Текст книги "Сказки уличного фонаря (СИ)"

Автор книги: Павел Лаптев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

ВОСКРЕСЕНИЕ

Писать глазами. Руки, растущие из глаз, кривые ногти, ковыряющие белое, чтобы оставить после цикла пищеварения земного хоть какое-то упоминание о себе.

Желания земные. Вор с желанием наживы срезающий киловольтный провод, ребёнок с желанием познания сующий спицу в розетку, старуха с желанием видеть в темноте включающая неисправный выключатель – все они падают с отключившимся сердцем вниз, чтобы когда-нибудь воскреснуть…

Я помню мягкое лёгкое с пролежнями ощущение вечной кровати – когда это было? Когда бумага была дешёвой, когда напоминающая о Творце земная природа была цела. Я помню книги свои – гладкие и мягкие, значительно занимающие пространство шкафа. Где всё? Что в них? Труха и пепел, труха и пепел…

Ветер легкодуйный унёс по земле труху и пепел поколений, их бесконечно повторяющиеся пороки и ошибки. Крути, верти планета месиво человеческое, мешай, словно в ступе, чтобы отделить новое от старого и замесить новый век…

Трясёт. Зубы свело неподвластной силой, и боль волнами бьёт по телу, странному голому красивому моему телу, лежащему на странной новой тёплой красивой земле возле похожей на пластмассу из прошлого сосны.

Пульсация воспоминаний – корявых рук, маленьких недвижимых ног моих, будто в зеркале времени лежу уродливый мальчик, скрюченный тисками полиомиелита. За что же? А! Из этих миллиардов ровесников только я такой, только мне муки, только…

– Мы все теперь здесь! – Дева выглядывает из-за сосны, чуть обнимая её длинными волосами, и улыбается. Она красива. И я вспоминаю сны свои – про неё, да, да, про неё – прекрасную женщину, которая приходила ночью и обнимала, и ласкала, и кровь вскипала в членах моих и недосягаемое в яви счастье охватывало и улетало с пробуждением в вечное инвалидное кресло, в свою уродливую плоть, всё реже с годами верящую в этот символ веры.

– Чаешь воскресения мёртвых и жизни будущего века? – её голос во сне охватывал такие же сосны, поднимаясь выше и выше, и таял в ветках.

– Где? Где они будут жить? – спрашивал мозг мой, снова и снова пытавшийся пробить наяву разорванный болезнью позвоночник.

– Негде, – отвечали скрюченные колени. – Нет места, – отвечали вывороченные локти…

– Есть! – восклицала она и подходила ближе. – Земля будет другая. Ты узнаешь.

Вот рот мой был открыт, издающий звуки:

– Кто?

– Мы все живущие сейчас, – почти пела она высоко.

И вопросы, вопросы червями распирали мозг:

– Где же? Где все жить будут? – да, да! это мой голос из моего сна…

Сейчас она появляется из-за дерева вся нагая и трепет, прежде охватывающий меня при виде женщины, другой трепет, духовный порыв поднимает с земли. Да! Я встаю, как когда-то во сне ощущая сильными ногами твердь земную, ощущая пульсацию вен в конечностях, сбирая огромной грудью, напрягшимся животом чистый хвойный воздух и иду по мягкой массирующей иглице за ней – женщиной моих снов…

– Твои строки, вот они – листья на ветру. Зачем, зачем всё это было нужно когда-то? – она бросает бумажные листы, и они исчезают вместе с листьями осени.

И я удивленный и радостный спрашиваю ведущую:

– Осень?

– Осень прошлой жизни людской. Всё в прошлом, всё в прошлом, в прошлом…

И листья, и ветер, и снег, и – солнце вокруг водят хороводы. Мягкие, нежные, как женские руки гладят тело моё эти стихии.

– Ты думаешь это осень? Или зима? Или… – говорит она впереди.

– Не знаю, – не знаю я.

– Нет уже времён года. Ничто на нашей планете не меняется уже.

– Земля остановилась? – не верю я.

Она смеётся разноцветной трелью, и ветер шепчет слова:

– Другая вселенная, другая Земля, другой мир…

– Какой? – я спрашиваю ветер.

Он трогает мои волосы тихим шелестом и проносится вихрем, оставляя мне на ладони тающие снежинки.

Дева останавливается и обнимает меня теплом своим, мягкостью, сравнимой с пухом безвесомым и огоньки щекотливые проскакивают меж нами, взлетают, рассыпаются на многие другие и исчезают, оставляя место следующим.

