Текст книги "Сказки уличного фонаря (СИ)"

Автор книги: Павел Лаптев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

КАМЕНЬ

– Кто разложил на подоконнике портянки, а? Тут что баня вам или солдатская столовая? – кивнул усатый капитан на сохнущее на подоконнике бельё.

Солдаты из автороты в бывшем храме Иоанна Предтечи, превращённом в столовую, кто с ложкой овсянки в руках, кто с набитым кашей ртом, рассмеялись на эти слова дружно.

– Да, чистые они, ужотко постирал! – весело крикнул молодой солдатик.

– Чистые – не чистые, а в столовой нечего бельё раскладывать! Ну-ка, убрать! – грозно приказал капитан.

Молодой солдат быстро дожевал, давясь кашу, встал и убрал с подоконника портянки, рассовал их в карманы штанов.

– Ох, если бы столовая, если бы баня, – мечтательно сказал старый солдат Тимофеич.

– Как? – не понял капитан.

– А всё в этой жизни, товарищ капитан, временно. Вот война была, да два года уж нет. Да и здесь столовая временно, – ответил старый солдат, и добавил, – Всё вернётся на круги своя.

Капитан покашлял в кулак, разгладил усы, оглядел фрески на стенах.

– Что ты имеешь в виду? – спросил он, – Что вернётся?

Тимофеич ничего не ответил и продолжил есть кашу.

Снова начали подниматься эхом под купол стуки алюминиевых ложек, чашек, чавканье.

Капитан уже забыл, зачем зашёл к солдатам, повернулся было уйти, но потом вспомнил:

– С вашими портянками этими временными всё забыл, зачем пришёл! – сказал нахмурясь. – Вот вы едите здесь и не знаете ничего, – обратился ко всем загадочно.

Наступила тишина.

– Да вы ешьте, ешьте, – немного смутился тишине капитан. – Я с одним делом пришёл. А дело-то в том, что под вами… – показал пальцем вниз.

– Ад? – тут же нашёлся молоденький солдатик.

Капитан опять погладил усы, насупился и сказал:

– Ад-то ежели и есть, то ниже находится, а между ним и вами – склеп!

– Склеп, склеп, – зашушукали бойцы.

– Это мне дед тутошний из домов местных рассказал, – сказал капитан. – Что бывших господ Баташовых хоронили здесь под церковью.

Зашумели бойцы, обсуждать стали меж собой. А кто-то громко сказал:

– То-то я видел, как ребятишки черепом футбол гоняли!

И снова тишина воцарилась в храме.

– Эх-а, вот не знали, и спокойней было-б, – жевал кашу пожилой солдат Тимофеич, – а таперича и думай тут про ентот клеп.

Капитан сильно закашлял.

– Не знали – это ничего не значит, – еле выговорил он. И уже отдышавшись, тихим голосом, словно боясь, что его услышат за стенами, а может и под полом, сказал. – В общем, надо нам куда-то припасы складывать, картошку-моркошку, а там, я заглянул, как раз подходящее место, не жарко. Так что, пока не приказываю, а прошу: кто полезет склеп очищать? Каждому по сто пятьдесят и день отдыха.

– Ужо пузо набили! – кто-то крикнул.

– Ничего, сто пятьдесят не пуд, – ответил капитан.

– Чего по сто пятьдесят, по стакану уж! – крикнули.

– Я что винзавод, что-ли? Литровину первача ставлю, сами разберётесь. Ну, кто смелый?

– Я! – выпалил молодой солдат.

– Я! И я полезу, – согласились несколько бойцов.

– Надо сейчас, пока не доели, – намекнули на выпивку.

– На сиденье в грузовике возьмите, – радостно сказал капитан, – как позавтракаете, я жду всех на воле.

Капитан ушёл, молодой солдатик убежал к машине, а все бойцы стали молча, стараясь не греметь посудой доедать свой завтрак, как будто прислушиваясь к тому, что в подполе творится. Но постепенно скрежет ложек, стук об пол кривых скамеек и разговоры стали громче.

– Я, вот как думаю-сь, – громко сказал Тимофеич, – что у товарищча капитана есть другая причина вытащить этих баринов.

– Какая? – спросил его прибежавший и уже разливающий в стаканы молодой.

