Текст книги "Украденный миг"
Автор книги: Пенелопа Нери
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)
Джек выслеживал ее, стараясь подкараулить где-нибудь. Но ведь и она стала теперь старше и умнее и находила способ, чтобы ускользнуть на свидание к своему Гидеону. Сколько раз ей удавалось это, и она поверила в свою счастливую звезду, разнежилась, размечталась, расслабилась… Один неосторожный шаг, один раз забыла оглянуться, и Джек, выследив ее, дознался обо всем. Он снова взял ее судьбу в свои руки. Не успела она оправиться от разлуки с домом и матерью, как он разлучил ее с Гидеоном. Эмма не смогла прийти к нему на свидание на следующий день, как они планировали. Он не знал, что с ней, почему она не пришла, отправляясь в далекий Бостон. Ни одного письма он не получил от нее из-за проклятого мерзавца Джека. Учеба Гидеона в колледже, работа в компании Кейнов, потом гражданская война. Счастье мелькнуло перед ней и исчезло. Семь долгих лет она прождала, без единой весточки от своего возлюбленного. Эти семь лет унесли последние осколки ее несчастливого, отравленного детства…
– Калейлани, смотри! – закричала вдруг Махеалани, прерывая ее мысли.
С места, где они сидели, был виден довольно крутой склон, с которого, весело визжа, съезжали вниз ребятишки. Для этой забавы склон был тщательно выкорчеван и освобожден от травы и камней. Теперь он был накатан так, что блестел, словно отполированный. Некоторые из детей были уже перемазаны в земле с головы до пят, но, несмотря на это, вид у них был очень довольный.
Эмма улыбнулась, глядя, как воодушевилась ее Махеалани. Прижав к себе, она поцеловала девочку в щечку, измазанную бататами и персиковым соком, отвела длинную, вьющуюся колечками черную прядь волос с глаз:
– Так ты уже сыта, маленькая мисс?
– Давным-давно, – объявила Махеалани. – Пока ты дремала, я съела все! – Выпятив животик, она горделиво похлопала по нему ручкой.
– О, я вижу! – откликнулась Эмма, притворяясь обиженной тем, что ей ничего не осталось.
Рассмеявшись, Махеалани вдруг изо всей силы обхватила ее своими маленькими ручками. Несмотря на обиженный тон, глаза Эммы были полны нежности.
– Что ж, ничего не поделаешь, съела, так съела. Ну будет, перестань так сильно сжимать мою шею! Давай, помоги лучше мне убрать. Я ведь вижу, что тебе не терпится скорее побежать туда? Так?
– О, да! – сияя, воскликнула Махеалани.
Глава 25
Проснувшись, Джулия сама умылась и оделась: эта девчонка Пу, служанка, каждое утро топтавшаяся под дверью в ожидании распоряжений белой леди, только и выглядывает, что бы стащить… В том, что Пу – воровка, Джулия не сомневалась.
Закончив туалет, Джулия закрыла комнату на ключ и, положив его в карман, отправилась на разведку.
В доме было тихо.
Дверь в спальню Мириам и Джекоба была приоткрыта. Джулия заглянула туда. Неужели никого нет?
Джулия скользнула за дверь и плотно прикрыла ее за собой.
Постель была в беспорядке.
Джулия усмехнулась. Ишь, как измяты простыни… Похоже, муженек не оставляет свою женушку без внимания и ласки. Седина, говорят, в бороду, а бес в ребро…
Джекоб обыкновенно вставал часа в три утра и отправлялся на пастбища.
Мириам, должно быть, уехала совсем недавно: слабый запах жасмина, которым она всегда украшала волосы, еще витал в воздухе, смешиваясь с запахом сандалового дерева.
Джулия внимательно оглядывала комнату. Взгляд ее упал на пестрый лоскутный коврик, постеленный перед небольшим комодом. Сердце Джулии сжалось: точно такие коврики из разных тряпочек плела ее мать.
Кружевные занавески колыхались под легким ветерком. Возле умывальника стояли китайский фарфоровый тазик и точно такой же расписной кувшин, здесь же были и бритвенные принадлежности. В хрустальной чаше лежали запонки.
На столе, покрытом кружевной скатертью, – Библия в кожаном переплете…
Ничего ценного!
Ох, эти постники-миссионеры! И посмотреть-то не на что.
Все в комнате было изящно, все свидетельствовало о хорошем вкусе и скромном образе жизни.
