Текст книги "Время кобольда (СИ)"
Автор книги: Павел Иевлев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 20 страниц)
– Моё почтение Рыбаку, – кивнула Сумерла. – Но это всё ещё место Балия.
– Место – Балия. Время – Кобольда, – сказал Эдуард твёрдо.
– Говори, численник.
– Вы создали ад с кипящим говном. Теперь рядитесь, кому сидеть в котле, а кому дрова подбрасывать. Ах, как круто – вариться за всех в котле с говном! Но кочегары-то тоже не сильно счастливы. Мы знаем другой путь! Боль – не единственный триггер.
– Кто это «вы»? – мрачно поинтересовалась Лайса.
– Мы – Дорама! Мы создали новый мир! И не дадим людям всё испортить!
– Рюди вам рисние, да, Эдиська? – сказала, отстранив дочь, азиатка. – Без них проссе, ведь так? Засем вам эти старые нехоросые рюди, давайте заменим их на новых, хоросых, из Дорамы?
– Сэкиль, – сморщился тот. – Вы-то откуда взялись?
– А где я, по-твоему, быра?
– И вы получили, что хотели?
– Да. Теперь мы знаем.
– Уважаемая Сэкиль, при всём нашем почтении – Вы опоздали. Кобольд не нужен. Его время уходит, его фикторы перепрошиты Дорамой, его вирпы рассеялись…
– Не все, – сказала Нетта.
Моя янтарноглазая красавица встала рядом с Клюсей. Они стоят между мной и Сумерлой, как будто решив защитить. Но если меня надо защищать, то я не стою защиты. Такой вот парадокс. Поэтому я шагнул вперёд и даже не удивился, что Нетту пришлось сдвинуть плечом. В глубине души я знал, что однажды так будет. Мир задолжал мне её.
– Кто-нибудь объяснит уже наконец, что происходит? – спросил я. – Простыми словами? Без коробок с котиками?
– Я хочу стать Хозяином места, – заявил Эдуард.
– А я буду его нейкой, как мама. Мы всё изменим.
– Настя, а почему я узнаю это вот так? Можно же было обсудить…
– Обсудить? – дочь печально хмыкнула. – Извини, пап, но ты не из тех, кто принимает чужое мнение. Ты типичный нарцисс, как все нелюбимые дети. Комплекс мессианства, помноженный на саморазрушение. Тебе проще умереть, чем допустить, что не прав. Разве не это ты только что собирался сделать?
– Ну, блин…
Это я-то нарцисс? Да я себя ненавижу! Но моя дочь, увы, тоже не из тех, кто принимает во внимание чужое мнение. Особенно моё.
– Ты мне дорог, я так не хочу. Эдуард предлагает выход, я считаю его правильным.
– Ладно, допустим. А что, можно просто так захотеть – и стать Хозяином?
– Можно! – сказал Эдуард.
– Нельзя! – сказала Сумерла.
– Всё срозно, – сказала Сэкиль.
– Надо, – сказала Настя.
В этот момент я понял тех, кто говорит, что она «вылитый отец». Внешне, к счастью, ничего общего. Но то, как она наклонила голову, как посмотрела, как это произнесла… Словно в зеркало глянул. Ох, дочь моя… Какие стишки сочинят про тебя мои внуки?
– Эдуард прав, нельзя делать вид, что всё нормально. Игнорирование ведёт к психозу. Массовое игнорирование – к массовому психозу. Прости, пап, ты просил без коробок, но я всё же помяну проклятого Шрёдингера ещё раз. Если коробку продержать закрытой достаточно долго, то мы будем знать, что кот умер, даже не открывая. Потому что коты не вечны.
– Как меня достали эти парадоксы, – сказал я с досадой. – Скажите уже что-нибудь прямо.
– Может, вы скажете, Сэкиль? – предложил Эдуард. – Это же ваш Кобольд.
– Коборьд хотер сдерать хоросо.
– Так скажите же вслух, что он сделал для этого «хоросо»! И что получилось, тоже скажите! Нет? Не хотите? Интересно, почему?
Сэкиль не ответила.
– Тогда я скажу. Потрясу коробку, может, кто-то мяукнет? Нет возражений?
Все промолчали, и он продолжил:
– Итак, наш многоуважаемый Кобольд, будучи, как вы это называли, «сильным этическим ИИ», при помощи нашей гениальной Сону Сэкиль, а также ряда других весьма неглупых людей, решил проблему «контроля контролёров». Исключил человеческий фактор, не дающий социуму принимать этичные решения. Создал замещающую глобальную этикосистему.
