Текст книги "Время кобольда (СИ)"
Автор книги: Павел Иевлев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)
Знаю, да. Дети с хроническим дефицитом любви. Любое направленное на них благожелательное внимание рано или поздно получит ответ. Сироты очень уязвимы для манипуляций. Даже, чёрт меня подери, я.
– Хотел проинспектировать кухню, но Антонина его выгнала.
– Молодец Тоня.
– Хотел попасть в комнату с капсулами, но не смог открыть дверь, там директорский код. Та же история с пациентами – медотсек для него закрыт. Зачем-то ходил в подвал, но там нет камер, не знаю, что он делал. Вышел через две с половиной минуты. Пытался войти в технические помещения, но я поставила твой код и туда. Просто из вредности.
– Спасибо, солнце моё. Ты умница.
– Не за что, Антон. Тебе не кажется, что пришло время общего собрания? Дети растеряны, им надо объяснить происходящее.
– Попроси их прийти в спортзал, всё равно пора на тренировку.
***
В спортзале на этот раз собрались все. Те, кто участвуют в тренировках, в спортивной форме, остальные – кто в чём. Мода на скин-толк привела к минимизации одежды, наряды подростков оставляют как можно больше кожи открытой, что иногда выглядит… Неоднозначно. Но это моё субъективное мнение старого пердуна, которому непривычно смотреть на юных девушек в абсолютно прозрачных, как целлофановые пакеты, майках с нарисованными цветочками, прикрывающими только соски. В конце концов, они юны и прекрасны, так что пусть их. Дресскод только на занятиях и официальных мероприятиях, а это – неофициальное.
– Итак, народ, – начал я, – собрал вас, чтобы озвучить происходящее, пока вы не навыдумывали всякой ерунды сами. Главное – я остался вашим директором, так что, если кто-то мечтал от меня избавиться, обломитесь.
Воспитанники зафыркали, выражая, я надеюсь, несогласие с постановкой вопроса. Картинки зарябили на коже, но я ничего не понял. Мне недосуг погружаться в бездну визуальных смыслов.
– Неглавное – у меня теперь есть заместитель, и это не мой выбор. Простите за прозу жизни, но нам иногда приходится принимать чужие решения. Давайте попробуем относиться к нему без предубеждения, оценивая по действиям, а не по словам. Это не всегда получается, но пробовать всё равно надо.
– Скользкий он какой-то… – сказала Карина. – Мягко стелет.
– Возможно. А возможно, и нет. Согласись, у вас не было времени его узнать. Дадим ему шанс. Третировать его, как вы умеете, тоже не стоит. Негатив порождает негатив, а нам не нужны внутренние разборки. Если возникнет конфликт – обращайтесь ко мне.
– Тондоныч, – обратился ко мне умненький (иногда слишком) Артур, – мы поняли, что Эдуарда Кактотамевовича нам навязал город, и вам он не нравится. Не нужно играть словами, мы уже не маленькие. Но я не понимаю, зачем. В чём цель?
– Знаешь, Артур, я не хотел бы обсуждать это здесь и сейчас. В первую очередь потому, что сам не уверен в ответе. Во-вторую, потому что данная информация не требует от вас никакой специальной реакции. Если ты очень хочешь поговорить об этом – приходи, обсудим.
– Я приду, – кивнул мальчик. На его плече, открытом майкой на лямочках, появилось что-то очень мрачное.
– И я, – упрямо сказала Карина, отзеркалив на своем предплечье его картинку. Она в кимоно, и плечи закрыты.
– Разумеется.
У них с Артуром симпатия, хотя более разных детей ещё поискать.
***
– О, у вас тут митинг? – раздался голос от входа.
– Эдичка? – вслух удивился я.
Его очень приятственно перекосило. Надо опробовать вариант с «Эдуардиком».
– Эдуард Николаевич, если угодно. Не меня ли вы тут коллективно обсуждаете? Вам не кажется это непедагогичным, Антон Спиридонович?
– Нет. Ещё вопросы?
– Я вижу, вы собрались проводить тренировку?
– Вы удивительно наблюдательны.
– Премного наслышан. Могу я поучаствовать?
– В каком качестве?
– Возможно, спарринг партнёра для кого-то из ваших учеников? – и уставился на Карину.
– Простите, Эдичка, не будучи уверен в вашей тренерской квалификации, не могу поставить вас в пару к ученику. Нам ведь не нужны лишние травмы?
