Текст книги "Колчаковщина (сборник)"
Автор книги: Павел Дорохов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)
Глава шестая
Ветер дует сильнее
1
Арсенал на обрыве. Внизу мутно плещется река. Налево город, направо станция, сзади поле.
По крутому обрыву ходит часовой, тихо мурлычит длинную, как осенняя ночь, песню. Остановился над обрывом, устало оперся о винтовку, слушает неясные шорохи ночи. Рядом зашелестела трава, посыпались комья земли с берега, будто ступил неосторожный кто. Часовой вскинул винтовку, щелкнул затвором, крикнул тревожно:
– Кто идет?
Тихо.
Плещутся волны внизу. По сухому бурьяну сторожко ползет ветер. Часовой тяжело перевел дух, унимает рукой бьющееся сердце.
– Ох, испужался как!
Не успел додумать. Взметнулась из травы большая черная птица, клюнула клювом железным в самое сердце. Охнул часовой, выронил винтовку из рук, ткнулся ничком на холодную, землю. Прянули из-под обрыва темные фигуры.
– Скорее, скорей!
Заработали ключи, отмычки, подпилки. Бесшумно открылись широкие двери арсенала. Из темноты вынырнули две подводы. Люди молча и торопливо выносили ружья, пулеметы, ленты, грузили на подводы.
– Скорее, скорей!
На рассвете третьего дня к Чернораевой заимке подъехали две груженые подводы. На передней сидели Алексей с Настасьей, на другой – Иван Каргополов. Чернорай вышел открыть ворота. Подошел к подводам, подсунул руку под завязанное торпище, нащупал холодные дула ружей.
– Ну парень! – удивленно сказал Чернорай, покрутив головой.
Петрухин весело улыбнулся.
2
Управляющий губернией получил секретное донесение. В двух смежных уездах появились шайки вооруженных людей. Нападают на милиционеров, на почтовые отделения, на волостные земства.
Управляющий вызвал начальника милиции. Молча протянул бумажку.
– Вы знаете об этом?
– Да, знаю.
– Меры приняты?
– Меры приняты, господин управляющий, но дело не в том.
Управляющий вскинул холодные глаза, сухо спросил:
– В чем же?
– Я думаю, что это большевистские банды.
Управляющий рассмеялся.
– Что вы, дорогой мой? Откуда они? Большевики за Уралом!
Начальник милиции молча стал рыться у себя в портфеле.
– Читайте донесения, господин управляющий. Я это дело знаю, у меня донесения обоих начальников уездной милиции есть. В свое время я ознакомлял с донесениями и вас. Вот смотрите.
Начальник милиции протянул управляющему несколько листков бумаги.
– Много раз высылались для преследования банд небольшие отряды милиции. Почти все отряды полностью истреблялись. Высылают большой отряд, шайки словно сквозь землю проваливаются. Ясно, что здесь не обходится без участия крестьян, которые скрывают преступников и сообщают о каждом нашем шаге.
Начальник немного подождал, не возразит ли что управляющий, и почтительно продолжал:
– Затем далее. Убивают милиционеров, нападают на те волостные земства, которые пользуются среди крестьян особенно дурной славой, убивают тех, кто особенно отличался при свержении большевизма. И в то же время крестьяне спокойно ездят по всем дорогам и никаких несчастных случаев с ними не обнаружено. Управляющий губернией задумался.
3
В полночь к пристани Авдеевской подошел отряд в два десятка вооруженных людей. Старший, высокий чернобородый человек, прошел в контору.
– Скоро снизу пароход будет?
– К утру должен быть.
– Можно людям в конторе обождать?
– Можно, конечно. Откуда вы?
– Из Степановки, большевиков ловили.
– То-то я гляжу. Откуда, думаю, здесь солдаты.
Отряд разместился в конторе.
На рассвете к пристани подошел пароход. Бросили сходни. Два десятка ружей направились на выходящих.
– Стой, ни с места!