– Кто ты? – спрашиваю я Деву свою.

– Я – эхо твоё, – поёт она и целует, целует трепетно в губы, заставляя молчать, и говорит, говорит, говорит. – Плоть от плоти. Ты помнишь время – сотни раз с тех пор Земля кружилась вокруг светила. Ты помнишь город – ожерелье прудов и парковые ковры. И ты, весело бегущий в детский сад, где зло поджидало тебя.

– Болезнь? – кричу я, вспоминая.

– Она залезла тебе в спинной мозг и связала тело.

– Я – калека, инвалид! – реву я сквозь ветер, ощущая прошлое.

– И мать, – продолжает она, – отказавшаяся лечить из страха смерти твоей.

– Пункция, – пролетает перед глазами слово.

– И ты, пишущий глазами…

– Я – поэт!

– Да! – отвечает она. – Вспомни, что ты писал мне! – и говорит, говорит. –

 
Разбилось зеркало, осколки
Поймали небо на полу.
Наветы, слухи, склоки, толки
Смешали вместе свет и мглу.
 
 
И ты, прекрасная, смотрела
На монохром пустой стены.
Без отражения нет тела,
Без света солнца нет луны.
 

– Я помню, – вспоминаю я строки, и продолжаю сам. –

 
Ты помнишь, разве было это
Чередованье дней, ночей,
Зашитых в отраженье света
Эмоций, жестов, лиц, страстей.
 
 
Цветных одежд и глаз движенья
В объятиях желанных тел.
Любови вечной воздаренья
Букетов мыслей, слов и дел.
 
 
Крещенья, свадьбы, похороны,
Цветы, расчёстки, простыня.
И смех, и плач, и крики, стоны,
Здесь только не было меня…
 

– И меня, твоей жены и помощницы, прожившей с тобой годы земные, – прерывает Дева.

– Тебя звали… – вспоминаю я имя её.

– Не надо, – обрывает она. – Имени нет.

– Жена, – вспоминаю я образ женщины рядом и не нахожу сходства. – Ты изменилась! – восхищаюсь я. – Ты стала красивее, ты стала моложе, ты стала…

– Все становятся другими, – останавливает она мою лесть и показывает на поле, усеянное костями человеческими. – Все оживут, как мы…

И ветер принёс голос могучий, приказывающий:

– Я введу дух на вас, и вы оживёте. Обложу вас жилами, и выращу на вас плоть, и покрою вас кожею, и введу в вас дух, и оживёте, и узнаете, что я – Господь!

И вот кости начали сближаться друг с другом.

И вот жилы, мышцы появились на них, и вот кожею покрылись.

– Сбываются пророчества, – поведала Дева и добавила. – Но духа ещё нет.

И тогда голос навеянный, изрёк:

– От четырёх ветров приди, дух, и дохни на них, и они оживут!

И словно свет вошёл в тела, и встали люди, наполненные духом на ноги свои.

И Дева в радости глаголет мне:

Теперь мы будем жить вечно, не ведая болезней, не зная голода, ибо мы возвратились в Эдем. Возьми лист у клёна, возьми перо у птицы и пиши, пиши, прославляя Создателя!

И я, счастливый, окутанный любовью обнимаю свою половину и вспоминаю в радости рифмы прошлых дней:

 
– Я в прошлое задвину шторы,
Закрыв брезгливой наготы.
Разбилось зеркало, в котором
Красиво отражалась ты.
 
 
Так сердце вынь из старой рамы,
Открой мне запертую дверь,
Смотри же – облик милой дамы
Блестит в глазах моих теперь.
 

ВЫБОРЫ

Рыбкин почти всю ночь не спал, всё думал, за кого же он пойдёт голосовать на выборах в Думу. Коммунисты, элдэпээровцы, справедливороссы, – перебирал он партии в уме, – единороссы, праводелы, яблоковцы, – сравнивал их программы, примеривал на своей жизни. Что говорить, сорок лет вот прожил. Из них половина в той жизни, в советской стране при коммунистах, а вторую половину при так называемых демократах. Детство было счастливым, ничего плохого не скажешь, юность в девяностые весёлая пивная, зрелость в нулевые спокойная женатая. Так что, и незнай когда было лучше. Недавно, правда квартиру взял по эпотеке. При зарплате в двадцать тысяч пятнадцать каждый месяц отдавать нужно. Жена в школе учителем десятку зарабатывает. Коммунальные траты квартира-свет-газ-вода вместе с кабельным телевидением, телефоном и интернетом в пять тысяч каждый божий месяц вылезает. Так что на еду и одежду остаётся десять тысяч. И уж откладывать на Турцию-Египет не получается. Ну и ладно, лишь бы не голодать. Зато есть вот этот потолок над головой и любимая супруга под боком. А во второй комнате сопит четырёхлетняя дочка. Что ещё нужно для счастья!

