Текст книги "Время кобольда (СИ)"
Автор книги: Павел Иевлев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)
– Ну, что? – спросили мы её хором, дождавшись на лестнице.
– Да ничего. Как давление дойдёт, так и хлопнет. Я не знаю, когда это будет, так что обратно уже не зайду.
Натаха плотно вбила в проём разбухшую от сырости дверь и подперла столом.
– А есри не хропнет?
– Значит, Сека, не судьба. Пойдёмте отсюда на всякий случай.
И мы пошли.
***
Двумя пролётами выше на ступеньке сидит унылый Стасик. Рожа разбита куда сильнее моей, приятно посмотреть. Я было взялся за кобуру, но сразу понял, что это не засада. Это переговоры.
– Кэп, я как руководитель общины приношу вам глубочайшие извинения за принятые в спешке нерациональные решения.
– Нерациональные? Это так теперь называется?
– И неэтичные, увы. А самое главное – ошибочные. Нас извиняет только, то, что они приняты в состоянии аффекта.
– Извиняет?
– Ну, не извиняет. Согласен.
– Страх не оправдывает подрость!
– Говнюки вы, а не община! – откровеннее выразилась Натаха.
– Вы не знаете, что мы пережили!
– Знаем, – сказала Сэкиль.
– Тогда тем более должны понимать – нет ничего, что не сделает человек, чтобы избежать таких мучений.
– Даже извинится?
– Даже. И не думай, что мне это легко! Я по-прежнему считаю, что ты плохой человек, и все наши беды из-за тебя.
– А вы, значит, хорошие? И вообще ни при чём?
– Нет, – вздохнул Стасик, – мы тоже плохие. Наверное, получаем по грехам нашим. Во всяком случае, многие так думают.
– А ты как думаес?
– Я думаю, даже в аду надо договариваться.
– Серьёзно?
– Драться мы уже пробовали… – он осторожно потрогал разбитую скулу.
– И о чём нам договариваться?
– Возвращайтесь, Кэп. Как ни неприятно это признавать, но, похоже, что весь смысл нашего существования – в вас. Вы мне отвратительны, но пока вы в общине, мы живём. Когда вас нет – умираем.
– Хотя бы к трубе не приковали… – хмыкнула Абуто.
– К какой трубе? – удивился Стасик.
– Ни к какой, проехали, – скривился я.
Не стоит подавать им идеи.
***
На нашем этаже царят уныние и депрессия. Настолько плотные, что ощущаются медным привкусом во рту. На нас не смотрят, отворачиваются, обходят по стеночке. То ли страх, то ли совесть… Но, скорее всего, просто и так погано.
Стасик обещал и клялся, что никто и никогда больше, и что бес попутал. Но бесов я уже видел, у них хари фанерные. Поэтому для нас очистили «склад» – самую большую комнату, где сваливают всякий хлам вроде лишних кроватей и стульев. Мужчины вынесли разобранную мебель, женщины вымыли пол и протёрли пыль. Теперь тут стоят пять лучших кроватей, застеленных наименее истёртыми простынями, стол, стулья, тумбочки – всё чистенькое. Личные апартаменты нашей группы, в которую как-то сам собой включился Сэмми.
Важный плюс возвращения – нормально помылись. Зашли вместе, моемся по очереди. Двое дежурят с пистолетом и дубинкой, остальные – в душе. Никто на нас не покушается, рожи у всех виноватые, но мы помним, как вязали к кроватям и рвали одежду. И что будет ночью?
Еду предлагали приносить, но я отказался. Лучше держать руку на пульсе – как смотрят, как держатся, о чём шепчутся. В столовой это лучше видно. На раздаче снова Васятка, на Натаху старается не смотреть, пока ей накладывал – покраснел до свёкольности. Может, и не безнадёжен, но это уже всё равно.
Я смотрю на этих людей – и не вижу их людьми. Так, некий фактор, который надо учитывать. Не прощу, не забуду, не пойму, не оправдаю. Те, кого я перестрелял на лестнице, хотя бы морды за фанерой прятали. Не смотрели в глаза друг другу. Нет, это не лучше, ничуть. Но всё же.
За наш стол, составленный из двух и задвинутый в угол, подсел Стасик.
– Знаете, – сказал он с интонацией почти интимной, – о чём они все говорят?
– И знать не хочу, – буркнул я.
