Текст книги "Сказки уличного фонаря (СИ)"

Автор книги: Павел Лаптев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

СЕКТА

– Добрый день! – радостно воскликнула девушка в чёрном плаще и белом платке с маленьким рюкзачком за спиной. Она двумя руками прижимала к груди несколько журналов. – Не уделите мне несколько секунд? Пожалуйста! – и продолжила мило улыбаться.

Рома, шагая по улице Большая Покровка на лекцию, задумавшись над тем, какой будет следующий айфон, на просьбу девушки остановился и кивнул головой.

– Как Вы думаете? Грязь – это хорошо или плохо? – спросила девушка.

– Плохо, конечно, – не задумываясь ответил Рома.

– Да, конечно плохо, вот, например, посмотрите, – она кивнула на брусчатку. – Сколько не убирай, сколько не мети, а всё равно никогда от грязи не избавишься.

Рома задумался.

– Ну, да, – согласился он. – Так будет всегда. Грязь налетает, её моют…

– Верно Вы сказали, – радовалась девушка. – Всегда в этом падшем мире. Но есть место, где чисто всегда!

– Всегда? – понравилось спорить Роме. – Так не бывает, чтобы абсолютно чисто, разве что в вакууме.

Девушка развернулась один из журналов и показала Роме картинку со счастливой семьёй в окружении деревьев и всяких животных.

– Есть такое место. Хотите узнать, где оно находится?

– Сказки всё это, – сказал Рома. – Ладно, извините, мне некогда.

– Ой! – как испугалась девушка. – Прям чуть-чуть! Вы ведь как раз тот человек, который понимает суть всего происходящего.

– Какой человек? – не понял парень.

– Много людей, подавляющее большинство живут среди всякой ерунды, им подсовывают вещи совсем плохие и браковые.

– Это точно! – усмехнулся Рома. – Все только и делают, что ляпают жалкие подделки под эппловские шедевры.

– Вы умнейший человек, можно сказать мудрейший, что в наше время редкость, – льстила девушка. – Вот, почитайте, узнаете много нового, того, что именно нужно Вам.

Она сунула Роме в руку журнал.

– Вот мы, – продолбила тараторить девушка, – молодые люди, собираемся и общаемся. Мы очень ценим таких умных и красивых людей, как Вы. Приходите к нам, не пожалеете, у нас интересно и весело.

– А про компьютеры тоже говорите?

– Конечно! Почитайте наш журнал, там обо всём. Вы очень продвинутый молодой человек. Мы, девушки, таких любим, – сказала девушка, подмигнула и добавила. – А меня Нина зовут.

– Рома, – представился застенчиво Рома. – Ладно, почитаю, – и пошёл.

– Всего доброго, Рома, – попрощалась Нина. – Я тебя очень жду!

Вечером Рома открыл красочный глянцевый журнал и прочитал несколько статей о том, какие в мире есть нехорошие вещи: наркомания, пьянство, табакокурение. Рома согласился с авторами, потому, что сам не курил, а пиво пил иногда с однокурсниками. Но больше всего Рому заинтересовала статья о том, что у некоторых жителей планеты Земля в огромном космосе имеется своя планета, на которую он переселится после окончания земных дней. Но только у некоторых. Тут же была фотография юношей и девушек в чёрных плащах. Рома тут же представил Нину, только без плаща, обнажённой, но с рюкзаком и в платке, стоящую посреди зарослей светящихся растений, таких, как в камероновском фильме «Аватар». Но не синюю, как тамошние жители, а почему-то розовую.

На каждой странице журнала была печать с приглашением на собрание в клубе, адрес клуба и время. Как раз завтра было такое собрание. Рома решил сходить.

В актовом зале клуба собрались уже люди. Рому очень поразила доброжелательная обстановка, что здесь царила. Все ему улыбались, некоторые подходили, приветствовали и похлопывали по плечу. И Нина с каким-то парнем подошли, они взяли Рому за руки и усадили между собой. А Нина даже сказала, что уже никуда его теперь «из этого рая» не отпустит.

