Текст книги "Капитан чёрных грешников"

Автор книги: Пьер-Алексис Террайль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

– Выпей-ка сперва, – сказал Николя. Когда постучали, его охватил какой-то непонятный ужас, а теперь он, видимо, рад был, что кто-то пришел развеять его одиночество, отвлечь от мрачных мыслей.

– От стакана вина никогда не откажусь, – сказал Стрелец, ставя в угол ружье, – да и глоточек беленькой не помешает.

Потом он поднял кожаный лоскут, накрывавший ягдташ, вынул двух великолепных куропаток, положил их на стол и сказал мадам Бютен:

– Я бы вам и кролика принес, да перевелись они. Вот уже с полгода ни одного в глаза не видел.

– Да я тебе заплачу за куропатку, – сказал Николя.

– Нет-нет, сударь, – возразил Стрелец, – это ж я к вам пришел об одолженьице просить.

– Так говори, в чем дело, – сказал Николя.

И налил ему вина.

Стрелец сел.

– Тут недавно один дурной закон издали, – начал он. – Пороха без разрешения на охоту никому, видишь ли, не продают.

– А у тебя разрешения нет?

– Откуда у меня!

– То есть и пороха нет.

– Порох можно достать, только шагать придется аж в Венель, там контрабандисты торгуют. А у меня нынче другие дела.

– Дам я тебе пороховницу, – сказал Николя Бютен. – Птицу бить идешь?

– Так-то я иду травить кроликов у господина Феро. Да не люблю я, чтобы ружье не заряжено было, а заряд сегодня как раз последний потратил.

– Вот оно что! Ты у советника кроликов травишь?

– Должен с дюжину выгнать. Да ему-то какой убыток? Он сам не охотится.

– Это верно.

– Да и жандармам теперь не до того – тоже время упустить не надо, – продолжал Стрелец.

Мизе Борель заметила, как при слове "жандармы" ее зять испуганно вздрогнул.

– А чем же они заняты? – спроста спросила мадам Бютен.

– Так капитана черных братьев ищут.

– А я думал, его уже посадили, – сказал Николя Бютен.

Голос его задрожал, и весь он побледнел.

– Так, да не так, – сказал Стрелец. – Взяли было господина де Венаска, да тот доказал, как ясный день, что не виноват.

– Вот как? Правда?

Николя Бютен словно сделал над собой невероятное усилие и продолжал уже спокойным голосом:

– Ты, приятель, видно, об этом наслышан – расскажи нам, в чем там дело.

– Да ради бога, – ответил Стрелец и бесцеремонно налил себе еще вина.

IX

Вот как начал Стрелец свой рассказ:

– Невезучая это семья – Венаски.

– Что да, то да, – усмехнулся Николя Бютен.

– За пятнадцать лет двоих взяли: то дядю, то племянника. Обоих обвиняли в убийстве, а под конец решали, что оба не виноваты. Но в тюрьме все-таки оба побывали.

– От тюрьмы не зарекайся, – равнодушно промолвил хозяин имения.

– И что же, – спросила мадам Бютен, – этого тоже невиноватым признали?

– Признали, сударыня.

– А это верно? – недоверчиво переспросил Николя Бютен.

– Да уж куда вернее.

– И отпустили его?

– Так он же третий день, как приехал в Бельрош. В Кадараше, в Сен-Поле – во всех деревнях на том берегу Дюрансы крестьяне его встречали с музыкой и барабанами.

Николя Бютен пожал плечами.

Мизе Борель приметила и этот его жест.

– Чудно, однако, – сказал он. – То сажают людей, то отпускают. Будь он бедняк какой-нибудь, а не барон де Венаск – верно не выпустили бы.

– Так он же не виноват.

– Еще неизвестно.

– А вот и ошибочка ваша, господин Бютен, – возразил Стрелец. – Установили у господина де Венаска алиби.

– Да ну?

– Замок Монбрен ограбили в самом начале мая.

– А господина де Венаска тогда здесь не было?

– Не было.

– А где же он был?

– На море, около Оллиуля, у начальника таможни.

Николя Бютен выпил две рюмки водки одну за другой.

– Ну, а нам-то что с того? – сказал он грубо. – Мы его не знаем, этого господина де Венаска. Не виноват он – и хорошо.

– Хорошо-то хорошо, – сказал Стрелец. – Только властям этого мало. Им настоящий преступник нужен, а то они не успокоятся. Вот они его и ищут.