Котлеты сегодня какие-то недожаренные, что ли… Мерзее обычного. И пюре почти холодное.
– Они обсуждают – что будет, если вас, Кэп, убить.
– Именно меня?
– Да, именно и только вас. Сэмми такой же, как мы, Сэкиль с Натахой при вас, а негритянка вообще по другому этажу числится. А вот если вас, Кэп, не будет, что станет с нами?
– Понятия не имею. Да и мне как-то без разницы уже будет.
Я перешёл к компоту, котлеты больше не лезли.
– Есть две версии, – с неприятным удовольствием рассказывает Стасик. – Первая: мы все умрём или просто исчезнем. Её сторонники считают вас чем-то вроде «антиизбранного». Своего рода «обратным мессией».
– Это как?
– Обычный мессия должен вывести свой народ из говна в царствие. А вы, Кэп, уж, простите, наоборот. Мы для вас лишь свита на пути в ад. А может, и не свита, а просто тень, которую вы отбрасываете на стены Чистилища, следуя пути Авернскому. В этом случае, исчезнете вы – исчезнет и тень. А может, и само Чистилище.
– А вторая версия?
– Мы обретём свободу и станем обычными людьми. Двери раскроются, выйдем к свету, всё вспомним и станем собой.
– Странно, что меня ещё не порешили при таком оптимизме.
– Оптимистов меньшинство, Кэп. Коллективное решение – сохранять статус-кво. Но кто-то может рискнуть сам. В одиночку. Имейте это в виду, пожалуйста. Я не хочу за такого отвечать.
– А ты, Стасик, я вижу, сторонник первой теории? Думаешь, что мы в аду?
– Я думаю, Кэп, что мы – ваш дурной сон. Мы и вот это, – он обвёл рукой интерьер столовой. – Но я лучше буду вам сниться, чем не буду вообще.
– Сон разума рождает чудовищ, – процитировала Натаха.
– Посмотри в зеркало, женщина, – грубо ответил Стасик и встал из-за стола. – И знаете что, Кэп?
– Что?
– Вам не надо искать дверь. Скорее всего, вы она и есть. Осталось придумать, как вас открыть.
– Иди ты нахуй, Стасик, – ответил я ему в тон. – У вас тут совсем от безделья крыша поехала.
И он ушёл. А мы, доев, вернулись на склад. Подперли двери, чтобы не проверять, что будет, если. Потом я сел за стол сам и заставил Абуто – пополнять хроники. У каждого своя, пусть будут разные.
Потом выключили свет, и в полной темноте наши чёрненькие наконец-то нашли друг друга. Сначала тихо и стесняясь даже скрипеть кроватью, а потом разошлись, да так, что вопли Абуто и стоны Сэмми сотрясли этаж. Под шумок Сэкиль и Натаха в четыре руки раздели меня. Я не отбивался – уж очень вдохновляет этот саундрек на подвиги. А у кого сиськи красивые, и у кого жопа квадратная – в темноте вообще не важно.
Когда мы все замолкли и отдышались – меня обресетило.
Глава 16. Аспид
Do cats eat bats? Do bats eat cats?Lewis Caroll. Alice in Wonderland
____________________________________
– Как там Ксюша? – Миха не выдержал и начал смотреть Дораму без меня, пока я наливал нам чай.
– Пап, ей так грустно! Это неправильно, она хорошая!
– Хорошим часто бывает грустно.
– И тебе?
– А я хороший?
– Самый лучший!
До возраста «как-я-тебя-ненавижу» нам ещё лет шесть-семь, да.
– Да, Мих, мне бывает грустно.
– А почему?
Сын удивился совершенно искренне. Папа – это не тот, у кого бывают проблемы. Папа – это тот, кто их решает. Как там Клюся сказала? «Бог может быть каким угодно, но не слабым».
– Она мне нравится, пап. Жаль, что ты не можешь ей помочь… – Это уже про Ксюшу.
Да, девочка симпатичная. Умненькая, добрая, почти не унывающая. Разве что иногда немного грустная, как сегодня. В Дораме вообще всё такое, эмпатичное. Даже отрицательные персонажи скорее драматичны, чем противны, в отличие от унылого бытового злодейства реальности. При этом нет ощущения сиропности и неправды, как в сериалах былых времен. Совершенно реальная жизнь, просто без привкуса говна.