Соблазн, конечно, велик – потому что если поставить его с Кариной, то травмы, скорее всего, будут. У него. Но нам этого не надо.
– Тогда, возможно, мы разомнёмся с вами, Антон Спиридонович? За себя же вы не боитесь? Возможно, вашим ученикам будет любопытно посмотреть.
Что? Он серьёзно?
– Почему бы и нет?
– Я схожу переоденусь, буду в вашем распоряжении через пять минут.
Ну ничего себе.
– Так, молодёжь? Чего застыли? Тренировку никто не отменял. Кто участвует – разминайтесь и разогревайтесь. Кто нет – это вам не цирк.
Подростки интенсивно просемафорили друг другу накожной живописью.
– А мы сегодня все участвуем, можно же? – осторожно спросил ненавидящий все виды физической активности Артур.
– В режиме физкультуры, – согласился я. – Переодевайтесь в спортивную форму. Карина даст вам общий разминочный комплекс, слушаться её как меня.
Ну разумеется, так все и разошлись, когда грядёт Финальная Битва Бобра с Ослом. И не спрашивайте, кто тут кто. Но пусть хоть разомнутся тогда, всё польза. А то вечно физкультуру норовят сачкануть.
Когда Эдичка (опционально – Эдуардик) вернулся, наряженный в щегольское кимоно, дети уже вовсю исполняли базовую разминку, радуя тренерский глаз. Мой заместитель быстро разогрелся, показывая какое-никакое знакомство с предметом, и заявил о готовности.
***
Спортзал я, став директором, расширил за счёт смежных помещений, и теперь у нас есть свой небольшой ринг. На него мы и прошли. Карина взялась быть рефери. Взмахнув рукой, объявила бой, и я моментально чуть не получил с вертушки по щщам. Эдичка оказался резким, как понос, и молотил по моим блокам с дистанции, пользуясь тем, что у него длиннее конечности. Признаться, не ожидал, но он недурно работает ногами. Тактика у него, правда, сомнительная – не давать мне ответить, постоянно атакуя с наращиванием темпа. Это очень эффектно, со стороны кажется, что я перед ним исполняю роль мальчика для битья. Демонстрирует превосходство, показывает зрелищный бой. Но вот в чём засада – он расходует силы, а я их экономлю. Ему бы наоборот, навязать мне беготню по рингу. Состязание на выносливость он мог бы выиграть за счёт молодости, а вот такой непрерывный раш обязательно заканчивается ошибкой атакующего. И он её сделал, и я её не пропустил.
При соотношении нанесённых ударов сто к одному, я победил. Потому что одного мне хватило.
Где-то на счёте семь он уже мог встать, но благоразумно решил признать поражение. Карина, слегка подпрыгнув, вздёрнула вверх мою перчатку. Собравшиеся устроили волну оваций, криков «ура» и девичьего визга.
– Возможно, я ещё попрошу у вас реванша, – сказал Эдичка, отдышавшись.
– Всегда к вашим услугам, – вежливо согласился я.
– А он не так уж плох, да, Тондоныч? – задумчиво сказала Карина, когда Эдик ушёл.
– Лучше, чем я ожидал, – признал я. – А теперь, друзья мои, давайте разберём его ошибки.
***
– Отец!
– Я за него!
– С тобой всё в порядке?
– Ты в каком смысле? – озадачился я, глядя на ворвавшуюся в кабинет дочь.
– Говорят, тебя чуть не побил Эдуард?
– Серьёзно? Так и говорят?
– Ну. Рассказывают, что он молотил тебя как грушу.
– А что он оказался в нокауте, не рассказывают?
– Говорят, тебе повезло. Ты что, отец, стареешь, что ли?
– Дочь моя, я определённо не молодею, но в данном случае это совершенно ни при чём. Я выиграл бой, не особенно напрягаясь. Эдик лучше, чем можно по нему предположить, но недостаточно хорош, чтобы побить меня.
– Ну что же, значит, твой бой получил плохую прессу.
– Плевать. С учениками мы его разобрали, и они больше так не думают. Не могу же я собрать всех и заявить: «Он не мог меня побить, некоторые ситуации не таковы, как выглядят». Это будет совсем уж глупо.
– Не знаю, пап, но он, даже проиграв, набрал очки. К нему теперь относятся иначе. Твоя личная харизма слишком завязана на твою непобедимость.