Толпа шарахнулась назад.
Высокий чернобородый с пятью вооруженными людьми вошел на пароход и прямо на верхнюю палубу.
– Ваши документы!
Дрожали колена, тряслись белые, холеные руки у предъявлявших документы.
Восемь человек в темно-зеленых френчах, с погонами на плечах, свели на берег. Чернобородый остановился у сходней.
– Нижнюю палубу не трогать! Сходи, кому здесь слезать, не бойся!
Мужики с мешками нерешительно мялись. Маленький чернявый мужичонка с сундучком на плечах протолкался вперед.
– Че, паря, стоять-то, мы люди свои, пойдем!
За мужичонкой тронулись и другие.
– Убирай сходни!
Старший – Петрухин – насмешливо взял под козырек.
– Счастливо оставаться, господин капитан!
Капитан брезгливо скосил бритое толстое лицо и нагнулся к трубке.
– Впе-ред! Ти-хай! Пол-ный!
4
Рота солдат целый месяц крутилась по уезду и никак не могла напасть на след отряда Петрухина. Алексей появлялся неожиданно, разоружал милиционеров, нападал на небольшие отряды солдат и словно сквозь землю проваливался. Захваченное оружие свозилось в овраг – в версте от Чернораевой заимки; люди из отряда расходились по своим деревням…
Рота заночевала в Костине. В большом шатровом пятистеннике Степана Максимыча, Чернораева свата, разместилось с десяток солдат. У Степана Максимыча душа нараспашку, сразу четвертную бутыль самогону на стол.
– Пей, – защитникам нашим завсегда рады!
Солдаты попробовали.
– Эх, скусная, язви ее в бок!
– Скусная? Эй, старая, волоки еще!
Пили солдаты, Степан Максимыч наперед старается. Запели песни, хозяин пуще всех заливается.
– Эх, да эх, да э-э-х!
Стали целоваться. Степан Максимыч со всеми в обнимку.
– Ты што думаешь, да мы их, этих большевиков, язви их в бок, во… вдрызг!
– Обязательно! – поддакнул Степан Максимыч.
В лоск уложил солдат крепкий самогон. Свалился и Степан Максимыч вместе с ними. А ночью тихо поднялся, вышел на двор. От сараев метнулись темные фигуры.
– Ну что, дядя Степан?
– Готово, входи.
Алексей, Василий-кузнец и Иван Каргополов тихо вошли в избу, забрали десяток винтовок и так же тихо вышли. Степан Максимыч постоял в раздумье, спустился в погреб, нацедил ковш медовухи и, не отрываясь, выпил. Вернулся в избу, лег вместе с солдатами и почти тотчас же крепко уснул.
Утром Степана Максимыча разбудили солдаты.
– Эй, хозяин, вставай… хозяин, эй!
Степан Максимыч нехотя приподнял тяжелую голову.
– Ну что?.. Какая еще там болячка?
– Вставай, пропажа у нас, ружья украли!
Степан Максимыч быстро вскочил с пола, оторопело уставился на солдат еще не отрезвевшими глазами и изумленно развел руками:
– Гляди-кась, паря, а?
Солдаты смущенно топтались на месте.
– Ну че, робя, делать будем?
5
Сверху, в широких отлогих берегах, спускается пароход. В рубке первого класса два чиновника в темно зеленых бархатных околышах, молодой поручик, две-три дамы. В углу за отдельным столиком высокий, чернобородый – не то купец, не то подрядчик – пьет чай. Перед ним большой чайник с кипятком, чайник поменьше, для заварки чая, стакан, жестяная коробка с мелко накрошенным сахаром.
Поручик кипятится.
– Нет, вы представьте, какое нахальство. Среди бела дня, в двух шагах от уездного города, грабят, убивают, ни проходу, ни проезду.
– Да, обнаглели окончательно большевики, – соглашаются чиновники.
