Текст книги "Время кобольда (СИ)"
Автор книги: Павел Иевлев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)
Боль, которая существует сама по себе, не снимается анальгетиками. Она же не реальна. Реальны страдания от неё. Страдания снимаются другими веществами.
Антидепрессанты – странная химия. От них не становишься счастлив, как многие думают. От них даже не становится менее больно. Они просто отодвигают тебя от боли, а боль от тебя. Как будто в тебе возникает другой человек. Ему больно, тоскливо, одиноко и вообще крайне хуёво. Ему практически пиздец. Но ты просто смотришь на него с жалостью и страдаешь от жалости, а не от боли.
Жалеть себя – идиотское занятие, но от него как раз лекарство есть.
И это виски.
Бутылка закончилась как-то быстро. А ведь было ровно половина, первую половину я выпил вчера. Хм… Не устремиться ли мне к новым рубежам, откупорив ещё одну? Ведь рано или поздно я возьму эту высоту, так почему бы не сейчас? Решил, что как разумный взрослый ответственный человек, вполне могу позволить себе сделать этот нелёгкий выбор. В конце концов, мне скоро сорок. Самое время что-то поменять в жизни.
Подумал, что можно позвать Нетту и поболтать на сон грядущий, но я всё ещё нелепо, глупо и бессмысленно, по-детски на неё обижаюсь. Ну не дурак ли? Дурак и есть. И всё же звать не стал. Она расстраивается, когда я пью вот так, в одно рыло, ночью, из горла. И она, конечно, права. Все вокруг правы, один я дебил несуразный.
***
Пойду открою окно, а то душно. Чёрт с ними, с комарами, пусть тоже примут свою дозу алкоголя с моей кровью. Мне не жалко, лишь бы не гудели громко, не мешали спать. Распахнув створку, столкнулся своим ломанным шнобелем с чьим-то курносым любопытным носиком.
– О, привет, Алёна. Или как там тебя? Джитсу?
– Джиу.
– Тоже неплохо.
– А вы всегда так?
– Что?
– Пьете один, ночью, в трусах?
– Если бы я пил без трусов, это был бы тревожный признак. А ты всегда подсматриваешь в окна за пьющими в трусах мужчинами?
– Нет, кажется, впервые.
– Ну, с почином тогда, – я попытался отхлебнуть из бутылки, но она оказалась пуста. Ах да, я же хотел взять вторую. Ладно, не в этот раз. Рубежи устояли, рекорд не побит, но это не последний день в моей спортивной карьере.
– Аспид, мне нужна ваша помощь.
– Называть меня «Аспидом» воспитанникам можно только за глаза, – я вздохнул и начал натягивать штаны. – Таковы неписаные, но от того не менее непререкаемые правила этого заведения.
– Я не воспитанница.
– Потенциальная. Ты, как минимум, фактическая сирота. Мои соболезнования, кстати.
Я натянул майку и задумался, куда могли деться носки. Майка несвежая, но и я не цветочек аленький.
– Не за что. Они мне не родители.
– А кто? – спросил я рассеянно.
Носки явно ушли на радугу тропой потерянных вещей. Придётся брать новые, хотя эти можно было ещё носить и носить. Если не разуваться при людях.
– Никто. Их, собственно, и не было. Вас это не шокирует?
– Я уже семь лет директор детдома. Меня сложно шокировать даже голой жопой.
– Жаль, я приберегала это на крайний случай.
– Итак, девочка, зачем ты влезла ко мне в окно?
– Я ещё не влезла, – сказала она, влезая. – Вот, всё.
– Сына не разбуди, он в соседней комнате спит.
– Мне нужно, чтобы вы кое-куда со мной пошли.
– Сейчас, только носки найду…
– Правда? – обрадовалась она.
– Нет, конечно. С чего бы?
– Это важно.
– Кому?
– Всем, наверное.
– Гостевая комната свободна. Давай поговорим об этом завтра. Я определённо не попрусь куда-то с тобой ночью. Это был тяжёлый день.
– Я вижу, – покосилась она на бутылку. – Ладно, спасибо за предложенное гостеприимство, но я пойду, пожалуй. Не хочу встречаться с полицией. Не сейчас.
Она выскользнула из окна и ушуршала по крыше к трубе водостока. И как её комары не сожрали в юбке? Болот давно нет, но комары все ещё здоровые, как чёрт знает что.
– Антон, можно к тебе? – Нетта обозначилась на стене тёмным профилем.