– Так я и не проиграл.
– Нет, но все, кроме твоих учеников в рукомашествах, братика и Клюси, уверены, что ты был как никогда близок к проигрышу. И в следующий раз можешь проиграть.
– Даже если и так… Ну и что? Никто не выигрывал все бои. Так не бывает.
– Это неважно, потому что их мир всё равно рухнет. Я уже говорила «а я тебе говорила»? Так вот, говорю – я тебе говорила! Эдуард прав – здесь всё слишком завязано на тебя, папа. Это неправильно. Любая твоя ошибка, прокол, провал станет катастрофой рухнувшего авторитета. С одной стороны, они простят тебе что угодно, с другой – не простят ничего.
– Это один из твоих любимых психологических парадоксов, дочь? Я что-то не очень понял его смысл.
– Они верят в тебя, как в бога. Бог может быть жесток или добр, несправедлив или благ, но он не может быть слаб. А ты не бог, пап. Твои силы не беспредельны, и ты можешь ошибиться. «Акела промахнулся», помнишь? Неправильно то, что все их надежды – в тебе, а не в них самих. Ты слишком на их стороне, слишком для них, слишком много места занял в их жизни.
– Должен же кто-то быть за них, когда все остальные против? Они имеют право рассчитывать на меня.
– Они должны рассчитывать на тебя как на директора, а не как на карманного дракона Злого Аспида, который обвил их гнездо бронированным туловищем и готов сожрать любого, кто неосторожно посмотрит в их сторону. Как на старшего товарища, как на педагога, как на ответственного взрослого. Как на друга даже, чёрт с ним – как на замещающую отцовскую фигуру. Но не как на высшую силу. Понимаешь?
– Понимаю. Наверное. Но не знаю, что с этим делать. Я такой, какой есть и делаю то, что могу. Я не педагог, не психолог, я вообще не очень умный. Я попал сюда случайно и делаю, что могу и как умею. Желающие мне помогать как-то не стоят в очереди!
– Прости, пап, не заводись.
– А я завожусь?
– Немного. Я тебя ни в чём не обвиняю, я просто показываю проблему.
– Отлично… Ещё один человек, который считает, что я хреновый директор, занимающий чужое место! И это моя собственная дочь!
– Ну вот, – расстроилась Настя, – опять на ровном месте поругались. Ничего такого я не считаю, но ты сейчас явно не в настроении меня выслушать.
На её плече проявилась грустная картинка.
– Извини, я что-то завёлся. Люблю тебя.
– И я тебя. Приходи в себя, жизнь продолжается. И не пей так много.
– О боже… И ты, Брут?
– Бе-бе-бе! – сказала дочь и гордо удалилась. Некоторые вещи не меняются.
***
– Папа, папа! Как ты ему врезал! – потомок ворвался в кабинет кавалерийской атакой – верхом на Клюсе.
– Ну почему я этого не видела! – заявила с обидой его «лошадка». – И я ничуть не верю, что он мог тебя побить.
– Никто не может его побить! – завопил Мишка. – Папа страшный и ужасный, люди все боятся папу!
Он искренне думает, что это хорошо. Права Настя, хреновый из меня педагог и отец так себе.
– Но учти, Эдуард теперь ходит с таким видом, как будто просто пожалел твой авторитет. Поддался, не стал вставать, и всё такое. Прямо не говорит, но намекает.
– Эдуард – хренуард! – сообщил Мишка.
– Миш, прекрати. Не надо так.
– Бе-бе-бе!
Это что, заразно?
– Там ребята собираются Дораму смотреть, можно я с ними?
– Беги.
Сын ускакал, топоча по коридору.
– Клюся, – спросил я, – а ты поддерживаешь отношения с ребятами, с которыми играла? Со своей первой группой?
– Какое-то время назад – да, а потом как-то отвалились. А что?
– Да понимаешь, мне тут со всех сторон твердят, какой я хреновый директор. Я и подумал, может, те, кто выпустился, и есть показатель того, плох я или нет? Они со мной раньше общались, а потом, как ты выразилась, «отвалились». Я не стал сам активничать, может, им это лишнее. Наверное, зря.
– Да точно зря. Я не знаю, какой ты директор, но они к тебе нормально относились. Мог бы и поинтересоваться их жизнью, не развалился бы.
