Текст книги "Капитан чёрных грешников"

Автор книги: Пьер-Алексис Террайль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

– Я вас внимательно слушаю, сударь, – заверил господин де Сен-Совер.

– Я друг детства и школьный товарищ господина Анри де Венаска, – продолжил рассказ господин д’Англези.

– Ах, вот оно что!

– Мы никогда не теряли друг друга из вида, и когда ему понадобилась моя рука, я был готов прийти ему на помощь. Но лишь неделю назад мы узнали, что господин де Венаск, приговоренный к смерти за вандейские дела, но потом помилованный, находится в тюрьме по нелепому обвинению в преступлении, которого он никак не совершал.

– Сударь, – ответил господин де Сен-Совер, – именно потому, что верю в его невиновность, я теперь в Оллиуле. Но вера еще не уверенность.

– Это я знаю, сударь.

– И теперь я ищу доказательства его невиновности.

– Это доказательство я и моя семья готовы вам предоставить, если действительно дело в том, чтобы установить, где был господин де Венаск с тридцатого апреля по десятое мая.

Господин де Сен-Совер в ответ кивнул.

– Эти одиннадцать дней господин де Венаск провел в Сен-Назере у меня в доме.

– Верно ли вы говорите, сударь? – воскликнул господин де Сен-Совер, и лицо его осветилось внезапной радостью.

– Я пришел сюда, чтобы вам доказать это, сударь, и у меня к вам есть просьба.

– Я вас слушаю.

– Нынче же вечером отправиться со мной в Сен-Назер. Нет-нет-нет, – поспешно добавил господин д’Англези, – не беспокойтесь, вам не придется идти пешком. В конце этой тропы будет проезжая дорога, а на ней нас ждет мой тесть в тележке.

– Едемте, сударь! – ответил господин де Сен-Совер.

И они пошли через виноградник.

III

Пока они скорым шагом шли рядом, господин д’Англези продолжал свой рассказ:

– Мой тесть, как и я, – человек благородного происхождения, разоренный революцией. В 1814 году он поступил на службу в таможню.

В 1830 году он некоторое время колебался, поступать ли согласно своим убеждениям – а они роялистские, – или сохранить свое скромное место.

Я только что женился на его дочери. Уйти в отставку – значило всем троим остаться без всяких средств. Мы принесли присягу новому порядку, но сердца наши, должен вам признаться, принадлежат свергнутой династии.

Поэтому, когда господин де Венаск попросил нас дать ему убежище, мы его со всей готовностью приняли.

– Простите, сударь, – перебил его господин де Сен-Совер, – угодно ли вам разрешить мне задать один вопрос – вернее, попросить разъяснить одно слово, которое вы сейчас сказали?

– Пожалуйста, сударь.

– Вы сказали "убежище"?

– Да, именно.

– Стало быть, господина де Венаска кто-то преследовал?

– Нет, сударь, но он скрывался.

– От кого?

– Позвольте мне все объяснить, сударь, – сказал господин д’Англези. – Господин де Венаск уже несколько месяцев принадлежал к тайному обществу дворян, посвященных в планы высадки герцогини Беррийской во Франции.

– Это я знаю.

– Каждому из них было назначено определенное место ожидания на берегу моря, так как никто не знал, где именно "Карл Альберт" высадит свою высочайшую пассажирку.

Сен-Назер, в отличие от города того же имени в устье Луары, – не морской порт, но там есть маленькая бухта, где можно надежно встать на якорь, так что какое-то время предполагали, что высадка может произойти и там.

– Так-так, – сказал господин де Сен-Совер. – Начинаю понимать.

– Тогда, сударь, – продолжал господин д’Англези, – господин де Венаск написал ко мне, напомнил о старой дружбе и спросил, не могу ли я укрыть его на несколько дней у себя. Он не сообщил нам, какова его цель, и мы целые сутки, ничего не зная о происходящем, ломали себе головы, от кого это он вдруг скрывается.

Он назначил нам встречу близ Оллиуля. Там мы с тестем встретили его, а я даже помог ему поднести вещи.

В Сен-Назер мы приехали ночью, и никто не видел, как он входил в наш дом, кроме, правда, помощника начальника таможни, но тот не знал и не знает его имени.