– Найдут, должно быть.

С этими словами, сказанными очень глухо, Николя Бютен встал и сказал еще:

– Пойду принесу тебе пороховницу.

Пошатываясь, он вышел из комнаты, а мизе Борель продолжала во все глаза следить за ним.

Пока его тяжелые шаги были слышны на лестнице, обе женщины не смели ничего сказать.

Стрелец же заметил:

– Похоже, хозяин перебрал маленько.

Мадам Бютен ничего не ответила, но покраснела до ушей.

– Он с приятелями в трактире обедал, – сказала мизе Борель.

– А то бы я его с собой позвал.

– На кроликов?

– Ну да, сударыня.

– Нет-нет! Не надо, пусть дома сидит! – с каким-то испугом воскликнула мадам Бютен.

Николя Бютен вернулся в столовую и принес пороховницу.

– Завтра вам двух кроликов доставлю, – сказал Стрелец и положил порох в сумку.

Потом он встал и откланялся.

– Удачи тебе, – заплетающимся языком сказал ему хозяин.

– И вам спокойной ночи и благодарность наша, – ответил Стрелец и ушел.

Выйдя из дома, он не пошел по платановой аллее, а сразу свернул в виноградники на узкую тропинку, несколько минут шел по ней, а потом остановился: перед ним возник темный силуэт.

Силуэт оказался человеком, а человек – Симоном Барталэ, перевозчиком с парома Мирабо.

Встреча у них здесь была, видимо, назначена, потому что Симон сказал Стрельцу:

– Я уж думал, ты не придешь.

– Посидел там маленько, – ответил Стрелец. – И не зря посидел.

– Коробейника видел?

– Нет.

– Вот странно, – сказал Симон. – Я же точно знаю, что он тогда не переезжал реки.

– Да я не о коробейнике вовсе забочусь, – сказал Стрелец.

– А о чем?

– Что я хотел знать, в том и убедился.

– В чем же ты убедился?

– Что Николя Бютен многое знает про черных грешников.

– Ну да, ты говорил.

– И сам он из них, опять тебе говорю.

– Да я и сам верю.

– А если окажется, что он сам капитан, так я не удивлюсь.

– Стрелец, друг, – сказал Симон, – это нам надо знать молча.

– Что так?

– А лучше сказать – сходить за советом к господину Феро.

– Так ты, верно, со мной затем и решил встретиться.

– Ну да.

– Тогда пошли.

И Стрелец с Симоном вдвоем направились в Ла Пулардьер.

X

Нигде Николя Бютен не охотился, ни с какими друзьями не обедал.

Целый день он, потеряв голову, наугад бродил по виноградникам и маленьким рощицам.

А почему?

Да потому что утром, когда он только вышел из дома, с ним приключилось небольшое происшествие.

Он повстречал одного человека, прекрасно известного по всей округе под прозванием Дудочник.

Есть в Провансе местная дудка или волынка – называется "галубе".

Дудочники – бродячие музыканты – расхаживают с ними по деревенским праздникам, а молодые люди под их дудки пляшут.

Дудочник шел по крутой короткой тропке, а направлялся он в Тур-д’Эг.

Наткнувшись на Николя Бютена, выходившего из виноградника с ружьем на плече, он спросил его, который час.

– Девять, – ответил охотник.

– А жара уже, словно в полдень, – заметил Дудочник.

Он присел на траву у тропы и стал вытирать лоб платком.

Николя Бютен сел рядом с ним.

Больше всего на свете новый владелец Ла Бома добивался, чтобы его все любили. Он искал популярности, со всеми хотел быть хорош, чтобы каждый о нем говорил: "Славный он человек, свой парень!"

Поэтому Николя Бютен разговаривал с каждым встречным, а если неподалеку был кабачок – с удовольствием угощал собеседника.

Юг Франции – страна физической лени и постоянной умственной деятельности.

Южанин весь день пролежит в тени какой-нибудь смоковницы, зато ум его, пока тело недвижно, странствует повсюду.

Как и все люди с живым воображением, он любопытен и всегда хочет узнать что-нибудь новенькое.

"Что новенького?" – вот вопрос, который провансальский крестьянин непременно задаст любому встречному.

Вот и Николя Бютен, присев рядом с Дудочником, спросил:

– Что новенького?

– Хе! – отозвался Дудочник. – Про эту сторону я вам не расскажу, а вот на той стороне новенького сколько хотите и еще больше.