– А разве ты не тут? Впрочем, в любом случае можно. Обещаю больше не домогаться, – я начал раздеваться обратно.
– Ты все ещё обижаешься, да?
– Чуть-чуть, не обращай внимания. Носки мои не видела?
– Они под кроватью. Но лучше бы им быть в стирке.
– У тебя же нет нюха! Или есть?
– Я помню, когда ты их надел.
– Ладно, ладно, мамочка…
– Я хотела убедиться, что у тебя все в порядке, после визита этой…
– На вид девчонка как девчонка. И знаешь, что? Я ложусь спать.
Меня наконец-то догнали полбутылки виски и резко потянуло в сон.
– Спокойной ночи, Антон.
– Спокойной ночи, Нетта. Жаль, что ты не можешь отгонять от меня комаров…
И я уснул.
Глава 11. Кэп
I wonder if I’ve been changed in the night.Let me think. Was I the same when I got up this morning.Lewis Caroll. Alice in Wonderland
_____________________
– Для начала тебя зовут Кэп, – сказала некрасивая коренастая женщина с лишним весом и татуировками на толстых руках. – Я Натаха, это Сэкиль. Ты сейчас ничего не помнишь, но это пройдёт.
Вторая, азиаточка, ничего так. Обе напряжены и, пожалуй, напуганы. На меня смотрят с надеждой. А я, и правда, ничего не помню.
– Вот твои записи, Кэп. Только там вчерашнего вечера не хватает, не успел ты вчера записать. Основное мы тебе расскажем, а потом и сам вспомнишь.
– А вы, дамы, извиняюсь, мне кто? – спросил я, принимая сложенный в толстую гармошку длинный лист.
Они переглянулись, опустили глаза. Некрасивая ещё и густо покраснела, подчеркнув дефекты кожи лица.
– Да хер его поймёт, Кэп, – в конце концов сказала она.
– Все срозно, – подтвердила азиатка.
Ну, ещё бы. Когда оно было просто, с женщинами-то?
– Где тут можно душ принять?
– Дальше по коридору душевая, но туда сейчас лучше не надо. Вон, над раковиной умойся.
Я обратил внимание, что дверь подперта снятой с кровати спинкой под ручку. И на полотне от неё вмятины, как будто кто-то с той стороны пытался вышибить.
– Да, Кэп, ломились к нам. После того, как ты… Поломились и перестали, теперь тишина. Но мне как-то тревожно. Ты хоть летопись свою прочитай сначала, чтобы в курсе быть.
«Прочитай внимательно!» – ну ладно, прочитаю. Завалился на кровать, развернул. Ну и почерк у меня! Сначала верилось с трудом, но потом завспоминалось.
– Последняя запись – в том странном месте, которое типа кладовки. Мы собирались на поиски еды. Кстати, с нами был некий Сэмми, не наблюдаю его тут.
– Кароч, Кэп, мы вернулись на наш этаж, а тут бардак полный. Люди исчезают, все в панике, полная жопа, Стасик бегает по потолку и ссыт в него же кипятком.
– Стасик – это местный староста? – сверился я с бумажкой.
– Да, тот ещё мудень. В общем, все такие: «Кэп, прости нас, мы больше не будем на тебя бычить!», но тут тебя рубануло.
– Рубануло?
– Да, блин, я аж офигела. Бац – у тебя глаза стеклянные, смотришь на всех, ни хрена не понимаешь, а они к тебе толпой ломятся… И тут ты выдал!
– Оу, Кэп, это быро круто! – подтвердила азиатка. – Ты бирся, как самурай!
– Не знала, что ты так можешь. Я сама не дура подраться, но ты явно профи. Человек десять уложил в несколько секунд и не вспотел даже.
– Я думара, ты их поубиваес!
– Да, Кэп, еле оттащили тебя. Но нас, надо сказать, ты так и не тронул, хотя глазами сверкал так, что я чуть не обоссалась. Завели тебя сюда, ты на кровать рухнул и вырубился. Штаны уже я с тебя сняла.
– Штаны сняла?
– Ну, не в штанах же тебе спать? И нет, я не воспользовалась твоей беспомощностью и Секе не дала.
– Кэп-сама, она сутит! Я бы низасто! Это скусно, когда муссина нисего не понимает.
– Куда делся Сэмми, я не поняла, всё так быстро случилось… Кстати, мы так и не пожрали.