– И он десять дней пробыл у вас?

– Ровно десять. На одиннадцатый мы узнали, что герцогиня высадилась близ Марселя, и господин де Венаск поспешно отправился туда.

– Сударь, – сказал тогда господин де Сен-Совер, – ваши слова звучат так искренне, что я убежден совершенно. Но я не только человек, но и следователь, так что простите, если следователь попросит вас предъявить материальные доказательства.

– Чтобы дать их вам, сударь, я и пригласил вас последовать со мной в Сен-Назер.

Когда молодой таможенник произнес эти слова, они дошли до конца тропы, выводившей на проселочную дорогу, каких очень много в Провансе.

Там господин де Сен-Совер в последних лучах вечерних сумерек увидел кабриолет. Некий человек поспешно соскочил с него и побежал навстречу путникам.

– Господин де Жув, мой тесть, – представил его господин д’Англези.

Господин де Сен-Совер обменялся приветствиями со старым таможенником, господин д’Англези усадил обоих в кабриолет, сам забрался на козлы и взялся за поводья.

Лошадь побежала быстрой рысью.

Тогда начальник таможни сказал молодому следователю:

– Мы, сударь, люди служивые, и долг службы не исполнили, зато поступили, как подобает дворянам. Господин де Венаск мог в первый же день доказать свою невиновность. Он этого не сделал, чтобы не навредить нам.

– Нет ничего вернее, – подтвердил господин де Сен-Совер. Теперь он понимал, почему заключенный так упорно не хотел говорить, где находился в эти десять дней.

– Но вы понимаете, сударь, что мы на это не согласны, – вступил в разговор господин д’Англези. – Нас, конечно, уволят – что ж, пускай!

– Как знать… – произнес господин де Сен-Совер.

– Что вы, сударь! – возразил начальник таможни. – Амнистия, дарованная мятежникам, не может распространяться на королевских служащих вроде нас.

– Может быть, вы и ошибаетесь.

– Так или иначе, – сказал господин д’Англези, – дольше мы молчать уже не могли.

Господин де Сен-Совер кивнул, желая тем сказать: я совершенно того же мнения.

Через час кабриолет подъехал к дому начальника таможни на самом берегу моря.

От деревни он стоял на ружейный выстрел.

К господину де Сен-Соверу подошла молодая женщина с ребенком на руках.

– Моя жена, – представил ее господин д’Англези.

– Сударь, – сказал начальник таможни, – свидетельства нас троих будет вам недостаточно, но есть еще показания слуг и моего помощника, который все эти десять дней бывал у нас ежедневно и видел господина де Венаска.

Фотографии в те далекие времена еще не было, но органы правосудия уже пользовались чем-то подобным. Уезжая второй раз из Экса, господин де Сен-Совер велел сделать карандашный портрет господина де Венаска.

Сходство портрета было совершенным.

Садовник и горничная без колебаний признали в нем того молодого человека, который прожил у них десять дней.

Помощник начальника таможни также узнал его и показал еще, что 9 мая вечером, зайдя к своему начальнику за распоряжениями, он видел барона за столом.

Это показание и было тем материальным доказательством, в котором нуждался господин де Сен-Совер.

Он переночевал в Сен-Назере, на другое утро его отвезли в Оллиуль, и он тотчас же уехал в Экс.

Приехав туда, он тотчас же прошел в тюрьму к господину де Венаску и сказал ему:

– Сударь, завтра утром я с разрешения королевского прокурора подпишу постановление о вашей непричастности к преступлению, и вы будете свободны.

Господин де Венаск изумленно посмотрел на него.

– У меня, – продолжал господин де Сен-Совер, – есть доказательства, что первые десять дней мая вы провели в Сен-Назере.

Анри побледнел:

– О, сударь, если так – я лучше останусь в тюрьме!

Но тюрьма – не то местожительство, которое выбирают: немногие приходят туда добровольно, однако и не всякий волен там оставаться.

Господин Анри де Венаск сразу же твердо объявил, что лучше он будет сидеть в тюрьме, чем допустит, чтобы его друзья были скомпрометированы. Но господин де Сен-Совер успокоил его, сказав, что они с прокурором не обязаны гласно мотивировать постановление об освобождении, а значит, господина д’Англези с его тестем никто не побеспокоит и ничто не скомпрометирует.