– Какие большевики, – волнуется поручик, – просто банды разбойников! Ну, да мы их в два счета. Раз, два и готово!
– У вас много людей с собой?
– Пятьдесят штыков. Да я с десятком моих людей всю эту сволочь разгоню!
Чернобородый поставил на стол допитое блюдечко, потер платком потную шею и повернулся к поручику.
– Говорят, Петрухин какой-то орудует?
Поручик презрительно пожал плечами.
– Никуда не денется: не сегодня-завтра быть бычку на веревочке.
Чернобородый усмехнулся одними глазами и постучал крышкой чайника.
– Ну-кась, малец, еще чайничек…
Вечером в Змеевке села на пароход партия плотников. У всех сундучки, топоры, пилы.
– Куда вас столько?
– В Алешкине церковь строили, теперь по домам.
На ночь плотники устроились возле солдат, – кто на нарах, кто на полу. Тускло светит огонек посреди парохода. У нар, где у стенки рядком приткнуты ружья, взад-вперед ходит часовой. В полночь с нар, где лежали плотники, из кучи тел поднялся человек. Широко позевнул, нехотя поскреб под мышками, спустил ноги с нар. Тихонько подошел к часовому и негромко спросил:
– Слышь-ка, земляк, куда до ветру сходить?
– Вот, иди прямо, там, налево, в проходе увидишь.
На обратной дороге завели разговор.
– Куда гонят, земляк?
– Шайку ловить. Шайка появилась.
– Грабители, што ль?
– Кто знает, говорят, большевики.
Человек покрутил головой.
– Гляди-ка, дела какие. Покурить, что ль?!
Вынул кисет из кармана, свернул цигарку. Протянул кисет часовому.
– Держи, земляк.
Солдат свернул цигарку, нагнулся закурить. Вспыхнувшим огоньком осветило колючие рыжие усы. Закурил, хотел выпрямиться, – стальные пальцы сдавили горло, кто-то схватил за ноги. В одно мгновение заткнули рот тряпкой, связали по рукам и ногам. До сих пор, казалось, крепко спавшие плотники вдруг вскочили с своих мест, бросились к ружьям. Кто-то из солдат проснулся, тревожно протер глаза.
– Братцы!
На солдат направились ружья.
– Ни с места!
Алексей Петрухин с тремя вооруженными людьми подошел к одной из кают первого класса и постучал в дверь.
– Кто там?
– Господин поручик, с людьми несчастье.
– Что такое?
Щелкнул ключ в двери. Поручик в одном белье выглянул из каюты. Алексей взялся за ручку двери и шагнул в каюту. Направил на поручика дуло револьвера и угрюмо приказал:
– Одевайтесь, господин поручик, дорога дальняя предстоит.
Поручик дробно стукнул челюстями. Потянулся к кобуре револьвера, лежавшего на столе. Петрухин остановил его спокойным движением руки.
– Это вы оставьте, господин поручик.
– Кто вы такой? Я позову людей! – взвизгнул поручик.
Алексей вздрогнул, – а, этот визг! Шагнул к офицеру, впился загоревшимися глазами в его лицо. Да, да, это он!
Лесная опушка, Вера, Соломон и он, этот палач, с диким визгом топчущий Соломоново тело, – встали перед Алексеем как живые.
Петрухин с глухим стоном схватил офицера за горло.
– А-а, негодяй!
Офицер захрипел. Петрухин опомнился, выпустил поручика из рук.
– Ваши люди обезоружены. Торопитесь. Нам время терять нельзя.
Поручик трясущимися руками натягивал брюки, сапоги, френч. Было досадно за свой страх, хотелось быть спокойным, но зубы помимо воли поручика выбивали частую дробь.
Офицера свели вниз.
Петрухин подошел к лоцманской будке. По бокам будки выросли две молчаливые фигуры с ружьями. Петрухин поднял револьвер.
– К берегу!
Рулевой понял. Ухмыльнулся в широкую бороду и спокойно, как капитану:
– Есть!