Пожилой солдат помолчал немного, настраивая внимание бойцов, и ещё громче сказал:

– Брильянты!

– Бриллианты, бриллианты, – заговорили за всеми столами.

– Вот так, – сказал Тимофеич, дожёвывая кусок хлеба и отправляя в рот последнюю ложку каши. – В один час погибнет всё богатство земное.

Все солдты притихли, перестали жевать и греметь посудой, прислушиваясь к странным словам старого солдата. Но он только спокойно отёр куском хлеба чашку и отправил его в рот.

– Чего? – вдруг спросил молодой солдат за всех.

– А? – очнулся от миски Тимофеич. – А! – как вспомнил. – Я говорю, придёт время, когда един Ангель возьмёт камень, подобный большему жернову, и повергнет в море, – Тимофеич бросил ложку в кашу. – Вот также будет повержен великий град Вавилон. Вот. Со всем его златом, жемчугом и драгоценными каменями…

Вскоре подогнали к правой стене храма к склепу грузовик и несколько солдат зашли туда внутрь.

Дюжина детей выбежала на перемену из соседней школы номер пять и увидели копошение возле храма.

– Шкелет оттуда вылезет? – боязливо спросила второклассница Рима у старших детей.

– Ага, вылезет и съест тебя, – отвечали ей дети.

А Вовка-дурак, как услышал о скелете, начал его изображать под детский хохот, поднял руки вверх, зарычал, заходил по кругу.

Изнутри раздавались стуки кувалды по кладке, потом они стихли и из склепа вылезли солдаты с хорошо сохранившимся гробом из золотистой парчи с чёрным матерчатым восьмиконечным крестом на крышке. Гроб поставили на траву, осмотрели, где гвозди прибиты и начали открывать. С крышкой справились быстро, открыли гроб, открылась пожелтевшая простынь. Вот её сняли с покойника – обтянутого ссохшейся чёрной кожей с белыми длинными волосами. Костюм его и туфли как новые были.

Пахнуло чем-то таким, что Рима сравнила с погребом, где картошка хранится. А молодому солдату и вид этого покойника, и запах навеяли мысли о тленности старого ненавистного мира, в котором смешались и помещики из учебников истории, и мировая буржуазия и фашизм, который победили недавно. И о скором прекрасном пахнущем духами «Красная Москва» времени коммунизма. Там, помечтал он мимолётом, учёные создадут напиток бессмертия, не будет смертей, все будут молоды и красивы. А не такие уродливые покойники, какие производил тот прогнивший барский мир. И он, здоровый юный боец завсегда в этом мире останется таким молодым и красивым, и все девки в его деревне останутся юными. И всю эту коммунистическую вечность он будет ходить с ними в пахнущую берёзовыми вениками и хвойным мылом баню. А потом пьяные и весёлые будут на плете возле его дома петь песни под гармошку. И это будет всегда, это будет вечно. Не будет болезней, старости и смерти, только раздольная жизнь под красными знамёнами с портретами Ленина и Сталина…

Капитан подошёл ближе, брезгливо полазил руками в гробу, зачем-то пощупал покойника, нашёл в кармане пиджака какую-то штуковину, разглядел её мельком и, недовольно что-то бурча по нос, положил в карман голенищ.

Потом отошёл от гроба и скомандовал солдатам:

– Взяли – понесли!

Четверо солдат легко, но бережно – как-бы не развалился – подняли гроб и понесли к грузовику.

Тут Вовка-дурак поднял камень и бросил в гроб. Промазал.

Кто-то из детей тоже бросил, потом уже все дети начали бросать в покойника, кто – попадая в него, кто в ругающихся солдат. Только маленькой Риме не достался камень, все близкие большие камни дети быстро схватили. Рима искала подходящий камень и вот, кажется, нашла, но опять не то – сухая коровья лепёшка. Бросила её, руку о платье отёрла. Потом побежала к обочине, нашла несколько камней и подбежала опять к ребятам. Один камень оставила, остальные рядом положила. Замахнулась обеими маленькими ручками и хотела бросить, но кто-то сзади нежно взял её за руки.

– Камень преткновения и камень соблазна, – улыбаясь, сказал Тимофеич. – Давай-ка выбросим, – и выбросил.

Рима от обиды зарыдала.