– Не хотел навязываться. Понимаешь, когда твой бывший директор спрашивает, «Как у тебя дела?», многие это воспринимают как требование отчёта об успешности и сильно напрягаются.
– Может, и так, – легко согласилась Клюся. – Мне-то пофиг, кто там чего про тебя говорит. Ты за меня вписался, когда всем было насрать, даже мне самой. И снова впишешься, если будет нужно. Здесь каждый знает – Аспид порвётся, но его вытащит. Поэтому, каким бы ты ни был по жизни унылым склочным засранцем, я тебя люблю. И они тоже. А до остальных нам дела нету. Так-то.
– Спасибо, Клюсь, – растрогался я.
– Не бери в голову и не вздумай пускать сентиментальную старческую слезу. Давай лучше думать, как затроллить Эдуарда. Потому что этот роковой красавчик нам ещё крови попьёт. Он безумно обаятельный, даже на меня почти действует, а дочь твоя смотрит на него влажными глазками.
– Правда? Настя?
– Хренастя. Ты не девочка, тебе не понять. Это её типаж. Умом она понимает, что это обаяние хорька, но девочки выбирают не умом. В общем, если ты не хочешь зятя Эдуарда…
– Клюся, не пугай меня так!
– Не зятя, ладно. Но если он ещё немного построит ей глазки, то в койке у неё окажется как раз плюнуть.
– Клюся!
– Что «Клюся»? Твоя дочь совершеннолетняя и давно уже познала плотские радости. Я понимаю, что тебе как отцу слышать это неприятно, но если бы она до сих пор ходила в девственницах, я бы отвела её к доктору. Так вот, этот Эдуард, какой бы крысой он ни был, красавчик именно того типа, на который она западает. Один в один её любимый персонаж в Дораме. Так что либо надевай на неё пояс верности с шипами, либо что-то сделай с Эдуардом.
– Я уж сделаю, – сказал я мрачно. – В следующий раз я его не в нокаут отправлю, а в больницу. Яйца из ушей выковыривать.
– Спорим, следующего раза не будет? Он теперь на спарринг с тобой ни за что не выйдет. Он понял, что ты понял, что он понял… Ну, в общем, ты меня понял. Несложно сообразить, что в следующий раз ты его показательно порвёшь на кучу маленьких эдуардиков, чтобы никто не сомневался, у кого тут самый длинный.
– Клюся!
– Не клюськай! Так вот – он не подставится. Наверное, он рассчитывал тебя побить, но теперь знает, что не тянет. И будет бить тебя там, где он сильнее.
– Это где же он сильнее?
– В разговорах, намёках и интригах. Вот увидишь, через месяц все будут искренне помнить, что это он тебя побил. А на реванш не соглашается, чтобы не унижать старика. И чем сильнее ты будешь настаивать, тем глупее будешь выглядеть.
– Вот же сука, – признал я её правоту. Я не силён в подковёрной борьбе за умы и сердца.
– То-то и оно. Кроме того, ставлю свою гитару против твоих носков, что через неделю половина девочек будет мастурбировать на его вирт.
– Клюся, блин!
– Для тебя новость, что девочки этим занимаются? Или тебя шокирует эта очевидная информация из моих уст? Так мы, вроде, давно знакомы, пора бы привыкнуть. И это будет бо́льшая половина, поверь.
– Убедила, – нехотя признал я. – Природа возьмёт своё. Но если он хотя бы дотронется до кого-то…
– Он не такой дурак, чтобы подставляться под статью. А насчет «морочить дурочкам головы» в кодексе ничего не написано. Сам понимаешь, влюбить их в себя ему будет несложно. Устоят только те, что влюблены в тебя.
– Клюся!
– Что ты всё время «клюськаешь»? Я же простые вещи говорю. Ты ещё скажи, что не догадываешься, кто из контингента к тебе неровно дышит.
– Стараюсь об этом не задумываться.
– Перечислить? Для начала – Карина…
– Не надо, Клюсь, правда. Не хочу знать. А разве Карина не с Артуром перемигивается?
– У девочек всё сложно, Аспид. Она в симпатиях с Артуром, но это другое. Тебя она боготворит как Идеального Мужчину, с ним крутит как с ровесником. Не парься, это нормально.
– Блин, нашла идеал…
– Любовь зла, полюбишь и тебя. По себе знаю. И не вздумай снова «клюськать»!
Я не стал.