Тогда Анри де Венаск воскликнул:

– Но если я теперь оправдан – кто же преступник? Пока этот человек не будет найден, в обществе некоторые по-прежнему будут обвинять меня!

Выйдя из камеры барона, господин де Сен-Совер сразу помчался в особняк Венасков на площади Альберта.

Там ожидали, полные упования на Бога, старая дева и юная девушка – тетушка и невеста.

При виде сияющего магистрата Марта де Монбрен радостно вскрикнула:

– Боже мой! Вы раздобыли доказательство, что Анри невиновен?

– Я принес эти доказательства вам, сударыня.

Марта разрыдалась; у мадемуазель Урсулы де Венаск нервы оказались крепче.

Она преклонила колени и поблагодарила Господа, но слез не проливала.

Что же тут удивительного, что невиновность ее племянника обнаружилась?

На другой день поутру Марта с тетушкой поспешили к тюрьме.

Постановление об освобождении поступило поздно вечером.

Господин де Венаск хотел было остаться в тюрьме: во-первых, ради своих друзей, во-вторых, чтобы дать время найти настоящего капитана черных братьев, – но его решимость не устояла перед слезами невесты и мольбами тетушки.

И он позволил выпустить себя из тюрьмы.

Вечером в "Ежедневнике Экса" прочли:

"Сегодня утром барон Анри де Венаск вышел на свободу.

Были получены неопровержимые доказательства его непричастности к преступлению, и мы рады объявить об освобождении этого молодого человека, принадлежащего к одному из лучших семейств Прованса и полгода назад исполнившего свой долг в Вандее.

Но остается тот вопрос, ответ на который, казалось, был получен с арестом господина де Венаска.

Капитан черных братьев – человек, стрелявший в господина Жана де Монбрена, говоря, что любит его племянницу, – вновь стал каким-то баснословным персонажем.

Мы можем лишь утверждать, что преступление было совершено в первую неделю мая, а господин де Венаск отбыл из тех мест 27 апреля.

Надеемся, что следствие найдет настоящего преступника и удовлетворит интерес общества к этому делу".

Эта статья взволновала весь аристократический круг Экса, а господин де Сен-Совер наконец получил письмо от своего дяди – советника Феро.

Это письмо направилось сначала в Тулон, потом в Оллиуль – и каждый раз оно приходило на следующий день после отъезда господина де Сен-Совера.

Господин Феро желал видеть книгу постояльцев гостиницы – очевидно, затем, чтобы посмотреть на ту необычную букву "д", которая присутствовала в росписи одного из загадочных путешественников.

Молодой магистрат глубоко верил в способности своего дяди – тем более что он первый догадался о невиновности господина де Венаска.

Письмо господина Феро обещало многое.

Старый прокурор явно напал на след истинного преступника, и теперь надо было помогать ему в решении задачи, за которую он взялся.

Господин де Сен-Совер поспешил в особняк Венасков.

– Господин барон, – торопливо заговорил он, схватив Анри за обе руки, – вам здесь делать больше нечего – ваше место теперь в Бельроше. В Эксе никто не сомневается в вашей невиновности, но на берегах Дюрансы найдутся такие, кто скажет: вы, дескать, воспользовались высокой протекцией, чтобы выйти на свободу.

– Уж это наверняка, – сказал Анри.

– Так вам надобно быть в Бельроше, когда настоящего преступника схватят, а день этот недалек.

– Как вы сказали? – воскликнул барон.

– Прочитайте-ка…

И господин де Сен-Совер показал ему письмо советника Феро.

В тот же день господин де Венаск, его тетушка, мадемуазель де Монбрен и ее отец уехали из Экса.

Скорое замужество мадемуазель де Монбрен и Анри де Венаска уже ни для кого не было секретом; ходил даже слух, что дядя Жан забыл о старой вражде и дал согласие на этот брак.

Господин же де Сен-Совер уехал в Ла Пулардьер.

Дядя с нетерпением ждал его.

Первое, что сделал молодой следователь, – положил перед дядей книгу проезжающих из гостиницы в Тулоне.

Тогда господин Феро открыл ящик стола и достал оттуда расписку в получении десяти тысяч франков, данную Фосийоном-сыном.

