Текст книги "Вся правда о Муллинерах (сборник) (СИ)"

Автор книги: Пэлем Грэнвилл Вудхауз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 46 страниц)

Снова о нянях

 Увидев мистера Маллинера в «Привале рыболова», мы испытали ту радость, какую испытывает горожанин, когда сквозь туман проглянет солнце. Наш уважаемый собрат навещал свою старую няню в Девоншире, и без него умственный уровень бесед непозволительно понизился.

 – Нет, – отвечал мистер Маллинер, когда мы спросили, хорошо ли он съездил. – Нет, хорошо мне не было. Старушка почти совсем оглохла и потеряла память. А главное, может ли тонкий человек ощущать покой рядом с тем, кто бивал его некогда головной щеткой?

 И он поморгал от былой боли.

 – Удивительно, – продолжал он не сразу, – удивительно, как мало меняется старая, добрая, кряжистая няня по отношению к своим питомцам! Они поседеют, полысеют, прославятся на ниве политики, промышленности или искусства, но для нее останутся мастером Джеймсом или мастером Перси, которые без понуканий никогда не умоются. Шекспир дрогнет перед няней, Герберт Спенсер, Нерон, Аттила… Что же до Фредерика, моего племянника… но интересна ли вам жизнь моих родных?

 Мы заверили его, что интересна.

 – Тогда, – сказал он, – я поведаю вам эту историю. Ничего особенного, конечно, но – показательно, показательно!

 Начну с тех минут (сказал мистер Маллинер), когда, приехав из Лондона на зов старшего брата, Фредерик созерцал из окна тихий морской курорт.

 Кабинет доктора Маллинера освещало вечернее солнце, но даже оно не могло разогнать мрак, который окутывал душу приезжего. Выглядел он примерно так, как выглядел бы очень болотистый пруд, обзаведись тот лицом.

 – Джордж, – тихо и сумрачно сказал он, – ты выманил меня в эту дыру, чтобы я навестил няню, которую и в детстве терпеть не мог.

 – Ты ей много лет помогаешь, – напомнил Джордж.

 – А что мне делать, если вы все складываетесь? Вношу свою лепту, noblesse oblige.

 – Та же noblesse oblige ее навестить. Она скучает. Что там, она стареет.

 – Ей лет сто.

 – Восемьдесят пять.

 – Господи, как время бежит! Помню, заперла меня в шкаф, когда я украл варенье…

 – Она прекрасная воспитательница, – признал Джордж. – Конечно, не без властности, есть это в ней, есть… Но, скажу тебе как врач, не спорь с ней, потакай ее прихотям. Даст яйца всмятку – ешь.

 – В пять часов дня?! Не буду.

 – Будешь. Еще как будешь. У нее больное сердце. Если что, я не отвечаю за последствия.

 – Если я съем яйцо, я тоже не отвечаю. И вообще, какие яйца? Что я, ребенок?

 – Конечно. Мы все для нее – дети. На Рождество она подарила мне «Фаунтлероя».

 – Значит, по-твоему, я должен потакать этой помеси Лукреции Борджиа с прусским сержантом. Почему? Нет, объясни мне, почему? Из всех нас я особенно ее боялся, боюсь и теперь. Почему ты выбрал меня?

 – Я не выбирал. Мы все ее навещаем. И мы, и Олифанты.

 – Олифанты?!

 Фредерик дернулся. Будь его брат дантистом, а не терапевтом, можно было бы подумать, что тот вырвал ему зуб.

 – После нас она служила у них, – объяснил Джордж. – Неужели ты их забыл? Когда тебе было лет двенадцать, ты полез на старый вяз, чтобы достать для Джейн грачиное яйцо.

 Фредерик горько засмеялся.

 – Бывают же кретины! – заметил он. – Рисковать жизнью из-за этой особы… Нет, жизнь мне недорога, что в ней хорошего, да и вообще скоро помру. Но ради Джейн!..

 – А мне она нравилась. Говорят, стала красавицей.

 – Возможно. Только сердца нет.

 – То есть как?

 – А так. Вот, посуди сам: обручилась со мной, уехала к каким-то Пендерби, и, пожалуйста, письмо, выходит за некоего Диллингуотера. Надеюсь, он ее задушит.

 – Как это все печально!

 – Кому? Не мне. Можно сказать, чудом спасся.

 – Теперь я понимаю, почему ты мрачный.

 – Кто, я? – удивился Фредерик. – Я счастлив. Я просто в восторге.

 – А, вон что! – Джордж взглянул на часы. – Ну, хорошо, хорошо, иди. Туда минут десять.