"На той стороне" был левый берег Дюрансы.

И Дудочник, от природы болтливый, принялся рассказывать Николя Бютену, что барон Анри де Венаск вышел из тюрьмы, вернулся в Бельрош, и, что было решительно признано, – он вовсе никогда не был капитаном черных грешников.

Дудочник был болтлив, но не наблюдателен.

Иначе он бы заметил, как смутился Николя Бютен, с каким растерянным видом слушал его рассказ.

С этого момента фермер перестал быть человеком.

Им овладел невыразимый ужас.

Каким образом барон Анри де Венаск вышел из тюрьмы?

Какие доказательства его невиновности был представлены?

А раз он оправдан – не напали ли уже на след настоящего преступника?

И так он бродил целый день, избегая людей, хотя всегда сам искал с ними встреч, а домой вернулся, как мы видели, только уже затемно.

Приход Стрельца сначала снова его напугал, затем немного отвлек.

Но когда Стрелец ушел, он опять впал в задумчивость и продолжал пить в одиночку.

Жена и свояченица не смели ни единым словом к нему обратиться.

Наконец он встал, сказал им "Спокойной ночи!" и пошел наверх ложиться спать.

Тогда мадам Бютен разрыдалась.

Мизе Борель была старше, лучше знала жизнь – и о многом в тот вечер догадалась.

Она обняла плачущую сестру и сказала ей:

– Ах, бедная, бедная! Вот беда-то – выйти за такого человека!

Столько страха, столько сочувствия было в голосе молодой вдовы, что мадам Бютен, освободившись от ее объятий, воскликнула:

– Господи боже мой! Ты про что говоришь?

Мизе Борель приложила палец к губам:

– Сегодня тихо, молчу. Вот завтра, когда его здесь не будет…

– Да он просто напился сегодня.

– Это совесть его подпоила, – ответила вдова.

Младшая сестра чуть не вскрикнула, но старшая зажала ей рот ладонью:

– Молчи, молчи!

Потрясенная, вся дрожа, поднялась мадам Бютен в спальню.

Муж ее уже спал – тяжким тревожным сном, полным видений и кошмаров: губы его то и дело шевелились и произносили какие-то неразборчивые слова.

Обезумевшая мадам Бютен не смела улечься в постель.

Вдруг спящий зашевелился, задергался, потом вскочил и спрыгнул на пол.

Проснулся он или с ним случился припадок лунатизма?

Этого мадам Бютен не могла бы сказать, но ужас ее обуял такой, что она повалилась на колени.

Спящий секунду постоял, потом открыл дверь спальни и, не замечая жены, полуодетый выскочил на лестницу.

XI

Тогда мадам Бютен решилась встать с коленей и выйти из угла.

Она не столько сошла, сколько сползла вниз по лестнице.

Николя уже был внизу.

Спал он или проснулся? Или это был приступ лунатизма?

Этого жена, спустившаяся следом, определить точно не могла.

Она просто шла за ним.

Муж ее не видел и не слышал.

Все двери в доме Николя Бютен запер на засовы.

Потом он снял два ружья с кухонного камина, отыскал в патронташе порох и пули и принялся заряжать ружья.

За все время этого странного действия он не произнес ни слова.

И только когда все было сделано, жена его расслышала, как он прошептал:

– Ну, теперь пусть приходят: троих наверняка уложу.

Он взял ружья и прошел с ними в спальню, вновь пройдя мимо жены, не заметив ее.

Его давило опьянение, тревожное и усыпляющее одновременно: так хмелеют северяне, когда пьют вино.

Потом он лёг, поставил заряженные ружья на расстоянии вытянутой руки – и тотчас же мадам Бютен услышала громкий храп.

Тут уж сомневаться не приходилось: муж ее спал.

Тогда, обезумев, бедная женщина бросилась к спальне своей сестры.

Мизе Борель не спала. Она слышала шум, но выйти из комнаты не решилась.

– Открой, открой мне! – закричала мадам Бютен.

Вдова отворила дверь, и младшая сестра, вся в слезах, бросилась к ней в объятья.

– Господи, Господи! – восклицала она. – Что же это? Что же это будет?

Захлебываясь рыданиями, сдавленным от ужаса голосом она рассказала то, что сейчас видела.

– Бедная моя сестричка! – промолвила мизе Борель.