Может быть, в этом секрет того, что от Дорамы не оторваться. А может, это хитрые игры алгоритмов, дающих каждому именно то, чего ему не хватает. Идеальное наложение на личные психотравмы. У всех, кроме меня.
Я спокойно могу смотреть Дораму с Михой, с Настей или в гостиной с воспитанниками – мило и любопытно, но и только. Но не смотрю сам. Не могу. Ломка начинается. Авитаминоз. Абстинентный синдром нехватки говна, каковое является базовым прекурсором моего психического метаболизма.
Это как глубоководную рыбу на поверхность вытащить – ей не станет легче, если убрать давящий на неё километровый столб воды.
Её порвёт в клочки.
***
Уложив сына спать, отправился в свою комнату, чтобы принять ежевечернюю полбутылку. Но если день не задался – то и вечер ни к чёрту. Припёрлась Лайса. Лично, ногами своими красивыми пришла, не проекция. Пришлось с сожалением отложить уже открытую ёмкость и спуститься в холл.
Сидит в кресле, миниатюрная и изящная. Мой «разум возмущённый», решивший однажды, что мир теперь чёрно-бел, допустил зачем-то цветной носок. Но один.
– Приветствую, мадам майор. Догадываюсь, что не внезапное противоестественное желание посмотреть мне в глаза привело тебя сюда. Так что же стряслось, о прекраснейшая из полицейских?
– Прекрати кривляться.
– Ни за что. Ты встала между мной и кроватью, терпи.
– В кровати тебя никто не ждёт, насколько я знаю.
– Вот почему всем есть дело до моей личной жизни?
– Потому что ты беспардонно лезешь в чужие.
– Ладно, ладно. Не будем ссориться. Как там Иван?
– Нормально. Более-менее. Как-то. Не хуже, чем раньше.
Иван – бывший «покляпый», то есть, разумеется, «жертва неустановленного нейротоксического агента». После курса вирт-терапии у Микульчика остался в Жижецке, потому что нигде больше не нужен. Из органов его отчислили – отчасти потому, что он с треском провалил задачу, но формально по здоровью. Иван в здравом уме, хотя и не всё помнит, но реакции не те, а мотиваций и вовсе никаких. Сидит на соцминимуме, смотрит Дораму, набрал вес, потерял форму и не то чтобы поглупел – скорее, ему просто ничего не интересно. Зачем его подобрала Лайса, не знаю. Женская душа потёмки. То ли пожалела, то ли в память об их кратком, но бурном романе, то ли надеется, что он ещё станет таким, как раньше. С её слов – живут неплохо. Не хуже прочих (косой взгляд на меня). И я последний, кто её упрекнёт в этом. Не мне учить других, как жить правильно.
– Мне надо, чтобы ты поговорил с Клюсей.
– Э… Она что-то натворила? Я думал, девочка давно перебесилась и стала полезным членом общества.
– Нет, не натворила. Есть к ней просьба. Меня она сразу пошлёт, а тебя хотя бы выслушает.
– Что же за просьба такая странная?
– Показать дорогу под болотами.
– Лайса, ты рехнулась?
– Я даже не прошу, чтобы она шла со мной, пусть просто расскажет или, не знаю, нарисует план. «Три поворота направо, два налево» – и всё такое.
– И куда ты собралась?
– Мне нужна Сумерла.
– И тебе? – не сдержался я.
– А кому ещё? – немедленно вскинулась Лайса.
– Никому. Неважно.
– Нет уж, ещё как важно!
– Да что происходит-то?
Лайса вздохнула, встала с низкого дивана, прошлась туда-сюда. Опять вздохнула.
– У тебя же есть выпить? Не может не быть.
– Виски будешь? Содовой нет, но есть лёд. Вина не держу, за этим к Микульчику.
– Давай. Но льда побольше.
Я сходил в комнату за бутылкой, льдом и стаканами, и мы уселись в углу. В дверь несколько раз засовывались любопытные носы, но, наткнувшись на мой строгий взгляд, исчезали. Грядёт «ночь обсуждений шёпотом». Генерация версий одна другой безумнее. Завтра утром ко мне подошлют кого-нибудь наивного, вроде Олюшки, чтобы разведать, что да как, а до тех пор – полёт фантазии обеспечен.
– Представь, приходит устраиваться в полицию некий молодой человек. Резюме неплохое. Все курсы пройдены, сертификаты получены. Отзывы наставников – не идеальные, но неплохие. Оценки чуть выше среднего. Семья приличная. Сам производит хорошее впечатление – спортивный, сдержанный, неглупый.