Джекоб Кейн не признавал бессмысленной роскоши. Он любил добротность, надежность во всем. Но у него были глаза и руки художника: он сам вырезал и отполировал раму для огромного раздвижного зеркала на шарнирах – свадебного подарка молодым. Это было настоящее произведение искусства. Джекоб был по-особому щедр, не скупился на новые дома для рабочих, выстроил на свои деньги школу в долине… Джулии он нравился, но она побаивалась того, что природный ум и наблюдательность рано или поздно должны были навести Джекоба Кейна, обожающего невестку, на мысль о том, что должно же быть у нее какое-то прошлое… Тогда все будет кончено.
Она должна опередить их. План Джеки Джордана ее почти устраивал.
Джулия рылась в комоде, выдвигая ящик за ящиком. Как же выглядит эта чертова бумага? Внизу листа должна стоять подпись Джеки. Это было все, что она знала.
В комоде ничего подходящего не было.
Ее взгляд упал на туалетный столик.
Джулия вынула шкатулку, лежавшую под стопкой ночных сорочек.
Может быть, бумага здесь? Шпилькой она открыла миниатюрный замок.
Вот завещание Джекоба Кейна… Интересно, но это мы почитаем потом… Вот свидетельство о браке с Мириам…
Вот, кажется, то, что ей нужно.
Подпись Джордана… Джекоба Кейна… Кимо Пакеле…
Какое-то деловое соглашение:
«Я, Джек Джордан, беглый заключенный из колонии Ботэни Бэй в Новом Южном Уэльсе в Австралии, перевезенный из Англии как приговоренный к двадцати одному году исправительных работ Высочайшим Королевским Судом за преступления, которые я, Джек Джордан…»
– Что вы тут делаете, миссис Кейн?
Она вздрогнула и чуть не выронила из рук пожелтевший от времени листок бумаги.
В дверях спальни стоял Кимо Пакеле. На лице его застыло выражение крайнего изумления.
Что ей нужно в спальне Кейнов?
– А-а, мистер Пакеле! – мгновенно среагировала она. – Вот вы-то мне и нужны! Посмотрите, который час, а в комнате беспорядок! Постель не убрана, вода из таза не вылита!
Отвлекая внимание Пакеле, Джулия незаметно опустила бумагу в шкатулку и мягким движением плавно закрыла ее. Пакеле не услышал, как тихо щелкнул замочек.
Не переставая быстро говорить, Джулия нагнулась, будто проверяя что-то, и сунула шкатулку на место.
– Уже девять утра, мистер Пакеле, де-вять! А в комнате духота, повсюду горы пыли… Входите же, входите, будьте моим свидетелем! Эти ленивые девчонки только зря болтаются по дому и ничего не делают… Я должна сообщить миссис Кейн! Пу, бездельница! Где ты бродишь?
– Миссис Кейн, Пу просит простить ее…
– Поздно, душенька, поздно… Ну, не реви… Я не стану жаловаться на тебя. Но если еще раз…
Джулия с достоинством покинула спальню Кейнов-старших.
Кимо вышел вслед за ней.
– Что вам еще нужно, мистер Пакеле?
– Я только хотел спросить, миссис Кейн… зачем вам понадобилось рыться в бельевых ящиках моей хозяйки, мэм?
Джулия явно нервничала. Ее глаза буквально побелели от страха.
– Что бы я ни делала в комнатах этого дома, вас это не должно касаться, мистер Пакеле! Вам надо отказаться от вредной привычки всюду совать свой нос! Я вам уже, кажется, говорила об этом.
– Вы намекаете на свою встречу с Джеком Джорданом? Простите, мэм, но в мои обязанности входит знать все, что творится на этой земле и в этом доме.
– Ах так? И вы присматриваете также и за мисс Джордан?
– Вы говорите об Эмме Калейлани?
– Да, мой заботливый, да! Хотя раз вы приходитесь ей дядей… то делаете вид, что ничего не знаете, правда. Почему вы так покраснели? Так вот, передайте этой вертихвостке, чтобы она держалась подальше от моего мужа. Сделайте это незамедлительно, оставьте все другие дела, прошу вас, дядя Кимо…
Очаровательно улыбнувшись, Джулия подобрала юбки и удалилась.
В тот раз она побоялась на глазах у Кимо стянуть нужную ей бумагу, но следующий день сулил ей удачу.