Партии все обещают лучшей жизни, чем что сейчас есть. Но при всём раскладе, для лучшей жизни нужны деньги. С нефтью-то за сто долларов любая партия будет на коне. Но-о! Пошла Россия в четыре процента вэвэпэ, вперёд по стратегии две тысячи двадцать! Только с каждым годом тебя становится всё меньше, народа меньше, деревень меньше, нефти-газа-леса меньше. Вроде бы всё на мази, красиво – олимпиада, универсиада, чемпионат мира, а такое впечатление, стоит птица-тройка на месте в окружении хищников натовцев, трясётся и слушает, как бы на заокеанской Уолл-стрит кто-нибудь не чихнул и не заразил очередным финансовым кризисом.

Рыбкин так и не выбрал к утру, за кого же он проголосует. После завтрака собрался с дочкой и пошёл в школу на избирательный участок. Там в одном из классов за столиком с номером его дома симпатичная девушка взяла его паспорт, дала бюллетень и начала заполнять в своём журнале присутствие избирателя.

– Держи, доча, – передал Рыбкин бюллетень девочке. – Иди в свободную кабинку и жди меня. Я сейчас распишусь и иду.

Довольная девочка попрыгала в занавешенную синей тканью кабинку, там взяла авторучку, нарисовала рядом с медведем цветок, а сверху солнышко с лучиками, почеркала ещё на листе, вышла с гордым видом, столкнувшись с отцом и опустила бюллетень в урну.

– Эй, стой! – только успел сказать дочери Рыбкин. Но не успел остановить.

– Пап, я уже голосовала! – сказала радостно девочка и вышла из класса.

Когда они вышли из здания школы, Рыбкин сначала хотел отругать дочь за этот своевольный поступок, но дочь его опередила:

– Пап, я уже большая, что голосовала, уже взрослая?

Рыбкин обмяк и спросил:

– За кого ж ты проголосовала, а, взрослая моя?

– За медведя, ведь он сильный такой и добрый и Машу в сказке не обижает.

– Вот именно, – согласился Рыбкмн, – живём как в сказке, одни кругом медведи.

Они пошли домой и Рыбкин подумал, что скоро выборы президента, надо будет дочку опять взять с собой, может она и тогда правильно выберет.

ГАДАЛКА

Длинным розовым с перламутром ногтем указательного пальца Оля слегка нажала на кнопку звонка. Раздалась какая-то восточная мелодия. С минуту никто не подходил. Оля ещё раз нажала уже сильней, так, что ноготь загнулся внутрь и лопнул.

– Блин! – сказала Оля в пустоту подъезда.

– Бли, бли! – ответило эхо пустоты.

Оля откусила ноготь и сплюнула его и зачем-то вытерла палец о платье.

Внезапно скрипнул дверной замок и дверь на цепочке открылась. Высунулся нос, потом глаз, после дверь открылась полностью и пред девушкой предстала непонятного возраста женщина в цветном халате, с пышными рыжими волосами и густо намалёванная косметикой.

– Вот ты! – сказала низким голосом она. – Сама судьба привела тебя ко мне, – и мотнула головой – войти.

Оля вошла в ароматную полутьму. Скинула наскоро туфли и прошла за хозяйкой в дальнюю, ещё темнее, комнату. В центре стоял круглый стол со стеклянным шаром, над столом висела нереального околоперламутрового цвета лампа, которая всё время мигала.

Хозяйка села и показала Оле на стул напротив. Оля села.

– Я вычитала о Вас в газете «Магический вентилятор», Вы Настасия, – начала знакомиться Оля.

– Знаю, – оборвала её гадалка. – Я всё о тебе знаю.

– Всё? – обрадовалась Оля. – И о моей размолвке с Серёжей?

– Знаю, – согласилась Настасия. – И помогу тебе, как лучшей подруге помогу.

– Да? – Оля открыла в сумочку. – А сколько?

– Деньги не главное, – догадалась гадалка. – Главное – результат. И я деньги в руки не беру. Положи для успешного начала вон на столик сбоку пятьсот рублей.

