Текст книги "Злые игры. Книга 2"
Автор книги: Пенни Винченци
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)
Шарлотта обрадовалась. Одна из трудностей ее положения в «Прэгерсе» заключалась в том, что ей нелегко было найти себе компаньона на обед: одни до сих пор относились к ней с недоверием, другие начинали в ее присутствии нервничать. Поэтому она, как правило, забирала свою коробку салата наверх и съедала ее в кабинете, просто чтобы не сидеть внизу в одиночестве и не вызывать этим дополнительных разговоров.
– Обычно я тут не сажусь, – проговорила Крисси, – а ем у себя, за рабочим столом. Но сегодня тут и в самом деле мало народу, так что можно минут пятнадцать передохнуть.
Голос у нее был мягкий и нежный, приятный, с певучим южным акцентом, прямо как в фильме «Унесенные ветром». Она была высокого роста, очень худая, бледная, с длинными каштановыми волосами. Как и большинство маклеров, носила очки в тонкой металлической оправе. С лица ее почти не сходила улыбка.
– А вы всегда заключаете пари на все коробки? – поинтересовалась Шарлотта.
– Маклеры заключают пари на все, – объяснила Крисси. – На каких этажах будет останавливаться лифт – хотя тут у нас этажей не так уж и много; на то, сколько пройдет мимо остановки ненужных автобусов, прежде чем подойдет нужный; на то, сколько бумаг будет дожидаться вас на столе по возвращении с обеда. Даже на туалет. – Она рассмеялась. – А еще мы жуть как суеверны. Есть масса историй о том, что некоторые маклеры не начинают заключать сделки, пока с ними не поздороваются три человека подряд; а есть и такие, кто продает или покупает, только предварительно кинув монетку. Мой босс решает судьбу первой за день сделки в зависимости от того, сколько мелочи получил на сдачу в такси. И какими монетами. Мы все немного ненормальные. – Она снова улыбнулась. – Вы на нашем этаже не работали?
– Нет, – отрицательно покачала головой Шарлотта. – Только пробежала по нему бегом в самый первый день.
– Да, я помню. Заходите как-нибудь, когда у вас будет время. Это очень интересно. Мне все еще нравится, а я тут работаю уже шестой год. Единственная трудность для меня – это зрение. Когда я начинала работать, у меня было минус две диоптрии. А теперь я дважды в год меняю очки на более сильные.
После того дня Шарлотта несколько раз поднималась на их этаж и подолгу сидела рядом с Крисси в ее маленькой, три на три метра, империи, наблюдая, как зачарованная, за подругой, которая часами всматривалась в ставший ее судьбой экран, говоря что-то в один из трех своих телефонов и одновременно придерживая подбородком трубку второго, а на столе у нее постоянно «дежурили» наполовину опорожненная бутылка кока-колы и недоеденный бутерброд.
– Чтобы участвовать в этой игре, – говорила Крисси Шарлотте, – надо уметь действовать быстро и напористо, говорить начальственным тоном и быть агрессивной. Не знаю почему, но мне это все нетрудно. – Она улыбнулась. – Тут идет постоянная война между тобой и рынком. А наш отдел – ее передний край. Центр Вселенной именно здесь, уверяю вас.
Шарлотта оглядывалась вокруг, на весь этот бедлам – что-то кричащие голоса, непрерывно трезвонящие телефоны, на бледные лица и мелькающие в воздухе руки с закатанными рукавами, наблюдала ребячливое поведение сотрудников, их привычку не стесняться в выражениях – и сравнивала все это с нравами и атмосферой на своем этаже, где размещались инвестиционные отделы и где царили спокойствие и уравновешенность, где привычными были строгие официальные костюмы, голоса, говорящие с бостонским акцентом, швейцарские часы самых дорогих марок, где обед продолжительностью в три часа был такой же неотъемлемой частью быта, как и предшествующая ему напряженная работа утром; сравнивала и со своим собственным отделом, где амбициозные молодые люди вроде Гейба Хоффмана изо дня в день лихорадочно старались примирить потребности одних с жадностью других, выковывая в процессе этих стараний собственные репутации и судьбы; Шарлотта сравнивала все это и поражалась тому, как такая, в общем-то, простая вещь – манипулирование деньгами – может приобретать столь огромное количество самых разных форм, проявляться столь разнообразными способами.
