Текст книги "Злые игры. Книга 2"
Автор книги: Пенни Винченци
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)
Встречать Рождество все они поехали в Хартест; Александр позвонил Энджи и сказал, что для него будет настоящим праздником, если они все приедут, что обещал быть даже Макс, что Няня и миссис Тэллоу тоскуют, потому что им теперь почти нечего делать, а такой семейный праздник под Рождество сделает их счастливыми и даст пищу для воспоминаний и разговоров на много месяцев вперед. Александр особенно просил, чтобы миссис Викс приехала тоже. Энджи с благодарностью согласилась: сама она еще никогда в жизни не готовила праздничный рождественский стол; правда, она не упустила возможности в беседе с Малышом высказаться насчет того, что представители привилегированных классов весьма своеобразно относятся к своим слугам и что их самих, по-видимому, приглашают не только для того, чтобы доставить удовольствие Александру, но и в качестве подопытных кроликов для Няни и миссис Тэллоу.
– Я бы сказал, скорее уж кроликов на откорм, – хмыкнул Малыш. – А поесть там будет что, закормят.
Сдавшись и согласившись с предложением провести праздники в загородном доме, Малыш пребывал теперь в благодушном настроении. Болезнь его временно перестала прогрессировать, ему не становилось хуже и временами даже удавалось убедить себя в том, будто бы у него наступает небольшое улучшение.
– Ничего подобного, – сказал Энджи его врач, – но пусть он так думает, вреда от этого не будет.
Миссис Викс крайне обрадовалась полученному приглашению и обновила к празднику практически весь свой гардероб; Клиффорду предстояло провести Рождество с его престарелой матерью, а самой миссис Викс это никак не улыбалось.
– Похоже, ему совершенно безразлично, что я уеду, – сердито говорила она. – Иногда мне кажется, что он предпочитает мне свою мать.
Энджи терпеливо возражала, что подобное представляется ей просто абсурдным.
Решение Макса провести праздник дома очень удивило Энджи. Она так и заявила ему, когда он в понедельник заехал за ней на работу, чтобы потом забрать Томми с Белгрейв-сквер; Макс посмотрел на нее ничего не выражающими голубыми глазами и ответил, что не понимает, чем вызвано ее удивление.
– Рождество – это тот праздник, который все и всегда проводят дома, с семьей.
– Да, я понимаю, но ведь Томми тоже твоя семья, верно? По крайней мере, ты сам так всегда говоришь. Как же он останется на все Рождество один?
Макс бросил на нее очень неприязненный взгляд и объяснил, что Томми поедет на праздники к каким-то своим старым дружкам в Дорчестер.
– Он нисколько не возражает. А у Джеммы и ее родителей есть дом в Котсуолде, они меня приглашают туда на День подарков.
– Понятно, – проговорила Энджи, – значит, Макс, по-прежнему изображаешь из себя идеального сына и наследника?
Макс молча посмотрел на нее, а потом резко нажал на акселератор Шарлоттиной машины.
– Прости, Энджи, но тебя это абсолютно не касается, – только и сказал он. Однако она почувствовала, что его отношение к ней стало в тот момент очень враждебным. И как ни противоестественно, но на нее это подействовало возбуждающе.
Рождественский праздник прошел очень хорошо. Миссис Тэллоу приготовила бесподобный обед, они играли в разные игры, нагромоздили под наряженной в Ротонде елкой целую гору подарков друг другу, а потом Няня, к огромному облегчению Энджи, заявила, что близнецы переутомились, и насильно увела их в комнаты, которые она до сих пор называла «детскими».
– Ишь, раскомандовалась старуха, – прошептала миссис Викс на ухо Энджи, на что та посоветовала ей заткнуться и не забывать, где она находится; миссис Викс ответила, что Няня уже успела приложить много усилий к тому, чтобы она постоянно помнила, где находится, и понимала бы, что не имеет никакого права тут находиться.