– Совсем упился! – восклицала мадам Бютен.

– Если бы он только вином упился, еще невелика была бы беда, – вздохнула мизе Борель.

– Так что он – сума сошел, что ли?

– Бедная сестричка! – опять вздохнула вдова.

– Ой, ты меня до смерти напугаешь! – воскликнула Алиса. У нее зуб на зуб не попадал от страха. – Говори, не томи!

– А ты сама не поняла?

– Что?

– Ах, бедная девочка! Да ведь муж твой… ведь он злодей оказался!

– Как?!

– Разве не видела, как он побледнел, когда Стрелец приходил?

– И что?

– Не заметила, как сник весь, когда про капитана черных грешников заговорили?

– Господи Боже! Он что, знает его?

– Так это он и есть! – сказала мизе Борель.

И в голосе ее, в движениях, в позе было в этот миг столько убежденности, что мадам Бютен с ужасным криком повалилась навзничь.

Мизе Борель кинулась к ней, хотела поставить на ноги, но сестра была без чувств.

Как мы уже говорили, супруги Бютен, когда поселились в Ла Бом, зажили не как буржуа, а как зажиточные ремесленники.

Для тяжелой работы по дому мадам Бютен использовала жену садовника, которая с мужем жила в сторожке, но стряпала сама, и вечером никаких слуг в доме не оставалось.

Увидев сестру в обмороке, вдова не знала, что делать. В конце концов она подхватила мадам Бютен и отнесла на свою кровать.

Малыш проснулся и заплакал.

Мизе Борель звала сестру – но та не отвечала, – брызгала ей водой в лицо, била по щекам…

Мадам Бютен лежала, как мертвая.

Тогда мизе Борель, ополоумев от ужаса, решила выбежать из дома и позвать на помощь садовника с женой.

Но не успела она ступить за порог комнаты, как дорогу ей преградил полуодетый мужчина.

Это был Николя Бютен: плач ребенка разбудил его; он прибежал на крик и в одной рубашке стоял перед свояченицей.

Глаза у него налились кровью, все тело колотила нервная дрожь.

Он схватил вдову за руки, сильно встряхнул и сказал страшным шепотом:

– Стоять на месте! Крикнешь – убью!

XII

Мизе Борель перепугалась.

Она была одна, кругом темно, а перед ней человек, который – теперь она точно знала – на все способен, и он грозится ее убить.

– Не убивайте! – пролепетала женщина. – Не убивайте, я ничего никому не скажу!

При этих словах Николя Бютен на шаг отступил.

– Вы что, знаете что-нибудь? – воскликнул он.

Вся ярость обезумевшего фермера ушла, сменившись внезапным испугом.

Мизе Борель поняла: дело не совсем гиблое. Чуть посмелей – и можно спастись.

– Все я знаю, – сказала она. – Но не скажу ничего – только вы жену свою пожалейте.

И показала ему на бесчувственную мадам Бютен.

Николя протрезвел окончательно.

– Что с ней? – спросил он и подошел поближе.

– В обмороке лежит.

– Из-за чего?

– Да из-за вас.

– Из-за меня!

И Николя Бютен почувствовал, что волосы на затылке у него встают дыбом. Потом уставился на свояченицу жгучим испытующим взглядом, словно желая проникнуть в самую глубину ее души, и задал вопрос:

– А что я такого сделал? Я спал.

– Спали, да просыпались.

– И что?

– Пошли, двери все накрепко заперли, ружья зарядили…

– Что тут такого? Имею право: грабители могут нагрянуть.

– Или жандармы, – спокойно произнесла мизе Борель.

Николя снова вскрикнул – но тут испуг опять сменился яростью.

И он опять, схватив свояченицу за руки, встряхнул ее и прохрипел:

– Так что вы там узнали-то?

Вдова поняла: стоит ей дать слабину – и она пропала. Надо было отвечать напором на напор.

– А что, – сказала она, – хотите, так убейте меня. Трупом больше, трупом меньше – какая вам разница?

Николя зарычал.

– Ты что думаешь: я душегуб?

– Я не думаю, я верно могу сказать.

– Ты полегче, полегче! – прохрипел он, и обхватил ее скрюченными пальцами за шею.

– Давай, злодей, давай, души меня! – воскликнула она. – Души, капитан! Так тебя называли? Ничего, на гильотине и за меня ответишь!

Руки Николя Бютена сами собой разжались; он побелел, как мертвец, и задрожал.