 – Как я найду этот чертов дом?

 – Есть табличка с названием.

 – С каким?

 – «Укромная заводь».

 – О, Господи! – вскричал Фредерик. – Этого еще не хватало.

 Казалось бы, вид из окна дал ему представление о курорте, но, проходя по улицам, он глазам своим не верил. Непостижимо! Такая дыра – и столько в ней уместилось. Вот мальчики; жуть, а не мальчики. Вот торговцы с тележками; жуть – и торговцы, и тележки. Дома – нет слов! А солнце! Сверкает и сверкает, хоть тресни. Тут бы ливень с пронзительным ветром, а не эта желтая блямба на синем небе. Конечно, дело не в Джейн. Просто он не любит солнца и всяких там небес, органически не выносит. Ему по душе ураганы, трусы, глады, моры…

 Тут он заметил, что пришел по адресу, на мерзкую улицу с чистым тротуаром и двумя рядами опрятных кирпичных домиков. Глядя на медные молоточки и белые занавесочки, Фредерик невыразимо страдал. Здесь явно жили люди, которые не знают и знать не хотят, что несколько месяцев назад одна, скажем так, особа обручилась с Диллингуотером.

 Разыскав эту «Заводь», он постучал в дверь, и ему открыли.

 – Да это мастер Фредерик! – воскликнула няня. – В жизни бы не узнала, как вырос!

 Почему-то ему стало полегче. Он был не очень плохой – так, ровно посередине между близким к святости Джорджем и бессердечной Джейн; и самый вид старой няни удивил и тронул его.

 Образы детства очень крепки. Ему казалось, что она – огромная, широкоплечая, очень грозная, а перед ним стояла старушонка, которую мог бы унести ветерок.

 Он растрогался. Он умилился. Он понял брата. Конечно, ее надо порадовать. Только зверь огорчит ее, даже если она сварит яйца.

 – Какой большой! – не унималась няня.

 – Правда? – откликнулся Фредерик.

 – Настоящий мужчина. Идите, садитесь за стол. Сейчас накормлю.

 – Спасибо.

 – НОГИ!

 Он подскочил. Губы у няни сжались, глаза сверкали.

 – Нетэтонадожевгрязныхботинках! – сказала она. – Убираешьубираешьаимхотьбычто.

 – Простите, пожалуйста! – пролепетал он, вытирая ноги о половичок.

 Направляясь в комнату, он ощущал, что стал меньше, моложе и гораздо слабее. От умиления остались следы.

 Но и они исчезли, когда в кресле, у окна, он обнаружил Джейн.

 Вряд ли читателя интересует внешность такой девушки, но все же, на всякий случай, сообщим, что у нее были золотисто-русые волосы, золотисто-русые брови и, как это ни странно, золотисто-русые глаза, а кроме того – маленький носик с одной веснушкой, маленький ротик и маленький, но решительный подбородок.

 Сейчас подбородок был уж очень решителен, словно таран небольшого судна. На Фредерика она смотрела так, будто от него пахло луком.

 Фредерик молчал. Трудно начать беседу с особой, которая вернула тебе письма, кстати – очень хорошие. Произнеся в. конце концов «Ык», он уселся и стал смотреть на ковер. Джейн смотрела в окно. Царила тишина, если не считать того, что из часов выскочила кукушка и сказала «Ку-ку».

 Внезапность ее появления и отрывистость речи допекли истерзанного Фредерика. Он подскочил и вскрикнул.

 – В чем дело? – осведомилась Джейн.

 – Птицы тут всякие!

 Джейн пожала плечами, давая понять, что ее не интересуют ощущения людей низшего типа, но Фредерик продолжал:

 – Что вы здесь делаете?

 – К няне пришла.

 – Вот уж не ждал!

 – Да неужели?

 – Знал бы, никогда бы в жизни…

 – У вас пятно на носу.

 Скрипнув зубами, он вынул носовой платок, заметив при этом:

 – Вероятно, мне лучше уйти.

 – Ни в коем случае! – резко ответила Джейн. – Она вас очень ждала. Хотя понять не могу…

 – Чего?

 – Ах, неважно!

 Пока он выбирал самый едкий из трех возможных ответов, явилась няня.

 – Конечно, дело не мое, – сказала Джейн, – но некоторые помогли бы нести такой тяжелый поднос.

 Фредерик вскочил, густо при этом краснея.

 – Нянечка, – сказала Джейн, удачно сочетая заботливость со злобностью, – ты не надорвалась?

 – Я как раз… – пролепетал Фредерик.

