Текст книги "Сказки уличного фонаря (СИ)"

Автор книги: Павел Лаптев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Сон велосипеда

В одну из холодных ночей, валяющемуся на чердаке старому велосипеду приснился сон. Будто он горный велосипед мчится вверх и вниз по петляющей тропе, вдоль летящих назад сосен под сиреневым небом, один без седока экстремала.

– Вау! Вау! – радовался велосипед, наворачивая педали и звеня сигналом, и гнал и гнал и гнал. И чувствовал всей своей новой карбоновой рамой, что веселится с ним весь окружающий мир и приветствует. Шумят, играя с ветром деревья, ласкает солнце. И море. Да, велосипед поднялся на высокий горный склон и увидел море. Огромная пурпурная волнующаяся гладь так впечатлила его, что он долго стоял, покачиваемый ветром в оцепенении и блаженстве, созерцая невиданное величие и красоту. И там, внизу свободную и лёгкую, летающую по волнам, он заметил доску для сёрфинга.

Разогнавшись, он влетел к ней в воду и поехал, поехал по глади водной, словно это твердь. И доска рядом томно и радостно колыхалась. Они плыли, плыли, плыли. И солнечной радости не было предела. Но, проснулся велосипед – вечный грязный чердак.

А в наступивший день сносили старый дом и велосипед сдали в металлолом. Его сжали прессом вместе с другими горемычными железяками и бросили в печь на переплавку.

Он закрыл, какие были глаза, и приготовился уйти в небытие. Но перед взором вспыхнул огонь, объял собой, взял в себя и понёс, понёс куда-то мягко и легко. Наполнил силой, вдохнул новую жизнь и – угас, оставив остывать.

Старый велосипед умер, чтобы возродиться вновь. Он открыл глаза и увидел себя – в море. Да, да! Он чудесная белокрылая яхта. Ах! Рядом доска для сёрфинга, будто знакомая давно зовёт, зовёт по волнам навстречу радости и счастью!

Сны сбываются. А у тебя?

Сварка

Летом в городском выксунском парке рабочие прокладывали трубопровод. Гремел эхом между соснами сварочный аппарат. Сварщик, спрятавший лицо за чёрную маску, облачённый в промасляную робу колдовал над плазмой электродной дуги, разбрасывая по траве и деревьям красные искры. И несколько рабочих, стоявших подле, благоговейно закрыв от сварочного зарева глаза, не заметили маленького мальчика, наблюдавшего всё это действо и невзначай схватившего в траве кривой обрезок трубы.

– Ай! Дракон кусается! – обратил на себя криком мальчик, потому что труба, ещё не остывшая обожгла ему руку.

– Ай! Ой! – кричали рабочие вслед убегающему мальчику, который рёвел и дул на больные пальцы.

И через час он, неся торжественно перед собой перевязанную руку, другой ведя свою мать, пришёл снова в парк на это место.

– Да, – подтвердили матери закончившие работать рабочие. – Мы не заметили, как он схватил его.

Мать подошла к обрезку, уже давно холодному и сказала:

– Ты зачем укусил моего сына? А? – и пнула трубу ногой.

Та звякнула о камень, перевернулась и подняла облако пыли.

– Вот, – сказала мать. – Ещё и сердится этот дракон.

– Ругается, – подтвердил испуганный мальчик.

– Говори же! – мать футбольнула железяку далеко в кусты и сама пошла за ней. И с минуту оттуда не выходила. А вышла радостная, держа двумя пальцами обрезок.

– Всё, – сказала она сыну. – Он больше не кусается, потрогай.

– Почему? – мальчик робко дотронулся до обрезка.

– Потому, что он кусает только неслухов, которые вовремя не хотят ложиться спать и не любят каши.

– А я буду любить! – воскликнул малыш.

– Я и сказала это дракону. Мы его отдадим дядям, а сами пойдём домой хорошими и послушными.

И они ушли из парка.

Сварщик долго рассматривал обрезок трубы и сказал серьёзно рабочим:

– Надо же, то-то я часто обжигаюсь при сварке. Дурные привычки. Всё, мужики, бросаю пьянствовать. Авось, и вправду поможет?