– И что не так?
– Сущая ерунда. Когда я спросила у его тренера по стрелковке, Дмитрия Сергеевича, как он ему в целом, неформально, – без всякой задней мысли спросила, просто к слову пришлось, – тот его не вспомнил. Сергеич, хоть и в возрасте, а башка у него на зависть многим. Начала разбираться – есть отметки о занятиях, контрольные результаты, выезды на стрельбище, записи о посещении тира, отчёты о патронах. Это же всё документировано! Есть видео с нагрудной камеры при прохождении полигона. Есть видео из тира, где Сергеич принимает у него зачёт! Просмотрели вместе – он как будто даже припоминать его начал, но как-то смутно, неуверенно, что ли. Поговорила с сокурсниками – никто его не помнит. Да, курсант вполне может не знать другого. Но чтобы ни один?
Я напряглась и начала рыть дальше. Родители: «Да, да, наш прекрасный сыночек… А почему вы спрашиваете?» Но не могут сказать, есть ли у их сыночка девушка. Водит ли он машину. Какую слушает музыку. Как учился в школе. Чем болел в детстве. Почему пошёл в полицию. Такое ощущение, как будто… Не знаю…
– Словно им про их сына рассказали.
– Именно!
– Не знаю, с кем я разговаривал в доме Джиу… то есть Алёны, но они вели себя так же.
– Джиу? – заинтересовалась Лайса.
– Прозвище. Какая-то героиня подростковой линии Дорамы, если я ничего не путаю. Говорят, она на неё и внешне похожа.
– Вот! То же самое – наш новый сотрудник совершенно не похож на родителей и очень похож на одного персонажа… Такой, знаешь, типаж «положительный полицейский». Я думала, он из-за этого сходства и пошёл служить.
– И как служит?
– Служил. Служил неплохо, жалоб не было.
– Уволился?
– Исчез. Как только я решила с ним поговорить – не явился на службу. И родители пропали, как и не было их.
– Забавненько…
– Да не то слово. Налей ещё. Эх, надерусь я с тобой…
– Со мной – можно.
– Да уж, знаю…
– И сколько таких странных людей?
– А вот как узнать? – вздохнула Лайса.
– Понятия не имею. Но ты же что-то придумала, да?
– Придумала. Хотя это было тупо. Я просто проверяла всех, кто недавно устраивался на работу.
– Наверное, до черта народу?
– Вовсе нет. И город маленький, и жизнь стабильная. Если отбросить выпускников школ, то много, но не ужас сколько.
– И как успехи?
– Вычислила ещё пятерых. С тем же результатом – исчезли, почувствовав к себе внимание.
– Лайса, может, это прозвучит глупо, но какое тебе до них дело? Преступлений они не совершили. Вреда никому не нанесли. Людей в городе не хватает, мэр вечно рыдает в кепку про «кадровый дефицит». А тут готовые граждане – кругом положительные, работящие, налогоплательщики, не соцминимум проедают. Ну да, может, у них и сложные отношения с реальностью, но я буду последним, кто их в этом упрекнёт.
Я покосился на кота. Кот приоткрыл жёлтый глаз и лениво дёрнул ухом.
– Они какие-то слишком положительные, Аспид. Мне от них неспокойно.
Вот, у Лайсы тоже синдром дефицита говна.
– Ты Дораму смотришь?
– Знаешь, почему-то не заходит. Не моё. А ты почему спросил?
– Просто так, не бери в голову. Ладно, всё понял, кроме одного – Сумерла-то тебе зачем?
– Налей ещё.
Я налил. Мне не жалко. Я запасливый. Чем отличается пьяница от алкоголика? Пьяница может не пить, но одержим страхом, что захочется – а нету. Поэтому у него всегда запас. У алкоголика запасов не бывает, потому что алкоголик выпьет всё, что есть, сразу.
Это я так себя успокаиваю, не обращайте внимания.
– Так зачем Сумерла?
– Знаешь, Аспид, тебе не понравится.
– Мир состоит из вещей и явлений, которые мне не нравятся, чуть более, чем полностью.
– Пусть придёт Балий.
Мне пришлось сделать паузу, которую я заполнил виски. Им отлично заполняются паузы. Алкоголь – лучший заполнитель. Для всего.