Пароход медленно повернул к берегу. Петрухин вошел на капитанский мостик, нагнулся к трубке.
– Ти-хай! Сто-оп!
Пароход мягко ткнулся в песчаное дно. Бросили сходни. Сносили на берег свои сундучки, топоры, пилы. На солдат по-прежнему были направлены ружья. Алексей сошел с парохода последним.
– Убирай сходни!
Пароход лениво захлопал плицами…
Петрухин молча кивнул на офицера головой. Два человека, стоявшие по бокам поручика, вскинули винтовки на плечи.
– Иди!
Через минуту с берега один за другим раздались два сухих коротких выстрела…
Глава седьмая
Курьер
1
В полдень за серой излучиной реки показался город. Над городом неуклюже ползла сизо-багровая лохматая туча.
Наташа стояла на носу парохода и задумчиво смотрела вдаль. Что-то ждет их на новом месте? Как-то они устроятся здесь? Надо сразу искать работу, – сумеет ли товарищ, адрес которого ей дал Петрухин, помочь в поисках работы…
Киселева вздохнула. Миша, стоявший рядом, обратил к матери серьезное лицо.
– Мы в этот город, мама?
– Да.
– Мы здесь будем жить?
– Да, Миша.
– А к кому мы заедем?
– К знакомому дяде.
Миша немного подумал, взял мать за руку и, понизив голос, спросил:
– А если папа вернется на старое место, как он нас найдет?
Киселева с улыбкой нагнулась к сыну и крепко поцеловала его в губы.
– Я сказала, куда мы поехали, папа найдет нас… Ну, Мишук, пойдем собираться.
Туча медленно уплывала на север, постепенно открывая ближнюю к берегу половину города. В зелени деревьев блеснули белыми пятнами казенные здания. Широкозадые паровые мельницы тяжело и грузно придавили высокий каменистый берег и дымили в небо огромными красными цигарками. Пароход, описывая широкий полукруг, подходил к пристани…
Киселева подождала, пока свалила толпа, сошла на берег и взяла последнего оставшегося у пристани извозчика. Извозчик, высокий, добродушный с виду мужик, весь заросший ржавым волосом, узнав, куда везти, довольно осклабился.
– Как раз мне это по пути, я в том краю живу.
– Далеко это?
Извозчик, укладывая багаж в ветхий поскрипывающий коробок, неопределенно мотнул головой.
– В том краю, далеко.
Проехали чуть не через весь город. Извозчик не спешил. Называл улицы, показывал чем-либо примечательные здания, рассказывал о последних городских новостях. Наконец остановился у маленького коричневого домика в три оконца.
– Ну, надо быть, здесь.
Наташа вылезла из коробка, с трудом рассмотрела на проржавевшей дощечке номер дома.
– Пойду, спрошу сначала.
Вошла во двор и через открытое крылечко в домик.
Низенькая, слегка курносая и густо конопатая женщина скоблила кухонный стол.
– Здравствуйте!
Женщина бросила скоблить стол, недружелюбно оглядела скромно, но опрятно одетую Наташу и нехотя ответила на приветствие.
– Здравствуйте. Вам кого?
– Федор Лузин здесь живет?
Женщина еще раз не без любопытства осмотрела Киселеву и уже значительно мягче сказала:
– Нет, его нет здесь.
– Как нет? Где же он?
– Его давно нет, вот уж месяца два как уехал.
Наташа растерянно глядела на женщину.
– Куда?
– А кто его знает – куда, – ответила женщина и, помолчав немного, добавила: – да вам на что его?
В кухонку вошел извозчик.
– Ну что, красавица, нашла?
– Найти-то нашла, – невесело ответила Наташа, – да нет человека, к которому я ехала.
– Смотри, грех какой, – участливо сказал извозчик. – Узлы-то сюда нести, или еще куда поедешь?
Женщина вдруг оживилась.
– Да ты что, милая, не здешняя, видать?