* * *
Мириам с благотворительной миссией уехала в Вайми; Гидеон уехал засветло в клинику в Лаупахоехое проведать нескольких стариков гавайцев, лечившихся там; Кимо Пакеле, проклятый Пакеле, отправился на дальнее северное пастбище.
«Отличный денек, – твердила Джулия про себя, – во всем доме только я да милашка Джекоб Кейн… Ничего, старина Джеки, мы добудем тебе твою бумаженцию, а потом возьмемся и за старика».
Итак, она знала главное – где лежит документ. Взять его из шкатулки было для нее делом одной минуты.
С беззаботным видом, ощущая приятное похрустывание вчетверо сложенного листа бумаги, надежно спрятанного за корсажем, Джулия вошла в гостиную.
– Заходи, заходи, дорогая, я рад видеть тебя! Вид у тебя сегодня прямо-таки сияющий. – Джекоб Кейн с некоторым трудом поднялся ей навстречу из-за стола.
Она подставила ему щеку для поцелуя.
– Да-да, папа Кейн, я чувствую себя неплохо и, если бы не одно обстоятельство, могла бы сказать, что все прекрасно, но… Я хотела бы сказать вам кое-что, но не решаюсь… Дело такого рода…
– Может быть, дело такого рода, что тебе лучше обратиться к Мириам, малышка? – Голубые глаза Джекоба пристально глянули ей в лицо.
– Нет, ни за что! Я не хочу огорчать ее, она так тонко чувствует, так переживает за все… Мне нужен ваш совет, папа, совет мужчины. Дело касается Гидеона… Мне так стыдно… – Глаза ее увлажнились, она достала из кармашка платочек и промокнула веки, делая вид, что скрывает непрошеные слезы. – Дело в том, что вчера вечером Гидеон сказал нам, что едет в клинику в Лаупахоехое, но у меня есть все основания думать, что это ложь.
Кейн смотрел на нее во все глаза:
– Ложь? Но к чему Гидеону лгать, да еще по таким пустякам?
– Я подозреваю… Нет, я знаю, что у него есть другая женщина, любовница-островитянка. Он уехал на свидание к ней. Что же мне делать, папа Кейн? Ведь я так люблю его…
Лицо Джекоба Кейна налилось кровью.
– Я уверен, что это ошибка. У тебя есть доказательства, Джулия?
– О, если бы это могло быть ошибкой! – Джулия залилась слезами и бросилась на грудь Джекоба Кейна. – Тогда, помните, после скандала на празднестве, после этого ужасного, непристойного танца в ночь нашей свадьбы… Он думал, что я ушла спать, незаметно выскользнул в сад и отправился к ней. А через несколько часов вернулся… От него пахло ее духами! И с тех пор я постоянно слышу этот чужой запах, запах этой женщины… В моем положении все чувства так обострены… Боже, какой стыд! Я унизилась до того, что стала следить за ним. Я видела их! Я знаю, где они встречаются. В джунглях возле святилища, там есть пещера… О, и это тогда, когда я ношу его дитя в своем чреве… Вы все еще не верите мне, папа Кейн? О, как это ужасно!
Кейн обнял невестку, успокаивающе поглаживая ее содрогающиеся от рыданий плечи:
– Не волнуйся, дитя мое, тебе нельзя волноваться, думай о ребенке, прежде всего о ребенке. Я должен сам все выяснить. Я уверен, что Гидеон не посмеет мне солгать. Если ты права, я сам положу этому конец.
– Но умоляю, не говорите никому. Здесь замешан еще один человек… Я сгорю со стыда, если он…
– Кто же?
Джулия закрыла лицо руками.
– Ах, это неважно… Но если вы настаиваете, я скажу. Это ваш управляющий, Кимо Пакеле. Женщина, с которой встречается Гидеон, его племянница.
– Эмма Джордан?
– Да!
– Не волнуйся, Джулия, я никому ничего не скажу. О бедная девочка, – бормотал он, выходя из гостиной.
Глядя ему вслед, Джулия ощутила нечто вроде укола совести. На Кейна было жалко смотреть. Он шел сгорбившись, приволакивая больную ногу.
Что она наделала! Конечно же, он сейчас отправится в джунгли к разрушенному храму. Он надеется встретить там сына, а встретит Джека Джордана. Что с ним будет, когда он попадет в лапы к этому мерзавцу? Джеки поклялся ей, что не причинит Кейну никакого вреда, что всего лишь свяжет его, спрячет в развалинах и потребует у Гидеона выкуп за старика отца. Джордану нужны деньги. Он обещал… Но дорого ли стоят его обещания?