– Лайса, – сказал я, благоразумно утопив в стакане первые пришедшие в голову реплики, – это, мягко говоря, странная идея.
– Я же говорила, тебе не понравится.
– Мне и в прошлый раз не понравилось.
– В прошлый раз ты не дал Сумерле его поднять.
– Ты преувеличиваешь мою роль в произошедшем, но допустим. Ты, помнится, тоже не была в восторге от перспективы его прихода.
– Вместо него пришёл Кобольд. Не знаю, что хуже. Но Кобольд не смог вернуть Ивана, а Балий – сможет.
– Уверена?
– Да. Поговоришь с Клюсей?
– Поговорю. Но ничего не обещаю.
– А не надо обещать. Просто сделай.
Лайса ушла, а я, вернувшись в комнату, допил бутылку. Лёд в стакане не даёт понять, сколько туда на самом деле налито, этим бармены испокон веков пользуются… Правда, то, что бутылка была полной, а стала пустой, отрицать сложно. Но, та её часть, что оказалась внутри меня, помогла отнестись к этому философски – то есть, проигнорировать укоризненный взгляд Нетты и завалиться в койку.
Ну да, не раздеваясь. А что такого? Моей боли всё равно.
О, а вот и она. Надеюсь, я выпил достаточно, чтобы заснуть.
***
Утренняя пробежка давно перестала меня радовать и стала постылой обязанностью, которой я придерживаюсь из упрямого мазохизма. Организм не вырабатывает эндорфины в ответ на физическую нагрузку. В ответ на всё остальное тоже. Хорошо, что человечество в мудрости своей придумало антидепрессанты и алкоголь. Бегать после бутылки виски тяжелее, чем после полбутылки, но ничего, однажды я совершу усилие над собой и откажусь от этой дурной привычки. От бега, разумеется, не от алкоголя. Убежать от себя невозможно.
Мне очень хочется оказаться от себя подальше.
– Здравствуйте, Антон Спиридонович.
– Привет, Алёна.
Девочка бежит рядом – короткая юбка, яркая курточка, смешной рюкзачок. Школьница-тян. Внезапно подумал, что понятия не имею, что стало с аниме. Сожрала его Большая Дорама или где-то теплятся островки пучеглазого безумия?
Некоторое время бежали рядом молча. Потому что разговаривать на ходу – дыхалка собьётся, а сесть – пробежке конец. Но в конце концов лавочка пересилила.
– Итак, – спросил я, усевшись, – тебе нужна Сумерла.
Джиу молча кивнула.
– И ты, конечно, не скажешь, зачем?
– Почему же? Скажу. У нас общий враг.
– Ты не маловата, чтобы иметь врагов?
– Никто не мал для врага, Антон Спиридонович. Даже ваш сын.
– Так. Что-то мне не нравится наш разговор, Алёна. Нет ли тут намёка на угрозу?
– Я Джиу. И это не намёк. Жизнь кажется вам понятной, простой и безопасной? Вокруг не происходит ничего, что требует реакции «бей или беги»?
– Знаешь, от девочки шестнадцати лет это прозвучало слишком драматично.
– Это были паршивые шестнадцать лет.
– Всё сложно?
– Да пиздец.
– В шестнадцать так и должно быть.
– Нет. Не должно. Не так. Впрочем, неважно.
– Как скажешь. Я не очень представляю себе, какие враги могут быть у Сумерлы, но мне не нравится, что ты сватаешь их мне. Я вообще не люблю, когда меня разводят втёмную.
– Скажите, Антон Спиридонович, вам правда это всё кажется нормальным?
Она обвела рукой широкий круг, включая в свое «это всё» то ли весь парк, то ли весь Жижецк, то ли мироздание в целом.
Я мог бы сказать, что мне уже много лет ничего не кажется нормальным, начиная с меня самого, но только плечами пожал:
– Ты мне скажи.
– Я лучше спрошу. Только вы не обижайтесь, ладно?
– Попробую. Не обещаю.
– Скажите, Антон Спиридонович, почему вы их бросили?
– Кого? – совершено искренне не понял я.
Моим комплексом вины можно утопить трансатлантический супертанкер, но кого имеет в виду она – не могу представить.
– Ваших ребят. Ваш первый выпуск. Фикторов. Детей. Тех, кто так на вас надеялся. За что?
– Стоп-стоп. Что значит «бросил»?
– Когда вы в последний раз общались с кем-то из них?