– Не здешняя. Мы только что с парохода. У меня и мальчик на улице сидит.
– Ты к Федору и ехала? – любопытно спросила женщина.
– Да.
– Ах ты, господи… Да ты входи, потом подумаем, как быть, вот муж с работы придет. Веди, ступай, мальчонку-то.
Наташа пошла за Мишей. Женщина вышла вместе с Киселевой. Помогла извозчику внести багаж. Провела гостей в маленькую чистенькую горенку.
– Ну вот, посидите пока здесь, а я пойду самовар разожгу.
– Вас как звать? – спросила Наташа.
– Ивановной.
– Вы бы не беспокоились, Ивановна, мы на пароходе пили чай.
– Ну вот, какое беспокойство. Все равно ставить, сейчас Семен придет.
Через некоторое время Ивановна выглянула из кухни и спросила:
– Ты что, не родственница Федору будешь?
– Нет, не родственница.
– Знакомая?
– Нет, и не знакомая, – после некоторого раздумья ответила Наташа. – Мне надо было поехать в этот город и знакомые Федора дали мне его адрес.
Ивановна многозначительно кивнула головой.
– Та-ак, понимаю. Ну, нету Федора, уехал, месяца два как уехал.
Увидала, что Киселева затужилась, подошла к ней ближе и ободряюще сказала:
– Ты, милая, не больно тужи, придет Семен с работы, придумает что-нибудь. Как мальчонку-то звать?
– Мишей.
– Скучно ему без дела сидеть. Вон, Миша, возьми на угольничке книжки, посмотри, там с картинками есть. Сейчас и самовар поспеет.
Когда сидели за чаем, во дворе хлопнула калитка.
– Вот и Семен пришел, – сказала Ивановна и пошла из-за стола.
В кухню, низко нагибаясь, вошел Семен. Он был весь какой-то нескладный. Высокий, худой, слегка сгорбленный. Узкое продолговатое лицо оканчивалось реденькой, в несколько волосков, бороденкой какого-то неопределенного грязноватого цвета. Как-то смешно болтались вдоль туловища длинные руки и никак не могли найти для себя подходящего места.
Семен снял старый замасленный пиджак, бережно повесил на стенку и стал мыться из жестяного облупленного умывальника.
– А нам бог гостей дал, – негромко сказала Ивановна.
– Ну! Каких гостей?
– Да я и сама не знаю. Какая-то с пароходом приехала к Федору.
– К Федору?
– Да. Записка у ней к нему. Узнала, что нет Федора, чуть не заплакала.
Семен только хмыкнул. Ивановна понизила голос до шепота.
– Я думаю, уж не из партейных ли. Да к чему она с мальчонкой.
Семен причесал жиденькие бесцветные волосы перед висевшим на стене осколком зеркала, напустил на себя важности, – ну-ка, мол, посмотрим, что за народ, нас тоже на кривой не объедешь, ежели что, – и вошел в горенку. Молча поздоровался за руку с Наташей и Мишей и сел за стол. Ивановна, вошедшая вслед за мужем, сейчас же налила ему чаю.
– Откуда вы? – спросил Семен, не глядя на Наташу.
Киселева сказала.
– Та-ак.
Семен налил себе на блюдечко чаю, откусил большими желтыми зубами малюсенький кусочек сахару, поднес блюдечко ко рту, подул и медленно стал тянуть, изредка взглядывая то на Киселеву, то на Мишу. Выпив все блюдце, Семен побарабанил пальцами по столу и вдруг в упор остановился на Наташе маленькими светло-голубыми глазками.
– Так вы к Федору?
– Да, к Федору.
Киселева спокойно смотрела в глаза Семену. Семен в легком смущении отвернулся.
– Нету Федора, уехал.