 – Да, когда няня его поставила. О, Господи, какие бывают люди!

 – Он всегда был глупый, – великодушно сказала няня. – Садитесь, мастер Фредерик, я вам яичек сварила. Мальчики их любят.

 Фредерик посмотрел на поднос. Да, яйца там были, и крупные. Желудок, подраспустившийся за это время, болезненно сжался.

 – Ох, и ели же вы! – припомнила няня. – Что яйца, что пирог… Помню, у мисс Джейн на именинах… Можно сказать, вывернуло!

 – Няня! – вздрогнула Джейн, бросая неприятный взгляд на страдальца.

 – Спасибо, – выговорил он. – Я… это… яиц не буду.

 – Как так не будете? – удивилась няня. – Хорошие яички. Не будет он! У меня съедите.

 – Да мне не хочется…

 Хрупкая старушка снова превратилась в грозу Наполеона.

 – Ни-ка-ких кап-ри-зов! Фредерик судорожно хрюкнул.

 – Хорошо, – сказал он, – спасибо, съем яйцо…

 – Два, – уточнила няня.

 – Два…

 Джейн повернула в ране нож.

 – А вот пирога я бы на вашем месте не ела, он очень сытный. Никак не пойму, – сказала она, ломаясь, как взрослая, – никак не пойму, какое удовольствие обжираться! Мы же не свиньи!..

 – Мальчики, что с них возьмешь, – заметила няня.

 – Да, да, – согласилась Джейн, – а все ж неприятно. Глаза у няни сверкнули. Она не любила, когда важничают,

 – Девочки, – заметила она, – тоже не сахар. Фредерик с облегчением вздохнул.

 – Да, – повторила няня, – не сахар. Одна девочка так хотела похвастаться новыми панталончиками, что выбежала в них на улицу.

 – Няня! – вскричала ярко-пунцовая Джейн.

 – Какой ужас! – вскричал и Фредерик. Кроме того, он коротко рассмеялся, ухитрившись выразить этим такое презрение, такое снисхождение сильного мужчины к слабой и глупой женщине, что гордый дух его бывшей невесты возмутился.

 – Что вы сказали? – проверила она.

 – Я сказал: «Какой ужас».

 – Вот как?

 – Естественно. Представить себе не могу более постыдного зрелища. Надеюсь, вас оставили без ужина.

 – Если бы оставили вас, – удачно парировала Джейн, – вы бы не выжили.

 – Вот как?

 – Да. Вы – обжора.

 – Вот как?

 – Да, да, да. Робин-Бобин-Барабек…

 – Детки, – сказала няня, – разве можно ссориться?

 Она взглянула на них тем взглядом, какой вырабатывается за полвека, если проведешь его с капризными детьми, и подытожила:

 – Нельзя. Мистер Фредерик, поцелуйте мисс Джейн. Фредерик заметил, что комната вращается.

 – Что? – выговорил он.

 – Поцелуйте мисс Джейн и скажите: «Больше не буду».

 – Она дразнится.

 – Ай-яй-я-яй! А кто у нас маленький джентльмен? Фредерик вымученно улыбнулся.

 – Простите…

 – Не за что, – отвечала Джейн.

 – Теперь поцелуйте, – напомнила няня.

 – Не буду! – сказал Фредерик.

 – Что?! – Няня погрозила ему пальцем. – Идите в шкаф и сидите там, пока не одумаетесь.

 Мы, Маллинеры, горды. Один из наших предков удостоился при Креси похвал Его Величества. Но Фредерик вспомнил слова брата. Да, сидеть в шкафу – недостойно нас, но лучше ли, если у немолодой дамы будет сердечный приступ? Опустив голову, он пошел в коридор, а там – и услышал, как повернулся в скважине ключ.

 Проведя минуты две в раздумьях, рядом с которыми похмельные мысли Шопенгауэра показались бы мечтами Полианны, он услышал голос:

 – Фредди… То есть мистер Маллинер.

 – Да?

 – Она ушла на кухню. Выпустить вас?

 – Не беспокойтесь, – холодно ответил он. – Мне и тут неплохо.

 Время текло. Через час или через годы дверь открылась и закрылась. Фредерик с удивлением заметил, что он не один.

 – Что вы тут делаете? – неприветливо осведомился он. Джейн не отвечала, но странно крякала. Почему-то, против воли, Фредерик ее пожалел.

 – Ну-ну! – неловко сказал он. – Не плачьте.

 – Я не плачу. Я смеюсь. Жалость мгновенно исчезла.

 – Вам кажется, – спросил он, – что это очень смешно? Черт знает где сидим…

 – Не ругайтесь.