Её живот издал гулкий тоскливый звук.
– В любом случае, сидеть тут глупо, – подытожил я. – Пора встретить жизнь лицом к лицу. Во всём её неприятном многообразии.
И отодвинул спинку кровати.
***
В коридоре пусто. Никого. Тишина. Несколько капель крови на полу и разводы на двери. Как будто кто-то лупил в неё кулаками так, что разбил руки. Больше никаких следов насилия. Я пошёл по коридору, распахивая двери, – все не заперты, везде пусто. Еда в столовой слегка заветрилась, но хуже от этого не стала. Куда уж хуже.
– Интересно, куда все делись? – спросила Натаха с набитым ртом. Она наворачивает уже четвёртую котлету.
– Неинтересно, – парирует Сэкиль, – не хосю знать. И ты не хосес. Тебе это не понравится.
– Ну, так-то да, но всё же…. – неуверенно тянет Натаха, дожёвывая.
– Эй, Кэп, девушки, это вы там? – раздался голос из коридора.
– Оу, Сэмми! – удивилась Сэкиль. – Это мы! Иди сюда!
На негритоса жутковато смотреть. Ошалелый, с безумными глазами, сероватый вместо чёрного, еле стоит на ногах.
– Что с тобой, чёрная жопа? – спросила заботливо Натаха.
– Ничего, квадратная жопа, – ответил он с усмешкой на дрожащих толстых губах, – уже ничего… Дай сюда!
Схватил стакан компота и жадно выхлебал его в несколько глотков, сплюнув в стакан сморщенную бурую грушу.
– Да поешь ты нормально, бедолага! – она пододвинула ему тарелку пюре. – Сейчас котлет принесу, сиди.
Когда Сэмми наелся и обрёл нормальный для него гуталиновый колер, я спросил:
– Что произошло? А то я пока только урывками…
– Да, Кэп, – нервно хихикнул негр, – вы им, конечно, выдали. Бац! Бац! Бац! С ноги – ррраз! Стасик сзади дёрнулся – в переносицу локтем хррясь! Терминатор! Машина разрушения! Я отскочил, чтобы под горячую руку не огрести, вы ж вообще не разбирали, кому вломить. И тут эти две вас под белы рученьки – и в комнату, а вы им, что характерно, при этом даже по попке не шлёпнули. Пока никто не сообразил на мне отыграться, я тихонько, тихонько, по стеночке и на склад. За кроватями разобранными спрятался. Но меня никто и не искал, вроде. Сначала пошумели, конечно, в двери вам постучали, но потом угомонились и утихли. Я уже хотел пойти к вам поскрестись тихонько, чтобы впустили, но тут меня накрыло…
– Чем накрыло-то?
– Не знаю, Кэп, – вздохнул Сэмми, – но такого жуткого прихода у меня отродясь не было. Я вдруг понял, что не живой.
– Дохлый, что ли? – спросила с интересом Натаха.
– Нет. Как будто и не жил никогда. Как будто я не я, и нет никакого Сэмюэла, и не было никогда. Есть пустота в форме человека, заполненная какой-то дрянью, и эта дрянь из меня вытекает и вот-вот вся вытечет. А когда вытечет – то и формы не станет, будет просто дырка, а потом она затянется, и даже следов не оставит. И страшно от всего этого так, как не бывает. Я кинулся к вам, давай в двери ломиться, все руки отбил, а вы не открываете.
Он показал разбитые, покрытые запёкшейся кровью костяшки.
– Так ты бы хоть сказал, что это ты, – буркнула Натаха смущённо. – А то мало ли кто там колотит.
– Я к тому моменту уже и говорить не мог, – вздохнул Сэмми, – только завывал от ужаса.
– Да уз, ну и звуки быри! – поежилась Сэкиль. – Я думара, это демон О́ни!
– А я вообще ни хрена не думала, – призналась Натаха. – Взяла у Кэпа пистоль (извини, Кэп) и думала, что если дверь откроется, буду палить в кого попало.
– Хоть вы и не открыли, мне, вроде как, полегче стало. Колотит, накатывает волнами, но уже не так сильно. Я огляделся – нет никого. Вообще никого. И вдруг понял, что никого и не было. Никогда. И от этого мне снова стало хуже, начал в дверь колотить – и опять отпустило. Уж и не помню, сколько это продолжалось. Сидел под дверью, и когда совсем невыносимо становилось – стучал по ней, чем попало.