Господин де Сен-Совер не удержался и вскрикнул.

Тот проезжающий в Тулоне подписался Альфредом, потом Бертрандом.

Буква "д" на конце имени "Леопольд" была в точности та же самая, что и в тех именах.

Ведь Николя Бютен сначала написал фамилию, а потом уже имя: "Фосийон Леопольд".

– Теперь, – спокойно сказал господин Феро, – мы установили его личность и можем действовать.

IV

Получив доказательство, что Леопольд Фосийон и проезжий, называвший себя то Альфредом, то Бертрандом, одно и то же лицо, господин Феро на мгновение глубоко опечалился.

Итак, сын несчастного капитана Фосийона – бандит, убийца, и все, что сделано для этой семьи, ничего не дало!

А господин де Сен-Совер с того самого момента, когда стал следовать дядиным советам, должен был только слушать его и дожидаться его действий.

И вот наконец господин Феро поднял голову и спросил срывающимся еще голосом:

– Ну и что же ты сделал бы теперь, по твоему собственному разумению?

– Выписал бы ордер на его арест.

– И сделал бы неправильно.

– Почему же?

– Потому что через неделю тебе пришлось бы отпустить его за недостатком улик.

– Но дядюшка…

– Из десяти экспертов-графологов не больше пяти скажет, что все буквы "д" написаны одной и той же рукой.

– А остальные?

– Воздержатся от суждения. Да и что это доказывает? Леопольд Фосийон ездил по Провансу, меняя имена, – но это еще не значит, что он и есть капитан черных братьев.

– А вырванные листы из гостиничных книг?

– Невозможно доказать, что это сделал он.

– Так-то оно так, – сказал господин де Сен-Совер, – но ведь нашего убеждения это не поколеблет?

– Разумеется, – ответил господин Феро, – но, друг мой, убедись лишний раз и в том, что когда следователь пришел к твердому убеждению, он сделал только половину дела. Ему, быть может, и достаточно убеждения, но присяжным требуется нечто большее: улики.

– Да. Это так.

– А улик-то у нас и нет – по крайней мере, до сих пор не было.

– Что же нам делать?

– Ждать.

– Нужные улики сами с неба к нам не свалятся.

– Как знать…

И господин Феро рассказал племяннику, что случилось после его возвращения в Ла Пулардьер: как он разговаривал с паромщиком Симоном, как ходил в Ла Бом, как тем же вечером встречался с Леопольдом Фосийоном и как пропал коробейник Рабурден.

Поведав, как, по его мнению, коробейник был убит Николя Бютеном, господин Феро сказал:

– Вот он-то нас и выведет на преступника.

– Он же погиб?

– Вот его гибель и погубит Николя Бютена.

– Каким же образом, дядюшка?

– Рабурден из Марселя.

– И что же?

– Он действительно был маляром. У него была лавка, жена, соседи. Теперь он пропал, они встревожатся. Нет ничего легче, как убедить жену подать прошение в прокуратуру.

– А потом?

– Прокуратура заведет дело. Установят, что Рабурден два месяца работал в Мирабо и однажды вечером ушел оттуда вместе с Леопольдом Фосийоном, он же Николя Бютен, провожавшим его до дилижанса.

Паромщик и кучер дилижанса покажут, что ни того, ни другого не видели. Обратятся ко мне, и я покажу, что Фосийон в тот самый вечер был у меня и я дал ему десять тысяч франков, чтобы, как он утверждал, заплатить Ра-бурдену за молчание.

Вот тогда-то можно будет выписывать ордер на арест этого человека: он будет в наших руках.

Все это господин Феро изложил с четкостью и ясностью человека, который сорок лет служил правосудию и получил бесценный опыт.

– Вы совершенно правы, дядюшка, – сказал господин де Сен-Совер. – Так мне завтра ехать в Марсель?

– Нет, погоди.

– Однако…

– Я полагаю, ты должен еще на несколько дней остаться здесь. Ты приехал ко мне в гости. Здесь ты не следователь, а мой племянник.

Приезд господина де Венаска в Бельрош станет немалым событием.

– Разумеется.

– Повсюду кругом заговорят об этом деле. У каждого найдется что сказать, – и, может быть, обнаружится еще что-то необычное.