– Она даже стала прохаживаться насчет тех, кто родился не на том конце кровати, – добавила миссис Викс. – Мне пришлось уговаривать себя, что она немного чокнутая, иначе я бы ее просто ударила.
Энджи, понимая, что Няня на самом деле имела в виду тех, кто родился не под тем одеялом, [40]40
Игра слов: «to be born on the wrong side of the blanket» (дословно примерно соответствует выражению «родиться не под тем одеялом»), то есть «быть незаконнорожденным».
[Закрыть]и отлично зная, что она нисколько не чокнутая, тем не менее поспешила согласиться.
– По крайней мере, она хоть увела детей. Давай будем ей благодарны, бабушка. Лично я хочу сегодня выспаться. Да и Малыш выглядит тоже усталым.
– Малыш в порядке, – возразила миссис Викс, разглаживая руками свое белое с золотом платье и поправляя рыжие локоны. – Мы с ним очень интересно поговорили о Флориде. Видимо, неплохое место. Думаю, после Рождества я могла бы свозить туда Клиффорда. Чтобы оторвать его от этой его матери. Знаешь, тебе нужно купить для Малыша дюбонне, по-моему, он предпочитает его другим винам. Граф Александр очень хорошо смотрится в этом свитере, тебе не кажется?
Свитер она связала сама по образцу, опубликованному в журнале «Женское рукоделие»; рисунок на нем был довольно необычный – по зеленому фону разбросаны красные листья остролиста [41]41
Венки из ветвей остролиста считаются в Англии одним из рождественских украшений.
[Закрыть]и оленьи головы; то, что Александр надел этот свитер и настоял, что останется в нем на протяжении всего праздничного обеда, подумала Энджи, может служить мерилом его доброго отношения к миссис Викс, а возможно, и к ней самой.
– В самом деле, очень хорошо, – ответила она. Энджи уже давно перестала исправлять все добавления и нововведения, которыми миссис Викс постоянно оснащала титул Александра.
– Я иду погулять, – объявил Макс. – Кто-нибудь хочет присоединиться?
Он стоял около камина в библиотеке, неправдоподобно красивый и немного всклокоченный и растрепанный после того, как недавно увлеченно и весело играл с близнецами, изображая лошадь. Энджи посмотрела на него и ощутила сильнейший приступ сексуального желания. Только этим утром она попыталась отпраздновать с Малышом Рождество способом, чуть более плотским, нежели распаковывание подарков, однако у них совершенно ничего не вышло.
– Я хочу, – откликнулась Мелисса.
Энджи уже готова была вызваться тоже, но успела вовремя прикусить язык. Незачем ей к ним приставать, если Мелиссе хочется немного пофлиртовать с Максом. Сама-то она может это сделать, когда только захочет.
К концу дня Кендрик спросил, можно ли ему остаться переночевать в Хартесте.
– Мы бы хотели завтра с утра покататься с Георгиной верхом, поэтому лучше, наверное, было бы остаться тут.
Оправдание было настолько прозрачно, что все расхохотались; у Кендрика и Георгины был довольно смущенный вид.
– Вот и ладно, – сказала Энджи. – А я за вами заеду где-нибудь после обеда. Вы не забыли, что завтра вечером мы идем на коктейль к соседям? Они особенно просили, чтобы была ты, Георгина. Говорят, что знали тебя, когда тебе было всего четыре года, и теперь очень хотели бы взглянуть на тебя снова.
– Хорошо. – Георгина улыбнулась Энджи милой, но довольно осторожной улыбкой. – А утром я, пожалуй, навещу Мартина и Катриону. Они всегда встречают Рождество одни. Наверное, это не очень весело.
– Надо было их пригласить, – проговорил Александр; ему явно стало неловко. – Я не подумал.
Энджи вспомнила романтического, чем-то похожего на мученика Мартина Данбара и пожалела, что Александр не подумал.
– А детей у них разве нет? – спросила она.