Глава 15. Кэп
The best way to explain it is to do it.Lewis Caroll. Alice in Wonderland
_______________________________________________
– Ведьма-ведьма, выходи!
– Ведьма-ведьма, погляди!
– Черти ждут тебя в аду!
– Твою чёрную манду!
Странная считалочка приглушённо доносится из-за двери, у которой стоят две женщины: некрасивая коренастая белой расы и худая длинноногая – чёрной. Обе на нервах, даже со спины вижу. Я должен бы их знать, раз просыпаюсь в одном помещении, но нет. Не знаю. Я и себя-то…
– Оу, Кэп-сама? Вы снова с нами?
– С кем «с вами»? – уныло спрашиваю я.
Голова трещит, но не как с похмелья, а как будто по ней били. Почему-то не сомневаюсь, что оба варианта мне хорошо знакомы. Наверное, у меня хреново с социализацией. Или слишком хорошо – как посмотреть.
– Вы сесяс нисего не помните, но это не страсно. Страсно было носью, а тут они нас не найдут…
– Где «тут»? – тупо спрашиваю я, оглядываясь.
Нахожу себя на матрасе, на полу в какой-то кладовке. Рядом весьма растрёпанная и помятая азиатка в порванной одежде и со следами побоев на лице. Симпатичная, но явно видала лучшие времена. У меня сбиты костяшки на руках, предплечья исцарапаны и даже, кажется, покусаны. Зеркала нет, но ощущения на лице позволяют предположить, что ему тоже досталось.
– Кэп, проснулся? Как самочувствие? – коренастая, поперёк себя шире, толстожопка поворачивается ко мне, так и стоя у двери, и улыбается разбитыми опухшими губами.
Её сизый нос забит запёкшейся кровью, отчего она гнусавит, левый глаз превратился в щёлочку среди лилового фингала, татуированные мощные руки изодраны. Но она рада меня видеть, хотя, улыбаясь, одновременно кривится от боли.
– Как будто меня зверски отмудохали, – признаюсь я.
– Примерно так и случилось, – сообщила негритянка.
Синяки на чёрной коже выделяются меньше, пухлые от природы губы и широкий нос слегка скрадывают эффект, но ей тоже недавно неплохо прилетало по физиономии. Кроме того, она почти раздета, в одной рваной майке, на ногах запеклась кровь из нескольких неглубоких ран, наскоро перемотанных полосами ткани.
– А почему я ни хрена не помню? По голове били?
– Не, – пояснила белая, – не поэтому. Хотя по голове тоже били, конечно. На вот, почитай.
Она выудила из набедренного кармана карго-штанов мятую бумагу.
Летописи тоже досталось, но почти всё можно разобрать.
Летопись оказалась неполной, но концовку мне наперебой изложили Натаха и Сэкиль. К концу чтения я уже вспомнил. Оказывается, мы были близки к победе над Стасиком и его бандой, но внезапно на поле боя объявилась группа фанатов Абуто. В масках из фанеры и с дубинками. Они считали, что мучить чёрную ведьму – их эксклюзивное право, потому что в её аду они главные черти. К счастью, Стасик и Ко были против. К несчастью, мы им уже успели изрядно навалять, и силы были неравны. В общем, досталось всем.
– Кэп-сама! Вы с Абуто бирись как, как… Не знаю, как кто! Она настоящая онна-бугэйся! Вы верикий буси! Вы быри безумны и прекрасны! – вдохновенно сверкнула подбитыми глазами Сэкиль. – Но их было сришком много…
В общем, нас с Абуто синхронно ресетнуло посреди драки, и мы впали в амок, как намухоморенные берсерки. Только благодаря этому прорвались на лестницу. Натаха даже утащила с собой Сэмми, которого кто-то (возможно, что и я) нокаутировал.
– Его пришлось связать потом, – пожаловалась она. – Так и норовил самоубиться, придурок. А ещё я утащила пистолет, Кэп. Но это практически всё, что удалось спасти. Еды нет. Вода только в сортире. Одно радует – теперь не я одна уродина! У Секи тоже рожа страшней жопы!
– А что за концерт под дверью?
– Абутины поклонники. Те, с деревянными харями. Чуют, что она где-то здесь, но найти не могут. Это странное место, оно, кажется, только твоё. Ты нас сюда привёл и свалился. Тебе здорово досталось.