– И это возможно, – сказал господин де Сен-Совер.

Господин Феро немного помолчал в задумчивости и спросил:

– Помнишь, я тебе говорил про человека необычайно высокого роста, которого приняли за шевалье де Венаска?

– Помню, дядюшка.

– Он разбойничал с первой шайкой черных грешников. Возможно, был он и во второй шайке.

– Да?

– Я не верю в исправление людей, которые грабили, убивали и дожили до седых волос. Этот негодяй – хороший фермер, но временами наверняка берется за старое.

– И что же?

– А то, друг мой, что он, я полагаю, участвовал и в делах нынешней шайки.

– Да-да-да!

– Он ведь там был под началом у Фосийона?

– Естественно.

– Теперь вообрази: я вдруг сведу их вместе неожиданно для обоих.

– Тогда они, конечно, так или иначе выдадут друг друга. Но как же вы их сведете?

– Это уж мое дело.

В этот миг слуга отворил дверь залы и объявил, что ужинать подано.

– Пойдем, – сказал господин Феро. – А о делах поговорим завтра перед моим отъездом.

– Отъездом?

– Да, я отъеду недалеко, на пять лье, не более.

И без всяких дальнейших объяснений господин Феро обратился к старому слуге:

– Жан, приготовь тележку, запряги завтра, в восемь утра.

V

На другое утро господин Феро отправился в дорогу. Племяннику он так и не стал ничего объяснять.

– Я вернусь вечером, – только и сказал он, уезжая. – Так что передохни: ты много наездился в последнее время. Жди меня и не беспокойся.

Мы уже не раз говорили, что господин Феро был человеком простых нравов.

Он взобрался на тележку, принял из рук слуг поводья и кнут, причмокнул и погнал тяжеловатой рысью грузную кобылу, которая по праздникам была упряжной, а по будням ходила за плугом.

С собой он никого не взял.

Он был, бесспорно, самым богатым землевладельцем в округе.

Фермы у него были повсюду: от Пертюи до долины Тур-д’Эг, от окрестностей Алта до Курмаренской долины.

В сторону Курмарена он теперь и направился.

Господин Феро никогда не держал управляющего: все свои дела он вел сам.

На десятки километров кругом все его знали и нисколько не удивлялись, видя, как он разъезжает в тележке то туда, то сюда: получить арендную плату, подписать новый договор, разделить с издольщиками урожай.

В Курмарене у господина Феро тоже была ферма.

Эта ферма находилась рядом с той, которую нанимал старик колоссального роста, мрачную историю которого мы уже знаем.

На эту-то ферму и направился советник – и приехал туда после трех часов пути.

У господина Феро для такой поездки наметился весьма правдоподобный предлог.

Ферма его держалась "исполу", то есть фермер платил не деньгами, а отдавал половину урожая.

Каждый год господин Феро сам делил урожай, но арендатор его был человеком честнейшим, так что советник особо с разделом никогда не торопился, полагая, что в фермерских закромах зерно будет в такой же безопасности, что и в его собственных.

И вот наконец господин Феро поехал на свою ферму. Она называлась Ла Курбетт.

По дороге он проехал мимо фермы великана и увидел, как тот работает в поле.

Великан узнал его тележку и снял картуз.

В Ла Курбетт господин Феро прежде всего согласился разделить простую деревенскую трапезу, приготовленную арендаторшей, потом немного отдохнул и приступил к разделу.

– Вот, сударь, – сказал ему арендатор, – прямо не знаю, где семенную пшеницу взять.

Чтобы понять эти слова, надо знать, что на юге никогда не пускают на семена собранное зерно, а всегда покупают в каком-нибудь другом месте.

– Что ж, – ответил господин Феро, – надобно послать за ним в Ла Пулардьер.

– Да нет, я знаю, где есть зерно превосходное, – ответил арендатор.

– Где же?

– Патриарх купил где-то на том берегу Дюрансы: вдвое больше, чем ему нужно, взял. Да с этим стариком свяжешься – не обрадуешься. Межевые камни по ночам переносит, картошку у нас ворует. Он бандит, а не фермер, не разговариваем мы с ним. А то бы я у него давно попросил на семена.

– Если только за этим дело, – ответил господин Феро, – так я у него сам попрошу.