Собрание началось с того, что один мужчина, «старший брат» вышел на сцену и обратил внимание всех присутствующих на Рому, назвав его братом и поздравив с этим его преобретением новых друзей и новой семьи. Собенно понравилось парню сообщение о Роминой планете. Ведь оказалось, что всегда скрывалось, что и у него, скромного студента Ромы в далёком космосе есть своя планета, куда он непременно, если будет общаться со своими новыми братьями и сёстрами и возрастать духовно, обязательно переселится и где будет всего вдоволь – и еды и красивых девушек. И Роме очень захотелось на эту свою планету вместе с девушкой Ниной. Потом пригласили на сцену Рому. Он поначалу стеснялся, но поддерживаемый всеми рассказал о своей университетской жизни, в которой, как оказалось не всё так хорошо. Даже совсем не хорошо. Да и он сам догадывался, что это так.

Потом пели красивые песни, хлопали в ладоши, смеялись. Совсем не так, как в унылом университете. Совсем не так, как в общаге, как в этой серой однообразной жизни, где иногда пробивается свет от презентаций купертиновских новинок.

На следующий день после собрания Рома не пошёл в университет, потому что уже не хотел принадлежать к этим людям, «этим гоям», которые погрязли во всех мыслимых пороках. Студенты сплошь все пьяницы, курят траву, слушают дьявольскую музыку. Преподаватели взяточники и тоже пьяницы. Ещё этот ЕГЭ придумали, чтобы коррупции больше было. Друг друга все ненавидят, только создают вид дружеской обстановки. И завидуют ему, Роме, его новенькому четвёртому айфону. Который он уже собрался подарить хорошей девушке Нине.

Хорошей на столько, что она уговорила «старшего брата» специально для Ромы провести сразу на следующий день ещё одно собрание и «по блату» с большой скидкой записать Рому на курсы.

На следующий день Рома, взяв всю свою степендию, отправился на собрание. Он шёл по Большой Покровке, думая от том, что вчера он жил не правильно, что наконец-то он нашёл то, что наполняет жизнь смыслом, свою «организацию», которая поможет ему в этом пасмурном небе обнаружить свою планету. Лучшую, чем эта падшая Земля, во много раз лучшую.

СИНИЙ РАССКАЗ

Коснуться холста, тронуть бирюзой рождающееся море, нанести пену на голые камни и ждать движения этого мира по законам красок и фантазии. Отойти несколько, забыть о лишнем вокруг и снова туда – творить свой образ, своих мыслей, своего видения как должно быть или как есть. Наслаждение мазками, удовольствие от запаха, овладение временем.

Муха села на холст. На самое ещё не высохшее солнце – кыш!

Прилипла ещё поганка. И той же кистью её на пол спихнуть.

Фу, гадость, вот и сдохни на полу вся желтая.

Да еще наступить тапкой, падла.

И опять – мазок.

И снова – шедевр.

Шедевр!

Ее улыбка, ну Джоконда – в московской квартире, рядом с Кремлём.

Его огни – ну-ка – выключить свет, выйти на балкон – его огни – не привыкнуть наслаждаться.

Закурить, выпустить дым и ощутить снова свою близость ко власти и свою причастность к Истории.

Уйди, уйди – что эти мухи пристали на краску, на запах что ли. Они тоже здесь близко к Кремлю, не понимают, дуры.

Но – соточку пора, и творить. Сколько ей дать? Двадцать пять, да; а ей сколько дать, картине – просить двадцать пять баксов, нет – тридцать, пожалуй.

Прошла. Всё-таки скорее подделка. Какая гадость пошла эта водовка, травят человека ни за что – один ацетон.

И – коснуться холста, тронуть золотом её волосы, нанести легкую вуаль света над головой и ждать объяснения своего в любви ей когда проснётся она со слезами в глазах, с дрожью в теле, с теплым дымом сигареты. Эх, Сезанн бы видел – оценил бы, а и самому ясно, что шедевр!

И последний штрих – жирно, в нижнем правом углу вывести свою причастность белым: «М.Ш.»

Хватит что ли, вроде как – ну, чего краски изводить, итак какие цены поганцы ломят. Ну, гениально, а! Кто бы знал, да мало и знают, пока мало, на время придёт, его время ещё не настало, и тогда на весь мир – опять на балкон подышать, душно – сигарету вынуть из пачки, прочитать тысячный раз «соверен» – на весь мир известность – зажигалкой чиркнуть – и в этом Кремле, а может где и выше – прикурить, затянуться, выпустить дым – заслуженно, но с опозданием – еще затяжка – назовут великим и наградят – пепел щелчком стряхнуть с балкона. Да, подарить себя миру, пожертвовать временем, здоровьем – что водку-то просто так пьет – жертва – оценят, оценят!