 – Почему? Мало того, что я вообще сюда попал, так еще сиди в шкафу…

 – …черт знает с кем.

 – Этого касаться не будем, – с достоинством сказал он. – Сиди в шкафу, когда можно, к примеру, играть в гольф.

 – Вы еще играете в гольф?

 – Естественно. А что такого?

 – Нет-нет, ничего. Я рада, что вы развлекаетесь.

 – Почему бы мне не развлекаться? Вы что, думаете…

 – О, нет-нет-нет! Я знала, что вам это безразлично.

 – Что именно?

 – Ах, неважно!

 – Вы хотите сказать, что я… гм-м-м-м… мотылек?

 – Конечно. Из самых заядлых.

 – Ну, знаете! Да я в жизни…

 – Вот как?

 – Именно так.

 – Смешно!

 – Что именно?

 – То, что вы сказали.

 – У вас извращенное чувство юмора. То вам смешно сидеть в шкафу, то…

 – Надо же как-то развлечься. Вы знаете, за что меня заперли?

 – И знать не хочу. За что?

 – Я закурила. О, Господи!

 – Что там еще?

 – Кажется, мышь. Как вы думаете, их тут много?

 – Конечно. Просто кишат.

 Он хотел поярче описать их – скажем, шустрые, крупные, коварные, – но тут что-то стукнуло его по ноге.

 – Ой! – воскликнул он.

 – Простите. Это я вас?

 – Меня.

 – А я думала, мышь.

 – Ах, вон что!

 – Больно?

 – Так, не очень.

 – Простите.

 – Пожалуйста.

 – А если бы я попала в нее, она бы испугалась, правда?

 – В жизни бы не забыла.

 – Значит, простите.

 – Да ладно, что там! Какая-то нога, когда…

 – Когда что?

 – Не помню.

 – Когда сердце разбито?

 – Сердце?! Ну, что вы! Я очень счастлив. Кстати, кто этот Диллингуотер?

 – Да так, один.

 – Где вы с ним познакомились?

 – У Пендерби.

 – А обручились?

 – Тоже у них.

 – Вы опять там были?

 – Нет.

 Фредерик фыркнул.

 – Минуточку. Когда вы к ним ехали, вы собирались выйти за меня. Значит, уложились в две недели?

 – Да.

 Тут бы и заметить: «О, женщина!», но как-то в голову не пришло.

 – Не понимаю, – сказала Джейн, предпочитая наступление, – какое у вас право меня осуждать.

 – Кто вас осуждал?

 – Вы.

 – Когда?

 – Сейчас.

 – Я? – удивился Фредерик. – Да я и не намекнул, что вы поступили низко, подло, гнусно, мерзко и непотребно.

 – Намекнули. Вы фыркнули.

 – Если здесь нельзя фыркать, надо было предупредить.

 – И вообще, кто бы говорил! После того, что вы сделали…

 – Я? А что я сделал?

 – Сами знаете.

 – Простите, не знаю. Если вы про тот галстук, я все объяснил: во-первых, его вообще носить нельзя, во-вторых, там цвета чужих клубов.

 – Какой галстук! Я про то, как вы обещали меня проводить и позвонили, что у вас дела, а я по дороге на вокзал зашла в кафе – и что же? Вы сидите с крашеной мымрой в розовом платье.

 – Повторите, – сказал Фредерик. Джейн повторила.

 – Господи! – сказал Фредерик.

 – Меня как по макушке ударили…

 – Постойте! Я все объясню.

 – Да?

 – Да.

 – Все?

 – Все.

 Джейн покашляла.

 – Сперва вспомните, что я знаю всю вашу семью.

 – При чем она тут?

 – Может, вы хотите сказать, что это – троюродная тетя.

 – Ничего подобного. Это актриса. Вы ее могли видеть на эстраде в «Ту-ту!».

 – По-вашему, вы все объяснили?

 Фредерик поднял руку, призывая к молчанию, но понял, что все равно ничего не видно.

 – Джейн, – сказал он тихим, дрожащим голосом, – помнишь, как мы гуляли в Кенсингтонском саду? Такой хороший был день…

 – Не надейтесь меня растрогать.

 – Я и не надеюсь. Я напоминаю, что мы встретили китайского мопса. Мопс как мопс, но ты пришла в восторг. С той поры у меня было одно дело в жизни – найти его и купить. Оказалось, что принадлежит он этой… м-м… даме. Мне удалось с ней познакомиться, я стал ее обхаживать. Тогда, в то утро, она сдалась. Пришлось позвонить тебе, а потом часа два слушать, как в последнем шоу ее оттер комик, представив, что пьет чернила. Ничего, я выдержал, к вечеру привез мопса, а наутро получил твое письмо.