– Нет, – отозвался Александр, и на лице его появилось какое-то особенно рассеянное выражение. – По-моему, у них там была какая-то проблема…
– Какая проблема? – вмешалась Мелисса. Она сидела, привалившись к Максу, и наполовину дремала, голова ее лежала у Макса на плече; но надежда на то, что разговор может хотя бы отдаленно коснуться сексуальных тем, заставила ее мгновенно проснуться. – Он что… как это называется… импотент?
– Мелисса, перестань! – прикрикнул Малыш. Вид у него был смущенный. – Пора уже научиться вести себя и думать, прежде чем говоришь. Извинись, пожалуйста.
– Не понимаю за что, – ответила Мелисса. Лицо у нее сделалось упрямым. Энджи вздохнула. До сих пор Рождество протекало достаточно мирно.
– За то, что ты подняла совершенно неподходящую тему, которая большинству здесь присутствующих могла показаться просто оскорбительной, – строго сказал Малыш. – Извинись немедленно.
– Прошу прощения, – пробормотала Мелисса.
Остальные тактично молчали.
– Насколько я понимаю, – нарушил установившуюся тишину Александр, – Катриона не могла иметь детей. Что очень грустно, потому что Мартин так их любит. Он часто говорил мне, как бы ему хотелось иметь много детей.
– Действительно грустно, – заметила Георгина, – я этого не знала. А из него получился бы замечательный отец. Он такой мягкий, так все понимает.
– Когда слишком много мягкости и понимания, это может плохо кончиться, – заявила миссис Викс, ставя очередной, который уже по счету, бокал с дюбонне. – Мы сегодня проявили слишком много мягкости и понимания к близнецам, Анджела. Пора бы уже забирать их домой.
Близнецы обнаружили в библиотеке рояль и теперь стояли около него, колотя по клавишам маленькими толстенькими кулачками; Энджи посмотрела на них, рассмеялась и несколько неохотно произнесла:
– Ты права. Давай, Малыш, забирай сыновей и пошли.
Малыш поднялся, но в тот же миг опустился на место. Одна нога отказывалась его держать.
На следующий день, по дороге к Александру, Энджи чувствовала себя до предела вымотанной. Шок, который она испытала, когда у Малыша отказала нога; напряжение, вызываемое необходимостью постоянно общаться с его детьми; сознание того, что ее начинает все сильнее тянуть к Максу; наконец, ее собственная сексуальная неудовлетворенность – все это, наложившись одно на другое, делало жизнь невыносимой. Утром она целый час пролежала в ванне, занимаясь мастурбацией и стараясь успокоиться, но это ей почти не помогло; наоборот, ощущение внутренней пустоты стало лишь еще больше, еще ненасытнее, чем прежде.
Малыш пребывал в сквернейшем настроении, он был напуган тем, что произошло у него с ногой, к тому же сильно страдал с похмелья и чувствовал себя совершенно несчастным при мысли, что предстоит провести еще несколько дней тут, за городом, без медицинской помощи. Энджи еще вчера позвонила доктору Куртису, который спокойно отнесся к тому, что его потревожили в праздник, и сказал ей, что беспокоиться особенно не о чем, что это может быть временное явление и что он посмотрит Малыша, когда они вернутся в Лондон. Малыш попросил Энджи спросить у врача, не может ли он приехать и осмотреть его прямо сейчас, на что доктор Куртис, к огромному облегчению Энджи, ответил, что этого он делать не станет; его ответ, однако, только еще сильнее разозлил Малыша. Когда Энджи уезжала, Малыш громогласно возмущался, за что он только платит этим долбаным докторам; с облегчением закрывая за собой дверь, Энджи услышала, как миссис Викс делала ему замечание и напоминала, что в доме дети и выражаться при них подобным образом недопустимо. «О боже, – подумала Энджи, с тоской вспоминая о том, как они жили в Сент-Джонс-Вуд до появления детей, – и как только люди выдерживают эту семейную жизнь?!»