– Пятьсот? – не ожидала такой суммы Оля, но медленно отсчитала в сумочке пять бумажек и протянула гадалке. – Ой! – опомнилась и положила на столик, возле фигурки фавна с большим фаллосом.

Гадалка начала что-то бормотать, водить руками в воздухе – верх-вниз, потом над стеклянным шаром, после встала, походила взад-вперёд и села.

– Фотка его есть? – спросила Олю.

– Фотка? Серёжи? А! В телефоне есть. Вот, – Оля достала мобильник из сумочки и показала на экране снимок.

Настасия долго всматривалась в снимок.

– Вижу! – внезапно громко крикнула гадалка, что Оля вздрогнула. – Вижу я, – выпучила глаза и развела руки, что придёт он.

– Кто, он? – спросила Оля.

– Он, Сергей твой, – неуверенно сказала гадалка.

– Сергей?

– И придёт скоро, очень скоро, – пророчествовала Настасия.

Она вытащила откуда-то снизу карты и разложила на столе.

– Дама, валет, шестёрка… Да, не пройдёт и недели – и он вернётся – выпучила глаза гадалка. – Только для полного закрепления приворота нужно сделать ещё кое-что.

– Что? – обрадовалась известию Оля.

– Прийти ко мне ещё два раза. Но! – подняла палец Настасия. – Карты говорят, что тебе нужно сделать шаг – вот, Дама на Короле!

– Какой шаг? – спросила Оля.

– Послать ему эсэмэску нужно, что любишь, мол, всё прощаешь и просишь вернуться. Поняла?

Оля как держала в руках телефон, начала набирать текст смс.

– Да, не сейчас, дура! – сказала Настасия. – Потом, всё потом, и не одну эсэмэску, а три. Поняла?

Оля кивнула, положила мобильник в сумочку.

– А лучше позвонить, – учила Настасия. – А мысленное послание от меня он получил и уже готовится к тебе вернуться, – сказала гадалка.

– Нет, сейчас, – передумала Оля, выхватила из сумочки телефон и быстро нажала вызов большим пальцем, что сломала ноготь. – Блин!

В другой комнате вместе с её «блин» раздался сигнал другого телефона.

– Блин, – ещё раз сказала Оля, – это же его телефон, – посмотрела вопросительно на гадалку.

– Чей телефон? – не поняла та.

– Серёжин! – была уверена Оля. – Я уверена в этом, я сама ему загружала из интернета.

Она встала и пошла в комнату рядом, в спальню.

– Эй! Куда! Вернись, дура! – приказала ей гадалка.

Но Оля была решительна. Она забежала в совсем тёмную комнату, в свете мобильного телефона увидела лежащего на кровати мужчину.

– Ах, ты, гад! – крикнула ему Оля, размахнулась и ударила его сумочкой по лицу.

Мужчина вскочил, закричал от боли и голый выбежал из комнаты.

Оля бросилась за ним, размахивая сумочкой – вокруг стола со стеклянным шаром, в прихожую, в спальню, снова вокруг стола. Досталось олиной сумочкой и гадалке, которая тоже включилась в этот бег. Оля бросила в них стеклянный шар. Шар попал в голову мужчине. Он упал и замер. Оля сгребла со стола скатерть, кинула в Настасию, швырнула в неё висящую перламутровую лампу, что та перестала мигать, вспыхнула ярко и погасла совсем. Девушка набросилась на гадалку, повалила её рядом с лежащим Сергеем и начала душить. Гадалка вырывалась и кашляла.

– Это не он! Не он! – хрипела она, но всё тише и вот – затихла.

Оля посидела немного на ней, повернула лежащего мужчину, пытаясь разглядеть его поближе.

– И вроде такая же татуировка, и вроде там же, – сказала девушка, – гад такой! – и со всей силы ударила рукой по лицу. Мужчина вздрогнул и застонал.

Оля встала, нащупала на столике свои пятьсот рублей, бросила их в сумочку, подумала и бросила туда и фигурку фавна. Вышла в прихожую, прислушалась: в комнате послышался кашель. Оля вышла в подъезд и захлопнула за собой дверь. Спустилась по порогам, подумала, достала из сумочки фигурку фавна и бросила его в дверь гадалкиной квартиры. Фавновый фаллос отвалился и с грохотом полетел куда-то вниз лестничной темноты, унося с собой последнюю веру девушки в трансцедентное.