– Чего его жалеть-то, скелета-то, – сказал ей Вовка-дурак. – Не плакай уж, Рим, – и, зло смотря на Тимофеича и скалясь во всё своё морщинистое лицо, погладил девочку по голове. Потом поднял один из её камней и бросил в гроб, который уже погрузили на полуторку.

– Детки, ну-ка быстро на урок! – закричала подбегающая пожилая учительница, – Бегом в школу!

Дети не пошли.

– Что ж вы делаете-ка, нехристи! – заголосила она, то ли на детей, то ли на взрослых. – Креста на вас нет, ужо проклятие кликаете на себя. Шутки шутите? – то грозила пальцем, то почему-то к удивлению всех, крестилась. – С этим не шутят! Мало того, что церквы позакрывали, да ещё кощунствуют. Но камень, который отвергли, сделается главою угла, – и начала ворчать что-то невпопад про загробный мир, про ад и чертей, про Бога и Православную церковь.

– Хватит, тётка, орать на ветеранов отечественной войны! – рявкнул на неё капитан, – Чему детей учишь!

Учительница как опомнилась, взяла двоих детей за руку и повела к школе.

– А мы тоже такие будем? – спросила у неё Рима, когда они уже подходили к школе.

– Нет, Рима, мы, вы такие не будете, – ответила девочке.

– Это только буржуи такие бывают страшные, потому что рабочий класс угнетали, – утвердила Рима. – А какие мы будем, когда умрём? – спросила она.

Учительница ничего не ответила на это.

– Красивше, конечно, – сама ответила девочка. – Но всё равно нас закопают, и никто красоту нашу не увидит.

– Не красивше, а красивее, – поправила учительница. – Отстань, Рим! – крикнула на неё. Все умрут, никого не останется на Земле. А потом, потом, – замялась она, – все воскреснут, кто – для вечной жизни, а кто в погибель, – почему-то непедагогично и шёпотом сказала.

Грузовик завёлся и капитан, наскоро докурив папиросу, сел в кабину. Полуторка поехала. Капитан достал медальон, открыл и его взору на одной половинке предстал маленький портрет молодой красивой женщины с зачёсанными назад в хвостик волосами. На другой половинке медальона была золотая гравировка: «Деду И. Баташову отъ внучки Дарии»

Капитан что-то зло пробурчал, высунул в окно кабины руку с медальоном и выкинул его в пруд.

– Серебро – не золото, – сказал шофёру. – Чёрт, а! Не густо! Ну что за люди были, золотишка в гроб не положили, а ещё эксплуататоры. Сколько времени потерял на этого покойника, лучше бы к зазнобе сходил.

– Куда? – спокойно спросил солдат за рулём.

– А? – не понял сначала капитан. – А на закрытое кладбище рядом с тринадцатым детским садом, то есть с бывшей малой церковью, то есть… в общем, ты понял, – сказал он шофёру. – Закопаем там втихую барина. А после за картошкой поедем. Начнём на эту зиму, на вечную русскую зиму запасы делать.

КОРОВА

Всё началось ночью. С того, что в панельном доме № 34 на улице Гоголя на первом этаже дядя Ваня пошёл в туалет. Собственно, и пошел-то он в туалет, потому что проснулся от скрипа пола на втором этаже, потому что соседи на втором этаже тоже пошли в туалет, проснувшись от скрипа пола на третьем этаже, где в свою очередь проснулись от такого же скрипа на четвертом, на котором проснулись от скрипа кровати на последнем.

Весь стояк заходил сонно, заскрипел дээспэшными плитами пола, забурлил санузельной водой и облегченно лёг в объятия морфея.

Только дядя Ваня никак не мог уже заснуть, крутясь на пружинном диване подле сладко храпящей супруги и легонько матерясь про себя.

А тут ещё кот заскрябал – тоже нужду справил.

Дядя Ваня встал и прошёл опять в туалет, вытряхнул из кошачьего корытца в унитаз сырые газетные обрывки, в ванной помыл его и отнес обратно в туалет. Взял газету и начал рвать её в корытце, прочитав в ней при этом:

«…можно как угодно относится к первому президенту России, но самое главное – он дал свободу…»

– Свободу Юрию Деточкину! – почему-то вырвалось шёпотом у дяди Вани из фильма и он добавил ещё тише. – Свободу Ходорковскому! – задумался, отрывая бумажки, кидая в кошачье корытце. – И этому… Лебедеву.