По дороге в Хартест она гнала машину быстрее, чем следовало бы: скорость всегда приносила ей ощущение сексуального удовлетворения. Было немного туманно, очень скользко, но Энджи на все это было наплевать; на душе у нее было так скверно, что она бы почти обрадовалась, если бы разбилась.
Когда она приехала, Александр был один; он сидел в библиотеке и читал; Макс и Шарлотта уехали вместе к Мортонам, к Джемме и ее родителям. Александр встал, чтобы поздороваться с ней, взял ее руку и чуть нагнулся, чтобы поцеловать. В том состоянии внутреннего перенапряжения, в котором она пребывала, даже эти простые жесты вызвали у Энджи дополнительные физические страдания. Она подумала о том, как удается Александру выдерживать после смерти Вирджинии его вынужденное монашество; а может быть, он ничего и не выдерживает, может быть, у него есть любовница или даже две. Если так, то он умеет скрывать подобные отношения. А может быть, у него не такие уж сильные сексуальные потребности или же с годами они уменьшаются. Тут вдруг до нее дошло, что Александр очень бледен и вид у него потрясенный.
– В чем дело, Александр, что случилось?
– Так… меня очень расстроила Георгина. Она только что уехала с Кендриком. Сказала, что до конца дня. Укатили и даже не попрощались. Должен вам сказать, Энджи, я сильно рассердился. На них обоих.
– А из-за чего? – спросила Энджи. Она была просто поражена и даже забыла о том, что целью ее собственного приезда в Хартест было как раз забрать этих двоих. – Чем она вас расстроила? Вы же с Георгиной такие друзья.
– Да, верно. Впрочем, вам это неинтересно. Да и вас это тоже расстроит, вы ведь специально приехали за ними. – Он попытался улыбнуться.
– Ничего страшного. Я могу подождать. А она не… – в голове у Энджи вдруг промелькнула жуткая мысль, – не беременна, нет?
– Нет, – мрачно произнес он. – На этот раз нет.
– Что вы хотите сказать? Она что, часто бывает беременна?
– Н-ну… ее исключили из школы за то… за то, что застали в постели с каким-то мальчишкой. А потом, да, вдруг выяснилось, что она беременна. Пришлось делать аборт. Боюсь, я тогда не очень хорошо с ней обошелся. Это случилось сразу же после смерти Вирджинии.
– Возможно, – несколько суховато проговорила Энджи, – это могло как-то повлиять на нее. На то, что она тогда забеременела.
– Что? Ну нет, не думаю, – быстро ответил он.
– А сегодня что же стряслось? – Энджи почувствовала облегчение: серьезного явно ничего не произошло. – По какому поводу шум?
– Н-ну… да, пожалуй, вам надо это знать. Это и вас касается. Или, по крайней мере, Малыша. Она и Кендрик хотят пожениться. Разумеется, это чепуха, об этом и речи быть не может. Я им так и сказал.
– Она и Кендрик… Но это же прекрасно, Александр. А почему они не могут пожениться? Честно говоря, я ничего лучшего и представить себе не могу.
– Это совершенно невозможно. – Тон его стал еще более мрачным. – Для меня все это было ужасным потрясением.
– Но почему потрясением? Вы же должны были понимать, что между ними роман. И брак – это совершенно логическое и очень хорошее завершение.
– Разумеется, я не понимал, что между ними роман.
– В таком случае, – холодно заявила она, – вы просто дурак. Это все продолжается уже который месяц.
– Полагаю, – произнес он, глядя на Энджи с откровенной и сильной неприязнью, – если вы уже так давно обо всем этом знали, то могли бы оказать любезность и поставить в известность меня.
– А я полагаю, что если вас надо ставить в известность, то вы полный слепец. А что же другое, на ваш взгляд, это могло быть? Они же постоянно вместе. Вы, может быть, не знаете и того, что они спят друг с другом?
– Разумеется, не знаю.
– А что же тогда, по-вашему,между ними происходит?
