Текст книги "Гитлер идет на Восток (1941-1943)"

Автор книги: Пауль Карель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 49 (всего у книги 53 страниц)

Советская 45-я стрелковая дивизия перед штабом Чуйкова на обрывистом утесе удерживала лишь узкую полоску земли, приблизительно 200 метров шириной. Южнее, на развалинах металлургического завода "Красный Октябрь", русские владели только развалинами восточного блока, сортировочным и сталелитейным цехами и трубопрокатным станом. Здесь за каждый камень упорно дрались солдаты и офицеры 39-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майора Гурьева. За каждый угол, каждый склад металлолома штурмовым командам 94-й и 79-й пехотных дивизий приходилось платить кровью. Контакт с 14-й танковой дивизией на севере поддерживали роты 100-й стрелковой дивизии, которую в конце сентября перебросили с Дона в Сталинград, – еще одна иллюстрация того, как ради овладения пруклятым городом Сталинградом повсюду обнажался длинный Донской фронт. Южнее от металлургического завода "Красный Октябрь" противник удерживал только химкомбинат "Лазурь" с его подъездными путями в виде теннисной ракетки, а также временный плацдарм у паромной пристани в центральном порту.

К началу ноября в руках Чуйкова оставалась лишь одна десятая часть Сталинграда – несколько заводских зданий и несколько километров берега реки. 5. Катастрофа на Дону Тревожные сигналы с фланга 6-й армии – Мыши уничтожают танки Ноябрь – месяц катастроф – Возобновление штурма волжского берега – Крушение румынского участка фронта – Сражение в тылу 6-й армии – Прорыв также и на юге от Сталинграда – 29-я моторизованная пехотная дивизия атакует – Русские в Калаче – Паулюс летит в котел.

Сталинград расположен на той же параллели, что и Вена, Париж или Ванкувер. На этой широте погода в начале ноября довольно теплая. Поэтому генерал Штеркер, командир 11-го корпуса, дислоцированного на большой излучине Дона, все еще носил легкую шинель, когда отправлялся в штаб австрийской 44-й пехотной дивизии – дивизии "Хох-унд-Дойчмайстер".

В полях солдаты занимались уборкой картофеля и кормовой свеклы, заготавливали сено и солому – делали запасы на зиму.

11-му корпусу генерала Штеркера отводилась задача прикрытия левого фланга Сталинграда вдоль большой излучины Дона. Но длина "Донской петли" составляла 100 километров – нельзя удерживать 100-километровую полосу силами трех дивизий. В результате генералу пришлось занимать позиции по хорде дуги. Так он сокращал протяженность рубежа примерно на 50 километров, но одновременно отдавал советским войскам участок излучины в районе Кременской.

Генерал-лейтенант Батов, командующий советской 65-й армией, немедленно воспользовался открывшейся возможностью, перешел Дон и обосновался на сравнительно глубоком плацдарме на южном берегу. Полки Батова ежедневно наносили удары по дивизиям Штеркера в попытке привести к крушению немецкий фланг на Дону.

Но дивизии Штеркера занимали выгодные позиции. Так, например, полковник Бойе, принимая командира корпуса в штабе 134-го пехотного полка и сознавая то, как разумно построена его оборона на высотах позади реки, мог с чистой душой заверить начальство:

– Здесь ни один русский не пройдет, господин генерал.

Штеркер попросил подробно докладывать ему обо всем, особенно о том, что заметят с наблюдательного пункта дивизии на опушке небольшого леска к юго-западу от Сиротинской с конца октября, не упуская ни малейшей детали.

С опушки открывался превосходный вид на другой берег Дона. Через стереотрубу можно было различить позиции немецкого 8-го корпуса почти до самой Волги. Но самое главное, вражеский тыл лежал словно на ладони, будто бы нарисованный на рельефной карте. И конечно, наблюдатели видели многое очень многое: нескончаемыми потоками днем и ночью живая сила и техника русских текла к Дону как в район напротив фронта Штеркера, так и граничащей с ним слева румынской 3-й армии.