А на клочке дальше прочёл ещё:

«Кроме того, в заслугу Б.Н. можно отнести: трансформация страны происходила относительно спокойно, развал КПСС, создание многопартийной системы, создание СНГ, либерализация экономики, наполненные товарами прилавки магазинов, развитие рынка СМИ, вхождение России в Большую восьмёрку.

Отрицательная заслуга Ельцина в том, что…»

Дальше газета была оторвана.

Дядя Ваня фыркнул на сидевшего подле и наблюдавшего за уборкой своего туалета кота и пошел на кухню – покурить.

Закурив всё ещё продававшийся в новой России, но уже не того, советского качества «Беломор канал», он чихнул. Потом ещё раз и, немного погодя, ещё.

Посопев носом, вытерев нос ладонью, потом обтерев руку о трусы, дядю Ваню осенило, что чихал он не по своему желанию, а по законам тела своего. Следовательно, задумался он, выпуская в форточку дым, тело властно над ним, что в свою очередь свидетельствует об отсутствии свободы личности.

А что ещё, рассуждал про себя дядя Ваня, ограничивает свободу человека и тут же определил – цивилизация. Поскольку человек психологически легко внушаем, то этим пользуются все, начиная от миссионеров и заканчивая политтехнологами и рекламодателями товаров. И главным правилом является постоянное напоминание, капание на мозги. Прокрутив последнее слово в голове с разным ударением, дядя Ваня выкинул чибок Беломора в форточку, одновременно вздрогнув. А вздрогнул он от того, что сзади тихо подошла жена, сказав:

– Ты чего это, Вань, полуношничаешь?

– Ой! – повернулся дядя Ваня. – А ты предупреждай, когда сзади подходишь.

Супруга нахмурилась.

– Ишь, шёлковый какой! Предупреждай его, – возмутилась она. – Спасу от тебя нет ни днём, ни ночью! – закричала.

– Тише, панельный дом, всё слышно, – попросил дядя Ваня.

– А пусть все слышат, какой ты есть на самом деле. Ишь! Когда песни пел во дворе, а потом на лавке спал пьяный, это ему перед соседями не стыдно. Позорище! Все нервы мне истрепал! – и обратилась к коту. – Пойдём со мной, мяконький мой, – взяла довольное животное на руки и, скрипя половыми плитами, ушла.

Дядя Ваня повернулся к окну и, закрывая форточку, увидел в свете дворовых фонарей – корову.

– Ух-ты! – сказал он вслух и хотел было позвать супругу, но передумал. В прихожей надел сандалии и так в трусах и сандалиях вышел на улицу. Корова стояла на том же месте, возле детских качелей. Дядя Ваня медленно подошёл к ней сбоку. Корова повернула голову и тихо промычала. Дядя Ваня дотронулся до неё, погладил и заметил ошейник. Животное чуть дёрнулось и звякнуло колокольчиком на ошейнике.

– Хорошая, – сказал ласково дядя Ваня.

В детстве он жил в деревне и с коровами общался. Доводилось и пасти их и даже доить.

– Пошли, что-ль, – предложил корове дядя Ваня и отошёл немного.

Корова пошла за мужиком. Дядя Ваня дошёл до подъезда, открыл дверь, вошёл в подъезд и корова вошла тоже. Потом и в квартиру зашли вместе.

На шум в прихожую пришла супруга, открыла рот, сложила на груди руки.

– Ва! Вань! Эт чё?

– Это моя корова, – сказал весело дядя Ваня. – Буду теперь с ней жить. Животное неприхотливое, терпеливое, сено, да вода. Много не говорит, ну, помычит иногда. А, главное, везде за мной ходит, любит меня незнай как. Так что, дорогая, освобождай ей место.

– Как? – спросила очумевшая супруга.

– Ноня год коровы, так что с тобой развожуся, женюся на корове, – сказал дядя Ваня и погладил коровью морду.

– Как! – сказала женщина, размахнулась и ударила дядю Ваню по лицу.

Дядя Ваня повалился на корову, та с испугу вышибла дверь и бросилась из квартиры.

– Я тебе дам – развожусь! – погрозила пальцем супруга. – Я тебе такую корову покажу, что мало не опомнишься. Живо спать!