– Ох! – прошептал он. – Она все знает!

Потом он посмотрел на жену, все еще лежавшую без движения, словно труп, и тихо – так, что мизе Борель едва его расслышала – проговорил:

– А… она?..

Он смотрел умоляюще, в голосе слышалось рыдание. Злодей любил свою жену!

Он боялся не эшафота, а позора для той, которая согласилась идти с ним по жизни и считала до сих пор честным человеком.

Мизе Борель над ним сжалилась.

– Она не знает.

– Слава богу! – выдохнул Николя Бютен, и глаза его сверкнули.

Его обуял припадок жестокой радости.

– Пока не знает, – продолжала мизе Борель. – И в вашей власти, чтобы никогда, пожалуй, и не узнала.

– Как вы сказали?.. Как это может быть?.. Не узнает?

Этот человек, издавна славный храбростью и хладнокровием, был теперь подобен младенцу без разума и воли.

Мизе Борель взглянула на сестру.

– От обморока не умирают, – сказала она. – Пускай пока лежит: теперь поговорим о вас, да попусту болтать не станем, время не ждет.

– Не ждет? – повторил он, как эхо.

– Это же вы были капитаном черных грешников.

Николя хотел было возразить, но вдова смотрела на него так твердо и убежденно, что он отвел глаза.

– Вас теперь ищут, – продолжала мизе Борель, ставшая хозяйкой положения. – А когда власти кого ищут – рано или поздно всегда находят.

– Так что же мне делать?

– Бежать надо.

– Так я же тогда признаю вину.

– А что, хотите, чтобы вас тут прямо и взяли?

– У них доказательств нет.

Мизе Борель пожала плечами.

– А хотите, чтобы жена ваша умерла с горя, видя, как вас жандармы уводят?

Николя Бютен опять задрожал.

– Нет, нет, – проговорил он. – Нет… Что же делать?

– Слушать меня.

– Я слушаю.

– Да не только слушать, а и слушаться, – властно сказала вдова.

XIII

Николя сдался.

Власть над ним мизе Борель выражалась всем: голосом, движениями, взглядом.

– Я все сделаю, как вы хотите, – прошептал он.

– Так слушайте, – продолжала она. – В сообщниках ваших, положим, вы уверены: улики против вас не всплывут.

– Так и есть, – ответил он. – Улик нет никаких.

– Только ваши терзания вас рано ли, поздно ли выдадут, а я не хочу, чтобы муж моей сестры погиб на гильотине.

– Не говорите больше этого слова, – пробормотал он. – Не надо!

– Сестра про ваши дела догадывается, но точно ничего не знает, – продолжала мизе Борель. – Если успеете бежать, добраться до Марселя и сесть там на первый пароход – я ей тогда скажу, что вы так соскучились по прежнему ремеслу, что рассудок потеряли. Ей, конечно, горько придется – она же вас, бедняжка, любит. Да ведь всякое горе со временем проходит, а семье позора не будет.

– Так что же мне, по-вашему – уехать?

– Нынче же ночью. В четыре часа пройдет карета на низ. В полдень будете в Марселе. Деньги у вас должны быть…

– Нет у меня денег, – сказал Николя Бютен.

Он лгал: в кармане куртки у него лежали банкноты, выданные господином Феро.

Но этот человек без чести и совести, этот бандит и убийца – любил жену…

Он глядел на лежащую без чувств Алису и не решался оставить ее.

– Есть, – хладнокровно сказала мизе Борель.

– У меня?

– У вас.

– Откуда вы знаете?

– Какая разница? Знаю и всё.

Под жгучим взглядом вдовы Николя Бютен опять содрогнулся и отвел глаза.

А вдруг она знает, что он убил Рабурдена?

– Ну да, правда, есть немножко… – признался он. – Что потом?

– До Марселя, стало быть, доедете.

– Ну да, а там что?

– А там садитесь на пароход или хоть матросом наймитесь и поезжайте в Индию либо в Америку.

– А женушка моя бедная…

Николя бросился к мадам Бютен, все еще недвижной, как труп, и стал осыпать ее поцелуями.

Мизе Борель оттолкнула его.

– Нет уж, – сказала она. – Откроет глаза да вас увидит – этого не надо. Уходите теперь же.

– Но что она скажет, когда меня не найдет?

– Я дам ей ваше письмо.

– Письмо? Какое письмо?