Неловко закрутил свою нехитрую бороденку, сторонкой, незаметно посматривая на нежданную гостью. Вот оказия! И зачем ей понадобился Федор? И Наташа, и Миша Семену решительно понравились. Он протянул руку, потрепал Мишу по щеке и, мельком взглянув на Киселеву, равнодушно спросил:
– Вы что же, по делу к Федору?
– Нет, без дела. Мы, было, приехали сюда жить.
– Жи-ить. Что же вам не показалось на старом месте?
Наташа ответила не сразу. По осторожности, с какой Семен вел разговор, она чувствовала, что он должен быть своим человеком. Но все ж таки, кто его знает. Вдруг окажется человеком совершенно чуждым или даже враждебно настроенным.
– Я Федора не знаю совсем, меня направили к нему его товарищи.
– А-а, – протянул Семен, – товарищи.
– Да, Василий-кузнец, – сказала Наташа и, в свою очередь, взглянула пытливо на Семена.
Семен чуть было не выронил блюдечко из рук. Смущенно поставил его на стол, опять протянул руку к Мише, привлек мальчика к себе.
– Ну, Мишук, хочешь еще чаю?
– Нет, не хочу, я напился.
– Та-ак, значит, Василий-кузнец.
Семену было неловко. И чего только он голову людям морочит? Ведь сразу видать, что свои. Расспросить бы скорей про Василия, – где он, что там с ним.
Наташа спрятала от Семена радостную улыбку. Ну, ясно же, ясно, свой человек Семен, только характер выдерживает. Чудак!
– Может быть, и не Василий, а кто другой, я ведь Василия никогда не видала. Ехали мы сюда с Мишей, на пароходе нам встретился человек, который и дал адрес Федора.
Семен опять насторожился. Ах, мать честная, снова дело запутывается!
– А какой этот человек из себя? – равнодушно спросил Семен.
– Такой высокий, здоровый мужчина с большой черной бородой.
Семен, качая головой, подумал:
«Нет, не Василий. Тот небольшой, сероглазый».
– Кланяйтесь, говорит, Федору от Василия-кузнеца. А себя назвал Петрухиным. Расскажите, говорит, Федору все про себя.
Киселева задумалась. По ее миловидному лицу поползла тенью грусть. Семен все поглядывал на Киселеву и вдруг с теплой ноткой в голосе сказал:
– А вы возьмите да расскажите.
– Кому? – взглянула на него Наташа.
– А вот нам, – ободряюще улыбнулся Семен.
Наташа кивнула головой и просто сказала:
– Да, я расскажу.
И стала рассказывать. Семен, облокотившись на стол, молча слушал, время от времени сдвигая тонкие белесые брови. Его рука все чаще и чаще тянулась к Мише, лаская мальчика по пушистой белокурой головенке. Пригорюнившаяся Ивановна раза два взволнованно высморкалась и утерла глаза концом фартука.
С улицы в маленькое оконце заглянули сумерки. Устало и тонко попискивал самовар, в кухонке неуверенно и робко чирикнул сверчок и тотчас же сконфуженно замолчал. Киселева кончила рассказывать, повернула голову к окну и застыла в глубокой задумчивости. Где-то теперь Димитрий, что-то с ним? Придется ли когда увидеться? Как прожить одной с мальчиком на руках в такое тяжелое время?..
Семен молча продолжал сидеть за столом, уронив голову на руки.
– Тебе чаю налить? – шепотом спросила Ивановна.
Семен, не отвечая, отсунул от себя пустой стакан, прошелся несколько раз по тесной горенке и угрюмо проговорил:
– Да, дела!
Семен сел на свое место, шутя хлопнул Мишу по плечу и, как взрослому, серьезно сказал:
– Так-то вот, Мишук… Ну что ж, оставайтесь у нас, как-нибудь потеснимся, вон ту комнатушку, – указал Семен на перегородку, – вам уступим, а свою кровать в кухню вынесем.
За ужином Семен рассказал про Федора.