Теперь она понимала, почему Фред направил ее работать у Гейба: здесь она каждый день получала уроки самого высокого профессионального мастерства. Она имела возможность следить за тем, как он вынюхивал возможные сделки, извлекая их буквально из воздуха, убеждал коллег и клиентов согласиться с его доводами, с его мнением, встать на его сторону, поддержать его; могла наблюдать, как он вынашивает и проталкивает сделку, сегодня призывая к осторожности, завтра начиная игру на нервах, споря с адвокатами, играя с прессой; она пораженно смотрела на него, когда он уверенно говорил о покупателях, которых в тот момент не было видно даже на горизонте; о деньгах, которые еще только предстояло где-то найти; об успешном завершении сделок, возможность которых в момент их обсуждения еще даже не просматривалась. И тем не менее казалось, что ему каждый раз все удается. Одной из самых больших его удач, что принесла банку крупного клиента, стал данный им японской фирме «Майонура», производящей электронику, совет приобрести одну из телевещательных сетей. Это был очень смелый, блистательный шаг, о котором потом много и долго говорили на Уолл-стрит. Гейба считали звездой – даже несмотря на его молодость, относительно небольшой опыт в банковской сфере и на то, что Фред с подозрением и предубеждением относился к таким феноменам, как Гейб. Какая-то часть этой «звездной пыли» осела и на Шарлотту, которую теперь считали членом команды Гейба: ею тоже восхищались, ей завидовали, часто обижались и негодовали на нее, иногда относились к ней с неприязнью, но во всяком случае она не оставалась незамеченной.
Фредди Прэгер, естественно, не входил в состав их команды.
Глава 28
Макс, 1984
Девушка плотно вдвинула колено между слегка расставленными ногами Макса. Она стояла позади него, крепко обвив сзади руками его шею, ее ладони сильно давили на его обнаженную грудь. Потом они потихоньку стали подвигаться вниз, все ближе и ближе к его паху. Макс напрягся; он чувствовал, как у него начинается эрекция, как она становится все сильнее и сильнее. По счастью, на нем были достаточно свободные трусы, но и они не могли скрыть эрекцию полностью. Девушка почувствовала его напряжение и захихикала, запустив руку под пояс его брюк.
– Это что это у тебя там такое? – прошептала она ему. – Что-то очень впечатляющее, лорд Максик.
– Прекрасно, Опал, великолепно. Офигительно великолепно. Так и стойте.
– С удовольствием, дорогой. С величайшим удовольствием!
– Не улыбайтесь! Вот так. Прекрасно. – Флинн Финниан, очередная звезда мира нью-йоркских фотографов, снимающих для изданий мод, защелкал своим «хассельбладом».
– Макс, не напрягайся, малыш. Она тебя не съест. О господи, я же сказал, не улыбайтесь. И не смеяться, черт возьми! Опал, прекрати смеяться! Слушайте, вы, оба! Через пять минут будете свободны, можете идти в раздевалку и трахаться там до посинения. А пока подумайте о бедном голодающем фотографе и попозируйте! Да позируйте же! Вы когда-нибудь слышали о том, что значит позировать? Если работаешь моделью, это иногда приходится делать. Вот так-то лучше. Держите позу, держите, держите! Великолепно, Опал. Боже, когда ты так смотришься, мне даже самому хочется тебя трахнуть. Вот так хорошо, Макс. Прекрасно. Теперь немножко повернись. Вот так, правильно. Посмотри на нее. Смотри на ее рот. Нет, нехорошо. Попробуем наоборот. Опал, отодвинь-ка одну руку назад, ему за спину. Правильно, засунь-ка ее ему в штаны. Вот так, великолепно. Фантастика!
Хорошо. Чудненько. Макс, ну-ка соберись. Представь, что ты пропустил рюмашку и теперь ловишь кайф. Ну вот. Прекрасно. Великолепно. Фантастично. О'кей, сняли. Перерыв. Встречаемся через полчаса.