Президент уже спит может, или тоже, в муках творческих. Страной руководить – не картину писать – масштаб! Он один, а нас сто пятьдесят миллионов. Смотрит, может Борис Николаич в окно сейчас во-он в то, что есть где-то вот недалеко такая величина в искусстве, из этих тысяч одна и никто про неё не знает. Мало кто знает.

Эх, блин, не жалеть себя!

Пойти соточку.

И хорошо ведь – достигнуть этого катарсиса, кайфа от своего творения – дух захватывает от самого себя – творец! Творец своего мира и властитель, куда захочешь мазок – туда и ткнешь. Где критики, ха? А, черт, опять эти мухи, не дают высохнуть, гады. Кыш!

Закрыть балконную дверь от мух.

Сотый раз взглянуть на холст, и отсюда, и ближе, и так. Представить его в Эрмитаже, нет – в Лувре, или на Сотбисе.

Тридцать баксов – это сейчас, а через… Миллионы, эх, нет гения во времени своём.

И эта квартира, так как есть с цитатами великих на стенах, с пейзажами церквей, свечей, святых будет музей вся, и кухня… Сколько там осталось?

Долить из бутылки в кружку, выдохнуть, выпить, закусить куском черного хлеба и опять к картине, нет, на балкон – еще покурить.

Зачастил что-то под конец. Ну и всё уж: картина всё и родимая всё. Отдохнуть уж – закон.

Как та бабка на Арбате: в завод вас нет сталь варить, машины делать, страну-мол подымать, рисульки свои только малевать, вот простота, и ведь самое обидное, что таких миллионы! Рисульки… Сама и песни небось поёт и бирюльки любит навешивать – тоже искусство. Да чего, не стал ведь ругаться, мало ли всяких ходят. Просто смешно.

Искусство… Оно заменило рай после изгнания прародителей, тоска наступила, реальность видимая глазами серая и пустая; хочется иллюзий, цвета, красоты.

Пивка бы кружечку.

Оглянуться назад, нет, не оглядываться – затылком ощутить присутствие шедевра, затянуться последний раз, щелчком среднего пальца стрельнуть окурок и наблюдать дугу огонька до самой земли, услышать чью-то ругань внизу и не обратить внимания.

Уйти с балкона, закрыть дверь.

Лечь отдохнуть.

Полежать с круговертью катарсиса в голове, может быть заснуть, заснуть, может не…

Оно как холст – синее небо, натянутое на раму горизонта, мазки Ван Гога, непременно Винсента. «Тео, Тео!» – слышишь и под ноги взор – где бы трава, а краска. И ноги отрываешь, и висишь, и летишь уж – куда? И миг – ты птица, и рядом птицы – воронов стая. Ты чувствуешь – свой. Ты видишь вдали других птиц, ты хочешь – есть.

Они сидят у своих полотен, с мольбертами и кистями, в шляпах и без шляп, в фартуках и без фартуков, ближе и ближе. Твоя стая бросается вниз и ты, увидев на одной из картин подсолнухи, врезаешься в них клювом.

Ты знаешь, что они нарисованы, но не хочешь верить в это и рвешь и кромсаешь холст.

«Это ты, Тео?» – спрашивает рядом гусь.

И ты падаешь на землю, нарисованную, еще не застывшую в масле землю и становишься человеком.

«Ты не Тео», – говорит он тебе и его кисти становятся ножами и он вонзает их в тебя.

И ты бежишь и смотришь – за тобой бегут все – павлины, пингвины, цапли, страусы и вороны летят, и ты бежишь, и не можешь тронуться с места. Страх, страх, безысходность…

Проснуться внезапно, обрадоваться, что это был сон, обрадоваться ещё, что сон прошел, понять конец сна, не открывать глаза, потому, что так спокойней. Полежать несколько минут, понять, что все равно нужно вставать, потянуться, открыть глаза, испугаться света, снова закрыть, сесть на кровати, потереть глаза руками, наконец, открыть их, увидеть знакомое, обрадоваться снова, вспомнить, что пора на рынок.