– Уехал Федор, а куда, не знаю. Теперь мы здесь. Вишь, рабочему человеку житье какое стало. Как случился переворот, Федора не трогали, а потом через неделю или две, должно, донес кто или сами докопались, что Федор свой человек с большевиками был, и арестовали. Месяца два подержали, ничего, слышь, не нашли за ним и выпустили. Пришел Федор на работу, а там не берут, слышь, не велено большевиков держать. Ну, деваться некуда. Пришел раз Федор ко мне. Надо, говорит, подаваться куда ни то, здесь житья не дадут. Иди, говорит, в мой домишко, чтоб чужим не отдавать. Собрался и уехал. Сборы недолгие, двое их только с женой. Да вот уж два месяца от Федора ни слуху ни духу.
– А вы сами не большевик? – спросила Наташа.
Семен смущенно улыбнулся.
– Ну, какой я большевик, так помогал кое-чем, если приходилось. Вот дал Федору для Василия-кузнеца паспорт да деньжонок немного собрал по товарищам, таким же, как и я. А то какой я большевик.
– И никого из партийных не знаете?
– Нет. Трудно теперь кого-нибудь признать, все боятся слова лишнего сказать, чуть что, – за город да в ямы, вот и сгиб человек.
– Бывает?
– Чуть не каждый день. Был человек и нет человека, и спрашивать не у кого. А спросишь и сам попадешься. Вот и молчат, напуганы шибко.
Наташа вздохнула.
2
Долгими ноябрьскими вечерами, когда за окном крутила вьюга, в маленьком коричневом домике было тепло и уютно. Семен рассказывал про Федора, про Василия-кузнеца и про многих других товарищей, которых ему приходилось видать. Наташа вспоминала о Димитрии. Ивановна надвязывала мужнины чулки, штопала белье и по временам глубоко вздыхала.
В такие вечера Миша бросал свои книжки и кубики и внимательно прислушивался к разговорам взрослых. Из этих разговоров Миша узнал, что где-то далеко есть Советская Россия, где живут одни большевики. Там живет и Мишин папа. Еще Миша узнал, что теперь из Сибири, где живут Миша с мамой, дядей Семеном и Ивановной, к папе нельзя ни проехать, ни письма написать, – начальство не позволяет…
Иногда Семен приносил газету, читали ее вслух, подолгу останавливались на известиях о России. Так хотелось отделить правду от лжи. Газета задыхалась от злобы на большевиков и «Большевизию», рассказывала про них всякие ужасы, и думалось, что правды в ее словах не найти.
Раз попалось объявление:
Курьер
принимает для доставки во все
города Советской России письма,
по желанию с обратным ответом.
Наташа взволновалась. Вот бы написать Димитрию.
– Как вы думаете, Семен Васильевич?
Семен несколько раз прочитал объявление и с недоумением развел руками.
– Чудно. Кабы сказать мошенство, не должно бы. Всурьез если, навряд разрешат.
Наташа задумалась. Написать, конечно, хорошо, но куда писать, если даже вся эта история с курьером и серьезна. Правда, Петрухин уверил, что Димитрий успел отступить в Россию вместе со всеми, но ведь Россия велика, где искать Димитрия. Написать в комитет партии, – но какой курьер согласится доставить такое письмо.
Вдруг вспомнила, – да ведь в Москве двоюродный брат Димитрия. Ему и написать. Да, но что это за курьер! Не ловушка ли какая!
– Спросить бы у кого, Семен Васильевич, – неуверенно сказала Наташа, – может быть, не в первый раз курьер едет.
– Спросить есть у кого, да не знаю, будет ли ловко.
– У кого?
– Управляющий у нас словно бы хороший человек.
– Давно вы его знаете?
– То-то и есть, что недавно он у нас, месяца два как появился, откуда, чей, неизвестно, ну, а обращается с нами, как со своим братом.
– Я думаю, можно, – сказала Наташа, – что ж тут особенного, сошлетесь на меня, знакомая, мол, хочет письмо послать.
– Завтра попробую, спрошу.