Макс вошел в раздевалку, думая лишь о том, чтобы поскорее закурить. Его трясло. Он как раз зажигал сигарету, когда в дверном проеме позади него появилась Опал. Она улыбнулась ему в зеркало, подошла к нему ленивой походкой и снова запустила руку ему в брюки; он почувствовал, как ее рука, слегка царапая его длинными ногтями, скользнула по ягодицам, немного задержавшись на них, и медленно двинулась дальше, по направлению к его мошонке. Он внимательно посмотрел на нее: Опал была негритянкой африканского происхождения, шести футов роста, неописуемой красоты, с коротко подстриженными волосами и длиннющей, не меньше девяти дюймов, шеей. На ней не было ничего, кроме очень маленьких красных шорт и стоячего воротничка, сплетенного из четырех ниток жемчуга. Высокие красные сапоги – единственное дополнение к этой одежде, которое было на ней во время съемок, – она уже сбросила. Веселая, вульгарная, бисексуальная, она была на год старше Макса. Агентство, от которого она работала, рекламировало ее как принцессу из какого-то затерянного африканского королевства, на самом же деле она была обитательницей Бронкса [31]31
Один из районов Нью-Йорка.
[Закрыть]уже в третьем поколении.
– Нюхнуть хочешь? – спросила она. – У меня в сумке есть.
Макс отрицательно покачал головой:
– Не могу, когда работаю.
– Почему?
– Просто не могу. Перевозбуждаюсь.
– Бедняжка. Со мной ты и так перевозбудишься, Макс. Если я тут, никакой порошок не нужен. Ну-ка, повернись.
Макс обернулся. Опал медленно стянула с него брюки, не сводя глаз с его весьма внушительного торчащего члена.
– Ого, – проговорила она низким, слегка хрипловатым и очень серьезным голосом, – хорошая штуковина. Очень хорошая. Настоящий породистый английский член. Мне нравится. – Опал присела перед ним на корточки, слегка склонив голову набок, оценивающе его разглядывая; потом подняла глаза и широко улыбнулась. – Я бы с удовольствием, – проговорила она так, словно Макс приглашал ее на чашку чая, – но вот-вот должна появиться Серена, а ты знаешь о моих с ней отношениях. И о том, какая она ревнивая. Перенесем на другой раз, хорошо?
Наружная дверь студии открылась, и с улицы послышался нарочито насмешливый голос Флинна Финниана:
– Ну что, парочка, закончили? Ваша редакторша пришла.
Опал мгновенно вскочила и встала так, чтобы загородить собой Макса.
– Ой, Серена, дорогая, здравствуй, как поживаешь? Меха принесла? Мне не терпится их примерить.
Макс лихорадочно натянул штаны; по счастью, эрекция у него прошла с весьма подобающей обстоятельствам скоростью; в дверях появилась Серена Сандеман; она была независимым редактором, работающим для журналов мод, и славилась как блестящий специалист, но еще более как лесбиянка; в руках у нее было что-то меховое, а холодные, как льдинки, бледно-голубые глаза внимательно ощупывали Опал.
– Ты располнела, – сразу же заявила она, – тебе надо сбросить не меньше четырех фунтов.
– Серена, не могу, – взмолилась Опал, – я и так ем сейчас раз в два дня. Я же скоро умру с голоду.
– У меня есть один новый знакомый. – Серена зажгла сигарету. – Он делает уколы через день. Совершенно не хочется есть, и при этом великолепно себя чувствуешь.
– Не перевозбуждаешься? – поинтересовался Флинн. – Я тут недавно пошел к одному такому, так чуть не вырубился. Меня даже накололи за езду в нетрезвом состоянии.
– Да нет, ничего, – ответила Серена. – Позвони ему. – Она протянула Опал визитную карточку. – Я не могу тебя взять на рекламу купальников с таким весом.
Макс посмотрел на поджарую фигурку Опал, на ее тонкую шейку, на выпирающие из-под угольно-черной кожи лопатки, на впалые щеки, на ярко-красные шорты, под которыми, казалось, совсем не было ягодиц, и с недоумением подумал, откуда же она возьмет эти четыре фунта. Разве что ногти обрежет.
Серена заметила, что он смотрит на Опал, перевела на него взгляд своих бесцветных глаз и улыбнулась ему ледяной улыбкой. Держись подальше, говорила эта улыбка.
– Вы, надо полагать, Макс Лей?
– Да.
– Я ведь просила черного, – обернулась она к Флинну – Почему же нам прислали его?
– В паре с Опал он смотрится великолепно, – ответил Флинн, – лучше, чем гляделся бы черный парень. А потом, он все-таки новое лицо.
– Англичанин, да? – спросила Серена.