Дядя Ваня погладил разгоряченное ухо и пошёл покорно в спальню.

– Ладно, – уже в кровати сказала ему жена, – не отвалится твоё ухо, – нашла этот дяди Ванин орган в темноте и погладила. – Слышь, Вань, зря, наверно, так с коровой-то, всё же живая душа, где теперь бродит.

Дядя Ваня ничего не ответил, тоже думая о корове. Наверно, из частных домов заблудилась. Надо было хоть подоить родимую, и нам молока и ей легче.

– Слышь, Вань, а я хуже, что-ль коровы? Да?

– Лучше, – ответил дядя Ваня.

– Вот и я думаю, что лучше. Да Бог с ней, с коровой, найдёт себе кого-нибудь. Вот гоня пенсию должны принести.

– Да! – обрадовался дядя Ваня, – Молока и купим.

КОСМОБОЛ

Гироскопические стабилизаторы, вынесенные по новой космической моде внутрь каюты, мелко задергаются – почему?

Наверно уже стареющий – четвертый десяток, я никак не приму эту моду выносить приборы на вид. Всё равно, что вытащить у человека внутренности и повесить их поверх скафандра. Хотя, есть в одном польза – словно реликтовые охранные собачки они сообщат о чем-то за бортом.

Вот датчики горизонта, солнца и звезд, натыканные всюду, датчики ускорения прямо над головой моей резко тряхнутся и станут раскачиваться… Новая мода интерьеров – на долго ли? А за ней этот концепт вокруг – разукрашивание приборов вручную. Я недавно купил эти апартаменты и теперь весь в марсианских мотивах. Искусство? Разве это искусство размалёвывать всё на свете наивным вытащенным из глубин веков граффити? Скоро не останется ни одного свободного места не разрисованного новыми художниками. На луне рисуйте, на солнце. Да, на себе рисуйте! Они и на себе рисуют…

Я почувствую, как включатся двигатели ориентации и пойму наконец, что рядом что-то или кто-то пролетел.

Посмотрев в иллюминатор, вздрогну – совсем близко, чуть ли не чиркая по стеклу, проплывёт шпиль новой вавилонской башни, закручивающийся к земле в расширяющуюся спираль. С древней башней, какую клипают в видеокнигах, у этой ничего нет общего, кроме названия. Это такой лифт с Земли. С Земли, где я никогда не был…

Я вспомню вчерашний сон в полудреме по пути на спортстанцию – коричнево-серое с зелёными проростами редкой травы футбольное поле где-то во дворе земного города и почуствую запах земной пыли, пробивающийся сквозь титаново-силиконовый фон челнока и мышцы – чуть поколет в ногах, как-будто отвыкших от земной тверди, но хранящих фантомную память о ней, и тело как-будто моё вспомнит бег – когда не думаешь ни о чем, не чувствуешь ничего, но летишь кометой и думаешь и чувствуешь каким-то и вправду неземным, космическим способом блаженство земного футбола, когда и ты, и земля под подошвами трехполосной обуви, и белый мяч с черными шестиугольниками одно целое… И девушка в белом, стоящая за воротами будет прыгать, смеяться и махать бело-сине-красным флажком… И я, среди игроков с голыми торсами в широких штанах стремительно подбегающий к воротам, ударяющий мяч… И зрители, говорящие на чудесном знакомом, даже родном языке… И мяч, взлетающий в небо и долго-долго, всегда – не опускающийся оттуда…

– Геш! А ты не думал о сексуальности космобола? – руки моей Алои мягко возьмут меня сзади за плечи и вернут в кабину.

– А?.. О сексуальности? – я от неожиданности и блаженства вздрогну.

– Мяч – это мужское начало, ворота – женское.

И я улыбнусь ей. Со своей неуемной фантазией Алоя всегда может придумать что-то новое.

– Так. И дальше…

– Космоболисты мужчины пытаются внести своё семя-мяч в женское лоно ворот.

– Интересно… А, как же две команды, двое ворот, судьи, зрители в конце концов? – предположу я.

Алоя задумается. И я подумаю, что подловил ее как паук муху в запутанных лабиринтах женской логики. Но вдруг Алоя выдаст:

– А это – модель экспансии, когда каждый народ старается генетически поработить другой народ… А зрители и судьи – это та нация, которая в данный момент находится в более выгодном положении.