Птица и мышь

Как-то в одном учреждении завелись мыши. Откуда они взялись? Вероятно, из грязи, пыли и мусора. Уф, всюду мыши, грызущие компьютеры, провода и даже компьютерных мышей! Они настолько осмелели, что стали шнырять по кабинетам и коридорам белым днём. Противно? А, наверно, сами они себе не противны. Более того, может они не любят нас, людей?

Ну вот, завелись они, и спасения от них не было, везде оставляли свои коварные челюсти, чтобы утолить ненасытный свой голод. И директор фирмы вызвал санитарную помощь. И помощь в лице нескольких женщин в серых халатах насыпала по углам пропитанные ядом пшеничные зёрна.

Правда, мышей стали замечать всё реже и реже, да и аппаратура перестала быть их пищей.

Вот в один из выходных дней в открытое окно залетела синица. Она сразу обнаружила в одном углу зёрна и тут же на радостях склевала их все.

Наевшись, с полным животом, она прошлась пешком по пустому коридору и вдруг увидела под тумбочкой мышь.

Мышь, лёжа на спине и, постанывая, молвила синице:

– Ну, ладно, я-то заслуженно отравлена за то, что родилась мышью. Вот лежу и умираю. А ты? Из-за жадности своей, совершенно случайно попалась в нечаянные сети смерти.

– Что? – сначала не поняла синица истину слов мыши. – Так зёрна отравлены?

– Конечно! – через силу засмеялась мышь. – Мы все поздно это поняли.

– Вах! – заморгала синица, осматривая себя, – Я и правда, бледнею.

– Да? – удивилась мышь, рассматривая синицу.

– Да, и тошнит вроде уже, – стонала и тряслась синица, – А почему ты сказала, что отравлена заслуженно?

– Так есть, так устроено, – ответила печально мышь. – Рождение определяет дальнейшую судьбу. А судьба мышей – погибнуть от мора или мышеловки. Или – кота.

– Ты права, – заплакала синица. – Я, рожденная для полёта, для романтики, для жизни умираю от мышиного яда. Вах! Мне всё хуже и хуже. Я не хочу умирать!

– А я принимаю смерть спокойно, – вздохнула мышь. – Потому что так должно быть.

Синица пошатываясь прошлась взад-вперёд, даже пробежалась немного и сказала:

– Вах! Похоже, кружится голова. Полечу быстрей к своим, пока есть силы. Прощай!

С этими словами она взлетела, перевернулась в воздухе, врезалась в стену и выпорхнула в окно. Закрыв глаза и приготовившись умереть, она потеряла равновесие и упала на цветочную клумбу, где спал в тени анютиных глазок кот. Он тут же проснулся от шума, набросился на синицу и съел её.

А мышь и ныне жива, потому что отрава оказалась старой и потерявшей свою силу.

Мобильник

– Беда! Беда! – кричала выгуливающая в сквере большую собаку сударыня в розовом.

– Что случилось? – спрашивали некоторые прохожие.

А сударыня охала, ахала и ничего толком рассказать не могла, только тараторила:

– Телефон! Телефон! – и показывала на собаку пальцем.

Но, уже успокоясь, она выдала фразу:

– Буча проглотил мобильник.

Ах, Буча! Чёрные добрые глаза, сопливый нос и длинный язык на большой собачьей морде. Сама радость, виляющая хвостом.

Па-ра-ри-ра-рам! – заиграла глухая мелодия из Бучи в животе. Па-ра-ри-ра-рам!

– Ах! – снова ахнула женщина. – Мне должен позвонить человек. Это моя последняя надежда на счастье.

И стала руками надавливать на живот своей собаке – вверх-вниз-вверх-вниз.

– Ало, – ответил в животе мужской голос.

– Ало! – радостно ответила сударыня.

– Дорогая, Вас плохо слышно, – озадаченно послышалось из собачьего нутра.

– А… Это… – металась сударыня. – Это такая плохая сотовая связь.

– Плохая? – спросил собачий живот. – На ужин я жду Вас в кафе на… – оборвалась фраза, потому что собака залаяла на пробегающую кошку.

– Фу, Буча! Фу! Тихо! – почти рыдала сударыня. – Ах! Ничего не слышно.

Но Буча, не слушаясь, с лаем понёсся за кошкой, волоча по траве поводок.