Они забили, куранты, сколько?

Девять. Новый день, прелесть.

Так, одеться, умыться.

Пивка бы кружечку…

– Сколько?

– А ты сколько?

– Твое?

– Мое?

– Правда?

– Да иди ты на…

– Ладно, старик…

Открыть зонт, услышать грохот дождя, ощутить присутствие своих картин за спиной на заборе, наблюдать за промокшими прохожими. Открыть, наконец, ещё пивка. Отпить, выпить, допить, бросить к забору «толстяка»

Постоять под дождем, открыть, выпить ещё пивка, увидеть черный мэрс, наблюдать за движением чёрных тел из него, смотреть на приближающиеся фигуры в костюмах, отвести глаза от глаз толстого впереди.

– Сколько, э-э, твое?

Сказать нехотя:

– Мое.

Подождать реакции.

– Десять.

– Чего, – и самому подумать – чего?

– Ты чё, эта, баксов!

– Да, – мгновенно ответить, не думая ни о чем. Но вдруг почему-то сказать:

– Пятьдесят!

– Ну-у! – услышать. Выждать тишину, опять услышать:

– Тридцать!

Но почему-то сказать, отпив пивка:

– Иди ты!.. Нет! Не тридцать, не дешевле ста-а!

Увидеть удаляющихся людей, смотреть на уезжающий мерседес, перевести внимание на дождь, на барабан по зонту.

И слиться с дождем этим шумом, этими каплями, срывающимися с зонта, стать дождем, забыть имя свое, забыть, что человек и смотреть, как рисует дождь на асфальте, траве, стенах домов и увидеть полотна облаков на небе и картины луж. Кто делает эти краски, где купить эти холсты, сколько стоят эти картины? Тридцать, пятьдесят, сто …

– Сто! – увидеть опять того толстого из мэрса.

– Не продается, – ответить спокойно.

– Как это не продается, ну, блин, сто пятьдесят.

Качать головой.

– Двести.

Качать.

– Ну, сколько?

– Нисколько.

Ощутить удар, почувствовать боль в лице, упасть в лужу, увидеть, как уносят картину, как уезжает автомобиль, увидеть плывущую стодолларовую банкноту. Достать её из лужи, положить в карман, забрать картины, пойти домой. Нет, не домой, за водкой.

И никогда больше не продавать картины, а на что жить?

Не продавать – насытит, напоит, тот, кто нарисовал сущее. Перекладывание, перемазывание красок его; кто сделает лучше этого дождя, облаков, моря, солнца! Кто напишет лучше эти руки.

Посмотреть миллионный раз на руки, вспомнить ощущение кисти, движение кисти, радость прикосновения к холсту, счастье рождения нового творения.

Никогда не продавать, не оценить…

Прийти в парк, сесть на лавку – уже высохла, долго искать чем открыть, не найдя открыть зубами; долго искать куда налить и не найдя, отпить из горла; долго искать чем закусить и не найдя не закусывать. Одновременно с сигаретой подумать, что это последняя бутылка в жизни, что больше ни-ни.

Посмотреть на лежащие на лавке картины, вспомнить, что вдохновения нет, а есть лишь воля, понять, наконец, что обиды нет, обрадоваться своему призванию, обрадоваться вдвойне своему таланту, выпить за это еще из горла, затянуться еще «совереном» и – умереть.

Удивиться своему состоянию, почувствовать лёгкость и страх, встать с лавки, отойти, нет, отлететь, посмотреть на себя со стороны, заметить упавшую из руки сигарету, пожалеть о недопитой бутылке. Увидеть какую-то прохожую, услышать её крик, наблюдать за подбежавшими прохожими, пытаться им говорить, чтобы не трогали картины. Увидеть, как кто-то ударил кулаком по груди лежащего себя. Почувствовать смену реальности, ощутить полет по ультрамариновому туннелю, осознать безтелесную форму бытия, открыть другой мир. Схватить его краски, созерцать их совершенство, восхищаться мастером, увидеть мастера. В бесконечном свете, в неизреченной радости.

«Где твое ремесло?» – как будто услышать.