Джулия с трудом подавила в себе желание броситься вслед за Кейном, остановить его, сказать, что она все придумала, что это было капризом, розыгрышем…
Нет уж! Дело сделано. Обратного хода нет. Свои обязательства перед Джорданом она выполнила до конца: документ надежно спрятан, Джекоб Кейн попадет в ловушку, Гидеон, ее дорогой муженек, выложит денежки – и они с Джеки Джорданом благополучно улизнут в Америку. Что ж, совесть совестью, а деньги ей сейчас дороже всех Кейнов на свете.
И все же, ей было жаль человека, который с отцовской нежностью и тревогой только что обнимал и успокаивал ее.
Глава 26
Махеалани, накатавшись досыта, подбежала к Эмме. Ее перепачканная мордашка сияла, она запыхалась, волосы растрепались, саронг был весь в пыли и красной глине.
– Купаться, полоскаться, умываться! Надо привести себя в порядок, прежде чем показаться на глаза тетушке Моми, а то она отругает нас с тобой, баловница!
Одежда сохла на песке. Маленькая Махеалани и Эмма лежали на пляже и, греясь на жарком солнышке, болтали о всякой всячине, щебеча, словно две птички колибри.
Эмма отдыхала от пережитого, словно растворяясь в мире детства и чистоты.
Было уже далеко за полдень, когда, подъезжая к деревне, они с Махеалани заметили всадника на громадном сером жеребце, поджидавшего их на перекрестке.
Мужчина в красной ковбойской рубашке и шляпе из пандануса, сдвинутой на затылок, сощурил глаза, закрываясь рукой от слепящего солнца, стараясь получше рассмотреть женщину с ребенком, ехавшую к нему на встречу.
Сердце Эммы остановилось на мгновение.
– Гидеон! Каким ветром тебя занесло сюда?
Она не чувствовала ничего, кроме острой, всепроникающей радости нечаянной встречи.
Он почтительно снял шляпу.
– Я был там, в лощине, в клинике нашего ранчо. Приехал проведать наших стариков, рабочих. Привез им кое-какие гостинцы, хотел порадовать угощением. – Радостная открытая улыбка озарила его красивое лицо. – Вы с Махеалани, как озорные мальчишки, сбежавшие с урока, загорели, перекупались… Весело было? – Гидеон подмигнул девочке.
– Очень весело! Я была богиней Поли, а Калейлани – госпожой Пеле. Мы соревновались, кто лучше плавает. И я победила, а под конец загнала ее в океан и макнула хорошенько…
Эмма смутилась. Как она нелепо выглядит сейчас, раскрасневшаяся, с мокрыми волосами, платье в беспорядке…
Неожиданно для себя самой она рассердилась. Что это, почему она стоит перед ним, точно напроказившая девчонка! Какое право он имеет вот так снисходительно смотреть на нее? Он поломал ей жизнь, а она, вместо того чтобы дать ему отпор, осадить, дать понять, что все между ними кончено раз и навсегда, улыбается ему, как дурочка?
Лицо Гидеона приняло озабоченное выражение.
– Вы заночуете в деревне, мисс Джордан?
– Мы остановимся у тети Моми! – немедленно доложила Махеалани.
– Нет, девочка, – остановила ее Эмма. – Нам лучше будет вернуться.
– Но, Лани, ты же обещала! Ты же сама говорила, что мы останемся ночевать у тети Моми, а потом еще будем гостить у нее целый день… Я хочу к тете Моми! У нее есть овечки, и ослик, и говорящие птички майна! Я хочу с ними поиграть! Тетя Моми ждет нас, Лани… Ну, Лани, милая, ну, пожалуйста, ты ведь дала мне честное слово, что мы не будем спешить…
– Что ж, мисс Джордан, раз вы обещали, придется вам остаться, не так ли? Держать свое слово – это очень важно!
Гидеон смотрел на Махеалани как на свою союзницу.
Этого еще не хватало! В его словах ей почудился какой-то скрытый намек.
– Да, мистер Кейн. Это очень важно, держать свое слово, – с неожиданным для самой себя вызовом ответила Эмма. Она воинственно подняла голову и прямо глянула ему в лицо.
От его улыбки не осталось и следа.