– Да то, что я вам сейчас продиктую, а вы напишете.

И мизе Борель, которой он теперь повиновался, как ребенок, подтолкнула Бютена к столу, где лежала бумага и стояли чернила.

Николя плюхнулся на стул и взял перо.

Мизе Борель продиктовала:

"Дорогая женушка!

Я сильно стосковался по морю. Мы с тобой живем тихо и счастливо, только для меня это ад. Даже нет сил с тобой попрощаться. Я уезжаю.

Николя".

Он послушно все написал, но большая слеза капнула прямо на подпись и смыла ее.

– А теперь, – сказала мизе Борель, забрав письмо, – одевайтесь, собирайтесь поскорее и уезжайте.

* * *

И Николя Бютен послушался вдовы – только потому, что она несколько раз сказала про эшафот и пробудила в нем дикий страх.

К двум часам ночи мадам Бютен очнулась. Николя уже уехал. Старшая сестра помогла младшей подняться.

Та первым же делом спросила:

– А муж мой где?

– Муж твой с ума спятил, – ответила мизе Борель.

– Где же он все-таки?

– Встал, взял ружье и ушел.

– Вот так среди ночи?

– С час тому назад.

– Господи боже мой! Он же себя убьет!

– Да нет, – сказала мизе Борель. – Он пошел к Стрельцу кроликов травить.

– Слушай, а ты не врешь? – с сомнением спросила Алиса.

И тут ей вспомнились слова сестры: "Муж твой – злодей!"

– Господи! – воскликнула она. – В чем его хоть винят?

– Я его ни в чем уже не виню, – ответила мизе Борель. – Только он, как Рабурден уехал, малость не в своем уме.

– Так пусть он его воротит, раз уж так без него жить не может!

– Да нет, маленькая, – сказала мизе Борель. – Уж коли на то пошло…

– Что такое?

– Сел он сейчас в дилижанс и уехал в Марсель.

– Матерь Божья!

– Может, еще и вернется – а мы с тобой завтра поедем в Сен-Максимен.

Мадам Бютен вскрикнула, потом разрыдалась. Муж уехал от нее. Но почему?

– Ох, – еле выговорила она, – как будто страшный сон снится…

Старшая сестра крепко обняла ее и ничего не ответила.

XIV

Николя Бютен ушел из Ла Бома, но никуда не уехал.

Сначала он быстро спустился на дорогу, по которой ходит дилижанс с Альп.

Он быстренько сложил кое-какие вещи в узелок, привязал его на палку, сунул под мышку ружье и пошел прочь тихо-тихо, как человек, покидающий все, что любил.

Страх перед казнью выгнал его из дома.

Но чем дольше он шел, тем чаще оборачивался и вспоминал о молодой жене.

Он вынул часы и посмотрел на них, посветив на циферблат трубкой, как фонариком.

Известно, что преступники, терзаемые совестью, курят много и с невероятной скоростью. На трубку человека, идущего на казнь, уходит не более четверти часа.

Часы Николя Бютена показывали без каких-то минут три. До проезда дилижанса оставалось еще больше часа.

Тогда Николя поднялся на маленький холмик, с которого был виден хотя и не весь дом в Ла Бом, но огонек в окне мизе Борель.

Там была она, и он должен был навеки расстаться с ней…

Ночь была тиха и прохладна – августовская ночь, в которой дышат уже осенние холода.

Только несколько лягушек проквакало, только трещали вдалеке сверчки, а на темно-синем небосводе сверкали звезды.

Николя Бютен сел на траву, посмотрел на небо, встрепенулся под прохладным ночным ветерком – и вдруг его мятежная душа успокоилась.

Вчера утром он потерял голову: думал, что господину де Венаску не выбраться, а оказалось, что он на свободе.

Потом весь день он бродил по полям, перепугавшись чего-то, вечером вернулся домой, пытался искать покой в вине…

Вино его и подвело: он выдал себя. Но перед кем?

Не перед Стрельцом, не перед жандармом, не перед судьями.

Всего лишь перед свояченицей, которая, конечно, не донесет на него.

Почти все его товарищи погибли, теперь не стало и Ра-бурдена.

Был, правда, еще старик, живший неподалеку отсюда, по кличке Патриарх: он тоже был в банде черных братьев.

Но его никогда никто ни в чем не заподозрил.

Стало быть, он капитана тоже не выдаст.

Все эти мысли пришли на ум Николя Бютену.