– Хм… Но…
– И вам не интересно, где они и что с ними стало?
– Они взрослые люди, – сказал я твёрдо, – совершеннолетние, умные, самостоятельные, умеющие за себя постоять. Я всегда на связи. Если они не сообщают о себе, значит, моя помощь им не нужна.
– О, так вы на них ещё и обижены? – грустно улыбнулась Алёна. – Забыли своего Аспида, не пишут, проекций не шлют?
– Их возрастная сепарация проходила тяжелее, чем у обычных подростков. Стать отдельными самостоятельными людьми. Не опираться на меня. Идти своей дорогой. Это сложно для любого ребенка, и было многократно сложнее для них. Научиться жить без «Макара» – их самый главный выпускной экзамен.
– Без «Макара» – или без вас?
– В тот момент они не умели это отделить. Не понимали, где заканчиваются они и начинается окружающий мир. Так что нет, я не обижаюсь, что они меня забыли. Видимо, это им было нужно, чтобы стать собой.
– А вам не приходило в голову, что вы перестарались, выталкивая их из гнезда? И они просто решили, что «с глаз долой, из сердца вон»? «У Аспида полно новых воспитанников, обычных детей, зачем ему мы, «странь»?»
– Что за глупости?
– Может быть, они ждали от вас первого шага? Ждали, да так и не дождались? Не приходило вам такое в голову?
– Нет, – сказал я.
Уже не так уверенно сказал. Может, в чём-то она и права. Может, я переделикатничал? И моё «Я вам доверяю» восприняли как «Мне на вас плевать» и обиделись? Как же тяжело с людьми…
– А почему ты это у меня спрашиваешь, Алёна? Точнее – почему это спрашиваешь ты?
– Потому что я Джиу.
– Как скажешь, – я не принял её игру и не стал задавать уточняющих вопросов. Джиу так Джиу. Всё-таки то, что я не смотрю Дораму, отчасти выключает меня из актуального поля смыслов. Но у меня слишком много других дел. Например, алкоголь сам себя не выпьет.
– Джиу ты или Алёна, но Лайса тебя настойчиво ищет.
– Она ищет не то и не там.
– А если без загадок?
– Без загадок нельзя. Они отделяют наблюдателя от влияния на наблюдаемое. Не дают схлопнуться неопределенностям. Оставляют коту шанс.
– Какому ещё коту? – вздохнул я.
– Который в ящике. Он, скорее всего, давно дохлый, но, пока ящик не открыт, может проходить по бухгалтерии как живой. А если откроешь – столько хлопот! Списание, утилизация, акты… Да и денег больше на корм не дадут…
– Я окончательно запутался в твоих аллегориях.
– Это ничего, это неважно. Главное, когда поведёте Лайсу к Сумерле – я с вами.
– С чего ты взяла, что…
– Вы, взрослые, такие предсказуемые!
– Так думают все подростки, – покачал я укоризненно головой, – но чаще всего они ошибаются.
***
Дочь ждала меня в комнате, когда я вышел из душа. Я давно привык к тому, что моё личное пространство считается общественным, и не выхожу из душа раздетым, так что стоически перенёс критическое рассматривание моего торса.
– Вроде бы ты ещё в форме… – сказала Настя.
– А кто сказал, что нет?
– Так… Некоторые.
– Многократно повторённая ложь не становится правдой, – изрёк я, – но приобретает статус общественного консенсуса.
– Пап!
– Дочь моя, твой отец уже не молод, но ещё не глуп. Передай этим «некоторым» моё «не дождётесь».
– Ну пап!
– И не «нупапкай». Ты большая девочка и имеешь право лично наступать на свои грабли. Но оставь и мне моё родительское «яжеговорил». Это так немного.
– Бе-бе-бе.
Я согласно кивнул. Против «бебебе» возразить нечего.
– Пап, твой юбилей.
– Что с ним?
– Он скоро.
– Стараюсь забыть об этом.
– Ребята задёргали меня вопросами о подарке.
– Мне…
– Не смей говорить «Мне не нужен подарок»!
– Тогда мне нечего сказать.
– Подумай. Они скидываются карманными деньгами, для них это важно!
– Я даже не уверен, что устав позволяет мне принимать подарки от воспитанников.
– Так прочитай его хоть раз в жизни! Тыждиректор!
– Уела. Ладно. Допустим. И что?