– Я считал, что они… ну, просто хорошие друзья. Они вместе выросли, они ведь почти как брат и сестра. Я, конечно, видел, что они нравятся друг другу. Но я и понятия не имел, что… Господи, это же страшно. Если бы я понимал, я уже давно положил бы этому конец.
– Александр, то, что вы говорите, просто какое-то мрачное средневековье. – Энджи уже начинала понемногу выходить из себя. – Почему бы вы положили этому конец?
– Потому что мне это не нравится, – отрезал он; лицо его потемнело и приняло зловещее выражение. – Просто мне это не нравится.
– О господи, бросьте. Да и как вы могли бы ей помешать, ей ведь уже больше восемнадцати. Если хотите знать, я даже советовала Кендрику попросить у вас согласия на их помолвку.
– Вы?! – переспросил он и как-то даже перекосился от отвращения. – Вы ему это советовали?
– Да. Я считала, что поступить так было бы правильно и… и вежливо.
– Вас это все совершенно не касается, – произнес Александр, и на лице у него, к великому изумлению Энджи, появилась почти неприкрытая ненависть; Энджи была поражена. – Совершенно не касается.
И разумеется, я в состоянии положить этому конец. Георгина в финансовом отношении до сих пор почти полностью зависит от меня.
– Но Кендрик не совсем бедняк, – возразила Энджи. – И как вы смеете заявлять, будто меня все это не касается? У меня с Кендриком очень хорошие отношения, мне небезразлична его судьба. И вообще, Александр, я не понимаю, я просто не могу понять, почему вы этому так противитесь.
Впервые за все годы, что она его знала, Энджи видела Александра по-настоящему рассерженным. Вся его фигура напряглась, лицо совершенно утратило свое обычное мягкое, немного рассеянное выражение, голубые глаза смотрели на Энджи враждебно.
– Вам не усечь, как вы любите выражаться. Вам этого абсолютно не понять. Это слишком тонкая, слишком интимная проблема, чтобы она оказалась вам доступной. И я уже сказал вам, я не хочу ее с вами обсуждать. В таком обсуждении просто нет никакого смысла. По-моему, Энджи, вам лучше уехать.
Энджи смотрела на него и искренне изумлялась. Подобного Александра она никогда прежде не видела. Она почувствовала, что сердце у нее забилось сильнее в каком-то радостном предчувствии.
– Не собираюсь я никуда уезжать, – спокойно ответила она. – Мне жаль, что вы так из-за всего этого расстраиваетесь, но, помимо всего прочего, я считаю себя обязанной защищать интересы Кендрика. Он мой, почти что мой приемный сын и к тому же очень хороший парень. Георгине здорово повезет, если они будут вместе. Назовите мне, если сможете, хоть одну причину, почему им нельзя пожениться?
– Должен сказать, ваше отношение меня поражает, совершенно поражает, – проговорил Александр. – Не говоря уже обо всем остальном, они родственники, Энджи. Родственники не могут вступать друг с другом в брак.
– Чушь, – отпарировала Энджи. – При такой степени родства, как у них, могут. Английская церковь это позволяет. Только сегодня утром наш викарий объявил о предстоящем браке точно такой же пары. Чушь вы несете, Александр, невыносимый вздор, просто как какой-нибудь самодур. Вы меня удивляете.
– Я бы просил так со мной не разговаривать, – холодно заявил он.
– По-моему, давно пора, чтобы с вами кто-нибудь поговорил именно так, – столь же холодно возразила ему Энджи. – Вы мне казались добрым, современным, любящим отцом, а оказывается, вы самый обыкновенный замшелый ветхозаветный тиран, только и всего. Ограниченный, набитый предрассудками самовластный тиран. Я вам скажу, лорд Кейтерхэм, что я обо всем этом думаю… – Какой-то внутренний голос предупреждал ее, советовал остановиться, подсказывал, что она ступает на очень опасную, смертельно опасную почву, но она была уже слишком возбуждена и слишком сердита, чтобы сдержать себя. – Мне кажется, вы просто ревнуете, ревнуете из-за того, что ваша любимая дочка влюбилась в кого-то еще, ревнуете к тому, что у нее с кем-то близость, что она живет нормальной сексуальной жизнью, ревнуете, потому что она хочет уйти от вас…
Александр стоял молча, не шевелясь, только глядел на нее; цвет лица у него стал пепельный, глаза ярко сверкали. Вдруг он сделал к ней шаг, и Энджи на мгновение почувствовала внутри ледяное дыхание даже не страха, а откровенного ужаса.