Он очень обрадовался, что подвернулся предлог заехать к старику и сказал своему арендатору:

– Задай-ка моей кобыле овса, я через час уеду.

А сам пешком через поле пошел на ферму Патриарха.

Патриарх по-прежнему пахал. Господин Феро направился прямо к нему.

Старик опять снял картуз, остановил волов зычным "та!", воткнул стрекало^[5] в землю и стал поджидать гостя.

Ждал он, пожалуй, не без тревоги.

– Добрый день, сосед, – сказал ему господин Феро. – Ты вроде не в ладах с моим арендатором? Вот мне и приходится делать его дела.

– Э, господин советник, – ответил Патриарх, – арендатор ваш – тот еще хитрец; не будь я вам так обязан…

– Ладно, друг, ладно, не о том речь. Я с тобой договорюсь не хуже него. Есть у тебя пшеница на семена?

– Есть, как же, да славная.

– Не уступишь мне восемь мерок?

Патриарх, похоже, смутился.

– Что вы, господин советник, – ответил он, – как я могу вам в чем отказать? Вы мой благодетель.

– Об этом не надо, – сказал господин Феро.

– Как же "не надо"! – возразил патриарх. – Благодаря вам я честным человеком стал.

– Рад за тебя, друг мой.

– Вот теперь сам со своими делишками разбираюсь.

– И это хорошо.

– Эх, немного на свете таких людей, как вы, господин советник, – не унимался старик.

– Все, все, хорошо. Пошли посмотрим на твое зерно: разнимешь пораньше на четверть часика.

– Да нет, господин советник, уж и то по солнцу полдень.

И Патриарх "разнял" волов, то есть развязал веревку, которой плуг был привязан к ярму, и смирные животные медленно поплелись в сторону фермы.

Господин Феро с Патриархом пошли за ними.

VI

Ферма у Патриарха была, как говорится, нешикарная, но безупречно возделанная и хорошо ухоженная.

Всю дорогу господин Феро осматривал хорошо обрезанные шелковичные деревья, хорошо вспаханные поля, луг, перекопанный канавками, собиравшими и распределявшими дождевую воду.

Фермерский дом был заново оштукатурен, и господин Феро без труда убедился, что недостатка там ни в чем не было.

– Сколько у тебя детей, Патриарх? – спросил он, когда они переступили порог во дворе.

– Два сына и дочь, господин советник.

– С тобой живут?

– Нет уже, разъехались.

– Вот как?

– Дочку я только что выдал замуж за одного столяра в Тур-д’Эг.

– А сыновья что?

– Они друг с другом не ладят, а Жозеф, младший, и со мной не ладит тоже.

– Понятно…

– Уехал, нанялся в работники ниже по Дюрансе, где-то у Кавайона.

– А старший?

– Старший женился. Арендовал с женой ферму в Ладюре.

– Давно?

– В прошлом году на Иванов день.

– Как же ты управляешься?

– У меня два работника да пастух. И жена у меня еще крепкая, хоть и старше меня. Варит обед на всех.

Господин Феро осмотрел хозяйство во дворе, как осматривал землю.

Все повозки были новые, в хлеву стояла другая пара быков, а работник-возничий запрягал прекрасную крестьянскую лошадь, огромную, как тяжеловоз.

"Так! – подумал господин Феро. – Четыре года назад эти люди бедствовали, а теперь вон как славно живут!"

Жена Патриарха встретила господина Феро приветливо, но, по-видимому, ничего не знала о необыкновенных отношениях между ним и ее мужем.

В доме все точно так же говорило о достатке.

– Пойдем посмотрим на твою семенную пшеницу, – сказал господин Феро.

Патриарх повел советника в амбар.

Амбар был полон зерна.

– Как! – воскликнул господин Феро. – Ты еще не продал урожай?

– Нет, сударь.

– Когда же у тебя срок платить за аренду?

Патриарх широко улыбнулся:

– А я за неё больше не плачу.

– Пошли посмотрим на твоё зерно

– В самом деле? Как же ты так устроился, чтоб ничего не платить?

– Выкупил я ферму, – бесхитростно ответил великан.

Господин Феро и бровью не повел.

– Правда, в рассрочку, – уточнил Патриарх.