 Молчали они долго.

 – Это правда? – спросила наконец Джейн.

 – Конечно, правда.

 – Посмотри мне в лицо.

 – Какое лицо, тут тьма тьмущая?!

 – Ну ладно. Так это правда?

 – Еще бы!

 – Мопса показать можешь?

 – Сейчас – не могу, а дома – пожалуйста. Наверное, жует ковер. Подарю тебе на свадьбу. Мопса, не ковер.

 – О, Фредди!

 – На свадь-бу, – повторил Фредди, хотя слова застревали в горле, как патентованная каша.

 – Да я ни за кого не выхожу!

 – Повтори, пожалуйста.

 – Я ни за кого не выхожу.

 – А Диллингуотер?

 – С ним все кончено.

 – Кончено?

 – Да. Это ведь я с досады. Думала – ничего, зато тебе неприятно, но он стал есть при мне персик. Забрызгался выше бровей. А потом еще кофе пил и так это всхрюкивал. Что ж это, всю жизнь сиди и жди, когда он всхрюкнет? В общем, я ему отказала.

 – Джейн! – сказал Фредерик.

 – Фредди!

 – Джейн!

 – Фредди!

 – Джейн!

 – Фредди!

 – Джейн!

 Прервал их слегка ослабленный годами, но непререкаемый голос:

 – Мастер Фредерик!

 – Да?

 – Больше не будете?

 – Нет.

 – Поцелуете мисс Джейн?

 – А то как же!

 – Тогда выходите. Я яичек сварила.

 Фредерик побледнел, но тут же взял себя в руки. Ах, это ли важно?

 – Ведите меня к ним, – спокойно сказал он.

Сорванец девчонка

Наружность Роланда Мореби Аттуотера, молодого, но уже известного литературного критика, ничем не выдавала обуревавших его чувств, когда он стоял у дверей столовой дяди Джо, пропуская мимо себя выходивших после обеда дам. Роланд был человек воспитанный и умел быть сдержанным.

Но теперь он был раздражен. Во-первых, он ненавидел эти пышные дядины обеды. Во-вторых, у него на рубашке было грязное пятно, которое никак не удавалось скрыть. В-третьих, он знал, что дядя Джо ждет только удобного момента, чтобы снова заговорить о Люси.

Покудахтав, как куры, дамы вереницей потянулись из столовой: тетя Эмилия, ее подруга миссис Юз-Хайэм, ее компаньонка и секретарь мисс Партлет и, наконец, в конце процессии, приемная дочь тети Эмилии – Люси, довольно миловидная, несмотря на веснушки, девица с глазами ласковой болонки. Проходя, она бросила на Роланда взгляд, полный обожания. Вероятно, так же Ариадна посмотрела на Тезея после званого обеда у Минотавра.

Закрыв двери, Роланд вернулся к столу. Дядя благосклонно посмотрел на него, придвинул к нему бутылку портвейна и начал артиллерийскую подготовку.

– Ну, как тебе понравилась сегодня Люси?

Роланд поморщился, но кратко ответил:

– Очаровательна.

– Славная девушка.

– Очень.

– Удивительно милая…

– Да.

– И такая чувствительная.

– Вот именно.

– Она совершенно не похожа на развязных, курящих папироски современных девиц.

– Согласен.

– Я имел удовольствие столкнуться сегодня с одной такой девицей, – нахмурясь, продолжал дядя Джозеф, который был городским судьей. – Привлечена к суду за быструю езду. Это их страсть.

– Женщины – всегда женщины, – отозвался Роланд.

– Нет, пока я сижу в своем участке на Бошер-стрит, этому не бывать! Или я буду их штрафовать на пять фунтов и лишать права езды.

Он задумчиво отхлебнул вина и перешел прямо к делу:

– Послушай, Роланд, почему ты не женишься на Люси?

– Видите ли, дядя…

– У тебя есть кое-какие средства, у нее – тоже. Идеально. И потом тебе нужен присмотр.

– Почему вы думаете, что я не способен сам присматривать за собой?

– Несомненно. Ты не можешь даже надеть на званый обед чистую рубашку.

– Если уж вы хотите знать, дядя, происхождение этого пятна, то я вам скажу, что получил его, спасая жизнь человеку, – с достоинством ответил Роланд.

– Ты? Где? Когда?

– Когда я шел к вам по Гроссвенер-сквер, передо мной поскользнулся какой-то прохожий. Шел дождь, и я…

– Ты гулял там?