– Я сейсяс намочу тряпку и промою тебе раны, Кэп-сама.
– А я посмотрю, как там Сэмми, – вздохнула Абуто.
Негритосик наш пришёл в себя, и его развязали. Выглядел не очень, но досталось ему меньше всех. Похоже, что вырубился в самом начале драки.
– Он всё же нам помог, – пояснила Натаха, – как-то нехорошо было бы его бросить.
– А надо было, – натужно проскрипел пересохшим ртом Сэмми. – Я всё равно мёртвый.
– Вот он теперь всё время так, – опять вздохнула Абуто.
– Ты дурак, – обратилась она к нему, – мёртвым не бывает больно.
Сэмми ничего не ответил, не похоже, что его это соображение утешило.
Потом я лежал, а Сэкиль обтирала меня мокрыми тряпками, очищая от засохшей на теле моей и чужой крови. Наверное, хорошо, что я не помню подробностей – судя по всему, драка была жестокой и грязной.
– Гравное не пострадаро? – спросила она меня озабоченно, оттянув резинку трусов.
– Прекрати, – отмахнулся я.
– Сека, я тебе сейчас сама по бесстыжей морде добавлю! – возмутилась Натаха. – Представляешь, Абутка, на секунду буквально отвернулась – а она уже ему в трусы лезет!
– Она очень боится остаться одна, – неожиданно серьёзно ответила негритянка. – И стать мёртвой, как Сэмми.
– Всё-то ты знаес… – буркнула Сэкиль, и разговор увял сам собой.
***
– Это тупик, – сказал я, когда все более-менее привели себя в порядок. – Здесь безопасно, но мы не можем сидеть тут вечно.
– И что ты предлагаешь? – спросила мрачная Абуто. Считалочка про ведьму доносилась из-за двери то громче, то тише, но не замолкала, что не прибавляло негритянке позитива.
– Пойду пообщаюсь с ними.
– Кэп, тебе, похоже, по тыкве хорошо насовали… – сказала Натаха. – Не пущу никуда, пока не оклемаешься. Выдумал тоже – разговаривать…
– Так надо. Остынь.
– Кэп-сама гравный, – неожиданно поддержала меня Сэкиль. – Он знает, что дерает. Я пойду с ним.
– Никто со мной не пойдет. И спорить я ни с кем не буду. Натаха, давай пистолет.
– Уверен? – она подала мне ремень с кобурой.
Я кивнул и застегнул его на поясе. Вытащил оружие, выстегнул начатый магазин, вставил полный, убрал в кобуру обратно.
– Ждите здесь.
За дверью никого, голоса доносятся с лестницы. Фанерных харь оказалось семь человек, выглядят не очень – видимо, тоже ночка тяжёлая выдалась. Увидев меня, замолчали и уставились плоскими досками. Похоже, это очищенные от дерматина сиденья от стульев, на которых нарисованы жуткие рожи. Не хочется даже думать, чем именно нарисованы.
– А где ведьма? – спросил фанернорылец.
– Больше вы её не увидите. Проваливайте.
С кряхтением снявший самодельную маску мужчина оказался вполне обычным. Этакий мужичок с невыразительным лицом, но от его глаз неприятно. Знаю такие глаза. Не помню, где и когда, но я с подобными людьми встречался. Они могут быть глупые или умные, но не могут быть злые или добрые. Не ведают добра и зла. Люди вне этической шкалы. Даже лютый злодей-живорез может любить жену, собаку, детей или котят, периодически поступаясь своим интересом ради другого существа. Эти – нет. Им нельзя объяснить, что грабить и убивать – плохо. Они искренне не поймут, почему. Если могут отнять – отнимут. Если для этого надо убить – убьют. Если будут знать, что за это ничего не будет – убьют точно. Просто потому, что так проще.
Увидев эти глаза, я понял, что переговоры не будут успешны.
– Эй, послушай, не знаю как там тебя… – мужичок сделал паузу, но я не стал представляться. – Нам нужна ведьма, и мы её получим.
Фанернорыльные за ним одобрительно забубнили.
– Нет других вариантов. Пока она у нас, мы живём. Каждый вечер ставим её на круг, а потом я открываю на трубе вентиль, и становится по-настоящему жарко! Иногда она дохнет, изредка ей удаётся сбежать. Но утром она просыпается у нас, и ничего не помнит. Привязываем и начинаем сначала. Ты бы видел эту чёрную рожу, когда в середине дня ведьма вспоминает, что ждет её вечером! Как она воет, дружок, как она воет! Как просит убить! – мужичок усмехнулся в усы. – А когда её нет – мы умираем. Каждую сраную ночь. Либо терзаем её, либо терзаемся сами. Выбор очевиден, дружок.