В штабе корпуса ежевечерне с тревогой фиксировали данные донесений наблюдателей. Сведения подтверждали и пилоты разведки 4-го воздушного флота. Каждое утро Штеркер направлял сообщения в Голубинскую, где дислоцировался штаб генерала Паулюса. Паулюс, в свою очередь, с конца октября докладывал обо всем в группу армий.

В докладе группы армий в ставку фюрера говорилось: "Русские разворачиваются глубоко на фланге 6-й армии".

На этом фланге вдоль Дона рядом с корпусом Штеркера по фронту протяженностью около 150 километров располагалась румынская 3-я армия. За ней следовала итальянская 8-я армия и далее венгерская 2-я армия.

– Господин генерал, почему такой широкий участок обороняют только румынские войска? – спрашивали своего командира штабные офицеры. Они ничего не имели против румын – те были храбрыми солдатами, – но все знали, что со снаряжением у них настоящая беда, даже хуже, чем у итальянцев. Оружие их годилось разве что для антикварной лавки, им не хватало мощного противотанкового вооружения, система снабжения работала плохо. Ни для кого это не являлось секретом.

Но маршал Антонеску, глава румынского государства – точно так же, как и Муссолини, – настаивал на том, что те войска, которые его страна смогла направить на Восточный фронт, должны действовать только как единые части и только под командованием своих офицеров. Гитлер неохотно соглашался, хотя предпочел бы последовать совету собственных генералов, предлагавших применить "композитный" метод – т.е. перемежать немецкие и союзнические части, с тем чтобы первые служили в качестве "твердых слоев". Но из-за опасения ранить национальные чувства союзников Германии от подобной идеи пришлось отказаться. В результате фланговое прикрытие основного немецкого воинского контингента в районе Сталинграда, насчитывавшего в своем составе тринадцать пехотных дивизий, три механизированные дивизии и три танковые дивизии, осуществляли иностранные армии, боевая эффективность которых находилась ниже требуемого уровня.

Естественно, Гитлер тоже читал доклады о сосредоточении советских войск перед фронтом румынской армии. На оперативных совещаниях румынский генерал-полковник Думитреску предупреждал об опасности и просил о том, чтобы румынской 3-й армии придали противотанковые и танковые части или же позволили сократить протяженность фронта. Подобные идеи вызывали особенное негодование Гитлера. Сдавать территории было не в его обычае. Он хотел удержать все, забывая о том, что еще Фридрих Великий справедливо говаривал: "Тот, кто собирается защищать все, не сможет защитить ничего".

Оценивая ситуацию на Дону осенью 1942 г., Гитлер черпал уверенность и оптимизм в документе, подготовленном для него главным штабом армии, документе, до сих пор широкой известности не получившем. В нем говорится, что отчет аналитиков отдела штаба "Иностранные армии Востока" по состоянию на 9 сентября 1942 г. свидетельствует об отсутствии у русских сколь-либо значительных оперативных резервов на Восточном фронте. В это Гитлер с готовностью верил. Так зачем же уступать территорию?

Что же до просьбы румынской стороны о противотанковой и танковой поддержке, Гитлер считал это разумным. Но единственное крупное формирование, которым располагало командование для направления в район за румынской 3-й армией, не считая нескольких частей ПВО, танковых и стрелковых батальонов и армейской артиллерии, был 48-й танковый корпус генерал-лейтенанта Гейма – одна немецкая и одна румынская танковая дивизия, – а также части 14-й танковой дивизии. Корпус временно вывели из состава 4-й танковой армии и перебросили в район южнее Серафимовича.