«Там, на лавке в парке», – как будто сказать.

«Иди же туда» – окунуться в этот голос.

«Не хочу» – подумать, и услышать, и увидеть полотна своих дней и удивиться серости тонов их. И увидеть рядом Винсента с перевязанным ухом.

«Ты – доктор Гаше?» – заметить страдание в глазах. – «Ты не доктор Гаше.»

«Иди же назад» – снова приблизиться к словам, снова очутиться в лучах, ощутить в груди боль и увидеть над собой прохожих.

– Ну, теперь до ста лет проживет! Эй, художник от слова худо, выпьешь?

Покачать головой, подняться, сесть, почувствовать головокружение, спросить:

– Что со мной?

Услышать:

– С днем рождения, с того света вернулся!

Не обращать внимания на рассматривание прохожими полотен, быть беспристрастным к возгласам восхищения, ответить на «это гениально»:

– Фигня.

Ответить на «сколько за нее хочешь»:

– Не продается.

Подумать, потом ответить на «подаришь?»:

– Конечно! Всем Вам, берите!

Потом улыбнуться и сказать:

– Спасибо.

Потом встать, потихоньку пойти домой, нет, просто куда-то пойти, вдруг услышать сзади голос прохожей: «постойте», вдруг увидеть её подбежавшую.

– Вот, возьмите, это от нас, нет, не за картины, просто как от поклонников Ваших. Как Ваше имя, где Вы живете, я Вас провожу.

Улыбнуться какому-то новому видению окружающего, какому-то необъяснимому состоянию, лёгкости в душе, сидящим на лавке прохожим, этой женщине.

– Имя?.. Не знаю. Настоящее не знаю.

И пойти теперь уже домой, в пустую квартиру, ближе к Кремлю.

ЧЕРНАЯ ДЫРА

Отпуск в апреле – не то, не сё. Как на перроне, когда проехавшая зима ещё гудит вдалеке, а весна только-только медленно подъезжает и я, стоящий на платформе времени – жду её. А в месте с ней чего-то – счастья?

Отпуск весной – это значит, что следующий будет осенью и ждать придется полтора года.

Время, ах, время! Эта вязкая противная субстанция, словно дёготь, в которой вязнут люди, пытающиеся вырваться, но всё тщетно и чем больше движений, тем сильнее вязнут.

Что мог предоставить мне для апрельского отдыха город мой, вылезающий сонно из зимы и перешедший недавно на летнее недосыпающее время – мокрое выцветшее объявление на уличном рекламном кубе – полёт сквозь звезду.

Почему бы и нет, решил я и нашёл заявленный офис турфирмы.

В офисе за столом сидела полная девушка с гладко причесанными тёмными волосами, заканчивающимися сзади маленьким хвостиком. Она была, не смотря на полноту очень элегантной и симпатичной в своём строгом костюме, и я, как всегда бывает перед красивыми женщинами, даже немного поначалу оробел.

– Здасьте. – выдохнул я.

– Здравствуйте, – поприветствовала она и обожгла меня таким взглядом, что я даже забыл, что хотел сказать.

– Я это… по рекламе, – нашёл я слова с трудом.

– Проходите, – показала она на кресло с другой стороны стола.

Я прошёл и сел.

– Вот… – начал я неуверенно, – Вы от Роскосмоса предлагаете аттракцион – полёт сквозь звезду?

– Сквозь солнце – это уже не модно! – возразила, улыбнувшись, она. – Это старая реклама. Кнопка сезона – полёт сквозь чёрную дыру!

– Дыру? – не понял я.

– Да, – подтвердила она. – Чёрная дыра – это такая область в пространстве и времени, возникающая из-за очень сильного искривления пространства и изменения характера течения времени в стремительно нарастающем гравитационном поле. – словно школьная отличница отрапортовала девушка.

– Сильно! – сказал я восхищённо, всё равно ничего не поняв.

– Научно! – сказала она, – Вот, – протянула рекламку, – новая.

Я, забыв от смущения посмотреть на бумагу, положил её в карман рубахи.

Некоторое время мы молчали. Я – потому что опустил взгляд и осматривал её стол – детальная модель старенького корабля Союз, туристические проспекты, разноцветные рекламные листовки и канцелярские принадлежности. Она молчала, потому что наблюдала за моими наблюдениями.