Он сделал было шаг вперёд, но я покачал головой, и он остановился.
– Не уверен, что ты её полноценно заменишь, но готовы попробовать. Так что лучше просто отдай нам ведьму. Что тебе до неё? Отдай и забудь, у тебя есть свои бабы, свои черти и свой ад. Не лезь в наш.
Я знал, что они кинутся, и был готов. Одним магазином меньше. Оказывается, неплохо стреляю. Почему-то так и думал.
***
– Никогда! Никогда так больше не делай! – Натаха вцепилась в меня ручищами так, что пришлось отцеплять, отгибая пальцы.
Глаза безумные, на бледном лице контрастно выделяются синяки. Сзади, обхватив руками, прижалась Сэкиль:
– Кэп-сама, это было осень страсно! Дверь закрырась и мы не могли открыть… Где вы быри так дорго?
– Долго? Да получаса не прошло!
– Кэп, не гони. Тебя сутки, наверное, не было! – Натаху конкретно трясёт. – Ладно, что жрать нечего, но этот ужас… Сэмми-то мы связали, но ещё немного, и пришлось бы связывать Сэкиль и себя. Кэп, это пиздец как жутко! Словами не передать. Понимаю, почему наш негрила бесперечь суицидит.
– Я просто вырубилась, – признала Абуто. – Только-только вспомнила, кто вы такие всё.
– Чернявая не наш вариант, – сказала Натаха. – На нас не действует. Короче, Кэп, больше ни на шаг. Как сиамские, сука, близнецы. Я хоть своей жизни и не помню, но зуб даю – так херово мне ещё не было.
– И мне, Кэп-сама! – пискнула из-за спины Сэкиль.
– Ничего не понимаю, – признался я.
– А и не надо! – Натаха обхватила ручищами нас обоих, сжав в сэндвич «Кэп между баб». – Хера тут понимать. Главное, будь рядом.
– Нет, я хочу разобраться. Почему тогда на Сэмми моё присутствие не действует?
– Действует, Кэп, – ответил негр. – С вами мне гораздо легче, чем без вас. Глядишь, со временем и вовсе попустит. Думаю, дело в том, что мы не так… Хм… Близки. Как вы с ними.
– Даже не думай. Я тебе не Стасик.
– Да я что? Я ничего. Пожрать бы только…
– У меня есть идея.
***
– Я боюсь туда заходить, – сказала Абуто. – Сейчас, когда я всё помню.
На неё тяжело смотреть – посерела лицом, руки трясутся.
– Там никого нет. Я убил их.
– Я тебе верю, просто… Ты не представляешь, что они со мной делали. Изо дня в день.
– Их переклинило на том, что это ад, а они в нём бесы. Ребятки старались, как могли.
– Прекрати!
– Всё-всё. Понимаю травматичность ситуации, но у нас уникальный случай осмотреться.
На этаже по-прежнему жуткая жара и влажность. Парят трубы, что-то неприятно на низких частотах гудит.
– Стой. Я загляну.
– Уверена?
– Да.
Абуто решительно входит в свою пыточную и сморит на трубу со свисающей цепью. Лицо непроницаемо, как фанерная маска её палачей, только руки подрагивают. Я замечаю ряд деталей, ускользнувших от моего внимания в прошлый раз, и меня передёргивает. Негритянку здесь фиксировали в разных позах, остались крепления. Понятно для чего. У стены большой диаметром в полметра вентиль, регулирующий подачу пара по трубе, на нём от частого использования даже краска подстёрлась.
– В конце… После всего… Они меня буквально поджаривали. Медленно увеличивали температуру, чтобы я дольше не теряла сознание. Потом обливали холодной водой, чтобы привести в себя – и начинали снова. Каждый день. Каждый, сука, день.
– Хватит, Абуто. Всё кончилось.
– Нет. Они вернутся. Нельзя убить бесов в аду.
– Прекрати. Это не ад, даже если очень похоже. Мы не умерли.
– Ты уверен? – спросил Сэмми. – Как по мне, так ещё как.