– Это быро хоросым вариантом.
– Ещё бы! Мир катился в жопу, разгоралась большая война, прокатывались волны пандемий, общество погрузилось в стресс и психоз, государства увязли в гиперконтроле, впав в управленческий паралич из-за перегруза входного контура Большими Данными. Я верно излагаю?
– Пока да, – лаконично ответила Сэкиль.
– Заместить этот бардак системой киберогенной этики действительно казалось хорошим выходом. Возможно, единственным. Люди возлюбили этический ИИ в лице его вирпов, а через них и самоё себя. Впервые Человечество получило счастья всем даром, и никто не ушёл обиженным. И увидел Кобольд, что это хорошо! Пришло Время Кобольда.
Сэкиль кивнула, соглашаясь.
– Так что же пошло не так?
– Пробрема Набрюдатеря. ИИ несубъектен.
– Именно! Кобольд может сколько угодно ходить вокруг коробки, но не может её открыть. У него лапки. Для этого нужны люди. Но именно люди создают проблемы, которые должен был решать Кобальт! Круг замкнулся. Тогда Кобольд решил выделить из себя Наблюдателей, которые будут открывать для него коробки. Но вирпы оказались в этой дихотомии скорее котами, чем Шрёдингерами. Решением стали тульпы. Автономные сгустки концентрированного одиночества идеально подходили на роль манипулятора для разрушения квантовых суперпозиций. Да, уважаемая нейка?
– Я не понимаю многих твоих слов, численник. Но не́твари испокон веков порождались и поглощались Хозяевами.
– Они носитери автономий Пенроуза, – подтвердила Сэкиль. – Квантовые нейроны, синхронизированные кубиты. Анарог бозе-эйнстейновского конденсата, создаюссего квантовые эффекты на макроуровне.
– А я их, значит, растил вам на корм.
Удивительный я мудак всё-таки. Космологического просто масштаба.
– Антон Спиридонович, вас, уж простите за откровенность, использовали. Кобольд привёл вас в Жижецк, разыграл против Балия и, победив, получил доступ к уникальному ресурсу, – снисходительно пояснил Эдичка.
– Они поят детишек мёртвой водой, Аспид, – сказала Сумерла. – Таков договор.
– То есть, – уточнил я, – мои выпускники с самого начала никуда не уезжали и ни на какую работу в Кобальт Системс не устаивались? И не было никакой эпидемии аутической комы у вирт-операторов? Из них сделали новую высокотехнологичную версию покляпых? Покляпых два-ноль?
– Да, Антон-сама, – кивнула азиатка.
– И кого я за это должен убить?
– Меня. Себя. Всех. Для них не быро другой судьбы, поймите. Вы не погубири их, а спасри. Их всё равно здало небытие.
– В этом всё ваше «время Кобольда»! – зло сказал Эдуард. – Котлы с кипящим говном. У вас без кипящего говна ничего не работает.
– Нигде не работает, Эдуард, – вздохнула азиатка, – нигде. Вы возмуссяетесь, но и васа Дорама на паровом ходу. Дераете вид, сто прохое говно – насе, а хоросий пар – вас. Но есри не будет котров, то не будет и пара!
– Мы хотим это изменить, Сэкиль. То, что вы принесли с той стороны…
– Это дорого нам стоило, – сказала, выступив из темноты, чернокожая девочка. – Мы-то нырнули в кипящее говно, про которое вы так любите рассуждать. И вынырнули не все. А вы что сделали? Да нихрена. Так что не примазывайтесь.
– Теперь мы знаем, как создавать макротопорогии без связанных кубитов, – добавила азиатка. – Нам теперь не нузны фикторы. Но вы нам нузны ессё меньсе!
– Эй, вы, амбассадоры мирового говна, – обратился к ним я. – Просто верните ребят. Для вас они триггеры суперпозиций, открывашки для коробок, нейрокубиты, коллективный Наблюдатель, чего-то-там Бозе-Эйнштейна, фикторы и так далее. А для меня – дети, которых я подвёл.
– Послушайте, Антон Спиридонович! – сказал Эдуард. – Не надо принимать радикальных решений, к которым вы так склонны. Я предлагаю путь Дорамы.