Я разглядел под кораблём рекламный проспект – снизить лишний вес без проблем! Девушка тоже заметила мой интерес и быстро убрала лист в стол.

– Вы подписываете контракт, где указываете, что не имеете моральных и финансовых претензий в случае непредвиденных обстоятельств. – сказала она и достала из стола бланк контракта.

– Каких? – спросил я про обстоятельства.

Девушка посмотрела мне в глаза так, что я не выдержал, отвел взгляд.

– Ну… в смысле, если не вылечу? – начал оправдываться я за неуместный вопрос.

– Всяко бывает, – ответила она грустно. – Это как русская рулетка. Может вырвешься, а может и нет.

– И это всяко часто бывает? – то ли волноваться по этому поводу, то ли шутить не знал я.

– Молодой человек! – сказала она уже серьёзно. – Статистика – это коммерческая тайна нашей фирмы!

– Понятно… – вздохнул я печально по новому этому делу.

Пока она писала я начал расспрашивать, полагаясь на её осведомленность.

– Скажите, а это страшное тяготение нельзя никак победить?

– Почему же… Можно. – не отрывая взгляда от бумаги, ответила девушка, – Например, свободным падением.

– Невесомостью?

– Ага, – подтвердила она.

Один из её маленьких пухленьких пальчиков на правой руке – средний обрамлял перстень с перламутровым лунным камнем. А отсутствие кольца на безымянном навела меня на счастливую мысль о её женской свободе.

– А эту черную дыру можно сделать искусственно? – я начал лезть со своим любопытством, разглядывая переливы лунного камня.

– Вполне, – ответила она и почему-то усмехнулась, мельком взглянула на меня и снова уткнулась в бумагу. – Для этого надо сжать любую массу до размеров гравитационного радиуса. А потом эта масса сама будет сжиматься к сфере Шварцшильда, испытывая гравитационный коллапс…

– Извините, какого радиуса-сферы? – не понимал я.

– Радиуса гравитационного, при котором масса превращается в черную дыру, – сказала девушка и посмотрела на меня как учитель на плохого ученика также серьёзно. – Например, этот радиус у Земли равен одному сантиметру. А чтобы превратить в черную дыру, например…

– Гору, – предложил я быстро.

– Ну, гору. Пришлось бы её сжать до размера атомного ядра… – объяснила девушка и улыбнулась.

По окну как маленькие метеориты застучали дождевые капли, оставляя разнолучевые кратеры, превращающиеся тут же в марсианские борозды. И вот уже всё окно стало похоже на размазанную газовую поверхность Сатурна.

– А в этой дыре, извините, вообще невозможно существовать? – всё хотел разузнать я побольше.

– Нельзя. – покачала головой девушка. – Там время течет по-другому, медленней. Можно сказать, что там оно вообще не течет.

– Чего же там – вечность? – глупо предположил я.

– Там… как бы Вам объяснить… – задумалась она. – Время объединяется с пространством в одно четырехмерное пространство-время и искривляются в воронку, а в самом центре они распадаются на кванты.

– А… А если ну… теоретически предположить, что там можно быть. – не унимался я. – вылететь от туда вообще никак нельзя?

– Молодой человек! – серьёзно сказала девушка, нахмурив брови. – Оттуда даже свет не вылетает. А сквозь… что, собственно и предлагает наша фирма – можно, используя энергию самой чёрной дыры для ускорения в надсветовую скорость… Ну, если уж ответить на Ваш конкретный вопрос… Существует так называемая вторая космическая скорость…

– Я помню из школы… – вспомнил я термин.

– Ну, вот… Эта скорость, которую надо придать телу, чтобы оно, преодолев тяготение улетело от планеты или звезды. Эта скорость на поверхности тела тем больше, чем больше масса и чем меньше радиус этого тела…. На поверхности Земли она равна…

– Одиннадцать, – выкопал я из школьных пыльных чуланов памяти цифру.

Девушка улыбнулась и кивнула головой.

– Одиннадцать километров в секунду, – сказала она. – А на поверхности звезды, например, будет тысяч в тридцать раз больше, чем на поверхности Земли и сравняется со скоростью света.

– И звезда станет невидимой! – блеснул я интуицией.