– Например… – почти соглашусь.

– Например, древняя Америка во второй мировой войне.

– Ладно, – я подниму голову, обернусь и посмотрю на её лицо снизу – так Алоя будет выглядеть ещё более прекрасной. – а тогда женский космобол…

– Женский, – Алоя задумается, – женский – это модель матриархата.

– Здорово, – я не не буду ожидать этого. – А может это извращение?

– Нет. Это естественная власть женщины, как хранительницы жизни и продолжательницы рода, над мужчиной.

Я буду поражён и восхищен как всегда тем, как Алоя умеет выкручиваться и находить решение.

Но внезапно она сменит тему.

– Геш, сколько времени ты будешь запасным игроком?

– Не знаю… Знаешь, мне приснился сон… как-будто я на Земле играю в… древнюю игру… в футбол… И так реально, как – будто я жил там…

– Милый, – будет гладить она мои волосы. – Ты родился в космосе на станции, жил на станциях, играл на станциях и никогда не был на Земле.

– Откуда же это?.. Всё до мелочей – дома, трава, поле, люди… Люди, словно это двадцатый век и язык… Мне показалось, что это один из разновидностей арийской группы, славянский язык.

– Украинский, белорусский, русский…

– Может, русский… Я понимал, что говорили они.

– И что они говорили?

– Они кричали – давай, вперед! Они были рады игре и мне… И ещё там на бордюрах были надписи.

– Надписи? Иероглифы?

– Нет. Кириллица… Что-то вроде – физкультура и спорт 2007.

– Странные слова…

Алоя подойдет спереди и сядет мне на колени:

– Это деятельность мозга… Ты думаешь о предстоящей работе, мозг моделирует… А может…

– А может…

– Ты часто думаешь обо мне.

– Да! Вот это правильно, – я уткнусь в её грудь, мягко прикрытую белым банным халатом, – Вечером матч. Ты пойдешь со мной?

Она будет молчать.

– Можно, я не пойду…

– Я всегда знал, что ты не любишь космобол. Но, ради меня…

Алоя поднимет мою голову своими руками, потом прикоснется к своим вискам.

– У меня сегодня болит голова! Извини, – она резко слезет с моих колен.

– Как хочешь… – почти обижусь я.

– Но, почему сразу – как хочешь! – вспылит она.

– Ладно, ладно… – попытаюсь я не раздуть ссору, встану, подойду к ней и обниму. – Голова – это важно.

– А кто играет? – вдруг улыбнется и спросит она.

– Моя команда и Три Ге, – отвечу я и улыбнусь тоже…

Космобольное поле – космическое пространство внутри стеклянного кольца трибун спортстанции с закрепленными по концам диаметра круглыми воротами, осветится очень ярко прожекторами, что я, усаживаясь в кресло невольно прищурю ещё не привыкшие глаза. Зрителей будет немного. Справа от меня место будет пусто, спереди пусто. Только слева будет сидеть смуглый полный мужчина в кожанке.

Зазвучит торжественная музыка и из люков выплывут на заплечных реактивных двигателях спейсболисты и судья. Две команды – в красных – это моя команда и синих – это 3He, скафандрах. Судья, как обычно в оранжевом. Команды выстроятся в две линии, подлетят друг к другу, пожмут друг другу перчатки, пожмут перчатки судьи и разлетятся на свои стороны. Кроме того, передо мной на дорожку перед иллюминатором выйдут тоже в оранжевых костюмах боковые судьи.

Раздастся сигнал и матч начнется.

Красные сразу начнут атаку, но она завершится неудачно и синие, выбив мяч на середину поля, начнут свою атаку. Но и она завершится ничем, правда синие пробьют по воротам, но мяч взлетит выше ворот и выше стеклянной спортстанции и улетит в космос… Тайм аут… Из-за ворот красных вылетит другой мяч и вратарь, поймав его пробьет вперёд…

Сосед слева подтвердит мне, не поворачиваясь:

– Слабая игра… вялые все.

– Думаете? – не поворачиваясь к нему соглашусь я.

– А чего думать? Видно. Нет настоящих игроков, свежей крови нет… Посмотрите, одни старики.