– А разве Дорама – это не Кобальт?
– Нет, Антон-сама, они паразиты на Коборьде, – объяснила азиатка.
– Я бы назвал это «синергией», уважаемая Сэкиль. Антон Спиридонович, я ведь серьёзно говорю – дайте нам с Настей шанс!
– Дорама – это новый мир, пап. Дорама всем нравится!
– Кроме меня, Настурция.
– Люди полны боли, пап. Мы формируемся через травмы и передаём их своим детям. Всё, что не вызывает боли, кажется нам ненастоящим. Но эту цепь взаимотравмирования можно разорвать.
– Разве не это пытался сделать Кобольд? Но благие намерения неизменно приводят в жопу. И ваши приведут туда же.
– Настя, он не поймёт. Они не поймут, – заявил Эдуард. – К чёрту, мы уже получили капсулы. Мы можем решить сами!
– Что не так с капсулами? – спросил я.
– Капсулы «Макара», – сказала Нетта. – Они предназначены для фикторов. Там твои ученики создали из детской мечты Дораму. Там твои боль и одиночество создали из вирпа меня.
– Это интерфейс воздействия на неориентированные топорогии, – добавила Сэкиль. – Я их программировара. Теперь, когда твои родитери законсири свой труд…
– Мои родители убиты.
– Поэтому их нисего не отврекаро.
– Пойдём, Настя, мы, в конце концов, не обязаны их спрашивать, – сказал Эдуард. – Надеюсь, Антон Спиридонович, однажды вы поймёте, что мы были правы.
***
– Давай, доська, – сказала Сэкиль.
– Степан, пора! – девочка обращалась куда-то в пространство, наверное, они с приятелем подключены к проекции.
Пол вздрогнул. Что-то гулко хлопнуло, зашумела вода.
– Как будто трубу прорвало, – сказал Иван.
– Натаса всё знает про трубы!
– Джиу, но зачем? – спросил жалобно Эдуард. – Ведь ты же наша! Ты была частью Дорамы! А здесь ты просто травмированный ребёнок – бросивший отец, вечно занятая мать, сдавшая тебя нам на передержку, как ненужного котика…
– Мои травмы – это и есть я. И я люблю свою мать.
– Боже мой! Джиу! Вот теперь я реально твоя фанатка! – заявила Клюся. – Распишешься на сиське?
Шум воды приближался.
– А как становятся Хозяевами? – спросил я нейку.
– Боль, которая никогда не уходит. Смерть, которая ничего не меняет. Страдание, которое никогда не заканчивается.
– Надеюсь, пить при этом диагнозе можно?
– Всё смеёшься, Аспид?
– Не плакать же.
***
В этот момент что-то случилось. Моя голова превратилась в фонтан огня и боли, непереносимого и прекрасного, бессмысленного и необходимого, окончательного и изначального, случившегося со мной, но без меня. А потом я умер, но это ничего не изменило. Только мир вокруг стал цветным.
Я уже и забыл, как он выглядит в цвете.
– Что случилось, пап? На тебе лица нет…
– Прозвучит странно, но я, кажется, застрелился.
– Эх, Кэп-сама, – сказала грустно Сэкиль, – сто зе ты так?
– Ну что, Сумерла, теперь я готов?
– Зачем тебе это, Аспид? Ты же человек Кобольда.
– Знаешь, нейка, я ничей человек. Кобольд, Дорама, государство, человечество – им нужно всё и плевать на цену, потому что заплатят другие. А мне нужны просто мои ребята. Те, что в капсулах, те, что в «Макаре», и те, что однажды окажутся в нём, потому что идти больше некуда. Кто их защитит, если не старый, злой, больной, сумасшедший Аспид? И мне не плевать на цену, потому что я готов заплатить только собой.
– Я с тобой, – взялась за мой локоть восхитительно материальная Нетта. – Хозяину обязательно нужна нейка.
– Вот у вас манера нежить плодить, – вздохнула Сумерла. – Нешто обычных людей мало?
– Эй, – сказала Клюся, – всё это очень увлекательно. Но ещё немного, и мы тут просто потонем.
– Выход там, – махнула рукой Сумерла, – а мне пора. Сегодня двери керсты откроются, и мы с Балием уйдём вместе.
– Можно, я останусь, матушка Сумерла? – спросила Фигля.
– Решилась, заложное дитя?