– И звезда станет невидимой, – согласилась она и продолжила заполнять бланк.

Чуть осмотрев офис, я только сейчас заметил, что на стене за мной красовались портреты двух мужчин с каллиграфическими надписями под ними: П. Лаплас и Дж. Мичелл.

– Лаплас и Мичелл, – прочитал я вслух, ничего про них не зная. – Почему же тела под действием силы тяготения не сжимаются? – продолжил я донимать девушку, потому что молчать было неловко.

– Потому что им препятствуют силы внутреннего давления, – быстро ответила девушка, как ждала. – На планетах это силы давления, упругости и натяжения. А в звёздах давление горячего газа, которое стремиться расширить их, – ответила она и оторвала взгляд от бумаги.

– Здорово! – сказал я.

– Здорово! – сказала она, улыбнувшись, и добавила. – Черные дыры, в своё время предсказанные общей теорией относительности – огромный источник энергии для человечества! – отчеканила, разве что не козырнула.

А я козырнул:

– Есть!

Мы посмеялись вместе и эти её глаза, какие глаза! Она смотрела на меня, нет в меня, в самое, как раньше говорили – сердце, и я не мог уже отвести своих глаз от неё.

– Вы… возвращайтесь… Там, – она уже почему-то смутилась, слегка покраснев и показала на карман моей рубахи. – Телефон! Меня зовут Мая. Так, на всякий…

– Хорошо, – почему-то уверенно сказал я. – Я вернусь!..

Через волнительную неделю сборов я уже сидел в корабле и нервничая, как на вулкане, слушал монолог постоянно улыбающегося в небольшую бородку пилота:

– Двигатель у моего корабля основан на эффекте гравитационных волн. Так сказать, использую энергию черной дыры.

– Я знаю, – сказал ему я, вспомнив лекцию Маи.

Но улыбчивый пилот готов был рассказать всё на свете:

– А знаешь универсальную теорию, объясняющую практически всё во вселенной – это теория струн? Она объединяет гравитационные и квантово – механические взаимодействия!

Я, дилетант в науке ничего не знал про это.

– Вакуум или пустота, в понимании метафизическом, где почивает Творец… помнишь? И в шестой день… – весело пропел пилот басом и тут же остановился. – Ладно… Так вот вакуум – это состояние пространства, в котором всё время возникают и тут же аннигилируются частицы с античастицами. Эдакие качания…

Корабль внезапно тряхнуло, вероятно, как понял я, задели чью-то большую силу притяжения. И знания мои разрозненные встряхнуло и уложило аккуратно в свои ячейки, будто вся полученная информация, как песчинки в решете подлетели и просеялись на плоскость моего понимания, отсеяв лишнее. И на этой плоскости было выложено слово – Абсолют. Я почему-то радостно представил себе, что всё во вселенной подчинено одной силе и одному закону и спросил умного пилота:

– Как Вы думаете – абсолютный Разум – это тяготение?

– Бог? – удивился пилот моему вопросу. – По логике – да.

– А Бог поддается логике?

– Наверняка… – задумался пилот. – Потому что тяготение действует на всё – на материю, на свет, на время. И в чёрных дырах огромное тяготение. Можно сказать, что тяготение порождает чёрную дыру.

– Поэтому в чёрных дырах живет… – чудесно открыл я, не зная как назвать.

– А вот это ты и проверишь, кто там живёт и познакомишься с Ним, – засмеялся пилот.

Корабль опять тряхнуло.

– Эргосфера! – радостно поведал пилот. – Три гравитационных радиуса. Чуть качнёт, то или упадем в дыру или вылетим в космос. Так что дальше приблизиться не можем. Иначе, она сожрёт нас. А при падении в дыру корабль будет падать к сингулярности и приливные силы разорвут его вместе с… нами… Залезай в челнок и дуй вперёд… – махнул он рукой. – А мы, несколько раз облетим вокруг дыры и будем ждать на противоположной стороне. Окейно?

– А я вылечу?! – меня объяла паника и сердце забилось сильнее от предвкушения неизвестного.