Его еле удалось поймать хозяйке. И всё потому, что кошка, наконец, забралась на дерево, а Буча взялся сию вертикаль облаивать.

Ах, несчастная кошка, несчастная собака, несчастная хозяйка! Беда на беде!

– Да уж, – возмущался чуть погодя врач-ветеринар в лечебнице. – Как же ему удалось съесть телефон?

А уже успокоившаяся сударыня рассказывала:

– Да как? Играл, играл возле меня. А в руке мобильник. Выхватил, да и сглотнул.

– Да уж, – соглашался врач, ощупывая Бучу. – Ну, из этой беды есть несколько выходов. Точнее, уже и того меньше. Потому что мобильник поплыл вперёд. Буль-буль.

– Блим, блим! – почти тут же прорвалось из Бучи.

– Ах! – опять забеспокоилась сударыня и часто заморгала. – Это СМС! Он пишет о любви. Он всегда пишет только о любви. Доставайте! Доставайте!

– Вот я и говорю, – сказал спокойно ветеринар. – Надо резать.

– Резать? – испугалась сударыня.

– А как же? – удивился врач её удивлению. – Назад пути нет. До конца, гых, – кашлянул он, – не дойдёт, застрянет. Правда, можно дать очень сильное слабительное. Но тогда ваш любимый телефон уже нельзя будет починить. Ну, так что? – спросил он сударыню.

Буча смотрел то на врача, то на хозяйку, высунув язык и часто дыша от жары. Что он чувствовал при этом и понимал ли разговор, мы никогда не узнаем.

– Помилуйте, мадам, – сказал нетерпеливо ветеринар. – Что вы печётесь о собаке? Это тварь бессловесная. Поверьте мне, как врачу, что у неё нет даже души.

– Да, – заплакала сударыня. – Но душа есть у меня!

Она погладила собаку, потрепала за слюнявую морду и сказала:

– Буча, Буча, какое вкусное слабительное тебе даст дядя, мняка!

Так закончилась история сломанным мобильником, в котором навсегда потерялась телефонная книга сударыни.

Но доброта в ущерб себе возвращается стократно. Друг сударыни отыскал вскоре свою подругу. Я видел их гуляющих втроём в парке: сударыня, молодой человек и непутёвый Буча, пытающийся проглотить его коммуникатор.

Копейка

Всё началось в одном кармане месте с хлебной крошкой, пшеничным колоском и бесполезной копейкой, на которую ничего нельзя было купить. В темноте, пахнущей всеми запахами мира.

Колосок и крошка всё время спорили, что есть счастье.

– Счастье – когда ты один одинёшенек, – хрустела крошка. – Делай себе, что хочешь. Свобода!

– А мы же счастливы, что рядом друг с другом, – шелестели зёрна в колоске. – Плечом к плечу всегда за себя постоим.

– Вы друг другу мешаете, – спорила крошка.

– Нет же, – отвечали зёрна. – Мы дополняем друг друга и составляем одно твёрдое целое.

Так, слушая эти разговоры копейка, нечаянно из дырки в кармане вынырнула на свет.

И оказалась… снова в темноте, в сумке с пустыми бутылками, кисло пропахнувшей пивом. Бутылки постукивали друг о друга, издавая чудесный мелодичный перезвон.

Копейка тоже в такт качающейся сумке стала ударяться о бутылки, внеся собой разнообразие в эту музыку.

– Разрешите погостить, – попросилась она.

– А мы все гости на этом свете, – звякали бутылки. – Все гости, гости, гости…

– Какая хорошая музыка! – нравилась копейке мелодия.

– Только вместе можно издавать мелодию, – брякали бутылки, – Только вместе, вместе, вместе…

– И вы счастливы? – стукалась о бутылки копейка.

– Счастье – это когда все с соборе, в соборе, в соборе…

А копейка даже залетела в бутылку, плюхнулась в пивную каплю, помылась в ней и выплыла наружу. Но вот сумку перевернули и копейка вместе со звоном бутылок выпала на стол, а потом покатилась и упала на пол. Блим! Блим! Несколько раз она подпрыгнула, звеня о кафельную плитку, и закатилась под шкаф. Но, пролежав там не долго, ощутив прикосновение мягкой кошачьей лапы, испытав щекотливое скольжение по полу, полёт, ещё лапу, ещё полёт, удар о стену и – очутилась в человеческих руках, которые вскоре совсем не больно пробили в ней отверстие и повесили на верёвку.