– Да, матушка Сумерла. Я и ненужная, и ничья, и не живая, и не мёртвая. Кому, как не мне, на Калиновом мосту сидеть, над рекой Смородиной ногами болтать? Нельзя месту пусту быть, заведётся дрянь какая.
– С этим к нему теперь, – показала на меня нейка. – А мне пора.
Эпилог
Everybody has won, and all must have prizes.Lewis Caroll. Alice in Wonderland
______________________________
– Отец!
– Я этот человек.
– Дальше тянуть нельзя!
– Настя, может, вы как-нибудь сами?
– Чёрта с два! Решение должен принять ты. Все ждут. Ты что не понимаешь, как это важно?
– Дочь моя!
– Я эта женщина.
– Вот именно сегодня надо всё решить?
– Я, как орёл к Прометею, каждый день прилетаю и клюю тебе мозг.
– Орёл клевал печень.
– В твоей слишком много виски. Итак, тебе не надоело?
– Надоело.
– А уж мне как надоело! Так может, ты уже примешь решение? Нетта, ну хоть ты скажи ему!
– Антон, она права. Время игнорирования истекло.
Нетта подошла сзади, обняла меня, скрестив руки на животе и положив подбородок на плечо. Сердце моё дало сбой и заколотилось быстрее. До сих не могу привыкнуть.
– Ладно, вы повергли мою неспособность принять неизбежное. Я выберу.
– Нетта, спасибо! – воскликнула Настя. – Ты почти превратила моего отца в человека. Как в кино – «Красавица и Чудовище», второй сезон, версия Тима Бёртона. Итак, отец, внимательно слушай и не говори, что не слышал. Воспитанники скинулись карманными деньгами, вышло немного, но Клюся добавила. Выпускники собрали побольше, им Кобальт выплатил, наконец, компенсацию, теперь они могут до конца дней своих плевать в потолок, и благодарны тебе, что не в крышку капсулы. Антонина хотела внести в общий котёл какую-то сумасшедшую сумму, она на тебя после возвращения Виталика чуть не молится. Еле отговорили.
– Молодцы!
– Не отвлекайся. Городская администрация выделила зал, так что на аренду тратиться не придётся.
– Они же терпеть меня не могут!
– Непублично – да. Но им проще улыбаться и махать, чем объяснить, за что именно. Ты же теперь фигура почти мистическая. Итак, на зале мы сэкономили, что высвобождает нам ещё…
***
Я слушал её рассуждения и смотрел, как она смешно, совершенно по-матерински, сдувает прядь с носа. Я балдел от запаха волос Нетты и от того, что её острый подбородок так ощутимо давит мне на плечо.
– …Лайса скидываться не стала, сказала, что у неё для тебя отдельный подарок будет. Эй, ты слушаешь?
– Лайса. Подарок, – послушно повторил я.
Лайса на меня в глубокой парадоксальной обиде, характерной для женщин, которые получили, что хотели, только чтобы понять, что хотели не этого. Иван пришёл в себя. Иван ушёл от неё. Сел в автобус – и только его и видели. Мне он тоже спасибо не сказал, но мне и не надо. Спасибо надо говорить Фигле, она теперь, как сама шутит, «при мёртвой воде буфетчица».
– Микульчик тоже сам по себе. Он только хихикает и подмигивает, это вообще нормально, пап?
– Это примерно ноль семь сухого, не обращай внимания.
– А по нему и не понять!
– Талант, что тут скажешь. Не то, что я.
– Ты тоже довольно убедительно притворяешься, не скромничай. Но я всё равно в курсе.
– Прости.
– Ничего, я смирилась с психопатическим отцом-нарциссом. Переживу и отца-алкоголика.
– Настя! – укоризненно сказала Нетта.
– Ладно-ладно, это наша семейная шутка. Не надо его защищать от меня, я не кусаюсь.
***
Настя немного демонстративно не включает Нетту в понятие «семья». Марту, с которой мы развелись и живём врозь, включает. Ходит в гости, гуляет с ней и Михой, общается, обсуждает меня, у них постоянно общие активности. С Неттой – ровно, благожелательно, отстранённо. Может быть, потому что Марту я не люблю.
Наш наконец-то состоявшийся развод не отнял, как это бывает, а вернул Михе семью. Теперь у него есть мать, с которой он живёт в городе, и есть «Макар», в который он бежит играть и общаться. Со мной и с Ксюшей. Она хорошая девочка и его ровесница, хотя выглядит старше. Девочки быстрее растут. Нетту он принял как данность, наверное, потому что она была рядом всю его жизнь. Её больше нельзя пробежать насквозь, зато у неё можно сидеть на коленях.