ДИДЖИТАЛ

Чуть слышно, мягко и неглубоко, в тёмно-желтое чрево пруда отец погрузил весла и надавил на них. И они, словно деревянные ладони погладили толщу воды и нежно толкнули лодку.

Сделав несколько махов веслами, отец остановился.

– Давайте сфотографируемся ещё! – предложил он. – Сонь, – протянул пятилетней дочери серебристую камеру, лежащую рядом на лавке. – На, сними меня с вёслами.

Дочь встала и потянулась к отцу.

– Осторожно! – мама, сидящая рядом с ней поддержала её, покачнувшуюся, чуть не нырнувшую.

Соня взяла мыльницу, своими маленькими пальчиками покрутила и села на своё место.

– Чего там? – не понял её озабоченность отец, – всё настроено. Смотри, как видишь, так и будет. – и хитро улыбнувшись добавил, – Обрежешь и обрежется…

Мама тоже усмехнулась, красиво прищурясь на солнце.

– Ты, как в писании, пап… – сказала ему. – Обрежешь и обрежется… дополнишь и дополнится.

– А что не так? – спросил отец.

Мама пожала плечами в розовом купальнике, вдаль посмотрела на зелёную шапку соснового бора.

– Хорошо-то как!.. Отпуск и…

– У кого отпуск… – отец перебил её.

– Ой, ладно, ты по сменам работаешь по двенадцать часов, больше дома бываешь, уж тебе ли ныть. – справедливо поспорила она.

Но отец не ответил ей, нахмурился только и обратился к дочери по поводу фото:

– Ну, чего? Я гребу, а ты меня в полете щёлкни.

Соня подняла камеру, посмотрела в глазок, прищурилась и нажала на спуск – щ-щик!

Но быстро и неуклюже опуская руки выронила её.

– Ай-й! – все хором крикнули вслед за камерой, которая красиво сверкнув серебром описала дугу и плюхнулась в воду…

Некоторое время все молчали, будучи в некотором оцепенении, как на фотографии, даже, показалось вода, и та остановила движение свое вслед за веслами и отец не выдержал первый:

– Всё, капец – руками по коленкам хлопнул, – Ай, да Соня! Купи, папа, ещё…

Соня отвернулась, за борт на круги на воде взгляд устремила, на место падения камеры, как будто ожидая её чудесное выныривание. И снова все притихли.

Но вот мама теперь нарушила тишину:

– Ладно, всё, что ни делается – все к лучшему, – начала успокаивать. – Чего там – один мегапиксель – игрушка. Давно просилась нормальная камера.

– Какая?! – Соня обрадовалась затее, повернулась, сразу став не виновником, а героем.

– Ну, не знаю… какие есть, пап? – мама обратилась к отцу.

Отец похмурился и погреб не спеша, проговорив:

– Всякие-разные есть… Сони, Самсунги… Какие ещё… Олимпусы, Коники, Касии… Полно всяких с разной оптикой… – вздохнул тяжело. – Жалко только, что снимки потеряли.

– Да, ладно, чего там с такой матрицей можно разглядеть? – мама махнула рукой, всё успокивая, – желтая сборка, Азия…

– Ага, а ты думаешь все остальное не Азия? – заспорил отец.

– Да теперь всё, наверно – Азия… – замяла начавшийся спор мудрая женщина.

Недалеко от них проплыла лодка с парой в купальниках – парнем и девушкой, ещё дальше – ещё лодка, набитая под завязку весёлыми людьми, а совсем вдали ещё одна выезжала с лодочной станции.

Отец, взглянув на близкую лодку, сказал:

– Семьдесят рублей в час… Дорого, а люди берут лодки.

– А что делать? Инфляция инфляцией, а жизнь-то одна, – мама тоже посмотрела на молодых людей.

– Одна, а…

– Папа! – Соня перебила отца. – Гарри Поттер тоже семьдесят рублей за билет. Пойдем на Гарри Поттера в кино?

Отец нахмурил брови и грозно сказал:

– Во-первых, сколько тебе раз говорить, чтобы старших не перебивала, а во-вторых – отстань! Мы смотрели уже твоего поттера…

– Ну, пап, мы смотрели первый и второй и третий, а это – четвёртый, Кубок огня-я – протянула дочь.

Отец вздохнул громко и глубоко, отрезал:

– Посмотрим…

– Не посмотрим, а по-смо-трим, – девочка перегнулась через бордюр лодки и погрузила руку в воду.

– Сейчас тебя какая-нибудь Несси схватит, – мама, шутя пугала.