– Так вот кто нам всю ночь спать не давал! – возмутилась Натаха.
– А под утро вдруг раз – и всё прошло. Я отполз обратно, думал, посплю, а потом слышу – голоса. Вроде, ваши. Ну, я и вышел… Что это было, Кэп?
– Понятия не имею, – сказал я честно.
– От грибов дурных такой приход бывает, – авторитетно заявила Натаха. – Что вы все на меня уставились? Вспомнила вдруг. Может, мне рассказывали.
– Угу, конесно, рассказывали ей…
– Я не помню, дура!
– Хватит, – сказал я. – Все поели? Ну и чудненько. Натаха, набери там хлеба, котлет, компоту во фляжки. Давайте осмотрим все комнаты тщательно, может, ещё кого найдём.
Не нашли. Но в комнате Стасика оказалось немало интересного. Неплохой нож, две зажигалки, фонарик-жужжалка с ручным приводом, набор отмычек, много нестандартной одежды, причём, как мужской, так и почему-то женской. Мужская никому по размеру не подошла, а ворох женской утащила примерять Сэкиль и что-то там себе, кажется, выбрала. Откуда у него это? Дань он, что ли, со своих собирал? А у них откуда? Не так-то прост был наш «народный староста»…
Сэкиль вернулась в платье, и оказалась в нём так хороша, что Натаха чуть не прожгла её злобным завистливым взглядом. Впрочем, покрасовавшись, азиатка переоделась обратно в майку и брюки. Эффект достигнут, а ходить по пыльным лестницам удобнее. На лице Натахи крупными буквами написано: «Ну почему одним всё, другим ничего?»
Увы, жизнь несправедлива.
***
Абуто нашли там, где я и предполагал. Привязанная цепью к горячей трубе, она висит с полузакрытыми глазами, покрытая потом. Сознание спутано от жары и обезвоживания, вывернутые руки затекли.
– Нам точно надо повторять пройденное, Кэп? – недовольно спросила Натаха. – В прошлый раз так себе получилось. Хотя да, вам-то, небось, понравилось…
– Отцепляй, – велел я, и она завозилась, брякая инструментом.
А я вышел в коридор, ждать гостей.
Встретил их с пистолетом в руках, держу стволом верх.
– Опять ты! – сказал некто в фанерной маске, на которой грубо нарисована устрашающая зубастая харя.
– Рад бы сказать что-то в этом же духе, но хрен вас разберет за этими досками.
– Зачем тебе чёрная ведьма?
– А вам?
– Пока она здесь, мы существуем. Её ад – наша жизнь. Она должна страдать, чтобы мы жили.
– Черти невозможны без грешников?
– Что-то в этом роде. Когда ты её утащил, нам было очень плохо. Хорошо, что она вернулась из твоего кошмара в свой.
– Интересная у вас космология. А что будет, когда она там помрёт? Судя по её виду, долго не протянет.
– Ты не понял, она всегда умирает, когда не сбегает.
– Сбегает?
– Она сильнее и хитрее, чем выглядит. Но ад устроен так, что каждый день в нём – первый.
– Красивая теория.
– Мы не отдадим её тебе.
– Да я вас как бы и не спрашиваю.
Они были настроены решительно, но узкий прямой коридор не дал им шансов навязать рукопашную. Четверо остались лежать, остальные сбежали. Жаль, что боезапас сокращается безвозвратно.
– Гильзы я приберу, – сказала хозяйственная Натаха. – Может, на что сгодятся.
На трупах ничего полезного нет, а их одеждой побрезговали бы и бомжи. В этом аду даже чертям живётся хреново.
Два пролета вниз, налево, третья дверь. Понятия не имею, почему.
– Давайте на матрас её! Или кровать собрать?
– Она перегрерась!
– В туалете есть кран с водой, можно обтереть её мокрой тряпкой. Раздевайте. Да не лапай ты, извращенец черножопый!
– Да что там лапать, одни мослы!
***
– Привет, Абуто, – сказал я, когда она более-менее пришла в себя, обтёртая мокрой футболкой, переодетая в чистое и напоенная компотом.
– Мы знакомы?
– Да. Недолго, но, я бы сказал, довольно близко.
– Извини, не помню.
– Совсем?
– Что-то смутное. Может, ближе к вечеру, когда память вернётся.
– А записывать тебе в голову не приходило?
– Условия не располагают, – она потёрла следы от цепей на запястьях. – Здесь тяжело с канцтоварами.