– Опля-ля! – лязгнули на шее у красавицы другие копейки, приветствуя гостью.

– Опля! – поздоровалась вновь прибывшая.

– Будь как дома, – звенели копейки, – Мы все вместе такие красивые, такие звонкие и молодые! – радовались они.

– А как на нас любуются люди, – удивлялась наша копейка. – Ах, как трогательно! Как приятно!

Так закончилось скитание одинокой никому не нужной копейки, на которую нечего было купить. Теперь она была очень счастлива вместе с другими монетками в ожерелье, потому что была нужна для красоты.

Картина и панель

Как-то одним ранним утром, когда висящая на стене большая картина в золотистой оправе проснулась, поморгав окнами нарисованных домов Петербурга, потянувшись парусами невских галер, и обнаружила на противоположной стене комнаты плазменную панель. В комнату зашли люди и включили её, и картина впервые в жизни увидела меняющиеся и движущиеся картинки.

Картина удивилась, колыхнув голубыми волнами, и вежливо просипела своим хриплым голосом растрескавшейся краски осматривающему комнату гостю:

– Здравствуй, как тебя зовут?

Панель вздрогнула, не ожидая вопроса, и объёмно пропела:

– Панель плазменная. Последнее поколение.

Картина блеснула петропавловским шпилем и ответила:

– Последнего ничего не бывает. Всё, что с краю времени, всегда становится в начале.

Плазменная панель обиделась и, сравнивая себя с картиной, на которой было лишь одно изображение, начала гордиться собой и похваляться:

– Вот ты висишь здесь много лет…

– Веков, – поправила картина.

– Ты висишь много веков с одной и той же картинкой, а я за минуту меняю сотни изображений.

Мудрая картина хотела возразить панели, что большую часть времени та выключена и кроме чёрного прямоугольника ничего не показывает, но не стала, потому как была мудрая и знала себе цену, во много раз превышающую стоимость панели.

Молодость, о которой хвалилась панель, совсем не была преимуществом. Поскольку, время лишь увеличивает стоимость произведения искусства, в отличие от электронных приборов.

– Мой внутренний мир богаче, чем твой, – хвалилась панель своим устройством. Что потрескавшиеся краски в сравнении с моими инновационными микросхемами!

Картина молчала, не получая ответов от неё, панель успокоилась и как-то скучая чёрным экраном, попросила её:

– А расскажи, что здесь было много веков?

И добрая картина, погрузившись в воспоминания, ответила:

Всё сменилось в этой комнате много раз – обои, краски, паркет. На твоём месте когда-то висело чучело какого-то зверя, но и оно исчезло; часы, что тикали много лет, сломались; людей, что ходили по этим полам, уже нет.

– И ничего нет более вечного в этой комнате? – испугалась панель.

– Есть, – ответила мудрая картина.

– Ты?

– Нет, – сказала картина и посмотрела в окно разводным мостом. – Вот, что более вечно в этой комнате – вид за окном.

– Да, ладно! – засмеялась панель. – Где же здесь вечное? Времена года меняют эту картину: солнце, облака, дождь, падающие листья, снег…

– Вечное – не значит неизменное, – возразила панель. – Скорее, мир за окном боле вечен в этой комнате, потому что когда-нибудь и дома этого не будет, а мир за окном ещё будет очень долго.

Однажды хозяева сфотографировали картину цифровой камерой. И в этот день она пропала со своего долгого места – её продали в другой дом, где у неё началась новая жизнь. А на её месте появилась её бумажная копия.

– Вон она вечность – догадалась скучающая панель. – Это когда ты продолжаешься в своих копиях и очень обрадовалась, зная, что на заводе плазменных панелей таких, как она – тысячи.

Зажигалка и спички

Они встретились в одной пепельнице, когда рядом со спичками поставили прозрачную зажигалку. Спички пошушукались в коробке и стали соседке льстить.

– Какая ты красивая! – восхищались они хором. – Плавные формы пластмассы, прозрачный корпус. И пламя можно регулировать. Само совершенство!