Дочь вытащила руку из воды, выпрямилась.

– Не-а… – помотала головой.

– А, кстати, ты не знаешь, почему этот Гарри Поттер такой популярный? – мама обратилась к отцу.

Отец отложил весла, посмотрел вверх, на небо, где только что солнце зашло за тучу и почему-то о другом спросил дочь:

– Сонь, скажи вот – солнце крутится вокруг Земли или Земля вокруг солнца?

Соня не задумываясь выдала:

– Земля…

– Чего Земля?

– Ну, это… вокруг солнца, – вроде угадала.

– А как же солнце по небу едет? – отец хитро улыбался. – А?..

Соня ничего не ответила, посмотрев вверх на солнце, которое вышло из-за туч. А мама опять повторила вопрос:

– А? Не знаешь про этого Гарри Поттера?

– Чего? – отец как первый раз услышал, вновь налёг на весла. – Я думаю, потому что он самодостаточен. Ему не нужен Бог или святой или колдун какой, чтобы творить чудеса.

– Он сам, как бог. – Дочь выдала умную мысль.

– Во-во… – согласился отец. – Люди в основной массе своей простые, не обладающие никакими способностями влиять на свою судьбу и видят в нем чаяния свои как-бы… Учителя от иррационального учат, что человек может стать богом.

– Царствие божье внутри вас есть? – вспомнила истину мама.

Вдруг недалеко от лодки плеснулась рыба. Она, на мгновение показала спину, разрезала плавником воду и скрылась.

– Вау! – Соня крикнула радостно.

– Ага, – обрадовался и отец и погреб быстрее, будто пытаясь догнать эту рыбу. – Или та же природа Будды с нирваной, или… – продолжил тему.

Вдруг мама закашляла, нагнулась как от боли.

– Что с тобой? – заботливо спросил отец и остановился.

– Гх! – быстро дышала мама, – Ничего! Наверно, мороженое слишком холодное было. Гх! Гых! – отвернулась, нагнулась к воде. – Гх! – повернулась, вздохнула сильно, – поперхнулась… бывает. – и почему-то улыбнулась.

Отец пожал плечами и погреб дальше.

– Всё, что ни делается – все к лучшему, – тут Соня успокоила маму.

Внезапно рядом, даже чуть задев порывом воздушным голову отца пролетела большая птица.

– Эх! – отец на мгновение нагнулся, – Что-то фауна разбушевалась?

Птица крикнула и, уменьшаясь в размерах своих, скрылась за прибрежными соснами.

– Это, наверно, ястреб? – предположила мама, наблюдая за ней.

И отец смотрел вдаль, на берег и сказал загадочно:

– Не спроста это…

– Ты о чём? – мама все разглядывала величественную шапку сосен.

– Мир так устроен, что случайностей в нём не бывает, – ответил отец.

– Ты полагаешь, что в нём только причинно-следственные связи? – спросила мама.

– Ну, да. Есть законы… как, например, всемирного тяготения или сохранения энергии. Есть законы человеческой жизни. Но здесь, дорогая, уже духовные сферы не поддающиеся математическому описанию …

– Почему же? – легонько спорила мама. – Можно предположить, что когда-нибудь поддадутся.

– Ну, тогда люди станут богами. – согласился отец, – Ведь в человеке есть дремлющая природа… которая у нашего Гарри Поттера проснулась с рождения. Про эту природу написано во всех священных книгах… Природа Будды стремится к нирване, природа Христа стремиться к царству небесному, природа…

Соня широко раскрыв глаза удивленно разглядывала то одного, то другого родителя с их заумным диалогом и, устав слушать непонятное прервала отца:

– Пап, а давай рыбу поймаем…

– Чтобы ее поймать, нужно много трудов затратить. – учил отец.

– Сколько?

– Всю жизнь, – улыбался отец.

– Всю жизнь?

– Очень много трудиться, во всем себя ограничивать, не есть мороженое и конфеты…

– Да-а? – удивилась дочь.

– И всех любить. – добавила мама и красиво улыбнулась.

Отец улыбнулся ей в ответ и пропел из любимого Аквариума, – Если хочешь меня полюби, просто так или с юэсби…

* * *

– USB! – отрывисто скажет Боб и почешет свой лысый затылок, оставляя красные полосы на коже.

– Как? – спросит его клон Боб2 и медленными движениями пригладит редкие волосы на зытылке.