– Тогда откуда ты знаешь, что память вернётся?
– Фанерные морды сказали. Мол, сейчас мне только кажется, что страдаю, а вот когда вспомню, ад разверзнется и поглотит меня.
– Весёлые ребята, успел познакомиться.
– И что?
– Ад разверзся и поглотил их, – пожал я плечами. – Хотя и не всех. Не думаю, что с ними будут ещё проблемы.
– Они сказали, что я страдаю заслуженно. Когда память вернётся, то осознаю, какая я мерзость перед Господом и прочее бла-бла-бла.
– Ты, я вижу, не очень-то прониклась?
– Судя по всему, Господь, в великой мудрости своей, сотворил меня атеисткой. А вы кто такие?
– Если верить фанерным харям, то я обладатель самого скучного и унылого ада в истории мироздания. А эти личности, вероятно, должны усугублять мои страдания, но даже на это не способны. Если это и правда заслуженное посмертие, то я, наверное, был сторожем в общаге и грешил в основном помыслами о проходящей мимо уборщице.
– Ты что, тоже не помнишь, как сюда попал?
– Никто не помнит.
– Зараза! Я-то думала, меня к вечеру осенит. Наврали фанерные?
– И да, и нет. Вспомнишь, но только здешнюю жизнь. В прошлый раз ты мне кое-что рассказывала, хотя и немного. Мне помогают записи, когда их читаешь, всё вспоминается гораздо быстрее. Ещё они рассказывают, – кивнул я на Натаху с Сэкиль. – Но эти и соврать могут.
– Да ладно, Кэп! – покраснела Натаха. – Один раз всего и было. И мы больше не будем!
– А кто они тебе? – негритянка с интересом оглядела женщин.
– Всё сложно, – вздохнул я.
***
Остаток дня прошел в праздности. Мы доели остаток столовских котлет, понятия не имея, что будем есть дальше. Я отчего-то уверен, что нам не суждена здесь смерть от голода, а значит, «Будет день – будет пища». Абуто то сидела, то лежала на матрасе, вставая с него только в туалет. Судя по тому, что час от часу мрачнела – что-то ей вспоминалось.
Сэкиль с Натахой, к моему удивлению, о чём-то тихо треплются, как лучшие подруги. Взгляды, которые они бросают на негритянку, наводили меня на некоторые подозрения о природе такого внезапного союза. Сэмми на неё тоже поглядывает, возможно, собираясь при случае предложить сеанс расовой солидарности. Но не подкатывает, что-то другое его беспокоит.
– Кэп, отойдём на минутку? – решился негр.
– Давай.
Мы кинули в угол два матраса и сели там, набрав максимально возможную в сложившихся условиях дистанцию.
– Кэп, тут такое дело… Если меня накроет, как прошлой ночью, ты меня лучше пристрели. Не хочу ещё раз такое пережить.
– Сэмми, не могу оценить ужас случившегося, может, он и заслуживает эвтаназии при рецидиве, но ты не по адресу. Меня же обнулит в полночь, и я ничего про тебя не вспомню. Это тебе к Натахе. Она тебя голыми руками удавит, чтобы патрон не тратить. Хозяйственная!
– Чёрт, ну да, точно. А каково тебе, когда тебя сбрасывает?
– Без понятия. Я же не помню. Опытным путем выяснено, что в эти моменты меня лучше не трогать.
– Да, ты вчера отжёг, конечно… Ладно, извини за беспокойство.
Сэмми поднялся с матраса и пошёл к Натахе. Видимо, с той же просьбой. Судя по жестам, вдохновил в основном Сэкиль. Она показала ему недомеч, предлагая себя в качестве дежурного эвтаназиолога. А я уполз в свой угол и завалился там, свернувшись калачиком и не думая ни о чём. Почему-то тут мне спокойно, как нигде. Ощущение не столько защищенности, сколько спрятанности. Здесь они меня не найдут. Кто бы эти «они» ни были.
***
Не знаю, сколько я так провалялся. Из пустого глазения в стенку меня вывела Абуто. Пришла, присела рядом.
– Можно?
– Что-то вспомнила?
– В основном – трубу и цепи. День за днём. Некоторые подробности моего содержания в этом состоянии. В основном, физиологического свойства, которые лучше бы не вспоминать. Остальное – очень смутно. Похоже, фанерные хари подвесили меня давно, и память постепенно затёрлась. Но нас с тобой я всё же вспомнила.