– Да. И только я завернул за угол Дюк-стрит, как…

– Гулял под дождем? Хорошенькая прогулка! Люси никогда бы тебе не позволила такой глупости…

– Я вышел еще до дождя.

– Люси никогда бы не пустила тебя.

– Продолжать мне рассказ, дядя, или я могу идти спать?

– Э? Конечно, мой мальчик! Очень интересно. Хочу узнать все с начала до конца. Итак, шел дождь, и прохожий упал. Потом налетело, наверно, такси, и ты вытащил прохожего из-под колес. Так, так, продолжай, мой милый…

– Мне нечего продолжать, – возмутился Роланд, как оратор, тезисы которого председатель собрания изложил во вступительном слове. – Вот, собственно, и все.

– Хорошо, хорошо. А кто этот человек? Спросил ли он имя и адрес своего спасителя?

– Спросил.

– Чудесно! Один юноша как-то спас таким образом старика, а тот оказался миллионером V завещал ему все свое состояние. Я, помнится, читал об этом где-то.

– В детских хрестоматиях, вероятно.

– А твой спасенный не походил на миллионера?

– Нисколько. Он походил на того, кто он есть: на владельца зоологического магазина в Севен-Дайале.

– А-а, – несколько разочарованно протянул дядя Джозеф. – Обязательно сообщу об этом Люси. Она будет в восторге… Да, кстати, Роланд, почему ты на ней не женишься?

В планы Роланда вовсе не входило открывать старому болтуну свои сокровенные мечты, но иначе от него не отвязаться. Роланд залпом выпил стакан портвейна.

– Дядя Джозеф, я люблю другую.

– Другую? Кого?

– Разумеется, это останется между нами, дядя?..

– Конечно.

– Ее фамилия Викхэм. Вы, наверно, знаете ее семью: Викхэмы из Хертфортшайра…

– Викхэм? – злобно воскликнул дядя. – Хертфортшайрские? Правильнее сказать: бошер-стритские! Если это Роберта Викхэм, негодная рыжая девчонка, то знай, что сегодня я ее оштрафовал.

– Вы? Оштрафовали ее?

– На пять фунтов. Жалею, что не мог дать ей пять лет тюрьмы! Общественно-опасный тип. Какой дьявол свел тебя с этой девицей?

– Я встретил ее на беду. Случайно в разговоре упомянул, что я критик. Она сказала, что ее мать пишет роман. Потом я получил на отзыв книгу леди Викхэм, и моя рецензия была благоприятна. (Голос Роланда вздрогнул: только он один знал, чего ему стоил восторженный отзыв об этой ужасной книге.) Она меня пригласила к себе на дачу. Я должен завтра ехать.

– Пошли ей телеграмму.

– Какую?

– Что ты не приедешь.

– Нет, я поеду. Я ни за что не упущу такого случая.

– Не валяй дурака, друг мой! Я знаю тебя больше, чем ты сам, и скажу тебе, что это безумие – мечтать о женитьбе на такой девице. Она гнала машину со скоростью сорока миль! И это на Пиккадилли! А ты тихий, скромный молодой человек и должен жениться на такой же тихой, скромной девушке.

– Я думаю, что нас ждут дамы, – холодно ответил Роланд. – Тетя Эмилия удивляется, куда мы пропали, дядя!

…Вернувшись к себе, Роланд застал своего камердинера Брайса за укладкой чемодана.

– Укладываетесь? Отлично. Кстати, прислали из магазина носки?

– Да, сэр.

– Отлично. А, вот они, – прибавил он, увидя на столе завязанную коробку.

– Не думаю, сэр, – возразил Брайс. – Эту коробку принес какой-то человек. При ней была записка. Она на камине, сэр.

Роланд взял с камина грязный конверт и брезгливо надорвал его.

– Мне показалось, сэр, – осторожно продолжал Брайс, – что в коробке что-то живое и шевелится.

– Там… змея! Этот болван прислал мне змею в знак благодарности. Чтоб его…

Послышался звонок. Брайс бесшумно исчез и, вернувшись, возгласил:

– Мисс Викхэм.

В комнату вприпрыжку вбежала девушка. Ее можно было принять за хорошенького сорванца школьника, одетого в сестрино платье. Гибкая, подвижная, как резиновая кукла, девушка поблескивала озорными глазами; из-под шляпки задорно торчал золотистый локон.

– Ого, вы уже укладываетесь! – затараторила Роберта. – Я заехала за вами на своей двухместной машине…

Она запрыгала по комнате.