В обычных условиях немецкий танковый корпус представлял собой довольно значительную боевую единицу, более чем соответствующую задачам поддержки пехотной армии. Его вполне хватило бы для прикрытия угрожаемого фронта румынской

3-й армии. Но корпус Гейма являлся чем угодно, только не корпусом. Главные силы его составляла немецкая 22-я танковая дивизия, которая располагалась в тылу итальянской 8-й армии с сентября для отдыха и пополнения. Вразрез с планами Генерального штаба сухопутных войск переукомплектование дивизии немецкими танками, призванными заменить чешские, было произведено только частично, и на тот момент соединение располагало лишь незначительным количеством Т III и Т IV. Более того, несколько месяцев назад дивизии пришлось расстаться со своим 140-м мотопехотным полком под началом полковника Михалика, отправив его в распоряжение 2-й армии, действовавшей в районе Воронежа. Там "бригаду Михалика" переформировали в 27-ю танковую дивизию. В итоге танковый инженерно-саперный батальон дивизии несколько месяцев принимал участие в уличных боях в Сталинграде.

Важно помнить об этих фактах, чтобы понять, какими частями – а вернее, тенями частей – германское Верховное командование собиралось встретить вполне реальную угрозу румынскому фронту на Дону.

Осознавал ли все это Гитлер? Поставили ли его в известность о том, что 22-я танковая дивизия еще недоукомплектована? Есть все признаки того, что ему об этом не докладывали.

10 ноября в штаб корпуса и в 22-ю танковую дивизию пришли приказы о передислокации дивизии на участок румынской 3-й армии. Последние части 22-й дивизии начали выдвижение на юг к "Донской петле" 16 ноября. Им предстояло пройти 250 километров по снегам в мороз.

Но ни то, ни другое не стало на сей раз главной сложностью. Словно бы проклятие лежало на этом танковом корпусе: один отвратительный сюрприз следовал за другим.

Занимая позиции на "тихом фронте", 22-я танковая дивизия почти не получала горючего для подготовки личного состава и эксплуатационных проверок техники. Соответственно, техника 204-го танкового полка стояла рассредоточенная в тылу итальянского фронта на Дону, замаскированная в камышах и практически недвижимая. Танки находились в глубоких окопах, защищенные от мороза соломой. Танкистам не удалось убедить начальство в том, что механизированные части должны гонять свою технику даже в периоды отдыха, для чего требуется горючее. Горючего они не получили, а потому проверять двигатели не могли. Вот в таком состоянии полковник фон Оппельн-Брониковский нашел 204-й танковый полк незадолго до выступления. Когда прибыл неожиданный срочный приказ и танки пришлось поспешно выводить из окопов, удалось завести моторы только 39 из 104 машин, да и то с трудом. На марше вышли из строя еще 34: у них глохли двигатели, а у многих не поворачивались башни. Короче говоря, испортилось электрооборудование.

Что же произошло? Ответ сногсшибательно прост. Мыши, которые завелись в соломе, прикрывавшей покоившиеся в окопах танки, пробрались внутрь их в поисках пищи и съели резиновую изоляцию проводов. В результате перестала работать электрика – отказало зажигание, стало невозможно изменять углы горизонтальной и вертикальной наводки башенных орудий. Несколько танков даже загорелось из-за коротких замыканий и искр. А поскольку беда никогда не приходит одна, едва часть отправилась в путь, резко упала температура, а у танкового полка не оказалось специальных траков для ведения боевых действий зимой. Траки просто потерялись где-то на длинном пути к Дону.

В результате танки бросало на дороге из стороны в сторону, они скользили и продвигались крайне медленно. 204-ю танковую ремонтную роту в поход из-за нехватки горючего не взяли, что означало невозможность произвести никакой крупный ремонт на марше.

Вместо 104 танков, записанных в документах группы армий за 22-й танковой, дивизия вышла на исходные позиции в районе боевых действий 48-го танкового корпуса, имея 31 боевую бронированную машину. Позднее подтянулось еще 11. Таким образом, 19 ноября дивизия могла похвастаться 42 единицами бронетехники – которых было как раз достаточно для того, чтобы объединить танки, бронетранспортеры и мотоциклетные части, равно как и моторизованные батареи в танковую боевую группу под командованием Оппельна.