Макс кивнул.
– Он лорд, – проговорила Опал. – Граф.
– Правда? – переспросила Серена тоном, еще более ледяным, чем улыбка.
– Ну, пока всего лишь виконт, – скромно возразил Макс.
В Нью-Йорк он заехал всего на неделю. После этих съемок он должен был отправляться в Лас-Вегас разыскивать Томми Соамс-Мак-свелла. Честно говоря, Макс и сам не совсем понимал, почему ему потребовалось почти полгода, чтобы собраться в эту поездку; отчасти, как он признавался себе, в этом повинна была его трусость, отчасти же – нехватка свободного времени и денег. Но рано или поздно он все равно должен был сделать это. Он уже не мог и дальше оставаться безразличным к своему происхождению. Макс был почти уверен, что ему не понравится то, что предстояло узнать о своих корнях, однако сочетание смертельного любопытства и стремления избавиться наконец от этой преследующей его кошмарной неопределенности побудили заняться необходимыми приготовлениями к поездке.
В Вегас он прилетел в полдень. И, увидев город, не поверил своим глазам: трудно было представить себе, что где-то на земле может существовать столь безобразное место. Город, внезапно возникший перед ним прямо посреди пустыни, когда он благоговейно смотрел на него сверху, из самолета, вблизи оказался похож на порождение какой-то гротескной фантазии: начисто лишенный красоты и очарования, застроенный отвратительными громоздкими гостиницами на тысячи номеров каждая, напичканный рекламными щитами, назойливо мигающей световой рекламой и бесконечными церквями, в которых шли бесконечные свадьбы. И шум, специфический шум Лас-Вегаса, рождающийся из клацания, побрякивания, жужжания игральных машин и автоматов; этот шум встретил его в аэропорту и преследовал повсюду, на каждой улице, в каждом здании. Стояла сильная жара, далеко за сорок, обжигающая, но сухая, поэтому она переносилась легко, даже легче, чем ужасающая влажность Нью-Йорка.
До центра города Макс доехал на такси и по совету Опал, которой пришлось однажды побывать в Лас-Вегасе, остановился в маленькой гостинице на бульваре. Этот район города и был ему нужен, а кроме того, как сказала Опал, тут было недорого и относительно безопасно.
Измученный и напуганный, он свалился в номере на постель; он уже почти жалел, что не взял Опал, изъявлявшую желание поехать с ним вместе. Но тогда ему пришлось бы слишком многое объяснять и слишком много врать, так что лучше уж одному. Подумав о том, что надо бы пойти и осмотреть это легендарное место, Макс уснул; проснулся он внезапно, от какого-то внутреннего толчка, и обнаружил, что уже больше пяти вечера. Он чувствовал голод; приведя себя в порядок, вышел на улицу и направился по бульвару в сторону Фремонт-стрит, купив по дороге гамбургер и кока-колу. Город производил на него почти сюрреалистическое впечатление; и если его отец действительно жил тут и чувствовал себя как дома, вряд ли им найдется что сказать друг другу. Потом Макс вдруг вспомнил, как еще в Итоне ему приходилось играть в азартные игры и какое возбуждение охватывало его, когда он следил за вращением игорного барабана, молясь в душе, чтобы стрелка остановилась на той цифре, на которую он поставил; и это возбуждение было настолько приятным, что ради него стоило пойти даже на риск оказаться исключенным из школы; а вспомнив все это, решил, что не имеет права судить слишком строго.