– Завтра. Завтра я жду от тебя ответ – что именно могут подарить тебе дети. И ответа «ничего» я не приму!
– Вот ты упрямая…
– Есть в кого.
Она встала, собравшись уходить, но я спросил:
– Настя, ты же смотришь Дораму?
– Все смотрят. Даже ты.
– Только с Михой. Это не считается.
– Не смотреть Дораму – не повод для гордости.
– Должен же я хоть чем-то гордиться? Но у меня вопрос.
– Задавай.
– Джиу – какая она?
– В смысле?
– Что это за персонаж, какой у него сеттинг, характерные черты, модус операнди и прочее.
– Зачем тебе?
– Хочу понять, что хочет собой представлять человек, который её косплеит.
– Её многие косплеят. Она ключевая героиня одной их самых популярных линий дорамовского янгэдалта. Мечта подростка.
– А подробнее?
– Вот ты дикий! – рассмеялась Настя. – Весь мир обсуждает! Диссертации «Феномен популярности Большой Дорамы» скоро погребут под собой учёные советы по всем гуманитарным и не только дисциплинам! И только мой батя не в курсе, о чём она!
– Кто-то же должен.
– Джиу – типаж «одинокая и крутая». Настолько независима, что нет наноскина. Ей нечего сказать сверстникам. То есть типичный глубоко травмированный ребенок.
– Хоть бы раз увидеть нетравмированного.
– Для этого ты выбрал не ту работу, пап. Мне продолжать, или твой входной буфер заполнился?
– Продолжай, язва.
– У неё неполная семья, мать-учёная, полностью погружённая в какую-то там математическую заумь. Джиу ревнует её к науке и оттого считает, что исследования матери деструктивны. Это порождает в девочке умеренный мессианский комплекс «спасения мира». Но в первую очередь она одинокий подросток, не преодолевший кризис возрастного отделения, подозрительный к взрослым и покровительствующий детям. Как ты, в общем.
– Что?
– Шучу! Но в чём-то вы похожи – она девочка-граната с полувытащенной чекой.
– Как любой подросток?
– И даже больше.
– Страшно представить.
– Именно. Косплеят её девочки, склонные к экзальтациям, как образ трагический и возвышенный. Если кто-то воспримет себя ей всерьёз – я бы опасалась.
–Буду иметь в виду.
– Да чёрта с два.
– В смысле?
– Ты никого никогда не слушал, не слушаешь и вряд ли станешь. Я тебя люблю, но, между нами говоря, ты та ещё упрямая жопа.
– Ну, спасибо…
– Не благодари. Кто-то же должен говорить тебе правду?
И ушла, зараза такая.
Люблю её безумно. Я не заслужил такой дочери.
Глава 17. Кэп
It takes all the running you can do, to keep in the same place.If you want to get somewhere else, you must run at least twice as fast as that.Lewis Caroll. Through the looking-glass
_________________________________________
Просыпаться между двух голых женщин – не самый плохой вариант пробуждения. Лучше, чем, например, между двух мужиков. Даже если ты не знаешь, кто они. И кто ты. И где мы все. И что за нахер вообще?
Большое и почти пустое помещение. Две кровати сдвинуты в одном углу и две в другом. На одной паре проснулся я. Стройная азиатка слева положила на меня изящную ногу, некрасивая толстая женщина справа – могучее вымя. На другом кроватном острове переплелись два чёрных тела. С расовым составом у нас всё хорошо, хоть сейчас на кастинг в Голливуд.
Надо же, я помню про Голливуд, но не помню, кто я и с кем устроил групповуху этой ночью. Надеюсь, я не должен теперь, как честный человек, завести себе гарем.
Осторожно выполз из-под женских тел. Азиатка поморщилась, потом чему-то улыбнулась и засопела дальше. Толстая страшила открыла рот и всхрапнула, как лошадь, но тоже не проснулась. Её тело покрыто татуировками разного качества исполнения, от примитивных синих наколок, похожих на тюремные, до разноцветных, выполненных в потрясающе тонкой восточной технике. Мне подумалось, что она пыталась закрыть картинками своё телесное несовершенство, но вышло не очень. Квадратная жопа, отсутствие талии, короткие ноги без намёка на форму, мощные толстые руки, простецкое, круглое и плоское лицо, неровные зубы, редковатые волосы, маленькие глаза, нос картошкой. Я бесстыдно разглядываю развалившуюся в не самой эстетичной позе некрасивую женщину, и с удивлением понимаю, что почему-то испытываю к ней тёплые чувства. А вот к азиатке, на идеальную фигуру которой так приятно смотреть, скорее лёгкое недоверие. Что-то всё-таки помню? Или нет?