– Может быть, – про стариков он прав. – Нужны новые основные и…

Похоже критично ко всему настроенный сосед перебьёт меня:

– Странное название команды…

– А? – взгляну я на него угрюмого, – Какое – 3He?

– Нет… Я говорю – название «Раша» странное. Откопали оригиналы…

– Почему?

– Не могли русские играть с мячом!

Я усмехнусь в ответ, думая про уже свою команду, переспрошу о знакомом:

– Русские?

– Это те, кто жил на территории Раши до конца двадцать первого века…

Конечно, перед матчем я узнал бы больше об этом странном названии, полазил бы в поисковиках по космонету, полистал бы интеркниги, но кроме как про странный полудикий народ, постоянно со всеми воюющий и потребляющий алкоголь, ходящий строем и держащий в домах медведей и ещё почему-то умудрившийся срисовать у американцев ракету и президентский строй, полететь в космос – ничего больше бы не узнал.

– Да? А потом чего? – все это зная спрошу я, поддерживая разговор.

– Чего… Вымерли.

– Они, что динозавры? – трепался я.

– Ага, динозавры… Они проиграли в информационной войне и вымерли.

– А что это за война? – вот об этом впервые услышу.

Сосед впервые посмотрит на меня и посмотрит вопросительно.

– Это… ну, народу массмедиа, пресса, реклама внушала, в особенности впечатлительным девушкам, что заводить детей не модно, что семья не современно… что женщина должна быть независима, самодостаточна… что дети и семья старят, – отрапортует он.

– И среду обитания… – перебью я его как школьник учителя.

– И привили клубную культуру с экспансией контрацепции для так называемого безопасного секса.

– И среду обитания заняли другие? – я посмотрю сквозь стекло на Землю, которая будет поворачиваться как раз этим евразийским боком.

– А территорию заняли другие народы.

– И ведь большая территория… этой Раши.

– Шестая часть суши земли… была и где-то половина богатств в недрах. Сейчас все пусто. Все выкачали.

– А… – вспомню я главное. – Еще в космос летали в числе первых…

– Нет, – сосед головой покачает. – первые были американцы, и на луну первые, и на марс, и станция альфа первая…

– Почему? – спрошу я, не встречая такой информации.

Сосед посмотрит на меня второй раз.

– Потому, что так написано в новых учебниках истории…

Конечно, я летал в школу, и неплохо учился, но, честно сказать, не любил этот предмет. Но раньше всё было стабильно. А сейчас… Бедные детки! Новая наша власть пишет новые учебники истории. Как только королем с очередного переворота становится представитель другой нации, сразу переписывает всю историю Земли под себя…

Ну, вон она, как откушенное яблоко – Земля, как мне всегда представлялась болото из крови от взаимопожирания существ и бесчисленных войн людских…

А кто он сам, это сосед – я повернусь к нему и, наверно, неприлично несколько мгновений стану его изучать. Какого народа он? Кожа темная, глаза узкие, волосы светлые… Народа, что строил новые вавилонские башни, чтобы окончательно разделить людей на тех, кто остался на Земле, на тех, кто живет на станциях и тех, кто осваивает другие планеты? Вначале цифровой эры люди стремились к объединению, но как ни странно космос вновь их разъединил…

– А Вы, – вдруг спросит меня сосед, – за кого болеете?

– Я?.. Я не болею. Я играю. За «Рашу». Запасной игрок.

Сосед поднимет голову.

– Вон оно что! А я тут перед Вами…

– Да, нет, – начну я выправлять разговор. – Я еще не играл. Только заключил контракт на земной год… Вот, прибыл только… Вхожу в курс игры.

– Понятно… – он протянет руку, – будем знакомы… Алекс Гуз.

– Геш, – я пожму руку, и на его вопросительный прищур добавлю. – Гешанур Бокоплав, номер девять.

– А-а… Понятно… – удовлетворится он ответом, – А Вы какой космобол предпочитаете?

– С эмплозией. – не совру я.

– Да. Да. – почему-то он обрадуется, – Знаете, кособол с эмплозией – фэнтэзи! Никогда не знаешь, куда мяч, основанный на этой технологии взрыва внутрь, полетит… И мне нравится.

Внезапно трибуны взорвутся криком:

– Го-ол!

– Кто? – сосед прищурится. – А-а… Ваши забили.