Вначале он хотел прогуляться пешком, однако на улице оказалось слишком жарко, поэтому он взял такси и поехал во «Дворец Цезаря», который считал абсолютно необходимым посмотреть независимо от того, найдет он Соамс-Максвелла или нет; приехав туда, Макс незаметно для себя самого очутился на движущемся тротуаре, который внес его в странный фантастический мир, в святая святых Вегаса – миниатюрный древнеримский город, с барком Клеопатры, с копией Аппиевой дороги; весь этот город был без окон, без дверей и оставлял впечатление кошмара, из которого невозможно выбраться. Макс был совершенно ошеломлен увиденным, он опьянел и от вина, которое в самом прямом смысле слова текло из фонтанчика в вестибюле, и его можно было набирать в пластмассовые стаканчики, и от ужасающего шума, и от буквально потрясающей вульгарности всего этого места. Осмотр «Дворца Цезаря» занял у него почти два часа; а потом, все сильнее ощущая себя ребенком, потерявшимся и заблудившимся в какой-то странной, полувраждебной ему стране, он перебрался во «Фламинго Хилтон», а оттуда в ультраэкзотический «Барбари Коуст» с его гигантским тридцатифутовым витражом из цветного стекла (где Макс забрел в столь же экзотический, тоже отделанный цветным стеклом «Макдональдс» и купил второй гамбургер); так он бродил до тех пор, пока не стало уже слишком поздно разыскивать в этот день Соамс-Максвелла. Тогда он снова взял такси и решил напоследок съездить в «Золотой самородок»; казалось совершенно невероятным, чтобы в этом растянувшемся на целый квартал заведении кто-то мог кого-то знать; но тут ему понравилось больше, чем во «Дворце Цезаря», здесь хотя бы пытались вспомнить о каком-то вкусе, что позволяли предположить бело-зеленые тенты; он подошел к кассе, и сидевшая там яркая блондинка ответила ему, что да, конечно, она знает мистера Соамс-Максвелла, он сюда постоянно заходит.
– Вам повезло, он только что пришел.
Сердце у Макса сильно екнуло и учащенно забилось.
– Спасибо, – произнес он. – А где мне его найти?
– Вон там, за большим столом. – И блондинка, которую, как выяснилось, звали Донна, проводила его к центру стола, где прямо перед ними оказалась весьма массивная спина с возвышающейся над ней гривой уже начавших седеть светлых волос. Девушка постучала по этой спине.
– Томми?
– Погоди, Донна, погоди, колесо только завертелось. Черт, ну черт, давай же, давай, крутись, крутись…
Голос его становился все тише и тише, пока не смолк совсем; он обернулся, посмотрел на Донну и улыбнулся. Макс, ожидавший какого-нибудь бурного взрыва эмоций, изучающе разглядывал незнакомца, испытывая при этом ощущение полной отстраненности.
Мужчина был высок, выше Макса, широкоплеч и ширококостен; в нем было не меньше тридцати фунтов лишнего веса, и пузо резко выпирало из-под застегнутой на все пуговицы плотной хлопчатобумажной рубашки. У него были густые, несколько длинноватые волосы; лицо, прорезанное глубокими морщинами и сильно загорелое, казалось добродушным; глаза отливали удивительной голубизной, а зубы, открывавшиеся в улыбке, – пожалуй, слишком широкой, – были очень белые и ровные. Мужчина носил усы; на шее у него висела массивная золотая цепочка, на запястье красовались часы «Ролекс». Внешность его полностью соответствовала тому, чем он был на самом деле: человеком, который на протяжении всей своей жизни имел слишком много всего – денег, секса, везения, любви, – а теперь все это вдруг куда-то подевалось, ушло, и он отчаянно пытается догнать и вернуть ушедшее.
– Донна, дорогая, чем могу быть тебе полезен? Ты сегодня потрясающе выглядишь, просто потрясающе. Ты не возьмешь старику пива, а?
– Извини, Томми, мне сейчас становиться за стол. Томми, вот этот парень тебя искал. Он… вы кто, Макс?
– Журналист, – не стал распространяться Макс. Он протянул руку. – Здравствуйте, сэр. Меня зовут Макс Лей. Я работаю с Майклом Хэлстоном.
Рукопожатие оказалось твердым, очень твердым и сильным. Макс с трудом подавил в себе желание растереть ладонь, когда ее отпустили.
– С Майклом Хэлстоном, да? И как он? Чем занимается? Честное слово, Макс, я бы с удовольствием угостил тебя пивом, но просто в данную минуту у меня нет при себе наличных.
– Позвольте мне вас угостить, сэр. Мы можем где-нибудь тут посидеть и поговорить?
– Конечно.
Соамс-Максвелл провел его в бар; там было очень темно и очень шумно. Они сели в углу, Макс подозвал официантку.
– Вам действительно пива? Или, может быть, чего-то другого?
– Можно виски. Или два, – ответил Соамс-Максвелл.
– Хорошо. Двойное виски, пожалуйста. Нет, два двойных.
– И еще пачку «Мальборо», дружок, ладно? – Соамс-Максвелл улыбнулся Максу своей ослепительной, возникающей словно от нажатия кнопки улыбкой. – Ты ведь не возражаешь?