Второе крупное соединение из состава корпуса – румынская 1-я танковая дивизия – располагало на 19 ноября 108 танками. Но 98 из них являлись чешскими Т-38 ч – превосходными бронированными боевыми машинами, но уступавшими по броневой защите и вооружению даже легким советским танкам. Таким образом, "композитный" метод, призванный усиливать румынскую 3-ю армию на Среднем Дону "твердыми слоями" немецкой бронетехники, в середине ноября в действительности никого и никак не усиливал. А именно на этом участке сосредоточивались силы русских армий.

Ноябрь 1942 г. стал месяцем катастроф. 4 ноября Африканская армия Роммеля подверглась сильнейшему удару британских частей Монтгомери под Эль-Аламейном и оказалась вынуждена ради собственного спасения отступать от Египта к Триполи. Через четыре дня армия вторжения Эйзенхауэра высадилась в тылу у немецких войск на западном побережье Северной Африки и начала продвижение к Тунису.

Эффект, вызванный шоком в Африке, ощущался на всех фронтах Германии. Гитлеру пришлось даже оккупировать Южную Францию, остававшуюся до того не занятой немецкими войсками. В результате четыре превосходно экипированных подвижных соединения – 7-я танковая дивизия и дивизии войск СС "Лейбштандарт", "Рейх" и "Мертвая голова", которые в противном случае можно было бы использовать на Восточном фронте, – оказались связанными во Франции. Против огневой мощи и боевой численности этих четырех дивизий Чуйков со своими частями на волжском берегу не продержался бы и сорока восьми часов.

9 ноября Гитлер вернулся в Берхтесгаден после визита в подвал Лёвенброй в Мюнхене, где уверял своих товарищей по путчу 1923 г.:

– Никакая сила на земле не заставит нас уйти из Сталинграда!

Теперь Йодль вручил ему последние донесения. Из них становилось ясно, что русские войска развертываются не только к северо-западу от Сталинграда, на Среднем Дону, перед румынской 3-й армией, но также и к югу от так отчаянно оспариваемого воюющими сторонами города, где два корпуса румынской 4-й армии прикрывали фланг 4-й танковой армии Гота. Советские передвижения, о которых докладывали из разных источников, указывали на скорое нападение.

Хмурясь, Гитлер изучил донесения и склонился над картой. Хватало одного взгляда, чтобы понять, как высока ставка. Сосредоточения советских войск вдоль флангов Сталинградского фронта осуществлялись с целью охвата и окружения 6-й армии.

Несмотря на сохранившуюся у него тенденцию недооценивать советские резервы, Гитлер все же осознал угрозу, которая создавалась на растянутых участках, где располагались румынские войска.

– Если бы фронт там удерживали немецкие соединения, я бы и секунды не беспокоился на данный счет, – заявил он. – Но тут дело другое. Шестая армия должна покончить со всем этим и быстро овладеть оставшимися частями Сталинграда.

Быстрых действий – вот чего хотел Гитлер. Он заботился о том, чтобы положить конец ситуации, в которой столько дивизий со стратегической точки зрения совершенно бесполезно топтались на одном месте; он хотел обрести оперативный простор.

– Мне хорошо известно, с какими трудностями вам приходится сталкиваться в боях за Сталинград, и то, что вам не хватает подкреплений, сказал фюрер по рации в разговоре с генералом Паулюсом 16 ноября. – Но и русским будет куда тяжелее теперь, когда по Волге идет лед. Если мы с толком воспользуемся этим периодом, в будущем нам не придется проливать так много крови. Поэтому я рассчитываю, что командиры вновь продемонстрируют свою энергичность, которую они не раз показывали в прошлом, а солдаты станут сражаться с прежней отвагой, чтобы пробиться к Волге, по крайней мере взяв артиллерийский и металлургический заводы и овладев этими частями города.