– Я должен что-то сказать вам, мисс Джордан. Подарите мне, если вам нетрудно, несколько минут. А потом я провожу вас до деревни. – Он понизил голос: – Умоляю тебя, выслушай меня, Эмма, дорогая!
Только теперь она заметила, как он устал, как взволнован, но остановиться уже не могла.
– А стоит ли нам говорить, мистер Кейн? Не поздно ли? Кстати, если верить слухам, я должна принести свои поздравления вам, и вашим родителям, и, уж конечно, вашей жене, Джулии Кейн. Я уверена, мистер Джекоб Кейн и миссис Мириам Кейн были рады узнать, что вы и ваша жена вскоре осчастливите их появлением на свет еще одного представителя династии Кейнов!
Эмма отвернулась, чтобы скрыть подступившие слезы.
Если бы он знал, как трудно давался ей этот независимый, дерзкий тон! Как горько было знать, что право носить под сердцем его ребенка принадлежит не ей, а какой-то чужой женщине.
Гидеон растерянно стоял перед ней, не зная, как объяснить все, что случилось.
– Я прошу тебя, Эмма…
– С какой стати я должна слушать вас? Что вы можете еще сообщить мне? Я ничего не хочу знать. Оставьте меня в покое! Всего хорошего, мистер Кейн! Не заставляйте меня ссориться с вами, мистер Кейн.
– Эмма, я понимаю, что ты сейчас чувствуешь, но, дорогая…
– Для вас я – мисс Джордан!
– Хорошо, пусть будет так. – Гидеон стиснул зубы, сдерживаясь и тщательно подбирая слова. – Но я все же думаю, что этот разговор необходим нам обоим. Мне он, во всяком случае, очень, очень нужен. Если бы ты могла понять… Пожалуйста, выслушай меня!
О, этот голос, такой глубокий, родной! Он обволакивал, ласкал ее слух – Эмма чувствовала себя беспомощной, а она должна быть сильной сейчас.
– Нет, мистер Кейн, я не могу доставить вам этого удовольствия! Всего хорошего, нам пора. Нам давно пора!
Она резко рванула повод, и Макани вдруг оступилась, рухнув коленями в песок. Эмма, испугавшись за девочку, судорожно прижала ее к себе. Лошадь тотчас вскочила на ноги. Махеалани испуганно ойкнула, но удержалась, и Эмма, овладев собой, проследовала мимо Гидеона.
Неужели это конец? Неужели все потеряно, потеряно безвозвратно? Какая боль, какое страдание терзали ее душу, когда Эмма, стараясь не показать своего отчаяния, удалялась от места их безрадостной встречи…
Махеалани послала Гидеону воздушный поцелуй:
– Алоха, мистер, алоха-а!..
Гидеон снял шляпу и помахал ей в ответ.
– Не оборачивайся, Махеалани. Не надо, прошу тебя.
– Но, Лани, ведь это тот самый дядя, который уронил тогда в ручей гирлянду из фиалок. Какой он красивый, прямо как принц!
– Твоя бабушка всегда говорила: «Красив тот, кто красиво поступает». Так-то, детка!
Эмма спиной чувствовала взгляд Гидеона, но не позволила себе оглянуться и упрямо смотрела вперед.
Солнце уже село, ослик и овечки были напоены и накормлены, посуда вымыта, пол подметен, говорящие птицы майна, рассевшись на ветках притихшего сада, заводили свои вечерние трели, Махеалани, зевая и капризничая, отправилась спать.
Вечер был чудесный: дальние холмы золотились в лучах заходящего солнца, длинные тени, напоминавшие крадущихся кошек, заползали в расщелины, в хижинах зажигались фонарики, заправленные ореховым маслом, их свет просачивался сквозь тростниковые крыши и стены, и хижины казались гнездами больших светляков.
Тетушка Моми, вдова Роберта Фулджера, владельца небольшого местного сахарного завода, знала мать Эммы еще с тех пор, когда сестры Малия и Леолани служили в доме адвоката Александра Мак-Генри. После смерти его жены они вернулись на остров и стали служанками у Кейнов.
Тетушка Моми любила и опекала Эмму как родную. После смерти Малии она еще крепче привязалась к ней и маленькой Махеалани.
Эмма частенько гостила в этом доме.