– Я отказываюсь рассматривать происходящее в религиозном ключе. Это не мистика. Это херня. Мистике нужно мировоззренческое обоснование. Херня просто случается.
***
Еда у фанеромордов в наличии. Такая же, как везде – гадкое пюре, посредственные котлеты, жидкий компот.
– Кто-нибудь вообще задумывался, откуда она берётся? – спросила Натаха, уминая котлетосы. Пюре она побрезговала. – Жратва, в смысле?
– Из кухонного лифта же, что тут думать, – ответил Сэмми. – Суёшь туда пустой контейнер, получаешь полный. Большого ума не надо. Чёрт, ну и жара тут! Неудивительно, что они башкой подвинулись.
В столовой зверски грязно. Посуду, похоже, отродясь никто не мыл, столы покрыты слоем присохшей еды, на пол и смотреть страшно. У здешних «бесов» был сугубо мужской коллектив – во всяком случае, женской одежды мы не обнаружили. Бедная Абуто…
Очень жарко. И влажность такая, что на крашеных масляной краской стенах тонкий слой конденсата. Пахнет плесенью, хлоркой и сыростью. Одежда уже влажная вся.
– Про лифт понимаю, не дура. А в лифт она как попадает? Вот он спустился – или поднялся, хрен его поймёшь. Кто-то же должен вынуть пустой контейнер, поставить полный, тот помыть, наполнить заново… И варит же кто-то эту картоху! И котлеты лепит…
– Может, тут всё автоматическое? – спросила Абуто. Её всё ещё потряхивало, но естественный цвет лица вернулся. И аппетит, судя по всему, тоже. – Вы же рассказывали про этаж-холодильник? Может, там замороженных контейнеров миллион, микроволновка размером со шкаф и конвейер с манипуляторами?
– Не, – сказал Сэмми, – контейнеры стальные, их в микроволновку нельзя. Но вообще идея богатая.
– А мозет, тут есть отдерьный ад для поваров… Представьте, как им надоеро чистить картоску…
– Тьфу на тебя, Сека, – фыркнула в компот Натаха, – придумаешь же… Я огляжусь тут, мальчики и девочки, а то совсем без инструмента осталась. Может, хоть пассатижи где завалялись, или ключ разводной…
Она встала, вытирая пот с красного, как помидор, плоского лица, и вышла из столовой. Мы, доев котлеты и завернув остаток с собой, тоже прошвырнулись по этажу, не найдя ничего интересного. Абуто мстительно запихала в мусоропровод фанерные маски с завязками, Сэмми и Сэкиль вооружились неплохими деревянными дубинками. Кто-то тут у них по дереву недурно работает, обходясь одним сточенным сапожным ножом. Нож этот тут же присвоила негритянка. Выражение лица её не обещало фанеромордым лёгкой смерти. Если они, конечно, снова попадутся на нашем пути. Я этого не исключаю – ведь Стасика и прочих мы тоже считали покойниками.
Натаха вернулась с таким сложным лицом, что я сразу спросил:
– Что стряслось?
– Ничего. Но мы можем решить проблему с этими уродами. Реально можем.
– В смысле?
– Магистральные паровые трубы. В них приличное давление, восемь атмосфер, если верить манометру. Я попробовала – если прикрыть проходной вентиль, то давление начинает понемногу расти. Значит, если его полностью закрутить при перекрытых байпасах, то…
– Сто? Сто? – спросила взволновано Сэкиль. – Натаса, сто будет?
– Будет большой «БУМ»!
– Насколько большой? – заинтересовался я.
– Не очень. Скорее всего, просто сорвёт вентиль. Однако тут будет шикарная пароварка. Твоим чертям будет не до тебя, Абутка.
– Делай! – тут же сказала негритянка. – Крути!
– Погоди, – остановил я Натаху. – Мы же не знаем, что ещё произойдёт.
– А нам не пофиг? – спросил Сэмми. – Что нам терять-то?
Я покрутил эту мысль в голове. Действительно, и так всё в жопу валится. А сделать фанеромордым гадость – само по себе приятно.
– Все так думают? – спросил на всякий случай. – Единогласно?
Все кивнули. У Абуто аж глаза засветились. Прямо факельное шествие тараканов в голове.
– Крути, Натах.
– Мигом, Кэп. А вы на выход, и ждите там. Мгновенно оно не рванёт, но лучше не рисковать.