– Что это такое?

Она схватила коробку и, тряхнув ее, воскликнула:

– Забавно! Там что-то шипящее…

– Видите ли…

– Роланд, – продолжала Роберта, вертя коробку, – необходимо немедленно расследовать, что там внутри. Как только потрясешь, раздается шипение. Там что-то живое.

– Ну, да, там змея.

– Змея?

– Безвредная, конечно. Этот дурень пишет в своем письме, что она не опасна. Но это безразлично. Я отошлю коробку, не распечатывая.

Мисс Викхэм всплеснула руками от восхищения:

– Кто же это вас снабжает змеями?

Роланд запнулся.

– Мне удалось… э… спасти жизнь человеку. Вчера вечером я шел по Пиккадилли и только что завернул за угол Дюк-стрит, как…

– Удивительно! – воскликнула мисс Роберта. – Я всю жизнь мечтала иметь ручную змею. По-моему, каждая…

– …вдруг один человек…

– …девушка должна иметь…

– …поскользнулся на мостовой и…

– …ручную змейку. Чудно! Сажать ее за стол, кормить из рук…

Роланд прервал свой рассказ:

– Я велю Брайсу отнести этот глупый подарок обратно.

– Обратно? – удивилась Роберта. – Но это нелепо, Роланд! Змея может пригодиться… Да, кстати, ваш дядя Джозеф – не знаю его фамилии – оштрафовал меня на пять фунтов за езду на автомобиле по Пиккадилли. Его следует проучить! Знаете, что мы сделаем? Вы позовите его сюда завтракать, а я ему в салфетку заверну змею. Чудесно! Это заставит его подумать, можно ли издеваться над беззащитными девушками.

– Нет! Это невозможно!

– Роланд, ради меня…

– Невозможно!

– Так. А вы говорили столько раз, что готовы для меня на все! Ну, в таком случае, позвольте мне бросить ее в окно на шляпу вон той старушки.

– Нет, нет, я должен отослать ее обратно.

– Отлично, значит, вы мне отказываете даже в таком пустяке? Хорошо! Ну, поедем. Где Брайс? На кухне, наверное? Я поищу его, а вы заприте чемоданы. Я отдам Брайсу эту коробку, пусть снесет ее обратно.

– Позвольте, я сам…

– Ничего; торопитесь, а то я уеду без вас.

– Но зачем вам беспокоиться?

– Никакого беспокойства, – любезно ответила мисс Викхэм.

Роланд Аттуотер, с удовольствием думавший о совместной поездке с Робертой в ее автомобиле, скоро увидел, что удовольствие это довольно сомнительное.

Роберта гнала свою машину вовсю, точно на гонках.

Когда они подлетели к дому в Скелдингс-Холл, мисс Викхэм скорчила недовольную гримасу.

– Сорок три минуты, – поморщилась она, взглянув на часики. – Неважно. Могла бы и побыстрее.

– Неужели можете? – пробормотал Роланд.

– Мы приехали как раз к чаю. Входите и будьте готовы ко всему.

Роланд вошел, ко всему готовый.

Романистка леди Викхэм была очень рада видеть автора «весьма милой заметки» – мистера Роланда Мореби Аттуотера. Она начала говорить о своих последних работах и так усердно зачитывала критика отрывками из них, что он не мог вырваться до самого обеда. Это была полная, представительная дама, не перестававшая читать монотонным голосом лекцию о своих книгах.

Раздался звук гонга.

– Неужели уже так поздно? – удивилась леди Викхэм.

Роланд осторожно ответил, что поздно.

– Ну, хорошо, – продолжала хозяйка, – мы окончим нашу милую беседу после обеда. Вы знаете, какую комнату вам отвели? Нет? Клод проводит вас. Клод, покажите, пожалуйста, мистеру Аттуотеру его комнату в конце коридора. Вы еще не знакомы? Сэр Клод Линн, мистер Аттуотер.

Оба раскланялись, но в поклоне Роланда не было особой приветливости. Последние два часа он страдал не столько от писательницы, с ее надоедливым красноречием, сколько от того, что мистер Линн монополизировал общество Роберты в дальнем углу гостиной. В течение двух часов Роланд с ненавистью смотрел на затылок Линна, наклоненный в сторону Роберты.

Более близкое знакомство с хозяином затылка не улучшило мнение Роланда о нем. Клод был красив, возмутительно красив той красотой солидного бритого брюнета, что неотразимо привлекает девушек. Особенно не нравилось Роланду его заносчивое обращение. Спокойные, уверенные взгляды и достоинство жестов Клода заставили его собеседника поеживаться и чувствовать неловкость, точно у него продраны брюки.