– Нет, конечно.
– Ну, ладно. Так чем я могу тебе помочь? Как там старина Майк?
– С ним все в порядке. Даже очень хорошо. Удалился от дел, живет за городом.
– А как вышло, что ты на него работаешь?
– Он пишет книгу. А я собираю для него материалы.
– Ага.
Принесли виски. Соамс-Максвелл поднял свой стакан и выпил с благодарностью и облегчением.
– Э-э… а нельзя ли повторить? – попросил Макс официантку, увидев, что стакан пуст.
– А мне нравится твой подход, – проговорил, широко улыбаясь, Соамс-Максвелл, прикуривая сигарету от золотого «Данхилла». [32]32
Марка зажигалки, дорогая и престижная.
[Закрыть]
– Я рад, – улыбнулся в ответ Макс.
– И о чем же будет та книга, над которой вы работаете?
– Она называется «Последние из плейбоев». О самых известных плейбоях… ну, начиная с тридцатых годов и дальше. Об Али Хане, Дугласе Фэрбенксе, принце Уэльском, о Рэньере. Ну и…
– И вы хотите включить меня? Что ж, очень мило. Не знаю, можно ли меня ставить в один ряд с теми, кого ты назвал, но я польщен. И буду рад поделиться с вами воспоминаниями. Вам ведь это надо, да? Сколько вы платите?
Об этом Макс не подумал; он оказался застигнут врасплох.
– Э-э… не знаю, не совсем уверен. Мы можем это обсудить. Я хочу сказать, что некоторые из тех, с кем мы говорили, отказались от оплаты. Им понравилось уже одно то, что они станут героями книги.
– Отказались? Ну так они дураки. Можешь передать от моего имени Майку Хэлстону, что я никому не стану ничего рассказывать и не буду работать ни на чей гонорар меньше чем за… ну, скажем… назови-ка мне цену.
Макс занялся быстрыми подсчетами. Самое большее, максимально большее, что он сможет получить наличными по своей кредитной карточке «Америкэн экспресс», это пятьсот фунтов стерлингов. Сколько же это будет в долларах… сколько? около семисот? Он глубоко вздохнул.
– Ну, скажем, пятьсот долларов?
Томми Соамс-Максвелл громко расхохотался.
– Сказать ты это, конечно, можешь, дорогой мой Макс, но я тебе за эту сумму, будь уверен, ничего не скажу. Я хочу по меньшей мере пять кусков. О'кей?
Макс выдержал паузу. У него с каждой минутой росла уверенность в другом. Во-первых, что и пятьсот долларов были для Соамс-Мак-свелла в данный момент более чем крупной суммой, а во-вторых, что Максвелл – человек колоссального тщеславия и ему обязательно захочется попасть в такую книгу.
– Простите, – решительно ответил он, – но это невозможно. Придется мне передать Майклу Хэлстону, что вы не хотите участвовать в нашей книге.
– Вот как? Понимаю… – Соамс-Максвелл задумчиво посмотрел на него. – Ну… а если мы сбросим, ну, скажем, пятьсот долларов и начнем разговор отсюда?
– Может быть… Но я не уверен. Во всяком случае, не могу ничего обещать.
– А пятьсот долларов я получу сразу?
– Да.
– О'кей, я возьму с тебя долговое обязательство в виде еще одного бурбона, а утром начнем.
– Хорошо, – сказал Макс. – Насколько я понимаю, вы были незаурядным рыболовом. Вот, может быть, с этого и начнем.
– Странная тема для начала, Макс. Рыболовство – очень здоровый и чистый спорт.
– Я знаю. Но разве вы вместе с Хемингуэем не ловили?
– Ловил.
– Так этот эпизод должен быть довольно интересным.
– Он таким и был. О'кей, я тебя понял. Вам я нужен как спортсмен. Спортсмен, дамский угодник, так?
– Н-ну… так.
– Я был очень хороший рыболов. – Соамс-Максвелл откинулся на спинку стула, и его блестящие голубые глаза затуманились от нахлынувших воспоминаний. – Когда я хотел, я мог поймать все, что угодно. Мы ловили везде: и около Кубы, и возле Ки-Уэста, и неподалеку от Багам. У меня была превосходная яхта, ста футов в длину, и могу тебе сказать, Макс, что если ты не раскладывал какую-нибудь красотку на палубе яхты после того, как целый день ловил прекрасных рыб, то ты и не жил.