– Коннект порт USB. – подтвердит Боб. – Вот, смотри. Древняя проводная технология. – и покажет на мониторе фото древней фотокамеры облачённой в вековую грязь.

– Ага. Точно. На древних компьютерах в музее я видел это… USB? Помнишь еще из древнерусского – БГ… Э… Если хочешь меня полюби, просто так или с USB… – и пальцем ткнул в монитор, – Нужно заказать в лаборатории такой провод…

– Не нужно. Мадмуазель Натэль уже радикально вытащила из камеры начинку и делает нам… О! – услышит Боб быстрые шаги по коридору универа, – А вот и она.

– Мальчики, привет! – войдет Натэль в розовом полукимоно, как всегда внеся в кабинет цветочный аромат.

Мужчины блаженно потянут ноздрями воздух.

– Ах! Что бы мы делали без женщин. Жили бы в воне и грязи. И что это сейчас за сладость? – сделал комплимент Боб.

– Это, мальчики, букет полевых цветов, растущих на территории России в средние века, где-то двадцатый-двадцать первый век. Эксклюзив, мальчики!.. Кто бы подарил…

– Не надо подробностей, Натэль, – предложит Боб2. – Должна быть капля таинственности.

– Да, загадочности и секретности. – Боб поддержит свою копию.

– Ладно, ладно, мальчики. Вот вам заказ, – она махнёт рукой, чтобы перейти от пустословия к делу и откроет пирамидальную полупрозрачную коробку, извлечёт оттуда старательно очищенную от ила и ржавчины камеру. – А вот это, – она достанет зеленую пластинку, – матрица с инфо.

– Надо же… Какая древность, святой Рон! – Боб2 с шуточным восторгом возьмет у Натэль предмет.

– Дысыз цифровая фотокамера… Самое начало цифровой эры… Я в энциклопедии нашла. Но откуда, какая страна-производитель – не известно. Возможно нелегальная сборка Тайвань.

– Тайвань – это где? – спросит Боб2

– Это древняя Азия.

Боб прищурясь будет пристально рассматривать выпуклые еле заметные символы на камере:

– А-а… Смотри-ка, вот оказывается откуда пошла вторая волна джиероглификации языков, от электроники. Вот здесь еле заметны символы – камера, плэй, перемотка, пауза…

– Да, да, – Натэль отберёт камеру у Боба и положит назад в коробку, – Буквенный принцип изжил себя, как громоздкий и долгий. Но я, как лингвист предпочитаю буквы.

– Ты консерватор, Натэль, – Боб2 улыбнется ей.

– И горжусь этим… На, помоги. – передаст ему матрицу. Потом достанет из сумочки маленький прибор и подсоединит к нему матрицу, потом прибор подключит к стоящему на столе концепту.

– Ох, эти провода, еле нашла… – пожалуется девушка.

– А откуда она? – спросит ее Боб2, тыкая пальцем в монитор.

Натэль прищурится со своей близорукостью, глядя на экран, даже один глаз закроет.

– Это из высохшего пруда… – объяснит мужчинам, – Возможно, высохшего пруда. Прислал студенческий археологический десант.

– Откуда? – Боб2 нагнется ближе, рассматривая появляющиеся на экране изображения.

– Из Выксы.

– Откуда? – снова спросит он.

– Город такой был в Нижегородской области, стоянка ста тысяч гомо принтус. Судя по раскопкам, очень зелёный на первом этапе с сетью прудов и парков. Кроме того, по находкам религиозного содержания там находился большой монастырь.

– Гарри Поттера? – спросит Боб.

– Ну, нет, православный, – удивилась Натэль дилетанству Боба. – Поттерианство на территории Выксы возникло значительно позже… Вот, смотрите.

Программа покажет на мониторе несколько графических файлов.

– Какое старое расширение – jpg, – Натэль будет кликать пальцем по экрану. – Но она справится…

– Куда же делся город этот? – Боб2 пальцем ткнет в экран, помогая Натэль с вводом. – Вот так, и Enter.

– Я знаю… – отрежет Натэль. – Делся? Люди ушли из него… А почему? Возможно из-за экологической катастрофы. Там был промышленный центр металлургии.

– Понятно… – ответит Боб2 и пригладит волосы.

Тут же и Боб почешет свой лысый затылок.

Натэль проделает манипуляции с приборами и на экране появится нечеткое фото: на фоне голубого чуть облачного неба с розовыми солнечными бликами и темно-синей, местами фиолетовой водой – лодка с людьми. Люди – женщина с девочкой в жёлтых купальниках.