Пилот посмотрел на меня презрительно, улыбнулся, сказал загадочно:

– Все что может протухнуть – протухнет…

Челнок был очень узкий, неудобный с жёсткими креслом. И я читал на мониторе текст автопилота, разбавленный мелодией древних добрых Modern Talking – You re my Heart, You re my Soul…

Темнота, сначала красовавшаяся впереди, постепенно накрыла всё вокруг и стала из чёрной тёмно красной. Я почувствовал в теле дискомфорт, как будто оно стало тяжелее и неповоротливее. Монитор пропел Cherry Cherry Lady и показал таймер отсчёта к включению сверхсветового прыжка вместе со звуковыми сигналами – 10…9…8…7…

Я закрыл глаза – страшно стало, да и чего увидишь!

Раздался длинный звонок и смолк, только намного тише всё играла музыка…

Я открыл глаза и обнаружил себя сидящим на полу у стены.

В красной полутьме, словно в плёночной фотолаборатории и, как мне показалось, с красными стенами комнате на широком угловом диване лежал на спине Человек лет сорока с очень короткой стрижкой в спортивном костюме и кроссовках. Он смотрел огромный телевизор, висящий на стене, где – я перевёл взгляд на телевизор – на серебристом фоне пели Томас Андерс и Дитер Болен. Сразу же появилась реклама и мужчина начал нервно нажимать на пульт в руке, переключая каналы, где менялись обычные мне земные каналы – Спорт, Вести, Пятый… Наконец Он остановился на Первом канале, где шла программа Время.

Я поздоровался:

– Здрасьте!

Человек, не смотря в мою сторону, ответил:

– Ага! Вот – опять пропустил начало программы. Никак не поймаю. Вечно ровно никак не удаётся включить – на одну-две сотые секунды, а опоздаю.

– Да? – удивился я и сказал:

– Как в бобслее – сотые секунды.

– В бобслее? – Он взглянул на меня и мне показалось, что Его глаза светятся, – в бобслее время всегда движется параллельно с болидом, а здесь – не пойми как, как пьяное… А Вы – от Роскосмоса?

– Да, – удивился я Его осведомлённости.

– Ясно. Тут уже были ребята. Добрались и досюда. Совсем покоя не стало. А что дальше будет? – он посмотрел на меня снова. – Космическая экспансия людей! Ну, Сам захотел, теперь чего же… Присаживайтесь. – указал на диван.

Я встал с пола и, подошедши, сел на угол дивана.

На экране мелькали лица земных новостей – политики, военные, простые люди…

– Ох! – вздохнул Он. – как медленно на Земле меняется мода. Каждая эпоха рисует Меня согласно своим представлениям и своей моде. В этом, собственно, беда людей. Отсюда и бесящие меня религиозные войны карикатурные… Эти крестоносцы – отморозки, эта инквизиция, этот…

– Раскол, – нашёлся я.

– Что, мне это нужно?! – вспылил Он. – Я уже не говорю о сектах… Белое братство, Муны всякие, Аумы… Фу! – поморщился Он. – Прикрываются Моими именами и воюют за территории на Земле, не ведая, что вся эта материя – Моя!

– Наверно выход – общая религия? – предложил я, что-то слыша об этом.

– Нет! – категорично отверг Человек, – Корни религий слишком сильно вросли в культуру народов. Ох, устал от людской глупости!

По телевизору начали передавать прогноз погоды. Девушка в красном платье рассказывала, жестикулируя на фоне виртуальной карты.

– Не умеют еще… – Человек кивнул на экран.

– Чего? – не понял я.

– Не умеют погодой управлять. В космос как далеко летаете, а на своей Земле никак порядок не наведете. Вон вам и расстояние от солнца оптимальное и Юпитер на защите от астероидов – тепличные условия, живи – не хочу…

– А-а… – почему-то согласился я.

– А так просто – просто верить и можно сдвинуть горы.

– Одной веры мало, – начал я умничать.

– Это мало? – Человек, показал в руке зёрнышко, – Горчичное зерно! – и бросил его в экран.

На экране ведущая остановила монолог, засуетилась и пролепетала:

– Извините… Только что сообщили о резком изменении погоды в районе Бермудских островов. Ураган, надвигающийся на восточное побережье Соединенных Штатов, внезапно исчез.

– О! – Человек кликнул пультом, – А Вы говорите. – Э-э… Чай, кофе? – спросил Он внезапно.