Гитлер совершенно справедливо упоминал о сложностях, возникших у русских из-за льда на реке. Это же подтверждают и записи генерал-лейтенанта Чуйкова. В связи со сложившейся для советской 62-й армии оперативной обстановкой и с трудностями со снабжением Чуйков в своем дневнике замечает:

"14 ноября. В войсках не хватает боеприпасов и продовольствия. Дрейфующий лед лишает нас сообщения с левым берегом".

"27 ноября. Пришлось приостановить подвоз боеприпасов и эвакуацию раненых".

Советское командование стало задействовать для доставки боеприпасов и продовольствия через Волгу самолеты По-2. Но пользы от применения самолетов было немного, поскольку пилотам приходилось сбрасывать грузы на полосу шириной всего в 100 метров. Малейшая ошибка, и груз попадал или в реку, или в руки немцев. 17 ноября Паулюс приказал зачитать командирам частей и соединений послания Гитлера, в которых тот призывал армию к скорейшему взятию Сталинграда. 18 ноября штурмовые команды сталинградских дивизий возобновили наступление. Они надеялись, что это будет последний удар.

Вновь они – измотанные солдаты 50, 162, 294 и 336-го инженерно-саперных батальонов – бросались на русские позиции. Гренадеры 305-й пехотной дивизии выскакивали из укрытий, стремились вперед короткими перебежками, с подсумками, полными гранат, держа оружие на взводе. Пригибаясь, они тащили пулеметы и минометы по взрыхленной воронками земле через лабиринты в развалинах заводских построек. Скапливаясь вокруг самоходных зениток, прячась за танками и штурмовыми орудиями, они атаковали под вой сирен "Штука" и грохот вражеских пулеметов. Промокшие насквозь от дождя и мокрого снега, грязные, в превратившейся в лохмотья форме, они штурмовали вражеские позиции у паромной пристани, на хлебозаводе, у элеватора и на подъездных путях "теннисная ракетка". В первый день они "отвоевали" у противника где 30, где 50, где даже 100 метров. Они теснили врага – медленно, но верно. Еще двадцать четыре часа, может быть, сорок восемь, и дело будет сделано.

Однако на следующее утро, 19 ноября, на самой заре, как раз тогда, когда немцы возобновили свое упорное продвижение через руины заводских зданий и обломки кирпичной кладки, штурмуя баррикады из старых орудийных стволов русских пушек, бросая подрывные заряды в люки канализации, медленно прокладывая себе путь к волжскому берегу, русские начали свое наступление на позиции румынской 3-й армии на Дону, в 150 километрах к северо-западу.

Генерал-полковник фон Рихтгофен, командующий 4-м воздушным флотом, записал в своем дневнике: "И снова русские сумели мастерски воспользоваться плохой погодой. Дождь, снег и холодный туман сделали невозможными любые действия Люфтваффе на Дону".

Советская 5-я танковая армия наносила удар из района Серафимовича точно в том месте, где должен был располагаться немецкий танковый корпус, но находилась в действительности только его тень – корпус Гейма. Советские войска наступали силами двух танковых корпусов, одного кавалерийского корпуса и шести стрелковых дивизий. Одновременно слева от 5-й танковой армии устремлялась в южном направлении из района Клетской советская 21-я армия – один танковый корпус, один гвардейский кавалерийский корпус и шесть стрелковых дивизий.

Такое количество советских корпусов звучит угрожающе. Но, как правило, численность личного состава в советских армиях равнялась численности личного состава полного немецкого корпуса, а советский корпус был более или менее сравним с дивизией, советская же дивизия – с немецкой бригадой. Генерал-полковник Гот как-то очень верно заметил: "Мы переоцениваем силы русских на фронте, но неизменно недооцениваем их резервы".

Предваряла советское наступление восьмидесятиминутная массированная артиллерийская подготовка. Затем из густого тумана появились первые волны атакующих. Румынские батальоны храбро сопротивлялись. Более того, 1-я кавалерийская дивизия и полки румынской 6-й пехотной дивизии под началом генерала Михаила Ласкария упорно сражались и удерживали свои позиции.