Господин Феро опять ничего не ответил.

Он осмотрел зерно, нашел его вполне годным и сказал:

– Я возьму восемь мерок. Почем оно теперь?

– По шестьдесят франков, сударь.

– Дороговато! – заметил советник, который любил торговаться.

– За семенное зерно недорого, сударь. Оно ведь первосортное.

– Значит, беру восемь мерок, – повторил советник, – это будет 480 франков. Но за деньгами тебе придется приехать в Ла Пулардьер.

– А я как раз завтра буду в Мирабо, – сказал Патриарх. – Там мой шурин трактир держит, нам с ним надо кое-что утрясти.

– Так вот и зайдешь в Ла Пулардьер на обратном пути.

– Хорошо, сударь.

– В котором часу?

– На самом закате, если вы не против.

– Договорились, – сказал господин Феро.

И вышел из амбара.

* * *

Через час господин Феро сидел в своей тележке, нахлестывал грузную кобылу и думал про себя:

"Патриарх выкупил ферму, выдал замуж дочь, помог сыну, заново купил весь инвентарь: на те деньги, что я ему дал тогда, этого всего не сделаешь. Когда я к нему ехал – подозревал его, уезжаю с прочной уверенностью. Впрочем, человек он более простодушный, чем бывают обыкновенно злодеи. Для него я действительно больше уже не прокурор и не судья. Стало быть, бояться мне нечего".

Не переставая размышлять, господин Феро продолжил путь в Ла Пулардьер.

VII

В тот вечер мизе Борель и ее сестра мадам Бютен негромко толковали между собой на садовой скамейке у дверей своего домика – той самой, где их несколько дней назад видел советник Феро.

Настала темная теплая ночь, ни один ветерок не колыхал ветвей деревьев.

– Рабурден уже неделю, как уехал, – говорила мизе Борель, – а муж твой все никак в себя не придет.

– Да, правда, – ответила мадам Бютен, – все так и ходит хмурый.

– И чем же тот человек так его околдовал? – спросила старшая сестра.

Младшая подняла глаза к небу:

– Ох! Муж мой и сам человек странный. Чем больше мы с ним живем, тем я его меньше знаю и больше боюсь.

– А скажи, малышка, – продолжала мизе Борель, – ты говорила, мужу твоему кошмары снятся?

– Ой, да какие страшные…

– Про убийства, про кровь, про разбой…

– А еще про гильотину.

– Часто?

– Да почти что каждую ночь. Потом вдруг просыпается, а я всегда притворяюсь, будто сплю. Боюсь, как он поймет, что я все вижу и слышу, так сразу меня и убьет.

– Ой, бедняжка! – тихонько сказала мизе Борель. – Не досталось тебе хорошей доли.

– Да что же это значит, что мужу такое все снится? – спросила мадам Бютен. – Скажи, ты, верно, знаешь.

Мизе Борель вздохнула, но ничего не ответила.

– Да скажи уж, – опять попросила ее сестра.

– Ну да ладно, – как будто через силу ответила старшая. – Сказать тебе, что ли, что я думаю про это?

– Сказать, сказать…

– Муж твой, значит, был моряком.

– Ну да.

– А потом на берег списался.

– Ага, когда на мне женился. Уж я бы не потерпела, чтобы он все время в море уходил.

Мизе Борель покачала головой:

– А может, и не потому… Может, он там что-то натворил.

– Натворил! – в испуге вскрикнула мадам Бютен.

– Может, и убил кого.

– Да ты что!

– И этот Рабурден с ним тогда был заодно – вот потому он здесь так и хозяйничал.

– Ой, не надо, молчи! – в ужасе закричала младшая сестра.

– Я просто так думаю, – спокойно объяснила мизе Борель.

– А чего это Рабурден у нас тут торчал?

– Денег дожидался.

– А муж мой, думаешь…

Мизе Борель заговорила еще тише:

– Ох, сказала бы я тебе еще что-то, да только…

– Что такое?

– Ты не поверишь.

– Поверю, сестра, поверю!

– Так вот, – набравшись храбрости, стала рассказывать вдова, – можешь себе представить: накануне того дня, как уехал Рабурден, я слышала – все так и есть, как я думала.

– А что ты слышала?