– Гол! – закричу я, радуясь, – А Вы говорите… эти… русские не умеют играть…

Трибуны постепенно смолкнут, вратарь вылетит из ворот и ударит по мячу.

Как-то глупо чувствуя себя победителем по отношению к соседу, чтобы немного успокоить его я спрошу снисходительно:

– Вы занимаетесь…

– Лунной добычей гелия – 3… изотопа.

– Понятно… И название команды… Вашей – 3He… Можно сказать, самым прибыльным сейчас делом.

– Пока можно сказать… Мы спонсоры 3He … С тех пор, как на Земле не стало нефти и природного газа, гелий-3, вступающий в термоядерную реакцию с дейтерием единственный источник энергии… А такую сентенцию, как тонна ядерного топлива заменяет многие миллионы тонн нефти, вы знаете? – с достоинством специалиста пролепетал он.

Я кивну не зная.

Гуз, обрадованный моим интересом продолжит:

– Два рейса на луну, двести тонн реголита и на год Земля обеспечена энергией.

– Дорого… – хмуря брови и показывая заинтересованность предметом скажу я.

– Что дорого? Гелий-3? Ну… А перекопать миллиарды тонн лунной породы…

И я пожму плечами, уже не зная что ответить.

– Ну, динамика цен идет на спад, заметьте, Геш…

– И почему?

– Рынок все больше завоевывают новые источники энергии… Конкуренты…

Да. Но, и вправду познавательно и я разовью разговор.

– Мне всегда было интересна технология извлечения изотопа.

– А! – Гуз обрадуется еще больше, и его понесёт. – Нагревают реголит до нескольких сотен градусов и выделяется газ. Его нужно разделить ещё. Ну, тут как-бы два способа. Можно использовать сверхтекучесть гелия-4, который перетекает через вертикальную стенку и оставляя только гелий-3, а можно просто охлаждать, используя разность температур кипения изотопов.

Я естественно ничего не пойму, но для вежливости кивну.

– Но вот видите цены все-таки падают… И у нас проблемы. Конкуренты… – Гуз продолжит радостно.

– Зато потребителям лучше, – ляпну я вроде в точку.

– Потребителям лучше, – он кивнет головой. – А для нас проблемы… Наступают на сопло боровики.

– Это кто?

– Это концерн, использующий реакцию синтеза с участием бора… Они уже умеют зажигать её. И это дешево, потому что бора полно на Земле… Но мы, – не переставая следить за мячом уже неохотно проговорит. – занимаемся твикингом постоянно и будем бороться…

Тем временем игроки без каких-либо преимуществ будут летать с мячом в основном в центре поля, чуть смещаясь то к одним, то к другим воротам.

Между тем Гуз спросит меня тихо:

– А Вы на Земле были?

– У меня нет разрешения, – отвечу я больное.

– А-а… Так Вы родились на станции? Угу… – кивнет он участливо.

И я кивну головой. И сам спрошу:

– А Вы часто бываете там?

– Ой, часто! – он почему-то вздохнет, – Но я предпочитаю жить в космосе.

– Почему?

– Не нравиться мне Земля.

– Почему?

Сосед поморщится, нос свой потрет пальцами.

– А что там должно нравиться – помойка! – громко произнесет он. – То, что показывают в ваших медиа, не соответствует действительности. Идеология!

– Информационная война? – почему-то вспомню я.

Сосед прищурясь посмотрит на меня, как-бы задумаясь.

– Война…

Космоболисты будут плавать во внутреннем космосе спортстанции и будет заметна то ли усталость их, то ли нежелание выкладываться в полную силу. Один игрок 3He даже обожжет другого из сопла реактивного двигателя и, получив жёлтый шарик, уплывет в штрафную каюту.

– Да… с тех пор, как темную материю и темную энергию заставили работать на антигравитацию, на Земле многое изменилось… – сосед рукой махнет на игроков. – Чего летают, как вороны туда-сюда, скорость нужна…

– Вы полагаете квинтэссенция не принесла ничего положительного? – я тоже несколько потеряю интерес к игре за стеклом.

– Я полагаю для Земли ничего положительного, а для космической экспансии несомненно… Другое дело где взять весы, чтобы взвесить оное. – Гуз пристально посмотрит на меня. – А вы на какую сумму подписали контракт?