Вот и сейчас она сидела на террасе, вдыхая ароматы трав и цветов, которыми был напоен соленый ветерок, долетавший сюда с океана, и прислушивалась к неспешному рассказу о минувших днях, когда сотни китобойных шхун бросали якорь вблизи островов, чтобы пополнить запасы воды и продовольствия. Тетушка Моми, склонившись над вышиванием, рассказывала о строгих пасторах-миссионерах, самоотверженно боровшихся за души тысяч моряков, погрязших в пьянстве и беспутстве, о нравах, царивших на острове в прежние времена, когда разбушевавшаяся матросня громила кабаки и лавочки, когда женщин-островитянок покупали за кусок мыла или нитку дешевых бус…
Вышивать здешние рукодельницы научились у жен миссионеров, но, легко переняв несложную технику, вышивали по-своему: яркие цветы, причудливая вязь трав, кораллов и водорослей, среди которых порхали птицы, плавали странные рыбы, – все это придавало местным вышивкам неповторимый колорит.
– Ох, и заговорилась же я! – Тетя Моми бережно сложила вышивание в большую наволочку. – У тебя, должно быть, глаза слипаются. Посмотри, и малышка уже спит…
– Она сегодня много играла, – улыбнулась Эмма, укрывая девочку легким одеяльцем.
– Махеалани… Какое красивое имя у нее – Полная Луна в Небесах…
– Да, тетя Моми, очень красивое.
– И личико у нее такое кругленькое, беленькое… Добрая кровь течет в ее жилочках, хотя и смешанная. И такая она умная, смышленая, все-то ей интересно, ничего-то она не пропустит! Точно хлыстик – щелкает туда-сюда, туда-сюда… Вот и ты такая же была маленькая, Калейлани. Как вы похожи!
– Еще бы, все-таки мы… сестры.
Тетя Моми как-то странно посмотрела на Эмму:
– Сестры… Что ж, будь по-твоему. Хотя никак я в толк не возьму, как это Малия могла нормально проносить целых девять месяцев и благополучно родить такую крепышку – это при ее-то болезни! Неужто у этого каторжника-муженька такое здоровое семя?
Эмма отрешенно смотрела в сторону и молчала.
– Да ты не слушаешь меня, доченька? И правильно делаешь. Мало ли что наболтает глупая старуха… Вот посмотри лучше, какое покрывало я вышиваю. Это тебе в приданое, Калейлани!
– Разве я не говорила тебе, Моми? Я ведь отказала Кеальи.
– Знаю, знаю и рада этому. По правде сказать, не очень-то он подходит тебе! Такой надутый, да, сдается мне, надут он никчемным ветром. Все зудит и зудит… А тебе нужен настоящий мужчина, который бы насытил твой дикий огонь, а не загасил бы его, точно мокрая тряпка. – Моми задула одну из ламп, освещавших комнату. – Что ж, пора спать, моя милая?
– Я еще посижу здесь, тетя Моми. Мне так хочется надышаться этим воздухом, он у вас совсем не такой, как у нас в долине…
– Спокойной ночи, сладких тебе снов, девушка, да благословит вас Господь!
Моми ушла.
Эмма с наслаждением подставила лицо свежему ветру.
Вдали рокотал океан, тихо шелестела листва…
В этой тишине особенно зловеще прозвучало уханье совы, вылетевшей на ночную охоту.
Эмма вздрогнула. Сова, птица из родового тотема Малии, всегда предупреждала ее о приближающейся беде. Этой ночью Эмма повсюду ощущала незримое присутствие покойной матери. Вот из сада донесся тонкий запах тубероз, цветов, которые она особенно любила…
Эмме вдруг показалось, что Малия пристально смотрит на нее из темноты.
– Мама, – шепнула она, – это ты? Ты здесь, со мной?
Только стрекот сверчков да гул океана ответили ей.
* * *
Гидеон стоял в густой тени сливового дерева, росшего возле беленой стены, окружавшей сад Моми Фулджер.
Он видел, как Эмма вынула шпильки из волос и распустила их по плечам, как она наклонилась вперед, и ее полная грудь блеснула в глубоком вырезе платья. Эмма выбежала на крыльцо и, спустившись по ступенькам, вышла в сад. Она прошла так близко от него, что он задохнулся от волнения и едва сдержал возглас восторга: родной пряный запах ее кожи коснулся его.
Эмма прошла так близко, что ему пришлось отступить глубже в тень деревьев.
Эмма вышла на лужайку и села на доску качелей, привязанных к толстой ветке баньяна. Она тихонько раскачивалась и мурлыкала про себя какую-то мелодию. Прислушавшись, Гидеон узнал мотив хулы, той самой, что Эмма танцевала на его свадебном луалу.