– Я точно не жил, – улыбнулся ему Макс. В нем постепенно пробуждалось какое-то теплое чувство к Томми.
Разговор продолжался, Макс заговорил о Ки-Уэсте.
– Тебе надо самому туда съездить и поговорить с Джонни Вильямсом, – заявил Томми.
– Я это уже сделал. Он-то мне и подсказал, где вас найти.
– О'кей. Но все равно поговори с Джонни поподробнее. Мы иногда по нескольку дней напролет просиживали в «Пэррот-хаусе», только пили и разговаривали, ничего больше.
– И… танцевали, насколько я слышал? – осторожно спросил Макс. – Мне говорили про какую-то женщину, которая танцевала чечетку и вас всех научила, так?
– Да, это Вирджи. Вирджи Кейтерхэм. Боже, какая она была красавица! Я любил Вирджи. Очень любил.
– И она тоже была… одной из тех красоток, которых вы раскладывали на палубе своей яхты?
Макс вдруг почувствовал, что ему стало нехорошо, рука у него задрожала. Он опустил свой стакан на стол и заставил себя улыбнуться Соамс-Максвеллу.
– Была. Ох, была. Красавица. Какая же она была красавица! Но не думай, она вовсе не шлюшка была, не из тех, что на одну ночь. Она была леди, настоящая леди. Но она принадлежала к нашей небольшой компании там, в Ки-Уэсте. Своего щепетильного муженечка, какого-то старого англичанина, она оставляла дома и время от времени приезжала на недельку к нам. Он был какой-то граф, и у него был дом, который он любил куда больше, чем ее. И – да, танцевала она здорово. Могу поклясться, что она танцевала лучше, чем Джинджер. Высший класс! Я слышал, что она умерла. Тед читал об этом в газетах. Я плакал, когда он мне рассказал, честное слово, плакал.
Стакан у него снова был пуст; Макс еще раз подозвал официантку:
– Еще два бурбона, пожалуйста.
– Да, она приезжала на яхту, иногда на несколько дней, и мы ходили по самым длинным маршрутам, на Багамы. Какие были денечки! Вшестером, ввосьмером, Эррол Флинн к нам часто присоединялся, он-то и научил меня любить кокаин, черт бы его побрал. И Тед непременно являлся с какой-нибудь из кинозвезд, которые всегда были у него под рукой. Рита, Ава [33]33
Томми откровенно врет. Он познакомился с Вирджинией в 1966 г. Эррол Флинн скончался в 1959 г., Хемингуэй – в 1961 г. Рита Хейворт и Ава Гарднер, голливудские звезды 40-50-х гг. были к тому времени дамами в возрасте.
[Закрыть] – все они у нас перебывали. Рита была великолепной девушкой. Господи, какая же у нее была выносливость! Да и папа Хем иногда появлялся у нас. Райские были дни. Ловили рыбу, купались, а по ночам закатывали пирушки. Прямо тебе скажу, Макс, теперь таких пирушек уже не бывает. А как мы в стрип играли.
– Извините, – перебил Макс, – мне надо в туалет.
Он почти бегом добежал до туалета, и там его вырвало. Он долго сидел на крышке унитаза, и по щекам его текли слезы. Так вот кем была его мать. Шлюхой. Изображала стриптиз на попойках, плясала в барах, бросала семью на целые недели, чтобы поплавать на яхте со всяким богатым дерьмом. И каждый раз возвращалась такая спокойная, вся из себя леди, и делала вид, будто занималась отделкой чьих-то домов.
Наконец он заставил себя вернуться назад.
– Извините. Должно быть, что-то съел. Не будете возражать, если мы продолжим утром?
– Конечно. А с тобой все в порядке? Выглядишь ты, прямо скажем, не очень. Знаешь, давай-ка я провожу тебя до гостиницы.
– Ничего, все в порядке. – Даже в том состоянии, в котором он находился, Макс отметил про себя, что Соамс-Максвелл, по крайней мере, способен на проявления доброты и заботы. – Честное слово. Но утром хорошо бы продолжить, уже с именами, датами и всякими подробностями.
– Обязательно. Спокойной ночи, Макс.
– Спокойной ночи, сэр.
– Зови меня Томми. Меня все так зовут.