…На другой день Семен зашел в кабинет Хлебникова, управляющего мыловаренным заводом, где работал Семен.
– Вот, Иван Петрович, спросить хочу… Тут знакомая одна письмо послать хочет, да не знай как.
Семен протянул Хлебникову газетный лист и ткнул пальцем в объявление.
Хлебников взглянул на объявление и спокойно сказал:
– Я читал. Что ж, я думаю, что можно.
Семен бочком посмотрел на Хлебникова.
– Я тоже думаю, что можно. Раз в газете напечатано, значит, разрешило начальство.
Хлебников заметил наблюдающий взгляд Семена, опустил глаза в лежавшие перед ним бумаги и как-то неопределенно сказал:
– Только лишнего ничего писать не надо, а то кто их там знает…
Семен улыбнулся.
– Ну, Иван Петрович, женщина опытная… Муж у ней там…
И опять бочком на Хлебникова. Управляющий ничего не ответил.
Дома Семен рассказал Наташе о своем разговоре с управляющим и высказал удивление некоторым непонятным словам Хлебникова.
– Лишнего, говорит, не пишите… Как это понимать?.. Я ему нарочно про мужа загнул, муж, говорю, у ней там. А он будто и не слыхал… Хм, лишнего не пиши…
– Да, это действительно странно, – согласилась Наташа, – можно понимать и так, и эдак.
– Уж он сам не большевик ли, – задумчиво проговорил Семен.
– Ну, что вы, – улыбнулась Наташа, – эти слова еще ничего не говорят.
Долго думала, прежде чем написать. Добросовестный ли человек курьер, доставит ли письмо. Вдруг курьера арестуют или убьют в дороге. Наконец, решилась и села за письмо.
– Пиши, Миша, и ты папе письмо.
Миша бросил свои кубики, взял карандаш и листок бумаги и крупными печатными буквами написал:
«Здравствуй, дорогой папа, как ты живешь. Мы с мамой живем ничего, с нами живет дядя Семен и Ивановна. Дядя Семен меня любит и покупает мне книжки с картинками и игрушки. Мама меня каждый день пускает на улицу. У дяди Семена сдох Шарик, ему кто-то дал хлеб с иголкой, он только один день пожил и сдох. Папа, почему ты так долго нам не писал, пиши мне только отдельное письмо, а маме отдельное. Папа, это я сам писал, мне никто не говорил. Папа, мы от тебя ждем письма. Крепко целуем и ждем, приезжай скорей. Твой Миша».
В этот же день Наташа отнесла письмо курьеру.
3
Дует ветер. Идет поземка.
По широкому снежному полю напрямик идут двое: высокий плотный человек в заячьем треухе, барнаулке и длинных пимах, и рядом мелким шагом торопится солдат в шинели английского образца. Через плечо у высокого кожаная сумка.
На взгорье остановились. Солдат показал вдаль рукой:
– Видишь, вон кустики. Как к кустикам спустишься, тут тебе полевее и будет долок. Так ты долом-то, долом-то прямо к деревне и выйдешь. Там тебе и будет Расея.
Человек в барнаулке вынул бумажник, отсчитал пачку денег и протянул солдату.
– Спасибо тебе, земляк. Держи.
Солдат взял деньги, отвернул полу шинели и сунул их в карман штанов.
– Счастливого пути!
– Спасибо, земляк.
Высокий повернулся и пошел. Солдат опустился на колено, вскинул ружье.
Грянул выстрел.
Высокий ткнулся ничком в снег.
Солдат постоял немного, огляделся по сторонам. Подошел к убитому, повернул его лицом вверх. Снял кожаную сумку, вытряхнул содержимое на снег.
Ничего, кроме писем, не было. Солдат расстегнул на убитом барнаулку, нащупал на груди бумажник, торопливо сунул себе за пазуху. Еще раз огляделся кругом и быстро зашагал назад.
Дул ветер. Шла поземка.