Лицо ее в лунном свете казалось бледным, в черных волосах мерцали серебряные блики.
«Она блистает на черном лике ночи, точно драгоценный камень в ухе эфиопа…» – вспомнилась ему строка из «Ромео и Джульетты».
При чем тут Шекспир? Разве Ромео и Джульетта любили друг друга сильнее, чем он любил Эмму? Разве они желали друг друга сильнее, чем он желал Эмму? Разве их любовь была безнадежней, чем его любовь к Эмме?
После того как спустя семь лет разлуки он вновь познал ее, не было ни дня, ни ночи, когда бы Гидеон, пусть только в мыслях, не обладал ею.
Ежесекундно он чувствовал ее тело, ее губы, ее язык, свежесть ее лона, шелковистость ее бедер, аромат мускуса и фиалок, присущий ей одной, заставлявший вздрагивать его ноздри…
Воображаемая и в то же время реальная, из плоти и крови, Эмма преследовала его повсюду, он бредил ей, он хотел ее всегда, каждую минуту, хотел до безумия… Он гнал от себя ее образ, но не думать о ней было выше его сил.
Да, он знал и желал многих женщин, но что они значили для него теперь? Особенно тяжелы были встречи с Джулией: он не мог без отвращения видеть ее. Как он был глуп, когда из ложного чувства чести и долга поклялся пред алтарем в верности этой злобной мелкой хищнице… Как мог он назвать ее своей женой? Он искалечил свою жизнь и жизнь Эммы. Этого он не мог себе простить.
И все же надежда, жалкая, как огонек меркнущей свечи, не покидала его.
Те немногие свободные часы, которые ему удавалось выкроить среди хлопот о ранчо, Гидеон проводил не с Джулией, не с беременной женой, пусть нелюбимой, но нуждавшейся, как ему казалось, в его внимании и заботе, а неизвестно зачем расчищал участок земли, купленный у китайца А Во через посредничество адвоката Мак-Генри. Он проредил лесок, закрывавший вид на океан и вершину горы Мауна Кеа, он работал до изнеможения и уже приступил к закладке фундамента дома, в котором мечтал когда-нибудь поселиться вместе с Эммой.
Напрасные мечты! Ребенок навеки связал его с ненавистной Джулией.
В отчаянии он сжал кулаки. Если бы Эмма позволила ему сказать хоть слово, он сумел бы вымолить прощение, высказал бы ей всю свою боль и нежность! О, как много он должен был сказать ей!
Качели медленно остановились.
– Эмма, – тихо позвал Гидеон.
– Это вы, мистер Кейн? – Она даже не удивилась, словно ждала его. – Уходите. Уходите к вашей жене, не заставляйте меня прогонять вас…
Она встала и направилась к крыльцу. Одним прыжком он догнал ее.
– Эмма, я понимаю все. Тебя оскорбила эта весть… о ребенке. Ты обижена на меня за то, что я сам не сказал тебе…
– Я обижена? Я «обижена» на тебя за то, что для тебя на втором месте, что не главное в твоей жизни. Я хотела, чтобы ты сказал, узнав о ребенке: «Я люблю Эмму, несмотря ни на что, потому что она – все в моей жизни!» Я хотела, чтобы ты построил наш дом у скал-Близнецов и привез меня туда.
– Видит Бог, я так и хотел поступить! Но Джулия носит мое дитя. Я – человек чести! У меня есть обязательства, я не имею права поступать так, как хочу. Я не могу ее бросить, Эмма! Ответственность за ребенка…
– Вот как? Ответственность? А передо мной у тебя нет ответственности? Или это ответственность второго сорта, ответственность перед любовницей, а лучше сказать, перед использованной шлюхой?
Гидеон отшатнулся. Он ждал от нее всего, чего угодно, только не этих слов.
– Ты молчишь? Я знала, что тебе нечего мне сказать. Зато мне есть, что сказать тебе, Кейн! Убирайся к черту вместе со своей проклятой честью!
Размахнувшись, Эмма с силой ударила его по щеке. Пощечина прозвучала в ночной тишине точно выстрел. Она уже вошла в дом и закрыла за собой дверь, а он все еще слышал этот ужасный звук.
Бледно-желтая полоска зари только появилась на горизонте, тонкой чертой отделяя черное ночное небо от такой же черной спящей земли, когда Эмма выехала за ворота гостеприимного дома Моми Фулджер.