Но скоро румыны оказались в ситуации, к которой не были готовы. Они стали жертвой того, что Гудериан назвал "боязнь танков", – поддались панике, в которую впадают пехотинцы, не привыкшие сражаться с вражеской бронетехникой. Танки противника, прорвавшиеся через румынские рубежи, внезапно появились у них в тылу. Кто-то закричал: "Вражеские танки в тылу!" – и обороняющихся охватил ужас. Они побежали. К несчастью, действия румынских артиллеристов в значительной мере парализовал туман – прицельная стрельба стала практически невозможной.

К середине дня 19 ноября наметились все признаки катастрофы. Целые дивизии румынского фронта – в особенности 13, 14 и 9-я пехотные дивизии рассыпались в прах, солдаты бежали.

У них в тылу Советы осуществляли бросок на запад в направлении Чира, на юго-запад и на юг. Теперь же, однако, их войска повернули на юго-восток. Стало очевидным, что цель противника – выход в тыл 6-й армии.

Вот тут и настало время сказать свое слово 48-му танковому корпусу. Но у формирований генерала Гейма сразу все не заладилось. Группа армий приказала корпусу контратаковать в северо-восточном направлении к Клетской – т.е. действовать против пехоты советской 21-й армии, располагавшей 100 танками. Но не успела техника прийти в движение, как в 11.30 из ставки фюрера прибыл приказ, отменявший предыдущий: теперь корпусу предстояло атаковать на северо-запад, где противник осуществлял куда более опасный прорыв силами подвижных формирований советской 5-й танковой армии в районе Блинов-Песчаный. Поворот на сто восемьдесят градусов! Поддерживать действия 48-го корпуса должны были три дивизии румынского 2-го корпуса сильно потрепанные и потерявшие всякое желание сражаться части.

С наступлением ночи 19 ноября танковое острие советского наступления углубилось в брешь в районе Блинова на 50 километров.

Немецкий корпус – особенно танковая группа полковника фон Оппельн-Брониковского из состава 22-й танковой дивизии – осуществил блестящий маневр, развернувшись на 180 градусов и ударив на бронетехнику противника в районе Песчаного. Но тут ущерб, нанесенный мышами, дал себя знать в полной мере; форсированный марш по обледеневшим оврагам без специальных зимних траков неминуемо вел к дальнейшему росту потерь. В результате храбрая, но невезучая дивизия прибыла на поле боя в район Песчаного, имея всего двадцать танков. К счастью, поблизости оказался дивизион противотанковых самоходных орудий. Отвага расчетов немецких противотанковых орудий, вступавших в огневые дуэли с вражескими танками, помогла сломать бронированное острие советского наступления.

Двадцать шесть T-34 остались гореть перед наскоро занятыми позициями. Если бы только слева и справа оказался один танковый полк – всего однин танковый полк, – красная буря могла быть остановлена там – в самом опасном месте. Но ни справа, ни слева не было никого – никого, кроме бегущих румын. Советские войска валом лились в образовавшиеся бреши.

22-я танковая дивизия, которая не располагала никакими танковыми частями, за исключением группы Оппельна, имела только истребительно-противотанковые штурмовые орудия, один мотопехотный батальон и несколько батарей, оказалась под угрозой окружения. Ей пришлось отходить.

В результате румынская 1-я танковая дивизия, которая отважно сражалась под командованием генерала Раду восточнее, оказалась отделенной от 22-й танковой дивизии. Корпус был расколот и утратил боевую мощь. В группе армий увидели опасность и спешно отправили по рации распоряжение румынской 1-й танковой дивизии повернуть на юго-запад и соединиться с группой Оппельна. Но у корпуса Гейма все продолжало не ладиться – так, точно на нем лежало какое-то проклятье. Немецкая радиостанция, действовавшая в составе румынской 1-й танковой дивизии, была выведена из строя, и сигнала командование не получило. В результате вместо того, чтобы повернуть на юго-запад, храбрая дивизия продолжала сражаться фронтом в северном направлении. В то время как русское наступление на юго-восток не встречало противодействия.