– Вспомнира? А теперь забудь! – сказала решительная Сэкиль.
– У него уже есть мы! – добавила Натаха.
– Его постель была свободна, – примирительно сказала негритянка.
– А это не твоё деро!
– Постель не главное, – отрезала Натаха, – мы друзья.
– И мы за него горро порвем всяким… Натаса, как это срово?
– Прошмандовкам!
– Просмандовкам, да!
– Мы тебе не доверяем. Ты ещё не рассказала, кто убил Константина!
– Какого ещё Константина?
– Кровь которого нашли в твоей комнате, а тело – в душе!
– Без горовы!
– Стоп… Помолчите… – озадачилась Абуто. – После… э…
– Да все слышали, после чего, не утруждайся! – поторопила её Натаха.
– Я сразу ушла, чтобы меня не отключило в чужой постели. Пошла в душ, думала успею ополоснуться и дойти до комнаты, но дошла только в душевую. Открыла дверь, и…
– Сто «и»?
– Отключилась. Дальше не помню. Следующий день начался снова с цепи и фанерных харь.
– Как удобно! – возмутилась Натаха. – Тут помню, тут не помню…
– Хватит, – остановил её я. – По времени совпадает. Меня тоже обресетило почти сразу, как она ушла. Думаю, это синхронный процесс.
– Ты иди, иди отсюда, чёрная женщина. Вон, там ещё один такой же, можешь с ним шашни крутить. А от Кэпа отстань, ему отдохнуть надо. Да, Кэп?
Натаха присела на корточки, штаны опасно затрещали швами. Заглянула в глаза взглядом преданной собаки.
– Натах, я сам разберусь, ладно? Спасибо тебе, Абуто, что рассказала.
– Не за что. Не так уж много я вспомнила. Но кое-что вспомнить было приятно! – она подмигнула взбешённой Натахе, поднялась и ушла.
– Вот прошмандовка! – сказала та в сердцах.
– Отставить бабские разборки.
– Есть, Кэп!
– Есть, Кэп-сама!
– Но мы ей не верим!
– Совсем не верим!
– И будем охранять твой сон!
– Как самураи своего даймё!
Я устроился в углу и наскоро записал события уходящего дня. Увы, вопросов в рукописи прибавилось, а ответов – нет. Мои «самураи» задрыхли раньше меня, так что пришлось их растолкать, чтобы улечься. От Натахи пахнет потом и она храпит. От Сэкиль пахнет горько, и она дышит во сне беззвучно. Не знаю, чем заняты негритянка и Сэмми, их не слышно.
В кои-то веки заснул сам, а не вырубило.
Глава 12. Аспид
Well, I never heard it before, but it sounds uncommon nonsense.Lewis Carol. Alice in Wonderland
– Привет, Аспид!
Я промолчал, мрачно покосившись на догнавшую меня девчонку. Утренняя пробежка – ритуал для сохранения остатков самоуважения. Я ещё могу пробежать пятерочку в приличном темпе несмотря на то, что мне на днях сорок, я выпиваю полбутылки в день, сижу на антидепрессантах и страдаю хроническими болями. Микульчик, правда, пытается меня убедить, что я ими не страдаю, а наслаждаюсь из извращённого аутомазохизма. Наказываю себя за то, что мудак. Это он не знает, сколько я пью. Никто не знает. Кроме Нетты. И вообще, кто бы говорил – Микульчик и сам прилично закладывает.
– Ладно, не «Привет, Аспид», – сказала, не выдержав моего молчания, Джиу. – Антон Спиридонович, здравствуйте.
– Привет, Алёна.
– Лучше Джиу.
– Не лучше. Ты у меня числишься в Алёнах, значит, пока так и буду называть.
– Как знаете.
– Не боишься? – я кивнул в сторону букета камер на столбе, мимо которого мы пробегали. – Ты же в ориентировках как пропавшая.
– Нет, не боюсь.
– Почему-то я так и думал. А их не боишься?
Навстречу неторопливо катились на электротележке двое Лайсиных подчинённых. Мы обменялись с ними кивками.
– Полицейские больше доверяют Кобольду, чем глазам. Они без подсказок ассистента себя в зеркале не узнают.
Алёна бежала легко, подпрыгивал на спине синий рюкзачок, развевалась короткая, выше колена юбка.
– Так вы мне поможете? – спросила она через полкилометра.
– В чём?