Махеалани крепко спала, свернувшись клубочком на руках Эммы, дорожные мешки, наполненные всякой домашней снедью, свисали с седла. Заботливая тетя Моми, провожая своих милых девочек, вышла на дорогу и долго смотрела им вслед.
* * *
Эмма ехала вдоль берега по неровной дороге, петлявшей между невысоких скал.
После вчерашней встречи с Гидеоном она хотела только одного – как можно скорей оказаться дома, в долине Вайкалани: там, казалось ей, она сможет хоть как-то избавиться от тяжелых воспоминаний, обрести душевное равновесие и начать свою жизнь с нуля.
«Больше не должно быть никаких объяснений, – думала она, поторапливая Макани, – никаких лишних слов. Все кончено. Все бесполезно, изменить ничего нельзя. Махеалани – вот все, что у меня осталось от прошлого».
Вскоре Эмма услышала позади стук копыт и, обернувшись, увидела, что ее догоняет Гидеон. Он поравнялся с ней и придержал Акамаи.
– Доброе утро, Эмма. – Он неловко кашлянул, не зная, как завязать разговор. – Доброе утро, мисс Джордан… Я заметил тебя издали. Я всю ночь провел на пляже…
– Это заметно. Ты выглядишь, как мокрая креветка, – нарочито грубо бросила она, не глядя на Гидеона.
– Я думал всю ночь… Я пришел к решению, Эмма. Оно касается нас обоих.
Она молчала.
– Эмма, умоляю, ответь мне что-нибудь. Неужели тебе совсем неинтересно то, что я скажу?
– Ничуть.
Эмма изо всех сил старалась не смотреть на него. Его голос по-прежнему завораживал ее. Что бы ни случилось, он навсегда останется для нее самым прекрасным, самым желанным из всех мужчин на свете. Сейчас он был так хорош, что ей приходилось сдерживать себя, чтобы не броситься ему на шею. Но неужели он забыл вчерашнюю пощечину? Почему он так спокоен? Или это наглость? Неужели он так уверен в себе?
– Махеалани спит, – заметил Гидеон. – Ты не хочешь передать ее мне? Я понесу ее на руках… Ты устала.
Эмма упрямо мотнула головой:
– Благодарю, мистер Кейн, но мне не нужны ни вы, ни ваша помощь. Поезжайте-ка вы своей дорогой, мистер Кейн, а то я за себя не ручаюсь.
Он помрачнел. Возлюбленная отталкивала его, не оставляя ни малейшей надежды.
Молчание становилось невыносимым. Они ехали рядом, не поднимая глаз. Только седла поскрипывали, да шпоры Гидеона издавали легкий серебряный звон.
Наконец, Гидеон не выдержал:
– Эмма, я решил, что…
– Ты опять? Что стоят твои запоздалые решения, Кейн? Решать нужно было раньше, а теперь – жизнь все решила за тебя.
– Хорошо. Не будем говорить о нас, Эмма, будем говорить о погоде или о ценах на бирже. Можно поболтать о кулинарии или о последней моде на шляпки, черт побери! Говори о чем угодно, Эмма, только не молчи! Я виноват, знаю, что искалечил твою судьбу, не должен был встречаться с тобой после семилетней разлуки, не должен был ничего обещать тебе. Поверь мне, я все понимаю, но не казни меня, не унижай меня больше. Хотя нет, я заслужил и унижение. Ты имеешь право на все, Эмма, но не отказывай мне в одном: выслушай меня! А потом… отвесь мне еще хоть сотню пощечин… Боже мой, разве это плата за то, что пришлось тебе вынести!
Эмма даже не повернула головы. Гидеон смешался.
– Какой чудесный ребенок… – Голос его дрожал. – Она приходится тете Лео внучкой?
Гидеон действительно по-отцовски залюбовался спящей девочкой. Если бы она была его дочерью, его и Эммы, как бы он любил и баловал ее.
– Н-нет, – нехотя протянула Эмма. – Махеалани – моя сестра.
– Сестра? Но ведь ей на вид всего шесть-семь лет, не больше. Твоя мать была так тяжело больна тогда…
– Да, это многих удивляет. Тем не менее это так. Девочка воспитывалась в семье моей кузины Анелы. Мама уже не могла ухаживать за ней, не могла защитить ее от… ты понимаешь…