Намерения командования советских войск становились совершенно очевидными. Русские рвались к Калачу, а немцы уже не имели возможности помешать им в этом. Ядро румынской 3-й армии находилось на грани распада, личным составом все больше и больше овладевала паника. За четыре дня армия потеряла 75 000 человек, 34 000 лошадей и все тяжелое снаряжение пяти дивизий.

Советское наступление строилось по четкому и глубоко продуманному плану, по образу и подобию немецких охватывающих маневров 1941 г. В то время как северный клин с двумя остриями прорубался через смятенные части румынской 3-й армии, 20 ноября второй клин ударил в южный фланг Сталинградского фронта с исходных позиций в районе Бекетовка-Красноармейск и двух других районов сосредоточения, расположенных южнее.

И здесь для наступления Советское Главнокомандование выбрало участок, на котором располагались румынские соединения – 6 и 7-й корпуса. Еременко начал прорыв силами двух полностью механизированных корпусов, а также кавалерийского корпуса и шести стрелковых дивизий из состава советских 57 и 51-й армий. Между двумя этими армиями скрытно действовал 4-й механизированный корпус, состоявший из ста танков. Как только будет осуществлен прорыв, задачей корпуса становился стремительный и широкий охватывающий маневр в направлении Калача.

Западнее Красноармейска ядро советской 57-й армии вступило в боевое соприкосновение с румынской 20-й дивизией, с первого удара разгромив ее танковыми и моторизованными батальонами.

Складывалась опаснейшая ситуация, поскольку удар был нацелен прямо и по кратчайшему пути в тыл немецкой 6-й армии.

Но тут мы видим, на что способна одна-единственная опытная и хорошо снаряженная немецкая дивизия, а также то, что участвовавшие в советском наступлении армии вовсе не являлись выдающимися по боевым качествам войсковыми объединениями.

Когда случилось несчастье, закаленная в боях 29-я моторизованная дивизия из Тюрингии и Гессена располагалась в степи примерно в 50 километрах к юго-западу от Сталинграда как резерв группы армий. Ее сняли со Сталинградского фронта в конце сентября, полностью укомплектовали боевым личным составом и держали для запланированного ставкой фюрера броска к Астрахани. В начале ноября, ввиду трудного положения на Кавказском фронте, она получила приказ через танковую армию Гота подготовиться к отправке на Кавказ к концу ноября. Таким образом, 29-я изготовилась для весеннего наступления. (В начале ноября германским Верховным командованием, несмотря на обстановку в Сталинграде, владел огромный оптимизм.) Вскоре после того примерно тысяча военнослужащих дивизии отправилась на отдых в Германию.

19 ноября эта полностью укомплектованная личным составом дивизия под командованием генерал-майора Лейзера стала настоящим подарком судьбы для немцев. Поскольку генерал-полковник Гот не мог связаться с группой армий по телефону, он действовал по собственному почину и в 10.30 20 ноября отправил дивизию Лейзера, занимавшуюся подготовкой личного состава, навстречу частям советской 57-й армии, прорвавшейся к югу от Сталинграда.

29-я устремилась в бой. 129-й танковый батальон шел впереди широким клином из пятидесяти пяти Т III и Т IV. По флангам двигались истребительно-противотанковые штурмовые орудия, позади – гренадеры на бронемашинах, а за ними – артиллерия. Невзирая на туман, они продвигались вперед на гром орудий.

Командиры танков высовывались из башенных люков. Видимость не превышала 100 м. Внезапно туман рассеялся.