– Нетта, как мы теперь? – спросил я тогда, держа за руки и боясь отпустить.
– Теперь я могу сказать, что люблю тебя. А ты можешь решить, что тебе с этим делать. Я не исчезну, если ты от меня откажешься. Я исполнила «мечту Пиноккио» – я настоящая девочка. Больше попла́чу – меньше пописаю.
– Не могу обещать, что тебе никогда не придётся плакать, я токсичный мудак. Но точно не по этому поводу.
С тех пор мы вместе. Все это как-то приняли, кто легко, кто не очень. Клюся, например, долго молчала и избегала меня. Но однажды пришла.
***
– Скажи мне, Аспид, – спросила девушка, – только честно. Ты правда теперь Ископаемое Древнее Говно, типа Балия? Дошутилась я, дразня тебя старикашкой?
– Не знаю, Клюсь. Я не стал старше, не стал умнее, определённо не стал более приятным человеком. Я даже пить меньше не стал. Просто разменял немного себя на немного боли.
– Немного?
– Ладно, довольно много, – признался я.
Теперь я снова вижу сны. Но не рад этому. Там ко мне серыми вспышками флешбэков возвращается память Кэпа. Того, что застрелился в безумной замкнутой топологии пространства, созданного из моих подавленных воспоминаний и непережитых комплексов. Слепка с меня, который создательница «Кобальта», гениальная Сону Сэкиль, сняла капсулой и отправила искать мёртвых родителей, а он взял да и утонул в своих проблемах. Да так глубоко, что утащил и тех, кто за ним пришёл. Я всё-таки сильный фиктор.
И да, это больно.
– Знаешь, в боли главное не интенсивность, а регулярность. Так что мне почти не стало хуже.
– Зато у тебя теперь есть Нетта, а у меня нет тебя.
– Я вот он, Клюсь.
– Не клюськай! Ты лишил меня удовольствия называть тебя паршивым старикашкой, обломщик! Потому что это стало похоже на правду!
– Извини, возраст берёт своё.
– Ладно. Я на вас зверски злилась.
– Я догадался.
– Знаешь, для меня это тоже была коробка Шрёдингера.
– Что?
– Наши отношения. Которых не было. Коробка в которой кота отродясь не сидело, но, пока она закрыта, можно фантазировать, какого он цвета. Нетта её открыла.
– Клюся…
– Не клюськай! Дай сказать! Я знаю, что у нас ничего никогда не могло быть. Я и не хотела, чтобы у нас что-то было. Если бы я этого хотела, оно бы случилось, не такой уж ты стойкий, как притворяешься. Но это бы всё испортило, мне больше нравилось «а если вдруг». Нравилось дразнить, зная, что ты не поведёшься. Ты был пластырем на моих ранках. Пластырем, который я всё время дёргала, чтобы сделать себе больно, но при этом не отдирала, чтобы не пошла кровь. Даже не думала, каково при этом тебе. Та ещё сука, правда?
– Бедная девочка.
– Ой, Аспид, вот только не надо меня жалеть. Это мой выбор – ковырять свои болячки, не давая им зарасти. Я такая же унылая жопа, как ты. Мне нельзя быть счастливой, это буду не я. Это будет самодовольное говно в форме Клюси. Бр-р-р, даже представить противно. В общем, я чего сказать-то хотела? Первое – я люблю тебя, гнусный развратный старик, который свински проигнорировал все мои сексуальные провокации. Не как мужчину, не как отца, не как там ещё себе Настя насочиняла на почве психологических курсов. Я тебя люблю как Аспида, говнюка такого.
– И это меня считают сумасшедшим?
– Правильно считают, кстати. Но я безумнее. Я девочка, мне можно. Да, чуть не забыла – второе. Я вас простила. Тебя и Нетту. Я больше не злюсь. Ну, почти.
– Как тебе удалось?
– Просто поняла, что Нетта – это тоже ты. Если я люблю тебя, то автоматически люблю и её. Тем более, что она, в отличие от тебя, добрая, умная и красивая. Может, мне начать теперь её домогаться?
– Клюся!