– Как вы смеете, – едва слышно проговорил он, – как вы смеете, как только вы смеете говорить подобные вещи? Немедленно возьмите свои слова назад, сейчас же.
– Я смею, потому что это правда.
– Это неправда.
– Нет, правда. Посмотрите на себя, Александр, и посмотрите на создавшееся положение, хоть раз в жизни заставьте себя взглянуть на вещи прямо и честно. – Хотя и смутно, но она сознавала, что заговорила уже о чем-то другом, раздвинула тему их разговора, осмелилась заставить его посмотреть иначе на нечто более масштабное и значимое. – Перестаньте прятаться от жизни, Александр. Пожалуйста.
– Ах ты, сука! – тихо сказал он, и Энджи вдруг почувствовала, как от него к ней словно устремился сильнейший эмоциональный поток; а затем совершенно неожиданно он вдруг схватил ее в объятия и яростно, сильно поцеловал прямо в губы. Поцелуй у него оказался очень чувственный и умелый: она ощутила его жаркие губы, крепкие, но и странно уступчивые, почувствовала, как его язык ищет встречи с ее языком, как его рука ерошит ей волосы, а потом нежно, мучительно ласково спускается на шею и поглаживает ее. Энджи как будто охватила изнутри мощная вспышка пламени; она прильнула к Александру, еле слышно шепча, скорее даже выдыхая его имя, все ее тело отчаянно напряглось, прижимаясь к нему, волна желания затопила ее, начисто вытеснив все иные ощущения и чувства.
– Пожалуйста, – прошептала она, – пожалуйста, Александр, ну пожалуйста.
Он глянул на нее сверху вниз и, кажется, наконец-то понял, кто это здесь с ним и чем он сам занимается; лицо его снова изменилось, теперь оно стало безжизненным и далеким, он отстранил ее от себя и сказал:
– Нет, нет, Энджи, нельзя.
– Да, можно, – возразила она, – давайте пойдем куда-нибудь, прямо сейчас, пожалуйста, я хочу, я не могу без вас, не могу.
Она раскраснелась, в глазах у нее стояли слезы, она крепко сжимала кулаки; он отвернулся от нее и почти бегом устремился к дому, она бросилась за ним, так они промчались через Ротонду, потом по коридору, потом Энджи услышала, как хлопнула дверь оружейной комнаты; она широко распахнула ее и вбежала туда вслед за Александром.
Он стоял у окна, спиной к ней.
– Нет, – произнес он, – нет, пожалуйста, оставьте меня одного.
– Не могу, – ответила она, – сейчас уже не могу.
И, подойдя к Александру, развернула его к себе, обвила его шею руками и наклонила к своему разгоряченному лицу его голову; глаза у нее расширились, стали огромными и потемнели от желания.
– Я хочу тебя, – выдохнула она. – Пожалуйста, Александр, ну пожалуйста, я тебя очень хочу, я так одинока, так несчастна, а Малышу это не причинит никакой боли, он вообще никогда ничего не узнает.
Александр посмотрел на нее с высоты своего роста и ответил:
– Нет, Энджи, нет, извини меня, мне очень, очень жаль.
Она тоже посмотрела на него – удивленно, озадаченно и чуть испуганно.
– Но почему, Александр, в чем дело, я не понимаю?
Лицо его приняло какое-то необыкновенно несчастное и жалкое выражение, и после паузы он с трудом проговорил:
– Должен наконец тебе признаться. Я импотент.