В этот момент командиры поспешили изготовиться к бою. Прямо впереди, всего в 400 м, приближалась советская танковая армада 13-го механизированного корпуса. Люки захлопнулись. Зазвучали знакомые слова команды:

– Орудие на двенадцать часов. Бронебойным. Дальность четыреста. По скоплению вражеских танков. Беглый огонь!

Засверкали вспышки выстрелов, загрохотали 75-мм танковые пушки. Снаряды нашли цель. Вспыхнули костры из неприятельской бронетехники. Советские танки смешались. Необходимость принимать быстрые решения в случае внезапного изменения обстановки не была их коньком. Они кружили один вокруг другого, сбивались в кучу, откатывались назад и загорались от немецких снарядов.

Тут появился новый объект. На небольшом расстоянии на железнодорожном пути стояли товарные составы, из которых выгружалась советская пехота. Русских доставляли на передовую по рельсам.

Артиллерийские дивизионы 29-й моторизованной дивизии отыскали многообещающую цель и начали отрабатывать по ней. Атака советской 57-й армии захлебнулась.

Но не успели немцы благополучно заделать эту брешь, как пришло известие о том, что в 30 километрах южнее, на участке румынского 6-го корпуса, в центре вдоль южного фланга прорвалась советская 51-я армия, которая продолжала продвижение на Сеты силами своего подвижного 4-го корпуса. Наступил критический момент. 29-я моторизованная дивизия находилась в отличной форме. Если бы эта часть смогла продолжить свою оборону, ударив на юго-запад во фланг советского механизированного корпуса, располагавшего примерно девятью десятками танков, по всей видимости, заделать дыру удалось бы и здесь. Поэтому генерал-полковник Гот приготовился нанести второй удар, на сей раз во фланг корпуса генерал-майора Вольского.

Но тут, 21 ноября, из группы армий пришел приказ: прекратить атаки, занять оборонительные позиции для защиты южного фланга 6-й армии. 29-ю дивизию вывели из состава 4-й танковой армии Гота и вместе с 4-м корпусом генерала Енеке передали в подчинение 6-й армии. Но генералу Паулюсу о том, что 29-я моторизованная дивизия находится теперь под его командованием, сообщили не ранее 22 ноября.

Таким образом, эту превосходную боевую часть, обладавшую значительным ударным потенциалом, отвели назад и задействовали исключительно для обороны и прикрытия, словно пехотную дивизию, хотя в действительности оборонять и прикрывать ей было нечего. Конечно, классические военные принципы требуют защищать угрожаемый неприятелем фланг армии, но в том данном конкретном случае командованию группы армий следовало бы понять, что южный клин советского наступления в тот момент нацеливался вовсе не на Сталинград, а на Калач, с целью соединиться с северным клином на Дону и захлопнуть ловушку за 6-й армией.

Группу армий Вейхса обвиняли, и справедливо, в стратегии постепенного решения – стратегии, суть которой "решать проблемы по мере их поступления". Конечно, легко быть мудрым потом. По всей вероятности, командование группы армий не осознавало, какова цель атак русских. Тем не менее исправно работавшая разведка должна была выяснить истинный смысл происходившего в течение нескольких часов. 4-й механизированный корпус генерал-майора Вольского тем временем продвинулся к Сетам. Тут еще до темноты русские заняли позиции для отдыха. Они остановили свое продвижение. По какой причине? Ответ довольно любопытен.

Неожиданное появление 29-й моторизованной дивизии на поле боя лишило командира советского корпуса генерал-майора Вольского, который получил сообщение по рации о беде, постигшей советскую 51-ю армию, самообладания. Он опасался атаки где-нибудь по своему длинному незащищенному флангу. Он боялся как раз того, что намеревался сделать Гот. Поэтому он остановил продвижение своих частей, хотя командующий армией требовал от него продолжения наступления. Только 22 ноября, когда ожидавшейся атаки немцев не последовало и когда Вольский получил от Еременко категорический приказ продолжить продвижение, корпус повернул на северо-запад и спустя двадцать четыре часа вышел к Калачу на Дону.