– Скажите «Да», и расскажу, в чём.
– Не покупаю котов в коробках. Может, они уже дохлые.
– А как же романтика и авантюризм? Ставка вслепую? Слабо?
– Стар я уже для «слабо».
– А если баш на баш?
– У тебя есть что предложить?
– Есть.
Разговаривать на бегу – дурное занятие. Сбил ритм дыхания, потерял настрой.
– Ладно, давай сядем вот на эту лавочку и поговорим серьёзно.
Мы остановились и присели. Она ничуть не запыхалась, а вот я немножко да. Возраст и нездоровый образ жизни однажды меня доконают.
– Алёна, тебе стоит не бегать от полиции, а рассказать всё. Можно персонально Лайсе, я устрою вам встречу. На нелегальном положении ты долго не проживёшь.
– Фу, какая скучная взрослая мысль, Аспид! У вас, что в детстве не было домика на дереве?
– У меня в детстве не было вообще никакого домика. А теперь я скучный и взрослый, меня зовут Антон Спиридонович, и я видел уже все виды подростковых провокаций в свой адрес.
– И никакого бунта? У вас репутация анархиста.
– На фоне местных чиновников такую репутацию имел бы даже Бенкендорф. Алёна, давай не будем отнимать друг у друга время.
– Хорошо. У вас ведь неприятности?
– Всего лишь последние тридцать лет. До того жизнь моя была вполне безмятежна. Кстати, самые свежие связаны с тобой.
– Я про попечительский совет. Вы знаете, что вам приготовили чёрную метку?
– Догадываюсь. Если Микульчик меня не поддержит, то будет сложно.
– Вы оптимист насчёт «сложно». У вас нет шансов. «Макар» отберут, вас выгонят, детей отдадут в новое помещение новому директору.
– Откуда у них взялся новый директор?
– А вам не всё равно?
– В целом пофиг, да.
Девочка очень по-взрослому права. Я, конечно, подёргаюсь, но меня задавят большинством. Разве что удастся воззвать к совести Микульчика. Если он её пока не пропил.
– Я могу помочь.
– Хм.
Я оглядел её – девочка-азиатка, шестнадцать лет, причёсочка-каре, гольфики, юбочка. Сидит как примерная школьница, руки на коленках. Не похожа, в общем, на человека, способного повлиять на представителей региональных элит.
– Не верите?
– Сомневаюсь. Тут нужно чудо, а не глазки строить.
– А если будет чудо? Поможете?
Ситуация чертовски смахивала на ловушку, но я согласился. Вариантов, кроме чуда, у меня нет.
Алёна откланялась и убежала, а я пошёл уже не торопясь. Не было настроения заканчивать пробежку, ускоряя своё возвращение к неприятностям, которые, я не сомневался, меня уже поджидают. И, разумеется, как в воду глядел.
***
– Отец!
– Я этот человек.
– Какого чёрта?
– Какого чёрта что?
– Какого чёрта по «Макару» шароёбится какой-то мутный гондон, утверждающий, что он новый директор?
Она говорила подчёркнуто громко, явно в расчёте, что так смело поименованный персонаж её услышит.
– Я, конечно, не очень новый, но определённо директор, – ответил я, тоже слегка повышая голос, – и я этому самозванцу сейчас дам по тыкве.
– Не надо мне по тыкве! – вышел из гостиной в прихожую молодой (То есть до тридцати, святое Мироздание, для меня это уже «молодые»!) человек весьма интересной наружности. Высокий стройный красавец с породистым лицом. Прямой нос, голубые глаза, длинные волосы и отлично сдизайненные геометрические нанотату на лице и руках. Сука, эльф какой-то, только что уши не торчат.
– Девушки неверно меня поняли, Антон Спиридонович!
Где его учили так улыбаться? На курсах «Как вызвать ненависть всех окружающих мужчин»?
– Мы знакомы?
Риторический вопрос. Я бы такого красавчика запомнил, хотя бы из чёрной зависти.
– Нет, но я много о вас слышал. Весьма разного, признаться, но хорошего больше.
– Я не пустила его дальше прихожей, – подоспела решительная Клюся с битой в руках. – Шляются тут всякие!
И она, и дочь смотрят на визитёра настороженно, но с интересом. Не удивительно. Он так ослепительно-элегантен, что хочется надеть сварочные очки. Я в своём костюме для пробежки выгляжу на его фоне престарелым потасканным гопником.