– Что вы! – краснела солнечными бликами зажигалка. – Сложное устройство моё – это недостаток. Идеал – это простота. Изящный брусок с коричневой головкой силитры – что может быть лучше?

– О, нет, нет, – отвечала печально одна самая толстая и кривая спичка, – Одноразовый век наш не долог. Несколько мгновений и – пепел. А ты заряжаешься вновь и вновь.

– Ха! – иронично ответила зажигалка. – И я одноразовая. Меня нельзя зарядить.

– Ну, всё равно, – поддержали кривую все спички. – Зато одной зарядки хватает на целый час гордого пламени. Зажгись, покажи себя во всей славе, вознеси радужное пламя в небесные сферы, о, великая зажигалка!

И зажигалка щёлкнула кремнием и засветила огнём.

– Ах! – пели спички и радовались угасанию конкурентки. – Нет ничего более совершенного на этой кухне, как эта величественная статуя свободы с факелом в руках.

Зажигалка молчала, томно слушая спичечные комплименты и горела, горела, пока не кончился газ и погасло пламя.

В последние мгновения она шикнула, фукнула и повалилась бездыханно, но угасающий язык огня задел спичечные головки. Они вспыхнули фейерверком и сгорели вместе с коробкой дотла.

После увидевшие самовозгорание в пепельнице люди вряд ли удивились такому чуду. В века научного прогресса человек перестал удивляться. Да ещё и переделал нашу зажигалку в многоразовую. Теперь она уже не поддаётся на лесть и не гордится собой, сберегая свой газ, словно душу.

Автомобиль

Один автомобиль попал в аварию. Технически исправный по вине водителя, совершенно без своего желания он повредил кузов. Водитель остался цел и невредим.

Разбитый испуганный автомобиль на эвакуаторе отвезли в автосервис.

– Как не справедливо, – рассуждал он покарёженным бампером в мастерской. – Я пострадал из-за человека. Радуешься жизни, строишь планы, а тут – раз и всё летит под бампер. Ладно бы сломался сам, пусть бы кончился бензин, если бы даже дорога была плохая, но нет же – лишь из-за нерадивого шофёра угодил в дерево.

– Так устроено, – внёс своё слово слушающий рассуждения автомобиля подъёмник, который видел много машин, – что кто-то был первым, а кто-то станет вторым. Первый был творцом – это человек. А ты есть его творение. И ты вынужден жить по его чертежам и его воле.

– А если я хочу быть один и не от кого не зависеть? – возмутился автомобиль.

– Участь такая, – поднялся и опустился мудрый подъёмник.

– Какая участь? – не понял автомобиль.

Подъёмник нервно заёрзал вверх-вниз и сказал:

– Участь творения зависеть от творца. Так устроен мир. Ты не сможет быть один.

– Но я не хочу этого! – подпрыгнул на колёсах автомобиль. – Неужели нет выхода из этой несправедливости?

Подъёмник долго ничего не отвечал, без движения размышляя, потом дёрнулся и быстро заёрзал:

– Попробуй спуститься в заброшенную шахту под горой за городом. Там на самой глубине ты будешь совсем один, ни с кем не встречаясь.

И когда автомобиль восстановили он, не дожидаясь хозяина своего, ночью сбежал из мастерской. Нашедши шахту и спустившись туда, он пробыл долгое время в темноте. Автомобилю стало настолько страшно без света, что он вернулся в мастерскую к подъёмнику.

– Ну, что ж, – зевнул разбуженный подъёмник. – Попробуй заехать на крышу высокого небоскрёба. Там много света и город будет виден, как на экране навигатора.

Автомобиль поднялся на грузовом лифте на крышу небоскрёба, где казалось солнце можно достать багажником, и спрятался в углу.

Поначалу он наслаждался светом и теплом, но вот стал выгорать и блекнуть на жаре. И, в добавок, птицы досаждали и строили гнёзда и постоянный городской шум, не дающий сосредоточится на мыслях заставили автомобиль вернуться снова в мастерскую.

– Так, так, – медленно опустился подъёмник, – Творение не больше своего творца. Больше я тебе предложить ничего не могу. Ищи себе место в жизни сам.

И обиженный автомобиль снова уехал из мастерской, колеся по городским улицам, катаясь по парку, трясясь по бездорожью за городом, пока у него не закончился бензин и он встал.