– И не клюськай! Только ты мог настолько себя ненавидеть, чтобы выдавить всё хорошее в отдельного человека и в него же влюбиться. Настя не догоняет – ты не просто нарцисс, ты супермеганарцисс с положительной обратной связью!
***
– Оте-е-ец! Ты опять завис? – выдернула меня из воспоминаний дочь.
– Внимателен!
– Чёрта с два! Я назвала сумму. Теперь ты должен выбрать, что все эти люди, которые незаслуженно хорошо к тебе относятся, подарят тебе на юбилей. Я набросала список, того, что укладывается в бюджет, но если у тебя есть какие-то оригинальные идеи, то…
– Дай список.
– Вот, на обороте.
Я взял карандаш, зажмурился и, перевернув лист, ткнул наугад, сделав дырку.
– Вот так, да? Серьёзно? Па-а-ап!
– И не вздумай говорить мне, что это.
– Я лучше скажу тебе, что ты редкостный душнила.
– Ты это говоришь мне с пятнадцати лет.
– Правда? Я так рано поумнела?
– А был бы нормальный отец, так и жила б дура дурой.
– Да, тут ты прав. Я тебя люблю.
– И я тебя.
***
– У вас с Анютой прекрасная дочь, – сказала Нетта, когда Настя вышла, раздражённо помахивая дырявым списком.
– Не обижайся, она пока не решила, как к тебе относиться. Ты не вписываешься в диагноз. Если бы я, разведясь с Мартой, женился на Клюсе – была бы типичная придурь стареющего мудака. Неприятно, но объяснимо. Ты – нечто совсем другое. Со временем она придумает, как это описать в привычных терминах, повесит на тебя ярлык и успокоится. А сейчас ей не до нас, у неё внезапно снова есть мама.
– И Эдуард.
– И Эдуард.
***
Когда-нибудь я смогу с этим смириться. Наверное. Во всяком случае, он её, похоже, действительно любит. Хотя планы на превращение мира в Большую Дораму утонули в болотной воде, мой заместитель так и остался в «Макаре». Его испытательный срок всё ещё действует, я не могу его уволить, и уже не уверен, хочу ли. С тех пор, как в Жижецк вернулся вечный дождь, я никому не дам добраться до детей, а сам по себе Эдуард не так уж и плох. Позитивный и лёгкий в общении, яркий оптимист, генератор весёлых активностей, неистощимый придумщик общих занятий и игр для воспитанников. В общем, полная противоположность мне. Наверное, за это Настя его и выбрала.
Утешаю себя тем, что если у них дойдёт до потомства, то внуки будут хотя бы красивые. Не знаю, на какой стадии их отношения и знать не хочу. Руки её он пока не просил, а с сердцем сами разберутся, не маленькие.
Частично план Эдуарда исполнился. В нашей жизни теперь есть немножко Дорамы, зато больше нет «ушибков» – первых «блинов комом» программы «замещения плохих людей хорошими персонажами». Хорошие персонажи плохо перенесли плохую реальность. Потом прицел поправили, но и персонажи оказались уже не так хороши. Люди как люди. Без Дорамы ушибков перестал раздирать экзистенциальный кризис, теперь они обычные травмированные подростки, в «Макаре» таких каждый первый. Зато персонажи Дорамы, к досаде Лайсы, ходят по улицам, и не спрашивайте меня, что они такое. Какая разница? Проблем от них не больше, чем от любых других граждан, а от перенаселения Жижецк отродясь не страдал. Поменяло это хоть что-нибудь? Да нихрена. Но Эдуард этого ни за что не признает.
Меня он бесит. Дочери нравится. Возможно, это не просто совпадение.
***
– Нетта, мне кажется, или уже пора выпить?
– Болит?
– Как всегда.
Я по-прежнему пью один. Нетте не нравится алкоголь, она ещё не настолько привыкла быть реальной, чтобы стоически переживать последствия злоупотребления оным. Моё пьянство её тревожит, но она знала, с кем имеет дело. Тревожит ли оно меня? Не знаю. Я всё меньше понимаю что-то про себя. Кто я: Антон Эшерский, директор интерната, разведённый отец двоих детей? Или инфернальное хтоническое чувырло – Злой Аспид, Хозяин Места, ктулху болотное? Может быть, со временем пойму. И когда это случится, главной моей проблемой точно будет не алкоголь.
– Только не больше, ладно?
– Эй, я даже первую не выпил!
