уважаемых людей.

В 1815 году они очень хорошо себя показали, когда банда черных грешников осадила замок: дрались, не жалея себя, а самый старший сын фермера тогда был убит.

Два дня назад прошел слух, что черные братья опять объявились. Тогда Мартен Бидаш посмотрел на ружье, висевшее возле камина, и тихонько сказал:

– Пусть только сунутся… ответят они за моего мальчика!

А сегодня, час тому назад, старик Жером, прежде чем вернуться в замок, заглянул на ферму.

Лил проливной дождь, и фермерская семья безмятежно ужинала.

Вошел Жером, сделал хозяину какой-то странный знак, а вслух сказал:

– Выйдем на минутку, дядя Бидаш, у господина Жана к тебе дело есть.