– Ах, пых, – выхлопнул автомобиль и осмотрелся. Вокруг двигалось множество разных машин. – Пых, пх! – уже просил он помощи, но никто не отзывался.

Так и остался автомобиль у обочины дороги под ливнем, вздрагивая от грозовых раскатов, жалея о тёплом гараже и полном баке бензина, пока в него не ударила молния. Он вспыхнул и весь выгорел.

Чуть позже дорожная инспекция нашла его хозяина, человека, который нисколько не был растроен сей трагедией. На страховку он купит новый автомобиль.

Отражения

Молодая водомерка резво отталкивалась от играющего солнечными бликами зеркала пруда. Как грациозно широко расставленными лапами скользить по волнам, вмиг оказываясь то здесь, то там, перепрыгивать через ветки и листья и ловить на ходу передними лапами насекомых.

Но чей-то голос заставил водомерку остановиться.

– Как прекрасно твоё отражение в воде! – сказала торчащая из воды голова карася.

– Вы мне? – спросила вежливая водомерка.

– Да, – сказал карась. – Мир оказывается совсем не такой, как снизу.

– Лучше? – заинтересовалась любопытная водомерка.

– И больше, – ответил карась. – И ярче и цветней.

– Это прелестно, – воскликнула водомерка, – что я здесь живу на поверхности!

– О, да, – сказал сухо карась. – Я тебе завидую, – он набрал в рот воды и выпустил струю. – Но я не могу сюда попасть.

– Да? – стало неловко водомерке. – Наверно, каждому существу своё место. А я, например, не могу попасть под воду. Что с того?

– Это правильно, – обрадовался карась. – Наш мир есть мир отражения. Он отражается на глади пруда и в окнах того дома, – карась кивнул на дом возле пруда. – Фотограф клеит его миг на матрицу, художник трогает им холст. – Ты отражаешься в моих глазах, я отражаюсь в тебе.

– Но, все по-разному отражают мир, – догадалась смышленая водомерка. – Я, например, никогда не видела, что там под водой.

– Правильно, – согласился карась. – Ты никогда не видела рыб. Для кого-то окружающее есть наслаждение для глаз, а для другого невыносимая мука, мука… – карась задумался, – голода.

И с последним словом он, уже не в силах совладать с голодом, стремительно подплыл к водомерке и съел её. И, когда дожёвывал добычу, притаившийся в водорослях ротан, слышащий беседу карася с водомеркой, подплыл тихонько к карасю и слопал его.

Проглотив свою жертву, довольный ротан поплыл вглубь пруда спать, повторяя:

– Ты отражаешься во мне, я отражаюсь в тебе… Мы отражаемся в них, они отражаются в нас.

Но тут ему встретился червяк и ротан, не долго думая, решил его съесть на десерт. Сомкнув рот с червяком, он почувствовал резкую боль в верхней губе. Неведомая сила подняла его из воды, он перевернулся несколько раз в воздухе и очутился в человеческой руке, которая бережно вытащила из губы крючок с полуживым червяком и бросила изо всех сил вырывающуюся рыбу в стеклянную банку с водой.

Тут же ротан услышал смех и обнаружил за стеклом банки пушистого серого кота.

– Вот и первый, – облизался кот за спиной рыбака.

– Кто первый? – испуганно пролепетал больной губой ротан.

– Ты первый мой завтрак, – почему-то понял немую рыбу кот и замахнулся, чтобы опрокинуть банку.

– Я не завтрак. Я, я, – испуганно метался ротан. – Я твоё отражение.

Кот несколько раз обошёл вокруг посуды и спросил:

– Как это?

– А так, – шлёпал губами ротан. – Я отражаюсь в тебе, как еда. Ты так меня видишь. На самом деле я – личность!

– Гм, – удивился кот. – А тот, кого ты ел, тоже были личностями?

Ротан остановился, задумался.

– Да, скорее всего, да, – согласился он.

– Гым, – тогда если все будут личностями, не будет еды и мир погибнет.

Ротану нечего было ответить коту, который уже качнул банку, чтобы выплеснуть рыбу. Тут рыбак обнаружил кота и прогнал прохвоста.

Но ротана всё равно съели – люди. Потому что за повседневными заботами давно перестали различать реальный мир и тот, который отражается у них в голове.