– Прости. Я знаю, что тебе больно. Настя не права, мы не «Красавица и Чудовище», мы – «Антирусалочка»! Человеком стала я, а больно – тебе!
– Оно того стоит, определённо. И льда в стакан клади поменьше, в прошлый раз навалила айсберг, как Титанику.
Теперь у меня есть Нетта, и я вижу мир в цвете. От этого он стал менее стильным и нуарным, да и ладно. А за окном идёт дождь. Противный и мокрый, но за ним нас не видно.
А ещё я под него хорошо засыпаю.
***
– Итак, поприветствуем нашего юбиляра!
Я встал и раскланялся.
– В этот торжественный день…
Я встал и раскланялся.
– Уважаемый Антон Спиридонович! От лица коллектива…
Я, разумеется, встал и раскланялся.
Дети успели на мне повисеть по очереди с утра. Это было искренне, а потому приятно. Даже чёрное (как всем известно) сердце Злого Аспида было тронуто. А праздник надо просто пережить. Налог социальности.
Скоро все выскажутся, вручат подарки, можно будет произнести ответную речь, перестать мусолить бокал с шампанским, вернуться в комнату, снять костюм и наконец-то надраться.
– Антон Спиридонович Эшерский!
О, Лайса.
Я встал и раскланялся.
– Я польщена возможностью представить здесь единогласную позицию городской администрации…
Ну да, она единственная из них может переносить меня в достаточной степени, чтобы сдержаться и не плюнуть в бокал.
– …За многочисленные заслуги в работе с молодёжью, большой вклад в общественную и культурную жизнь города…
Это точно про меня?
– …Присвоить звание почётного гражданина, и вручить…
Лайса почти строевым шагом обошла стол и протянула мне коробку. Она оказалась неожиданно тяжёлой.
– Да раскрывай уже, люди ждут! – прошипела она.
В коробке большой никелированный пистолет, пачка патронов и официальное разрешение на хранение наградного оружия.
Лайса заключила меня в официальные объятия от лица города, для чего мне пришлось сильно наклониться, и шепнула на ухо:
– Ты ведь уже однажды застрелился, да?
Вот змея. Можно подумать, это я виноват, что Иван её бросил.
– Алаверды к заслуженной награде! – провозгласил доктор Микульчик.
Он, как всегда, успел накидаться, и, как всегда, это не было по нему заметно.
– Учитывая предысторию, а также то, что Антон теперь официальный владелец оружия, я решил, что медицина должна сказать своё веское слово. Вот, дорогой Антон, это тебе!
Он протянул мне большой, размера А4, тонкий конверт. Внутри оказалась красиво, в золочёной виньетке отпечатанная медицинская справка. С печатями больницы и личным врачебным штампом Микульчика. Гласит буквально следующее:
«Предъявитель сего психически нормален, даже если производит обратное впечатление».
Ниже, от руки приписано: «Это просто мир сошёл с ума».
– Рекомендую повесить на стену и перечитывать каждый день, – сказал Микульчик, пожав мне руку. – Может быть, однажды поверишь.
– А теперь мы! – вскочила дочь. – Коллективный подарок от коллектива… Ой, ну то есть общий от нас всех!
Я встал и раскланялся.
– Итак, мой отец, которого вы все знаете, и некоторые даже с лучшей стороны…
За столом весело засмеялись. Кажется, кто-то из детишек пил не только сок?
– Тихо! Не мешайте! Итак, наш горячо любимый директор Аспид, которому внезапно стукнуло примерно миллион лет, как я его ни пытала, так и не решился выбрать себе подарок. Да тихо вы! Хватит ржать!
Ей пришлось подождать, пока все уймутся.
– Поэтому мы решили отказаться от всяких дурацких списков и подарить ему то, в чём он действительно нуждается. Даже если не знает об этом!
Под дружный смех детей Клюся и Настя вынесли из подсобки коробку. Не большую и не маленькую. Туда влез бы, например, крупный арбуз. По тому, как они её несут, невозможно понять, сколько она весит, поэтому, когда её водрузили передо мной на стол, я даже предположить не мог, что там.
– Ну же! Пап! Открывай! Это же просто коробка!
Я смотрел на неё и отчего-то тормозил.
– Давай, всякая коробка должна быть однажды открыта.
Я вздохнул и снял крышку.
– Эй, ты живой?
– Мяу!
Коллапс суперпозиции. Аплодисменты. Занавес.
Конец.