– Ты уже спала, я тоже свет погасила, да не заснула: дюже душно было. Встала и подошла к окну подышать. И тут гляжу через жалюзи – по саду два человека идут, как две тени: Рабурден и муж твой. Рабурден говорит: "Что мне не уехать – сперва только деньги надо получить".

– А муж что?

– Завтра, говорит, получишь. А тот ему: "Вот получу да и уеду". Потом они прошли, и больше я ничего не слышала.

– Стой, молчи! – вдруг воскликнула мадам Бютен.

Она поспешно вскочила.

В саду послышались чьи-то шаги по гравию.

– Это муж, – тихо сказала Алиса.

Николя Бютен ушел с утра на охоту, сказал, что идет далеко и вернется поздно. С собой он взял только немного хлеба с сыром, и на весь день женщины остались одни.

Теперь он в самом деле возвращался домой.

Он шел медленно, склонив голову, как человек, погруженный в глубочайшие раздумья.

Мимо женщин он прошел бы, вовсе их не заметив, если бы мадам Бютен не вскочила и не побежала к нему навстречу.

– А, вы тут сидите! – сказал он мрачным, могильным голосом, как будто его внезапно разбудили от дурного сна.

– Мы тебя ужинать ждем, – сказала мадам Борель.

– Есть не хочу, – ответил он грубо.

– Ты же рано утром ушел?

– Ну и что?

– Целый день не ел…

– Я приятелей встретил, мы в трактире пообедали.

– Много настреляли? – спросила мизе Борель.

– Ничего, – ответил он грубо.

Он вошел в дом, швырнул ружье в угол, тяжело уселся на стул и вновь погрузился в раздумья.

А две женщины с немым испугом уставились на него…

VIII

Мало того, что ягдташ Николя Бютена был пуст, мало того, что, осмотрев ружье, можно было убедиться, что он ни разу не выстрелил – по бледному, изможденному лицу его, по запыленным башмакам и забрызганным грязью гетрам всякий бы сразу понял, что он очень далеко ходил и весь день ничего не ел.

Женщины не смели ни о чем спросить его.

Они накрыли на стол, как обычно.

Сначала Николя Бютен не хотел садиться за ужин, потом все-таки сел и принялся лихорадочно глотать еду – а говорил, что не голоден.

Обычно он был очень воздержан и пил мало.

В этот вечер он целиком уничтожил стоявшую перед ним бутылку и сам пошел за другой. Он пил и ел, не говоря ни слова.

Наконец жена набралась храбрости и спросила:

– Что с тобой, друг мой?

Он вздрогнул, дико посмотрел на нее и сказал:

– Со мной? Ничего.

– Все молчишь…

– А о чем мне говорить? Болтайте сами, коли языки чешутся.

– Ну, Николя…

– Не нукай, не запрягала, – сурово сказал он.

– Что ж такое-то? Дурные вести пришли?

Он пожал плечами:

– Никаких не приходило: ни дурных, ни добрых.

– Что ж тогда?

– Ничего нет, отстань. Много ходил, устал, трепаться охоты нет, вот и все.

Угрюмо проворчав эти слова, Николя Бютен снова принялся пить: допил вино и взялся за водку.

Женщины с ужасом глядели друг на друга. Никогда еще они его таким не видали.

Вдруг в дверь постучали.

Николя вздрогнул и вскочил с места, а жена его пошла отворить.

– Вы меня извините, что я поздненько, – сказал чей-то голос на улице, – только я среди дня по дорогам гулять не люблю.

Перед мадам Бютен стоял незнакомый человек в картузе, блузе и с ружьем на плече.

– Вы, сударыня, не бойтесь, – сказал он. – Я не грабитель, я просто браконьер, ничего не ворую, кроме чужой дичи, да и той почти не ворую: мало ее стало по нынешним временам.

И Стрелец – это был он – вошел прямо в столовую.

Мизе Борель не сводила с зятя глаз, и от нее не укрылось, как он испугался, услышав стук в дверь.

Когда Николя Бютен узнал Стрельца, которого он частенько встречал на охоте, лицо его прояснилось.

– А, это ты, приятель? – спросил он.

– Я самый, господин Бютен, – ответил Стрелец. – Пришел вас попросить о маленьком одолженьице.