– А я о вас и сейчас не слышу, – осадил его я.
– Ах, извините. Я Эдуард. Эдуард Андриевский.
Дочь, не удержавшись, прыснула, а от моего пристального взгляда замахала руками и скрылась за угол, чтобы проржаться.
– Ах, ну если Эдуард! – захихикала Клюся.
Гость растерялся в полном непонимании ситуации. Явно не такой реакции ждал он в ответ на своё представление.
– Я сказал что-то смешное? – он быстро оглядел себя, предположив некий забавный непорядок в одежде, но нет – по-прежнему совершенен, и даже ширинка не расстегнута.
– Не обращайте внимания, – отмахнулся я.
***
Это наш внутренний юмор. Внутрисемейный я бы сказал, включая в этот круг Клюсю. Эдуардом звали первого поклонника дочери, приторного и самовлюбленного мудака. По первому разу его ухаживания («эдуардинг», как я это называл) развлекали её довольно долго, но потом послала так далеко, как он и заслуживал. С тех пор «эдуард» стало именем нарицательным.
«Очередной «эдуард», пап, не беспокойся. Если будет серьёзно, я тебе скажу».
Я не то чтобы не беспокоился, но в личную жизнь не лез, отчётливо понимая, что могу выступать только в качестве отрицательного примера. Клюся эту шутку отлично знала, они часто вместе с Настей хихикали, обсуждая безнадежную «эдуардовость» очередного претендента. В общем, визитёр не мог представиться более неудачно.
– Итак, чтобы разрешить возникшее недоразумение, – справился с неловкостью Эдуард. – Я не представлялся директором. Я сказал, что я, возможно, будущий и.о. директора. Эту должность мне предложили буквально сегодня утром, и прежде чем принять решение, я решил поближе познакомиться с вашим замечательным учреждением и его текущей администрацией.
– Откажитесь, – серьёзно сказала Клюся. – Настоятельно советую.
– Прошлому претенденту накладывали швы, – поддержала её Настя.
– Я наслышан о ваших талантах, Антон Спиридонович, – ничуть не испугался Эдуард. – Но я всё же рассчитываю на мирный исход нашей встречи.
– Зря, – сказал я, хотя вовсе не собирался немедленно его бить.
Моя репутация преувеличена, я не кидаюсь на первого встречного. Максимум на второго-третьего, да и то он должен нарваться.
– Не надо агрессии, поверьте, я более всех заинтересован в установлении хороших отношений со всеми присутствующими, – и он подмигнул моей дочери.
Худший способ завоевать моё доверие. Но она слегка покраснела и потупилась. Чёрт, природа, злобная ты сука! Девушка не может не реагировать на гендерные сигналы такой интенсивности.
– Видите ли, Антон Спиридонович, ваше отстранение – дело решённое. На сегодняшнем заседании попечительского совета вы перестанете быть директором, это, фактически, уже формальность.
– Сегодняшнем?
– Вас ещё не известили? Да, сегодня вечером. Поверьте, я не желал бы этого, но у меня пока нет голоса на совете. Пока – потому что сегодня он появится. И я хочу отдать его за то, чтобы вас оставили. Не директором, конечно, но на какой-то менее ответственной должности – почему нет? Здесь полно дыр в штате, займёте любую. Я поспрашивал – против вас все, кроме ваших воспитанников. Но они горячо на вашей стороне, это многого стоит. Дети вас ценят, а мне только предстоит завоевать их доверие. Ваша поддержка мне в этом очень поможет, а вы останетесь с ними и сгладите неизбежные сложности переходного периода. Согласитесь, им будет меньше стресса в вашем присутствии!
– Переходного куда?
– Учреждение ждут большие перемены. Во-первых, переезд…
– Ах, вот оно что…
– Антон Спиридонович, не спешите с выводами! Я видел помещение – это новое здание, светлое и просторное. Ну и что, что на окраине? Какая детям разница? Город небольшой, прогуляются. Здесь, конечно, историческое место, но уж очень оно… Мрачновато, не находите? Давайте смотреть в будущее позитивно! Раз уж оно неизбежно…
– Неизбежно, значит…
– Папа? – дочь меня хорошо знает, и интонация, с которой я это сказал, ей не понравилась.
– Увы, слишком влиятельные силы в этом заинтересованы, так что примите переезд как свершившийся факт и ищите в этом положительные стороны. Например, реорганизация на этом фоне будет менее травматична.