– Слава Господу Гарри Поттеру! – Боб2 торжественно проговорит.

– Слава Господу! – скажет и Боб.

Натэль прищурится, нагнётся к экрану:

– Значит наше предположение верно – здесь был пруд. Причем рукотворный пруд. – предположит она.

– Да-а. Вот это удача. Откопать цифровое фото такой древности. – Боб все будет чесать затылок.

– Качество, конечно… – Боб2 сильно ткнет в монитор, оставив на матрице след от пальца.

– Убери! – Натэль резко уберет его руку и откроет другое фото. – Вот это лучше.

На фото все в той же лодке будет сидеть мужчина с обнаженным торсом и грести вёслами.

– Симпатичный мужчина, – скажет про фото Натэль и надует губы.

– Да… Гхы! – Боб шутливо покашляет, за ним покашляет и Боб2.

Натэль дотронется на мониторе до стилизованной кнопки со змеёй. На экране появятся цифры. Она нахмурится, к экрану почти вплотную нагнётся.

– Так, что там. – станет рассматривать джиероглифы. – Ну, вот у мужчины явно увеличена печень. Какие в то время были факторы риска?

– Алкоголь. – Боб2 быстро проговорит.

– Ясно. Пиво… Изучали в универе. – Натэль головой покачает, – Брожение. Изменение сознания этим добивались. Одно слово – дикари… Чего там еще могло быть? – спросит Натэль и выпрямится.

– Высокопатогенный вирус птичьего гриппа. – вспомнит историю Боб, – Бедные птички…

– Бедные люди… – ответит ему Натэль, – Пили, курили… А стволовых таблеток еще не было… Кстати, вы сами, мальчики, больше не курите как обещали? – посмотрит на мужчин хитро.

– Так точно! Никак нет! – Боб отрапортует.

– Молодцы! Никто давно не курит в мире, а вы нашли в старом доме коробку этого…

– Петр Первый. – напомнит о сигаретах Боб2.

– Вот… Стыдно! Жили бы в Голландии – тюрьма вам за это…

И Натэль последний раз изящно дотронется пальчиком до экрана и удовлетворительно скажет:

– Все. Теперь ждем анализов у женщины и девочки… Ага.

На экране появятся цифры.

– Ага… Девочка здорова… У женщины, похоже… беременность четыре недели. – Натэль головой покачает. – Да.

– А у мужчины золотая цепочка на шее и… крестик. Христианство, – скажет Боб, разглядев.

– Православие… А вы говорите – поттерианство… Я давно говорю, что все эти религии – пережиток. – поведает девушка о своих взглядах.

– А как же добрые дела, любовь, милосердие? – Боб2 поспорит с ней.

– Какое милосердие, если нет больных и бедных? – Натэль губы надует.

– Не гневи Поттера. – поддержит клона Боб.

– Господь Гарри Поттер, помилуй нас! – Боб2 произнесет и опишет дугу рукой.

– Амен! – двое мужчин скажут в один голос улыбнутся друг другу и Натэль.

А Натэль не улыбнется им и скажет:

– Традиция – вторая натура…

– Традиции – двигатель прогресса. – ответит ей Боб и подмигнёт Бобу2, – Например, многомужество.

Она как будто не расслышит и быстро спросит о другом:

– Боб, а ты можешь виртуально их оживить? – на экран покажет рукой.

– С помощью последней версии программы Фотожизнь могу.

– Ну и…

Боб запустит программу, занесет в неё фото и быстрым кликом нажмёт на экране ввод. Лодка на экране придет в движение…

* * *

… и остановилась… Отец отложил весла и достал из штанов рубль.

– А Гарри Поттер изначально, с рождения все поймал и теперь только и делает, что ест рыбу вместе своей мамой Роллинг. – рассмеялся он.

– Ну, пошли в кино-то! Пап! – Соня все спрашивала, потом нахмурилась и отвернулась.

– А давай кинем монетку, Сонь, – предложил отец.

Дочь повернулась.

– Монетку?

– Орёл – пойдем, решка – не пойдем. – отец положил рубль на ноготь среднего пальца, прижал большим.

– А если решка? – Соня нахмурилась, – тогда еще две попытки.

– Ага – десять! – отец подмигнул матери и кинул монетку вверх…

* * *

– Опа! – Натэль поймает подкинутую монетку, – Ну, ладно, мальчики. Вы можете сидеть до ночи с этой несовершенной программой, – пальчиками потрет ее, – а я попрыгала домой.