А потом он вспомнил, что советник Феро обещал ему сто тысяч франков.

– Да я и правда рехнулся! – сказал он вслух.

Все вернулось на свои места. Человек, замученный было совестью, вновь обрел хладнокровие и присутствие духа, некогда сделавшие из него храброго разбойника.

"Если уеду, – подумал он, – то сам на себя донесу.

А если останусь – кто посмеет донести?"

Рассуждение было вполне логичным.

Кроме того, Николя Бютен любил жену.

"Нет, – подумал он, – никуда я не поеду".

И он сошел с холмика, подобрал узелок и ружье, и опять зашагал к дому.

Правда, подойдя к садовой ограде, он приостановился.

Ему пришла в голову мысль:

"А вдруг свояченица жене все рассказала?"

При этой мысли волосы у него опять встали дыбом.

Но едва ли мизе Борель решилась бы так в первую же минуту разбить сердце сестры. Да и как знать: а вдруг мадам Бютен вовсе еще не очнулась и совсем не знает, что муж ее ушел?

И Николя Бютен решился.

Он перескочил через изгородь и вошел в сад.

Вдруг на шорох его шагов по гравию отворилось окно.

Было еще темно, но первые неверные лучи рассвета скользнули по вершинам гор и стало можно что-то разглядеть.

Николя увидел в окне встревоженное лицо жены.

Потом он услышал крик – крик невыразимой радости, безудержного счастья.

– Он не уехал! – восклицала она. – Никуда не уехал!

У Николя Бютена подкосились ноги, но он справился с нахлынувшим чувством.

"Она решительно ничего не знает, – подумал он. – Так нечего делать глупости!"

И он пошел твердым шагом, а на пороге дома дверь открылась и жена, обезумев от счастья, кинулась ему на шею и горячо обняла.

XV

Мадам Бютен действительно ничего не знала, кроме одного: муж ее бывает не в духе, потому что тоскует по прежней жизни моряка.

Мизе Борель строго следовала своему плану.

После того как Николя уехал, от жены его не просто нужно было скрывать настоящую причину отъезда: нужно было, чтобы она по-прежнему любила и оплакивала того, кого больше не увидит.

Потому, пока Николя Бютен бродил вокруг дома, мизе Борель внушала сестре, что они расстались на какое-то время, хотя пока и не навсегда. Потом она показала ей письмо.

Письмо это оказало на мадам Бютен необычное действие.

Она перестала лить слезы и как будто лишилась всех сил.

Заперевшись в спальне, где все еще напоминало об уехавшем муже, она стала целовать, как святые реликвии, все, что он оставил.

Иногда она думала, что это ей все приснилось и он скоро вернется.

И так прошел остаток ночи, как вдруг в саду зашуршал гравий.

Кто знает, что произошло потом?

Когда мизе Борель, которая наконец улеглась и уснула, встала и вышла из спальни, она остолбенела: зять и сестра ее под ручку ходили по саду.

Они смеялись от всего сердца, и счастье, казалось, навек вернулось к этой молодой чете.

Николя без всякого смятения протянул руку свояченице.

– Доброе утро, сестрица, – сказал он. – Что, сильно чудил я ночью?

– Даже не знаю, – еле выдавила из себя вдовушка.

– Детка, – обратился он к жене, – дай-ка я сестрице пару слов скажу.

Он отнял руку от мадам Бютен, взял под руку мизе Борель и повел ее в другой конец аллеи.

По-прежнему улыбаясь, он сказал ей:

– Что, удивились, что я не уехал?

– Вы злодей! – прошептала мизе Борель.

– Злодей или не злодей, а вы увидите: я правильно сделал.

– Нет!

– Тайну мою знаете вы одна, – продолжал он, – и вы ее не выдадите ради любви к сестре и чести семьи, в которую я вошел. В этом я уверен.

– Да, но…

– Что?

– Вы себя сами выдадите.

Он пожал плечами.

– Наверняка нет. Была у меня минута слабости, а теперь все прошло.

– А ваши сообщники?

– Никого нет в живых.

– А Рабурден?

– Я его убил, – сказал он с жутким хладнокровием.

Она в ужасе попятилось.

– Осторожней, – сказал Николя, – сестра на вас смотрит.

Мизе Борель через силу улыбнулась.

Николя продолжал:

– Долго я здесь оставаться не собираюсь. Но мне должны сто тысяч франков – не уеду, пока я их не получу.