– Очаровательный человек! – прошептала леди Викхэм, когда сэр Клод двинулся вперед. – Прямо копия капитана Мольверфа из моего романа «Кровь заговорила». Очень состоятельный, из хорошей семьи. Чудесно играет в поло, теннис и гольф. Отличный стрелок. Член политического клуба и, рано или поздно, будет министром.

– В самом деле? – сухо спросил Роланд.

Леди Викхэм, которая после обеда увлекла Роланда в свой рабочий кабинет и принялась читать главу за главой своего нового романа, показалось, что Роланд несколько рассеян. Никто не смог бы с большим усердием занимать критика, чем она. Прочтя первые шесть глав, она стала посвящать его во все детали дальнейшего развития романа, но молодой человек как-то странно вертелся на месте, часто хватал себя за волосы и однажды даже зевнул украдкой.

Леди Викхэм стала в нем разочаровываться и не была особенно огорчена, когда Роланд стал извиняться.

– Я полагаю, – начал Роланд, – что вы не рассердитесь на меня, если я поищу мисс Викхэм… Мне… нужно поговорить с ней.

– Конечно, – ответила писательница не слишком приветливо. – Вы, вероятно, найдете ее в бильярдной. Она что-то говорила относительно партии с сэром Клодом. Сэр Клод превосходно играет па бильярде, прямо как профессионал.

В бильярдной Роберты не оказалось, зато там был Клод, который опускал в лузу с сознанием собственного достоинства шар за шаром.

– Мисс Викхэм? – переспросил он. – Она ушла полчаса тому назад, вероятно, спать.

Роланд, жаждавший общества Роберты, готов был оставаться здесь и ждать хоть до утра, но, вспомнив о ее матери, которая вот-вот может потащить его обратно в кабинет, вздохнул и тоже решил идти спать.

Только что дошел он до коридора, как появилась и Роберта, одетая в зеленое неглиже такого размера, что сердце у Роланда екнуло и он в изнеможении прислонился к стене.

– А, вот и вы… Наконец-то! – сказала Роберта.

– Ваша мама…

– Да, да, знаю, – сочувственно перебила она. – Я хотела вам только сообщить кое-что о Сиднее.

– Сиднее? Вы хотите сказать, о Клоде?

– Нет, о Сиднее, о змее. Я заходила к вам в комнату после обеда, право, совсем случайно, и видела коробку на столе.

– Как? – заволновался Роланд. – Неужели этот идиот Брайс положил коробку в автомобиль?

– Он, вероятно, не понял меня, – лукаво сказала Роберта. – Он, наверно, ошибся. Я сказала ему: «Отнесите ее назад», а он подумал «на зад» автомобиля, в помещение для багажа. А я хотела вам сказать, что все идет отлично.

– Отлично?

– Ну, да. Затем-то я и ждала вас. Я думала, что вы будете беспокоиться, когда придете в комнату и найдете открытую коробку.

– Как открытую?

– Это я ее открыла.

– Но… но зачем вы это сделали? Какая неосторожность… Змея могла выползти и…

– Ничего. Я знаю, где она.

– О, это хорошо…

– Ну, конечно! Я положила ее в постель Клоду.

Роланд рванул себя за волосы сильнее, чем при чтении шестой главы нового романа леди Викхэм.

– Что… вы говорите?

– Положила в постель Клоду.

Роланд испустил горестный вздох, как старая загнанная лошадь.

– Положили… в постель Клода?

– Да, положила в постель Клода!

– Но… зачем же?

– А почему бы и нет? – резонно возразила Роберта.

– Но… ах, ты. Боже мой!

– Вы что-то хотели сказать?

– Но… он же испугается!

– Ну так что же? Я читала о подобном случае в вечерней газете. Испуг – неплохая штука. Известно ли вам, что страх возбуждает секреторную деятельность тероидных, супраренальных и питуитарных желез? Да, возбуждает. Подхлестывает их. Это хорошее тоническое средство. Право же, Клод не получил бы такой пользы от дневного пребывания на берегу моря, как от работы желез, которая начнется, когда он наступит голой ногой на Сиднея… Спокойной ночи!..

Роланд машинально вошел к себе, опустился на кровать и погрузился в самые мрачные размышления.

С одной стороны, проделка Роберты радовала его: значит, Клод ей не нравился. Трудно предположить, что увлечение мужчиной могло бы начаться с подкладывания ему в постель змеи. Несколько минут он наслаждался этой мыслью, и на губах его мелькнуло нечто вроде улыбки.