Чернокожую пару разглядывать отчего-то постеснялся. Не хватало ещё на голых мужиков пялиться. Не знаю, как меня зовут, кто я и где я, но в ориентации, однако, сомнений не возникает.
Одежду нашёл на полу. Выглядит несвежей, но выбирать не из чего. Надо разбираться, что тут и как, а главное – где сортир. Жалко будить, но…
Ни деликатное тормошение, ни тряска, ни щипки, ни шлепки, ни даже вопль в ухо: «Подъём, бля, тревога!» – не подействовали. Все спят как убитые. Я даже, чувствуя себя необычайно глупо, испробовал «метод спящей красавицы» – то есть поцеловал. Азиатку. Её губы ответили, она сама – нет. Негров целовать не стал – мужика пнул, даму потряс. Без результата. И кто же мне объяснит, что тут творится?
Дверь надёжно подперта изнутри, намекая, что гости этой ночью тут не приветствовались. Прежде чем разобрать баррикаду из мебели, вернулся к кроватям и накрыл лежащих одеялами. Всё же голые лежат, неловко. Мало ли, что и кто там за дверью. Главное, впрочем, чтобы там был сортир.
Довольно унылый полутёмный коридор, в который выходят деревянные, крашеные серой краской двери. Похоже на общежитие, и пахнет так же – хлоркой, сыростью, столовской едой, несвежим бельём и немытым сортиром. Сортир нашёлся быстро. Буквально в первой же комнате, которую я выбрал каким-то внутренним чутьём. Выгородка в углу, пристроена кустарно. Так бывает, когда старые общежития прирастают семьями и превращаются в скопище недоквартир – люди делают себе индивидуальные санузлы, души и кухоньки, наплевав на все возможные строительные, санитарные и пожарные правила. Лишь бы обеспечить хоть какое-то личное пространство и снизить коммунальность быта.
Надо же, что я знаю! Лучше бы имя своё вспомнил.
В тумбочке обнаружил поношенное, но чистое бельё. Трусы типа «семейники» и серую футболку без надписей. Взял с полным ощущением, что «можно». Комната вызывает во мне чувство «своей» – неужели я в этом убожестве живу? За что? Почему? Нахера? Неприятный мужик лет сорока в зеркале не даёт ответа. У мужика тяжёлое недоброе лицо умеренной небритости. На нём не просматриваются признаки интеллекта, зато в наличии признаки лёгких телесных повреждений. Кто-то по этому лицу не так давно бил. И я его понимаю – оно так кирпича и просит. Несимпатичный тип. Пожалуй, себе не нравлюсь. Странно, что нашёл себя в койке аж с двумя дамами, хотя одна и страшноватая.
Душ обнаружил по запаху сырости и хлорки, а также внутренним компасом. Что-то вспоминается всё же. Внутри никого, витает душок канализации, трубы ржавые, краны текут, потёки ржавчины, плесень, отбитый кафель. Вода чуть тёплая, напор совсем слабый, «Средство помывочное № 2» паршивое, почти не мылится. Так себе сервис в этом заведении, и на одну звезду не наберётся. Но лучше так, чем никак. Побриться бы, да нечем.
В столовую пришёл уже уверенно, точно зная, где она. Внутри никого, пластиковые столы пусты, стулья перевёрнуты и выставлены на них, как в школе. В раздаточную стойку вставлены металлические корыта с едой – синеватое пюре, серые котлеты, бурая капуста, неопределённого цвета компот. Притоплены черпаки – бери и пользуйся. Снял один стул со стола, взял из стопки тарелку, плюхнул пюрешки, зацепил пару котлет, плеснул в стакан компота. Компот ничего, котлеты терпимые, пюре – дрянь полная, капусту даже пробовать не стал, хватило запаха. Всё холодное, как из холодильника. Подогреть не на чем. Кормят тут, в общем, тоже не очень.
Поев, хамски кинул посуду в общую мойку. «Дежурный помоет!» – мелькнула мысль. О как, здравствуй, память. Ещё что-то подскажешь? Нет? Ну и ладно. Пойду так разбираться. Вышел в коридор и стал открывать двери.