Цифра была такой невероятной, что ей показалось – у него новый приступ безумия. Николя Бютен, заметив это, пояснил:

– Мне должен их отдать господин Феро, так что уж лучше я вам все расскажу. Господин Феро славный человек: он отправил на гильотину моего отца, но зато дал приданое сестре, пенсион матери, а на мое имя, когда я был ещё маленьким, положил деньги в банк. Теперь наросли проценты – и получилось сто тысяч.

Как раз когда он это говорил, в платановую аллею вошел человек.

Одет он был по-крестьянски, а в руке – письмо.

Николя Бютен вздрогнул, отступил от мизе Борель и пошел навстречу вошедшему.

– Вы господин Бютен? – спросил посыльный.

– Я.

– У меня для вас письмо от господина Феро де Ла Пулардьер.

Николя посмотрел на мизе Борель, как бы говоря: "Видите, я вам не соврал!"

Потом он вскрыл письмо и прочитал:

"Дорогой сосед,

Приходите ко мне сегодня в восемь вечера. Возможно, я избавлю Вас от докучной поездки в Экс.

С неизменной преданностью

Ваш сосед

Феро".

– Передайте господину Феро, что я приду, – сказал Николя Бютен.

А про себя подумал:

"А ведь мог бы уехать и потерять сотню тысяч!"

XVI

А теперь вернемся в Ла Пулардьер к господину Феро.

Дядя с племянником заканчивали ужин и вполголоса беседовали.

– Друг мой, – говорил старик, – теперь я знаю то, что хотел узнать, и убежденность моя непоколебима.

– Вы знаете преступника? Настоящего?

– Да, я покажу его тебе нынче вечером – верней сказать, через несколько минут, потому что он вот-вот должен прийти. Я даже устроил так, чтобы он встретился с другим человеком, который, как я также уверен, был его сообщником.

– Встретился тут, у вас?

– Да, конечно.

Господин Феро улыбнулся:

– Как видишь, от нечего делать да из любви к искусству я опять иногда веду расследования.

Но все, что я сделал и сделаю нынче вечером, имеет лишь одну цель: чтобы ты разделил мою убежденность.

– И что тогда будет?

– Тогда, друг мой, ты вспомнишь, что ты следователь, и задержишь этих двоих.

– Но как вы их сюда привели?

– Один еще не пришел, но скоро придет.

– А другой?

– Ты видел сейчас во дворе высоченного старика в блузе, разгружавшего телегу с зерном?

– Да.

– Это тот человек, что пятнадцать лет тому назад играл в банде черных грешников роль, которую я долго приписывал шевалье де Венаску.

– Тот, что остановил вас в Лурмаренском ущелье?

– Он самый.

– И вы думаете, он и в последней шайке черных братьев тоже был?

– Уверен.

– И сведете его с тем, другим?

– Именно.

– Каким же образом?

– Я купил у этого человека пшеницу. Он приехал сюда за деньгами, но хоть и считают меня скупердяем, дальние приезжие не уезжают из моего дома без стакана вина и куска хлеба. Я послал его на кухню, велел дать ему хорошего вина, хотя бы сатурнинского: оно чертовски хмельное, горячит голову и развязывает язык.

– Отлично, дядюшка!

– Когда придет тот, другой, этого позовут наверх: как будто я уже ложусь и хочу поскорей с ним рассчитаться.

Они вдруг окажутся лицом к лицу, и наверняка у них вырвется какой-нибудь жест, взгляд, восклицание, которым ты как следователь воспользуешься.

При этих словах послышался звон колокольчика на садовой калитке.

– Вот и он, – сказал советник и многозначительно поглядел на племянника.

– Подозреваемый?

– Настоящий капитан черных грешников.

Господин де Сен-Совер вздрогнул и с настоящим охотничьим азартом приготовился ждать.

Вскоре на крыльце послышались шаги нового гостя, горничная открыла дверь столовой и доложила:

– Господин Николя Бютен.

Николя был спокоен и чуть ли не весел. Как он и говорил тем утром свояченице, он был уверен: улик против него нет никаких. Поэтому он шел с гордо поднятой головой, убежденный в своей безнаказанности.

Впрочем, увидев господина де Сен-Совера, он несколько удивился.

Он-то рассчитывал, что господин Феро будет один…

– Прошу покорно меня простить, – сказал он. – Я вам, может быть, помешал.